– Куда сбежал?
– Кто знает? – пожала плечами мать. – Бесследно сгинул где-то в долине.
Джон вспомнил проплешины голой земли на деревенском лугу:
– Но ведь он плакал по ней?
– Ну и что? Он ее предал. Зойлендские священники прокляли Беллику и объявили ведьмой. Они завладели долиной для Христа и себя самих. Люди забыли Сатурна. Все, кроме очень немногих. Беллику и ее верных друзей изгнали из долины в этот самый лес.
– И что с ними сталось?
– Они по-прежнему здесь.
Джон недоуменно уставился на мать, потом обвел взглядом деревья вокруг, словно ожидая, что вот сейчас с них поспрыгивают верные друзья Беллики.
– Где?
На лице матери мелькнула едва заметная улыбка.
– Они скрывались в этом лесу, – сказала она. – Пекли хлеб из молотых каштанов. Питались фруктами из садов. И по-прежнему справляли Пир. Впоследствии память о Сатурне они сохранили еще одним способом. И поныне хранят.
Джон внимательно оглядывал растрескавшиеся стены, древний очаг, густой подлесок вокруг. Наблюдают ли сейчас за ними почитатели Сатурна?
Внезапно матушка тихо засмеялась:
– Они взяли его имя. Сатурналл. – Она окинула глазами полуразрушенные стены. – Это наше имя, Джон. Здесь был наш дом.
Содержимое сумы состояло из трутницы, матушкиного плаща, короткого ножа, миски и книги. Спали Джон с матерью в громадном очаге, завернувшись в плащ и прижавшись друг к другу. Пили они из ручья, протекавшего по древнему каменному желобу за руинами. По другую сторону ручья обнаружились заглохшие грядки и растения, каких Джон не видел никогда прежде: высокие клейкие папоротники, густые шипастые кусты, пучки длинных серо-зеленых листьев, обжигающих язык. Забравшись глубоко в заросли, он отыскал растение, чей аромат призраком витал среди деревьев, сладкий и смолистый. Джон опустился на колени и уткнулся в него носом.
– Это сильфий. – Мать стояла позади него. – Он произрастал в первом саду Сатурна.
Она показала Джону самые древние из окрестных деревьев, с узловатыми стволами, обволоченными серым лишайником. Некогда здесь росли и пальмы, сказала она. Теперь от них даже пней не осталось.
Каждый день Джон покидал убежище в очаге и отправлялся рыскать в заброшенных садах Беллики. Чуткий нюх вел его через лес. На полянах близ каштановой аллеи росли извилистыми полосами поручейник, смирния и ракитник. Джон гонялся за кроликами, лазил на деревья в поисках птичьих яиц. Он возвращался с семенами мальвы или каштанами, которые они с матушкой растирали в муку, замешивали с водой и запекали на палочках. Позднецветущие сады давали крохотные яблоки, красные с золотыми полосками, твердые зеленые груши и кислые желтые вишни. Но каждое следующее утро было холоднее предыдущего. Каждый день Джону приходилось уходить все дальше в лес в поисках пропитания. Каждый вечер они с матерью ложились спать со сведенным от голода желудком.
Когда ударили первые морозы, земля промерзла. Матушка днями напролет лежала, съежившись в комок, в самой глубине очага, подле мерцающего костерка, и беспрерывно кашляла. Каждое утро Джон разбивал миской толстую корку льда в желобе. Влажная одежда липла к телу, холод и голод сливались в одну всепоглощающую муку.
Весной сойдет снег, дороги снова откроются, говорил он себе. Тогда они с матушкой отправятся в Каррборо или Саутон. Но однажды по возвращении из леса он обнаружил, что мать стоит на коленях снаружи очага, сгорбившись, словно зверь над добычей, и земля перед ней забрызгана кровью. Уставившись на алые пятна, Джон почувствовал холод иного рода: идущий изнутри и леденящий сердце.
– Что же нам делать? – спросил он позже вечером.
Вместо ответа, Сюзанна в очередной раз достала книгу. Слабые руки тряслись, с трудом поднимая тяжелый том.
– Я обещала научить тебя.
– Ты говорила, что наше место здесь, – напомнил Джон.
– Так и есть.
Матушка раскрыла книгу, и он опять увидел кубок, заполненный словами – тремя текстами, написанными разными почерками, один поверх другого. Исхудалые пальцы пробежали по виноградным лозам, оплетающим кубок.
– Это был первый сад, – сказала Сюзанна.
– Рай, – уточнил Джон.
– Так его стали называть позже. – Она постучала ногтем по странице. – В начале времен здесь произрастали все до единого растения и всякая тварь благоденствовала. Первые мужчины и женщины жили здесь в мирном согласии. Они не ведали ни голода, ни боли. В Сатурновом саду вечно творился Пир.
Сады далекого прошлого, подумал Джон. Давно вымершее Сатурново племя в своих давно исчезнувших садах. Но где же пир для них? Для него и матушки?
– Но потом пришли враги, – продолжала Сюзанна. – Они поклонялись иному богу. Ревнивому богу по имени Иегова. Его служители объявили Сатурна ложным идолом, ввергшим своих почитателей в грех. Их дружеское согласие не что иное, как похоть, сказали они. Их беспечность не что иное, как порочная праздность. А сам пир не что иное, как праздник жадности.
Сюзанна легко водила по странице красной от холода рукой, словно читая выцветшие чужеземные письмена кончиками пальцев.
– Эта жизнь ниспослана нам как испытание, утверждали служители Иеговы. В бренном мире мужчины в поте лица своего трудятся на земле ради хлеба насущного. Женщины рожают детей в муках, и сильные властвуют над слабыми. Лишь в царстве Иеговы закончатся их бедствия, и только служители Иеговы могут провести их туда, поскольку оно лежит за чертой смерти. Так говорили священники своей пастве. Но Сатурново племя думало иначе. Они знали, что за чертой смерти нет никакого царства. Что рай здесь, в земной жизни.
– Тот самый сад, – сказал Джон, ерзая на твердой промерзшей земле.
– Да, – кивнула мать. – И служители Иеговы тоже это знали. Поэтому воспламенились гневом и разорили сад. Они сказали своим последователям, что Иегова истребил всех людей, пировавших в нем, за Евин грех. Сатурново племя рассеялось по земле.
Джон нахмурился:
– Но Беллика насадила здесь такой же сад. И собрала такой же Пир. Откуда она про него узнала?
– Они все записали, первые мужчины и женщины. – Сюзанна положила ладонь на книгу. – Вот здесь. А их потомки переписывали все заново, поколение за поколением. Они спрятали свой сад в Пире. Все до единого растения, произраставшие в нем. Всех до единой тварей, в нем благоденствовавших. Все они заняли свои места на Сатурновом столе.
Тлеющий костер мерцал красным светом. В темноте смутно вырисовывались полуразрушенные стены и могучие кроны деревьев. Тонкие струйки дыма поднимались от углей и улетали в дымоход. Матушка скользила пальцами по стволам огромных пальм, отягощенных гроздьями фиников. С ветвей их свисали ульи, истекающие медом, а земля под ними была усеяна крокусами. Потом ее пальцы побежали по диковинным письменам в кубке, и она начала читать:
– «В первом саду произрастали финиковые пальмы. Пчелы заполняли медом соты в ульях, и крокусы давали шафран. Пусть же первое угощение будет подано в таком изобилии, чтобы все и каждый могли зачерпнуть полную чашу. Пусть же Пир начнется с пряного вина…»
Внимая чтению, Джон почувствовал, как очнулся и зашевелился демон у него в горле. Новое тепло потекло по его жилам – не знакомый жар гнева, а приятное тепло: как будто горячее вино наполняло его желудок, загашая раскаленный уголек, утоляя жгучую боль. Пьянящие ароматы защекотали ноздри. Вино дымилось в воображаемом шаровидном сосуде, и Джон видел блестящую поверхность напитка так ясно, словно сам только что окунул в него чашу. Так вот чему хотела научить матушка, подумал мальчик. Вот почему он долгими часами сидел над книгой. Голод отступил, а вместе с ним и гнев. Это наш пир, подумал Джон. И он навсегда останется с нами. Странное умиротворение воцарилось в его душе.
– «Второй сад Сатурн насадил в воздухе. Жаворонки и цапли тучнели в кронах деревьев. Ржанки и остроклювые бекасы покачивались на высоких ветвях. Разнообразная пернатая дичь откармливалась в своих гнездах…»
Селяне пели про обычных гуся и утку, вспомнил Джон. Женщины, заходившие к ним в хижину, обсуждали лакомство из цыплячьих лапок. А на страницах книги с деревьев вспархивали самые диковинные птицы. Каждый сад содержал в себе превосходнейшие угощения. Пустой желудок мальчика громко урчал и бурчал. Но голод заглушало вновь обретенное понимание, что блюда Сатурнова Пира всегда ждали их здесь.
Той ночью кашель отпустил матушку и даже озноб не бил. Джон спал рядом с ней крепким сном.
Теперь Сюзанна доставала книгу каждый вечер. Третьим садом была река, где из воды выпрыгивали разные рыбы. Четвертым – море с кишащим крабами берегом. Потом начались фруктовые сады. «Домик», замеченный мальчиком еще на первых страницах, при каждом следующем появлении становился больше: превратился сначала в огромный домище, а потом в настоящий дворец с высоченной дымовой трубой. Днем у Джона, как и раньше, сводило живот от голода. Но когда наступала темнота, в разрушенном трапезном зале Беллики начинался Сатурнов Пир. Вечер за вечером разнообразные плоды садов древнего бога проплывали перед ним на подносах – и в скором времени Джон уже мог, откинувшись спиной к каменной стенке очага и закрыв глаза, по памяти повторять вслух слова вместе с матерью. Когда он спросил, откуда она знает, как читаются письменные знаки, на ее лицо набежала тень.
– Один ученый человек научил меня, – коротко ответила она. – Человек, говоривший на всех языках мира.
Но не говоривший правды ни на одном из них, вспомнил Джон. Он подался вперед, собираясь задать следующий вопрос, но матушка вдруг зашлась кашлем, и мальчик промолчал.
С течением дней Сюзанна все больше слабела и уставала все быстрее. Она едва удерживала в руках тяжелый том, и наконец Джон забрал его у нее и стал сам читать вслух описания блюд. Матушка с облегчением откинулась к очажной стенке. Одного его голоса для нее довольно, чтобы насытиться, сказала она. Слушая своего Джонни, она не испытывает ни голода, ни холода. Каждый вечер мальчик углублялся все дальше в чудесные сады, представленные в книге. Каждый вечер блюда Пира приумножались, и матушка блаженно улыбалась, словно ощущая на языке вкус изысканных яств и чувствуя жар пылающих печей.
Они пекли каштановый хлеб. «Райские хлебцы» – так называла Сюзанна обугленные крендельки. Люди Беллики питались так же. Почитатели Сатурна всю жизнь проводили в Пиру, говорила она. Теперь и они с Джонни будут пировать вечно.
Конечно, ведь Пир здесь, с ними, думал Джон, рыская в голом зимнем лесу в поисках съестного. Он собирал последние сморщенные каштаны с промерзшей земли и искал побитые морозом фрукты в садах. Каждую ночь, после чтения, он крепко прижимался к матери, чтобы согреться, и до самого рассвета чувствовал, как она дрожит. А с утра пораньше снова отправлялся на поиски пропитания.
Щедрость леса Баклы истощилась. Каштаны закончились, а все оставшиеся в саду яблоки сгнили. Пальцы у Джона ломило от холода, но он не обращал внимания. Им нужно лишь продержаться до весны. Матушка просто ждет, когда дороги станут проходимыми. Тогда они уйдут отсюда. Возьмут с собой свой Пир и уйдут…
Так протекали дни. Однажды, когда Джон разбивал лед в желобе, над ним вдруг раздался резкий шум, заставивший его вздрогнуть. Подняв голову, он увидел растрепанную птицу, падающую сквозь посеребренные инеем ветки, – лесного голубя с безжизненно раскинутыми крыльями. Над деревом кружил ястреб.
Джон прибежал к матери с добычей, еще не успевшей остыть у него в руках. Он ощипал голубя окоченевшими пальцами, потом, как сумел, выпотрошил с помощью ножа и пристроил на вертеле над костром. Когда тушка прожарилась, мальчик разломил ее пополам, но мать не взяла свою долю.
– Кушай сам.
Она находит убежище в книге, сказала Сюзанна, и питается словами, в ней написанными. Джон кивнул, срывая зубами горячее мясо с костей. Потом он листал сальными пальцами страницы, вызывая в холодной ночи видения жарко пылающих очагов и уставленных яствами столов. Матушка поправляла, когда он ошибался, и заставляла повторять фразы по нескольку раз. Каждое утро лед в желобе становился толще. Сюзанна совсем перестала есть, только воду пила. Кашляя, она отворачивалась, чтобы сын не видел крови. Сатурнов Пир поможет нам пережить зиму, говорил себе мальчик. Весной опять откроются дороги. В Каррборо или Саутон.
Каждый вечер Джон читал все дальше. Каждый вечер Пир становился все богаче. Теперь матушка бóльшую часть дня спала, сберегая силы, чтобы сидеть и слушать вечером. Наконец Джон добрался до последней страницы. Но только он хотел ее перелистнуть, как Сюзанна подняла ладонь:
– Подожди.
Он недоуменно вскинул глаза. Мерцающий свет костра отбрасывал пляшущие тени на россыпь камней, выпавших из кладки. Худые руки, облитые красными отблесками огня, протянулись к тяжелому темному тому. Джон услышал, как хрустнула толстая бумага, когда мать перевернула последнюю страницу, и устремил взгляд в книгу.
Дворец не раз появлялся на предыдущих страницах, но теперь Джон находился внутри, в пиршественном зале. В громадном очаге ярко пылал огонь, за высокими сводчатыми окнами простирались все сады, представленные в книге: фруктовые насаждения, леса и реки, даже море вдали…
Это же долина Бакленд, сообразил Джон. Но такая, какой была в давнем прошлом. За окнами дворца виднелся уступчатый склон, исхоженный им вдоль и поперек, их хижина у подножья и даже желоб с родниковой водой. Никакой церкви еще не было, за деревенским лугом расстилалась широкая длинная долина с извилистой рекой, протекающей мимо других фруктовых садов, цветников, прудов и полей. На месте нынешних болот на Равнинах разливалось сверкающее мелкое море, как и говорила матушка. Рядом с ним по всей длине долины тянулись сады Беллики. А в пиршественном зале дворца находились все плоды, в них собранные.
Огромные буковые столы ломились под тяжестью подносов, блюд, тарелок и чаш. Здесь был представлен весь Пир целиком. Каждое написанное в книге слово, каждый фрукт из садов Беллики, каждый зеленый овощ, произрастающий в долине, каждое бегающее, плавающее и летающее животное. Джон почувствовал, как возбужденно зашевелился в горле демон, когда на него нахлынула мощная волна ароматов и вкусов – как знакомых, познанных в ходе матушкиных уроков на заросшем уступчатом склоне, так и совершенно незнакомых. Он обонял богатые запахи мясных кушаний. Голова кружилась от густых винных паров. Челюсти сводило от сладостей, грудами лежащих на серебряных подносах, и медовых силлабабов, дрожащих в чашах. На языке таяли пирожные с блестящим взбитым маслом. В ушах раздавался хруст сахарных леденцов. Упоительные благоухания конфект и цукатов заполоняли все существо, вытесняя чувство голода и холода. С пожелтелых страниц некончаемой чередой всплывали изысканные блюда, наслаждайся вволю.
– Ты ведь ощущаешь вкус каждого, да?
Джон кивнул.
– Я знала, что так будет. Со дня твоего появления на свет. Мы издревле хранили Пир. Передавали из поколения в поколение.
Джон вспомнил все дни, проведенные в походах вверх-вниз по склону. Все вечера, что он просидел над книгой, с воспаленными от усталости глазами, с пухнущей от незнакомых слов головой.
– Теперь его будешь хранить ты, Джон. Для всех нас.
Слово царапнуло, как шип терновника.
– Для всех?
– Я же говорила. Первый сад был для всех. Мы все некогда были Сатурновым племенем.
Мать опустила взгляд на страницу, и Джон тоже. Поначалу он недоуменно нахмурился, но потом увидел лица.
Они сидели там за столами, мужчины в просторных рубахах и женщины в свободных платьях, с круглощекими и густобровыми лицами, прорисованными поблекшими чернилами. Многолюдное тесное застолье селян… Джон пристально смотрел на них, они пристально смотрели на него. Он почувствовал, как внутри у него опять раскаляется уголек гнева.
Это просто очередная матушкина шутка, подумал мальчик. Прибереженная напоследок загадка. Вот сейчас она улыбнется и все объяснит. Не надо верить всякой старой сказке, которую услышишь… Но Сюзанна молчала, не сводя с него глубоко запавших глаз.
– Мы сберегли Пир для них?
– Для всех них.
При этих словах уголек разгорелся жарче.
– Они просто забыли, вот и все, – продолжала Сюзанна. – Забыли Пир. Забыли, как жили первые мужчины и женщины. В радости и любви…
Но Джон не испытывал ни радости, ни любви. Он словно воочию увидел факел, прочертивший огненную дугу в темноте, и волнующееся море лиц. Увидел Эфраима Клафа, съежившегося под занесенным кулаком. И в следующее мгновение гнев, недавно погашенный целительным пряным вином, полыхнул в нем ярким пламенем.
– Но они прогнали нас! – взорвался Джон. – Сожгли наш дом! Обзывали тебя ведьмой! Они ненавидят нас! Всегда ненавидели!
Горячие слезы обожгли его глаза, но мать покачала головой.
– Тебе еще многому нужно научиться, Джон, – проговорила она, затрудненно дыша. – Преодолевать гнев. И остерегаться других людей. Которые стремятся завладеть Пиром. Которые исказят его природу для своих целей…
– Но Пир наш! – выкрикнул мальчик. – Не их! А наш!
Он вскочил на ноги.
– Подожди, Джонни, я еще не все рассказала…
Но соломенная крыша уже пылала вовсю, и алые огненные языки лизали темноту.
– Жаль, что ты не ведьма! – выпалил он. – Жаль, что ты не отравила их всех!
Джон резко повернулся, вылез из очага и зашагал к каменной арке, слыша за спиной слабый голос матери. Он откинул в сторону жесткий занавес из плюща и через считаные секунды уже с треском продирался через голый подлесок. Голос позади звучал все тише, все глуше:
– Джонни, подожди, я еще не все рассказала…
– Кто знает? – пожала плечами мать. – Бесследно сгинул где-то в долине.
Джон вспомнил проплешины голой земли на деревенском лугу:
– Но ведь он плакал по ней?
– Ну и что? Он ее предал. Зойлендские священники прокляли Беллику и объявили ведьмой. Они завладели долиной для Христа и себя самих. Люди забыли Сатурна. Все, кроме очень немногих. Беллику и ее верных друзей изгнали из долины в этот самый лес.
– И что с ними сталось?
– Они по-прежнему здесь.
Джон недоуменно уставился на мать, потом обвел взглядом деревья вокруг, словно ожидая, что вот сейчас с них поспрыгивают верные друзья Беллики.
– Где?
На лице матери мелькнула едва заметная улыбка.
– Они скрывались в этом лесу, – сказала она. – Пекли хлеб из молотых каштанов. Питались фруктами из садов. И по-прежнему справляли Пир. Впоследствии память о Сатурне они сохранили еще одним способом. И поныне хранят.
Джон внимательно оглядывал растрескавшиеся стены, древний очаг, густой подлесок вокруг. Наблюдают ли сейчас за ними почитатели Сатурна?
Внезапно матушка тихо засмеялась:
– Они взяли его имя. Сатурналл. – Она окинула глазами полуразрушенные стены. – Это наше имя, Джон. Здесь был наш дом.
Содержимое сумы состояло из трутницы, матушкиного плаща, короткого ножа, миски и книги. Спали Джон с матерью в громадном очаге, завернувшись в плащ и прижавшись друг к другу. Пили они из ручья, протекавшего по древнему каменному желобу за руинами. По другую сторону ручья обнаружились заглохшие грядки и растения, каких Джон не видел никогда прежде: высокие клейкие папоротники, густые шипастые кусты, пучки длинных серо-зеленых листьев, обжигающих язык. Забравшись глубоко в заросли, он отыскал растение, чей аромат призраком витал среди деревьев, сладкий и смолистый. Джон опустился на колени и уткнулся в него носом.
– Это сильфий. – Мать стояла позади него. – Он произрастал в первом саду Сатурна.
Она показала Джону самые древние из окрестных деревьев, с узловатыми стволами, обволоченными серым лишайником. Некогда здесь росли и пальмы, сказала она. Теперь от них даже пней не осталось.
Каждый день Джон покидал убежище в очаге и отправлялся рыскать в заброшенных садах Беллики. Чуткий нюх вел его через лес. На полянах близ каштановой аллеи росли извилистыми полосами поручейник, смирния и ракитник. Джон гонялся за кроликами, лазил на деревья в поисках птичьих яиц. Он возвращался с семенами мальвы или каштанами, которые они с матушкой растирали в муку, замешивали с водой и запекали на палочках. Позднецветущие сады давали крохотные яблоки, красные с золотыми полосками, твердые зеленые груши и кислые желтые вишни. Но каждое следующее утро было холоднее предыдущего. Каждый день Джону приходилось уходить все дальше в лес в поисках пропитания. Каждый вечер они с матерью ложились спать со сведенным от голода желудком.
Когда ударили первые морозы, земля промерзла. Матушка днями напролет лежала, съежившись в комок, в самой глубине очага, подле мерцающего костерка, и беспрерывно кашляла. Каждое утро Джон разбивал миской толстую корку льда в желобе. Влажная одежда липла к телу, холод и голод сливались в одну всепоглощающую муку.
Весной сойдет снег, дороги снова откроются, говорил он себе. Тогда они с матушкой отправятся в Каррборо или Саутон. Но однажды по возвращении из леса он обнаружил, что мать стоит на коленях снаружи очага, сгорбившись, словно зверь над добычей, и земля перед ней забрызгана кровью. Уставившись на алые пятна, Джон почувствовал холод иного рода: идущий изнутри и леденящий сердце.
– Что же нам делать? – спросил он позже вечером.
Вместо ответа, Сюзанна в очередной раз достала книгу. Слабые руки тряслись, с трудом поднимая тяжелый том.
– Я обещала научить тебя.
– Ты говорила, что наше место здесь, – напомнил Джон.
– Так и есть.
Матушка раскрыла книгу, и он опять увидел кубок, заполненный словами – тремя текстами, написанными разными почерками, один поверх другого. Исхудалые пальцы пробежали по виноградным лозам, оплетающим кубок.
– Это был первый сад, – сказала Сюзанна.
– Рай, – уточнил Джон.
– Так его стали называть позже. – Она постучала ногтем по странице. – В начале времен здесь произрастали все до единого растения и всякая тварь благоденствовала. Первые мужчины и женщины жили здесь в мирном согласии. Они не ведали ни голода, ни боли. В Сатурновом саду вечно творился Пир.
Сады далекого прошлого, подумал Джон. Давно вымершее Сатурново племя в своих давно исчезнувших садах. Но где же пир для них? Для него и матушки?
– Но потом пришли враги, – продолжала Сюзанна. – Они поклонялись иному богу. Ревнивому богу по имени Иегова. Его служители объявили Сатурна ложным идолом, ввергшим своих почитателей в грех. Их дружеское согласие не что иное, как похоть, сказали они. Их беспечность не что иное, как порочная праздность. А сам пир не что иное, как праздник жадности.
Сюзанна легко водила по странице красной от холода рукой, словно читая выцветшие чужеземные письмена кончиками пальцев.
– Эта жизнь ниспослана нам как испытание, утверждали служители Иеговы. В бренном мире мужчины в поте лица своего трудятся на земле ради хлеба насущного. Женщины рожают детей в муках, и сильные властвуют над слабыми. Лишь в царстве Иеговы закончатся их бедствия, и только служители Иеговы могут провести их туда, поскольку оно лежит за чертой смерти. Так говорили священники своей пастве. Но Сатурново племя думало иначе. Они знали, что за чертой смерти нет никакого царства. Что рай здесь, в земной жизни.
– Тот самый сад, – сказал Джон, ерзая на твердой промерзшей земле.
– Да, – кивнула мать. – И служители Иеговы тоже это знали. Поэтому воспламенились гневом и разорили сад. Они сказали своим последователям, что Иегова истребил всех людей, пировавших в нем, за Евин грех. Сатурново племя рассеялось по земле.
Джон нахмурился:
– Но Беллика насадила здесь такой же сад. И собрала такой же Пир. Откуда она про него узнала?
– Они все записали, первые мужчины и женщины. – Сюзанна положила ладонь на книгу. – Вот здесь. А их потомки переписывали все заново, поколение за поколением. Они спрятали свой сад в Пире. Все до единого растения, произраставшие в нем. Всех до единой тварей, в нем благоденствовавших. Все они заняли свои места на Сатурновом столе.
Тлеющий костер мерцал красным светом. В темноте смутно вырисовывались полуразрушенные стены и могучие кроны деревьев. Тонкие струйки дыма поднимались от углей и улетали в дымоход. Матушка скользила пальцами по стволам огромных пальм, отягощенных гроздьями фиников. С ветвей их свисали ульи, истекающие медом, а земля под ними была усеяна крокусами. Потом ее пальцы побежали по диковинным письменам в кубке, и она начала читать:
– «В первом саду произрастали финиковые пальмы. Пчелы заполняли медом соты в ульях, и крокусы давали шафран. Пусть же первое угощение будет подано в таком изобилии, чтобы все и каждый могли зачерпнуть полную чашу. Пусть же Пир начнется с пряного вина…»
Внимая чтению, Джон почувствовал, как очнулся и зашевелился демон у него в горле. Новое тепло потекло по его жилам – не знакомый жар гнева, а приятное тепло: как будто горячее вино наполняло его желудок, загашая раскаленный уголек, утоляя жгучую боль. Пьянящие ароматы защекотали ноздри. Вино дымилось в воображаемом шаровидном сосуде, и Джон видел блестящую поверхность напитка так ясно, словно сам только что окунул в него чашу. Так вот чему хотела научить матушка, подумал мальчик. Вот почему он долгими часами сидел над книгой. Голод отступил, а вместе с ним и гнев. Это наш пир, подумал Джон. И он навсегда останется с нами. Странное умиротворение воцарилось в его душе.
– «Второй сад Сатурн насадил в воздухе. Жаворонки и цапли тучнели в кронах деревьев. Ржанки и остроклювые бекасы покачивались на высоких ветвях. Разнообразная пернатая дичь откармливалась в своих гнездах…»
Селяне пели про обычных гуся и утку, вспомнил Джон. Женщины, заходившие к ним в хижину, обсуждали лакомство из цыплячьих лапок. А на страницах книги с деревьев вспархивали самые диковинные птицы. Каждый сад содержал в себе превосходнейшие угощения. Пустой желудок мальчика громко урчал и бурчал. Но голод заглушало вновь обретенное понимание, что блюда Сатурнова Пира всегда ждали их здесь.
Той ночью кашель отпустил матушку и даже озноб не бил. Джон спал рядом с ней крепким сном.
Теперь Сюзанна доставала книгу каждый вечер. Третьим садом была река, где из воды выпрыгивали разные рыбы. Четвертым – море с кишащим крабами берегом. Потом начались фруктовые сады. «Домик», замеченный мальчиком еще на первых страницах, при каждом следующем появлении становился больше: превратился сначала в огромный домище, а потом в настоящий дворец с высоченной дымовой трубой. Днем у Джона, как и раньше, сводило живот от голода. Но когда наступала темнота, в разрушенном трапезном зале Беллики начинался Сатурнов Пир. Вечер за вечером разнообразные плоды садов древнего бога проплывали перед ним на подносах – и в скором времени Джон уже мог, откинувшись спиной к каменной стенке очага и закрыв глаза, по памяти повторять вслух слова вместе с матерью. Когда он спросил, откуда она знает, как читаются письменные знаки, на ее лицо набежала тень.
– Один ученый человек научил меня, – коротко ответила она. – Человек, говоривший на всех языках мира.
Но не говоривший правды ни на одном из них, вспомнил Джон. Он подался вперед, собираясь задать следующий вопрос, но матушка вдруг зашлась кашлем, и мальчик промолчал.
С течением дней Сюзанна все больше слабела и уставала все быстрее. Она едва удерживала в руках тяжелый том, и наконец Джон забрал его у нее и стал сам читать вслух описания блюд. Матушка с облегчением откинулась к очажной стенке. Одного его голоса для нее довольно, чтобы насытиться, сказала она. Слушая своего Джонни, она не испытывает ни голода, ни холода. Каждый вечер мальчик углублялся все дальше в чудесные сады, представленные в книге. Каждый вечер блюда Пира приумножались, и матушка блаженно улыбалась, словно ощущая на языке вкус изысканных яств и чувствуя жар пылающих печей.
Они пекли каштановый хлеб. «Райские хлебцы» – так называла Сюзанна обугленные крендельки. Люди Беллики питались так же. Почитатели Сатурна всю жизнь проводили в Пиру, говорила она. Теперь и они с Джонни будут пировать вечно.
Конечно, ведь Пир здесь, с ними, думал Джон, рыская в голом зимнем лесу в поисках съестного. Он собирал последние сморщенные каштаны с промерзшей земли и искал побитые морозом фрукты в садах. Каждую ночь, после чтения, он крепко прижимался к матери, чтобы согреться, и до самого рассвета чувствовал, как она дрожит. А с утра пораньше снова отправлялся на поиски пропитания.
Щедрость леса Баклы истощилась. Каштаны закончились, а все оставшиеся в саду яблоки сгнили. Пальцы у Джона ломило от холода, но он не обращал внимания. Им нужно лишь продержаться до весны. Матушка просто ждет, когда дороги станут проходимыми. Тогда они уйдут отсюда. Возьмут с собой свой Пир и уйдут…
Так протекали дни. Однажды, когда Джон разбивал лед в желобе, над ним вдруг раздался резкий шум, заставивший его вздрогнуть. Подняв голову, он увидел растрепанную птицу, падающую сквозь посеребренные инеем ветки, – лесного голубя с безжизненно раскинутыми крыльями. Над деревом кружил ястреб.
Джон прибежал к матери с добычей, еще не успевшей остыть у него в руках. Он ощипал голубя окоченевшими пальцами, потом, как сумел, выпотрошил с помощью ножа и пристроил на вертеле над костром. Когда тушка прожарилась, мальчик разломил ее пополам, но мать не взяла свою долю.
– Кушай сам.
Она находит убежище в книге, сказала Сюзанна, и питается словами, в ней написанными. Джон кивнул, срывая зубами горячее мясо с костей. Потом он листал сальными пальцами страницы, вызывая в холодной ночи видения жарко пылающих очагов и уставленных яствами столов. Матушка поправляла, когда он ошибался, и заставляла повторять фразы по нескольку раз. Каждое утро лед в желобе становился толще. Сюзанна совсем перестала есть, только воду пила. Кашляя, она отворачивалась, чтобы сын не видел крови. Сатурнов Пир поможет нам пережить зиму, говорил себе мальчик. Весной опять откроются дороги. В Каррборо или Саутон.
Каждый вечер Джон читал все дальше. Каждый вечер Пир становился все богаче. Теперь матушка бóльшую часть дня спала, сберегая силы, чтобы сидеть и слушать вечером. Наконец Джон добрался до последней страницы. Но только он хотел ее перелистнуть, как Сюзанна подняла ладонь:
– Подожди.
Он недоуменно вскинул глаза. Мерцающий свет костра отбрасывал пляшущие тени на россыпь камней, выпавших из кладки. Худые руки, облитые красными отблесками огня, протянулись к тяжелому темному тому. Джон услышал, как хрустнула толстая бумага, когда мать перевернула последнюю страницу, и устремил взгляд в книгу.
Дворец не раз появлялся на предыдущих страницах, но теперь Джон находился внутри, в пиршественном зале. В громадном очаге ярко пылал огонь, за высокими сводчатыми окнами простирались все сады, представленные в книге: фруктовые насаждения, леса и реки, даже море вдали…
Это же долина Бакленд, сообразил Джон. Но такая, какой была в давнем прошлом. За окнами дворца виднелся уступчатый склон, исхоженный им вдоль и поперек, их хижина у подножья и даже желоб с родниковой водой. Никакой церкви еще не было, за деревенским лугом расстилалась широкая длинная долина с извилистой рекой, протекающей мимо других фруктовых садов, цветников, прудов и полей. На месте нынешних болот на Равнинах разливалось сверкающее мелкое море, как и говорила матушка. Рядом с ним по всей длине долины тянулись сады Беллики. А в пиршественном зале дворца находились все плоды, в них собранные.
Огромные буковые столы ломились под тяжестью подносов, блюд, тарелок и чаш. Здесь был представлен весь Пир целиком. Каждое написанное в книге слово, каждый фрукт из садов Беллики, каждый зеленый овощ, произрастающий в долине, каждое бегающее, плавающее и летающее животное. Джон почувствовал, как возбужденно зашевелился в горле демон, когда на него нахлынула мощная волна ароматов и вкусов – как знакомых, познанных в ходе матушкиных уроков на заросшем уступчатом склоне, так и совершенно незнакомых. Он обонял богатые запахи мясных кушаний. Голова кружилась от густых винных паров. Челюсти сводило от сладостей, грудами лежащих на серебряных подносах, и медовых силлабабов, дрожащих в чашах. На языке таяли пирожные с блестящим взбитым маслом. В ушах раздавался хруст сахарных леденцов. Упоительные благоухания конфект и цукатов заполоняли все существо, вытесняя чувство голода и холода. С пожелтелых страниц некончаемой чередой всплывали изысканные блюда, наслаждайся вволю.
– Ты ведь ощущаешь вкус каждого, да?
Джон кивнул.
– Я знала, что так будет. Со дня твоего появления на свет. Мы издревле хранили Пир. Передавали из поколения в поколение.
Джон вспомнил все дни, проведенные в походах вверх-вниз по склону. Все вечера, что он просидел над книгой, с воспаленными от усталости глазами, с пухнущей от незнакомых слов головой.
– Теперь его будешь хранить ты, Джон. Для всех нас.
Слово царапнуло, как шип терновника.
– Для всех?
– Я же говорила. Первый сад был для всех. Мы все некогда были Сатурновым племенем.
Мать опустила взгляд на страницу, и Джон тоже. Поначалу он недоуменно нахмурился, но потом увидел лица.
Они сидели там за столами, мужчины в просторных рубахах и женщины в свободных платьях, с круглощекими и густобровыми лицами, прорисованными поблекшими чернилами. Многолюдное тесное застолье селян… Джон пристально смотрел на них, они пристально смотрели на него. Он почувствовал, как внутри у него опять раскаляется уголек гнева.
Это просто очередная матушкина шутка, подумал мальчик. Прибереженная напоследок загадка. Вот сейчас она улыбнется и все объяснит. Не надо верить всякой старой сказке, которую услышишь… Но Сюзанна молчала, не сводя с него глубоко запавших глаз.
– Мы сберегли Пир для них?
– Для всех них.
При этих словах уголек разгорелся жарче.
– Они просто забыли, вот и все, – продолжала Сюзанна. – Забыли Пир. Забыли, как жили первые мужчины и женщины. В радости и любви…
Но Джон не испытывал ни радости, ни любви. Он словно воочию увидел факел, прочертивший огненную дугу в темноте, и волнующееся море лиц. Увидел Эфраима Клафа, съежившегося под занесенным кулаком. И в следующее мгновение гнев, недавно погашенный целительным пряным вином, полыхнул в нем ярким пламенем.
– Но они прогнали нас! – взорвался Джон. – Сожгли наш дом! Обзывали тебя ведьмой! Они ненавидят нас! Всегда ненавидели!
Горячие слезы обожгли его глаза, но мать покачала головой.
– Тебе еще многому нужно научиться, Джон, – проговорила она, затрудненно дыша. – Преодолевать гнев. И остерегаться других людей. Которые стремятся завладеть Пиром. Которые исказят его природу для своих целей…
– Но Пир наш! – выкрикнул мальчик. – Не их! А наш!
Он вскочил на ноги.
– Подожди, Джонни, я еще не все рассказала…
Но соломенная крыша уже пылала вовсю, и алые огненные языки лизали темноту.
– Жаль, что ты не ведьма! – выпалил он. – Жаль, что ты не отравила их всех!
Джон резко повернулся, вылез из очага и зашагал к каменной арке, слыша за спиной слабый голос матери. Он откинул в сторону жесткий занавес из плюща и через считаные секунды уже с треском продирался через голый подлесок. Голос позади звучал все тише, все глуше:
– Джонни, подожди, я еще не все рассказала…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента