Дыхание Клер участилось, но никто не произнес ни слова. Неподвижный, как статуя, Майкл не спускал глаз с Алекса. Худощавый незнакомец, отрекомендовавшийся Дженни как Брюс Менкен, внештатный сотрудник Майкла, ждал у входа. Дженни не смела, заговорить, но вопросы роились в ее мозгу, вертелись на языке. Она чувствовала, что находится во власти неизвестного ей кошмара, в непонятном мире, где каждый шаг может грозить непредсказуемыми последствиями.
– Так вот, – продолжал Алекс, видя, что никто не вступает в разговор, – после гибели Кина я собирался рассчитаться с ними из полученной страховки. Еще я хотел открыть несколько ресторанов, и тут Митчеллы предложили мне не торопиться с уплатой долга, а сначала разобраться с ресторанами; когда те начнут приносить доход, сказали они, я легко расплачусь с ними. На первое время они даже дали мне еще денег.
Алекс говорил сбивчиво, сумбурно, словно оправдываясь; потом, поняв, что его доводы исчерпаны, он поднял голову. Красные, воспаленные глаза на белом, как мел, лице выглядели жутковато. Он посмотрел на Клер.
– Проценты росли быстро, и Митчеллы стали угрожать мне, и я вынужден был что-то придумать, чтобы оттянуть время. – Алекс с трудом проглотил слюну, скривился от напряжения. – И я сказал им про твое наследство. В первый раз с тех пор, как Алекс заговорил, в широко раскрытых синих глазах Клер мелькнула тень недоверия. Она потупилась, начала пристально разглядывать свою коленку, и Алекс, лишенный молчаливой поддержки жены, в панике сжал в ладонях ее безвольно-вялые руки.
– Клянусь тебе, Клер, я действительно хотел расплатиться с ними до твоего тридцатилетия! Я думал, что в Джерси – ты помнишь? – у меня что-нибудь получится. – Он слегка встряхнул ее руки, но Клер глядела в сторону. – Уж там-то должно было получиться!
– Должно было, но не получилось, – нетерпеливо перебил его Майкл. – Алекс, нам не составит труда самим закончить твой рассказ. Переходи скорей к погоне.
Алекс вспыхнул, бросил на Майкла негодующий взгляд, желая напомнить, что при их беседе присутствуют посторонние.
– К погоне? – гневно переспросил он.
– Ну да, – ничуть не смутился Майкл, – ты же сам понимаешь, это важнее всего. Ты приехал на остров один; значит, еще не успел сказать им, где Клер. Разыскивают ли ее они? Знают ли, что она беременна? Обрадует ли их ее беременность, если по завещанию Клер ты лишаешься всего в пользу детей?
Майкл задавал вопросы неправдоподобно спокойным голосом, и только его тяжелый взгляд свидетельствовал о крайней серьезности положения. В каких же переделках ему пришлось побывать, если сейчас он чувствует себя так уверенно! – подумала Дженни.
– Так что, Тодд, давай говорить серьезно, – равнодушно закончил Майкл. – Давай вместе подумаем, как в данной ситуации Клер защитить себя.
Клер тихо всхлипнула, и Алекс рванулся к ней.
– Не надо, любимая, – забормотал он, прижимая к груди ее руки, – все как-нибудь уладится, обещаю. Потому я и искал тебя. Понимаешь, – он нервно сглотнул, – я хочу, чтобы ты подала на развод. – Клер разрыдалась, Алекс принялся утешать ее: – Другого выхода нет, я все уже обдумал. Я собрал все необходимые документы, ты только подпиши.
Клер совсем расклеилась; Дженни почувствовала, как у нее самой болезненно сжимается горло. Конечно, план далеко не лучший, в нем масса недочетов, самый серьезный из которых – длительность бракоразводного процесса. Но все же это пусть неловкая, но искренняя попытка защитить Клер. Дженни в ожидании взглянула на Майкла, но на его лице не дрогнул ни один мускул.
Клер подняла глаза на Алекса; по ее бледным щекам медленно ползли две слезы.
– Я еще не решила, хочу ли я разводиться с тобой, – заговорила она неожиданно твердым голосом, – но одно знаю точно. Я намерена сполна выплатить этим ублюдкам твои долги – и пусть они убираются как можно дальше от нас.
От удивления Алекс приоткрыл рот.
– Нет, – потрясенно выговорил он, – нет, Клер…
– Да, – решительно отрезала она, хотя слезы еще катились по ее лицу. – Я не желаю, чтобы отца моего ребенка застрелили на улице – или как там принято у этой сволочи. – Она вытерла слезы, собралась с силами и продолжала: – Я только об одном хочу спросить тебя, Алекс.
Сердце Дженни забилось вдвое быстрее. Она знала, о чем сейчас спросит мужа Клер, и так ждала ответа, словно от него зависело и ее собственное счастье. Она опять украдкой взглянула на Майкла: догадался ли он? Майкл окаменел в напряженном ожидании; так приговоренный к смерти ждет решения суда.
Ни о чем не подозревал один лишь Алекс. Он пребывал в недоумении.
– Что?
– Я хочу знать, – медленно, будто вспоминая нечто, с трудом затверженное наизусть, произнесла Клер, – не связан ли твой долг Митчеллам со смертью Кина.
К ужасу Дженни, Алекс ничуть не удивился. Он выглядел… Дженни даже про себя не сочла удобным договорить как.
– Не мой долг, – ответил он, – а его.
Клер нахмурилась.
– Его?! – Она покачала головой, отказываясь понимать слова мужа. – О чем ты говоришь? Что значит – его?
– Я о том, что Кин в ту ночь расквитался со своими собственными долгами, – объяснил Алекс. – Он тоже задолжал Митчеллам, и намного больше, чем я. Они предложили нам сделку: мы не замечаем ограбления, а они прощают нам весь долг до последнего цента. Я отказался, а Кин согласился.
Комната медленно поплыла вокруг Дженни, она поняла, что вот-вот потеряет сознание, и глубоко вздохнула, чтобы удержать его.
Алекс взглянул на Майкла, который до сих пор так и не двинулся с места. Дженни забила дрожь от нехорошего предчувствия.
– Единственное, о чем должен был позаботиться Кин, – говорил Алекс, в упор глядя на Майкла, – это чтобы Майкл в ту ночь не заявился на склад. С этим он справился легко благодаря Брук. Она-то знала, как и чем занять Майкла.
Дженни понимала, что каждое слово Алекса пронзает Майкла насквозь, как кинжал. Когда Алекс замолчал, Майкл крепко зажмурился и запрокинул голову, терзаясь невыносимой, страшной болью.
Тут Дженни не выдержала.
– Боже мой, Алекс, как ты мог? Почему молчал? – Она вскочила, хотя от неудержимой ярости у нее дрожали колени. – Почему не заявил в полицию? Если бы ты это сделал, Митчеллы уже сгнили бы в тюрьме! Что ты натворил со всеми нами, с Майклом. Почему?.. – Она с удивлением услышала в своем голосе рыдания, а ведь ей хотелось не плакать, а визжать, вопить, бушевать. – Ради Бога, Алекс! Почему ты спокойно смотрел, как шесть лет мы во всем винили Майкла?
– Митчеллы утверждали, что они тут не при чем, – жалкой скороговоркой забормотал Алекс. – Я думал, может, у них что-то не вышло, не заладилось, может, и Кин погиб случайно. – Он потер лоб. – Вы не представляете, что это за типы! Они говорили, что, если я проболтаюсь кому-нибудь об их предложении, мне же будет хуже, тогда я сам буду замешан, а пока молчу, никто ничего не докажет. И потом, помните, полиция подозревала их, но так и не нашла, к чему прицепиться. Так, может, и правда это не они… Вдруг просто совпадение…
Но, конечно, он сам понимал, как неубедительны его слова, и потому бурный поток оправданий иссяк, оставив после себя лишь грязные брызги незаконченных фраз. Дженни жгла Алекса взглядом, полным презрения и отвращения. Пусть видит, наплевать на его тонкую и ранимую душу. Запереть бы его в одной клетке с теми подонками и забросить ключ подальше.
Не найдя сочувствия у Дженни, Алекс с беспомощной мольбой взглянул на Клер.
– А я был в тебя влюблен, Клер, и хотел жениться на тебе. Я знал: ты никогда не простишь меня, если решишь, что я как-то причастен к смерти Кина. А Майкл… Он был не нашего круга, и не так важно было, что ты о нем подумаешь…
У Майкла, наконец, лопнуло терпение. Он двинулся к Алексу с низким, угрожающим рычанием, не находя слов. В ужасе Дженни подумала: сейчас он убьет этого труса, возьмет и свернет ему шею.
Но Майклу все же удалось совладать с собой. Он остановился посреди комнаты.
– Нет, – процедил он сквозь зубы, выстреливая каждое слово, – ты не стоишь того, чтобы из-за тебя сесть в тюрьму. Думаю, твои друзья Митчеллы лучше меня позаботятся о тебе. Возиться с мусором – их дело.
Он круто повернулся, распахнул пинком кухонную дверь и вышел на заднее крыльцо, не обращая внимания на льющиеся с крыши струи дождя, будто в комнате ему было нечем дышать.
Дженни вскочила с бешено колотящимся сердцем, готовая выбежать следом. Но почему-то остановилась в круге электрического света посреди комнаты, где минуту назад стоял Майкл, и замерла на полдороге между сестрой, которую поклялась защищать, и человеком, которого пыталась не любить.
Позади нее раздался тихий кашель. Это Менкен тихо открыл входную дверь и кротко улыбнулся ей.
– Идите, – на удивление добрым голосом сказал он, – я могу приглядеть за ними, если хотите. – Он кивнул головой в сторону парочки на диване. – Хотя лично я не думаю, что с ними сейчас будет много хлопот.
Не вполне поняв смысл его слов, Дженни оглянулась на сестру. Клер и Алекс, не разнимая рук, сидели на диване; с лица Клер не сходило выражение любви и сострадания: она словно не слышала всех тех гнусностей, которые говорил в этой комнате ее муж.
Еще месяц, даже неделю назад Дженни осудила бы сестру. Теперь, слава Богу, она понимала: Клер любит Алекса и по каким-то таинственным причинам видит его совсем не теми глазами, что Дженни. Она не замечает его эгоизма, преступной слабости, спеси и чванства. Да и кто она такая, чтобы судить Клер?
Вчера ночью, несмотря на раздиравшие ее сомнения, ее душа рвалась к Майклу, и тело томилось в ожидании его. Вчера ночью ей было совершенно неважно, герой он или подлец, разумна или безумна ее любовь к нему.
А может быть, подумала Дженни, глядя, как Алекс целует руку Клер, так и должно быть? Нужно, чтобы кто-то не замечал твоих ошибок, прощал бы тебе любые промахи, поддерживал в беде, неважно, стоишь ты того или нет. Ведь любовь – это цветок, который расцветет и в безводной пустыне, мелодия, звучащая наперекор мрачной какофонии обыденной жизни.
Там, на крыльце, под дождем, стоял человек, могущий стать всем для Дженни. Только окажется ли ее любовь способна совершить чудо еще раз? Что нужно сделать, чтобы он не видел в Дженни беспощадного обвинителя, уже столько раз причинявшего ему боль? Надежды почти не было – стоит лишь вспомнить, что она наговорила ему. Вряд ли он простит.
– Пожалуй, я выйду подышать, – с вымученной улыбкой обратилась она к Менкену. С Клер и Алексом говорить бессмысленно: они не заметят ее отсутствия так же, как не замечают присутствия.
Дженни тихо открыла кухонную дверь и вышла под дождь. Возможно, шум дождя заглушал все остальные звуки, возможно, Майкл не подал виду, что заметил ее. Дженни вздохнула и подошла к нему так близко, что теперь он просто не мог не видеть ее, но он по-прежнему молчал.
Гроза не утихала. Дождь хлестал по перилам, дышал холодным туманом в лицо, будто старался прогнать Дженни обратно в дом. За пеленой дождя сердито ревел океан, пенные волны едва не докатывались до крыльца. Но Дженни не отступала. – Прости меня, – сказала она, потому что больше ничего в голову не пришло, но Майкл не шелохнулся. Он стоял и смотрел вдаль, будто не слыша. Что он видит сейчас? Может, в серой мгле перед ним беззвучно движутся призраки? Кин, Брук, нерожденный сын… – Пожалуйста, прости меня, – шепотом повторила она. – Мы все страшно виноваты перед тобой. Мы не должны были винить тебя в смерти Кина. И нам следовало понять раньше, что ты не сделал бы Клер ничего плохого.
Майкл отшатнулся от нее. Он отступил всего лишь на шаг, но Дженни показалось, что между нею и им тут же пролегли тысячи километров.
– Не стоит беспокоиться, Дженни, – равнодушно ответил он, – это уже не имеет никакого значения.
– Для меня – имеет. – Дженни встревожилась: а так ли это важно для него теперь, когда признание Алекса наконец-то освободило его от тяжести вины? Теперь ничто не связывает Майкла с семьей Керни. – Я и не надеюсь, что ты простишь нас, – заторопилась она, в ужасе от мысли, что видит Майкла в последний раз в жизни, – мы не заслужили прощения. Особенно я.
Майкл обернулся к ней, но его угрюмое, застывшее лицо не оставляло Дженни и малейшей надежды.
– Особенно ты? Почему?
Дженни с трудом разжала пальцы, вцепившиеся в перила. Струи воды стекали по ее лицу, и она беспомощно вытирала щеки мокрыми руками.
– Я должна была верить тебе, – сказала она, убирая с лица мокрые пряди волос. – Должна была, потому что любила тебя.
Майкл отрывисто рассмеялся и опять отвернулся.
– Ах вот оно что.
– Да, – воскликнула девушка, уязвленная его иронией, – вот оно что. – Она тряхнула его за плечо. – Смеешься? Не веришь? Забыл, что я говорила тебе вчера ночью?
Майкл мотнул головой, и острые, как иглы, дождинки полетели с его волос, жаля щеки Дженни.
– Я-то не забыл, а вот ты утром сбежала от меня, будто за тобой гнались все демоны ада. Как можешь ты говорить о любви, если бежишь от меня, как от демона?
Дженни выдержала его гневный взгляд, боясь, что, сейчас расплачется. Станет ли он, хлебнувший в жизни столько горя, слушать ее беспомощные оправдания?
– Да, – храбро заговорила она, хотя горло сжимала острая боль. – Я об этом и говорю. Я любила тебя, когда была еще так мала, что не понимала, что значит любить. Я любила тебя, когда ты был другом моего брата. Я любила тебя, когда думала, что он погиб по твоей вине. – Дженни втянула в себя влажный густой воздух. Майкл прищурился. Она закусила губу, надеясь, что боль прогонит глупые слезы, готовые хлынуть по мокрым щекам. – И когда ты бросишь меня, я все равно буду тебя любить.
С губ Майкла слетел невнятный хриплый звук, похожий на нарастающий рев прибоя.
– Дженни, я…
– Ты ведь хочешь бросить меня, – сказала она, глядя ему в глаза. – Правда, хочешь? – Она заплакала, хотя и знала, что это только взбесит его. – Уедешь в свой Сиэтл и постараешься забыть, что был с нами знаком.
– Надо бы, – сердито ответил он, кладя руку поверх ее руки и прижимая так крепко, что она почувствовала ток крови в его жилах. – Надо бы! Там я не испытываю никаких ощущений, там я в безопасности. Никто в Сиэтле не способен причинить мне такую боль, какую причинила ты.
– Ох, Майкл…
Дженни онемела от стыда. Конечно, он прав, совершенно прав. Разве может она просить его остаться, когда ее семья ничего, кроме горя, ему не принесла? Но как ей отпустить его, если она так любит его, любит каждую клеточку его прекрасного тела и каждое движение благородной души?
– Я люблю тебя, – повторила Дженни, сознавая, что ничего не может с собой поделать, не может жить без Майкла. Всю оставшуюся жизнь она готова молить о прощении за свою несправедливость, лишь бы только он позволил. Она положила другую руку Майклу на грудь, под сердце, и ладонь ощутила биение невидимых мощных крыльев. – Прошу тебя, – шепнула она, – не бросай меня.
– Надо бы, – невнятно повторил он. Потом тряхнул головой. – Но, ей Богу, не могу. – Биение под ее ладонью участилось, крылья рвались на волю. – Вчера ночью я заново научился жить, и, пусть это очень больно, я не могу опять стать неживым. Не хочу.
– Вчера ночью?..
Дженни прекрасно понимала, о чем он, но все-таки ей очень хотелось, чтобы он сказал это вслух. Ей хотелось услышать, что к жизни Майкла вернула ночь их любви. Пусть он скажет.
– Да, вчера ночью.
Майкл привлек ее к себе, обнял. Дженни послушно прильнула к его груди, прижалась всем телом, вздрогнув от пронзительного ощущения счастья и защищенности.
– Вчера ночью, когда ты была моей.
И вновь они приникли друг к другу, совпали от плеч до колен, как две дождинки, слившиеся воедино в общем ручье, и целый миг им было достаточно простого прикосновения тел. Потом Майкл взял в ладони лицо Дженни, вглядываясь в каждую черточку пристально и любовно, будто хотел запомнить навсегда. На виске лихорадочно пульсировала жилка, темные глаза не отражали света. И наконец, с жадным стоном он склонился к ней.
Разве бывает так, чтобы поцелуй в губы наполнил мерцающим теплом все тело, проник так глубоко, что впору растаять от его жара? У Дженни подгибались ноги, и она крепче обняла Майкла, чтобы не упасть, нетерпеливо прижалась к нему, желая еще больше ослабеть, совсем растаять, желая всего Майкла без остатка.
Майкл впивался в полуоткрытые губы Дженни снова и снова, сводя ее с ума. Она отдалась сумасшедшему ритму его прикосновений и не хотела останавливаться. Почувствовав сквозь тонкую ткань платья жесткость мокрых от дождя джинсов Майкла, она вместе с приливом острого желания вспомнила, что под платьем у нее ничего нет.
Майкл неохотно оторвался от ее губ.
– Да, с тобой опасно иметь дело, – сказал он, пытаясь устоять на ногах, поцеловал Дженни в шею напоследок, ласково провел ладонью по округлости бедра и убрал руку. – Я сейчас забыл обо всем на свете.
– Вот и хорошо, – дрожащим голосом откликнулась Дженни, – так и надо.
Она знала, большего они сейчас не могут себе позволить: в доме их ждут три человека и сегодня необходимо принять еще много трудных решений.
Она вздохнула, прижалась щекой к Майклу, прошлась рукой по его широкой груди, нежно сжала пальцами выступающий под мокрой рубашкой сосок.
– Вчера ночью ты был живой, ты все чувствовал. А сегодня как?
– Жив пока что, – весело ответил он, впервые за долгое время по-настоящему весело. – А ты не заметила? Пожалуй, с тобой рядом я всегда буду живым.
– Да, – улыбнулась ему в рубашку Дженни. – Так, значит, тебе надо «жить со мной и меня женою сделать»!
– Как это похоже на речи Брэда Макинтоша, даже странно.
Дженни тихонько рассмеялась: значит, Майкл все-таки ревнует к Брэду, как приятно! Значит, ему есть дело до нее, хотя он и скуп на открытые заверения в любви… Ничего, ей достаточно будет и этого, ведь ее ждут сильные руки Майкла, и они будут обнимать ее каждую ночь.
– Да, и я помню наизусть еще одну цитату. Тоже от Брэда, – поддразнила она его, но в глазах ее блестели слезы. Тучи мало-помалу начали рассеиваться, и солнце проглядывало сквозь серую пелену дождя. – Хочешь, расскажу? – Давай, – кивнул Майкл. – «Моя любовь без дна, – начала Дженни, надеясь, что голос не сорвется от подступающих слез, – а доброта – как ширь морская. Чем я больше трачу, тем становлюсь безбрежней и богаче». [4]
Майкл долго ничего не говорил в ответ. Капля дождя радужно поблескивала, готовая упасть с его ресниц, а голос после молчания зазвучал – хрипло.
– Да, очень красиво. Но сейчас, милая Дженни, послушай меня: ты передашь уважаемому профессору, что замужней даме неуместно будет брать у него уроки английской литературы.
Замужней? У Дженни сердце запрыгало от радости, слезы мгновенно высохли, и она улыбнулась Майклу.
– Ее будет учить только муж.
И опять она прижалась к нему, и по ее телу прошла волна незнакомого восхитительного тепла. Ее муж…
– Да, – шепотом подтвердил Майкл, – только я, больше никто.
Он склонил голову, взял в ладони ее лицо, согрел ее щеки своим дыханием.
– Дженни, я тебя люблю. Я так люблю тебя, что мне не хватило бы шекспировского словаря, чтобы выразить это словами.
– Тогда не надо слов, – ответила она, не скрывая переполнявшей ее радости. – Люби меня молча.
Дженни еще говорила, а глаза Майкла уже застилало горячее золотое сияние. Он молча притянул Дженни к себе, обнял ее без единого слова и поцеловал – тоже молча. И их сердца пели свою песнь, и волшебная мелодия парила над стихающей бурей.
– Так вот, – продолжал Алекс, видя, что никто не вступает в разговор, – после гибели Кина я собирался рассчитаться с ними из полученной страховки. Еще я хотел открыть несколько ресторанов, и тут Митчеллы предложили мне не торопиться с уплатой долга, а сначала разобраться с ресторанами; когда те начнут приносить доход, сказали они, я легко расплачусь с ними. На первое время они даже дали мне еще денег.
Алекс говорил сбивчиво, сумбурно, словно оправдываясь; потом, поняв, что его доводы исчерпаны, он поднял голову. Красные, воспаленные глаза на белом, как мел, лице выглядели жутковато. Он посмотрел на Клер.
– Проценты росли быстро, и Митчеллы стали угрожать мне, и я вынужден был что-то придумать, чтобы оттянуть время. – Алекс с трудом проглотил слюну, скривился от напряжения. – И я сказал им про твое наследство. В первый раз с тех пор, как Алекс заговорил, в широко раскрытых синих глазах Клер мелькнула тень недоверия. Она потупилась, начала пристально разглядывать свою коленку, и Алекс, лишенный молчаливой поддержки жены, в панике сжал в ладонях ее безвольно-вялые руки.
– Клянусь тебе, Клер, я действительно хотел расплатиться с ними до твоего тридцатилетия! Я думал, что в Джерси – ты помнишь? – у меня что-нибудь получится. – Он слегка встряхнул ее руки, но Клер глядела в сторону. – Уж там-то должно было получиться!
– Должно было, но не получилось, – нетерпеливо перебил его Майкл. – Алекс, нам не составит труда самим закончить твой рассказ. Переходи скорей к погоне.
Алекс вспыхнул, бросил на Майкла негодующий взгляд, желая напомнить, что при их беседе присутствуют посторонние.
– К погоне? – гневно переспросил он.
– Ну да, – ничуть не смутился Майкл, – ты же сам понимаешь, это важнее всего. Ты приехал на остров один; значит, еще не успел сказать им, где Клер. Разыскивают ли ее они? Знают ли, что она беременна? Обрадует ли их ее беременность, если по завещанию Клер ты лишаешься всего в пользу детей?
Майкл задавал вопросы неправдоподобно спокойным голосом, и только его тяжелый взгляд свидетельствовал о крайней серьезности положения. В каких же переделках ему пришлось побывать, если сейчас он чувствует себя так уверенно! – подумала Дженни.
– Так что, Тодд, давай говорить серьезно, – равнодушно закончил Майкл. – Давай вместе подумаем, как в данной ситуации Клер защитить себя.
Клер тихо всхлипнула, и Алекс рванулся к ней.
– Не надо, любимая, – забормотал он, прижимая к груди ее руки, – все как-нибудь уладится, обещаю. Потому я и искал тебя. Понимаешь, – он нервно сглотнул, – я хочу, чтобы ты подала на развод. – Клер разрыдалась, Алекс принялся утешать ее: – Другого выхода нет, я все уже обдумал. Я собрал все необходимые документы, ты только подпиши.
Клер совсем расклеилась; Дженни почувствовала, как у нее самой болезненно сжимается горло. Конечно, план далеко не лучший, в нем масса недочетов, самый серьезный из которых – длительность бракоразводного процесса. Но все же это пусть неловкая, но искренняя попытка защитить Клер. Дженни в ожидании взглянула на Майкла, но на его лице не дрогнул ни один мускул.
Клер подняла глаза на Алекса; по ее бледным щекам медленно ползли две слезы.
– Я еще не решила, хочу ли я разводиться с тобой, – заговорила она неожиданно твердым голосом, – но одно знаю точно. Я намерена сполна выплатить этим ублюдкам твои долги – и пусть они убираются как можно дальше от нас.
От удивления Алекс приоткрыл рот.
– Нет, – потрясенно выговорил он, – нет, Клер…
– Да, – решительно отрезала она, хотя слезы еще катились по ее лицу. – Я не желаю, чтобы отца моего ребенка застрелили на улице – или как там принято у этой сволочи. – Она вытерла слезы, собралась с силами и продолжала: – Я только об одном хочу спросить тебя, Алекс.
Сердце Дженни забилось вдвое быстрее. Она знала, о чем сейчас спросит мужа Клер, и так ждала ответа, словно от него зависело и ее собственное счастье. Она опять украдкой взглянула на Майкла: догадался ли он? Майкл окаменел в напряженном ожидании; так приговоренный к смерти ждет решения суда.
Ни о чем не подозревал один лишь Алекс. Он пребывал в недоумении.
– Что?
– Я хочу знать, – медленно, будто вспоминая нечто, с трудом затверженное наизусть, произнесла Клер, – не связан ли твой долг Митчеллам со смертью Кина.
К ужасу Дженни, Алекс ничуть не удивился. Он выглядел… Дженни даже про себя не сочла удобным договорить как.
– Не мой долг, – ответил он, – а его.
Клер нахмурилась.
– Его?! – Она покачала головой, отказываясь понимать слова мужа. – О чем ты говоришь? Что значит – его?
– Я о том, что Кин в ту ночь расквитался со своими собственными долгами, – объяснил Алекс. – Он тоже задолжал Митчеллам, и намного больше, чем я. Они предложили нам сделку: мы не замечаем ограбления, а они прощают нам весь долг до последнего цента. Я отказался, а Кин согласился.
Комната медленно поплыла вокруг Дженни, она поняла, что вот-вот потеряет сознание, и глубоко вздохнула, чтобы удержать его.
Алекс взглянул на Майкла, который до сих пор так и не двинулся с места. Дженни забила дрожь от нехорошего предчувствия.
– Единственное, о чем должен был позаботиться Кин, – говорил Алекс, в упор глядя на Майкла, – это чтобы Майкл в ту ночь не заявился на склад. С этим он справился легко благодаря Брук. Она-то знала, как и чем занять Майкла.
Дженни понимала, что каждое слово Алекса пронзает Майкла насквозь, как кинжал. Когда Алекс замолчал, Майкл крепко зажмурился и запрокинул голову, терзаясь невыносимой, страшной болью.
Тут Дженни не выдержала.
– Боже мой, Алекс, как ты мог? Почему молчал? – Она вскочила, хотя от неудержимой ярости у нее дрожали колени. – Почему не заявил в полицию? Если бы ты это сделал, Митчеллы уже сгнили бы в тюрьме! Что ты натворил со всеми нами, с Майклом. Почему?.. – Она с удивлением услышала в своем голосе рыдания, а ведь ей хотелось не плакать, а визжать, вопить, бушевать. – Ради Бога, Алекс! Почему ты спокойно смотрел, как шесть лет мы во всем винили Майкла?
– Митчеллы утверждали, что они тут не при чем, – жалкой скороговоркой забормотал Алекс. – Я думал, может, у них что-то не вышло, не заладилось, может, и Кин погиб случайно. – Он потер лоб. – Вы не представляете, что это за типы! Они говорили, что, если я проболтаюсь кому-нибудь об их предложении, мне же будет хуже, тогда я сам буду замешан, а пока молчу, никто ничего не докажет. И потом, помните, полиция подозревала их, но так и не нашла, к чему прицепиться. Так, может, и правда это не они… Вдруг просто совпадение…
Но, конечно, он сам понимал, как неубедительны его слова, и потому бурный поток оправданий иссяк, оставив после себя лишь грязные брызги незаконченных фраз. Дженни жгла Алекса взглядом, полным презрения и отвращения. Пусть видит, наплевать на его тонкую и ранимую душу. Запереть бы его в одной клетке с теми подонками и забросить ключ подальше.
Не найдя сочувствия у Дженни, Алекс с беспомощной мольбой взглянул на Клер.
– А я был в тебя влюблен, Клер, и хотел жениться на тебе. Я знал: ты никогда не простишь меня, если решишь, что я как-то причастен к смерти Кина. А Майкл… Он был не нашего круга, и не так важно было, что ты о нем подумаешь…
У Майкла, наконец, лопнуло терпение. Он двинулся к Алексу с низким, угрожающим рычанием, не находя слов. В ужасе Дженни подумала: сейчас он убьет этого труса, возьмет и свернет ему шею.
Но Майклу все же удалось совладать с собой. Он остановился посреди комнаты.
– Нет, – процедил он сквозь зубы, выстреливая каждое слово, – ты не стоишь того, чтобы из-за тебя сесть в тюрьму. Думаю, твои друзья Митчеллы лучше меня позаботятся о тебе. Возиться с мусором – их дело.
Он круто повернулся, распахнул пинком кухонную дверь и вышел на заднее крыльцо, не обращая внимания на льющиеся с крыши струи дождя, будто в комнате ему было нечем дышать.
Дженни вскочила с бешено колотящимся сердцем, готовая выбежать следом. Но почему-то остановилась в круге электрического света посреди комнаты, где минуту назад стоял Майкл, и замерла на полдороге между сестрой, которую поклялась защищать, и человеком, которого пыталась не любить.
Позади нее раздался тихий кашель. Это Менкен тихо открыл входную дверь и кротко улыбнулся ей.
– Идите, – на удивление добрым голосом сказал он, – я могу приглядеть за ними, если хотите. – Он кивнул головой в сторону парочки на диване. – Хотя лично я не думаю, что с ними сейчас будет много хлопот.
Не вполне поняв смысл его слов, Дженни оглянулась на сестру. Клер и Алекс, не разнимая рук, сидели на диване; с лица Клер не сходило выражение любви и сострадания: она словно не слышала всех тех гнусностей, которые говорил в этой комнате ее муж.
Еще месяц, даже неделю назад Дженни осудила бы сестру. Теперь, слава Богу, она понимала: Клер любит Алекса и по каким-то таинственным причинам видит его совсем не теми глазами, что Дженни. Она не замечает его эгоизма, преступной слабости, спеси и чванства. Да и кто она такая, чтобы судить Клер?
Вчера ночью, несмотря на раздиравшие ее сомнения, ее душа рвалась к Майклу, и тело томилось в ожидании его. Вчера ночью ей было совершенно неважно, герой он или подлец, разумна или безумна ее любовь к нему.
А может быть, подумала Дженни, глядя, как Алекс целует руку Клер, так и должно быть? Нужно, чтобы кто-то не замечал твоих ошибок, прощал бы тебе любые промахи, поддерживал в беде, неважно, стоишь ты того или нет. Ведь любовь – это цветок, который расцветет и в безводной пустыне, мелодия, звучащая наперекор мрачной какофонии обыденной жизни.
Там, на крыльце, под дождем, стоял человек, могущий стать всем для Дженни. Только окажется ли ее любовь способна совершить чудо еще раз? Что нужно сделать, чтобы он не видел в Дженни беспощадного обвинителя, уже столько раз причинявшего ему боль? Надежды почти не было – стоит лишь вспомнить, что она наговорила ему. Вряд ли он простит.
– Пожалуй, я выйду подышать, – с вымученной улыбкой обратилась она к Менкену. С Клер и Алексом говорить бессмысленно: они не заметят ее отсутствия так же, как не замечают присутствия.
Дженни тихо открыла кухонную дверь и вышла под дождь. Возможно, шум дождя заглушал все остальные звуки, возможно, Майкл не подал виду, что заметил ее. Дженни вздохнула и подошла к нему так близко, что теперь он просто не мог не видеть ее, но он по-прежнему молчал.
Гроза не утихала. Дождь хлестал по перилам, дышал холодным туманом в лицо, будто старался прогнать Дженни обратно в дом. За пеленой дождя сердито ревел океан, пенные волны едва не докатывались до крыльца. Но Дженни не отступала. – Прости меня, – сказала она, потому что больше ничего в голову не пришло, но Майкл не шелохнулся. Он стоял и смотрел вдаль, будто не слыша. Что он видит сейчас? Может, в серой мгле перед ним беззвучно движутся призраки? Кин, Брук, нерожденный сын… – Пожалуйста, прости меня, – шепотом повторила она. – Мы все страшно виноваты перед тобой. Мы не должны были винить тебя в смерти Кина. И нам следовало понять раньше, что ты не сделал бы Клер ничего плохого.
Майкл отшатнулся от нее. Он отступил всего лишь на шаг, но Дженни показалось, что между нею и им тут же пролегли тысячи километров.
– Не стоит беспокоиться, Дженни, – равнодушно ответил он, – это уже не имеет никакого значения.
– Для меня – имеет. – Дженни встревожилась: а так ли это важно для него теперь, когда признание Алекса наконец-то освободило его от тяжести вины? Теперь ничто не связывает Майкла с семьей Керни. – Я и не надеюсь, что ты простишь нас, – заторопилась она, в ужасе от мысли, что видит Майкла в последний раз в жизни, – мы не заслужили прощения. Особенно я.
Майкл обернулся к ней, но его угрюмое, застывшее лицо не оставляло Дженни и малейшей надежды.
– Особенно ты? Почему?
Дженни с трудом разжала пальцы, вцепившиеся в перила. Струи воды стекали по ее лицу, и она беспомощно вытирала щеки мокрыми руками.
– Я должна была верить тебе, – сказала она, убирая с лица мокрые пряди волос. – Должна была, потому что любила тебя.
Майкл отрывисто рассмеялся и опять отвернулся.
– Ах вот оно что.
– Да, – воскликнула девушка, уязвленная его иронией, – вот оно что. – Она тряхнула его за плечо. – Смеешься? Не веришь? Забыл, что я говорила тебе вчера ночью?
Майкл мотнул головой, и острые, как иглы, дождинки полетели с его волос, жаля щеки Дженни.
– Я-то не забыл, а вот ты утром сбежала от меня, будто за тобой гнались все демоны ада. Как можешь ты говорить о любви, если бежишь от меня, как от демона?
Дженни выдержала его гневный взгляд, боясь, что, сейчас расплачется. Станет ли он, хлебнувший в жизни столько горя, слушать ее беспомощные оправдания?
– Да, – храбро заговорила она, хотя горло сжимала острая боль. – Я об этом и говорю. Я любила тебя, когда была еще так мала, что не понимала, что значит любить. Я любила тебя, когда ты был другом моего брата. Я любила тебя, когда думала, что он погиб по твоей вине. – Дженни втянула в себя влажный густой воздух. Майкл прищурился. Она закусила губу, надеясь, что боль прогонит глупые слезы, готовые хлынуть по мокрым щекам. – И когда ты бросишь меня, я все равно буду тебя любить.
С губ Майкла слетел невнятный хриплый звук, похожий на нарастающий рев прибоя.
– Дженни, я…
– Ты ведь хочешь бросить меня, – сказала она, глядя ему в глаза. – Правда, хочешь? – Она заплакала, хотя и знала, что это только взбесит его. – Уедешь в свой Сиэтл и постараешься забыть, что был с нами знаком.
– Надо бы, – сердито ответил он, кладя руку поверх ее руки и прижимая так крепко, что она почувствовала ток крови в его жилах. – Надо бы! Там я не испытываю никаких ощущений, там я в безопасности. Никто в Сиэтле не способен причинить мне такую боль, какую причинила ты.
– Ох, Майкл…
Дженни онемела от стыда. Конечно, он прав, совершенно прав. Разве может она просить его остаться, когда ее семья ничего, кроме горя, ему не принесла? Но как ей отпустить его, если она так любит его, любит каждую клеточку его прекрасного тела и каждое движение благородной души?
– Я люблю тебя, – повторила Дженни, сознавая, что ничего не может с собой поделать, не может жить без Майкла. Всю оставшуюся жизнь она готова молить о прощении за свою несправедливость, лишь бы только он позволил. Она положила другую руку Майклу на грудь, под сердце, и ладонь ощутила биение невидимых мощных крыльев. – Прошу тебя, – шепнула она, – не бросай меня.
– Надо бы, – невнятно повторил он. Потом тряхнул головой. – Но, ей Богу, не могу. – Биение под ее ладонью участилось, крылья рвались на волю. – Вчера ночью я заново научился жить, и, пусть это очень больно, я не могу опять стать неживым. Не хочу.
– Вчера ночью?..
Дженни прекрасно понимала, о чем он, но все-таки ей очень хотелось, чтобы он сказал это вслух. Ей хотелось услышать, что к жизни Майкла вернула ночь их любви. Пусть он скажет.
– Да, вчера ночью.
Майкл привлек ее к себе, обнял. Дженни послушно прильнула к его груди, прижалась всем телом, вздрогнув от пронзительного ощущения счастья и защищенности.
– Вчера ночью, когда ты была моей.
И вновь они приникли друг к другу, совпали от плеч до колен, как две дождинки, слившиеся воедино в общем ручье, и целый миг им было достаточно простого прикосновения тел. Потом Майкл взял в ладони лицо Дженни, вглядываясь в каждую черточку пристально и любовно, будто хотел запомнить навсегда. На виске лихорадочно пульсировала жилка, темные глаза не отражали света. И наконец, с жадным стоном он склонился к ней.
Разве бывает так, чтобы поцелуй в губы наполнил мерцающим теплом все тело, проник так глубоко, что впору растаять от его жара? У Дженни подгибались ноги, и она крепче обняла Майкла, чтобы не упасть, нетерпеливо прижалась к нему, желая еще больше ослабеть, совсем растаять, желая всего Майкла без остатка.
Майкл впивался в полуоткрытые губы Дженни снова и снова, сводя ее с ума. Она отдалась сумасшедшему ритму его прикосновений и не хотела останавливаться. Почувствовав сквозь тонкую ткань платья жесткость мокрых от дождя джинсов Майкла, она вместе с приливом острого желания вспомнила, что под платьем у нее ничего нет.
Майкл неохотно оторвался от ее губ.
– Да, с тобой опасно иметь дело, – сказал он, пытаясь устоять на ногах, поцеловал Дженни в шею напоследок, ласково провел ладонью по округлости бедра и убрал руку. – Я сейчас забыл обо всем на свете.
– Вот и хорошо, – дрожащим голосом откликнулась Дженни, – так и надо.
Она знала, большего они сейчас не могут себе позволить: в доме их ждут три человека и сегодня необходимо принять еще много трудных решений.
Она вздохнула, прижалась щекой к Майклу, прошлась рукой по его широкой груди, нежно сжала пальцами выступающий под мокрой рубашкой сосок.
– Вчера ночью ты был живой, ты все чувствовал. А сегодня как?
– Жив пока что, – весело ответил он, впервые за долгое время по-настоящему весело. – А ты не заметила? Пожалуй, с тобой рядом я всегда буду живым.
– Да, – улыбнулась ему в рубашку Дженни. – Так, значит, тебе надо «жить со мной и меня женою сделать»!
– Как это похоже на речи Брэда Макинтоша, даже странно.
Дженни тихонько рассмеялась: значит, Майкл все-таки ревнует к Брэду, как приятно! Значит, ему есть дело до нее, хотя он и скуп на открытые заверения в любви… Ничего, ей достаточно будет и этого, ведь ее ждут сильные руки Майкла, и они будут обнимать ее каждую ночь.
– Да, и я помню наизусть еще одну цитату. Тоже от Брэда, – поддразнила она его, но в глазах ее блестели слезы. Тучи мало-помалу начали рассеиваться, и солнце проглядывало сквозь серую пелену дождя. – Хочешь, расскажу? – Давай, – кивнул Майкл. – «Моя любовь без дна, – начала Дженни, надеясь, что голос не сорвется от подступающих слез, – а доброта – как ширь морская. Чем я больше трачу, тем становлюсь безбрежней и богаче». [4]
Майкл долго ничего не говорил в ответ. Капля дождя радужно поблескивала, готовая упасть с его ресниц, а голос после молчания зазвучал – хрипло.
– Да, очень красиво. Но сейчас, милая Дженни, послушай меня: ты передашь уважаемому профессору, что замужней даме неуместно будет брать у него уроки английской литературы.
Замужней? У Дженни сердце запрыгало от радости, слезы мгновенно высохли, и она улыбнулась Майклу.
– Ее будет учить только муж.
И опять она прижалась к нему, и по ее телу прошла волна незнакомого восхитительного тепла. Ее муж…
– Да, – шепотом подтвердил Майкл, – только я, больше никто.
Он склонил голову, взял в ладони ее лицо, согрел ее щеки своим дыханием.
– Дженни, я тебя люблю. Я так люблю тебя, что мне не хватило бы шекспировского словаря, чтобы выразить это словами.
– Тогда не надо слов, – ответила она, не скрывая переполнявшей ее радости. – Люби меня молча.
Дженни еще говорила, а глаза Майкла уже застилало горячее золотое сияние. Он молча притянул Дженни к себе, обнял ее без единого слова и поцеловал – тоже молча. И их сердца пели свою песнь, и волшебная мелодия парила над стихающей бурей.