— Да, и мы хотим дать собакам немного побегать, — ответил Талгар.
— Вот эти две не очень хорошо выглядят.
— Их не докармливали.
Пес улыбнулся.
— Ты всегда слишком мягко обращаешься со своими собаками. Надо, чтобы они дрались за еду, как у всех нас. Это делает их крепкими и отсеивает слабых.
— Мы решили, что немного упражнений им поможет.
— Да. Возможно. Я вижу, тут и щенки. Мне казалось, в псарнях в такое время года суки не щенятся. Еще слишком рано.
— Ну, знаешь, как это бывает. Если самка настроена очень решительно… — Талгар выразительно пожал плечами, и его собеседник рассмеялся.
— Ну, слишком раннее начало тренировок им может повредить. Удачи. — Пес вежливо кивнул спутникам Талгара и отошел.
Эйран облегченно передохнула.
Талгар повернулся к ним.
— Поедем верхом? — спросил он громко, чтобы могли услышать случайные свидетели.
Настала очередь Ярета пожимать плечами.
— Я бы не стал убегать с собаками, — сказал он, — но маленьких немного понесу.
— Я тоже. — Рот у Велдина дернулся, и Эйран даже показалось, что он вот-вот улыбнется.
— А мы понесем больных, — сказал Даннис. — Пусть глотнут свежего воздуха. — Он поднял собаку-Дженис, а Ранал понес собаку-Пламя.
— Но не надо их изнеживать, — сказал Ранал. Незаметно он погладил узкую змеиную голову собаки-Пламени.
— Вначале мы поведем лошадей под уздцы, пока не отъедем от города, — сказал Талгар. — Если собаки возбудятся, они могут испортить чей-нибудь огород, и тогда у нас будут неприятности от барона Эсгира.
— О, барона Эсгира мы все знаем, — сказал Лорик. — Не бойся, мы будем осторожны.
Без дальнейших происшествий они прошли через ворота замка и привлекли только несколько любопытных взглядов в городе. Ранал и Даннис поставили своих подопечных на ноги, как только приблизились к конюшне, куда поместили лошадей, а все «собаки» собрались вместе.
Вначале хозяин конюшни не хотел отдавать лошадей.
— Они принадлежат другим людям, — сказал он. — Новобранцам в Псы. Гирван сказал мне, когда платил за них.
— Эти люди оказались эсткарпскими шпионами, и Гирван их выдал. — Талгар плюнул на грязный пол конюшни. — Все их добро конфисковано. Барон Эсгир отдал их лошадей этим людям. В награду за прошлую службу.
— Ага. — Хозяин всмотрелся в замаскированных беглецов, осмотрел их с головы до ног. Эйран с трудом глотнула, пытаясь подавить икоту. — Вы, наверно, хотите их опробовать? Хорошо. — Он бросил на них подозрительный взгляд. — Но не пытайтесь получить назад деньги за содержание.
— Оставь их себе, — сказал Ярет. — Это твоя часть награды.
Хозяин заметно успокоился.
— Ну, тогда все в порядке. Приходите, господа, в любое время.
Эсткарпцы быстро увели лошадей, прежде чем хозяин смог передумать. Талгар сопровождал их. Беглецы пешком вышли из города и прошли около лиги, ведя лошадей. Они остановились на дороге, вдали от домов или свидетелей, но по-прежнему на виду городских стен.
— Здесь я вас оставлю, — сказал ализонец. — Теперь вы сами постарайтесь добраться до границы целыми. Если сможете. Будет нелегко, это я знаю.
Ярет кивнул.
— Ты уже сделал больше, чем.., чем…
— Чем вы ожидали бы от Пса? — Талгар горько улыбнулся. — Не все из нас чудовища. Я не воюю с детьми. А когда я узнал, что делают с ними колдеры в этой комнате, куда никто не заходит… Я как раз шел, чтобы посмотреть, как помочь девочкам, и встретил твоих товарищей.
Собака-Шепелявая заулыбалась.
— Он хочет скажать, что мы ужасно его ишпугали, — сказала она. — Я научилашь делать вшех нас невидимыми, не шнимая одежду. Мы увидели Талгара, и Мышь шкажала, что он нам поможет. Мы появилишь, и он подшкочил.
— Мы как раз думали, что делать с вами тремя, — заговорил Лорик. — Девочка и так устала, делая невидимыми шесть детей и четверых мужчин, хотя остальные ей помогали. — Он любовно потрепал собаку-Шепелявую за ухо. — Но когда встретили Талгара, все встало на свои места. Сверчок сказала, что ей гораздо легче поддерживать маскировку. Остальное вы знаете.
Повинуясь порыву, Эйран схватила ализонца за руку.
— Идем с нами, Талгар, — сказала она. Остальные эсткарпцы посмотрели на нее так, словно она спятила.
Талгар покачал головой и коротко рассмеялся.
— Нет, госпожа. Я не согласен со многим, что делают Малландор и остальные бароны. Но не заблуждайтесь.
Я ализонец и не друг Эсткарпу.
— Мне кажется, я понимаю, что имела в виду Эйран, когда так поспешно позвала тебя, — сказал Ярет. — Наше бегство обнаружат, это только вопрос времени. И когда обнаружат, что исчезли и наши лошади, начнется расследование, и след неизбежно приведет к тебе.
Она хочет спасти тебя, потому что ты был добр к нашей девочке.
Лица Талгара исказилось.
— Ты переступаешь границы, солдат ведьм. Мы с тобой враги. Наверно, лучше сказать не друзья. Если бы не необходимость вырвать детей из лап колдеров, я бы позволил командиру напустить на вас Псов и пальцем бы не шевельнул, чтобы вам помочь. Я рискну и вернусь в казарму.
— Колдеры больше никому не причинят вреда, — сказал Ярет. — Иди своим путем и возвращайся на псарню, если хочешь.
Талгар резко повернулся и пошел к городу. Что-то ткнулось в руку Эйран, так что женщина подпрыгнула.
Собака-Дженис сунула нос в ладонь Эйран, словно в поисках тепла и утешения.
— Почему он так ушел? Мне казалось, он меня любит.
— Конечно, — ответила Эйран. — Но это сложно.
Постараюсь объяснить позже.
— Садитесь верхом, — сказал Ярет. — Каждый возьмет с собой девочку. Надо как можно дальше уйти от этого места. Вопрос времени, но Псы обязательно узнают, что случилось, и погонятся за нами. Я хочу, чтобы наш след был как можно холоднее.
Он посмотрела на «щенка», которого держал в руках, и Эйран прочла его мысли так, словно он заговорил вслух.
— Мы остановимся в первом же укрытом месте, и я позабочусь о нем, — сказала она. — Идем, Дженис…
— Мышь, — сказала белая собака.
— Ну, Мышь. Ты поедешь со мной. — Она взяла собаку на руки и села на лошадь. Не думая, что делает, погладила худые бока животного. Прощупывалась каждая кость. Ализонцы чуть не уморили детей голодом…
Ярет посадил перед собой собаку-Шепелявую, держа ее, Смельчака и управляя лошадью. Каждый из мужчин поступил так же, за исключением Велдина. Только он ехал один.
Глава 40
Глава 41
Глава 42
Глава 43
— Вот эти две не очень хорошо выглядят.
— Их не докармливали.
Пес улыбнулся.
— Ты всегда слишком мягко обращаешься со своими собаками. Надо, чтобы они дрались за еду, как у всех нас. Это делает их крепкими и отсеивает слабых.
— Мы решили, что немного упражнений им поможет.
— Да. Возможно. Я вижу, тут и щенки. Мне казалось, в псарнях в такое время года суки не щенятся. Еще слишком рано.
— Ну, знаешь, как это бывает. Если самка настроена очень решительно… — Талгар выразительно пожал плечами, и его собеседник рассмеялся.
— Ну, слишком раннее начало тренировок им может повредить. Удачи. — Пес вежливо кивнул спутникам Талгара и отошел.
Эйран облегченно передохнула.
Талгар повернулся к ним.
— Поедем верхом? — спросил он громко, чтобы могли услышать случайные свидетели.
Настала очередь Ярета пожимать плечами.
— Я бы не стал убегать с собаками, — сказал он, — но маленьких немного понесу.
— Я тоже. — Рот у Велдина дернулся, и Эйран даже показалось, что он вот-вот улыбнется.
— А мы понесем больных, — сказал Даннис. — Пусть глотнут свежего воздуха. — Он поднял собаку-Дженис, а Ранал понес собаку-Пламя.
— Но не надо их изнеживать, — сказал Ранал. Незаметно он погладил узкую змеиную голову собаки-Пламени.
— Вначале мы поведем лошадей под уздцы, пока не отъедем от города, — сказал Талгар. — Если собаки возбудятся, они могут испортить чей-нибудь огород, и тогда у нас будут неприятности от барона Эсгира.
— О, барона Эсгира мы все знаем, — сказал Лорик. — Не бойся, мы будем осторожны.
Без дальнейших происшествий они прошли через ворота замка и привлекли только несколько любопытных взглядов в городе. Ранал и Даннис поставили своих подопечных на ноги, как только приблизились к конюшне, куда поместили лошадей, а все «собаки» собрались вместе.
Вначале хозяин конюшни не хотел отдавать лошадей.
— Они принадлежат другим людям, — сказал он. — Новобранцам в Псы. Гирван сказал мне, когда платил за них.
— Эти люди оказались эсткарпскими шпионами, и Гирван их выдал. — Талгар плюнул на грязный пол конюшни. — Все их добро конфисковано. Барон Эсгир отдал их лошадей этим людям. В награду за прошлую службу.
— Ага. — Хозяин всмотрелся в замаскированных беглецов, осмотрел их с головы до ног. Эйран с трудом глотнула, пытаясь подавить икоту. — Вы, наверно, хотите их опробовать? Хорошо. — Он бросил на них подозрительный взгляд. — Но не пытайтесь получить назад деньги за содержание.
— Оставь их себе, — сказал Ярет. — Это твоя часть награды.
Хозяин заметно успокоился.
— Ну, тогда все в порядке. Приходите, господа, в любое время.
Эсткарпцы быстро увели лошадей, прежде чем хозяин смог передумать. Талгар сопровождал их. Беглецы пешком вышли из города и прошли около лиги, ведя лошадей. Они остановились на дороге, вдали от домов или свидетелей, но по-прежнему на виду городских стен.
— Здесь я вас оставлю, — сказал ализонец. — Теперь вы сами постарайтесь добраться до границы целыми. Если сможете. Будет нелегко, это я знаю.
Ярет кивнул.
— Ты уже сделал больше, чем.., чем…
— Чем вы ожидали бы от Пса? — Талгар горько улыбнулся. — Не все из нас чудовища. Я не воюю с детьми. А когда я узнал, что делают с ними колдеры в этой комнате, куда никто не заходит… Я как раз шел, чтобы посмотреть, как помочь девочкам, и встретил твоих товарищей.
Собака-Шепелявая заулыбалась.
— Он хочет скажать, что мы ужасно его ишпугали, — сказала она. — Я научилашь делать вшех нас невидимыми, не шнимая одежду. Мы увидели Талгара, и Мышь шкажала, что он нам поможет. Мы появилишь, и он подшкочил.
— Мы как раз думали, что делать с вами тремя, — заговорил Лорик. — Девочка и так устала, делая невидимыми шесть детей и четверых мужчин, хотя остальные ей помогали. — Он любовно потрепал собаку-Шепелявую за ухо. — Но когда встретили Талгара, все встало на свои места. Сверчок сказала, что ей гораздо легче поддерживать маскировку. Остальное вы знаете.
Повинуясь порыву, Эйран схватила ализонца за руку.
— Идем с нами, Талгар, — сказала она. Остальные эсткарпцы посмотрели на нее так, словно она спятила.
Талгар покачал головой и коротко рассмеялся.
— Нет, госпожа. Я не согласен со многим, что делают Малландор и остальные бароны. Но не заблуждайтесь.
Я ализонец и не друг Эсткарпу.
— Мне кажется, я понимаю, что имела в виду Эйран, когда так поспешно позвала тебя, — сказал Ярет. — Наше бегство обнаружат, это только вопрос времени. И когда обнаружат, что исчезли и наши лошади, начнется расследование, и след неизбежно приведет к тебе.
Она хочет спасти тебя, потому что ты был добр к нашей девочке.
Лица Талгара исказилось.
— Ты переступаешь границы, солдат ведьм. Мы с тобой враги. Наверно, лучше сказать не друзья. Если бы не необходимость вырвать детей из лап колдеров, я бы позволил командиру напустить на вас Псов и пальцем бы не шевельнул, чтобы вам помочь. Я рискну и вернусь в казарму.
— Колдеры больше никому не причинят вреда, — сказал Ярет. — Иди своим путем и возвращайся на псарню, если хочешь.
Талгар резко повернулся и пошел к городу. Что-то ткнулось в руку Эйран, так что женщина подпрыгнула.
Собака-Дженис сунула нос в ладонь Эйран, словно в поисках тепла и утешения.
— Почему он так ушел? Мне казалось, он меня любит.
— Конечно, — ответила Эйран. — Но это сложно.
Постараюсь объяснить позже.
— Садитесь верхом, — сказал Ярет. — Каждый возьмет с собой девочку. Надо как можно дальше уйти от этого места. Вопрос времени, но Псы обязательно узнают, что случилось, и погонятся за нами. Я хочу, чтобы наш след был как можно холоднее.
Он посмотрела на «щенка», которого держал в руках, и Эйран прочла его мысли так, словно он заговорил вслух.
— Мы остановимся в первом же укрытом месте, и я позабочусь о нем, — сказала она. — Идем, Дженис…
— Мышь, — сказала белая собака.
— Ну, Мышь. Ты поедешь со мной. — Она взяла собаку на руки и села на лошадь. Не думая, что делает, погладила худые бока животного. Прощупывалась каждая кость. Ализонцы чуть не уморили детей голодом…
Ярет посадил перед собой собаку-Шепелявую, держа ее, Смельчака и управляя лошадью. Каждый из мужчин поступил так же, за исключением Велдина. Только он ехал один.
Глава 40
Как только беглецы решились, они пустили лошадей галопом и поскакали по Ализону. Впервые Эйран радовалась высоким колючим изгородям. Их трудно пройти, но зато они укрывают беглецов от взглядов.
Они не останавливались, пока не подъехали к небольшой роще у ручья. Велдин торопливо убедился, что место безопасное и защищенное.
— Здесь мы можем спрятаться и защищаться, если потребуется, — сказал он. — Делай то, что считаешь необходимым, женщина, а я покараулю.
— Я соберу лекарственные растения, если найду. У вас с Яретом тоже порезы.
— Пустяки, — ответил сокольничий. — Оставь свои снадобья для тех, кому они нужнее. — И он, выпрямившись, гордо ушел.
Во время езды Дженис — Мышь — ослабила линии силы, которые удерживали маскировку. Эйран снова стала женщиной и держала на руках ребенка, а не уродливую белую собаку. Как только Велдин отпустил его, Острый Коготь взлетел в воздух и почти сразу превратился в точку на фоне безоблачного неба.
Дженис и Ярет склонились к Смельчаку. Эйран вскоре вернулась с горстью мха и крапивы. Они почти бесполезны для лечения, но прокипяченные листья крапивы останавливают кровотечение. Эйран надеялась найти хоть кустик паслена, но вместо этого отыскала бузину, коровяк, шалфей и первоцвет. Если бы ей нужно было изготовить крем для кожи, все это подошло бы. Но настоящих лекарственных трав не было. Она могла только извлечь уродливую стрелу из груди Смельчака, приложить прокипяченную крапиву, сделать повязку из мха и надеяться.
Девочки-волшебницы стояли поблизости и наблюдали большими, полными любопытства глазами. Эйран велела им разжечь костер, а Дженис — подогреть немного воды. Потом занялась соколом. Каким-то чудом Смельчак еще жил, хотя был очень вялым и тяжелым и дышал с трудом.
— Не знаю, сумею ли я ему помочь, — сказала Эйран Ярету.
— Сделай, что сможешь.
Как можно осторожнее Эйран взялась за конец стрелы и потянула. Смельчак настолько ослабел, что даже не шевельнулся. Это к лучшему: если бы он сопротивлялся, Эйран могла причинить птице дополнительный ущерб. Она постепенно вытаскивала стрелу из тела сокола, вытирая кровь пучком увлажненного мха.
— Живи, — шептала она. Вытянув стрелу, Эйран начала массировать крылья и лапы птицы, испытывала когти на сопротивление. — Живи. Дженис, быстрее крапиву.
Смельчак напрягся, и сердце Эйран дрогнуло. На мгновение она решила, что теперь, когда стрела извлечена, птице стало легче. Она взглянула на Ярета и увидела, что тот готов улыбнуться. Но продолжал смотреть на Смельчака все более недоумевающим взглядом.
Смельчак содрогнулся на руках Эйран. Она снова посмотрела на него, и дыхание ее застыло в горле. Голова птицы повисла, и из клюва выступила красная капля.
Сокол глубоко вздохнул, вздрогнул и обвис.
— О, нет, — негромко сказала она. — Нет.
Ее слова заглушил болезненный крик Ярета, а вслед за ним такой же горестный вопль Мыши.
Они не останавливались, пока не подъехали к небольшой роще у ручья. Велдин торопливо убедился, что место безопасное и защищенное.
— Здесь мы можем спрятаться и защищаться, если потребуется, — сказал он. — Делай то, что считаешь необходимым, женщина, а я покараулю.
— Я соберу лекарственные растения, если найду. У вас с Яретом тоже порезы.
— Пустяки, — ответил сокольничий. — Оставь свои снадобья для тех, кому они нужнее. — И он, выпрямившись, гордо ушел.
Во время езды Дженис — Мышь — ослабила линии силы, которые удерживали маскировку. Эйран снова стала женщиной и держала на руках ребенка, а не уродливую белую собаку. Как только Велдин отпустил его, Острый Коготь взлетел в воздух и почти сразу превратился в точку на фоне безоблачного неба.
Дженис и Ярет склонились к Смельчаку. Эйран вскоре вернулась с горстью мха и крапивы. Они почти бесполезны для лечения, но прокипяченные листья крапивы останавливают кровотечение. Эйран надеялась найти хоть кустик паслена, но вместо этого отыскала бузину, коровяк, шалфей и первоцвет. Если бы ей нужно было изготовить крем для кожи, все это подошло бы. Но настоящих лекарственных трав не было. Она могла только извлечь уродливую стрелу из груди Смельчака, приложить прокипяченную крапиву, сделать повязку из мха и надеяться.
Девочки-волшебницы стояли поблизости и наблюдали большими, полными любопытства глазами. Эйран велела им разжечь костер, а Дженис — подогреть немного воды. Потом занялась соколом. Каким-то чудом Смельчак еще жил, хотя был очень вялым и тяжелым и дышал с трудом.
— Не знаю, сумею ли я ему помочь, — сказала Эйран Ярету.
— Сделай, что сможешь.
Как можно осторожнее Эйран взялась за конец стрелы и потянула. Смельчак настолько ослабел, что даже не шевельнулся. Это к лучшему: если бы он сопротивлялся, Эйран могла причинить птице дополнительный ущерб. Она постепенно вытаскивала стрелу из тела сокола, вытирая кровь пучком увлажненного мха.
— Живи, — шептала она. Вытянув стрелу, Эйран начала массировать крылья и лапы птицы, испытывала когти на сопротивление. — Живи. Дженис, быстрее крапиву.
Смельчак напрягся, и сердце Эйран дрогнуло. На мгновение она решила, что теперь, когда стрела извлечена, птице стало легче. Она взглянула на Ярета и увидела, что тот готов улыбнуться. Но продолжал смотреть на Смельчака все более недоумевающим взглядом.
Смельчак содрогнулся на руках Эйран. Она снова посмотрела на него, и дыхание ее застыло в горле. Голова птицы повисла, и из клюва выступила красная капля.
Сокол глубоко вздохнул, вздрогнул и обвис.
— О, нет, — негромко сказала она. — Нет.
Ее слова заглушил болезненный крик Ярета, а вслед за ним такой же горестный вопль Мыши.
Глава 41
Камень на груди Мыши горел. Она коснулась его и впервые в жизни смогла услышать папу так же ясно, как всегда слышала маму. Но, к своему удивлению, обнаружила, что не просто слышит. Все глубже, гораздо глубже, чем даже то, что Звезда называла прикосновением мысли. Мышь поняла, что слилась с папой, стала с ним одним целым. Она больше не Мышь, а он не папа. Они — это Ярет. Сокольничий Ярет. Сознание девочки заполнили картины его жизни, и каждое мгновение было таким ярким и отчетливым, как будто она прожила его сама.
Вместе с ним она вспоминала его детство у суровой и сильной матери, женщины сокольничьих, которая никогда не притрагивалась к сыну без необходимости и никогда — с любовью, потому что так положено. Вспомнила, как он стремился в Гнездо, которого никогда не видел и не знал, хотел занять в нем свое место и стать одним из многих. Вместе с ним служила она моряком на сулкарском корабле, с ним ее начинало тошнить при малейшей качке. Она помнила дрожь восторга, которую он испытал, впервые увидев маму — Эйран — во время своего возвращения с того места, где располагалось Гнездо. Она знала его мечты о восстановлении Гнезда.
Вместе с ним спорила с Эйран и постепенно научилась уважать ее за то, что она никогда не отказывалась от того, что считала правильным, даже в самых трудных обстоятельствах. Вместе с ним сражалась с хищниками в горах, уходила из опустошенных гор, странствовала с ним и Эйран в поисках постоянного дома для них обоих, неуверенно трогала живот Эйран, в котором находилось то, что однажды станет Мышью. Она через его глаза смотрела на собственное младенческое лицо, когда он в первый раз взял ее на руки и положил в колыбель, сделанную собственными руками. Вместе с ним смотрела на первые шаги дочери, видела, как она самостоятельно съела первую ложку. С ним сажала девочку на седло и слушала ее лепет, прочно держала, пока она восторженно пищала, и скакала к его любимым горам.
Сокол, конь и горы — вот что сокольничему позволялось любить открыто и без стыда. К своему смущению и иногда стыду, Ярет допустил в свою жизнь большее. Мышь знала, какой гнев он испытал, когда понял, что его ребенка захватили эсткарпские ведьмы, чувствовала его отчаяние и благодарность Эйран за то, что жена сумела последовать за ним, хотя Он запретил ей это, и его радость, когда он отыскал дочь.
Эйран для него все. Она — то, что он потерял, то, чего никогда не имел, и то, что всегда искал. И из их любви родилась Мышь, в жизнь сокольничего вошли двое, но его чувства к Эйран не изменились. Без нее и Эйран Ярет стал бы таким одиноким, каким никогда в жизни не был.
И, зная то, что знает он, чувствуя то же, что и он, она купалась в тепле его любви к ней, к Эйран, к Смельчаку.
Она поняла, наконец, почему он так редко говорит о своих чувствах, почему сокольничьи вообще не говорят о своих чувствах, как они настраивают себя против красоты и любви, чтобы их ошибочно не сочли слабыми.
Но Мышь знала, что он не слаб, хотя даже сам сокольничий Ярет в глубине души в этом иногда сомневается.
Любовь, которой он стыдится, но которую позволил себе испытать, сделала его мужчиной в гораздо большей степени, чем остальные его братья, чем Велдин…
Сокол вздохнул в последний раз, и в то же мгновение острая боль пронзила девочку через мужчину, в чьем сознании она сейчас обитала. И так полно слилась она с Яретом, так захватило ее это новое ощущение, что боль грозила поглотить ее полностью. Как будто кто-то взял ализонский меч, который висит на боку Ярета, и пронзил сокольничего. И поскольку она была рядом — не только в пространстве, — это лезвие пронзило и ее. Мышь не сдержала крик, погружаясь в приветственную тьму. Что-то, какая-то крылатая тень погружалась вместе с нею. Смельчак! Он подлетел к ней ближе. Она знала, что летит с ним, и была рада его присутствию в этом путешествии. Путешествие — может ли оно быть смертью? Если так, то смерть совсем не такая, как она всегда считала. В этой темноте нет ничего страшного, тем более, что с ней Смельчак. Все так тихо. И приятно…
— Вернись, Мышь! — призывали девочки-волшебницы. Слова прозвучали в ее сознании, пробились сквозь темный туман, в который она падает. — Вернись! — А Звезда добавила к этому:
— Это не смерть, еще нет. Ты не умрешь, если сейчас вернешься. Ты нужна нам! Ты нам всем нужна! Помни, только у тебя оживает камень!
Они правы. Прощай, Смельчак, сказала она. Дух сокола на мгновение повис, потом полетел дальше.
Теперь ее охватила паника. Крепко держась за камень, опираясь на помощь девочек, Мышь попыталась вырваться из папиного сознания. У нее перехватило дыхание. Она поняла, что едва не погибла. Этот камень опасен, если не умеешь им пользоваться и слишком глубоко погружаешься в сознание другого человека. Она ведь пока не умеет управлять им. Папа лежал рядом на земле, закрыв рукой глаза.
— О, нет, — сказала мама. — Нет. — Она положила тело Смельчака, повернулась и обняла мужа.
Мышь замигала, постепенно приходя в себя. Трудно, почти так', словно рождаешься заново. Трудно снова стать отдельной личностью после того, как была одно целое с папой. Она всегда знала, что папа любит Смельчака, но насколько сильно любит, поняла только сейчас. И Смельчак тоже любил папу. Иногда, когда они негромко разговаривали по-соколиному, эти странные звуки заполняли воздух. Уставая, она всегда слышала эти полные любви ноты соколиной песни. Как чувства папы и мамы друг к другу, но по-другому. Что-то очень простое и прямое — так, что могла понять птица. У папы с мамой все гораздо сложнее. Когда она бывали вместе, она слышала мягкое нежное пение, которое сливалось, таяло и плавало вокруг них, окутывало их словно сияющим поющим ореолом, и Мышь думала, что там внутри безопасно и уютно, как на небе. Она иногда думала, может ли мама слышать это тоже, потом решила, что маме и не нужно.
Достаточно, что она живет в этом ореоле уютной любовной песни.
Впервые Мышь увидела то, что раньше только слышала. Голубые искорки, похожие на чистые ноты серебряного колокольчика, плыли от мамы, которая крепко обнимала папу, и выглядели эти ноты точно такими, какими она всегда представляла их.
— О, мне так жаль, Ярет, — говорила мама. — Я ничего не могла сделать…
— Знаю. — Плечи папы слегка обвисли. Мышца дергалась у него в углу рта. Так всегда бывало, когда он пытался скрыть свои чувства. Папа на короткое мгновение сжал руку мамы. — Да, ты старалась сделать все, что возможно. Он не должен был получить рану… Он должен был увернуться от стрелы.
— Он постарел, любовь моя. И был уже не таким быстрым, как раньше. И ведь он один, без всякой помощи, убил колдера и уничтожил его машину. Мы поступили бы так же, как он, чтобы увести с собой в пустоту могучего врага.
— Да. Такой конец достоин песни. Но он умер, Эйран. А сокольничий без сокола — только наполовину человек.
— Для меня ты всегда будешь лучшим человеком в мире. — И у всех на глазах она поцеловала его.
Они словно забыли об остальном мире, горюя над телом Смельчака. Их окутал шар голубого сверкающего тумана, почти ослепляющий в своей яркости, прикрыл их от всех, оставив наедине. Но Мышь чувствовала, что, несмотря на эту любовь, рядом с папой возникла пустота, место, в котором жил Смельчак, и мама почти истощила свои силы, пытаясь облегчить папе боль. Остальные девочки стояли рядом, смотрели, взявшись за руки, на их лицах отражалось сочувствие к горюющему сокольничему и его жене. Звезда посмотрела на Мышь и кивнула. Вместе дети начали толкать свою силу к сокольничему. А Мышь тайком еще немного толкнула и к маме. Плечи папы снова распрямились.
— Мы должны похоронить Смельчака, — твердо сказал папа.
— Да.
— Он ушел, от него осталась только оболочка, но я не позволю, чтобы она стала добычей стервятников.
На поляну вернулся Велдин. Он с одного взгляда понял, что случилось.
— Псы уже близко, — резко сказал он. — Они идут по нашему следу. Мы не можем задерживаться.
Папа посмотрел на него «соколиным взглядом», как это называет мама. Так он смотрит, когда разговаривает с ней о Руфоне, который так жестоко обращается с Бельдой в Благдене. Так он выглядел в те дни, когда наказывал Руфона.
— А если бы погиб Острый Коготь, ты бы бросил его тело на дороге, спасая свою шкуру?
Велдин покраснел.
— Похорони его, но побыстрее. — Он отошел. Несколько красных искорок полетели за ним, и Мышь поняла, что он очень рассердился.
— Мы тебе поможем, папа, — сказала она.
— Нам поискать удобное место? — спросила мама. — Что-нибудь укромное?
— Здесь, — ответил папа. Он указал на то место, где лежал Смельчак. — Прямо здесь.
— Но если Псы найдут тело…
— Здесь, — упрямо повторил папа. — На месте, где он умер.
Вместе с ним она вспоминала его детство у суровой и сильной матери, женщины сокольничьих, которая никогда не притрагивалась к сыну без необходимости и никогда — с любовью, потому что так положено. Вспомнила, как он стремился в Гнездо, которого никогда не видел и не знал, хотел занять в нем свое место и стать одним из многих. Вместе с ним служила она моряком на сулкарском корабле, с ним ее начинало тошнить при малейшей качке. Она помнила дрожь восторга, которую он испытал, впервые увидев маму — Эйран — во время своего возвращения с того места, где располагалось Гнездо. Она знала его мечты о восстановлении Гнезда.
Вместе с ним спорила с Эйран и постепенно научилась уважать ее за то, что она никогда не отказывалась от того, что считала правильным, даже в самых трудных обстоятельствах. Вместе с ним сражалась с хищниками в горах, уходила из опустошенных гор, странствовала с ним и Эйран в поисках постоянного дома для них обоих, неуверенно трогала живот Эйран, в котором находилось то, что однажды станет Мышью. Она через его глаза смотрела на собственное младенческое лицо, когда он в первый раз взял ее на руки и положил в колыбель, сделанную собственными руками. Вместе с ним смотрела на первые шаги дочери, видела, как она самостоятельно съела первую ложку. С ним сажала девочку на седло и слушала ее лепет, прочно держала, пока она восторженно пищала, и скакала к его любимым горам.
Сокол, конь и горы — вот что сокольничему позволялось любить открыто и без стыда. К своему смущению и иногда стыду, Ярет допустил в свою жизнь большее. Мышь знала, какой гнев он испытал, когда понял, что его ребенка захватили эсткарпские ведьмы, чувствовала его отчаяние и благодарность Эйран за то, что жена сумела последовать за ним, хотя Он запретил ей это, и его радость, когда он отыскал дочь.
Эйран для него все. Она — то, что он потерял, то, чего никогда не имел, и то, что всегда искал. И из их любви родилась Мышь, в жизнь сокольничего вошли двое, но его чувства к Эйран не изменились. Без нее и Эйран Ярет стал бы таким одиноким, каким никогда в жизни не был.
И, зная то, что знает он, чувствуя то же, что и он, она купалась в тепле его любви к ней, к Эйран, к Смельчаку.
Она поняла, наконец, почему он так редко говорит о своих чувствах, почему сокольничьи вообще не говорят о своих чувствах, как они настраивают себя против красоты и любви, чтобы их ошибочно не сочли слабыми.
Но Мышь знала, что он не слаб, хотя даже сам сокольничий Ярет в глубине души в этом иногда сомневается.
Любовь, которой он стыдится, но которую позволил себе испытать, сделала его мужчиной в гораздо большей степени, чем остальные его братья, чем Велдин…
Сокол вздохнул в последний раз, и в то же мгновение острая боль пронзила девочку через мужчину, в чьем сознании она сейчас обитала. И так полно слилась она с Яретом, так захватило ее это новое ощущение, что боль грозила поглотить ее полностью. Как будто кто-то взял ализонский меч, который висит на боку Ярета, и пронзил сокольничего. И поскольку она была рядом — не только в пространстве, — это лезвие пронзило и ее. Мышь не сдержала крик, погружаясь в приветственную тьму. Что-то, какая-то крылатая тень погружалась вместе с нею. Смельчак! Он подлетел к ней ближе. Она знала, что летит с ним, и была рада его присутствию в этом путешествии. Путешествие — может ли оно быть смертью? Если так, то смерть совсем не такая, как она всегда считала. В этой темноте нет ничего страшного, тем более, что с ней Смельчак. Все так тихо. И приятно…
— Вернись, Мышь! — призывали девочки-волшебницы. Слова прозвучали в ее сознании, пробились сквозь темный туман, в который она падает. — Вернись! — А Звезда добавила к этому:
— Это не смерть, еще нет. Ты не умрешь, если сейчас вернешься. Ты нужна нам! Ты нам всем нужна! Помни, только у тебя оживает камень!
Они правы. Прощай, Смельчак, сказала она. Дух сокола на мгновение повис, потом полетел дальше.
Теперь ее охватила паника. Крепко держась за камень, опираясь на помощь девочек, Мышь попыталась вырваться из папиного сознания. У нее перехватило дыхание. Она поняла, что едва не погибла. Этот камень опасен, если не умеешь им пользоваться и слишком глубоко погружаешься в сознание другого человека. Она ведь пока не умеет управлять им. Папа лежал рядом на земле, закрыв рукой глаза.
— О, нет, — сказала мама. — Нет. — Она положила тело Смельчака, повернулась и обняла мужа.
Мышь замигала, постепенно приходя в себя. Трудно, почти так', словно рождаешься заново. Трудно снова стать отдельной личностью после того, как была одно целое с папой. Она всегда знала, что папа любит Смельчака, но насколько сильно любит, поняла только сейчас. И Смельчак тоже любил папу. Иногда, когда они негромко разговаривали по-соколиному, эти странные звуки заполняли воздух. Уставая, она всегда слышала эти полные любви ноты соколиной песни. Как чувства папы и мамы друг к другу, но по-другому. Что-то очень простое и прямое — так, что могла понять птица. У папы с мамой все гораздо сложнее. Когда она бывали вместе, она слышала мягкое нежное пение, которое сливалось, таяло и плавало вокруг них, окутывало их словно сияющим поющим ореолом, и Мышь думала, что там внутри безопасно и уютно, как на небе. Она иногда думала, может ли мама слышать это тоже, потом решила, что маме и не нужно.
Достаточно, что она живет в этом ореоле уютной любовной песни.
Впервые Мышь увидела то, что раньше только слышала. Голубые искорки, похожие на чистые ноты серебряного колокольчика, плыли от мамы, которая крепко обнимала папу, и выглядели эти ноты точно такими, какими она всегда представляла их.
— О, мне так жаль, Ярет, — говорила мама. — Я ничего не могла сделать…
— Знаю. — Плечи папы слегка обвисли. Мышца дергалась у него в углу рта. Так всегда бывало, когда он пытался скрыть свои чувства. Папа на короткое мгновение сжал руку мамы. — Да, ты старалась сделать все, что возможно. Он не должен был получить рану… Он должен был увернуться от стрелы.
— Он постарел, любовь моя. И был уже не таким быстрым, как раньше. И ведь он один, без всякой помощи, убил колдера и уничтожил его машину. Мы поступили бы так же, как он, чтобы увести с собой в пустоту могучего врага.
— Да. Такой конец достоин песни. Но он умер, Эйран. А сокольничий без сокола — только наполовину человек.
— Для меня ты всегда будешь лучшим человеком в мире. — И у всех на глазах она поцеловала его.
Они словно забыли об остальном мире, горюя над телом Смельчака. Их окутал шар голубого сверкающего тумана, почти ослепляющий в своей яркости, прикрыл их от всех, оставив наедине. Но Мышь чувствовала, что, несмотря на эту любовь, рядом с папой возникла пустота, место, в котором жил Смельчак, и мама почти истощила свои силы, пытаясь облегчить папе боль. Остальные девочки стояли рядом, смотрели, взявшись за руки, на их лицах отражалось сочувствие к горюющему сокольничему и его жене. Звезда посмотрела на Мышь и кивнула. Вместе дети начали толкать свою силу к сокольничему. А Мышь тайком еще немного толкнула и к маме. Плечи папы снова распрямились.
— Мы должны похоронить Смельчака, — твердо сказал папа.
— Да.
— Он ушел, от него осталась только оболочка, но я не позволю, чтобы она стала добычей стервятников.
На поляну вернулся Велдин. Он с одного взгляда понял, что случилось.
— Псы уже близко, — резко сказал он. — Они идут по нашему следу. Мы не можем задерживаться.
Папа посмотрел на него «соколиным взглядом», как это называет мама. Так он смотрит, когда разговаривает с ней о Руфоне, который так жестоко обращается с Бельдой в Благдене. Так он выглядел в те дни, когда наказывал Руфона.
— А если бы погиб Острый Коготь, ты бы бросил его тело на дороге, спасая свою шкуру?
Велдин покраснел.
— Похорони его, но побыстрее. — Он отошел. Несколько красных искорок полетели за ним, и Мышь поняла, что он очень рассердился.
— Мы тебе поможем, папа, — сказала она.
— Нам поискать удобное место? — спросила мама. — Что-нибудь укромное?
— Здесь, — ответил папа. Он указал на то место, где лежал Смельчак. — Прямо здесь.
— Но если Псы найдут тело…
— Здесь, — упрямо повторил папа. — На месте, где он умер.
Глава 42
Они выставили караульных и выкопали небольшую яму в центре поляны, на которой Эйран пыталась помочь раненому соколу. Стражники, даже те, что стояли в карауле, нашли возможность подойти к Ярету и высказать свое сочувствие. Велдин ушел из рощи вместе с Острым Когтем, он пытался установить, в каком направлении движутся Псы.
Движимые каким-то смутным чувством, девочки захотели спеть над могилой Смельчака. Мышь знала, что испытание, которое они выдержали, не прошло для них бесследно. Когда они покинули дом впервые, им бы и в голову это не пришло.
Они окружили могилу и взялись за руки. А потом запели. Единственная песня, которую они все знали, была та, что они пели по пути в город Эс, когда еще были детьми.
Конечно, не самая подходящая песня для такого случая, потому что тогда они ее пели от счастья. Но теперь их чистые ясные голоса звучали прекрасно, а на слова никто не обращал внимания. Папа и мама крепко держались за руки, и Мыши показалось, что они оба выглядят немного лучше — Вы еще не кончили? — Голос Велдина разрушил очарование мгновения. — Псы близко. Нам пора уходить.
Папа посмотрел на него и с трудом глотнул. Мышь знала, что он помещает память о Смельчаке в надежное место, чтобы извлечь и осмотреть потом, когда боль немного смягчится. Но у него снова появился «соколиный взгляд».
— Хорошо, — сказал он. — Хорошо, что мы все едем на торгианцах и их маскировка сохранилась. Будем надеяться, что для погони ализонцы взяли не лучших своих лошадей. Все садитесь верхом, как раньше.
Мы едем домой.
Домой! Какое замечательное слово! И тут с болью в сердце Мышь поняла, что не знает, в какой дом хочет вернуться — к волшебницам Эсткарпа или к маме и папе в Благден. Не знает так же, как тогда, когда их захватили Псы. Тогда все дети стремились к безопасности, к убежищу, и за неимением лучшего слова называли это «домом». Но теперь Мышь как будто только одна не знала, где этот дом.
— Не волнуйся, — сказала Звезда, и Мышь поняла, что думала так напряженно, что Звезда не могла не слышать. — Когда наступит время, ты примешь правильное решение.
— Надеюсь, — ответила Мышь. Она действительно плохо себя чувствовала. Сначала за ней пришли волшебницы, и она пошла с ними, не задумываясь. Потом их похитили. Потом за ней пришли папа и мама — она с их слов знала, через какие опасности они прошли, — и бедный Смельчак погиб в схватке с колдером, а теперь она даже не может решить, с кем будет жить, когда они вернутся в Эсткарп. Как это объяснить им? Папе и маме или хранительнице? Девочка съежилась на мамином седле. Теперь она видела, что удивительный торгианец папы Рангин тоже постарел и когда-нибудь и он умрет.
И даже если бы дела обстояли не так плохо, Велдин — он по-прежнему отказывается везти кого-нибудь из детей — все больше цепляется к папе. Как будто не понимает, как это опасно. Или ему все равно?
— В Гнезде ты без труда заменил бы своего сокола птенцом. — Велдин подбросил Острого Когтя в воздух. — Это моя третья птица.
— Я слышал, что до Поворота вы воспитывали своих птиц с яйца, — сказал Даннис. Это тот самый, что вынес Мышь из замка. Очень хороший, а иногда очень забавный человек. Теперь с ним едет Шепелявая. Она снова держит палец во рту, поглядывая на папу и Велдина. Мышь поняла, что Даннис пытается смягчить напряжение, увести папу и Велдина от опасной темы, и следила с таким же вниманием, как и Шепелявая.
— Да, — согласился Велдин. — Но клетки были уничтожены вместе с Гнездом.
— Мало кто знает это так хорошо, как я, — сказал папа. В голосе его прозвучала опасная нотка, которую Мышь знала очень хорошо, но Велдин словно не заметил, не заметил он и выражения глаз папы. Вернее, заметил, но не обратил на это внимания.
— Правда? — Голос Велдина звучал недоверчиво.
— Да, правда. Я пытался отыскать Гнездо. Хотел восстановить его и деревню женщин…
Велдин посмотрел на папу, потом на маму. На лице его появилась насмешливая улыбка.
— Ага! — сказал он, — Тогда ты и встретил эту женщину и взял ее с собой. Жаль, что ты оказался слишком слаб, чтобы продолжить поиск.
Заговорила мама, и Мыши показалось, что она никогда не слышала у мамы такого голоса.
— Слаб? Хотела бы я чтобы ты сразился со зверем, с которым схватился мой муж! Ты пел бы сейчас по-другому, сокольничий!
— Это здесь ни при чем, Эйран, — сказал папа. Но они с мамой снова взялись за руки.
Велдин издал странный звук, что-то вроде сдавленного смешка. Сжал коленями бока своего коня и поскакал вперед.
Но мама, папа и остальные тут же его догнали. Все скакали быстро, потому что Псы теперь были совсем рядом.
— Может, поехать наискосок по полям? — спросил Лорик. Он держал перед собой Птицу.
— Еще нет, — ответил Велдин. — Пока мы быстрее движемся по дороге. До тех пор, пока Острый Коготь сообщает нам, где Псы, особенно беспокоиться не о чем.
Меня беспокоит то, что они могут обойти нас, зажать между двумя сворами.
— Когда-нибудь нам придется остановиться, — сказал Ранал. Пламя прислонилась к нему, она побледнела. — Малышка долго не выдержит.
Мышь хорошо знала, что испытывает Пламя, она точно так же прижималась к маме, но все же заставляла себя следить за всем происходящим.
— Ей придется держаться столько, сколько нужно, — ответил Велдин. — У нее нет выбора.
— Девочки голодали, их мучили колдеры, и, если они не поедят и не отдохнут, могут умереть. — Мама подъехала к Велдину. — Ты всегда говоришь нам, какой ты замечательный и насколько сильнее сокольничьи Псов. Я знаю способности своего мужа. Теперь ты покажи нам, насколько ты хорош.
Он посмотрел на нее своими почти бесцветными соколиными глазами.
— Мне казалось, после схватки в комнате колдеров ты не должна об этом просить, — сказал он. — Тем не менее, я пойду навстречу желаниям твоего мужа. Поручение дано ему, а не мне. Его, а не меня хранительница назначила старшим.
Тон его голоса явно говорил, что он считает такой выбор неверным. Но папа только кивнул и посмотрел в небо: солнце почти ушло за изгороди.
— Пошли Острого Когтя, пусть поищет место для отдыха. Там мы разобьем лагерь, а я отправлюсь на охоту и добуду еды.
— Мы не можем разжигать костер.
— У нас еще есть хлеб в седельных сумках, — сказала Эйран. — И если повезет, найдем коренья и клубни. Для ягод еще слишком рано.
Велдин повернулся к ней, на лице его отразилось презрение.
— О, да, эта женщина научила сокольничего побираться как животное.
— Ты хочешь сказать…
Папа приложил палец к губам и резко свистнул.
Лошади вздрогнули, а Острый Коготь закричал и забил крыльями. Велдин с трудом справился с конем и птицей.
— Делай, что сказано, — приказал папа. — Сейчас не время для ссор.
Движимые каким-то смутным чувством, девочки захотели спеть над могилой Смельчака. Мышь знала, что испытание, которое они выдержали, не прошло для них бесследно. Когда они покинули дом впервые, им бы и в голову это не пришло.
Они окружили могилу и взялись за руки. А потом запели. Единственная песня, которую они все знали, была та, что они пели по пути в город Эс, когда еще были детьми.
Конечно, не самая подходящая песня для такого случая, потому что тогда они ее пели от счастья. Но теперь их чистые ясные голоса звучали прекрасно, а на слова никто не обращал внимания. Папа и мама крепко держались за руки, и Мыши показалось, что они оба выглядят немного лучше — Вы еще не кончили? — Голос Велдина разрушил очарование мгновения. — Псы близко. Нам пора уходить.
Папа посмотрел на него и с трудом глотнул. Мышь знала, что он помещает память о Смельчаке в надежное место, чтобы извлечь и осмотреть потом, когда боль немного смягчится. Но у него снова появился «соколиный взгляд».
— Хорошо, — сказал он. — Хорошо, что мы все едем на торгианцах и их маскировка сохранилась. Будем надеяться, что для погони ализонцы взяли не лучших своих лошадей. Все садитесь верхом, как раньше.
Мы едем домой.
Домой! Какое замечательное слово! И тут с болью в сердце Мышь поняла, что не знает, в какой дом хочет вернуться — к волшебницам Эсткарпа или к маме и папе в Благден. Не знает так же, как тогда, когда их захватили Псы. Тогда все дети стремились к безопасности, к убежищу, и за неимением лучшего слова называли это «домом». Но теперь Мышь как будто только одна не знала, где этот дом.
— Не волнуйся, — сказала Звезда, и Мышь поняла, что думала так напряженно, что Звезда не могла не слышать. — Когда наступит время, ты примешь правильное решение.
— Надеюсь, — ответила Мышь. Она действительно плохо себя чувствовала. Сначала за ней пришли волшебницы, и она пошла с ними, не задумываясь. Потом их похитили. Потом за ней пришли папа и мама — она с их слов знала, через какие опасности они прошли, — и бедный Смельчак погиб в схватке с колдером, а теперь она даже не может решить, с кем будет жить, когда они вернутся в Эсткарп. Как это объяснить им? Папе и маме или хранительнице? Девочка съежилась на мамином седле. Теперь она видела, что удивительный торгианец папы Рангин тоже постарел и когда-нибудь и он умрет.
И даже если бы дела обстояли не так плохо, Велдин — он по-прежнему отказывается везти кого-нибудь из детей — все больше цепляется к папе. Как будто не понимает, как это опасно. Или ему все равно?
— В Гнезде ты без труда заменил бы своего сокола птенцом. — Велдин подбросил Острого Когтя в воздух. — Это моя третья птица.
— Я слышал, что до Поворота вы воспитывали своих птиц с яйца, — сказал Даннис. Это тот самый, что вынес Мышь из замка. Очень хороший, а иногда очень забавный человек. Теперь с ним едет Шепелявая. Она снова держит палец во рту, поглядывая на папу и Велдина. Мышь поняла, что Даннис пытается смягчить напряжение, увести папу и Велдина от опасной темы, и следила с таким же вниманием, как и Шепелявая.
— Да, — согласился Велдин. — Но клетки были уничтожены вместе с Гнездом.
— Мало кто знает это так хорошо, как я, — сказал папа. В голосе его прозвучала опасная нотка, которую Мышь знала очень хорошо, но Велдин словно не заметил, не заметил он и выражения глаз папы. Вернее, заметил, но не обратил на это внимания.
— Правда? — Голос Велдина звучал недоверчиво.
— Да, правда. Я пытался отыскать Гнездо. Хотел восстановить его и деревню женщин…
Велдин посмотрел на папу, потом на маму. На лице его появилась насмешливая улыбка.
— Ага! — сказал он, — Тогда ты и встретил эту женщину и взял ее с собой. Жаль, что ты оказался слишком слаб, чтобы продолжить поиск.
Заговорила мама, и Мыши показалось, что она никогда не слышала у мамы такого голоса.
— Слаб? Хотела бы я чтобы ты сразился со зверем, с которым схватился мой муж! Ты пел бы сейчас по-другому, сокольничий!
— Это здесь ни при чем, Эйран, — сказал папа. Но они с мамой снова взялись за руки.
Велдин издал странный звук, что-то вроде сдавленного смешка. Сжал коленями бока своего коня и поскакал вперед.
Но мама, папа и остальные тут же его догнали. Все скакали быстро, потому что Псы теперь были совсем рядом.
— Может, поехать наискосок по полям? — спросил Лорик. Он держал перед собой Птицу.
— Еще нет, — ответил Велдин. — Пока мы быстрее движемся по дороге. До тех пор, пока Острый Коготь сообщает нам, где Псы, особенно беспокоиться не о чем.
Меня беспокоит то, что они могут обойти нас, зажать между двумя сворами.
— Когда-нибудь нам придется остановиться, — сказал Ранал. Пламя прислонилась к нему, она побледнела. — Малышка долго не выдержит.
Мышь хорошо знала, что испытывает Пламя, она точно так же прижималась к маме, но все же заставляла себя следить за всем происходящим.
— Ей придется держаться столько, сколько нужно, — ответил Велдин. — У нее нет выбора.
— Девочки голодали, их мучили колдеры, и, если они не поедят и не отдохнут, могут умереть. — Мама подъехала к Велдину. — Ты всегда говоришь нам, какой ты замечательный и насколько сильнее сокольничьи Псов. Я знаю способности своего мужа. Теперь ты покажи нам, насколько ты хорош.
Он посмотрел на нее своими почти бесцветными соколиными глазами.
— Мне казалось, после схватки в комнате колдеров ты не должна об этом просить, — сказал он. — Тем не менее, я пойду навстречу желаниям твоего мужа. Поручение дано ему, а не мне. Его, а не меня хранительница назначила старшим.
Тон его голоса явно говорил, что он считает такой выбор неверным. Но папа только кивнул и посмотрел в небо: солнце почти ушло за изгороди.
— Пошли Острого Когтя, пусть поищет место для отдыха. Там мы разобьем лагерь, а я отправлюсь на охоту и добуду еды.
— Мы не можем разжигать костер.
— У нас еще есть хлеб в седельных сумках, — сказала Эйран. — И если повезет, найдем коренья и клубни. Для ягод еще слишком рано.
Велдин повернулся к ней, на лице его отразилось презрение.
— О, да, эта женщина научила сокольничего побираться как животное.
— Ты хочешь сказать…
Папа приложил палец к губам и резко свистнул.
Лошади вздрогнули, а Острый Коготь закричал и забил крыльями. Велдин с трудом справился с конем и птицей.
— Делай, что сказано, — приказал папа. — Сейчас не время для ссор.
Глава 43
Заночевали в заброшенном каменном доме. Наверно, когда-то это была ферма или амбар; вероятнее, практичная крестьянская комбинация того и другого. Крыша местами провалилась, но внутри оказалось достаточно места для всех, включая лошадей. Поблизости Эйран обнаружила остатки огорода. Он давно зарос сорняками, но сохранилось несколько съедобных растений, которые боролись с душившими их сорняками.