И вот эти разбойничьи отряды и непрочно связанные племена оказались, несмотря на свою храбрость и благородство, легкой добычей для первых же захватчиков с их организованной армией. Остатки некогда благородного населения бежали в Пустыню, за горы и за море под предводительством лордов Соколов. Обычаи под воздействием войн и поражений изменились. Арона закрыла глаза, молча отдавая дань печали падению своих предков, потом сказала:
— Мне кажется, госпожа волшебница, что их далекие потомки все еще бродят по Пустыне, совершают набеги на своих больших прирученных лошадях, и дома их охраняют духи-покровители, нарисованные на их щитах: львы и горные кошки, кабаны, медведи и бобры, волки и лисы, орлы и соколы.
Волшебнице неожиданно привиделся молодой воин, едущий по пустыне с горным львом, нарисованным на щите, и человеческий облик воина иногда менялся на образ большой кошки. Рядом с воином была женщина из племени самой волшебницы, светлокожая и темноволосая, в украшенном вышивкой плаще, — товарищ и жена воина.
— Я тоже так думаю, — промолвила она. — Но их сестер там больше нет.
— Знаю, — отвлеченно отозвалась Арона. — Мы здесь.
Еще шесть дней ехали они по узкой тропе, едва позволяющей двум мулам идти рядом, все выше забираясь в горы. Наряду с приятно пахнущими вечнозелеными хвойными деревьями, растущими вдоль тропы, появились и другие, высокие и тонкие, с белой корой. Их маленькие новые весенние листочки дрожали на ветру. В затененных местах еще лежал глубокий снег, а днем, когда светило солнце, копыта мулов погружались в грязь. По сторонам дороги начали появляться дома, и женщины останавливались возле них и просили гостеприимства фермеров. Арона теперь видела, что с волшебницей обращаются почтительно, как со старейшей. Но ее больше интересовали сами женщины и мужчины, живущие на этих фермах.
Сама Арона была в одежде пастуха и прятала волосы под шапкой, как делают они. Фермеры, мужчины и женщины, называли ее «парень» и говорили с ней одним тоном; когда она снимала шапку и распускала волосы, к ней обращались «девушка» и говорили по-другому. Будучи «парнем», она видела, как фермерские дочери посматривают на нее сквозь ресницы и говорят с ней тоном голубки. Когда она становилась «девушкой», сыновья фермеров разговаривали с ней так, как иногда Эгил, когда старался быть особенно очаровательным. Несогласная попыталась объяснить Ароне, что такое любовь, ухаживание и замужество, но у Ароны было призвание девственницы. К тому же она, после насилия фальконера и коварства Эгила, чувствовала себя обманутой. И на все объяснения отвечала только:
— Пусть этим занимаются они.
Дорога снова пошла под уклон, и Несогласная посмотрела вдаль, на запад.
— Скоро мне придется оставить тебя, — предупредила она. — Арона, ты еще не умеешь разбираться в людях, а на дороге встречаются всякие. Большинство из них приличные и добрые, но не расставайся с оружием, и если почувствуешь, что что-то неладно, не пытайся понять, что именно. — Волшебница начала говорить словно с кем-то далеким. Потом сняла с шеи. свой амулет.
— Отвези его в Лормт. Он очень старинный, но сейчас для меня бесполезен. На нем руны Древнего народа. Я нашла его несколько лет назад в холмах к востоку от Эса, но я не ученая. И не имею дел с другими народами. — Она криво улыбнулась. — Нам своих бед хватает! Но, возможно, тебя этот амулет защитит от человеческого зла. А также твой ум и твою силу. — Она обняла девушку и неожиданно исчезла.
Арона смотрела на то место, где только что стояла волшебница. Может, это была иллюзия? Она чувствовала себя такой одинокой, как никогда раньше. Ей пришло в голову, что она безнадежно изгнана из своей семьи, своей деревни, никогда не увидит Дом Записей и все то знакомое и привычное, что знает с детства. И Арона ощутила глубокую горечь и неприязнь к Эгилу и всему его роду, к старейшим, которые предпочли его ей, к чужакам, которые приучили его с рождения к мысли, что он принц и должен всегда распоряжаться женщинами.
— Пусть он умрет с голоду и замерзнет, пусть сожрут его волки, — повторила она проклятие Бритис против Хуаны, — пусть найдут его фальконеры, отведут на Соколиный утес и скормят своим птицам. Пусть все обращаются с ним так, как он обошелся со мной и с моей хозяйкой, и пусть он плачет по ночам о том, что сделал. — И она сама заплакала.
Эгил, новый хранитель записей деревни Риверэдж, проснулся с сильной головной болью и слезящимися глазами. Его словно чем-то опоили. Солнце уже низко стояло на западе, и огонь в очаге давно погас. Клык просился на улицу и оставил лужу у входа. На полу и столе лежали остатки вчерашнего ужина, над ними вились мухи. Они, казалось, не страдают от такой еды. Может, он слишком много выпил?
Арона на него рассердилась. Но она вернется. Не сможет оставаться вдали от Дома Записей — и от него не будет постоянно убегать, как лошадь. Он единственный в деревне, с кем она может поговорить о том, что их обоих интересует. Она все равно вернется. Он действовал слишком нетерпеливо и навязчиво. Нужно было понять. Это его проклятое нетерпение! Но месяц-два терпеливых ухаживаний исправят эту ошибку.
Потому что он по-настоящему любит ее, и если у нее есть хоть столько ума, сколько боги дали гусыне, она это поймет. Он зевнул, потянулся и потер сонные глаза. Плеснул в лицо холодной воды и отправился рассматривать свои новые владения.
Веревка на двери комнаты записей перерезана — опять, и он знает, чья это работа. Нет, она не сможет остаться в стороне от Дома Записей. Не хватало нескольких свитков. Не его записи и не те скучные отчеты о ежедневных делах и спорах деревенских баб, а очаровательные, но явно ложные рассказы о героизме и вторжениях, о великих делах и временах, полных отчаяния. Те, что она особенно любит.
— Арона! — позвал он. — Арона! — Покачал головой, причесался, немного поел и отправился к дому ее матери.
Бетиас ее не видела.
— Разве она не с тобой? — удивилась она. Спросила явно искренне. Эгил прошел к кузнице, потом побежал. Никто из подруг понятия не имел, где Арона, но все считали, что она с ним. Эгил покрылся холодным потом.
— Арона! — взревел он и побежал к пещерам. За ним последовало несколько женщин с факелами. В пещерах Ароны нет, и никаких признаков, что она здесь вообще была.
Спрашивать волшебницу бесполезно: несколько женщин сообщили Эгилу, что она уехала, как и собиралась.
— Разве ты не знал? — удивилась старейшая, Раула, дочь Милены.
Арона исчезла, и с нею половина деревенской истории. «Ну, хорошо, — подумал он, — эти рассказы все равно выдуманы. Женщины, которые правят городом. Всадники-оборотни, которым наносит поражение армия обыкновенных людей. Соколиная богиня мстит смертным. — Гораздо лучше и покойнее без таких фантазий. — Арона! — жалобно воскликнул Эгил. — Почему ты так поступила? Если бы я знал, что значат для тебя эти глупые сказки, я бы подарил их тебе. Вернись ко мне, мы помиримся».
Глава тринадцатая. Жабы
— Мне кажется, госпожа волшебница, что их далекие потомки все еще бродят по Пустыне, совершают набеги на своих больших прирученных лошадях, и дома их охраняют духи-покровители, нарисованные на их щитах: львы и горные кошки, кабаны, медведи и бобры, волки и лисы, орлы и соколы.
Волшебнице неожиданно привиделся молодой воин, едущий по пустыне с горным львом, нарисованным на щите, и человеческий облик воина иногда менялся на образ большой кошки. Рядом с воином была женщина из племени самой волшебницы, светлокожая и темноволосая, в украшенном вышивкой плаще, — товарищ и жена воина.
— Я тоже так думаю, — промолвила она. — Но их сестер там больше нет.
— Знаю, — отвлеченно отозвалась Арона. — Мы здесь.
Еще шесть дней ехали они по узкой тропе, едва позволяющей двум мулам идти рядом, все выше забираясь в горы. Наряду с приятно пахнущими вечнозелеными хвойными деревьями, растущими вдоль тропы, появились и другие, высокие и тонкие, с белой корой. Их маленькие новые весенние листочки дрожали на ветру. В затененных местах еще лежал глубокий снег, а днем, когда светило солнце, копыта мулов погружались в грязь. По сторонам дороги начали появляться дома, и женщины останавливались возле них и просили гостеприимства фермеров. Арона теперь видела, что с волшебницей обращаются почтительно, как со старейшей. Но ее больше интересовали сами женщины и мужчины, живущие на этих фермах.
Сама Арона была в одежде пастуха и прятала волосы под шапкой, как делают они. Фермеры, мужчины и женщины, называли ее «парень» и говорили с ней одним тоном; когда она снимала шапку и распускала волосы, к ней обращались «девушка» и говорили по-другому. Будучи «парнем», она видела, как фермерские дочери посматривают на нее сквозь ресницы и говорят с ней тоном голубки. Когда она становилась «девушкой», сыновья фермеров разговаривали с ней так, как иногда Эгил, когда старался быть особенно очаровательным. Несогласная попыталась объяснить Ароне, что такое любовь, ухаживание и замужество, но у Ароны было призвание девственницы. К тому же она, после насилия фальконера и коварства Эгила, чувствовала себя обманутой. И на все объяснения отвечала только:
— Пусть этим занимаются они.
Дорога снова пошла под уклон, и Несогласная посмотрела вдаль, на запад.
— Скоро мне придется оставить тебя, — предупредила она. — Арона, ты еще не умеешь разбираться в людях, а на дороге встречаются всякие. Большинство из них приличные и добрые, но не расставайся с оружием, и если почувствуешь, что что-то неладно, не пытайся понять, что именно. — Волшебница начала говорить словно с кем-то далеким. Потом сняла с шеи. свой амулет.
— Отвези его в Лормт. Он очень старинный, но сейчас для меня бесполезен. На нем руны Древнего народа. Я нашла его несколько лет назад в холмах к востоку от Эса, но я не ученая. И не имею дел с другими народами. — Она криво улыбнулась. — Нам своих бед хватает! Но, возможно, тебя этот амулет защитит от человеческого зла. А также твой ум и твою силу. — Она обняла девушку и неожиданно исчезла.
Арона смотрела на то место, где только что стояла волшебница. Может, это была иллюзия? Она чувствовала себя такой одинокой, как никогда раньше. Ей пришло в голову, что она безнадежно изгнана из своей семьи, своей деревни, никогда не увидит Дом Записей и все то знакомое и привычное, что знает с детства. И Арона ощутила глубокую горечь и неприязнь к Эгилу и всему его роду, к старейшим, которые предпочли его ей, к чужакам, которые приучили его с рождения к мысли, что он принц и должен всегда распоряжаться женщинами.
— Пусть он умрет с голоду и замерзнет, пусть сожрут его волки, — повторила она проклятие Бритис против Хуаны, — пусть найдут его фальконеры, отведут на Соколиный утес и скормят своим птицам. Пусть все обращаются с ним так, как он обошелся со мной и с моей хозяйкой, и пусть он плачет по ночам о том, что сделал. — И она сама заплакала.
Эгил, новый хранитель записей деревни Риверэдж, проснулся с сильной головной болью и слезящимися глазами. Его словно чем-то опоили. Солнце уже низко стояло на западе, и огонь в очаге давно погас. Клык просился на улицу и оставил лужу у входа. На полу и столе лежали остатки вчерашнего ужина, над ними вились мухи. Они, казалось, не страдают от такой еды. Может, он слишком много выпил?
Арона на него рассердилась. Но она вернется. Не сможет оставаться вдали от Дома Записей — и от него не будет постоянно убегать, как лошадь. Он единственный в деревне, с кем она может поговорить о том, что их обоих интересует. Она все равно вернется. Он действовал слишком нетерпеливо и навязчиво. Нужно было понять. Это его проклятое нетерпение! Но месяц-два терпеливых ухаживаний исправят эту ошибку.
Потому что он по-настоящему любит ее, и если у нее есть хоть столько ума, сколько боги дали гусыне, она это поймет. Он зевнул, потянулся и потер сонные глаза. Плеснул в лицо холодной воды и отправился рассматривать свои новые владения.
Веревка на двери комнаты записей перерезана — опять, и он знает, чья это работа. Нет, она не сможет остаться в стороне от Дома Записей. Не хватало нескольких свитков. Не его записи и не те скучные отчеты о ежедневных делах и спорах деревенских баб, а очаровательные, но явно ложные рассказы о героизме и вторжениях, о великих делах и временах, полных отчаяния. Те, что она особенно любит.
— Арона! — позвал он. — Арона! — Покачал головой, причесался, немного поел и отправился к дому ее матери.
Бетиас ее не видела.
— Разве она не с тобой? — удивилась она. Спросила явно искренне. Эгил прошел к кузнице, потом побежал. Никто из подруг понятия не имел, где Арона, но все считали, что она с ним. Эгил покрылся холодным потом.
— Арона! — взревел он и побежал к пещерам. За ним последовало несколько женщин с факелами. В пещерах Ароны нет, и никаких признаков, что она здесь вообще была.
Спрашивать волшебницу бесполезно: несколько женщин сообщили Эгилу, что она уехала, как и собиралась.
— Разве ты не знал? — удивилась старейшая, Раула, дочь Милены.
Арона исчезла, и с нею половина деревенской истории. «Ну, хорошо, — подумал он, — эти рассказы все равно выдуманы. Женщины, которые правят городом. Всадники-оборотни, которым наносит поражение армия обыкновенных людей. Соколиная богиня мстит смертным. — Гораздо лучше и покойнее без таких фантазий. — Арона! — жалобно воскликнул Эгил. — Почему ты так поступила? Если бы я знал, что значат для тебя эти глупые сказки, я бы подарил их тебе. Вернись ко мне, мы помиримся».
Глава тринадцатая. Жабы
— Посидишь у моего огня? — Одинокий путник, предложивший гостеприимство, был одет просто, но чисто, насколько можно быть чистым в дороге. И говорил он вежливо. Арона слезла с мула, которого назвала Леннис, и подошла к костру. Она не чувствовала присутствия зла ни тогда, ни позже, когда они разговаривали. Она рассказала о том, что едет в Лормт, рассказала о своем споре с Эгилом за место хранительницы записей и о решении старейших. А он говорил о своей жене и доме, о детях, о дочерях, в которых смысл его существования. Она рассказывала предания, и они разделили еду и вино.
А потом она сняла шапку. Глаза ее собеседника расширились.
— Девчонка? Ну! Боги наконец-то улыбнулись мне! Сегодня моя постель будет теплой! — Она покачала головой и отступила. Он достал из мешка кусок красивых кружев. — Я буду щедрым, — уговаривал он ее.
— Спасибо, но нет, —. твердо отказала она, отступая еще дальше и положив руку на нож. Он прыгнул к ней и схватил одной рукой за горло, а другой выхватил кинжал — быстрее, чем успел заметить глаз.
— А кто ты, если не шлюха? — рявкнул он. — Девка разбойников, приманивающая путников, пока остальные ждут в засаде?
— Я путница! Я тебе уже говорила! — кричала она, пытаясь одной рукой достать нож, а ногтями другой впиваясь ему в руку. — Ты предложил разделить твой костер, а теперь ведешь себя, как зверь в течке! О, Леннис была права! Это наша мельничиха, — выдохнула Арона, — и раньше я никогда не считала ее правой. Но теперь…
— Если ты этого не хочешь, — удивился он, искренне озадаченный, — то почему показала мне, что ты девушка? Я думал, это значит… ну, что бы подумал на моем месте любой мужчина? Сколько тебе лет? И какова на самом деле твоя история?
— Четырнадцать, — сдавленно ответила Арона, — почти пятнадцать, а этот Эгил, о котором я рассказывала, он хотел… он пытался… и я убежала…
Мужчина отступил.
— Прошу прощения. Но если ты намерена и дальше продолжать свое безумное путешествие, не снимай своей мальчишеской маскировки, пока не доберешься до тетки или куда еще ты там направляешься. — Он убрал кинжал в ножны и сел. — Меня можешь больше не бояться. Я тебе верю и, великие боги, у меня есть дочери! — Он с сожалением покачал головой. — Выбирать между похотливым хозяином и опасной дорогой! Они тоже могут оказаться в таком положении, если мне не повезет. Как тебя зовут?
— Арона, дочь Бетиас. — Девушка села подальше от него, но приняла питье, которое он с извинением предложил. Но почему он смотрит на нее так сочувственно? — Госпожа волшебница, с которой я проехала часть пути, многое мне рассказала, но, — голос девушки дрогнул, — не все. В этой земле даже малые дети должны думать о самозащите.
— Войны… — проворчал он. — Эта твоя спутница волшебница… Ты благоразумно поступила, что поехала с ней. Храбрая девушка! Теперь ложись спать, — уже мягко проговорил он. — Если хочешь, держи нож в руке. Я тебе не причиню вреда. Но что касается других мужчин — всегда будь настороже.
Она спала, но беспокойно, и проснулась по-прежнему уставшей. И отныне ехала только с женщинами или одна.
Грубые бородатые мужчины у костра усмехались, слушая, как юный рассказчик драматически снижает тон своего ясного голоса.
— И лиса-волк изумленно воскликнула: «Сестра? Почему ты называешь меня сестрой, маленький глупый цыпленок?» И когда она это сказала, — рассказчик на мгновение остановился, — цыпленок вылетел у нее из пасти и убежал. И никогда больше лисе-волку не удавалось поймать маленького желтого цыпленка!
Мужчины смеялись, их дети хлопали в ладоши и веселились.
— Еще! Еще! — умоляла девушка из одной семьи в лагере.
Рассказчик, которого звали Арон, сын Бетиаса, встал, поклонился женщинам и детям, собрал свои вещи и уложил в седельную сумку мула, по кличке Леннис. Ездить с женщинами или одной. Что за нелепая земля?! На дорогах полно мужчин, и ни одной женщине не стоит ехать в одиночестве. Если только не заманивает неосторожных в засаду, как говорил тот ее первый попутчик. А те женщины, что едут с мужчинами, не могут ничего сказать, и с ними нельзя поговорить. Каждый раз, думая об этом, Арона чувствовала горечь во рту.
Наступило новолуние, потом луна снова начала прибывать с тех пор, как девушка покинула деревню Риверэдж. Сзади осталась широкая долина реки Эс, впереди горы, в которых расположен Лормт. Арона устало думала о своих впечатлениях от земли чужаков.
Некоторые из них добры, другие жестоки. Иногда ее прогоняли от дверей, как бродягу, иногда делились последними крохами. Все были искалечены войной, у многих дома в развалинах, поля опустошены, сами камни домов обрушились и обгорели под действием невероятно мощной энергии, высвободившейся в ночь Поворота.
На следующее утро Арона с удивлением разглядывала несколько монет, полученных от хозяина каравана. Такие маленькие простые штучки и так много стоят! И какая гениальная идея для земли, слишком обширной, чтобы все получать только обменом! Деньги — за плуги и другие инструменты, за прирученных лошадей с металлическими кольцами на ногах. Люди, живущие только торговлей, не фермеры. И женщины, о которых рассказывал брат Джомми. Они живут на деньги, которые им дают мужчины, а они позволяют этим мужчинам поступать с ними как хозяину. Мужчины, которые учили ее искусству самозащиты, считая мальчиком. Девушек они ни за что не стали бы учить.
Арона вздрогнула и снова дотронулась до ножа. Впереди горы, со своими мохнатыми хищниками они безопасней этих обработанных земель, в которых так много хищников в человеческом облике. Девушка в последний раз почесала вьючного мула за ухом и похлопала его по морде.
— Прощай, Раула, — прошептала она. Новый владелец мула снисходительно улыбнулся, Раула громко заржала. Дети снова рассмеялись, и караван двинулся на запад. Арона повернула Леннис носом на север, в горы.
Она ехала несколько дней, ела немного, питаясь в основном продуктами леса, как научили ее пастухи. Укрывалась от дождя под густыми ветвями, прикрытыми плотным одеялом, настороженно, но без страха прислушивалась к знакомым ночным звукам. Но вот в ярком свете середины дня она услышала за собой топот копыт.
В этом месте справа от нее пропасть, слева крутой утес, но дальше тропа постепенно расширялась и превращалась в луг, на котором множество горных цветов. За лугом, у утеса, развалины дома. Только перила крыльца новые, и к ним привязано несколько лошадей.
Она едет на неторопливом муле, а не на быстрой лошади. Посматривая налево и направо, Арона заставляла животное двигаться как можно скорее. Впереди по обе стороны тропы снова крутые утесы, между ними вьется узкая дорога. Оглянувшись, Арона увидела облако пыли, а в нем неясные фигуры. Один, два, три всадника — далеко на тропе, но они быстро приближаются. Девушка достала нож.
Арона знала, что сумеет постоять за себя, но слишком велико неравенство сил. Если бы у нее были лук и стрелы! Но какая от них польза близорукой девушке? Лучше надеяться на ловушки.
Быстро спешившись, она порылась в сумках в поисках ловушек на кроликов, все время испуганно посматривая на дорогу. Всадники приближались. Арона натянула нить между стволами двух ив с белой корой, другую сунула в карман и сильно ударила Леннис по крупу. Мул заржал и двинулся вперед с максимальной для него скоростью.
Амулет Ароны загудел. Она взяла его в руку, продолжая оглядываться в поисках укрытия. Найти бы убежище! «Госпожа волшебница, — про себя взмолилась Арона, Углубляясь в проход между деревьями. — Сила амулета! Спасите меня, спасите свитки, или все было впустую? Джонкара, Соколиная богиня, мстительница за женщин, спаси меня!»
Продолжая поиски, она сосредоточилась на амулете. Он гудел все громче и начал слабо светиться — цветом алых осенних листьев, цветом Соколиной луны. И тут впереди и слева от скалы тоже донеслось гудение, но более низкое. Звук усилился, стал напоминать раскаты грома. Огромная каменная плита отодвинулась, как занавес, и за нею открылся вход в пещеру. Леннис заржал, протестуя против затхлого влажного воздуха, потянувшего из пещеры.
Арона осторожно приблизилась к входу в пещеру. Внутри было светло, но свет необычный, голубоватый, казалось, слишком яркий и отчасти невидимый для человека. Снаружи все громче слышался топот лошадей разбойников. Лишь мгновение Арона взвешивала страх перед неизвестным и несомненный ужас от того, что ждет ее на тропе. Потом глубоко вдохнула и провела мула через занавес света. Действовала она быстро, чтобы не передумать. Если только это обычные разбойники, они за ней не пойдут.
Она оказалась глубоко под землей, под огромным куполом, освещенным тем же сверхъествественным светом, который защищает вход в пещеру. Почувствовала слабый острый запах. Это место казалось неестественно чистым. Никакого видимого источника света и запаха нет. Мул прижал уши и не хотел идти дальше; Арона со вздохом огляделась в поисках места, куда бы его привязать, и ничего не нашла.
«О, помет Джонкары, я останусь на месте», — послышался в ее сознании голос, отчетливый, как ее собственное дыхание. Голос упрямый, злой, хриплый и удивительно знакомый. Арона благодарно подумала: «Хороший мул», и пошла в глубину пещеры, удивленно глядя по сторонам.
Везде ряды матрацев, на каждом — живое существо в цилиндрическом сосуде из такого же свечения, которое защищает вход в пещеру. Многие из этих существ — люди, но некоторые нет. Большинство из людей мужчины, несколько женщин. Арона задержалась возле одной, рыжеволосой молодой женщины в гладком серебристом костюме, который обтягивал ее, как вторая кожа. На женщине сапоги и серебряный шлем, в руке у нее серебристое копье странной формы. Арона без объяснений поняла, что это мощное оружие. Хранительница нахмурилась. Имеет ли она право взять и использовать это оружие против толпы обычных разбойников? Все равно что убивать мышь мясницким топором!
Она посмотрела вдоль рядов, заметив, что некоторые мужчины похожи на разбойников, которые остались снаружи. Почему она решила, что может разбудить здесь кого-нибудь? И с какой целью?
И тут она услышала: «Разбуди того, кто тебе больше всего нужен».
Она постояла, закрыв глаза, сосредоточилась и наконец признала: «Я не знаю, кто мне нужен больше всего, но доверяю тебе». Она теперь знала, что каким-то образом — каким именно, она не понимала, — сама пещера превратилась в разумное существо. Больше того, она, Арона, может ей доверять. На мгновение она почувствовала такую панику, что едва не утратила самообладание: неужели это ощущение абсолютного доверия может быть приманкой?
Пещера, казалось, засмеялась — сухим смешком — и направила девушку в боковое ответвление, чтобы она могла удовлетворить свои телесные нужды, умыться и напиться из чистого искусственного источника. Вода оказалась удивительно вкусной. «К несчастью, мой запас человеческой пищи весьма ограничен, — послышался голос, — Война, Которая Закрыла Восток, истощила мои возможности. Эта нынешняя война кажется немного менее разрушительной. — Пещера вздохнула. — Войны с низкой техникой всегда таковы — из-за эпидемий и голода».
— Кто или что ты? — вслух спросила Арона.
«Убежище». — Пещера отвечала мыслью. Потом слегка изменяя напряженность освещения, отвела девушку к матрацу, с которого поднималось страшно отвратительное существо. Низкорослое и плотное, со свисающей кожей. На существе что-то вроде упряжи и больше ничего. Внутренности Ароны перевернулись.
Существо пристально смотрело на нее огромными, желтыми, далеко расставленными глазами. Шевельнулся широкий безгубый рот, хотя смысл слов передавала пещера.
«Здравствуй. Я Кракот, некогда хранительница записей Гриммерсдейла».
Гриммерсдейл! Дочери Ганноры рассказывали о жабьем народе, а теперь Арона смотрит на одну из таких жаб. Стараясь отогнать вкус горечи, она протянула руку.
— Почтенная госпожа Жаба, меня зовут Арона, я была хранительницей записей в деревне Риверэдж.
Кракот поморгала, при этом сходились ее верхнее и нижнее веки.
«Добро пожаловать, женщина-обезьяна».
— Женщина-обезьяна! — Страх Ароны сменился гневом.
«Ты ведь назвала меня госпожой Жабой», — заметила Кракот.
Арона поняла, что должна воспринимать ее как разумное существо, как человека. А почему бы и нет? Женщина-жаба разговаривает, больше того, у нее та же профессия, что у Ароны.
— Прошу прощения, — сумела она пробормотать. — Это единственное имя, под которым мне был известен ваш народ.
Конечно, если у них есть такая привычная вещь, как записи, должно быть еще много обычного и близкого. «Обезьянолюди», — подумала Арона и неожиданно рассмеялась. Она представила себе своих родственников и соседей в шерсти, с выступающими вперед рылами и маленькими хвостиками. Одновременно увидела она жаб, пасущих овец… Интересно, а кто у жаб вместо овец? Увидела, как они работают на огородах, увидела матерей жаб и детей жаб…
Кракот усмехнулась.
«Это образ жизни млекопитающих, — заметила она. — Наши головастики сами заботятся о себе, пока не достигают возраста речи и цивилизованных поступков. Тогда мы, взрослые, делаем среди них свой выбор и отводим в свои дома как слуг. Потом, когда они станут взрослыми и остепенятся, они могут завести собственный дом».
Вспоминая некоторых женщин в своей деревне, Арона произнесла:
— И наверно, некоторые из них сохраняют послушность и заботятся о своих приемных родителях в старости.
Кракот печально ответила:
«Ты права! Все взрослые стараются добиться этого. Но у нас есть традиция: молодежь, достигая определенного возраста, восстает, часто применяя насилие, против взрослых и всего, что они представляют. И так продолжается около года. Потом молодежь поступает в армию и служит там два года. А после отставки занимает свое место среди взрослых, и цикл начинается снова. Чем я могу быть полезна?»
Арона решила, что обряд посвящения у жаб недоступен человеческому пониманию, и отказалась от его обдумывания.
— Я потеряла дорогу в Лормт, и меня преследовали разбойники. Необходимость загнала меня сюда. Пещера сказала мне, чтобы я обратилась к тебе. Не знаю сможешь ли ты провести меня мимо разбойников и вывести на дорогу.
«А что ты предложишь мне в обмен на мою помощь?» — оживленно поинтересовалась Кракот.
— А чего ты хочешь? — практично, как опытный торговец, ответила Арона.
Кракот немного подумала, потом как будто приняла решение.
«Снаружи люди по-прежнему так же подозрительны к необезьяньим формам жизни, как в наше время?»
Арона обдумала ее вопрос.
— Обычные люди — да. Не могу ничего сказать об ученых. Во многих сказках о твоем народе рассказываются ужасные вещи.
«Мы взяли одного из ваших молодых взрослых для экспериментов, — сухо призналась Кракот. — Он был полон молодой энергии, как у всех млекопитающих. Гормвины решили проверить, нельзя ли кое-что изменить в его организме, чтобы установить мысленную связь между нашими народами. Никто из нас не ожидал, что эта… личность… будет вести себя с такой яростью и отчаянием, будет цепляться за свою форму головастика. И зачем? Чем ему была выгодна прежняя форма?»
Арона едва не рассмеялась и одновременно пришла в ужас. Кем бы ни были эти гормвины, они так плохо понимают людей, что их можно назвать почти невинными. А среди людей разве не совершаются такие деяния? Несомненно, совершаются.
Она подумала, что обычаи людей должны казаться жабам такими же странными, как обычаи жаб — людям. Этот урок хочет преподать ей госпожа Пещера? Пещера, казалось, усмехается, забавляясь.
— Ты хочешь понять людей?
«Если ты согласна помочь. В обмен я дам тебе ручное оружие и маску иллюзий. Оружие не убивает, если ты этого не хочешь. Оно лишает жертву сознания, и она приходит в себя с ужасной головной болью и болью во всем теле. Но постепенно все нормализуется. Такое оружие вполне способно защитить от нападения. Ваши люди не настольно образованы, чтобы разобрать это оружие и понять принцип его действия, иначе я бы не отдала его тебе. Но у меня есть и другие виды оружия».
— А что такое маска иллюзий?
«Она создает облик ужасного чудовища. — Кракот с минуту подумала. — Сейчас оно настроено так, что создает облик разбойника-человека. Я его перенастрою, чтобы оно производило мое лицо, но пугающее и ужасное». — Она сознательно скорчила гримасу, как ребенок, пытающийся испугать другого ребенка. Арона неожиданно поняла, что эта жаба — спокойная, хорошо воспитанная женщина, привыкшая к свиткам и книгам, в общем очень похожая на нее. Но люди, обезьяний народ, которые этого не знают, увидят ее совсем по-другому. Арона рассмеялась.
— Твоего обычного лица вполне достаточно, — заверила она. — Во второй раз взглянуть на него не захотят. Среди нас еще очень распространен страх перед чужаками.
Кракот рассмеялась — вернее, низко захрипела, это у нее служило смехом — и кивнула. Что-то изменила в приборе и передала его Ароне. По форме он напоминал подвеску или ожерелье.
«Не пользуйся часто, — предупредила Кракот. — Его энергия истощится за несколько лунных циклов. То же самое с оружием, но солнечный свет снова зарядит его, если подержать достаточно долго. Целый день».
Госпожа жаба удобно уселась на скамью, приспособленную для ее тела. Другая скамья — нормальная, для Ароны, — отделилась от стены напротив Кракот.
«Позволь мне прочесть твои свитки, — попросила Кракот, — этого будет достаточно».
Было уже поздно, и Арона проголодалась. Извинившись, она вернулась туда, где стоял мул. Ей стало жалко бедное животное. Испачкал ли мул пол пещеры, как обычно делают животные? Но мул стоял в металлическом стойле, выдвинувшемся из стены, как сиденье, жевал сено и пил воду из ниши в стене. Если это иллюзия, то совершенная. Пол чист.
Арона нашла свои седельные сумки и достала сверток, завернутый в ткань.
— Пещера! Кракот может есть мою еду? — спросила она.
«Попробуй», — предложила пещера. Арона отнесла сверток к сиденьям, а Кракот откуда-то достала похлебку с запахом рыбы. Они решили, что каждый лучше ограничится собственной пищей, и матрац вытянулся, давая место Ароне.
Ее охватила паника. Может быть, она тоже навсегда здесь останется? Лечь на матрац, уснуть и проснуться, возможно, через сто лет, когда ее разбудит какой-нибудь незнакомец.
А потом она сняла шапку. Глаза ее собеседника расширились.
— Девчонка? Ну! Боги наконец-то улыбнулись мне! Сегодня моя постель будет теплой! — Она покачала головой и отступила. Он достал из мешка кусок красивых кружев. — Я буду щедрым, — уговаривал он ее.
— Спасибо, но нет, —. твердо отказала она, отступая еще дальше и положив руку на нож. Он прыгнул к ней и схватил одной рукой за горло, а другой выхватил кинжал — быстрее, чем успел заметить глаз.
— А кто ты, если не шлюха? — рявкнул он. — Девка разбойников, приманивающая путников, пока остальные ждут в засаде?
— Я путница! Я тебе уже говорила! — кричала она, пытаясь одной рукой достать нож, а ногтями другой впиваясь ему в руку. — Ты предложил разделить твой костер, а теперь ведешь себя, как зверь в течке! О, Леннис была права! Это наша мельничиха, — выдохнула Арона, — и раньше я никогда не считала ее правой. Но теперь…
— Если ты этого не хочешь, — удивился он, искренне озадаченный, — то почему показала мне, что ты девушка? Я думал, это значит… ну, что бы подумал на моем месте любой мужчина? Сколько тебе лет? И какова на самом деле твоя история?
— Четырнадцать, — сдавленно ответила Арона, — почти пятнадцать, а этот Эгил, о котором я рассказывала, он хотел… он пытался… и я убежала…
Мужчина отступил.
— Прошу прощения. Но если ты намерена и дальше продолжать свое безумное путешествие, не снимай своей мальчишеской маскировки, пока не доберешься до тетки или куда еще ты там направляешься. — Он убрал кинжал в ножны и сел. — Меня можешь больше не бояться. Я тебе верю и, великие боги, у меня есть дочери! — Он с сожалением покачал головой. — Выбирать между похотливым хозяином и опасной дорогой! Они тоже могут оказаться в таком положении, если мне не повезет. Как тебя зовут?
— Арона, дочь Бетиас. — Девушка села подальше от него, но приняла питье, которое он с извинением предложил. Но почему он смотрит на нее так сочувственно? — Госпожа волшебница, с которой я проехала часть пути, многое мне рассказала, но, — голос девушки дрогнул, — не все. В этой земле даже малые дети должны думать о самозащите.
— Войны… — проворчал он. — Эта твоя спутница волшебница… Ты благоразумно поступила, что поехала с ней. Храбрая девушка! Теперь ложись спать, — уже мягко проговорил он. — Если хочешь, держи нож в руке. Я тебе не причиню вреда. Но что касается других мужчин — всегда будь настороже.
Она спала, но беспокойно, и проснулась по-прежнему уставшей. И отныне ехала только с женщинами или одна.
Грубые бородатые мужчины у костра усмехались, слушая, как юный рассказчик драматически снижает тон своего ясного голоса.
— И лиса-волк изумленно воскликнула: «Сестра? Почему ты называешь меня сестрой, маленький глупый цыпленок?» И когда она это сказала, — рассказчик на мгновение остановился, — цыпленок вылетел у нее из пасти и убежал. И никогда больше лисе-волку не удавалось поймать маленького желтого цыпленка!
Мужчины смеялись, их дети хлопали в ладоши и веселились.
— Еще! Еще! — умоляла девушка из одной семьи в лагере.
Рассказчик, которого звали Арон, сын Бетиаса, встал, поклонился женщинам и детям, собрал свои вещи и уложил в седельную сумку мула, по кличке Леннис. Ездить с женщинами или одной. Что за нелепая земля?! На дорогах полно мужчин, и ни одной женщине не стоит ехать в одиночестве. Если только не заманивает неосторожных в засаду, как говорил тот ее первый попутчик. А те женщины, что едут с мужчинами, не могут ничего сказать, и с ними нельзя поговорить. Каждый раз, думая об этом, Арона чувствовала горечь во рту.
Наступило новолуние, потом луна снова начала прибывать с тех пор, как девушка покинула деревню Риверэдж. Сзади осталась широкая долина реки Эс, впереди горы, в которых расположен Лормт. Арона устало думала о своих впечатлениях от земли чужаков.
Некоторые из них добры, другие жестоки. Иногда ее прогоняли от дверей, как бродягу, иногда делились последними крохами. Все были искалечены войной, у многих дома в развалинах, поля опустошены, сами камни домов обрушились и обгорели под действием невероятно мощной энергии, высвободившейся в ночь Поворота.
На следующее утро Арона с удивлением разглядывала несколько монет, полученных от хозяина каравана. Такие маленькие простые штучки и так много стоят! И какая гениальная идея для земли, слишком обширной, чтобы все получать только обменом! Деньги — за плуги и другие инструменты, за прирученных лошадей с металлическими кольцами на ногах. Люди, живущие только торговлей, не фермеры. И женщины, о которых рассказывал брат Джомми. Они живут на деньги, которые им дают мужчины, а они позволяют этим мужчинам поступать с ними как хозяину. Мужчины, которые учили ее искусству самозащиты, считая мальчиком. Девушек они ни за что не стали бы учить.
Арона вздрогнула и снова дотронулась до ножа. Впереди горы, со своими мохнатыми хищниками они безопасней этих обработанных земель, в которых так много хищников в человеческом облике. Девушка в последний раз почесала вьючного мула за ухом и похлопала его по морде.
— Прощай, Раула, — прошептала она. Новый владелец мула снисходительно улыбнулся, Раула громко заржала. Дети снова рассмеялись, и караван двинулся на запад. Арона повернула Леннис носом на север, в горы.
Она ехала несколько дней, ела немного, питаясь в основном продуктами леса, как научили ее пастухи. Укрывалась от дождя под густыми ветвями, прикрытыми плотным одеялом, настороженно, но без страха прислушивалась к знакомым ночным звукам. Но вот в ярком свете середины дня она услышала за собой топот копыт.
В этом месте справа от нее пропасть, слева крутой утес, но дальше тропа постепенно расширялась и превращалась в луг, на котором множество горных цветов. За лугом, у утеса, развалины дома. Только перила крыльца новые, и к ним привязано несколько лошадей.
Она едет на неторопливом муле, а не на быстрой лошади. Посматривая налево и направо, Арона заставляла животное двигаться как можно скорее. Впереди по обе стороны тропы снова крутые утесы, между ними вьется узкая дорога. Оглянувшись, Арона увидела облако пыли, а в нем неясные фигуры. Один, два, три всадника — далеко на тропе, но они быстро приближаются. Девушка достала нож.
Арона знала, что сумеет постоять за себя, но слишком велико неравенство сил. Если бы у нее были лук и стрелы! Но какая от них польза близорукой девушке? Лучше надеяться на ловушки.
Быстро спешившись, она порылась в сумках в поисках ловушек на кроликов, все время испуганно посматривая на дорогу. Всадники приближались. Арона натянула нить между стволами двух ив с белой корой, другую сунула в карман и сильно ударила Леннис по крупу. Мул заржал и двинулся вперед с максимальной для него скоростью.
Амулет Ароны загудел. Она взяла его в руку, продолжая оглядываться в поисках укрытия. Найти бы убежище! «Госпожа волшебница, — про себя взмолилась Арона, Углубляясь в проход между деревьями. — Сила амулета! Спасите меня, спасите свитки, или все было впустую? Джонкара, Соколиная богиня, мстительница за женщин, спаси меня!»
Продолжая поиски, она сосредоточилась на амулете. Он гудел все громче и начал слабо светиться — цветом алых осенних листьев, цветом Соколиной луны. И тут впереди и слева от скалы тоже донеслось гудение, но более низкое. Звук усилился, стал напоминать раскаты грома. Огромная каменная плита отодвинулась, как занавес, и за нею открылся вход в пещеру. Леннис заржал, протестуя против затхлого влажного воздуха, потянувшего из пещеры.
Арона осторожно приблизилась к входу в пещеру. Внутри было светло, но свет необычный, голубоватый, казалось, слишком яркий и отчасти невидимый для человека. Снаружи все громче слышался топот лошадей разбойников. Лишь мгновение Арона взвешивала страх перед неизвестным и несомненный ужас от того, что ждет ее на тропе. Потом глубоко вдохнула и провела мула через занавес света. Действовала она быстро, чтобы не передумать. Если только это обычные разбойники, они за ней не пойдут.
Она оказалась глубоко под землей, под огромным куполом, освещенным тем же сверхъествественным светом, который защищает вход в пещеру. Почувствовала слабый острый запах. Это место казалось неестественно чистым. Никакого видимого источника света и запаха нет. Мул прижал уши и не хотел идти дальше; Арона со вздохом огляделась в поисках места, куда бы его привязать, и ничего не нашла.
«О, помет Джонкары, я останусь на месте», — послышался в ее сознании голос, отчетливый, как ее собственное дыхание. Голос упрямый, злой, хриплый и удивительно знакомый. Арона благодарно подумала: «Хороший мул», и пошла в глубину пещеры, удивленно глядя по сторонам.
Везде ряды матрацев, на каждом — живое существо в цилиндрическом сосуде из такого же свечения, которое защищает вход в пещеру. Многие из этих существ — люди, но некоторые нет. Большинство из людей мужчины, несколько женщин. Арона задержалась возле одной, рыжеволосой молодой женщины в гладком серебристом костюме, который обтягивал ее, как вторая кожа. На женщине сапоги и серебряный шлем, в руке у нее серебристое копье странной формы. Арона без объяснений поняла, что это мощное оружие. Хранительница нахмурилась. Имеет ли она право взять и использовать это оружие против толпы обычных разбойников? Все равно что убивать мышь мясницким топором!
Она посмотрела вдоль рядов, заметив, что некоторые мужчины похожи на разбойников, которые остались снаружи. Почему она решила, что может разбудить здесь кого-нибудь? И с какой целью?
И тут она услышала: «Разбуди того, кто тебе больше всего нужен».
Она постояла, закрыв глаза, сосредоточилась и наконец признала: «Я не знаю, кто мне нужен больше всего, но доверяю тебе». Она теперь знала, что каким-то образом — каким именно, она не понимала, — сама пещера превратилась в разумное существо. Больше того, она, Арона, может ей доверять. На мгновение она почувствовала такую панику, что едва не утратила самообладание: неужели это ощущение абсолютного доверия может быть приманкой?
Пещера, казалось, засмеялась — сухим смешком — и направила девушку в боковое ответвление, чтобы она могла удовлетворить свои телесные нужды, умыться и напиться из чистого искусственного источника. Вода оказалась удивительно вкусной. «К несчастью, мой запас человеческой пищи весьма ограничен, — послышался голос, — Война, Которая Закрыла Восток, истощила мои возможности. Эта нынешняя война кажется немного менее разрушительной. — Пещера вздохнула. — Войны с низкой техникой всегда таковы — из-за эпидемий и голода».
— Кто или что ты? — вслух спросила Арона.
«Убежище». — Пещера отвечала мыслью. Потом слегка изменяя напряженность освещения, отвела девушку к матрацу, с которого поднималось страшно отвратительное существо. Низкорослое и плотное, со свисающей кожей. На существе что-то вроде упряжи и больше ничего. Внутренности Ароны перевернулись.
Существо пристально смотрело на нее огромными, желтыми, далеко расставленными глазами. Шевельнулся широкий безгубый рот, хотя смысл слов передавала пещера.
«Здравствуй. Я Кракот, некогда хранительница записей Гриммерсдейла».
Гриммерсдейл! Дочери Ганноры рассказывали о жабьем народе, а теперь Арона смотрит на одну из таких жаб. Стараясь отогнать вкус горечи, она протянула руку.
— Почтенная госпожа Жаба, меня зовут Арона, я была хранительницей записей в деревне Риверэдж.
Кракот поморгала, при этом сходились ее верхнее и нижнее веки.
«Добро пожаловать, женщина-обезьяна».
— Женщина-обезьяна! — Страх Ароны сменился гневом.
«Ты ведь назвала меня госпожой Жабой», — заметила Кракот.
Арона поняла, что должна воспринимать ее как разумное существо, как человека. А почему бы и нет? Женщина-жаба разговаривает, больше того, у нее та же профессия, что у Ароны.
— Прошу прощения, — сумела она пробормотать. — Это единственное имя, под которым мне был известен ваш народ.
Конечно, если у них есть такая привычная вещь, как записи, должно быть еще много обычного и близкого. «Обезьянолюди», — подумала Арона и неожиданно рассмеялась. Она представила себе своих родственников и соседей в шерсти, с выступающими вперед рылами и маленькими хвостиками. Одновременно увидела она жаб, пасущих овец… Интересно, а кто у жаб вместо овец? Увидела, как они работают на огородах, увидела матерей жаб и детей жаб…
Кракот усмехнулась.
«Это образ жизни млекопитающих, — заметила она. — Наши головастики сами заботятся о себе, пока не достигают возраста речи и цивилизованных поступков. Тогда мы, взрослые, делаем среди них свой выбор и отводим в свои дома как слуг. Потом, когда они станут взрослыми и остепенятся, они могут завести собственный дом».
Вспоминая некоторых женщин в своей деревне, Арона произнесла:
— И наверно, некоторые из них сохраняют послушность и заботятся о своих приемных родителях в старости.
Кракот печально ответила:
«Ты права! Все взрослые стараются добиться этого. Но у нас есть традиция: молодежь, достигая определенного возраста, восстает, часто применяя насилие, против взрослых и всего, что они представляют. И так продолжается около года. Потом молодежь поступает в армию и служит там два года. А после отставки занимает свое место среди взрослых, и цикл начинается снова. Чем я могу быть полезна?»
Арона решила, что обряд посвящения у жаб недоступен человеческому пониманию, и отказалась от его обдумывания.
— Я потеряла дорогу в Лормт, и меня преследовали разбойники. Необходимость загнала меня сюда. Пещера сказала мне, чтобы я обратилась к тебе. Не знаю сможешь ли ты провести меня мимо разбойников и вывести на дорогу.
«А что ты предложишь мне в обмен на мою помощь?» — оживленно поинтересовалась Кракот.
— А чего ты хочешь? — практично, как опытный торговец, ответила Арона.
Кракот немного подумала, потом как будто приняла решение.
«Снаружи люди по-прежнему так же подозрительны к необезьяньим формам жизни, как в наше время?»
Арона обдумала ее вопрос.
— Обычные люди — да. Не могу ничего сказать об ученых. Во многих сказках о твоем народе рассказываются ужасные вещи.
«Мы взяли одного из ваших молодых взрослых для экспериментов, — сухо призналась Кракот. — Он был полон молодой энергии, как у всех млекопитающих. Гормвины решили проверить, нельзя ли кое-что изменить в его организме, чтобы установить мысленную связь между нашими народами. Никто из нас не ожидал, что эта… личность… будет вести себя с такой яростью и отчаянием, будет цепляться за свою форму головастика. И зачем? Чем ему была выгодна прежняя форма?»
Арона едва не рассмеялась и одновременно пришла в ужас. Кем бы ни были эти гормвины, они так плохо понимают людей, что их можно назвать почти невинными. А среди людей разве не совершаются такие деяния? Несомненно, совершаются.
Она подумала, что обычаи людей должны казаться жабам такими же странными, как обычаи жаб — людям. Этот урок хочет преподать ей госпожа Пещера? Пещера, казалось, усмехается, забавляясь.
— Ты хочешь понять людей?
«Если ты согласна помочь. В обмен я дам тебе ручное оружие и маску иллюзий. Оружие не убивает, если ты этого не хочешь. Оно лишает жертву сознания, и она приходит в себя с ужасной головной болью и болью во всем теле. Но постепенно все нормализуется. Такое оружие вполне способно защитить от нападения. Ваши люди не настольно образованы, чтобы разобрать это оружие и понять принцип его действия, иначе я бы не отдала его тебе. Но у меня есть и другие виды оружия».
— А что такое маска иллюзий?
«Она создает облик ужасного чудовища. — Кракот с минуту подумала. — Сейчас оно настроено так, что создает облик разбойника-человека. Я его перенастрою, чтобы оно производило мое лицо, но пугающее и ужасное». — Она сознательно скорчила гримасу, как ребенок, пытающийся испугать другого ребенка. Арона неожиданно поняла, что эта жаба — спокойная, хорошо воспитанная женщина, привыкшая к свиткам и книгам, в общем очень похожая на нее. Но люди, обезьяний народ, которые этого не знают, увидят ее совсем по-другому. Арона рассмеялась.
— Твоего обычного лица вполне достаточно, — заверила она. — Во второй раз взглянуть на него не захотят. Среди нас еще очень распространен страх перед чужаками.
Кракот рассмеялась — вернее, низко захрипела, это у нее служило смехом — и кивнула. Что-то изменила в приборе и передала его Ароне. По форме он напоминал подвеску или ожерелье.
«Не пользуйся часто, — предупредила Кракот. — Его энергия истощится за несколько лунных циклов. То же самое с оружием, но солнечный свет снова зарядит его, если подержать достаточно долго. Целый день».
Госпожа жаба удобно уселась на скамью, приспособленную для ее тела. Другая скамья — нормальная, для Ароны, — отделилась от стены напротив Кракот.
«Позволь мне прочесть твои свитки, — попросила Кракот, — этого будет достаточно».
Было уже поздно, и Арона проголодалась. Извинившись, она вернулась туда, где стоял мул. Ей стало жалко бедное животное. Испачкал ли мул пол пещеры, как обычно делают животные? Но мул стоял в металлическом стойле, выдвинувшемся из стены, как сиденье, жевал сено и пил воду из ниши в стене. Если это иллюзия, то совершенная. Пол чист.
Арона нашла свои седельные сумки и достала сверток, завернутый в ткань.
— Пещера! Кракот может есть мою еду? — спросила она.
«Попробуй», — предложила пещера. Арона отнесла сверток к сиденьям, а Кракот откуда-то достала похлебку с запахом рыбы. Они решили, что каждый лучше ограничится собственной пищей, и матрац вытянулся, давая место Ароне.
Ее охватила паника. Может быть, она тоже навсегда здесь останется? Лечь на матрац, уснуть и проснуться, возможно, через сто лет, когда ее разбудит какой-нибудь незнакомец.