После этого разговора Сулерна принялась неустанно выхаживать бабушку, почти не отходя от её постели.
   Хоть кухня и стала теперь комнатой Хараски, данцы продолжали собираться здесь по вечерам, чтобы делиться друг с другом крупицами обретённых за день знаний. Никто не выходил за границы дана и не пытался общаться с теми полупризраками, в которых превратились бывшие соседи. Но те, хоть и были опустошены Эразмом почти до предела, иногда, когда над ними не надзирали гоббы, обсуждали то, что творилось в башне. Никто уже никто не верил в перемены к лучшему, однако люди продолжали осторожно предупреждать друг друга о том, как безопасней себя вести.
   Последнюю важную новость принёс маленький Жэклин, который, спрятавшись в малиновых кустах у границы дана, подслушал разговор рабов.
   — Это Обли рассказывал, — объявил мальчик. — Их с Жэнотом послали ставить силки на границу леса. Повелитель отправил с ними пару гоббов, но эти демоны — ленивые. Когда хозяин не следит, они творят, чего хотят. Так вот, там сегодня было ещё несколько гоббов — они охотились. А обратно они тащили такое…
   — Старейшина, — обернулся он к предводителю дана, как будто других и не существовало, — двое из них тащили шест, а на нём болталась голова! Не человеческая голова, а большая и вся волосатая, и зубищи у неё были ну чисто гвозди! То есть так Обли говорил. Гоббы всю дорогу хихикали и даже приплясывали. А как встретились с теми, другими, которые были с Обли и Жэнотом, то проверещали что-то — и все гоббы побежали к башне.
   А он знал, что они идут, — он все знает, — и уже поджидал внизу. Те двое сразу шасть к хозяину и кладут голову к его ногам, а сами довольные, как будто он сейчас сласти раздавать будет. А он и не обрадовался совсем — как махнёт жезлом, и они попадали на землю, то-то визгу и воплей было! Остальные, понятное дело, попятились, вдруг он и их тоже заколдует! И тут, — Жэклин, похоже, дошёл до самой важной детали, — он махнул жезлом, и из башни вышел Юржик.
   — Юржик! — эхом отозвалось несколько голосов.
   Мальчик сделал театральную паузу, наслаждаясь всеобщим вниманием.
   — Ага! И не в лохмотьях, а в хорошей одежде! На Обли и Жэнота даже не посмотрел, подошёл к голове, взял её за волосы обеими руками — значит, тяжёлая была — и унёс в башню. А повелитель за ним, уже довольный.
   — Юржик служит ему! — Сулерна не могла поверить в рассказ мальчика.
   Внезапно Хараска здоровой рукой ухватила девушку за фартук, не дав той подняться. В глазах сновидицы, казалось, вспыхнула искра жизни.
   — Это он привёл их в долину, — напомнил Эли, старший брат Сулерны, чрезвычайно худой, но очень сильный и вспыльчивый, поэтому с ним предпочитали не связываться. Эли всегда недолюбливал Юржика. Они были почти ровесниками, однако на этом их сходство заканчивалось.
   — Юржик не гобб какой-нибудь! — осадила брата Сулерна.
   — Может быть, — зловеще ухмыльнулся Эли, — повелителю нравится, когда перед ним пресмыкается кто-то не такой уродливый, как эти твари…
   — Замолчи немедленно, сопляк! — не удержался старейшина. Он редко повышал голос, но в такие моменты его лучше было слушаться. — Или ты знаешь кого-нибудь, кто добровольно станет служить повелителю демонов? Думаю, Эразм поработил первого, кого встретил, чтобы выведать все про Стирмир.
   — Тогда бы в нём давно отпала нужда, — буркнул Эли, которому непременно хотелось оставить последнее слово за собой. — Значит, он вышел из башни и отнёс голову внутрь, ни на кого не глядя, как будто они пустое место, — так, Жэклин?
   Мальчик кивнул.
   — Обли сказал, что Юржика давно никто не видел одного, только с повелителем. Иногда он по нескольку дней не выходит. А когда выходит, глядит прямо перед собой, будто и не видит никого. Дората слышала от сестры, которая на кухне работает, что у него в башне своя комната и что ему носят хорошую еду, почти как повелителю. Она тогда как зарядила рассказывать, так не умолкла, даже когда гобб подошёл, пока муж не влепил ей плюху.
   Госпожа Ларларна зябко укутала плечи шалью.
   — Сегодня, братья и сёстры, да не будем мы осуждать Юржика. Не думайте, что он покинул нас по своей воле, — он рождён в Свете, и, возможно, судьба его горше, чем у тех, кого посылают в поля или отстраивать башню. В нём сильна древняя кровь, и в раннем детстве его однажды коснулся Ветер, хотя никто и не знал об этом, даже сам Юржик, кроме…
   Она замолкла, и заговорил старейшина.
   — Ветер никогда не оставлял нас, госпожа, — угрюмо кивнул он. — В каждом поколении рождались сновидцы. Но когда-то ваш дан, рождённый лесом, был сильнее нашего.
   Он кивнул в знак почтения, и госпожа Ларларна ответила тем же.
   — Голова… — Целительница внезапно сменила тему. — Похоже, гоббы прорвались в лес. — Вдруг на её лице мелькнула плутоватая улыбка, как будто ей в голову пришла неожиданная шутка.
   В это мгновение их отвлёк слабый крик. Хараска, на которую до того не обращали внимания, попыталась сесть и чуть не упала на пол. Госпожа Ларларна и Сулерна с трудом уложили больную обратно и вернулись к очагу, но Сулерна успела расслышать, как сновидица пробормотала: «Лес». Девушка вспомнила рассказы Хараски о прежних временах, когда люди порой отваживались заходить в лес в поисках Ветра и встречали там странный, невиданный люд, страшный на вид, однако добрый и справедливый.
 
   Тем временем вдалеке от последнего стирмирского дана Ветер срывал с земли многолетние покровы сухих листьев, дёргал старые деревья за кроны и ломал молодые. Больше он не пел о покое и благополучии, теперь его голос напоминал звериный рык, полный неукротимой ярости. Всё же его ярость сдерживали Договор и печати, сокрытые в Камне. Искры на Камне потускнели и напоминали больше о лунном свете. Теперь их блеск отдавал цветом свежепролитой крови.
   Камень стоял, как якорь, храня печати Договора. Даже в ярости Ветер не мог обрушиться на лес, он был его хранителем, а не убийцей. Вскоре первая вспышка гнева утихла, и весь лес вздохнул с облегчением.
   Пролитая кровь взывала о мести. Сквозь утихающий голос Ветра загремели оглушительные удары дубин о землю. Камень сдерживал и их, но не того, кто странными, танцующими движениями приближался к поляне.
   Если бы живая ветвь или куча опавших листьев размером с дерево могли породить мельчайших призраков, то они, наверное, стали бы похожи на этого пришельца. У него не было формы, если не считать формой лиственный вихрь, как ветвь изгибающийся во все стороны. Живые растения сторонились его, как отпрянули бы перед угрозой огня.
   Оказавшись на поляне, призрак не двинулся прямо, а начал обходить Камень постепенно сужающимися кругами. На Камне все ярче загорались искры, приобретая зловещий багряный оттенок. Трижды лесное создание обошло каменную колонну, но не коснулось её. В окошке Камня мельтешила серая муть, закрывая от любопытного глаза скрытый за ней мир. Тени сплетались с тенями, и никакой случайный наблюдатель не понял бы, чему стал свидетелем. Призрак закружился, и в Ветре послышался новый голос, словно рождённый движениями танцора.
   Ветер нередко передавал чужие послания, и они всегда приходили по адресу. Кроме того, он пробуждал голос памяти и порою доносил отголоски ещё не случившихся событий.
   — Кровь будет отмщена…
   Кровавые пятна на Камне рассредоточились и начали терять свой багровый оттенок. Танцор становился все выше и выше, тоньше и тоньше, пока не стал похож на древко боевого копья. Нижний конец его, коснувшись земли, воспарил, и призрак завис в воздухе полупрозрачной чертой.
   Как будто в руке опытного воина, копьё — оружие, которое никогда не подведёт, — поднялось и замерло. Внезапно оно устремилось вперёд, вошло в отверстие Камня и погрузилось в него целиком; Ветер взвыл, словно призывая к бунту.
   Если это и был призыв, ответа не последовало.
   — Что творит этот глупец? Знаний о Тьме у него больше, чем у всех у нас, вместе взятых, пожалуй, даже больше, чем у тех, кто когда-то воевал с Тьмой! Разве он может не знать, что такое Ветер! Только безумец способен гневить Ветер, проливая кровь в его чертогах! — На взволнованном лице Гиффорда давно не осталось и следа того благодушия, которым щедро одарила его природа.
   — Злодей или глупец, он не отступает от плана, — не оборачиваясь к собеседнику, отвечал Йост, стоявший у окна главного зала. — Ты сам видел, как далеко он зашёл. Чем-то одним можно увлечься до такой степени, что всё остальное покажется несущественным. Стычка в лесу произошла не по его повелению, и… — магистр запнулся, — никто родом из нашего мира не отдавал этот приказ. Эразм тщится открыть иные врата. Разве он не сделал первые шаги, вызвав гоббов себе в услужение?
   — Адские твари! — резко выпрямился Гиф-форд. — Брат, мы много думали о том, что можно и нельзя предпринять, но позабыли, что силы Тьмы тоже не спят в своём логове! Эразм призвал сюда гоббов, это верно, однако одного сразу убил. Может ли быть, что, выманив этих тварей, наш начинающий повелитель Тьмы переоценил свои силы? Или привлёк внимание других игроков, о которых ничего не знает… и сам он слабее, чем думает?
   — Эти отродья вошли в лес, преодолев охранные заклинания! А мы считали, что его границы непроницаемы для зла!
   — Лишь предполагали, учитывая её характер, — сухо ответил Йост. — Тем не менее гоббы проникли туда и убили тамошнего обитателя — разумеется, не по приказу их нынешнего господина. — Наконец магистр отступил от окна. — Может быть, некие силы, о которых нам ничего не известно, используют Эразма в своих целях, пусть даже он сделался магом из магов?
   Йост вцепился в спинку стула, стоявшего напротив архивариуса. Костяшки его пальцев побелели от напряжения.
   — Игра пошла по-крупному, Гиффорд, и нам остаётся только надеяться на чудо. На карту поставлены человеческие жизни, а грядущие перемены превыше понимания, по крайней мере моего.
   На лице Гиффорда вновь отразилась скорбь, пожиравшая его с тех пор, как маги сделали своё первое неприятное открытие.
   — Почему мы остались в стороне и что мы позволили ему задумать?
   — Только то, что нам навязала судьба, — ответил Йост. — Когда настанет час расплаты, никто из нас не станет оспаривать свою вину.
 
   — Бабуля…
   Сновидица так крепко вцепилась в руку Сулерны, что было больно. Сулерна попыталась встретиться с ней глазами. Девушка все яснее понимала, что Хараска — пленница в собственном теле, пленница, которая знает о своей беде и хотя бы посредством взглядов пытается предупредить о чём-то жизненно важном.
   В том, что Хараска и в самом деле знает что-то важное, Сулерна не сомневалась, однако не поделилась догадками ни с кем, кроме госпожи Ларларны. Более того, Сулерна была уверена, что послание предназначается для неё.
   Хараска почти прекратила тщетные попытки заговорить, но смотрела на Сулерну с той же мукой, что и прежде. Когда-то — как давно! — одно дуновение Ветра расставило бы все по местам, но Ветер навсегда оставил Стирмир.
   Наконец глаза сновидицы закрылись и дыхание выровнялось. Последние усилия утомили её, и теперь она лежала без чувств. Сулерна попыталась освободить руку, разжимая бабушкины пальцы осторожно, один за другим, чтобы не разбудить старушку.
   Кто-то подошёл сзади и положил руку ей на плечо. Обернувшись, девушка увидела старшего брата. Лицо Эли было встревоженным.
   — Надо быть вдвойне осторожными, — заявил он. — Если связь Юржика с ним и в самом деле сильнее, чему других рабов… Здесь — его дом, он знает тут каждую кочку, а значит, у нас не осталось никаких секретов.
   — Юржик нас не предаст, — упрямо покачала головой Сулерна. — Сам подумай, что про него говорят: двигается, как кукла по приказу хозяина, даже в сторону никогда не посмотрит. У повелителя достаточно рабов. Может быть, теперь ему нужны не только такие, которые годны лишь башню ремонтировать. Тебе не кажется, что есть какая-то причина, из-за чего мы до сих пор свободны?..
   — Юржик! — расхохотался Эли. — Да у него отродясь никакого таланта не было! Вот что, Сулерна, не отходи от дома, и пусть рядом всегда будет кто-нибудь из старших. Все эти сны и «послания» — ерунда, конечно, но что-то не даёт мне покоя.
   — Куда я денусь, — сердито отвечала девушка. — К твоему сведению, я всё время с бабушкой, мне и из дома-то выходить незачем.

11

   ЮРЖИК лежал на кровати, глядя в пустоту; казалось, потолок зарос ею, как плесенью. В комнату не доносились никакие звуки, и он почти уже поверил, что башня опять брошена на милость ветров и кроме него тут никто больше не живёт. Юноша не знал, кто или что приносит ему еду, однако иногда, вставая с постели, против воли смотрел на стол и обнаруживал там полную миску, чашку и булку хлеба. Голод не позволял совсем отказаться от того, что поддерживало в нём жизнь.
   Тем не менее Юржик пытался ограничивать себя в еде, потому что после еды руки непременно тянулись к книге, и он снова и снова медленно принимался перелистывать страницы. Хуже всего было то, что теперь он понимал все написанное на первых страницах.
   Лишь однажды затворника ненадолго выпустили из медленно пожиравшей его темницы. Тогда — воспоминание казалось смутным, как сновидение, — он спустился по лестнице во двор. Во дворе находились люди, визжащие гоббы и, самое главное, повелитель.
   У ног повелителя лежало что-то похожее на истекающий кровью мяч. Юржик без слов понял, что должен сделать. Он поднял волосяной шар и обнаружил, что это голова — не человека, не гобба, но всё же голова, недавно отделённая от тела.
   Позже юноша пришёл к выводу, что его разум был тогда затуманен, потому что он отнёс голову в покои Эразма, ни о чём не задумываясь и ничему не удивляясь. Повелитель поднялся следом и указал жезлом на стол, который был пуст, если не считать подсвечников с неестественно яркими свечами.
   В их свете разум Юржика немного прояснился. Поначалу он решил, что голова принадлежала животному, но теперь понял, что, несмотря на мех и хищный оскал, она больше походит на человеческую, чем на гоббью или звериную.
   Глаза мага горели любопытством. Из небольшого сундучка он достал хрустальный шар, которым так дорожил, и установил его напротив мёртвого лица.
   Разум юноши прояснился ещё немного. Эразм произнёс заклинание, с каждым словом ударяя по столу жезлом.
   — Лесной человек! — презрительно воскликнул он. — Лесное чудище! Как тебя звали?
   Издалека донёсся безголосый шёпот:
   — Лакар.
   — Здесь нет Ветра, Лакар, так что от меня не сбежишь. Ну и где она, которая должна заботиться о тебе в час нужды? — Маг рассмеялся. — Сегодня ты, для разнообразия, послужишь мне.
   Эразм даже не обернулся к Юржику; тот повиновался безмолвному приказу, не смея ослушаться. На одной из полок на ближней стене было большое блюдо. Юноша поставил его на стол и переложил мёртвую голову. Её глаза были открыты — видимо, она не утратила способность видеть и мыслить.
   Эразм придвинул канделябры к блюду. Снова повинуясь невысказанному приказу, Юржик принёс сразу несколько маленьких шкатулок, которые норовили выпасть из рук.
   Юноша осторожно расставил их на столе, а Эразм, не приближаясь, указал жезлом сначала на одну, потом на другую, и так на все по очереди. Крышки откинулись со щелчком, и из шкатулок потянулся тонкий цветной дымок. Разноцветные нити соединились над отрубленной головой в многоцветный туман и завертелись, как смерч.
   Повелитель Тьмы не успел закончить то, что задумал. Сначала, как и должны были, вспыхнули свечи, но за первыми же словами последовал такой взрыв света, что Юржик закричал и закрыл глаза руками. До него донёсся другой крик; видимо, кричал Эразм. Свет угас так же внезапно, и наступила почти полная темнота.
   Вокруг Юржика заревел Ветер, и голос его был таков, что юноша упал на пол, испугавшись, что череп не выдержит и взорвётся от боли.
   К счастью, атака Ветра длилась недолго. Свет, которым сопровождался оглушительный звук, погас. Свечи, когда-то такие яркие, теперь едва озаряли темноту.
   Юржик лежал на полу. Эразм всё ещё стоял, и его широкая ухмылка не предвещала ничего хорошего.
   На столе ничего не осталось. Исчезла не только голова, но и шкатулки; на их месте чернели теперь обгорелые пятна. Жезл, которым повелитель Тьмы так дорожил, что почти никогда не выпускал из рук, обуглился и стал чуть ли не вполовину короче.
   Тут чёрный маг сделал нечто странное: он отошёл от стола и поклонился, как будто у дальней стены стоял важный гость.
   — Впечатляет! — воскликнул он таким ласковым тоном, что Юржику захотелось втянуть голову в плечи. — То, что было твоим, снова принадлежит тебе. Впрочем, не думаю, что я много бы от него узнал. Лесной люд верен тебе и в смерти. Приношу извинения за то, что вынудил растратить столько сил… — Он шумно вдохнул. — Ах, какая магия!
   Юржик тоже это чувствовал — воздух был наэлектризован, пахло железом.
   — Мудро ли тратить столько сил впустую? — дружелюбно продолжал маг. — Могу тебя заверить, твой питомец погиб не по моему приказу. Я всего лишь не устоял перед возможностью узнать что-нибудь новое, ведь иногда полезной может оказаться малейшая крупица знаний. Госпожа, меня интересует один вопрос. До сегодняшнего дня лес был закрыт для нас. Неужели ты сама сегодня пропустила в него моих гоббов?
   Дружелюбие и хорошее расположение оставили мага. Его губы раздвинулись, будто в улыбке, обнажив хищные зубы.
   — Если не ты призвала моих слуг, то мой совет — как следует разобраться с тем, что произошло. Вряд ли Йост осмелился шутить такие шутки с тобой или твоими детьми. Тогда кто?
   Юржик давно знал, что злоба Эразма бывает почти осязаема. Но то, что он ощутил сейчас, происходило из совершенно другого источника. Наконец и это исчезло. Юноша понял, что они с магом остались одни.
   Колдун потянулся было к жезлу, затем передумал.
   — Брось в огонь, теперь от него нет толку, — приказал он Юржику.
   Юржик повиновался, и маг задумчиво произнёс:
   — Похоже, время больше не играет нам на руку. Ну что ж! Ты выполнишь то, для чего предназначен.
 
   Ветер бушевал, но ярость его не выходила за пределы леса. Грохот дубин не умолкал, словно подпитывая бурю. Лесной люд собирался в войско.
   Это были уже не те добродушные создания, какими лес знал их бессчётное количество поколений.
   Впервые их увлекла новая стихия — гнев, такой же сильный и безжалостный, каким был сейчас сам Ветер.
   Они служили лесу глазами и ушами, едиными с Ветром и такими же неутомимыми. О случившемся напоминал теперь лишь труп и зловоние, которым тянуло из долины. Запах зла, доселе незнакомый добродушным гигантам, нёс дурные сны, а днём делал их нервными и раздражительными. То один, то другой, они являлись на поляну и садились перед Камнем, но не знали, как звать или просить, — и просто ждали.
 
   Вернувшись из покоев повелителя, Юржик рухнул на кровать, однако долго боролся со сном, как будто стоит поддаться ему — и все, больше не проснёшься. Юноша понимал, что маг не теряет времени зря и, возможно, происшествие с отрубленной головой вынудило его ускорить исполнение какого-то плана.
   Наконец у Юржика не осталось сил, и он закрыл глаза, хотя не сомневался, что, задрёмывая, полностью отдаёт себя во власть Эразма.
   Именно тогда ему являлись лица.
   Это была худшая из пыток. Во сне лица всех, кого он знал и любил, накладывались на картинки из поганой книги, где люди с радостью предавались отвратительнейшим непотребствам.
   Но вечно отказываться от сна гораздо сложнее, чем от еды, которая появляется ниоткуда. Поначалу он подолгу не подходил к столу, часами глядя на миску и хлеб пустыми глазами. Может быть, именно в еду подкладывают отраву, с помощью которой Эразм подчиняет его своей воле? Юржик не знал ответа на этот вопрос.
   Наконец он взялся за чашку, чтобы сделать один-единственный глоток. А выпив её до дна, не смог удержаться и принялся сперва за содержимое миски, затем за хлеб, пока не съел все до последней крошки, стыдясь собственного безволия.
   Но книгу он не откроет, нет!.. Может быть, как раз в тот миг Эразм на что-то отвлёкся, и Юржику удалось отойти от стола и броситься на кровать, задыхаясь, как после утомительного бега. Главное — он не открыл мерзкую книгу. И сны ему больше не снились.
 
   Юноша не мог знать, что именно сейчас Эразм сосредоточил на нём все своё внимание. В покоях мага кипела работа. После неудачного эксперимента с отрубленной головой Эразм вот уже вторые сутки трудился не покладая рук.
   Близился закат.
   Маг снова все проверил и перепроверил. В конце концов, это было его частное дело, оно не касалось леса и того, что, возможно, пробудили в нём гоббы. Положив руку на хрустальный шар, Эразм произнёс последнее заклинание — и приказал с такой силой в голосе, что не повиноваться ему было немыслимо:
   — Иди, юнец. Ты не стал тем, кем я хотел, но ты хорошо обучен и знаешь, что делать. Вперёд!
   Этажом ниже на пустой кровати валялось скомканное одеяло.
 
   Каким-то чудом последние десять дней Хараска не просыпалась по ночам. Все равно Сулерна позволяла себе разве что задремать — она всё время ждала, что сновидица её позовёт.
   Зевая, девушка отошла на другую сторону комнаты, к умывальнику, освежила лицо и расплела косы. Здесь почти не было света, поэтому тёмные кудри не отливали медью. Она не смотрела в зеркальце, висевшее над умывальником, прекрасно зная, что там увидит.
   Её кожа утратила былой загар, потому что Сулерна практически не выходила из дома. Она скучала по рассвету, по росистым полям, где можно бегать босиком, по свежему воздуху. Даже если Ветер оставил долину, а земля умирает за границами дана, Сулерну сейчас больше раздражали склянки с целебными отварами, заполнившие полкухни, и аромат курительных трав госпожи Ларларны. Кухня превратилась в больничный покой. Запахи лекарств мешались с запахами еды, и дышать было практически нечем.
   Вместо того чтобы взяться за гребень, Сулерна двинулась к двери, обходя стоящие у порога тяжёлые деревянные башмаки. Страшно хотелось вымыться — так мечтает об омовении тот, кто слишком долго спал, не переодеваясь. Девушка потянулась к засову и замерла — он был не на месте. Встревожившись, Сулерна открыла дверь. Та подалась без звука, никто не проснулся. Этим вечером прямо за порогом опрокинули ведро с водой, и теперь там было грязно, а в грязи виднелся отпечаток ноги с необычно большим безымянным пальцем. Сулерпа узнала отпечаток — она сама бинтовала ногу порезавшемуся Жэклину. Куда это он собрался?
   В дане Фирта ещё помнили несколько защитных заклинаний. По всему дану расставили печати, и можно было не бояться, что какая-нибудь тварь подберётся незамеченной. Заклятия не реагировали на своих, поэтому Сулерна могла бы поднять тревогу лишь нарочно.
   Острые камешки больно кололи босые ноги, но Сулерну подгоняло чувство внезапной свободы, смешанное с нарастающей тревогой, и девушка переступила на мягкую обочину. Тонкие ароматы ночных цветов и свежескошенной травы заглушили наконец запах кухни.
   Сулерна прошла весь сад и быстро свернула к полю, не доходя до ворот во внешний мир — там печать сработала бы, невзирая на то что она своя.
   Вчера мужчины ходили пахать — пока враг не отнял у них жизнь, каждый клочок земли продолжали старательно возделывать и засеивать. Горлицы нашли в ограде дыру и уже копались во свежевскопанной почве. Следить за тем, чтобы они не расклевали драгоценные семена, должны были Жэклин и маленькая Марита.
   Девушка попыталась стряхнуть влагу с юбок, давно уже пропитавшихся росой. Она хорошо знала племянника. Почти с самого рождения Жэклина по ночам тянуло на улицу. В конце концов госпожа Ларларна заключила, что таково проявление искорки таланта, хотя какое отношение к нему могли иметь прогулки под луной, даже она не понимала. Жэклина так и не отучили бродить по ночам, лишь строго-настрого запретили ему выходить за пределы дана.
   И вот пожалуйста! Сулерна рассматривала распаханное поле. Пернатые воришки пока не ушли далеко от своей дыры. Однако она ясно видела следы — чёткие отпечатки босых ног на мягкой земле.
   Девушка встревожилась. Это совсем не походило на Жэклина. Никто в дане не смел ходить по свежей пашне, разве что совсем несмышлёные маленькие дети.
   Она нахмурилась и перелезла через ворота, не открывая их. Угроза, нависшая над Фиртом, сгустилась. Сулерна поспешила по свежим следам, пытаясь подавить в себе страх.
   Жэклин прошёл по краю поля, и его следы терялись у колючей малиновой изгороди, через которую девушка перелезть не рискнула.
   — Жэки! — позвала она. — Где-ты, Жэки?
   Ей было страшно. Скоро уже рабов погонят на бесплодные поля, которыми когда-то так гордились землепашцы. На память пришёл рассказ Жэки о том, как он прятался в этих самых кустах. Тогда он узнал удивительную новость — может быть, теперь мальчик решил выведать что-нибудь ещё.
   Сулерна замерла и прислушалась. Гоббов всегда было слышно издалека. Пока ещё стояла тишина, но девушка не рискнула позвать во второй раз. Последний шанс найти ближайшую охранную печать и поднять тревогу. Однако до сих пор Сулерна почти не покидала дома. Она, как и все данцы, знала, где находятся основные печати, но у тех, кто, рискуя жизнью, работал в поле, были и свои, о которых они помалкивали.
   Сулерна всмотрелась в густой малиновый куст, гадая, где бы сама установила такую печать. Жэклин, подслушивавший из кустов, явно не боялся поднять тревогу. У него даже было оправдание — мол, послали собирать ягоды. Хотя они ещё не до конца созрели, теперь данцы не отказывались ни от какой еды.