Страница:
Однако дело кончилось так, что и сам портной Милан пришел в изумление.
Господин Марко, учитель, ответил, что слона он принять не может, потому что он ему не нужен, и рекомендовал Ничко-мыловару как «любителю просвещения» внести вклад в пользу нуждающихся учеников. Поступок Марко-учителя очень удивил портного Милана, ибо он знал (и знал наверное), что в Белградском университете собирают даже самых малюсеньких улиток и ракушек, а уж о слонах и говорить не приходится.
Наконец, Ничко-мыловар окончательно впал в отчаяние. Как-то раз пришла ему в голову сумасшедшая мысль, – впрочем, эта мысль является собственностью госпожи Сойки, – вывести слона куда-нибудь подальше за город и отпустить его: пусть он идет в горы и пусть там живет. Так было решено, и это решение и Ничко и госпожа Сойка хранили в глубокой тайне.
И вот однажды, дождавшись, когда перевалит за полночь, Ничко и госпожа Сойка поднялись.
Вообще-то в эту ночь они и не ложились, а только для видимости потушили свет в своей комнате, чтоб соседи думали, будто они уже крепко спят.
Итак, они поднялись и потихоньку вышли во двор. Сначала Сойка осторожно выглянула за ворота, чтоб убедиться, что на улице никого нет. А затем, стараясь не шуметь, чтоб не услышали соседи, Ничко отвязал слона и с божьей помощью скрылся вместе с ним во мраке.
Пока Ничко не вернулся, Сойка дрожала как в лихорадке. Только через час вернулся Ничко веселый-превеселый, словно тяжелый камень свалился у него с сердца. Вошел он в комнату, а Сойка спрашивает:
– Ну как, пустил?
– Пустил.
– Ушел?
– Ушел.
И тут даже слезы навернулись ей на глаза от радости и счастья, она схватила Ничко за волосы и раз пять или шесть стукнула его по шее, приговаривая:
– Ступай теперь и купи мне верблюда!
Но Ничко не сопротивлялся и, получая неясные удары, самодовольно улыбался и крестился, умоляя бога послать слона разве только своему смертельному врагу («например, Луке-мыловару», – вставлял Ничко в свою молитву).
Эту ночь они спали сладко и спокойно, и Ничко даже видел во сне, как дым выходил из его трубы. Уже по одному этому можно было заключить, что бог избавил их от беды и несчастья. Поэтому на следующий день Ничко, как только проснулся, прежде всего решил трижды перекреститься перед образом святого Трифуна, своего покровителя…
Но не успел он перекреститься и один раз, как послышался сильный стук в ворота. Правая рука Нички так и замерла у правого плеча, а на языке застряли слова: «…и святого духа».
В ворота стучал жандарм, но не обычный жандарм, например жандарм с длинными усами и короткой повесткой в руках или жандарм с широкими кулаками и узкими взглядами на гражданские права. У этого в руках была веревка, а на веревке слон. И это еще не все. Жандарм сообщил Ничке, что слон вытоптал все поле Дики-красилыцика, разбросал четыре стога сена Перы-шерстобита, растоптал двух ягнят Йована-виноградаря, съел соломенную крышу с дома на винограднике Перы-пенсионера и так напугал волов у какого-то крестьянина, что они шарахнулись в ров и в щепки разбили повозку.
Ай, ай, ай! Грешный Ничко и несчастная госпожа Сойка! Глаза их налились кровью. Проклинают слона, проклинают самих себя, проклинают день своего рождения!
– Не знаю, зачем это бог создал слонов! – в отчаянье спрашивает бедный Ничко. – Быть может, он создал их из любви к зверинцам, но ведь я же не зверинец, я мыловар. Господи, прости меня грешного, но зачем ты создал слонов?
– Бог знал, что на свете есть такие дураки, как ты, вот он и создал слонов, – отвечала госпожа Сойка.
– Так если я на самом деле дурак, пусть уж он лучше убьет меня, чем так мучить. Он ведь просто издевается надо мной. Я начинаю верить, что, если нам удастся отделаться от слона, он пошлет нам верблюда, или кита, или дикую свинью, или что-нибудь в этом роде. И за что же, господи? Ведь я каждое воскресенье аккуратно хожу в церковь; честно праздную славу, каждый месяц у меня в доме святая вода, не ложусь и не встаю не перекрестившись и не помолившись… – И тут слезы брызнули у Нички из глаз, как у маленького ребенка.
А в полдень они услышали еще более неприятные известия: на столе окружного начальника лежало семь жалоб на Ничку-мыловара:
1. Жалоба господина Перы-пенсионера, в которой он требует шестьдесят динаров вознаграждения за съеденную слоном крышу.
2. Жалоба крестьянина Н., в которой он требует сто динаров за поломанную повозку и легкое увечье.
3. Жалоба Перы-шерстобита, в которой он требует шестьдесят динаров за разбросанное сено.
4. Жалоба Йоцы-виноградаря, в которой он требует двенадцать динаров за двух раздавленных ягнят.
5. Жалоба Дики-красильщика, в которой он требует двести динаров за вытоптанное поле.
6. Жалоба Живки-сапожника, соседа Нички-мыловара, в которой он требует заплатить ему за одно разбитое большое зеркало, за одну пиджачную пару, за битую посуду, за доктора, который лечит одну разбитую голову и одно проколотое вилкой нёбо у двух старших детей, эпилепсию у младшего и рану на бабушкиной голове.
7. Жалоба госпожи Лепосавы-учительницы, в которой она доводит до сведения властей, что дети, направляясь в школу, боятся проходить мимо дома Нички-мыловара и что сама она «натерпелась страху и имела неприятности» из-за известного слона.
Таким образом, дело возвращалось туда, где оно было начато. Господин Пайя-писарь продал слона, к нему же теперь все дело и возвращалось.
Медлить было нельзя, и, чтоб не навлечь на себя еще большей беды, Ничко, предварительно посоветовавшись с Сойкой, отправился к адвокату.
Адвокат прежде всего потребовал от Нички двадцать динаров. Получив бумажки, он аккуратно сложил их вчетверо и, опустив в карман жилета, глубоко задумался.
Думал он долго и, наконец, заявил, что выход все-таки есть. Он посоветовал Ничке как можно скорее перевести все свое имущество на имя жены. Ничко-мыловар, который и без того уже давно передал все свои права госпоже Сойке, разумеется, без особых колебаний мог согласиться на такую формальность.
Затем адвокат сказал Ничке, что госпожа Сойка, как только выведут со двора слона, сейчас же должна запереть дом и уехать в другой город.
Совет был мудрый, и Ничко ухватился за него обеими руками.
После обеда в три часа дня мыловар получил семь кратких повесток. На каждой из них было проведено три красных черты, следовательно, двадцать одна красная черта.
Ничко пересчитал их несколько раз и обнаружил, что в сущности их было всего двадцать с половиной, так как одна была наполовину короче. Впрочем, это нисколько не меняло сути дела, так как на следующий день в восемь часов утра Ничке-мыловару надлежало предстать перед окружным начальником.
Но чтоб еще больше запутать дело, Ничко, по совету адвоката, отправился в канцелярию окружного начальника не один, а вместе со слоном. К тому времени все имущество было уже переведено на имя жены, и она, как только Ничко вывел слона, заперла дом и уехала.
Господин Пайя-писарь, следовательно, имел перед собой две партии: с одной стороны семь граждан, подавших жалобы, а с другой – Ничку-мыловара и слона.
Разумеется, к зданию окружного правления толпами хлынул народ.
Предварительный допрос состоял из продолжительного диалога между господином Пайей-писарем и Ничкой-мыловаром. Этот диалог, черным по белому записанный в актах, и теперь еще хранится в архивах окружного правления К., и поскольку юристам, зоологам и мыловарам небезинтересно было бы узнать его содержание, мы решили привести его полностью.
На столе перед господином Пайей стоят четыре чашки, в которых был кофе, и рядом с каждой на дощечке лежит по одному грошу, которые просители, обращавшиеся к господину Пайе-писарю, оставили здесь, как возле иконы. Ничко стоит возле дверей. От него отвратительно несет перетопленным салом, он уже и сам стал приобретать сходство со слоном.
Господин Пайя-писарь, подрезав ногти на четырех пальцах большими канцелярскими ножницами и закурив сигару, выпускает большое облако дыма и следит за ним, пока оно совсем не растает под потолком. Затем строго смотрит на Ничку-мыловара и начинает официальным канцелярским тоном:
– Итак… собственно… Ничко мыловар!
Ничко-мыловар (тоненьким голоском, которым говорят только с властями).Что прикажете?
Господин Пай я. Ты Ничко Иоксич?
Ничко. Совершенно верно, и я мыловар в здешнем городе.
Господин Пай я. А, кроме мыла, еще чем занимаешься?
Ничко. Изготовляю сальные свечи, господин Пайя.
Господин Пайя. Я не о том спрашиваю, я спрашиваю, не занимаешься ли ты еще какими-либо побочными делами?
Ничко. Боже упаси, господин Пайя. Весь город знает, что я человек честный. Как же я могу заниматься побочными делами?
Господин Пайя. Но, вопреки твоим показаниям, сведения, полученные в ходе расследования, проведенного органами власти (эта фраза так понравилась господину Пайе, что он повторил ее еще раз, понизив голос почти до шепота)…понимаешь, вопреки твоим показаниям, сведения, полученные в ходе расследования, проведенного органами власти, говорят о том, что ты занимаешься содержанием слона.
Ничко (торопливо, почти захлебываясь).Прошу прощения, власти мне его сами продали. Вы же знаете, господин Пайя, вы мне сами продали слона.
Господин Пайя (делает вид, что сердится).Я тебя не спрашиваю, кто тебе продал слона, но ты мне ответь, зачем ты содержишь слона? Всем известно, что слон – это животное, которое нельзя держать в цивилизованном городе и на глазах у власти. Так зачем же тебе, несчастный, понадобился слон? Ты просто ремесленник, не аптекарь и не консул, чтоб держать у себя в доме слонов или что-нибудь подобное. Людей бы постыдился. Удивляюсь, как это ты еще не вздумал со слоном по городу гулять… Забросил дело, лавку – слоны ему, видишь ли, понадобились. Удивляюсь, как это ты не купил еще и бубен и не пошел по улицам, от угла до угла. Стыдился бы!
Ничко. Прошу вас, господин Пайя, давайте поговорим как люди.
Господин Пайя (повышая тон).Мы не можем с тобой разговаривать как люди, понимаешь. Ты долважным в этом деле. Действуя с таким коварством, Пайя-писарь не только перекладывал обузу со своей шеи на шею окружного правления, но и серьезно думал, что только так и можно разрешить данный вопрос.
«В окружном правлении, – размышлял он, – чиновников много, а пока дело будет ходить из рук в руки – от экспедиции до регистра, от регистра до решения, от решения до подписи, от подписи опять до экспедиции и так далее, – приложение номер два, бог даст, околеет».
Теперь все дело перешло в руки жандарма Ристы, и следующую ночь господин Пайя-писарь спал так же сладко и спокойно, как и Ничко-мыловар.
Обычно жандарм Риста носил бумаги с приложениями подмышкой. Но если бы и на этот раз он попытался сделать то же самое, то приложение, видимо, само схватило бы бедного Ристу и само понесло его. Поэтому нужно было очень серьезно продумать, каким образом выполнить трудную задачу, выпавшую на его долю. Тот же самый народ, что присутствовал на аукционе, что провожал несчастного Ничку-мыловара в тюрьму, шел теперь следом за Ристой, который нес подмышкой бумаги и вел на веревке приложение. Разумеется, со всех сторон сыпались самые разнообразные советы, но большинство сошлось на том, что Ристе нужно сесть на приложение верхом, а не идти пешком. Однако Риста, старый и мудрый жандарм, сразу смекнул, что в этом случае возникнет опасность, что не он переправляет бумаги и приложение, а приложение переправляет его. А кроме того, приложение могло переправить его не к тому начальству.
Но в конце концов неважно, каким образом бумаги были отправлены в окружное правление. Важно, что они действительно были отправлены и что у Пайи-писаря отлегло от сердца, что Ничко-мыловар вздохнул свободно и что госпожа Сойка-мыловарша тоже вздохнула свободно, так как Ничко, еще находясь под арестом, послал ей телеграмму: «Мы спасены, приезжай!»
Ну хорошо, что же мне делать со слоном? Автор оказался в самом неудачном положении, так как ему кажется, что и Ничко спасся, и господин Пайя спасся, и окружное правление спаслось, а все это свалилось на голову автора. Я не могу его ни убить, ни отравить. Все эти способы уже испробовал мой собрат по несчастью Ничко-мыловар. Я не могу подарить слона какому-нибудь учебному заведению? Мыловар Ничко пытался сделать и это.
А что если передать слона читателям рассказа? Пусть они делают с ним, что хотят, но…
О, благословенные наши архивы!
Сколько крупных и мелких дел поглотили они за время своего существования! Нет ничего удивительного в том, что и слон, самое обыкновенное приложение, пропал в них вместе с бумагами.
Господин Марко, учитель, ответил, что слона он принять не может, потому что он ему не нужен, и рекомендовал Ничко-мыловару как «любителю просвещения» внести вклад в пользу нуждающихся учеников. Поступок Марко-учителя очень удивил портного Милана, ибо он знал (и знал наверное), что в Белградском университете собирают даже самых малюсеньких улиток и ракушек, а уж о слонах и говорить не приходится.
Наконец, Ничко-мыловар окончательно впал в отчаяние. Как-то раз пришла ему в голову сумасшедшая мысль, – впрочем, эта мысль является собственностью госпожи Сойки, – вывести слона куда-нибудь подальше за город и отпустить его: пусть он идет в горы и пусть там живет. Так было решено, и это решение и Ничко и госпожа Сойка хранили в глубокой тайне.
И вот однажды, дождавшись, когда перевалит за полночь, Ничко и госпожа Сойка поднялись.
Вообще-то в эту ночь они и не ложились, а только для видимости потушили свет в своей комнате, чтоб соседи думали, будто они уже крепко спят.
Итак, они поднялись и потихоньку вышли во двор. Сначала Сойка осторожно выглянула за ворота, чтоб убедиться, что на улице никого нет. А затем, стараясь не шуметь, чтоб не услышали соседи, Ничко отвязал слона и с божьей помощью скрылся вместе с ним во мраке.
Пока Ничко не вернулся, Сойка дрожала как в лихорадке. Только через час вернулся Ничко веселый-превеселый, словно тяжелый камень свалился у него с сердца. Вошел он в комнату, а Сойка спрашивает:
– Ну как, пустил?
– Пустил.
– Ушел?
– Ушел.
И тут даже слезы навернулись ей на глаза от радости и счастья, она схватила Ничко за волосы и раз пять или шесть стукнула его по шее, приговаривая:
– Ступай теперь и купи мне верблюда!
Но Ничко не сопротивлялся и, получая неясные удары, самодовольно улыбался и крестился, умоляя бога послать слона разве только своему смертельному врагу («например, Луке-мыловару», – вставлял Ничко в свою молитву).
Эту ночь они спали сладко и спокойно, и Ничко даже видел во сне, как дым выходил из его трубы. Уже по одному этому можно было заключить, что бог избавил их от беды и несчастья. Поэтому на следующий день Ничко, как только проснулся, прежде всего решил трижды перекреститься перед образом святого Трифуна, своего покровителя…
Но не успел он перекреститься и один раз, как послышался сильный стук в ворота. Правая рука Нички так и замерла у правого плеча, а на языке застряли слова: «…и святого духа».
В ворота стучал жандарм, но не обычный жандарм, например жандарм с длинными усами и короткой повесткой в руках или жандарм с широкими кулаками и узкими взглядами на гражданские права. У этого в руках была веревка, а на веревке слон. И это еще не все. Жандарм сообщил Ничке, что слон вытоптал все поле Дики-красилыцика, разбросал четыре стога сена Перы-шерстобита, растоптал двух ягнят Йована-виноградаря, съел соломенную крышу с дома на винограднике Перы-пенсионера и так напугал волов у какого-то крестьянина, что они шарахнулись в ров и в щепки разбили повозку.
Ай, ай, ай! Грешный Ничко и несчастная госпожа Сойка! Глаза их налились кровью. Проклинают слона, проклинают самих себя, проклинают день своего рождения!
– Не знаю, зачем это бог создал слонов! – в отчаянье спрашивает бедный Ничко. – Быть может, он создал их из любви к зверинцам, но ведь я же не зверинец, я мыловар. Господи, прости меня грешного, но зачем ты создал слонов?
– Бог знал, что на свете есть такие дураки, как ты, вот он и создал слонов, – отвечала госпожа Сойка.
– Так если я на самом деле дурак, пусть уж он лучше убьет меня, чем так мучить. Он ведь просто издевается надо мной. Я начинаю верить, что, если нам удастся отделаться от слона, он пошлет нам верблюда, или кита, или дикую свинью, или что-нибудь в этом роде. И за что же, господи? Ведь я каждое воскресенье аккуратно хожу в церковь; честно праздную славу, каждый месяц у меня в доме святая вода, не ложусь и не встаю не перекрестившись и не помолившись… – И тут слезы брызнули у Нички из глаз, как у маленького ребенка.
А в полдень они услышали еще более неприятные известия: на столе окружного начальника лежало семь жалоб на Ничку-мыловара:
1. Жалоба господина Перы-пенсионера, в которой он требует шестьдесят динаров вознаграждения за съеденную слоном крышу.
2. Жалоба крестьянина Н., в которой он требует сто динаров за поломанную повозку и легкое увечье.
3. Жалоба Перы-шерстобита, в которой он требует шестьдесят динаров за разбросанное сено.
4. Жалоба Йоцы-виноградаря, в которой он требует двенадцать динаров за двух раздавленных ягнят.
5. Жалоба Дики-красильщика, в которой он требует двести динаров за вытоптанное поле.
6. Жалоба Живки-сапожника, соседа Нички-мыловара, в которой он требует заплатить ему за одно разбитое большое зеркало, за одну пиджачную пару, за битую посуду, за доктора, который лечит одну разбитую голову и одно проколотое вилкой нёбо у двух старших детей, эпилепсию у младшего и рану на бабушкиной голове.
7. Жалоба госпожи Лепосавы-учительницы, в которой она доводит до сведения властей, что дети, направляясь в школу, боятся проходить мимо дома Нички-мыловара и что сама она «натерпелась страху и имела неприятности» из-за известного слона.
Таким образом, дело возвращалось туда, где оно было начато. Господин Пайя-писарь продал слона, к нему же теперь все дело и возвращалось.
Медлить было нельзя, и, чтоб не навлечь на себя еще большей беды, Ничко, предварительно посоветовавшись с Сойкой, отправился к адвокату.
Адвокат прежде всего потребовал от Нички двадцать динаров. Получив бумажки, он аккуратно сложил их вчетверо и, опустив в карман жилета, глубоко задумался.
Думал он долго и, наконец, заявил, что выход все-таки есть. Он посоветовал Ничке как можно скорее перевести все свое имущество на имя жены. Ничко-мыловар, который и без того уже давно передал все свои права госпоже Сойке, разумеется, без особых колебаний мог согласиться на такую формальность.
Затем адвокат сказал Ничке, что госпожа Сойка, как только выведут со двора слона, сейчас же должна запереть дом и уехать в другой город.
Совет был мудрый, и Ничко ухватился за него обеими руками.
После обеда в три часа дня мыловар получил семь кратких повесток. На каждой из них было проведено три красных черты, следовательно, двадцать одна красная черта.
Ничко пересчитал их несколько раз и обнаружил, что в сущности их было всего двадцать с половиной, так как одна была наполовину короче. Впрочем, это нисколько не меняло сути дела, так как на следующий день в восемь часов утра Ничке-мыловару надлежало предстать перед окружным начальником.
Но чтоб еще больше запутать дело, Ничко, по совету адвоката, отправился в канцелярию окружного начальника не один, а вместе со слоном. К тому времени все имущество было уже переведено на имя жены, и она, как только Ничко вывел слона, заперла дом и уехала.
Господин Пайя-писарь, следовательно, имел перед собой две партии: с одной стороны семь граждан, подавших жалобы, а с другой – Ничку-мыловара и слона.
Разумеется, к зданию окружного правления толпами хлынул народ.
Предварительный допрос состоял из продолжительного диалога между господином Пайей-писарем и Ничкой-мыловаром. Этот диалог, черным по белому записанный в актах, и теперь еще хранится в архивах окружного правления К., и поскольку юристам, зоологам и мыловарам небезинтересно было бы узнать его содержание, мы решили привести его полностью.
На столе перед господином Пайей стоят четыре чашки, в которых был кофе, и рядом с каждой на дощечке лежит по одному грошу, которые просители, обращавшиеся к господину Пайе-писарю, оставили здесь, как возле иконы. Ничко стоит возле дверей. От него отвратительно несет перетопленным салом, он уже и сам стал приобретать сходство со слоном.
Господин Пайя-писарь, подрезав ногти на четырех пальцах большими канцелярскими ножницами и закурив сигару, выпускает большое облако дыма и следит за ним, пока оно совсем не растает под потолком. Затем строго смотрит на Ничку-мыловара и начинает официальным канцелярским тоном:
– Итак… собственно… Ничко мыловар!
Ничко-мыловар (тоненьким голоском, которым говорят только с властями).Что прикажете?
Господин Пай я. Ты Ничко Иоксич?
Ничко. Совершенно верно, и я мыловар в здешнем городе.
Господин Пай я. А, кроме мыла, еще чем занимаешься?
Ничко. Изготовляю сальные свечи, господин Пайя.
Господин Пайя. Я не о том спрашиваю, я спрашиваю, не занимаешься ли ты еще какими-либо побочными делами?
Ничко. Боже упаси, господин Пайя. Весь город знает, что я человек честный. Как же я могу заниматься побочными делами?
Господин Пайя. Но, вопреки твоим показаниям, сведения, полученные в ходе расследования, проведенного органами власти (эта фраза так понравилась господину Пайе, что он повторил ее еще раз, понизив голос почти до шепота)…понимаешь, вопреки твоим показаниям, сведения, полученные в ходе расследования, проведенного органами власти, говорят о том, что ты занимаешься содержанием слона.
Ничко (торопливо, почти захлебываясь).Прошу прощения, власти мне его сами продали. Вы же знаете, господин Пайя, вы мне сами продали слона.
Господин Пайя (делает вид, что сердится).Я тебя не спрашиваю, кто тебе продал слона, но ты мне ответь, зачем ты содержишь слона? Всем известно, что слон – это животное, которое нельзя держать в цивилизованном городе и на глазах у власти. Так зачем же тебе, несчастный, понадобился слон? Ты просто ремесленник, не аптекарь и не консул, чтоб держать у себя в доме слонов или что-нибудь подобное. Людей бы постыдился. Удивляюсь, как это ты еще не вздумал со слоном по городу гулять… Забросил дело, лавку – слоны ему, видишь ли, понадобились. Удивляюсь, как это ты не купил еще и бубен и не пошел по улицам, от угла до угла. Стыдился бы!
Ничко. Прошу вас, господин Пайя, давайте поговорим как люди.
Господин Пайя (повышая тон).Мы не можем с тобой разговаривать как люди, понимаешь. Ты долважным в этом деле. Действуя с таким коварством, Пайя-писарь не только перекладывал обузу со своей шеи на шею окружного правления, но и серьезно думал, что только так и можно разрешить данный вопрос.
«В окружном правлении, – размышлял он, – чиновников много, а пока дело будет ходить из рук в руки – от экспедиции до регистра, от регистра до решения, от решения до подписи, от подписи опять до экспедиции и так далее, – приложение номер два, бог даст, околеет».
Теперь все дело перешло в руки жандарма Ристы, и следующую ночь господин Пайя-писарь спал так же сладко и спокойно, как и Ничко-мыловар.
Обычно жандарм Риста носил бумаги с приложениями подмышкой. Но если бы и на этот раз он попытался сделать то же самое, то приложение, видимо, само схватило бы бедного Ристу и само понесло его. Поэтому нужно было очень серьезно продумать, каким образом выполнить трудную задачу, выпавшую на его долю. Тот же самый народ, что присутствовал на аукционе, что провожал несчастного Ничку-мыловара в тюрьму, шел теперь следом за Ристой, который нес подмышкой бумаги и вел на веревке приложение. Разумеется, со всех сторон сыпались самые разнообразные советы, но большинство сошлось на том, что Ристе нужно сесть на приложение верхом, а не идти пешком. Однако Риста, старый и мудрый жандарм, сразу смекнул, что в этом случае возникнет опасность, что не он переправляет бумаги и приложение, а приложение переправляет его. А кроме того, приложение могло переправить его не к тому начальству.
Но в конце концов неважно, каким образом бумаги были отправлены в окружное правление. Важно, что они действительно были отправлены и что у Пайи-писаря отлегло от сердца, что Ничко-мыловар вздохнул свободно и что госпожа Сойка-мыловарша тоже вздохнула свободно, так как Ничко, еще находясь под арестом, послал ей телеграмму: «Мы спасены, приезжай!»
* * *
Что мыловар Ничко не знал, как избавиться от слона, что писарь Пайя испытывал те же мучения, что теперь очередь дошла до окружного правления – все это еще полбеды, так как рассказ от этого только выигрывал. А вот теперь наступает самый страшный момент во всем этом повествовании, потому что я, автор рассказа, не знаю, что мне делать со слоном и как окончить рассказ. Разумеется, я бы мог пересылать его из одного правления в другое и, наконец, мог бы послать его к самому министру. Но ведь это дело надо когда-нибудь кончить.Ну хорошо, что же мне делать со слоном? Автор оказался в самом неудачном положении, так как ему кажется, что и Ничко спасся, и господин Пайя спасся, и окружное правление спаслось, а все это свалилось на голову автора. Я не могу его ни убить, ни отравить. Все эти способы уже испробовал мой собрат по несчастью Ничко-мыловар. Я не могу подарить слона какому-нибудь учебному заведению? Мыловар Ничко пытался сделать и это.
А что если передать слона читателям рассказа? Пусть они делают с ним, что хотят, но…
* * *
Пока я таким образом размышлял, мучился, ночи напролет не смыкал глаз, случилось нечто невероятное. И это «нечто» вернуло мне утраченное спокойствие. Знаете, что случилось? Бумаги вместе с приложениями чудесно затерялись в архивах окружного правления.О, благословенные наши архивы!
Сколько крупных и мелких дел поглотили они за время своего существования! Нет ничего удивительного в том, что и слон, самое обыкновенное приложение, пропал в них вместе с бумагами.