Носов Николай Николаевич. Витя Малеев в школе и дома

   — Не могу я стоять спокойно, — ответил Шишкин. — Я люблю играть в баскетбол, потому что там можно каждому бегать по всему полю и никакого вратаря не полагается и к тому же все могут хватать мяч руками. Вот давайте организуем баскетбольную команду.
   Шишкин начал рассказывать о том, как нужно играть в баскетбол, и, по его словам, эта игра была не хуже футбола.
   — Надо поговорить с нашим преподавателем физкультуры, — сказал Юра. — Может быть, он поможет нам оборудовать площадку для баскетбола.
   Когда мы подошли к скверу, где нужно было поворачивать на нашу улицу, Шишкин вдруг остановился и закричал:
   — Батюшки! Я ведь свою куртку на футбольном поле забыл!
   Он повернулся и бросился бегом назад. Удивительный это был человек! Вечно с ним случались какие-нибудь недоразумения. Бывают же такие люди на свете!
   Домой я вернулся в девятом часу. Мама стала бранить меня за то, что я задержался так поздно, но я сказал, что ещё не поздно, потому что теперь уже осень, а осенью всегда темнеет раньше, чем летом, и если бы это было летом, то никому не показалось бы, что уже поздно, потому что летом дни гораздо длиннее, и в это время было бы ещё светло, и всем казалось бы, что ещё рано.
   Мама сказала, что у меня вечно какие-нибудь отговорки, и велела делать уроки. Я, конечно, засел за уроки. То есть я засел за уроки не сразу, так как я очень устал на футболе и мне хотелось немножечко отдохнуть.
   — Чего же ты не делаешь уроки? — спросила Лика. — Ведь твой мозг, наверно, давно отдохнул.
   — Я сам знаю, сколько нужно моему мозгу отдыхать! — ответил я.
   Теперь я уже не мог тут же сесть за уроки, чтоб Лика не вообразила, будто это она меня заставила заниматься. Поэтому я решил ещё немножечко отдохнуть и стал рассказывать про Шишкина, какой он растяпа и как он забыл на футбольном поле свою куртку. Скоро пришёл с работы папа и стал рассказывать, что их завод получил заказ на изготовление новых машин для Куйбышевского гидроузла, и я снова не мог делать уроки, потому что мне интересно было послушать.
   Мой папа работает на сталелитейном заводе модельщиком. Он делает модели. Что такое модель, наверно, никто не знает, а я знаю. Чтоб отлить какую-нибудь деталь для машины из стали, всегда нужно сделать сначала такую же деталь из дерева, и вот такая деревянная деталь называется моделью. Для чего нужна модель? А вот для чего: модель возьмут, поставят в опоку, то есть в такой вроде железный ящик, только бездна, потом насыплют в опоку земли, и, когда модель вынут, в земле получается углубление по форме модели. В это углубление заливают расплавленный металл, и когда металл застынет, то получится деталь, точно такая же по форме, как была модель. Когда на завод приходит заказ на новые детали, инженеры чертят чертежи, а модельщики делают по этим чертежам модели. Конечно, модельщик должен быть очень умным, потому что он по простому чертежу обязан понять, какую нужно делать модель, а если он сделает модель плохо, то по ней нельзя будет отливать детали. Мой папа очень хороший модельщик. Он даже придумал электрический лобзик, чтоб выпиливать из дерева разные мелкие части. А теперь он изобретает шлифовальный прибор для шлифовки деревянных моделей. Раньше шлифовали модели вручную, а когда папа сделает такой прибор, все модельщики будут шлифовать модели этим прибором. Когда папа приходит с работы, он всегда сначала отдохнёт немного, а потом садится за чертежи для своего прибора или читает книжки, чтоб узнать, как что нужно сделать, потому что это не такая простая вещь — самому придумывать шлифовальный прибор.
   Папа поужинал и засел за свои чертежи, а я засел делать уроки. Сначала я выучил географию, потому что она самая лёгкая. После географии я взялся за русский язык. По русскому языку нужно было списать упражнение и подчеркнуть о словах корень, приставку и окончание. Корень — одной чертой, приставку — двумя, а окончание — тремя. Потом я выучил английский язык и взялся за арифметику. На дом была задана такая скверная задача, что я никак не мог догадаться, как её решить. Я сидел целый час, пялил глаза в задачник и изо всех сил напрягал мозг, но ничего у меня не выходило. Вдобавок мне страшно захотелось спать. В глазах у меня щипало, будто мне кто-нибудь в них песку насыпал.
   — Довольно тебе сидеть, — сказала мама, — пора спать ложиться. У тебя глаза уже сами собой закрываются, а ты все сидишь!
   — Что же я, с несделанной задачей завтра в школу приду? — скачал я.
   — Днём надо заниматься, — ответила мама. — Нечего приучаться по ночам сидеть! От таких занятий никакого толку не будет. Ты все равно уже ничего не соображаешь.
   — Вот и пусть сидит, — сказал папа. — Будет знать в другой раз, как уроки на ночь откладывать.
   И вот я сидел и перечитывал задачу до тех пор, пока буквы в задачнике не стали кивать, и кланяться, и прятаться друг за дружку, словно играли в жмурки. Я протёр глаза, снова стал перечитывать задачу, но буквы не успокоились, а даже почему-то стали подпрыгивать, будто затеяли игру в чехарду.
   — Ну, что там у тебя не получается? — спросила мама.
   — Да вот, — говорю, — задача попалась какая-то скверная.
   — Скверных задач не бывает. Это ученики бывают скверные.
   Мама прочитала задачу и принялась объяснять, но я почему-то ничего не мог понять.
   — Неужели вам в школе не объясняли, как делать такие задачи? — спросил папа.
   — Нет, — говорю, — не объясняли.
   — Удивительно! Когда я учился, нам учительница всегда объясняла сначала в классе, а потом задавала на дом.
   — Так то, — говорю, — когда ты учился, а нам Ольга Николаевна ничего не объясняет. Все только спрашивает и спрашивает.
   — Не понимаю, как это вас учат!
   — Вот так, — говорю, — и учат.
   — А что вам рассказывала Ольга Николаевна в классе?
   — Ничего не рассказывала. Мы решали на доске задачу.
   — Ну-ка, покажи, какую задачу.
   Я показал задачу, которую списал в тетрадь.
   — Ну вот, а ты тут ещё на учительницу наговариваешь! — воскликнул пала. — Это ведь такая же задача, как на дом задана! Значит, учительница объясняла, как решать такие задачи.
   — Где же, — говорю, — такая? Там про плотников, которые строили дом, а здесь про каких-то жестянщиков, которые делали ведра.
   — Эх, ты! — говорит папа. — В той задаче нужно было узнать, во сколько дней двадцать пять плотников построят восемь домов, а в этой нужно узнать, во сколько шесть жестянщиков сделают тридцать шесть вёдер. Обе задачи решаются одинаково.
   Папа принялся объяснять, как нужно сделать задачу, но у меня уже все в голове спуталось, и я совсем ничего не понимал.
   — Экий ты бестолковый! — рассердился наконец папа. — Ну разве можно таким бестолковым быть!
   Мой папа совсем не умеет объяснять задачи. Мама говорит, что у него нет никаких педагогических способностей, то есть он не годится в учителя. Первые полчаса он объясняет спокойно, а потом начинает нервничать, а как только он начинает нервничать, я совсем перестаю соображать и сижу на стуле, как деревянный чурбан.
   — Но что же тут непонятного? — говорит папа. — Кажется, все понятно.
   Когда папа видит, что на словах никак не может объяснить, он берет лист бумаги и начинает писать.
   — Вот, — сказал он. — Ведь это все просто. Смотри, какой будет первый вопрос.
   Он записал вопрос на бумажке и сделал решение.
   — Это понятно тебе?
   По правде сказать, мне совсем ничего не было понятно, но я до смерти уже хотел спать и поэтому сказал:
   — Понятно.
   — Ну вот, наконец-то! — обрадовался папа — Думать надо как следует, тогда всё будет попятно. Он решил на бумажке второй вопрос:
   — Понятно?
   — Понятно, — говорю я.
   — Ты скажи, если непонятно, я ещё объясню.
   — Нет, понятно, понятно.
   Наконец он сделал последний вопрос. Я списал задачу начисто в тетрадку и спрятал в сумку.
   — Кончил дело — гуляй смело, — сказала Лика.
   — Ладно, я с тобой завтра поговорю! — проворчал я и пошёл спать.
 

Глава третья

   За лето нашу школу отремонтировали. Стены в классах за ново побелили, и были они такие чистенькие, свежие, без единого пятнышка, просто любо посмотреть. Всё было как новенькое. Приятно всё-таки заниматься в таком классе! И светлей кажется, и привольней, и даже, как бы это сказать, на душе веселей.
   И вот на следующий день, когда я пришёл в класс, то увидел, что на стене рядом с доской нарисован углём морячок. Он был в полосатой тельняшке, брюки клёш развевались по ветру, на голове — бескозырка, во рту — трубка, и дым из неё кольцами поднимался кверху, как из пароходной трубы. У морячка был такой залихватский вид, что на него нельзя было без смеха смотреть.
   — Это Игорь Грачев нарисовал, — сообщил мне Вася Ерохин. — Только, чур, не выдавать!
   — Зачем же мне выдавать? — говорю я. Ребята сидели за партами, любовались морячком, посмеивались и отпускали разные шуточки:
   — Морячок с нами будет учиться! Вот здорово! Перед самым звонком прибежал в класс Шишкин.
   — Видел морячка? — говорю я и показываю на стену. Он взглянул на него.
   — Это Игорь Грачев нарисовал, — сказал я. — Только не выдавать.
   — Ну ладно, сам знаю! Ты по русскому упражнение сделал?
   — Конечно, сделал, — ответил я. — Что же я, с несделанными уроками буду в класс приходить?
   — А я, понимаешь, не сделал. Не успел, понимаешь. Дай списать.
   — Когда же ты будешь списывать? — говорю я. — Скоро урок начнётся.
   — Ничего. Я во время урока спишу. Я дал ему тетрадку по русскому языку, и он начал списывать.
   — Послушай, — говорит. — А зачем ты в слове «светлячок» приставку одной чертой подчеркнул? Корень одной чертой надо подчёркивать.
   — Много ты понимаешь! — говорю я. — Это и есть корень!
   — Что ты! «Свет» — корень? Разве корень бывает впереди слова? Где тогда, по-твоему, приставка?
   — А приставки нет в этом слове.
   — Разве так бывает, чтобы приставки не было?
   — Конечно, бывает.
   — То-то я ломал вчера голову: приставка есть, корень есть, а окончания не получается.
   — Эх, ты! — говорю я. — Мы ведь это ещё в третьем классе проходили.
   — Да я уж не помню. Значит, у тебя тут все правильно? Я так и спишу.
   Я хотел рассказать ему, что такое корень, приставка и окончание, но тут прозвонил звонок и в класс вошла Ольга Николаевна. Она сразу увидела на стене морячка, и лицо у неё сделалось строгое.
   — Это что ещё за художества? — спросила она и обвела весь класс взглядом. — Кто это нарисовал на стене? Все ребята молчали.
   — Тот, кто испортил стену, должен встать и признаться, — сказала Ольга Николаевна.
   Все сидели молча. Никто не вставал и не признавался. Брови у Ольги Николаевны нахмурились.
   — Разве вы не знаете, что класс надо в чистоте держать? Что будет, если каждый станет рисовать на стенах? Самим ведь неприятно в грязи сидеть. Или, может быть, вам приятно?
   — Нет, нет! — раздалось несколько нерешительных голосов.
   — Кто же это сделал? Все молчали.
   — Глеб Скамейкин, ты староста класса и должен знать, кто это сделал.
   — Я не знаю, Ольга Николаевна. Когда я пришёл, морячок уже был на стене.
   — Удивительно! — сказала Ольга Николаевна. — Кто-нибудь да нарисовал же его. Вчера стена была чистая, я последней уходила из класса. Кто сегодня пришёл в класс первым?
   Никто из ребят не признавался. Каждый говорил, что он пришёл, когда в классе было уже много ребят.
   Пока шёл разговор об этом, Шишкин старательно списывал упражнение в свою тетрадь. Кончил он тем, что посадил в моей тетради кляксу и отдал тетрадь мне.
   — Что же это такое? — говорю я. — Брал тетрадь без кляксы, а отдаёшь с кляксой!
   — Я ведь не нарочно посадил кляксу.
   — Какое мне дело, нарочно или не нарочно! Зачем мне в тетради клякса?
   — Как же я отдам тебе тетрадь без кляксы, когда уже есть клякса? В другой раз будет без кляксы. — В какой, — говорю, — другой раз?
   — Ну, в другой раз, когда буду списывать.
   — Так ты что, — говорю, — каждый раз у меня собираешься списывать?
   — Зачем каждый раз? Иногда только.
   На этом разговор кончился, потому что как раз в это время Ольга Николаевна вызвала Шишкина к доске и велела решать задачу про маляров, которые красили в школе стены, и нужно было узнать, сколько школа израсходовала денег на окраску всех классов и коридоров.
   «Ну, — думаю, — пропал бедный Шишкин! На доске задачу решать — это тебе не с чужой тетрадки списывать!»
   К моему удивлению, Шишкин очень хорошо справился с задачей. Правда, решал он её долго, до конца урока, потому что задача была длинная и довольно трудная.
   Мы все, конечно, догадались, что Ольга Николаевна нарочно задала нам такую задачу, и чувствовали, что на этом дело не кончится. На последнем уроке к нам в класс пришёл директор школы Игорь Александрович. С виду Игорь Александрович совсем не сердитый. Лицо у него всегда спокойное, голос тихий и даже какой-то добрый, но я лично всегда побаиваюсь Игоря Александровича, потому что он очень большой. Ростом он с моего папу, только ещё повыше, пиджак у него широкий, просторный, застёгивается на три пуговицы, а на носу очки.
   Я думал, что Игорь Александрович раскричится па нас, но он спокойно рассказал нам, сколько государство тратит денег на обучение каждого ученика и как важно хорошо учиться и беречь школьное имущество и самоё школу. Он сказал, что тот, кто портит школьное имущество и стены, наносит ущерб народу, потому что все средства на школы даёт народ. Под конец Игорь Александрович сказал:
   — Тот, кто нарисовал на стенке, наверно, не хотел нанести ущерб школе. Если он чистосердечно признается, то докажет, что он человек честный и сделал это не подумавши.
   На меня очень подействовало все, что сказал Игорь Александрович, и я думал, что Игорь Грачев тут же встанет и признается, что это сделал он, но Игорю, видно, вовсе не хотелось доказывать, что он честный человек, и он молча сидел за своей партой. Тогда Игорь Александрович сказал, что тому, кто разрисовал стену, наверно, стыдно признаться сейчас, но пусть он подумает над своим поступком, а потом наберётся смелости и придёт к нему в кабинет.
   После уроков председатель совета нашего пионеротряда Толя Дёжкин подошёл к Грачеву и сказал:
   — Эх, ты! Кто тебя просил стену портить? Видишь, что вышло!
   Игорь развёл руками:
   — Да я что? Я разве хотел?
   — Зачем же нарисовал?
   — Сам не знаю. Взял и нарисовал не подумавши.
   — «Не подумавши»! Из-за тебя пятно на всём классе.
   — Почему на всём классе?
   — Потому что на каждого могут подумать.
   — А может, это кто-нибудь из другого класса к нам забежал и нарисовал.
   — Смотри, чтоб этого больше не было, — сказал Толя.
   — Ладно, ребята, я больше не буду, я ведь так только — хотел попробовать, — оправдывался Игорь.
   Он взял тряпку и принялся стирать морячка со стены, но от этого получилось только хуже. Морячок всё-таки был виден, а вокруг него образовалось большущее грязное пятно. Тогда ребята отняли у Игоря тряпку и не позволили больше размазывать грязь по стене.
   После школы мы снова пошли играть в футбол и играли опять до темноты, а когда пошли домой, Шишкин затащил меня к себе. Оказалось, что он живёт на той же улице, что и я, в небольшом деревянном двухэтажном домике, совсем недалеко от нас. На нашей улице псе дома большие, четырехэтажные и пятиэтажные, как наш. Я давно уже думал: что это за люди, которые живут в таком маленьком деревянном доме? А вот теперь, оказывается, здесь жил как раз Шишкин.
   Мне не хотелось идти к нему, потому что уже было поздно, по он сказал:
   — Понимаешь, меня дома станут ругать за то, что я так долго играл, а если ты придёшь, меня не так будут ругать.
   — Меня ведь тоже будут ругать, — говорю я.
   — Ничего. Если хочешь, зайдём сначала ко мне, а потом вместе зайдём к тебе, вот и тебя не будут ругать и меня тоже.
   — Ну хорошо, — согласился я.
   Мы вошли в парадное, поднялись по скрипучей деревянной лестнице с щербатыми перилами, и Шишкин постучал в дверь, обитую чёрной клеёнкой, из-под которой в некоторых местах виднелись клочья рыжего войлока.
   — Что же это такое, Костя! Где ты пропадаешь так поздно? — спросила его мать, открывая нам дверь.
   — Вот познакомься, мама, это мой школьный товарищ, Малеев. Мы с ним за одной партой сидим.
   — Ну заходите, заходите, — сказала мать уже не таким строгим голосом.
   Мы вошли в коридор.
   — Батюшки! Где же вы извозились так? Вы только на себя посмотрите!
   Я посмотрел на Шишкина. Лицо у него было все красное. По щекам и по лбу шли какие-то грязные разводы. Кончик носа был чёрный. Наверно, и я был не лучше, потому что мне попало мячом в лицо. Шишкин толкнул меня локтем:
   — Пойдём умоемся, а то тебе достанется, если ты в таком виде домой явишься.
   Мы вошли в комнату, и он познакомил меня со своей тётей:
   — Тётя Зина, вот это мой школьный товарищ, Малеев. Мы в одном классе учимся.
   Тётя Зина была совсем молодая, и я сначала даже принял её за старшую сестру Шишкина, но она оказалась не сестра вовсе, а тётя. Она смотрела на меня с усмешкой. Наверно, я очень смешной был, потому что грязный. Шишкин толкнул меня в бок. Мы пошли к умывальнику и принялись умываться.
   — Ты зверей любишь? — спрашивал меня Шишкин, пока я намыливал лицо мылом.
   — Смотря каких, — говорю я. — Если таких, как тигры или крокодилы, то не люблю. Они кусаются.
   — Да я не про таких зверей спрашиваю. Мышей любишь?
   — Мышей, — говорю, — тоже не люблю. Они портят вещи: грызут все, что ни попадётся.
   — И ничего они не грызут. Что ты выдумываешь?
   — Как — не грызут? Один раз они у меня даже книжку на полке изгрызли.
   — Так ты, наверно, не кормил их?
   — Вот ещё! Стану я мышей кормить!
   — А как же! Я каждый день их кормлю. Даже дом им выстроил.
   — С ума, — говорю, — сошёл! Кто же мышам дома строит?
   — Надо же им где-нибудь жить. Вот пойдём посмотрим мышиный дом.
   Мы кончили умываться и пошли на кухню. Там под столом стоял домик, склеенный из пустых спичечных коробков, со множеством окон и дверей. Какие-то маленькие белые зверушки то и дело вылезали из окон и дверей, ловко карабкались по стенам и снова залезали обратно в домик. На крыше домика была труба, а из трубы выглядывала точно такая же белая зверушка.
   Я удивился.
   — Что это за зверушки? — спрашиваю.
   — Ну, мыши.
   — Так мыши ведь серые, а эти какие-то белые.
   — Ну, это и есть белые мыши. Что ты, никогда белых мышей не видел?
   Шишкин поймал мышонка и дал мне подержать. Мышонок был белый-пребелый, как молоко, только хвост у него был длинный и розовый, как будто облезлый. Он спокойно сидел у меня на ладони и шевелил своим розовым носиком, как будто нюхал, чем пахнет воздух, а глаза у него были красные, точно коралловые бусинки.
   — У нас в доме белые мыши не водятся, у нас только серые, — сказал я.
   — Да они ведь в домах не водятся, — засмеялся Шишкин. — Их покупать надо. Я купил в зоомагазине четыре штуки, а теперь видишь, сколько их расплодилось. Хочешь, подарю тебе парочку?
   — А чем их кормить?
   — Да они всё едят. Крупой можно, хлебом, молоком.
   — Ну ладно, — согласился я.
   Шишкин разыскал где-то картонную коробочку, посадил в неё двух мышей и сунул коробку в карман.
   — Я их сам понесу, а то ты, по неопытности, раздавишь, — сказал он.
   Мы стали натягивать куртки, чтоб идти ко мне.
   — Куда это ты снова собираешься? — спросила Костю мама.
   — Я сейчас вернусь, только на минутку зайду к Вите, я обещал ему.
   Мы вышли на улицу и через минуту уже были у меня. Мама увидела, что я не один пришёл, и не стала бранить меня за то, что я поздно вернулся.
   — Это мой школьный товарищ, Костя, — сказал я ей.
   — Ты новичок, Костя? — спросила мама.
   — Да, я только в этом году поступил.
   — А до этого где учился?
   — В Нальчике. Мы жили там, а потом тётя Зина окончила десятилетку и захотела поступить в театральное училище, тогда мы переехали сюда, потому что в Нальчике театрального училища нет.
   — А где тебе больше нравится: здесь или в Нальчике?
   — В Нальчике лучше, а здесь тоже хорошо. И ещё мы жили в Краснозаводске, там тоже было хорошо.
   — Значит, у тебя хороший характер, раз тебе везде хорошо.
   — Нет, у меня плохой характер. Мама говорит, что я слабохарактерный и ничего не добьюсь в жизни.
   — Почему же мама так говорит?
   — Потому что я никогда вовремя уроков не делаю.
   — Значит, ты такой, как наш Витя. Он тоже не любит делать вовремя уроки. Вам надо взяться вместе и переделать свой характер.
   В это время пришла Лика, и я сказал:
   — А это вот, познакомься, моя сестра Лика.
   — Здравствуйте! — сказал Шишкин.
   — Здравствуйте! — ответила Лика и стала разглядывать его, будто он был не простой мальчишка, а какая-нибудь картина на выставке.
   — А у меня сестры нет, — сказал Шишкин. — И брата у меня нет. Никого у меня нет, я совсем одинокий.
   — А вы хотели бы, чтоб у вас была сестра или брат? — спросила Лика.
   — Хотел бы. Я делал бы для них игрушки, дарил бы им зверей, заботился бы о них. Мама говорит, что я беззаботный. А почему я беззаботный? Потому что мне не о ком заботиться.
   — А вы о маме заботьтесь.
   — Как же о ней заботиться? Она как уедет на работу, так её ждёшь, ждёшь — вечером придёт, а потом вдруг и вечером уедет.
   — А кем ваша мама работает?
   — Моя мама шофёр, на автомобиле ездит.
   — Ну, вы о себе заботьтесь, вашей маме было бы легче.
   — Это я знаю, — ответил Шишкин.
   — А вы свою куртку нашли? — спросила Лика.
   — Какую куртку? Ах, да! Нашёл, конечно, нашёл. Она так и лежала на футбольном поле, где я оставил.
   — Вы так когда-нибудь простудитесь, — сказала Лика.
   — Нет, что вы!
   — Конечно, простудитесь. Забудете зимой где-нибудь шапку или пальто.
   — Нет, пальто я не забуду… Вы мышей любите?
   — Мышей… м-м-м, — замялась Лика.
   — Хотите, подарю вам парочку?
   — Нет, что вы!
   — Они очень хорошие, — сказал Шишкин и вынул из кармана коробку с белыми мышами.
   — Ой, какие хорошенькие! — завизжала Лика.
   — Что ж ты ей моих мышей даришь? — испугался я. — Сначала подарил мне, а теперь ей!
   — Да я ей только показываю этих, а подарю других, у меня ведь ещё есть, — сказал Шишкин. — Или, если хочешь, подарю ей этих, а тебе других подарю.
   — Нет, нет, — сказала Лика, — пусть эти Витины будут.
   — Ну хорошо, я вам завтра других принесу, а этих вы только посмотрите.
   Лика протянула руки к мышам:
   — А они не кусаются?
   — Что вы! Совсем ручные.
   Когда Шишкин ушёл, мы с Ликой взяли коробку из-под печенья, прорезали в ней окна и дверцы и посадили в неё мышей. Мышки выглядывали из окон, и на них было очень интересно смотреть.

* * *

   За уроки я опять принялся поздно. По своему обыкновению, я сделал сначала то, что было полегче, а после всего принялся делать задачу по арифметике. Задача опять оказалась трудная. Поэтому я закрыл задачник, сложил все книжки в сумку и решил на другой день списать задачу у кого-нибудь из товарищей. Если бы я стал решать задачу сам, то мама увидела бы, что я до сих пор не сделал уроки, и стала бы упрекать меня, что я откладываю уроки на ночь, папа взялся бы объяснять мне задачу, а зачем мне отрывать его от работы! Пусть лучше чертит чертежи для своего шлифовального прибора или обдумывает, как лучше сделать какую-нибудь модель. Для него ведь все это очень важно.
   Пока я делал уроки, Лика положила в мышиный домик ваты, чтобы мышки могли устроить себе гнёздышко, насыпала им крупы, накрошила хлеба и поставила маленькое блюдечко с молоком. Если заглянуть в окошечко, можно видеть, как мышки сидят в домике и жуют крупу. Иногда какая-нибудь мышка садилась па задние лапки, а передними начинала умываться. Вот умора! Она так быстро тёрла лапками свою рожицу. что нельзя было без смеха смотреть. Лика всё время сидела перед домиком, заглядывала в окно и смеялась.
   — Какой у тебя хороший товарищ, Витя! — сказала она, когда я подошёл посмотреть.
   — Это Костя-то? — говорю я.
   — Ну да.
   — Чем же он такой хороший?
   — Вежливый. Так хорошо разговаривает. Даже со мной поговорил.
   — Отчего же ему не поговорить с тобой?
   — Ну, я ведь девчонка.
   — Что ж, если девчонка, так и разговаривать с ней нельзя?
   — А другие ребята не разговаривают. Гордятся, наверно. Ты с ним дружи.
   Я хотел ей сказать, что Шишкин не такой уж хороший, что он уроки списывает и мне в тетради даже посадил кляксу, но я почему-то сказал:
   — Будто я сам не знаю, что он хороший! У нас в классе все ребята хорошие.

Глава четвёртая

   Прошло дня три, или четыре, или, может быть, пять, сейчас уже не помню точно, и вот один раз на уроке наш редактор Серёжа Букатин сказал:
   — Ольга Николаевна, у нас в редколлегии никто не умеет хорошо рисовать. В прошлом году всегда рисовал Федя Рыбкин, а теперь совсем некому, и стенгазета получается неинтересная. Надо нам выбрать художника.
   — Художником надо выбирать того, кто умеет хорошо рисовать, — сказала Ольга Николаевна. — Давайте сделаем так: пусть каждый принесёт завтра свои рисунки. Вот мы и выберем, кто лучше рисует.