Носенков Василий. Зеленая расческа

   Но странно и отходчиво женское сердце...
   - Все от меня отвернулись. Даже и ты, Фред. Неужели я такая плохая? Зоя Ильинична стояла в проеме двери.
   - Я этого не говорил. Но ты меня гонишь...
   - Не оставляй меня одну. Мне так тяжело.
   - Хорошо. Я тебя понимаю. Но ты должна прислуч шаться ко мне. Я советовался с умными людьми, да и сам так думаю... Вовку надо отправить или к отцу, или - тут он замолчал.
   А через пятнадцать минут она трепала его по щекам и допытывалась:
   - Скажи, где ты был эти полчаса и к кому собирался идти с вещами?
   - Был в магазине. А вещи и сам не знаю, куда бы отнес. Вероятно, в камеру хранения пока.
   - Врешь. Я знаю, куда ты нацелился. К Октябрине, - повысила она голос, вставая с дивана. - Я не хочу, чтобы она к нам заходила!
   - Ваше дело. Вы, кажется, подруги.
   - Были подругами...
   8
   Официально, если не считать короткого разговора с Бадраковым, допрашивала Володю девушка, лейтенант милиции Распо-пова. По своей наивности Володя считал, что ему здорово повезло со следователем. Девушка, конечно, не будет кричать и ругаться. Сказать ей, что кражу совершил один, - она и запишет. А ребят выдавать не следует. Перед уходом "на дело" он дал им клятву в случае провала не называть их фамилий и даже отрицать знакомство. Интересно, как милиция узнала, что он участвовал в краже. Ах, эта проклятая расческа. Но там ведь было всего три буквы...
   Прежде чем приступить к допросу, следователь позвонила по телефону и попросила, чтобы к ней зашла Людмила Александровна.
   - Он несовершеннолетний, без вас я не могу допрашивать, - сказала она и резко положила трубку.
   Пришла пожилая женщина в форме капитана милиции. Сурово сдвинув брови, она осмотрела Володю с ног до головы и сказала, как отрезала:
   - Этот к нам никогда не попадался.
   Следователь с сожалением посмотрела на Володю, вздохнула и промолвила в сторону женщины-капитана:
   - Господи, что это будет? Дети начинают воровать.
   Я бы на месте законодателей первым делом родителей привлекала к уголовной ответственности за такое дурное воспитание.
   - А при чем здесь родители, если воровал я? Они об этом не знали.
   Володя и впрямь напугался, что за его дело могут привлечь мать.
   - Конечно, есть ли время узнавать, ведь они по самые уши заняты устройством своих личных дел, - с иронией заметила капитан.
   В кабинет вошел Бадраков. Он молча поманил к себе пальцем Распопову. Следователь легко поднялась, подошла к нему. Разговор происходил шепотом, и Володя не мог ничего услышать. "Наверняка любезничают, - подумал он, слегка поворачивая в их сторону голову, - а у нее есть муж, и где он, в армия или дома?
   Вот так на работе они и сближаются, как моя мать..."
   Дверь кабинета вдруг растворилась. В коридоре Володя увидел сидящего в своем помятом плаще Игоря Щетинина. Взгляды их встретились. Володя видел, как Игорь слегка подмигнул ему левым глазом и показал сжатый кулак. Этот жест следовало понимать как сигнал к молчанию. Мысль о том, что его могут посчитать предателем, терзала.
   Не отдавая отчета в своих действиях, Володя привстал со стула и громко проговорил:
   - Игорь, я вас не выдал!
   Лицо Щетинина стало пепельно-серым, он поморщился. Дверь закрылась.
   Синелопов обнаружил, что он опять остался в кабинете с двумя женщинами. Следователь спокойно усаживалась на свое место. Женщина-капитан улыбалась вовсю: "Тоже мне, конспиратор!"
   С первых же минут допроса Володя почувствовал, что следователь не так проста, как ему показалось. Она с таким мастерством задавала вопросы, что отвечать на них приходилось сразу, не задумываясь. И соврать при таких вопросах было очень трудно. Он и не заметил, как стал рассказывать то, о чем и не думал говорить.
   - Да, парня, что сидел в коридоре, зовут Игорь Щетинин. Познакомились на голубятне у Генки Баклушина. Голубятня во дворе, над сараем, где лежат дрова.
   Адрес такой-то. Как звали второго парня? Не знаю. Он со мной не знакомился. Генка с Игорем называли его Шмагой. Где ворованные вещи - тоже не знаю. Даже и не видел их. Какое принимал участие в краже? Самое активное: залез через форточку в ателье, открыл изнутри дверь, а потом вышел на улицу и стоял на атасе. Атас - это вроде поста, чтобы предупредить товарищей о приближении опасности... Нет, куда понесли вещи, не видел.
   Видел, что невдалеке стояла машина такси, в нее погрузили мешки и чемоданы и уехали... Какой пай и какие деньги? Мне ничего не обещали, и я ничего от них не ждал. Просто было интересно... и потом, я не хочу возвращаться домой. Это мое дело...
   9
   Володя Синелопов по закону считался прямым соучастником преступной группы и подлежал преданию суду. Но Бадракова с самого начала расследования тревожила неясность отношения матери подростка ко всему происходящему.
   Первое время Зоя Ильинична плакала, стараясь обелить сына. "Не так воспитан мой ребенок, чтобы стать вором", - твердила она, не считаясь ни с какими доводами работников милиции. Когда ей было разъяснено, что Володя все же участвовал в краже, она присмирела и предпочитала отмалчиваться. По ее поведению трудно было определить, чего она желает - оправдания или осуждения сына. Бадраков напомнил, что Володю, как несовершеннолетнего, можно освободить от уголовного преследования, и разъяснил, что для этого требуется сделать со стороны Зои Ильиничны. Она расплакалась. Старший оперуполномоченный в недоумении сложил бумаги. Он так и не понял, обрадовал или огорчил ее.
   На следующий день Люда Распопова пошла в прокуратуру доложить дело о краже из ателье, а заодно посоветоваться с прокурором в отношении Синелопова.
   В приемной прокурора из угла в угол расхаживал франтоватый мужчина лет тридцати пяти. Холеное загорелое лицо, пухлые губы, выкрашенная в черный цвет тонкая ниточка усов. Мужчина явно нервничал. Он безжалостно мял в руках свою дорогую шляпу и с подозрением посматривал на все вокруг.
   Когда Люда подходила к прокурорской двери, странный посетитель, отбросив все правила приличия, бросился ей наперерез и с раздражением закричал:
   - Гражданка, существует очередь! Я уже полчаса жду приема...
   - Не волнуйтесь, гражданин, - осадила его секретарь, - для своих работников у прокурора очереди не существует. А это наша сотрудница.
   Прокурор оторвал лицо от бумаг, коротко поздоровался. Молча указал на стул. Распопова села.
   - Иван Яковлевич, я к вам по поводу Синелопова, который участвовал в краже из ателье, - начала она.
   - Ну и что вы решили? - спросил прокурор, внимательно вглядываясь в ярко-пунцовое лицо следователя.
   - Собственно, решать будете вы, а я только свое мнение выскажу.
   - Умный подходец, ничего не скажешь, - заулыбался Иван Яковлевич.
   Говорил он любезно, и Люда поняла, что настроение у прокурора пока не испорчено.
   - Мы соблюдаем законы, Иван Яковлевич, - пояснила Люда, стараясь подавить улыбку.
   - Так, так. Значит, законы соблюдаете. Похвально.
   Ну, а раз вы такие поборники законов, то известно ли вам, кто первый возбуждает ходатайство перед органами о взятии, так сказать, на поруки правонарушителя? - спросил прокурор серьезно.
   - В данном случае, безусловно, родители, а потом...
   Прокурор прервал следователя. Дело в том, что родители Синелопова не ходатайствуют о взятии сына на поруки, а, наоборот, требуют немедленной его изоляции...
   Услышав такое сообщение, Распопова растерялась.
   - Но когда и с кем они говорили по этому вопросу? - нашлась она наконец. - С матерью я разговаривала - она только защищает сына. А отец мальчика отсутствует. Он военнослужащий, офицер Советской Армии.
   Вряд ли он вообще знает о случившемся...
   - Ничего не понимаю, - пожал плечами прокурор. - Они ведь вчера приходили ко мне вдвоем. Да вот и сейчас этот, его отец, по-моему, в приемной сидит.
   Для следователя стало кое-что проясняться. Еще на допросе, разговаривая с Володей, она уловила, что подросток что-то скрывает, не договаривает о своей жизни дома. "Мать как мать. Отец военнослужащий. Условия для занятий нормальные, даже, можно сказать, хорошие - отдельная двухкомнатная квартира. Зачем участвовал в краже? Просто интересно было самому увидеть и узнать, как это делается. О материальной выгоде, разумеется, не думал. Даже не интересовался, куда ушли ворованные вещи, и не знал, что взято из ателье". На вопрос: "Ты знаешь, что тебя могут направить в колонию для несовершеннолетних?" - тихо ответил: "Что ж, это не страшно. Теперь я ничего не боюсь". - "Почему именно теперь?" Ответа не последовало.
   Распопова знала также, что в последнее время квартиру Синелоповых часто посещал мужчина, именующий себя художником. При проверке Грищенко установил, что художник - Ласточкин Альфред Эдуардович, 1927 года рождения, женат, прописан в квартире на одной из вновь отстроенных улиц в Кировском районе.
   Числится на работе в мастерской по изготовлению вывесок, но редко там бывает. "Халтурщик, - охарактеризовал его заведующий, когда Грищенко посетил мастерскую, - все за большой деньгой гоняется. Любит "красивую" жизнь, в своем, конечно, понимании".
   Такой разговор состоялся с неделю назад. Грищенко проверил Ласточкина. Нет, на вора он не был похож.
   Как и все любители "красивой" жизни, он был трусом. Никогда не судился. На халтуре зарабатывал немалые деньги и, как правило, тратил их в ресторанах. Увлекся Зоей Ильиничной. Жена подняла скандал. Тогда Ласточкин окончательно перебрался к Синелоповой.
   Личность этого человека была установлена заочно, ни Грищенко, ни Распопова ни разу не видели его.
   Теперь Люда прикинула в уме сложившуюся ситуацию и безошибочно определила, что художник Ласточкин и посетитель в приемной прокурора одно и то же лицо.
   Своими мыслями она поделилась с Иваном Яковлевичем. Тот занервничал. Люда позвонила Грищенко и записала на листке данные о художнике.
   - Батюшки мои, у него своих двое детей, - качал головой прокурор, читая записи. - Ну и ну! Пропустите ко мне гражданина! - крикнул он в дверь, обращаясь к своему секретарю.
   Художник вошел в кабинет с гордо поднятой головой.
   С поклоном, держа шляпу на уровне груди, вежливо поздоровался с прокурором. Недоброжелательно посмотрел в сторону Распоповой. Этот взгляд означал, что посетитель намерен, разговаривать с Иваном Яковлевичем наедине.
   Прокурор сухо предупредил его:
   - Это следователь, который ведет дело... - сначала он хотел сказать "вашего сына", но передумал и сказал: - о краже из ателье. Так что ее присутствие будет нам только полезно.
   - Да, да. Разумеется, - засуетился Ласточкин, стараясь одарить Распопову запоздалой улыбкой.
   - Ну-с, гражданин Ласточкин, чем нас порадуете? - задал первый вопрос прокурор.
   От художника не ускользнуло, что Иван Яковлевич заговорил более официальным тоном.
   - Вынужден вас вторично беспокоить по поводу сына, - смело начал Ласточкин. - Дома не ночует, с нами не разговаривает... Мы с женой не можем поручиться за то, что он не обворует собственную квартиру.
   - Простите, с какой женой? - прервал его Иван Яковлевич. - И о каком сыне вы ведете речь?
   - Как о каком? О нашем, разумеется.
   - Но, как мне стало известно, вы со своей семьей проживаете в Кировском районе? - Иван Яковлевич заглянул в запись на листке и назвал точный адрес.
   - Да... То есть нет. Я с первой женой не живу. Развожусь. А это моя вторая жена.
   - Богато живете!
   - Я законов не нарушаю.
   - И вы считаете Володю своим вторым сыном? - вставила молчавшая до этого Распопова.
   - Какое это имеет значение? Он - преступник, и его следует изолировать, - беспокойно поглядывая на прокурора, начал повышать тон Ласточкин.
   - Да, вот именно, это никакого отношения к делу не имеет. А вы почему-то стараетесь доказать обратное, - сказал прокурор.
   - У нас в Советском государстве еще не отменены законы о разводе. Наоборот, все очень демократично, - сменил тему разговора художник.
   - Но это же подло! - не выдержала Люда.
   - Вы, товарищ следователь, думайте, что говорите. Подлых законов у нас не издают! - перевернул на свой лад Ласточкин.
   Выведенный из равновесия, он стал кричать, обвиняя блюстителей порядка в ненужном гуманизме по отношению к бандитам и ворам.
   - Я этого так не оставлю, буду жаловаться в высшие инстанции! - угрожал он.
   - По-вашему, выходит, что мы способствуем росту преступности?! - строго спросил его Иван Яковлевич.
   Ласточкин ничего не ответил. Он напялил шляпу и вышел.
   10
   С согласия прокурора уголовное преследование в отношении несовершеннолетнего Владимира Синелопова было прекращено. В воинскую часть, где служил его отец, была послана телеграмма. Подполковник Синелопов срочно прилетел в Ленинград и увез сына к своим престарелым родителям в Калининскую область. Там Володя получил возможность продолжать учебу.
   Главарь шайки Шмага, а по-настоящему Шмагин Сергей Игнатьевич, вор-рецидивист, был задержан работниками уголовного розыска на Витебском вокзале.
   Похищенные вещи Бадраков изъял из каморы хранения и возвратил в ателье.
   Все трое - Шмагин, Щетинин и Баклушин - были арестованы и преданы суду. На следствии они рассказали, что хотели совершить кражу втроем, но проникнуть в помещение сквозь решетку им не удавалось. Перепиливать же толстые железные прутья было делом трудоемким и опасным - могли заметить жильцы соседних квартир или сторож. Тогда-то и возникла идея использовать при совершении кражи подростка.
   Суд согласился с постановлением прокурора о прекращении в отношении несовершеннолетнего Синелопова Владимира уголовного преследования, а виновные получили различные сроки лишения свободы.