Носов Евгений. Землей pожденные

Носов Евгений Валентинович
Землей pожденные

   Евгений Валентинович Носов
   ЗЕМЛЕЙ РОЖДЕННЫЕ
   Он проснулся за полчаса до общего подъема. Наскоро позавтракал, выдавив полный тюбик питательного коллоида себе в рот, запил бульоном из-под крана. Потом быстро втиснулся в комбинезон и подошел к двери. Постоял, прислушиваясь, и осторожно выглянул из своего блока. На террасе никого не было. Тогда он вышел на террасу, бесшумно прикрыл за собою дверь и спешным шагом направился к спуску на нижние ярусы города.
   Только бы никого не встретить, только бы не встретить, молился он своей обычной утренней молитвой. Он знал, что, кроме него, в этот ранний час бодрствовала в городе только дежурная смена, а сам город спал, и ему оставалось спать еще восемнадцать минут условно-ночного времени. И все же он не хотел быть замеченным кем-то.
   Лифты включались с общим подъемом, и он спускался с яруса на ярус по обычной лестнице. Слабые дежурные светильники гоняли его нервную тень то впереди него, то позади. Дважды он резко оглядывался на свою тень. Впрочем, страха он не испытывал, просто не хотел, чтобы его заметили: слишком уж приметным он был, чтобы остаться неузнанным. Никого не встретив, он прошел уже почти половину пути, спустившись на четвертый ярус города, как услышал голоса - они приближались. Он быстро спрятался в тень лифтовой ниши.
   - ...что такое вкус? - услышал он конец фразы, произнесенной низким грубоватым, совершенно лишенным интонаций голосом.
   - В каком значении? - спросил другой, но очень похожий на первый голос, только чуть с трещинкой - с хрипотцой.
   - Из Совета пришло указание улучшить вкус коллоида.
   - А-а, - понимающе протянул второй, - снова Герий чудит... В этом значении вкус - ощущение на языке, во рту, или свойство пищи, являющееся источником этого ощущения.
   - Вот-вот, - подхватил первый, - значит, нужно улучшать источник. Выходит, Герию нужно, чтобы мы меняли рецептуру коллоида. А как улучшать, если состав до молекул контролирует Машина? И что значит улучшать, если рецептуру составляла та же Машина?..
   - Вот у нее и спроси, - равнодушно посоветовал второй голос, - или у самого Герия, раз он дает такие указания.
   Двое в белых комбинезонах Пищевиков подошли к лестнице и стали спускаться.
   "Надо же, - удивился он. - Пищевики - такая старая династия, а о вкусе говорят; как о чем-то отвлеченном..."
   Он дождался, когда эти двое спустятся на следующий пролет, и, неслышно ступая, двинулся за ними.
   Больше ему никто не повстречался на пути. Пищевики остались на ярусе Жизнеобеспечения станции, и он беспрепятственно спустился к подножию города. Выйдя из него, он осторожно ступил в темноту, ничем не подсвечиваемую, кроме слабого мерцания звезд, и медленно, но уверенно зашагал прочь от города.
   Он торопился выйти на берег моря, чтобы не пропустить момент включения солнца.
   Задребезжал требовательно зуммер. Конструктор покосился на слепой экран видеотора и неприязненно поморщился, представив на нем плоские двухмерные лица - не живые, а преобразованные, потерявшие свою живость в электронных цепях...
   Запершись в своей лаборатории, Конструктор хотел скрыться от всего и всех. Он заблокировал автоответчик видеотора и не отзывался ни на какие запросы по связи. Закрыл глазки видеокамер, решетки звукоуловителей и речевого синтезатора Машины. Колония и Машина не должны были видеть его - одинокого и растерянного перед жестокой неумолимостью выбора. Конструктор боялся холодного рассудка Колонии, которая наверняка уже расценивает его двухнедельное самозаточение как уклонение от забот общества. Заботы же были - выжить и выполнить Программу, а Конструктор был необходим обществу, поскольку от него во многом зависела судьба Программы и ее смысл. Да и требовалось сейчас от Конструктора всего ничего - решить судьбу его новой модели; не губить же на такую малость драгоценное время.
   Только решение к Конструктору не приходило. И он уже перестал видеть смысл в самозаточении...
   Он подошел к пульту видеотора, прикрыл ладонью фиолетовую кнопку отзыва, подержал так руку и, заставив себя, с силой вдавил, кнопку в пульт.
   Сразу осветившийся экран показал часть зала Совета Колонии просторное полупустое помещение с выкрашенными в небесный цвет стенами, с высоким, куполообразным потолком. Перед камерой полукругом сидели в креслах пятеро членов Совета. Лица троих с застывшим на них единообразным выражением холодноватой надменности - крепко сжатые губы, недвижные и невидящие глаза - были как маски, рельефы, вылитые из одной формы. И позы их тел повторяли одна другую: прямые спины, прямые колени, руки - крест-накрест - на груди.
   Конструктор не стал задерживать своего взгляда на этой троице и перевел его на близнецов, сидевших сбоку и чуть в отдалении. Эти члены Совета были тоже похожи друг на друга, но еще и на самого Конструктора. Такие же, как и у него, крутые угловатые лбы, те же, глубоко посаженные, серые пристальные глаза, упрямые выпирающие скулы, резкие складки на чуть впалых щеках: Но их отличали взгляды внешне одинаковых глаз и мимика похожих лиц.
   Бар сидел, глубоко откинувшись в кресле, и, исподлобья поглядывая на Конструктора, бесцеремонно покачивал ногой:
   "Он уже решил, - встревожился Конструктор, заметив на губах Бара едкую ухмылку. И с какой-то обреченностью: - Опередил меня".
   Герий, второй из близнецов, сидел на краешке кресла, низко опустив голову, и, казалось, не интересовался происходящим; он развлекался с кибернетической головоломкой, одной из тех, что специально для него придумал и смастерил Бар. Как ни старался Герий скрыть свой интерес, однако Конструктор перехватил его быстрый косой, настороженный взгляд на экран.
   Позы всех пятерых говорили о силе и здоровье молодости, а лица - о жестоком максимализме не слишком обремененного жизненным опытом духа. И цвет комбинезонов правителей Колонии словно нарочно был выбран прохладно-серебристый. Совет Колонии - краса, гордость и надежда Колонии, неумолимый вершитель Программы.
   Никто не выказал удивления неожиданным отзывом Конструктора. Рано или поздно ему все равно пришлось бы объясняться: Колония требовала решения и знала, что ответ будет, а раз сам Конструктор являлся членом Совета, то и ответ он должен сначала держать перед Советом.
   Первым, как и ожидал Конструктор, заговорил Бар.
   - Конструктор, - без приветствия и предисловий, будто продолжая давно начатую беседу, сухо проронил он куда-то вниз, - мы преклоняемся перед твоими заслугами и безоговорочно признаем тебя самым талантливым из всех твоих предшественников. В этом нас поддерживают все колонисты, с этим согласна и Машина...
   Переполненная собственным достоинством троица церемонно качнула головами, как бы этим жестом удостоверяя слова Бара. Будто им пришла команда на поклон... Конструктор сдержанно улыбнулся наивной наигранности этой сцены: он понимал, что этим троим принципиально безразлична судьба его новой модели, она никаким боком не касалась их клонов, а вид всепонимания - это всего лишь игра в Совет.
   Заметив улыбку Конструктора, Бар повысил голос:
   - Но ты не защищен от заблуждений, даже при всех твоих достоинствах, и потому мы считаем, - он поднял голову и прямо посмотрел на Конструктора, - мы настаиваем, чтобы ты прекратил опыты с твоей последней моделью, твоим новым Оранжевым.
   Бар подчеркнуто произнес последние слова, как бы тем самым отделяя себя от Конструктора и его модели.
   - Поведение Оранжевого раздражает колонистов, - продолжал Бар. - В Совет поступило множество заявлений и просьб изолировать его от общества. Особенно много их поступило в последнее время, когда ты прятался от нас в лаборатории. Впрочем, о жалобах ты и сам прекрасно осведомлен как член Совета. Но тебе еще неизвестно, что сейчас большинство колонистов и мы считаем Оранжевого опасным для окружающих. - Уловив маленькую паузу в речи Бара, троица враз согласно кивнула. К тому же, - многозначительно добавил Бар, - заключение Машины гласит...
   Конструктор спокойно принял выпад Бара о том, кто и от кого прятался, но упоминание о Машине возмутило его.
   - Я тоже член Совета, - решительно остановил Бара Конструктор, правда, откровенно играя на эффект, - и без моего заключения ваше решение, пусть даже подкрепленное мнение Машины, будет несостоятельным. Или вы считаете заключение Машины вернее моего?!
   - Нас большинство, - вставил Бар. - И даже без Машины большинство. Ты не подчиняешься мнению большинства? - с иронией спросил он.
   - Я? - в тон ему переспросил Конструктор. - Какому же большинству я должен подчиняться, твоему? - Бар хотел что-то возразить, но Конструктор Опередил его: - Кто дал вам право на суд?! - резко проговорил он. - Кто?..
   Герий вздрогнул - головоломка выпала из его рук, - и, весь подобравшись, он вскинул голову, с испугом посмотрел на Конструктора.
   Похоже, он принимал это собрание Совета за простой фарс, но ни в коей мере не за судилище. А сейчас Конструктор будто вскрыл для него какой-то новый смысл.
   Только секунду помедлил Бар.
   - Ты дал нам право на суд, - вдруг жестко выговорил он. - Ты сам, Конструктор, и твоя старость! - Герий сделал рукой протестующий жест, но Бар словно не заметил этого и продолжал: - Никто и никогда еще в Колонии не жил столько, сколько прожил ты. Ты сознательно нарушил регламент продолжительности своей жизни, не имея на это никаких прав...
   И этот выпад Конструктор принял с достоинством. Конечно, это сверхцинизм, когда тебе напоминают от твоей задержке в этом мире. Словно напоминание только и служит для того, чтобы дать тебе вовремя понять о наступлении той роковой поры, когда нужно уступить свое место более решительным.
   Да, он нарушил регламент жизни. Но пошел на это не ради собственной выгоды и не из пресловутого цепляния за жизнь, которой он не дорожил с самого рождения, а во имя истины, как бы громко это ни звучало, истины, которая другими, может быть, утеряна или не найдена никогда. Не забывал он и о законе ограничения жизни, принятом пятым поколением Колонии, едва не погибшим от перенаселенности. Только сейчас не те времена. Изменения в укладе жизни Колонии произошли качественные. Уже в прошлых поколениях поняли, что нерационально плодить несовершенные клоны, лучше клонировать тех, кто закрепил свое умение в каком-то деле, проявил себя. И во всех последующих поколениях колонистов нужно только закреплять навыки, приобретенные их предшественниками. К тому же, для нормальной работоспособности Колонии и обслуживания Программы нет смысла в каких-то сверхнормативных колонистах. Такая установка сама по себе являлась ограничителем роста населения Станции. А закон о регламенте оставался формально-обязательным, но его придерживались, потому что пятое поколение заложило в Машину запрет на всякое изменение закона. И никто из колонистов не противился регламентному уходу из жизни. Да и что означал такой уход, если все остается в клонах? Но то, что обнаружил Конструктор, его клон не хотел понимать, - вот почему он задержался...
   "И вот первая скрипка этого маленького оркестра уже спела ему прощальную песнь. Что же ты молчишь, вторая скрипка? Или ты считаешь, что твоя партия недостаточно наиграна?" Конструктору пришли эти не совсем ему понятные слова, когда он с надеждой смотрел на Герия. Но тот снова опустил голову книзу, будто лежавшая у его ног головоломка приковывала внимание.
   - ...еще сотни и сотни лет полета к Цели, а позади уже тысячи, услышал Конструктор голос Бара и удивился, обнаружив, что за своими мыслями прослушал многое и сейчас утерял связь.
   - Но ты последний из Конструкторов. И вместо того, чтобы готовить себе смену, ты с каким-то непонятным усердием возишься с Оранжевым, будто он выше всего и всех в Колонии. Неужели не ясно, что если ты уйдешь без замены в ничто, нам нет смысла продолжать полет?..
   - Да-да, - немедленно отозвался один из троицы, - будет ли... иметь...
   Бара заметно покоробил это ненужный сейчас лепет "большинства", но он все же нашел в себе силы закончить в спокойном ироническом тоне:
   - Или, может, нам восстановить клон твоего предшественника?..
   Конструктор снова уловил связь: спектакль разыгрывался по железному логическому закону. Бар подготовил такие вопросы, даже постановкой которых он обеспечивал себе преимущество перед Конструктором. Потому что на них не могло быть ясных в своей логике ответов. Ясность же была нужна для подавляющего числа колонистов, в том числе и для троицы: двусмысленность, а еще более многозначительность не принимались никем в виду своей неконкретности и некорректности.
   - Я должен отвечать? - спросил Конструктор у Бара, как у постановщика всего этого спектакля.
   - Да.
   - Трудно принять решение, не зная его истинности, - после паузы, как бы самому себе, сказал Конструктор.
   Он внимательно оглядел членов Совета, как бы внушая им серьезность того, что готовился им открыть, и остановил взгляд на Герии: только он сможет и должен понять Конструктора, потому что только в него заложено понятие о душе. И все уловки Бара отнять у него душу посредством киберголоволомок бессмысленно. Поведение Герия на сегодняшнем судилище вообще трудно считать логичным: душа, пусть и слабая, поднимается над логикой.
   Конструктор решил сказать об этом.
   - В мире не все подчинено логике и рассудку, особенно для того мира, откуда мы пришли. В мире живого незримо, но присутствует то, что называется неопределенностью. И если равновесие вдруг нарушается, справедливо ли считать, что весы склоняются к верному решению?
   Герий напряженно вслушивался.
   Конструктор, ободренный его вниманием, понял, что пришла пора говорить еще яснее, еще конкретнее, говорить с той непреодолимой ясностью, которая будет достаточно прозрачна для Герия и Бара. Он хорошо знал: для остальных членов Совета все выраженные им мысли будут всего лишь набором каких-то, далеко не всегда понятных, слов. Но на Герия он рассчитывал. Он знал, что если его слова до кого-то дойдут, то, прежде всего, до Герия.
   - Вы требуете от меня определенности, - в голосе Конструктора сквозил а запальчивость, - но я подчеркиваю, что практически на любую ситуацию можно накрутить сколь угодно вариантов решения. Все зависит от наклонностей принимающего такое решение. Плохо бывает для дела, когда эти наклонности оказываются сплошь одинаковыми, потому как отсутствует при этом борьба за истину; из альтернативы выбирается простейшее.
   - Так и в случае с моей последней моделью. С моим новым Оранжевым, - повторил он специально для Бара. - Вы нашли простейшее уничтожить... Я же нахожу в нем существенные отличия от всех клонов Колонии, я нашел в нем непонятное и для себя. А из непонятного всегда следует неопределенность. Как же я в таком случае могу уничтожить модель, не разобравшись, тупиковая это ветвь или, напротив, прогрессирующая?
   - Если я сам сомневаюсь, то как же я могу обучать других? Не могу же я передать ученикам свою беспомощность. Да и не хочу, чтобы и они были попрекаемы Советом за неопределенность! Так не лучше ли, Конструктор с горечью усмехнулся, - не проще ли поставить новым Конструктором колониста, заранее лишенного сомнений! Тем более, что в таковых на Станции недостатка нет. Взять того же Вита или геном моего предшественника, который создал Вита... Ну, а моделирование... Если не я обучу, то Машина подскажет: уж она-то начисто лишена сомнений...
   Лицо Бара напряглось, резче обозначились складки на щеках, взгляд стал колючим: он понял, к кому Конструктор обращал свои последние сказанные слова и по кому они били.
   - Конструктор, - стараясь голосом не выдать своего волнения, вымолвил Бар, - ты говоришь очень красноречиво, но нам неясен смысл в твоих рассуждениях.
   - Непонятен? - притворно удивился Конструктор. - Это кому же: тебе, Герию, или?.. А я думал, что ты прекрасно меня понял. И особенно про Машину...
   От Конструктора не ускользнула и усмешка на лице Герия, который наконец-то поднял голову.
   - Непонятен нам, - упрямо повторил Бар. Он тоже понял срою ошибку, произведенную собственной несдержанностью. Вопреки всем клонам прошлым и настоящим - Бар считал Машину просто механизмом и не обожествлял ее, как все. И Конструктор и Герий знали об этом. Знали они также и об отношении Бара к клонам, и к членам Совета, которых он привлек на свою сторону. Сейчас же, когда Конструктор исподволь намекал об этом, тем самым он только дальше уводил на свою сторону Герия, занимавшего до этого нейтралитет.
   За разговором Бар упустил из виду троицу, и теперь уже поздно было подтягивать их понимание на нужный уровень. Конструктор не давал передышки: он сыпал такими словами, которые, несомненно, были знакомы троице, но в новых сочетаниях теряли для них всякий смысл. И никто из троих уже не знал, где поддакивать, а где отрицать. Это было заметно по ним: спесь с них слиняла, их лица стали постными.
   Вышло так, что Бар остался в одиночестве. В одиночку же ему ни за что не переубедить Конструктора.
   - Но существует же Цель, - попытался примирить спорящих Герий. Голос его прозвучал жалко и просительно. - Есть Программа... - Он осекся, наткнувшись на полный сожаления взгляд Конструктора.
   Заминкой тут же воспользовался Бар.
   - Во имя Цели, во имя Программы, - несколько торопливо заговорил он, - мы настаиваем на прекращении опытов с новыми моделями. Оранжевый должен быть нейтрализован. - Вот здесь пришедшая в себя троица не враз, но кивнула. - И во имя будущего, - сыпал Бар высокопарными словами, - мы настаиваем на том, чтобы ты. Конструктор, готовил себе замену. И приступай к этому, немедля. Таково решение Совета!..
   Связь резко прервалась. Слишком поторопился Бар, и Конструктору не удалось видеть реакции остальных членов Совета. Но он, глядя на опустевший экран и будто продолжая разговор, размышлял вслух:
   - Возможно, ты прав. И даже все вы правы в своем осуждении будущее для вас. Это вам жить и работать дальше, мое же время кончилось. Но за мной прошлое. Мои сомнения, мои ошибки и удачи, вся работа над созданием нового. И от лица этого прошлого я заявляю вам мы не вправе принимать решения по Оранжевому. Не можем по очень простой, но многое усложняющей причине: мы не люди...
   Он замолчал. Долго и пристально вглядывался в экран, словно надеялся, что его слышат близнецы, так похожие друг на друга и на него самого...
   Его могла слышать Машина. Даже наверняка она слышала и записывала его слова в свою память. Только он не боялся Машины: ей не дано было понять сказанного. И эти слова осядут где-нибудь на кристаллах памяти переориентированными диполями, пока их не сотрет время...
   Он успел. Высоко вверху вдруг вспыхнул и засиял багряно-красный шар. Сияние ширилось, разгораясь, заливало пламенем пространство под сводами Станции. Накалялось...
   Тихо зашелестело о берег море. Небольшие пологие волны сладко потягивались по гальке, будто море расправляло затекшие за ночь мускулы. И сразу же от него потянуло прохладой.
   Солнце раскалилось уже до оранжевого, а море все еще оставалось темным, не желая расставаться с негой. Но по мере того, как все ярче, все ослепительней разгоралось светило, море нехотя открывало свою глубокую синь.
   Он знал, что высоко под куполом Станции установлены мощные светильники, которые и освещают все, что находится под ними, а в море скрыты наклонные вибраторы, вызывающие рябь на поверхности моря и прибой. Он знал об этом с детства. И все же приходил сюда. Здесь, со многим известным ему, было много неизвестного. Почему так медленно разгораются светильники, зачем нужен городу такой огромный купол над ним, для чего море и волны? Почему берег в некоторых местах песчаный, в других - галечный, а далеко в стороне, там, где сходятся с куполом берег и море, высятся, нелепо громоздясь, скалы? К чему все это, если вся жизнь Колонии заключена и проходит в городе?..
   Много на Станции было неизвестного и непонятного, но никто ничего не мог объяснить. Так нужно, так есть - и только.
   А ему нравилось самому "открывать" солнце, он хотел, чтобы море просыпалось только при его появлении на берегу, и сам берег, усеянный мелкими окатанными камешками, был для него одного.
   Он недоумевал, почему все это оказалось никому не нужным, и, кроме него, сюда больше никто не ходит. А он любил все это. И чувствовал во всех, на первый взгляд, несуразностях и излишествах потаенный смысл и значение. Неспроста все было так устроено. И он придумывал всему свои объяснения.
   Конструктор запросил у Машины досье Оранжевого.
   В который уже раз внимательно просмотрел результаты анализов и тестов, всю программу работ с моделью. Еще раз прочел заключение Машины. "Модель 133, дубль 4/2 может причинить вред Колонии, поскольку нельзя с достаточной степенью достоверности построить логические обоснования ее поведения. Алгоритм поступков модели незакономерен и не поддается прогнозированию. Программа мышления модели 133, дубль 4/2 составлена некорректно, имеется целый ряд неконтролируемых параметров. Как то..." Дальше Конструктор обычно не дочитывал.
   "Конечно же, Совет прислушался к мнению Машины, ведь и меня она уличила в отходе от принятых норм, - думал Конструктор. - Только Машине не дано понять, что истины, сформулированные в ее памяти, могут быть и постулативными, построенными на умозрительных заключениях конструкторов, когда-то работавших с ней. Да и что Машина, она всего лишь контрольная форма для нас, ее мышление - это мышление первых поколений Станции. А мы как-никак опередили ее уже на двадцать поколений. Если я введу в Машину не подкрепленный обоснованием параметр, то получу всего лишь новый постулат, удобный для меня, и помеху в поиске истин для следующих поколений. У Машины нет чувств, стало быть - и сомнений. Она будет все принимать так, как это ей задано. И ей никогда не понять, почему у модели может быть непрогнозируемый поведенческий алгоритм, если я не введу в Машину новую доктрину. Может, так и поступить?.. А имею ли, я на это право?.."
   Он вызвал на связь своего помощника.
   В свое время Конструктор выделил Вита из общей массы колонистов, как возможного своего преемника. Пожалуй, никто в Колонии не обладал такими обширными познаниями, какими обладал Вит. Только он мог продолжить выбранную наугад из памяти. Машины мысль, ответить на любой заданный ею вопрос. Но когда Конструктор понял, что Вит не мог пользоваться своими знаниями - они были ему просто ни к чему - и употреблял их только для цитирования чужих мыслей, то глубоко сожалел о своем выборе и том кропотливом труде, что вложил в своего помощника. Тогда же Конструктору открылось, что превосходная память не является первоосновой ума. И к Машине он стал относиться прохладнее, что только пошло на пользу.
   К сожалению, менять Вита не имело смысла: почти все в Колонии были одинаково умными и однообразно толковыми, однако, в решении лишь недвусмысленных задач. Близнецы были выше большинства. Только Бару и Герию было под силу оперировать своими знаниями, выделять единственно верное из множеств и принимать компромиссные решения.
   И напрасно Бар укорял Конструктора в отсутствии у него достойных учеников. Сам Конструктор знал, что только один из близнецов сможет стать ему заменой и верным продолжателем Программы, ее главной сути создания человека. И, скорее всего, новым Конструктором станет Герий предпоследняя модель, потому и передал ему Конструктор как завещание свои мысли о неопределенности.
   Но почему так настойчив Бар в своем желании изолировать Оранжевого от общества? Что это, действительно отрицание жизнеспособности новой модели, или опасение за лидерство в Колонии? Однако никто всерьез не принимает Оранжевого, да и сам он не подает к тому поводов, чего же тогда бояться?..
   Вит не заставил себя долго ждать, похоже, он нарочно отирался вблизи телекамер, чтобы показать свое рвение к исполнению поручений Конструктора. Его круглое добродушное лицо во весь экран просияло простецкой улыбкой: он явно был очень доволен, что Конструктор вспомнил о нем.
   Непонятно отчего, Конструктор почувствовал вдруг острое отвращение к дежурной улыбке своего помощника, к его подобострастию, к нему самому. Наверное, потому, что не увидел Конструктор мысли за улыбкой. Нет забот, вызываемых умом, нет и сомнений...
   - Где Оранжевый, Вит?
   - На побережье, - с безмятежной улыбкой на лице, благодушно отозвался помощник. Мол, где же еще быть этому чудику.
   - Чем занимается?
   - Оранжевый? - переспросил Вит, будто речь шла еще о ком-то. - Мне его занятие непонятно.
   "Непонятно" - и все, будто за этим словом и не должно ничего следовать. Вит как бы застраховался словом от понимания, воздвиг непроницаемый барьер перед осмыслением.
   - Разыщи Оранжевого и наведи на него камеру, - отвернувшись от экрана, чтобы не видеть больше слащавого лица помощника, недовольным голосом проговорил Конструктор.
   Он не сразу отыскал на панораме побережья, что давал ему Вит, маленькую яркую точку на сером фоне.
   - Прибавь усиление! - раздраженно приказал он, когда понял, что Вит не додумается сделать этого сам.
   Оранжевый сидел возле самой линии прибоя. Серые ленивые волны размеренно и методично подкатывались к его ногам, пытались достать до кучки камней, сложенной им между ступнями. Видимо, и они хотели узреть что-то такое, что обнаружил Оранжевый в простых камнях, которые море лизало сотни лет, не находя в них ничего. Но им никогда не дотянуться до кучки, потому что у вибраторов, создающих волнение, однажды и навсегда заданы ритм и амплитуда.
   Оранжевый играл камешками. Ни один житель Станции никогда не позволил бы себе такого пустого времяпрепровождения. Ведь игра не относилась к разряду работы. И если кто играл в детстве, то это лишь для приобретения необходимых для будущей работы навыков, потому и игры были взрослыми...