Илья Новак
Ради всех грехов мира

 

   Человек упал из облаков. Зацепив такелаж, прокатился по наклонной крыше штурманской рубки и свалился на палубу. Он сильно ударился головой. Некоторое время лежал неподвижно, наконец пришел в себя, попытался встать – и не смог.
   Сквозь разрыв в облаках на палубу легли косые солнечные лучи. Человек содрогнулся, упираясь в доски ладонями, кое-как выпрямился и замер на широко расставленных ногах. Посмотрел влево, вправо. Лицо его исказилось от ужаса и непонимания.
   Круглое и яркое вверху было солнцем, а темное и твердое под ногами – досками, но он не помнил своего имени!
   Часть названий осталась, а вот имена исчезли. Он – человек. Мужчина. Но имя?..
   Кто я? Первые Духи, да кто же я?! Где нахожусь? Что вокруг?
   Вскрикнув, он посмотрел вверх. Там была лишь сплошная рыхлая белизна. Дул сильный ветер, облака бурлили. Вот у горизонта образовался разрыв, мелькнул красный шар – солнце садилось.
   Он что, свалился сюда прямо с неба? Но как такое может быть? Ради всех грехов мира! – он не помнил, что за пространство вокруг, как оно организовано, какими законами управляется, но… Но не мог же он ходить по небесам!
   Мужчина понимал, что стоит посреди палубы, впереди нос судна, а сзади корма, вверху облака… а теперь из них медленно опускается массивная штуковина, название которой… название… Вот, скажем, «штука», «штуковина» – ведь он знает это слово и понимает, что так можно определить некий непонятный предмет – но почему же он не помнит название этого предмета, что плывет над ним, задевая мачтами облачный слой? Почему он знает, что под ногами палуба, над головой небо, а скайва, которая… Скайва!
   Ныло плечо, голова кружилась. Это хорошо. Значит, он помнит про «плечо» и про «голову» и знает, что такое боль. А это? Серое, мягкое, ворсистое, наверное, теплое… одежда… штаны! И рубаха, рубаха на нем, точно, а под рубахой – загорелая грудь в бесчисленных шрамах.
   Среднего роста, обычной внешности крепкий темноволосый мужчина стоял, качаясь, посреди накрененной палубы небольшого дорингера. Карие глаза его были выпучены. Он тихо застонал, пытаясь справиться даже не со страхом – с недоумением настолько огромным, что рассудок не мог вместить его. К этому примешивалась обида, неясное ощущение, что его обманули, кто-то сыграл с ним жестокую шутку, лишил чего-то неимоверно важного и бросил сюда… Зачем? Он не ведал, что было еще совсем недавно, прямо перед тем мгновением, как он осознал, что стоит на палубе.
   Тем временем вынырнувшая из облаков скайва отставала, собираясь, видимо, вновь погрузиться в облачный слой.
   – Эй! – просипел мужчина, сам не понимая, к кому обращается, то ли к тем, кто остался на скайве, то ли к команде дорингера.
   Дорингер? Почему он решил, что это так называется?
   Он прищурился. Да потому что дорингер – небольшой грузовой корабль на одной емкости, а скайва – здоровенная трехмачтовая посудина с хорошим вооружением, и емкостей у нее две.
   Мужчина пошел к краю палубы. Его тошнило, кружилась голова.
   – Есть кто живой? – прохрипел он.
   Дойдя до ограждения, ухватился за планширь и глянул вниз. Там, почти целиком скрытый бортом, тянулся покатый бок надувной емкости, перехваченной сетью тонких канатов. И земля – далеко-далеко, бледно-зеленая, плоская: с такой высоты не видны возвышенности и низины.
   Команда малого эфироплана состоит обычно из десятка человек. Где же они?
   – Есть кто? – повторил мужчина.
   Тем временем на скайве поняли, что произошло. Отсюда он не мог видеть, как по палубе забегали матросы, как шевельнулись треугольные плоскости торчащих по бокам горизонтальных килей. Нос эфироплана начал опускаться.
   Мужчина добрался до бака, обнаружил лежащий у штурвала труп, метнулся к корме – там, пригвожденный к планширю железным крюком с болтающимся обрывком веревки, висел еще один мертвец. Судя по одежде, обычные матросы.
   Он забегал по палубе, пытаясь хоть что-нибудь понять. Его сбросили со скайвы, и он свалился на дрейфующий эфироплан? Какая невероятная случайность: упасть точно на палубу небольшого суденышка, которое в этот момент ветра проносили внизу!
   Но что он делал на скайве, почему его столкнули вниз? Мужчина сжал зубы, напрягся так, что в ушах загудело, пытаясь всколыхнуть память, поднять из ее глубин воспоминания о прошлом. Нет – удар выбил из головы все, что было раньше. Многие слова он помнил, они всплывали, как пузыри из озера грязи, когда взгляд падал на соответствующий предмет. Но события, те жизненные коллизии, которые привели его на палубу дорингера, – все исчезло.
   Главное – он так и не вспомнил своего имени!
   Тем временем скайва – пара стянутых канатной сетью емкостей, на которых покоился деревянный корпус, – снижалась. Корпус состоял из палубы и широких вертикальных бортов, емкости были накрыты ими, будто крышкой в форме узкого треугольника. Вдоль нижнего края бортов тянулся ряд железных щитов-противовесов, не позволяющих эфироплану перевернуться. Сзади, похожая на рыбий хвост, виднелась плоскость вертикального киля, горизонтальные же были торчащими по бокам плавниками. Большой эфироплан напоминал плывущую под облаками рыбу с двумя сросшимися брюхами-емкостями. И он приближался наискось сверху, уже видны были жерла огнестрелов на его носу…
   Огнестрелы!
   Мужчина влетел в штурманскую рубку и схватился за рычаг. Если уходить к земле, скайва неминуемо нагонит; оставался другой маневр, очень рискованный. Он рывком потянул рычаг, под палубой затрещали тросы. Бортовые кили сдвинулись. Нос дорингера приподнялся, палуба накренилась назад.
   Покинув рубку, беглец направился к штурвалу, и тут нос скайвы окутался дымом. Прозвучал отдаленный грохот, что-то темное со свистом пронеслось мимо эфироплана. Мужчина, согнувшись и прижав ладони к ушам, брел дальше. Второе каменное ядро врезалось в штурманскую рубку, разворотив крышу, упало внутри. Дорингер качнулся, громко скрипнули ванты.
   Прижавшись к штурвалу, мужчина оглянулся. На скайве наконец сообразили, каким способом беглец собирается скрыться, и повернули «плавники». Большой эфироплан выровнялся. Это был самый опасный момент – оба корабля оказались на одной высоте. Команда скайвы лихорадочно перезаряжала носовые огнестрелы.
   Вцепившись в штурвал, мужчина наблюдал за врагами. На мачте преследователей развевался флаг, золотое на красном, цвета солнца и крови. Матросы закатывали ядра в жерла огнестрелов, другие засыпали в камеры горючий песок. На шканцах женщина в длинных светлых одеждах что-то кричала беглецу, делала какие-то знаки, показывала рукой вниз.
   Дорингер приближался к облакам, скайва плыла за ним. Загрохотали огнестрелы. Беглец присел, зажмурившись, – он не хотел умирать.
   Одно ядро пробило корму и с треском завращалось под палубой. Второе пронеслось почти впритирку к боку емкости. Эфироплан закачался.
   Женщина кричала, матросы перезаряжали огнестрелы. Дорингер приблизился к облачному слою: прямо над собой мужчина видел плотную пуховую массу. Конец мачты погружался в нее, будто вспарывая гигантское мягкое брюхо. Скайва начала разворачиваться носом вверх, плывя наискось к облакам, – но она была слишком громоздка, чтобы быстро совершить необходимый маневр и нагнать дорингер.
   Вскоре тот целиком погрузился в облака. Через какое-то время скайва тоже исчезла в них. Наблюдатели на мачтах различили смутную тень среди бушующих белых хлопьев, эфироплан поплыл следом, но тень исчезла и больше не появлялась – теперь ветра могли понести беглеца в любую сторону. Скайве пришлось опуститься. Она начала барражировать между землей и небом, дожидаясь, когда малый эфироплан вновь вынырнет из облаков. Несколько матросов постоянно сидели в корзинах на мачтах, пытаясь разглядеть силуэт дорингера в сгущающихся сумерках.
   На дорингере было несколько мертвецов, но никого живого. И трюм пуст – судя по обломкам ящиков и вывороченному люку, его содержимое выносили в спешке.
   Беглец решил, что это торговый корабль, на который напали пираты. Взяли на абордаж – так это называется? Они захватили дорингер, часть команды убили, часть сбросили вниз. Очистили трюм и бросили эфироплан на произвол судьбы.
   В каюте капитана он замер перед висящей на стене картиной в грубой деревянной раме. На холсте было изображение спины, шеи и затылка человека – от поясницы до макушки. В верхней части шеи художник нарисовал что-то серебристое, напоминающее чечевичное зернышко, из которого сквозь голову прорастало дерево: ствол, в области затылка разветвляющийся на множество серебряных веточек; все более тонкие, они опутывали мозг… а вернее, нарисовано было так, будто деревце проросло внутри мозга.
   Беглец отвернулся. Он не понимал, что означает картина, но от ее вида заломило темя.
   Он обыскал каюту, нашел несколько медяков в холщовом мешочке, не замеченном грабителями, и судовой журнал в ящике стола. Стал листать его, ведя пальцем по столбикам цифр и слов. Этот язык он знал. Обычный журнал, ничего особенного – принятый товар, выгруженный товар, суммы. Беглец увидел карту и впился в нее взглядом, пытаясь отыскать название… или имя? Он видел стрелки воздушных течений, очертания земель и слова: Брита, Либерачи, Консуэл. Но как называется этот мир? Ради всех грехов! – почему после падения и удара его сознание удержало в себе многие слова, но имена собственные исчезли? Слова «мир», «пространство» он помнил, но название этого мира… Хотя ведь название – это слово для множеств. Беглец знал, что он мужчина, но «мужчин» много. А имя – слово для одного. Очень часто в нем содержится больше, чем способен понять непосвященный. Он забыл не название – но имя мира, в котором жил.
   Беглец покосился на картину, тут же отвел взгляд и коснулся основания затылка. В том месте, где на холсте было изображение серебристого зернышка, пальцы нащупали шрам.
   Он долистал журнал до конца, увидев пустые листы, вернулся к началу.
   На первой странице стояла подпись и имя капитана: Ахен.
   Беглец выпрямился, шевеля губами. Ахен… Нет, он не помнил такого слова, но ему казалось – что-то подобное, похожее сочетание звуков он уже слышал когда-то.
   Ему необходимо как-то именоваться, нужно было слово, которое он мог бы соотносить с собой. Без этого он представлялся себе расплывчатым пятном, неопределенным облаком в штанах и рубахе. Значит – Ахен? Да будет так!
   Ахен вновь с опаской покосился на картину – она вызывала не только тревогу, всякий раз, когда взгляд задерживался на ней, у основания головы возникала боль, будто туда били железным молоточком. Сглотнув, беглец огляделся. Обычная каюта: узкая койка, круглый иллюминатор, сундук, а на стене… Стараясь, чтобы взгляд не попадал на картину, он снял с крюка короткий палаш в ножнах с ремнем. Рассмотрев оружие, повесил его на пояс.
   Дорингер дрогнул. Скрипнули доски, картина на стене качнулась. Ахен выскочил из каюты.
   Очутившись на палубе, он увидел, что окутывающая эфироплан облачная масса движется вверх: они быстро опускались. Ахен бросился к корме.
   В заднем отсеке он обнаружил станину, на которой был закреплен двигатель. По железному корпусу тянулись спиральные трубки, внутри булькала манна. В корме зияла дыра, оставленная ядром, – округлая каменная глыба валялась под переборкой. Сквозь трещину в горбатом корпусе двигателя выплескивались блеклые синие огни, плыли по воздуху, прилипали к потолку и стенам, впитывались в них и исчезали.
   Ахен замер, рассматривая все это. Манна? Топливо, которое питает двигатели эфиропланов, его изготовляют в лабораториях алхимиков…
   Он громко произнес:
   – Магия.
   Слово всколыхнуло воспоминания, будто в глубине озера грязи что-то сдвинулось, темная масса шелохнулась, вспучилась…
   – Механическая магия.
   Он зажмурился. Казалось, еще немного – и он все вспомнит, в голове даже начали возникать слова, относящиеся не к предметам, которые он видел вокруг, но к чему-то более значительному, очень важному: Великие Цеха… Мертвый… Владыка… Теплый и Холодный… Мир…
   Нет, мир – это название пространства. А его имя? Акво… Аквес… Нужно вспомнить имя этого мира, и оно потянет за собой все остальное.
   Огни плясали, от дребезжащего двигателя шел жар, тени кружились по полу и стенам. Корпус начал мелко дрожать.
   Палуба накренилась еще больше, теперь передвигаться стало трудно. Дорингер опустился уже значительно ниже облачного слоя. Небесный мир потемнел, но на фоне облаков далеко позади виднелся силуэт скайвы, на бортах которой горели белые огни.
   Поеживаясь от холодного ветра, Ахен добрался до бака. Далеко внизу что-то происходило. Под дорингером – словно на дне темно-серого воздушного океана, по поверхности которого плыл эфироплан, – тянулись леса, холмы и пустоши. А впереди плясали огни, клубились тени. Беглец не мог понять, что там происходит. Кажется, впереди был город, и с этим городом случилась какая-то беда. Но куда большую тревогу вызывало другое: слева между облаками и землей, далеко-далеко, у самого горизонта тянулась клубящаяся пелена. Она затмила огромный участок пространства и медленно надвигалась на мир.
   Ахен оглянулся – белые огни скайвы стали почти неразличимы, она отставала.
   Но дорингер падал.
   Заглянув в штурманскую рубку, он увидел лишь вывороченные из пазов рычаги да груду обломков – последствия выстрела скайвы.
   Наступала ночь. Там, где находился город, забил фонтан призрачных огней. Эфироплан приближался к нему. Ахен решил было, что город объят пламенем, но свет не напоминал зарево. Вот разве что… магический пожар? Или война?
   Земля стала куда ближе; хоть и смутно, Ахен мог различить заросли, вершины холмов, изгиб речных берегов. Впереди неистовствовала световая буря. Красные отблески – что-то горело – пробивались сквозь бело-синее мерцание магических пологов.
   Из темноты выступила городская стена с проломом, зияющим на месте ворот. Внизу прыгали тени, сновали фигуры, озаренные светом факелов. Ахен различил длинноволосых людей в меховой одежде. Холодную небесную тишину сменили приглушенные крики, треск и гудение пламени. Когда эфироплан миновал стену, беглец оглянулся: белые огоньки скайвы, хоть и очень смутно, все еще виднелись далеко позади.
   А потом его вниманием целиком завладело происходящее внизу. Сразу за стеной горело несколько домов, дальше тянулись кварталы, по которым двигались факельные огни. Дорингер опускался. На одной из крыш беглец разглядел фигуру человека – тот стоял, подняв над головой руки, и со всех сторон к нему стягивались желто-красные искры. Они собирались в шар, дрожащий между ладонями мага. С края крыши к фигуре подбирались люди в шкурах. Человек махнул руками, и шар устремился в дикарей, но что произошло дальше, Ахен не разглядел.
   Дорингер дрогнул, что-то громко затрещало. Беглец побежал к корме. Он увидел башню, чей железный шпиль пропорол емкость, как игла – брюшко шмеля. Пронзительное шипение газа заглушило все остальные звуки. Эфироплан сорвался со шпиля и, качаясь, полетел дальше. Палуба накренилась, Ахен повис, ухватившись за планширь. Теперь воздушное судно летело – а вернее, падало, – перевернувшись набок; палуба превратилась в стену, вцепившись в край которой висел беглец. Под его ногами проносились крыши и улицы, метались факелы, сновали фигуры, мчались лошади… Крыши исчезли – впереди была площадь.
   Посреди нее высился замок.
   Солнце давно село, но замок и окрестности были залиты бурлящим светом; в наполнявшем площадь хаосе, в мечущихся тенях и факельных отсветах можно было различить некую систему.
   Одна группа сражающихся – бело-синие. Эти наступали слева, из-за домов. Среди них были воины с двуручными мечами и палицами, часть несла перед собой овальные щиты, состоящие из голубого света, – такой вид имели защитные заклинания.
   А справа – темно-зеленое и серое. Среди тех, кто составлял этот отряд, Ахен различил множество нечеловеческих фигур.
   Две группы двигались порознь, но к одной цели – они наступали на замок.
   Его защищали люди в оранжевых одеждах, среди них были и воины, и маги, чьи заклинания имели желтые и красные цвета. Еще там двигались какие-то механизмы серебристого и стального оттенков. Более всего они напоминали неповоротливых медлительных черепах с железными панцирями.
   Здесь сошлись четыре вида магии, но со стороны проломленных ворот, над которыми пролетел дорингер, на площадь вливалась пятая группа, толпа длинноволосых людей в мехах. Рядом с дикарями бежали большие мохнатые псы.
   Серо-зеленые и бело-синие против серебряных и желто-красных…
   Цеха. Это слово само собой возникло в памяти Ахена. Оттенки заклинаний и одежд были как-то связаны с магическими школами и Цехами.
   Посреди двора стояла башня с длинным балконом. Нос дорингера ударил в стену и смялся, газ из емкости устремился во все стороны. Затрещала переломленная мачта, палуба прижала Ахена к стене. Он заорал от боли, чувствуя, что сейчас его расплющит, но тут давление исчезло, и он полетел вниз. Грохнувшись на балкон, поднялся на четвереньки и пополз к дверям – сверху на него валились обломки дорингера.
   В центре круглого зала на каменном возвышении стоял трон. Слыша позади грохот и шипение, Ахен выпрямился. Его взгляд метнулся влево, вправо, охватывая всю картину. В зале находилось четверо людей, и богатые одежды их говорили о том, что это не простые горожане.
   На ступенях под троном замер старик с огненно-рыжей бородой. Кафтан его был расшит золотыми нитями, изображающими языки пламени. Неподалеку, вполоборота к Рыжебородому, стоял другой человек, в серебристой мантии, украшенной изображениями шестерен и колес. Под стеной лежал третий, облаченный в бледно-зеленый кафтан и серые панталоны. Лица четвертого – верзилы в синем, сжимающего двуручный меч, – Ахен не видел: тот стоял спиной.
   В стене позади трона был широкий проем, за которым виднелись ступени уходящей вниз лестницы. Ахен сделал к нему шаг. Он не знал, кто эти четверо, но ощущал исходящую от них угрозу.
   Лежащий у стены Темно-Зеленый зашевелился, пытаясь встать. От трона в его сторону тянулась полоса раскаленных, медленно остывающих камней – словно как раз перед тем, как Ахен проник в зал, Рыжебородый, хозяин замка и города, поразил врага заклинанием.
   Великан с двуручником начал поворачиваться.
   – Ты?! – В голосе Рыжебородого было изумление. – Почему ты жив? Где Ливия?
   Ахен пошел вдоль стены в сторону проема, на ходу обнажая палаш.
   Темно-Зеленый встал на колени. Со всех сторон, из камней, из воздуха к нему потянулись осклизлые волокна, будто нити, которые он вытягивал из ткани бытия, устремились к одному месту, сворачиваясь в клубок, задрожавший над головой мага.
   Здоровяк Бело-Синий опустил меч. Во взгляде, который он бросил на беглеца, читалось омерзение. К великану поползли клубы морозного пара, искристые языки льда украсили камни у его ног.
   Рыжебородый что-то кричал, но слов его было не разобрать. К нему со всех сторон собирались желтые и красные искры, выстреливали из камней, возникали в воздухе и летели в сторону трона. А вокруг Серебристого кружились пока еще полупрозрачные, но быстро густеющие шестерни, полязгивали призрачные колеса.
   – Это же Аха! – громовой голос великана с двуручником заполнил зал.
   Беглец закричал так громко, что заглушил все звуки. Аха! Это слово сбило его с ног; лязгнув палашом, он рухнул на пол. Аха! Он – Аха, вот его настоящее имя, и с именем этим связано нечто ужасное, грехи более страшные, чем все, что только можно вообразить себе…
   – Ведь мы договорились, Аха! – проревел Рыжебородый. – Почему ты здесь? Почему ты…
   Аха не слушал. Встав, он бросился к проему с лестницей, а навстречу ему уже выскакивали люди в мехах, худые и смуглые. У всех были черные, заплетенные в косы, смазанные жиром волосы, у всех – клинки и дубинки.
   Беглец знал, что четверо в зале – аркмастера, главы Магических Цехов, что они хотят убить его, хотя причин не помнил. И дикари впереди… это были шаманы, те, кто не присоединился к Цехам, адепты дикой природной магии.
   За свою жизнь он дрался бессчетное число раз; людьми, которых он убил, можно было заселить континент. Аха пронырнул под мечом, увернулся от дубинки, вонзил палаш в живот одного дикаря, отбросил другого… Палица ударила его в грудь, швырнула спиной на стену – прямо перед собой беглец увидел смуглые лица и заточенные клинки.
   А потом четыре аркмастера обрушили на него свои заклинания.
   Каждое из них по отдельности способно было сокрушить отряд воинов. И каждое имело свою структуру, в материальном мире приобретало видимую форму. От великана с двуручным мечом устремились пики ледяного света; от Рыжебородого – огненные шары, сцепленные в виноградную гроздь. Заклинание Темно-Зеленого имело вид клетки, прутьями которой стали тонкие, несущие смерть волокна. От Серебристого по полу покатились шестерни с острыми зубьями. Порожденные заклинаниями объекты имели форму и вес, и в то же время были лишь потоками энергии, магическими формулами.
   Беглец, привалившись к стене возле лестницы, из последних сил отбивался от дикарей. Четыре заклинания накрыли их. Ледяные пики вонзились в гроздь огненных шаров, в них врезались острозубые шестерни, и все это замкнула решетка волокон смерти. Вокруг Аха пространство взорвалось. Синий, желтый, зеленый и серебряный цвета смешались. Пики льда прострелили воздух; упавший Аха видел, как они пронзают дикарей, как загорается их одежда, как шестерни с грохотом ударяются о стены, отлетают и падают, сминая тела.
   Часть шаров набухла огнем, часть лопнула. Пики стали частоколом белых молний, куб решетки превратился в пирамиду. Шестерни сцепились.
   Но беглец оставался жив. Он полз вдоль стены к выходу, его кожа горела от колких укусов магии, его одежду рвали порывы чародейского ветра. Четыре заклинания сплелись в невероятную, ни на что не похожую дрожащую конструкцию, которая застыла между полом и потолком: стальные лезвия, пронзившие огромную ледяную снежинку, вокруг раскаленная решетка, в узлах которой повисли мертвые дикари, под ней – медленно проворачивающаяся шестерня, а вверху изогнутое, вибрирующее лезвие косы – будто серебряная радуга.
   Несколько мгновений магический блок сросшихся заклинаний гудел и дрожал в воздухе, затем рассыпался грудой быстро растаявших обломков. Тела дикарей повалились на пол.
   Аха подполз к проему. Не оборачиваясь, не слушая криков Рыжебородого, он встал, сделал шаг, упал и покатился по ступеням.
   Он уже бывал в этом замке, когда-то видел этот город, всех его обитателей, дома, мостовые, трактиры. Его звали Аха, он знал весь этот мир, за годы скитаний он успел посетить каждый уголок, он видел все деревья, все их ветви и листья, все берега, все волны рек, каждое облако в небе.
   Он не помнил почти ничего.
   Аха выбрался из города через проломленные южные ворота, то и дело оглядываясь на магический ураган, бушующий там, где стоял замок Рыжебородого.
   Он долго шел между полями, не решаясь постучаться в двери какого-нибудь крестьянского дома. Вокруг тянулись бедные селения, огороды и пастбища.
   До рассвета было еще далеко, когда беглец, от голода еле волочивший ноги, увидел свет в окне придорожного трактира.
   Беглец привалился к изгороди, разглядывая конюшню, пустой темный двор и двухэтажную бревенчатую постройку. Прошел через раскрытую калитку, стукнул в дверь – она приоткрылась. Изнутри повеяло теплом и запахом съестного. Раздалось ворчание. Аха отступил, положив ладонь на рукоять палаша. Дверь распахнулась, в проеме возникла невысокая старуха в сером платье, с бусами из камешков на тощей шее. Темное сморщенное лицо ее напоминало трепаную рогожу. У ног, тихо рыча, стоял лохматый пес. Его черные глазки и ясные глаза старухи оглядели беглеца, после чего хозяйка сказала:
   – Входи, путник.
   Закопченный потолок, грубые лавки и столы, догорающий огонь в очаге, лестница на второй этаж – все это Аха видел раньше. Возможно, он даже знал когда-то старуху: перед его мысленным взором все лица, которые он успел повидать за эту ночь, слились в один образ с беспрерывно меняющимися чертами, словно состоящий из обликов всех людей мира.
   Старуха ушла, а пес остался стоять, наблюдая за гостем. Хозяйка появилась вскоре, неся ведро с водой и деревянный таз.
   – Помойся, – прошамкала она.
   Аха стянул рубаху, оглядел себя – его грудь, бока, плечи и руки покрывали шрамы… Первые Духи, сколько же раз он был ранен в своей жизни?
   Пока он мылся, хозяйка принесла миску с мясом, краюху хлеба и кувшин вина. Аха, бросив на стол мешочек с монетами, найденными в каюте дорингера, спросил:
   – Этого хватит?
   – Да, – ответила старуха, даже не заглянув в кошель. Она стояла возле стола, поглаживая голову пса, и смотрела, как гость рвет зубами жесткое мясо, отламывает куски от краюхи, запихивает в рот и, давясь, пьет вино.
   – Долго же ты не ел, путник, – сказала хозяйка. – Как тебя звать?
   Беглец поперхнулся. Поверх кувшина он уставился на хозяйку и глухо произнес:
   – Аха.
   Он ожидал чего угодно, но, казалось, это имя не вызвало у старухи особого интереса. Хозяйка похлопала по шее пса, тот, вильнув хвостом, пошел к двери. Толкнул ее лобастой головой и выскользнул наружу.
   Старуха повернулась, чтобы уйти, но беглец окликнул ее:
   – Мать, поговори со мной.