Страница:
Я: Нет.
Профессор: Самое лучшее в данной ситуации — это поднять отчет о самой операции. В тот день я ужинал у шефа кабинета министра просвещения: Около десяти часов меня срочно позвали к телефону. В высшей степени перепуганная мадам Ле Шантр сообщила, что ее мужа только что сразил сильнейший приступ болей в брюшной полости. Боли носили кинжальный характер, локализовывались в боку, отмечались потеря сознания, температура — сорок градусов, пульс — сто, живот как камень — другими словами, все признаки острого прободения. Я даже не счел нужным ехать к нему домой, а распорядился немедленно доставить его прямо сюда, в клинику. Моя машина должна была заехать за мной только в одиннадцать часов, посему меня отвез сам шеф кабинета. Прибыл я в клинику одновременно с Ле Шантром. В такого рода случаях все решает быстрота, с которой удается провести хирургическое вмешательство, чтобы остановить распространение инфекции… Дежуривший ассистент подтвердил установленный мною по телефону диагноз. Я вошел в операционный зал, уже простерилизовав руки и в хирургическом халате… Впрочем, возьмите и сами прочитайте отчет о том, как проходила эта операция… вот он…
Отчет
о срочном хирургическом вмешательстве профессора Дерона,
проведенном на больном Робере Ле Шантре 17 января, согласно записям,
сделанным в операционном журнале клиники
22 ч. 40 мин. — проведен первичный осмотр ассистентом месье Рико.
22 ч. 45 мин. — вторичный осмотр больного, на сей раз профессором Дероном. Диагноз: прорыв гнойного аппендикса, обширный перитонит. Живот вспученный, очень твердый. Пациент без сознания. Температура 40, 6 градуса. Пульс учащенный, 110 ударов в минуту. Общая слабость. Землистый цвет лица.
22 ч. 50 мин. — общая анестезия (хлороформ). Подготовка операционного поля.
22 ч. 55 мин. — полное отсутствие рефлексов. Широкий надрез кожи, апоневроза, брюшных мускулов. Сильный и в большом количестве выброс гноя.
22 ч. 59 мин. — чистка от гноя завершена. Обнажен участок воспаления: перфорированный аппендикс, начало гангрены. Пульс — 90. Анестезия обычная, в осторожной форме.
23 ч. 02 мин. — резекция аппендикса. Каутеризация. Пульс — 80. Дыхание прерывистое.
23 ч. 04 мин. — пульс — 70. Снятие анестезии. Инъекция.
23 ч. 05 мин. — голубая синкопа. Пульс не прощупывается. Кислород. Инъекция. Искусственное дыхание.
23 ч. 10 мин. — остановка пульса и дыхания. Вскрытие грудной клетки и массаж сердца, проведенный профессором Дероном.
Ассистент зашивает брюшину, мускулы, апоневроз, кожу. Установка дренажной трубки (15 мм).
23 ч. 15 мин. — массаж сердца. Искусственное дыхание. Безрезультатно.
23 ч. 30 мин. — положение не изменилось.
23 ч. 39 мин. — слабый толчок сердечной мышцы.
23 ч. 40 мин. — медленное восстановление сердцебиения. Пульс — 40…
Я не отрываясь смотрел на документ. Его строчки слегка расплывались. В каком-то тумане до меня донесся голос профессора, подводившего итоги:
— Следовательно, в двадцать три часа десять минут Робер Ле Шантр умер !
Только в двадцать три тридцать девять началось восстановление жизнедеятельности. Другими словами, в течение двадцати девяти минут он был мертв. Разве это не убедительное доказательство его невиновности?
Разумеется, это было абсолютно неоспоримое свидетельство в его пользу, не идиот же я, в конце концов.
Но, с другой стороны, у меня накопилось более чем достаточно доказательств того, что убийцей Малу был… Да, тут недолго сдвинуться по фазе. Когда перестаешь что-либо понимать в ситуации, то почва буквально уходит из-под ног. Начинаешь просто испытывать страх.
Мне стало жутко от этих двух воздвигнутых вокруг меня стен очевидности, давивших и мешавших думать. Требовалось сделать над собой усилие, встряхнуться, рассеять ужас и тревогу, возникшие перед лицом невозможного.
Я беспомощно копошился в засосавшей меня черной дыре, пока, как мне показалось, не увидел какой-то просвет, мелькнувший лучик разума. И тогда я набросился на профессора:
— Но что значит это ваше «мертв»?..
— Это была смерть. Она однозначна: прекращаются дыхание, кровообращение, тело охлаждается… Это и называется смертью.
— Да, это очевидно…
— В таком состоянии, согласитесь, он никак не мог задушить Малу.
— И тем не менее, профессор, у меня же есть свидетели…
— Тогда что, двойник?
— С той же самой родинкой, без фаланги на мизинце, с фотографией его жены и удостоверением личности?..
— И то верно.
— И даже если предположить, что убийцей все же был Ле Шантр, это никак не объясняет тайну не имеющей ни единого выхода комнаты.
— Действительно.
Сказать мне больше было нечего. Оставалось только распрощаться и вернуться обратно в Марсель…
Нет! Этого делать было нельзя! Не мог я уехать, когда от этой дилеммы просто пухла голова! Надо было… надо было… а собственно, чего делать-то?
Следовало по меньшей мере тщательно разобраться в том, что из себя представляет этот Ле Шантр: прочувствовать окружающую его атмосферу, побывать в его доме вполне благополучного человека, взглянуть на кресло, в котором он любил посиживать, на письменный стол, за которым он пописывал, на картины, что давали отдохновение его глазам, увидеть его любимую трубку, пепельницу… И в конце концов, надо было обязательно повидать и его самого… Зачем так, с ходу, отметать возможность какой-то глупейшей путаницы с приметами? И лишь после того как я его увижу, я, по крайней мере, смогу сказать сам себе, что сделал все, что было в моих силах, в борьбе с невозможным.
Но профессор был отнюдь не в восторге от моих планов.
— Пойти к нему? Будьте осторожны! Повторяю: речь идет о человеке и о семье, пользующихся исключительным уважением… Его супруга…
— Не беспокойтесь, я буду предельно тактичен. Полицейским случается вести себя умно… иногда. Могу я повидать мадам Ле Шантр?
— Я сейчас пошлю кого-нибудь за ней. Мадам Ле Шантр все время у изголовья мужа. Если до отъезда у вас возникнет необходимость еще раз повидаться со мной, то я буду у себя в кабинете с двух часов.
Беседа с мадам Ле Шантр
Мадам Ле Шантр: Вы хотели меня видеть, инспектор?
Я: Да, мадам. Речь идет… о весьма незначительном деле… связанном с одним преступником в Марселе.
Мадам Ле Шантр: Так вы из Марселя?
Я: Да.
Мадам Ле Шантр: О! А я ведь там родилась. Там же и с мужем познакомилась.
Я: Так он там жил?
Мадам Ле Шантр: Да, почти пятнадцать лет. Он возглавлял филиал «Банк де Франс». А в Париж мы переехали всего несколько месяцев назад, когда супругу предложили пост в министерстве финансов.
Я: Вот как?
Мадам Ле Шантр: Так о чем вы хотели поговорить?..
Я: Э-э-э… Видите ли, мне понадобилось — и профессор предпочитает, чтобы по таким пустякам не беспокоили месье Ле Шантра в период его выздоровления — просмотреть некоторые досье вашего супруга, в которых мы надеемся обнаружить следы совершенных нашим подозреваемым махинаций… Едва ли стоит вам забивать голову подробностями дела…
Мадам Ле Шантр: Если я в чем-то могу оказаться полезной…
Я: Спасибо за ваше участие.
Мадам Ле Шантр: Я сейчас же позвоню нашей горничной. Вот связка ключей моего мужа. Все его досье классифицированы и находятся в столе… Может, желаете, чтобы я вас сопровождала?
Я: Нет, нет, это совсем ни к чему… Думаю, я задержусь ненадолго.
Мадам Ле Шантр: Тогда держите ключи, инспектор. Как только закончите, передайте их горничной.
Второй (телефонный) разговор с профессором Дероном, который в этот момент находился у себя дома
Я: Алло… Алло… Профессор Дерон?
Профессор: Да, слушаю вас.
Я: Говорит инспектор Лестрад.
Профессор: Что-нибудь новенькое?
Я: Да. По телефону объяснить это невозможно. Но совершенно необходимо, чтобы я смог встретиться с месье Ле Шантром. Минут пять, не более того…
Профессор: Так. Обнаружили неоспоримое доказательство, что именно он убил вашу Малу?
Я: Нет, но я нашел у него дома довольно странные, заставляющие серьезно задуматься вещи. Мне непременно нужно задать ему несколько вопросов. А потом я обо всем вам расскажу.
Профессор: Не утомляйте его. Не волнуйте. Не нервируйте. При соблюдении этих условий разрешаю вам встретиться с ним. Необходимые на этот счет указания сделаю. Помните, что он вернулся к жизни из такого далека…
Я: Очень прошу вас устроить так, чтобы на время нашего разговора мадам Ле Шантр куда-нибудь вышла. Мне нужно поговорить с ним с глазу на глаз.
Профессор: Договорились. Мадам Ле Шантр в этот час всегда отлучается из клиники, так что можете идти смело. Вас пропустят к нему. А потом — прямо ко мне… Жду вас.
Беседа с Робером Ле Шантром в клинике в 14 часов 30 минут
Я: Добрый день, месье. Не беспокойтесь, я не утомлю вас. Знаю, что вы еще слишком слабы.
ЛеШантр: Здравствуйте, инспектор. (Говорит еле-еле…) Видно, у вас действительно очень важное дело, раз профессор Дерон разрешил визит. За последний месяц вы первый человек, кроме моей жены и ученых мужей, которому позволили переступить этот порог… Наверное, мой случай в чем-то профессионально интересен!.. Слушаю вас.
Я: Прошу вас, месье Ле Шантр, отвечать на мои вопросы с полной откровенностью. Даю вам слово, что те доверительные сведения, которые вы, возможно, мне сообщите… останутся строго между нами.
ЛеШантр: Я постараюсь. Валяйте, спрашивайте.
Я: До последнего времени вы ведь жили в Марселе, не так ли?
ЛеШантр: Верно.
Я: Вам знаком ночной клуб под названием «Магали»?
ЛеШантр (после длительной паузы): Почему вы меня об этом спрашиваете?
Я: Ответьте пожалуйста. Знаком ли он вам?
ЛеШантр: Да.
Я: Вы бывали там?
ЛеШантр: Да.
Я: Часто?
ЛеШантр: Но…
Я: Прошу вас, отвечайте, как мы условились.
ЛеШантр: Иногда…
Я: Случалось ли вам встречать там… девицу по имени Малу?
ЛеШантр: Нет.
Я: Вы говорите правду?
ЛеШантр: То есть… я ее видел… но никогда с ней не разговаривал.
Я: Никогда?
ЛеШантр (уверенно): Никогда. Но с какой стати вы задаете мне этот вопрос?
Я: Малу убили.
ЛеШантр: Убили?! И вы, значит, ведете расследование?
Я: Да. Вы не устали?
ЛеШантр: Но откуда вам стало известно, что я порой захаживал в «Магали»?
Я: О, вас там видели.
ЛеШантр: Видели? И вы подумали…
Я: Я подумал, что, быть может, вы сумеете…
ЛеШантр: Увы! Я ничего о ней не знаю.
Я: Была ли она красивой женщиной?
ЛеШантр: Да.
Я: Пользовалась ли она успехом?
ЛеШантр: Несомненно.
Я: Она… произвела на вас определенное впечатление?
ЛеШантр: Да… я… я должен признать это. И даже…
Я: Что «даже»?
ЛеШантр: Это немного смешно, но…
Я: Ничего… говорите… говорите.
ЛеШантр: Был момент, когда я повел себя как мальчишка из колледжа… Она выступала с неким подобием танцевального номера… и бармен продавал ее фото…
Я: И вы купили его?
ЛеШантр: Да.
Я: И этот снимок был… весьма малопристойным?
ЛеШантр: Да, должен признаться…
Я: Почему вы так и не познакомились с Малу?
ЛеШантр: Я был очень известным человеком в Марселе. Занимал высокое положение… женат… в конце концов…
Я: То есть вы не могли привлекать к себе внимания?
ЛеШантр: Вот именно.
Я: Как вы впервые очутились в «Магали»?
ЛеШантр: Вместе с одним крупным клиентом из Парижа, который пожелал посетить места несколько… ну…
Я: Понимаю.
ЛеШантр: Я никак не мог ему в этом отказать. Знаете, как это бывает?
Я: Конечно. И тогда вы впервые увидели Малу?
ЛеШантр: Да.
Я: И с тех пор вас охватило желание вновь взглянуть на нее?
ЛеШантр: Да… Она меня… волновала как женщина… Послушайте, раз уж у нас мужской разговор и… я изливаю вам душу, то буду откровенным до конца. Малу представляет… точнее, теперь уже представляла, поскольку несчастная покинула этот мир… Так вот, Малу для меня — некое тайное и неосуществленное желание моей жизни. Бывало, что мысль о ней преследовала меня буквально неотступно. Меня влекло к ней, я чувствовал плотское устремление и одновременно был полон отвращения к самому себе за то, что не мог побороть этого влечения…
Я: Понимаю…
ЛеШантр: Дело доходило до абсурда. Когда месяц назад я лежал на операционном столе, то в горячечном бреду — думаю, это происходило в момент анестезии — все мои мысли были устремлены не к жене и детям, не к делам, не к собственному тяжелому состоянию. Мне все время представлялась Малу, сидящая на высоком табурете за стойкой бара…
Я: Понимаю вас…
Третья беседа с профессором Дероном у него дома в 16 часов
Я: На все, что Ле Шантр мне говорил, я, как недоумок какой-то, уныло отвечал: «Понимаю вас… понимаю…» Но на самом деле, профессор, я ничего не понимаю. Чем дальше заходит дело, тем все меньше я в нем разбираюсь. Я действительно понимаю, какие чувства он испытывал, но все это не имеет ни малейшего отношения к делу об убийстве Малу, поскольку в тот момент, когда ее душили, Ле Шантр — ив этом у меня нет никаких сомнений! — был мертв.
Профессор: Как же вам, однако, удалось вырвать у Ле Шантра подобные признания?
Я: Видите ли, просматривая у него дома его досье, я наткнулся на папку с надписью: «Секретно. Уничтожить в случае моей смерти». Естественно, я тут же поспешил ее открыть и среди прочих бумаг обнаружил фотографию Малу в достаточно непристойном и искушающе греховном виде: с глубоким декольте, очаровательными ножками и великолепными бедрами… В цилиндре, зашнурованных сапожках и со стеком в руках…
Профессор: Ясно. Было ли еще что-нибудь в том же духе в досье?
Я: Да так, пустяки. Несколько журнальчиков слегка фривольного содержания, еще ряд снимков… не менее легкомысленных. В целом не так уж и много. Все же какое-то связующее звено между Ле Шантром и Малу появилось, хотя это ничуть не сняло проблемы двух трупов, не имеющих никакой реальной возможности повстречаться друг с другом.
Профессор пристально посмотрел на меня. Довольно долго он колебался, но в конечном счете решился и заговорил подчеркнуто медленно.
Профессор: Ну, это как сказать. Может, и имели.
Я: О чем это вы?
Профессор: После вашего пересказа содержания беседы с Ле Шантром у меня появилась одна мыслишка, как это все можно было бы объяснить. Хотя она и носит явно ненаучный характер, но тем не менее имеет свою внутреннюю логику.
Я: Любопытно…
Профессор: Вы что-нибудь слышали, инспектор, об астральном теле?
Я: Э-э-э… весьма смутно что-то припоминаю…
Профессор: Так вот, некоторые ученые — должен тут же подчеркнуть, что как-то проконтролировать эти сообщения у меня не было никакой возможности — утверждают, что бывали случаи, когда человек сразу же после своей смерти является людям во плоти, в своем земном обличье, порой за многие километры от того места, где он испустил Дух.
Я: Вы полагаете, что такое возможно?
Профессор: Знаете, в мире так много странного и неизведанного. Утверждают, например, что Людовику Четырнадцатому якобы рассказывали о телевидении.
Я: Да, слышал об этом.
Профессор: Робер Ле Шантр был мертв в течение двадцати девяти минут И как раз в это время, минута в минуту, его видели в Марселе. Признайте, совпадение более чем странное.
Я: Тогда выходит, что это не он, а другой, то есть его астральное тело убило Малу?
Профессор: Могу лишь ответить вам: почему бы и нет?
Я: Да, в этом случае получило бы объяснение и его внезапное появление в баре, хотя никто не видел, чтобы он туда входил.
Профессор: А также, между прочим, и его исчезновение из наглухо запертой комнаты. Поскольку в двадцать три часа тридцать девять минут он начал оживать, астральное тело поспешило вновь занять свое место в телесной оболочке.
Я: Психически я достаточно крепкий человек, но от такого волосы встают дыбом.
Профессор: Да уж, пожалуй.
Я: Но объясните, почему этот другой задушил именно Малу?
Профессор: Вот тут-то и вступает в свои права та логика, о которой я только что упоминал. Более того, именно она приводит меня к высказанной гипотезе. Эта логика и современное состояние науки…
Я: Все это страшно интересно…
Профессор: Подсознание, подавление инстинктов и эмоций — все эти вопросы с начала века занимают видное место в работах психиатров и криминалистов при анализе человеческой психологии.
Я: Мне известно об этом.
Профессор: Ле Шантр — человек очень заметный в нашем обществе, примерный муж, отец семейства. Серьезен, даже чересчур, строг до чопорности… в силу обстоятельств, вынужденно. В то же время его, как и всех нас, обуревают всякого рода тайные страсти, которые он скрывает от окружающих, укрощает, держит себя в узде. Разве не говорят об этом те признания, что он вам сделал в ходе беседы?
Я: Согласен.
Профессор: Как-то раз ему на глаза попалась Малу. Он тотчас же почувствовал к ней влечение и вскоре вновь посетил «Магали» специально для того, чтобы увидеть ее. Вместе с ее вульгарной фотографией хранил и несколько малопристойных журналов в качестве своеобразного реванша за вынужденную суровость официальной жизни.
Я: Это очевидно.
Профессор: Он не скрывает, что в момент смерти полон дум не о семье, не о себе лично — положение его между тем критическое, — нет, его навязчиво преследует образ Малу, женщины, которую он так страстно желал, но которой в силу жизненных условностей ему не довелось обладать. Это исступленное желание вызывает в нем чувство стыда. Ему безумно хотелось бы одновременно и овладеть ею и уничтожить как источник громадного внутреннего напряжения и разлада с самим собой… Именно так и поступает его астральное тело, другой он, как только освобождается от земной плоти.
Я: Просто невероятно!
Профессор: Тот «другой», едва обретя свободу, ринулся осуществить те желания, что так старательно подавлял в себе Ле Шантр при жизни. Без слов ясно, что такого убийцу вам нелегко отдать в руки правосудия!
Я: Но неужели мертвец, то есть нынешний больной, не в состоянии что-либо вспомнить?
Профессор: Да конечно, ничего. У него в памяти не отложилось ни малейшего следа этих событий. Во всех других известных случаях временной смерти ни разу этого не отмечалось. А такого рода примеров с каждым днем становится все больше.
Я: В таком случае, профессор, можете быть спокойны: я никому не скажу об этом ни слова, за исключением, конечно, моего непосредственного начальника. Предпочитаю это дело закрыть. Во всяком случае, для правосудия вопрос исчерпан.
Естественно, я не жду, что кто-либо поверит в эту историю. И скрупулезно восстановил ее вовсе не для того, чтобы попытаться убедить в ее правдивости.
Но никто не запретит мне думать, что со временем мое досье, возможно, послужит существенным подспорьем для Науки. Быть может, тогда этот случай покажется вполне банальным и представит интерес лишь потому, что был первым в цепи подобных?
Поживем — увидим!
Что касается меня лично, то, откровенно говоря, предпочитаю иметь дело с убийцей во плоти, который старым верным способом палит из револьвера, честное слово!
Профессор: Самое лучшее в данной ситуации — это поднять отчет о самой операции. В тот день я ужинал у шефа кабинета министра просвещения: Около десяти часов меня срочно позвали к телефону. В высшей степени перепуганная мадам Ле Шантр сообщила, что ее мужа только что сразил сильнейший приступ болей в брюшной полости. Боли носили кинжальный характер, локализовывались в боку, отмечались потеря сознания, температура — сорок градусов, пульс — сто, живот как камень — другими словами, все признаки острого прободения. Я даже не счел нужным ехать к нему домой, а распорядился немедленно доставить его прямо сюда, в клинику. Моя машина должна была заехать за мной только в одиннадцать часов, посему меня отвез сам шеф кабинета. Прибыл я в клинику одновременно с Ле Шантром. В такого рода случаях все решает быстрота, с которой удается провести хирургическое вмешательство, чтобы остановить распространение инфекции… Дежуривший ассистент подтвердил установленный мною по телефону диагноз. Я вошел в операционный зал, уже простерилизовав руки и в хирургическом халате… Впрочем, возьмите и сами прочитайте отчет о том, как проходила эта операция… вот он…
Отчет
о срочном хирургическом вмешательстве профессора Дерона,
проведенном на больном Робере Ле Шантре 17 января, согласно записям,
сделанным в операционном журнале клиники
22 ч. 40 мин. — проведен первичный осмотр ассистентом месье Рико.
22 ч. 45 мин. — вторичный осмотр больного, на сей раз профессором Дероном. Диагноз: прорыв гнойного аппендикса, обширный перитонит. Живот вспученный, очень твердый. Пациент без сознания. Температура 40, 6 градуса. Пульс учащенный, 110 ударов в минуту. Общая слабость. Землистый цвет лица.
22 ч. 50 мин. — общая анестезия (хлороформ). Подготовка операционного поля.
22 ч. 55 мин. — полное отсутствие рефлексов. Широкий надрез кожи, апоневроза, брюшных мускулов. Сильный и в большом количестве выброс гноя.
22 ч. 59 мин. — чистка от гноя завершена. Обнажен участок воспаления: перфорированный аппендикс, начало гангрены. Пульс — 90. Анестезия обычная, в осторожной форме.
23 ч. 02 мин. — резекция аппендикса. Каутеризация. Пульс — 80. Дыхание прерывистое.
23 ч. 04 мин. — пульс — 70. Снятие анестезии. Инъекция.
23 ч. 05 мин. — голубая синкопа. Пульс не прощупывается. Кислород. Инъекция. Искусственное дыхание.
23 ч. 10 мин. — остановка пульса и дыхания. Вскрытие грудной клетки и массаж сердца, проведенный профессором Дероном.
Ассистент зашивает брюшину, мускулы, апоневроз, кожу. Установка дренажной трубки (15 мм).
23 ч. 15 мин. — массаж сердца. Искусственное дыхание. Безрезультатно.
23 ч. 30 мин. — положение не изменилось.
23 ч. 39 мин. — слабый толчок сердечной мышцы.
23 ч. 40 мин. — медленное восстановление сердцебиения. Пульс — 40…
Я не отрываясь смотрел на документ. Его строчки слегка расплывались. В каком-то тумане до меня донесся голос профессора, подводившего итоги:
— Следовательно, в двадцать три часа десять минут Робер Ле Шантр умер !
Только в двадцать три тридцать девять началось восстановление жизнедеятельности. Другими словами, в течение двадцати девяти минут он был мертв. Разве это не убедительное доказательство его невиновности?
Разумеется, это было абсолютно неоспоримое свидетельство в его пользу, не идиот же я, в конце концов.
Но, с другой стороны, у меня накопилось более чем достаточно доказательств того, что убийцей Малу был… Да, тут недолго сдвинуться по фазе. Когда перестаешь что-либо понимать в ситуации, то почва буквально уходит из-под ног. Начинаешь просто испытывать страх.
Мне стало жутко от этих двух воздвигнутых вокруг меня стен очевидности, давивших и мешавших думать. Требовалось сделать над собой усилие, встряхнуться, рассеять ужас и тревогу, возникшие перед лицом невозможного.
Я беспомощно копошился в засосавшей меня черной дыре, пока, как мне показалось, не увидел какой-то просвет, мелькнувший лучик разума. И тогда я набросился на профессора:
— Но что значит это ваше «мертв»?..
— Это была смерть. Она однозначна: прекращаются дыхание, кровообращение, тело охлаждается… Это и называется смертью.
— Да, это очевидно…
— В таком состоянии, согласитесь, он никак не мог задушить Малу.
— И тем не менее, профессор, у меня же есть свидетели…
— Тогда что, двойник?
— С той же самой родинкой, без фаланги на мизинце, с фотографией его жены и удостоверением личности?..
— И то верно.
— И даже если предположить, что убийцей все же был Ле Шантр, это никак не объясняет тайну не имеющей ни единого выхода комнаты.
— Действительно.
Сказать мне больше было нечего. Оставалось только распрощаться и вернуться обратно в Марсель…
Нет! Этого делать было нельзя! Не мог я уехать, когда от этой дилеммы просто пухла голова! Надо было… надо было… а собственно, чего делать-то?
Следовало по меньшей мере тщательно разобраться в том, что из себя представляет этот Ле Шантр: прочувствовать окружающую его атмосферу, побывать в его доме вполне благополучного человека, взглянуть на кресло, в котором он любил посиживать, на письменный стол, за которым он пописывал, на картины, что давали отдохновение его глазам, увидеть его любимую трубку, пепельницу… И в конце концов, надо было обязательно повидать и его самого… Зачем так, с ходу, отметать возможность какой-то глупейшей путаницы с приметами? И лишь после того как я его увижу, я, по крайней мере, смогу сказать сам себе, что сделал все, что было в моих силах, в борьбе с невозможным.
Но профессор был отнюдь не в восторге от моих планов.
— Пойти к нему? Будьте осторожны! Повторяю: речь идет о человеке и о семье, пользующихся исключительным уважением… Его супруга…
— Не беспокойтесь, я буду предельно тактичен. Полицейским случается вести себя умно… иногда. Могу я повидать мадам Ле Шантр?
— Я сейчас пошлю кого-нибудь за ней. Мадам Ле Шантр все время у изголовья мужа. Если до отъезда у вас возникнет необходимость еще раз повидаться со мной, то я буду у себя в кабинете с двух часов.
Беседа с мадам Ле Шантр
Мадам Ле Шантр: Вы хотели меня видеть, инспектор?
Я: Да, мадам. Речь идет… о весьма незначительном деле… связанном с одним преступником в Марселе.
Мадам Ле Шантр: Так вы из Марселя?
Я: Да.
Мадам Ле Шантр: О! А я ведь там родилась. Там же и с мужем познакомилась.
Я: Так он там жил?
Мадам Ле Шантр: Да, почти пятнадцать лет. Он возглавлял филиал «Банк де Франс». А в Париж мы переехали всего несколько месяцев назад, когда супругу предложили пост в министерстве финансов.
Я: Вот как?
Мадам Ле Шантр: Так о чем вы хотели поговорить?..
Я: Э-э-э… Видите ли, мне понадобилось — и профессор предпочитает, чтобы по таким пустякам не беспокоили месье Ле Шантра в период его выздоровления — просмотреть некоторые досье вашего супруга, в которых мы надеемся обнаружить следы совершенных нашим подозреваемым махинаций… Едва ли стоит вам забивать голову подробностями дела…
Мадам Ле Шантр: Если я в чем-то могу оказаться полезной…
Я: Спасибо за ваше участие.
Мадам Ле Шантр: Я сейчас же позвоню нашей горничной. Вот связка ключей моего мужа. Все его досье классифицированы и находятся в столе… Может, желаете, чтобы я вас сопровождала?
Я: Нет, нет, это совсем ни к чему… Думаю, я задержусь ненадолго.
Мадам Ле Шантр: Тогда держите ключи, инспектор. Как только закончите, передайте их горничной.
Второй (телефонный) разговор с профессором Дероном, который в этот момент находился у себя дома
Я: Алло… Алло… Профессор Дерон?
Профессор: Да, слушаю вас.
Я: Говорит инспектор Лестрад.
Профессор: Что-нибудь новенькое?
Я: Да. По телефону объяснить это невозможно. Но совершенно необходимо, чтобы я смог встретиться с месье Ле Шантром. Минут пять, не более того…
Профессор: Так. Обнаружили неоспоримое доказательство, что именно он убил вашу Малу?
Я: Нет, но я нашел у него дома довольно странные, заставляющие серьезно задуматься вещи. Мне непременно нужно задать ему несколько вопросов. А потом я обо всем вам расскажу.
Профессор: Не утомляйте его. Не волнуйте. Не нервируйте. При соблюдении этих условий разрешаю вам встретиться с ним. Необходимые на этот счет указания сделаю. Помните, что он вернулся к жизни из такого далека…
Я: Очень прошу вас устроить так, чтобы на время нашего разговора мадам Ле Шантр куда-нибудь вышла. Мне нужно поговорить с ним с глазу на глаз.
Профессор: Договорились. Мадам Ле Шантр в этот час всегда отлучается из клиники, так что можете идти смело. Вас пропустят к нему. А потом — прямо ко мне… Жду вас.
Беседа с Робером Ле Шантром в клинике в 14 часов 30 минут
Я: Добрый день, месье. Не беспокойтесь, я не утомлю вас. Знаю, что вы еще слишком слабы.
ЛеШантр: Здравствуйте, инспектор. (Говорит еле-еле…) Видно, у вас действительно очень важное дело, раз профессор Дерон разрешил визит. За последний месяц вы первый человек, кроме моей жены и ученых мужей, которому позволили переступить этот порог… Наверное, мой случай в чем-то профессионально интересен!.. Слушаю вас.
Я: Прошу вас, месье Ле Шантр, отвечать на мои вопросы с полной откровенностью. Даю вам слово, что те доверительные сведения, которые вы, возможно, мне сообщите… останутся строго между нами.
ЛеШантр: Я постараюсь. Валяйте, спрашивайте.
Я: До последнего времени вы ведь жили в Марселе, не так ли?
ЛеШантр: Верно.
Я: Вам знаком ночной клуб под названием «Магали»?
ЛеШантр (после длительной паузы): Почему вы меня об этом спрашиваете?
Я: Ответьте пожалуйста. Знаком ли он вам?
ЛеШантр: Да.
Я: Вы бывали там?
ЛеШантр: Да.
Я: Часто?
ЛеШантр: Но…
Я: Прошу вас, отвечайте, как мы условились.
ЛеШантр: Иногда…
Я: Случалось ли вам встречать там… девицу по имени Малу?
ЛеШантр: Нет.
Я: Вы говорите правду?
ЛеШантр: То есть… я ее видел… но никогда с ней не разговаривал.
Я: Никогда?
ЛеШантр (уверенно): Никогда. Но с какой стати вы задаете мне этот вопрос?
Я: Малу убили.
ЛеШантр: Убили?! И вы, значит, ведете расследование?
Я: Да. Вы не устали?
ЛеШантр: Но откуда вам стало известно, что я порой захаживал в «Магали»?
Я: О, вас там видели.
ЛеШантр: Видели? И вы подумали…
Я: Я подумал, что, быть может, вы сумеете…
ЛеШантр: Увы! Я ничего о ней не знаю.
Я: Была ли она красивой женщиной?
ЛеШантр: Да.
Я: Пользовалась ли она успехом?
ЛеШантр: Несомненно.
Я: Она… произвела на вас определенное впечатление?
ЛеШантр: Да… я… я должен признать это. И даже…
Я: Что «даже»?
ЛеШантр: Это немного смешно, но…
Я: Ничего… говорите… говорите.
ЛеШантр: Был момент, когда я повел себя как мальчишка из колледжа… Она выступала с неким подобием танцевального номера… и бармен продавал ее фото…
Я: И вы купили его?
ЛеШантр: Да.
Я: И этот снимок был… весьма малопристойным?
ЛеШантр: Да, должен признаться…
Я: Почему вы так и не познакомились с Малу?
ЛеШантр: Я был очень известным человеком в Марселе. Занимал высокое положение… женат… в конце концов…
Я: То есть вы не могли привлекать к себе внимания?
ЛеШантр: Вот именно.
Я: Как вы впервые очутились в «Магали»?
ЛеШантр: Вместе с одним крупным клиентом из Парижа, который пожелал посетить места несколько… ну…
Я: Понимаю.
ЛеШантр: Я никак не мог ему в этом отказать. Знаете, как это бывает?
Я: Конечно. И тогда вы впервые увидели Малу?
ЛеШантр: Да.
Я: И с тех пор вас охватило желание вновь взглянуть на нее?
ЛеШантр: Да… Она меня… волновала как женщина… Послушайте, раз уж у нас мужской разговор и… я изливаю вам душу, то буду откровенным до конца. Малу представляет… точнее, теперь уже представляла, поскольку несчастная покинула этот мир… Так вот, Малу для меня — некое тайное и неосуществленное желание моей жизни. Бывало, что мысль о ней преследовала меня буквально неотступно. Меня влекло к ней, я чувствовал плотское устремление и одновременно был полон отвращения к самому себе за то, что не мог побороть этого влечения…
Я: Понимаю…
ЛеШантр: Дело доходило до абсурда. Когда месяц назад я лежал на операционном столе, то в горячечном бреду — думаю, это происходило в момент анестезии — все мои мысли были устремлены не к жене и детям, не к делам, не к собственному тяжелому состоянию. Мне все время представлялась Малу, сидящая на высоком табурете за стойкой бара…
Я: Понимаю вас…
Третья беседа с профессором Дероном у него дома в 16 часов
Я: На все, что Ле Шантр мне говорил, я, как недоумок какой-то, уныло отвечал: «Понимаю вас… понимаю…» Но на самом деле, профессор, я ничего не понимаю. Чем дальше заходит дело, тем все меньше я в нем разбираюсь. Я действительно понимаю, какие чувства он испытывал, но все это не имеет ни малейшего отношения к делу об убийстве Малу, поскольку в тот момент, когда ее душили, Ле Шантр — ив этом у меня нет никаких сомнений! — был мертв.
Профессор: Как же вам, однако, удалось вырвать у Ле Шантра подобные признания?
Я: Видите ли, просматривая у него дома его досье, я наткнулся на папку с надписью: «Секретно. Уничтожить в случае моей смерти». Естественно, я тут же поспешил ее открыть и среди прочих бумаг обнаружил фотографию Малу в достаточно непристойном и искушающе греховном виде: с глубоким декольте, очаровательными ножками и великолепными бедрами… В цилиндре, зашнурованных сапожках и со стеком в руках…
Профессор: Ясно. Было ли еще что-нибудь в том же духе в досье?
Я: Да так, пустяки. Несколько журнальчиков слегка фривольного содержания, еще ряд снимков… не менее легкомысленных. В целом не так уж и много. Все же какое-то связующее звено между Ле Шантром и Малу появилось, хотя это ничуть не сняло проблемы двух трупов, не имеющих никакой реальной возможности повстречаться друг с другом.
Профессор пристально посмотрел на меня. Довольно долго он колебался, но в конечном счете решился и заговорил подчеркнуто медленно.
Профессор: Ну, это как сказать. Может, и имели.
Я: О чем это вы?
Профессор: После вашего пересказа содержания беседы с Ле Шантром у меня появилась одна мыслишка, как это все можно было бы объяснить. Хотя она и носит явно ненаучный характер, но тем не менее имеет свою внутреннюю логику.
Я: Любопытно…
Профессор: Вы что-нибудь слышали, инспектор, об астральном теле?
Я: Э-э-э… весьма смутно что-то припоминаю…
Профессор: Так вот, некоторые ученые — должен тут же подчеркнуть, что как-то проконтролировать эти сообщения у меня не было никакой возможности — утверждают, что бывали случаи, когда человек сразу же после своей смерти является людям во плоти, в своем земном обличье, порой за многие километры от того места, где он испустил Дух.
Я: Вы полагаете, что такое возможно?
Профессор: Знаете, в мире так много странного и неизведанного. Утверждают, например, что Людовику Четырнадцатому якобы рассказывали о телевидении.
Я: Да, слышал об этом.
Профессор: Робер Ле Шантр был мертв в течение двадцати девяти минут И как раз в это время, минута в минуту, его видели в Марселе. Признайте, совпадение более чем странное.
Я: Тогда выходит, что это не он, а другой, то есть его астральное тело убило Малу?
Профессор: Могу лишь ответить вам: почему бы и нет?
Я: Да, в этом случае получило бы объяснение и его внезапное появление в баре, хотя никто не видел, чтобы он туда входил.
Профессор: А также, между прочим, и его исчезновение из наглухо запертой комнаты. Поскольку в двадцать три часа тридцать девять минут он начал оживать, астральное тело поспешило вновь занять свое место в телесной оболочке.
Я: Психически я достаточно крепкий человек, но от такого волосы встают дыбом.
Профессор: Да уж, пожалуй.
Я: Но объясните, почему этот другой задушил именно Малу?
Профессор: Вот тут-то и вступает в свои права та логика, о которой я только что упоминал. Более того, именно она приводит меня к высказанной гипотезе. Эта логика и современное состояние науки…
Я: Все это страшно интересно…
Профессор: Подсознание, подавление инстинктов и эмоций — все эти вопросы с начала века занимают видное место в работах психиатров и криминалистов при анализе человеческой психологии.
Я: Мне известно об этом.
Профессор: Ле Шантр — человек очень заметный в нашем обществе, примерный муж, отец семейства. Серьезен, даже чересчур, строг до чопорности… в силу обстоятельств, вынужденно. В то же время его, как и всех нас, обуревают всякого рода тайные страсти, которые он скрывает от окружающих, укрощает, держит себя в узде. Разве не говорят об этом те признания, что он вам сделал в ходе беседы?
Я: Согласен.
Профессор: Как-то раз ему на глаза попалась Малу. Он тотчас же почувствовал к ней влечение и вскоре вновь посетил «Магали» специально для того, чтобы увидеть ее. Вместе с ее вульгарной фотографией хранил и несколько малопристойных журналов в качестве своеобразного реванша за вынужденную суровость официальной жизни.
Я: Это очевидно.
Профессор: Он не скрывает, что в момент смерти полон дум не о семье, не о себе лично — положение его между тем критическое, — нет, его навязчиво преследует образ Малу, женщины, которую он так страстно желал, но которой в силу жизненных условностей ему не довелось обладать. Это исступленное желание вызывает в нем чувство стыда. Ему безумно хотелось бы одновременно и овладеть ею и уничтожить как источник громадного внутреннего напряжения и разлада с самим собой… Именно так и поступает его астральное тело, другой он, как только освобождается от земной плоти.
Я: Просто невероятно!
Профессор: Тот «другой», едва обретя свободу, ринулся осуществить те желания, что так старательно подавлял в себе Ле Шантр при жизни. Без слов ясно, что такого убийцу вам нелегко отдать в руки правосудия!
Я: Но неужели мертвец, то есть нынешний больной, не в состоянии что-либо вспомнить?
Профессор: Да конечно, ничего. У него в памяти не отложилось ни малейшего следа этих событий. Во всех других известных случаях временной смерти ни разу этого не отмечалось. А такого рода примеров с каждым днем становится все больше.
Я: В таком случае, профессор, можете быть спокойны: я никому не скажу об этом ни слова, за исключением, конечно, моего непосредственного начальника. Предпочитаю это дело закрыть. Во всяком случае, для правосудия вопрос исчерпан.
Естественно, я не жду, что кто-либо поверит в эту историю. И скрупулезно восстановил ее вовсе не для того, чтобы попытаться убедить в ее правдивости.
Но никто не запретит мне думать, что со временем мое досье, возможно, послужит существенным подспорьем для Науки. Быть может, тогда этот случай покажется вполне банальным и представит интерес лишь потому, что был первым в цепи подобных?
Поживем — увидим!
Что касается меня лично, то, откровенно говоря, предпочитаю иметь дело с убийцей во плоти, который старым верным способом палит из револьвера, честное слово!