О`Доннел Питер. Берлинский трюк

   Если дул благоприятный ветер, то и западная сторона отвечала тем же: на воздушных шарах в сторону ГДР отправлялись контейнеры с пропагандистским грузом, и специальный механизм разбрасывал их над территорией. Обе стороны не жалели усилий, чтобы портить друг другу настроение.
   Они вышли из типографии и оказались в скудно обставленной комнате. Толлер прикрыл за собой дверь, и гул машин превратился в легкий шепот.
   — Здесь можно говорить спокойно, — сказал Толлер. Он держался уверенно, но Модести понимала, что за внешним спокойствием скрывается внутреннее напряжение.
   — Он тут? — спросила Модести. Разговор шел по-немецки.
   — Наверху, — кивнул Толлер. — Три дня назад я получил от курьера инструкции связаться с вами. Два дня назад я позвонил.
   — Пришлось проделать обычные движения, — сказала Модести. — Как связь с Западным Берлином?
   — Риск всегда есть. Курьеры должны быть иностранцами и могут действовать ограниченное время. Но поскольку вы сами иностранцы, то можете въезжать и выезжать без особых помех.
   — Мы не пойдем по этому пути. Мы никогда не пользовались им, и теперь это только навлечет лишние подозрения. Рыжков и так, наверное, лишился сна.
   — Еще бы, — буркнул Толлер. — Мы затаились. Рацией не пользуемся. У нас есть передатчики, но только для крайних случаев. А так контакты с контролером в Лондоне происходят через местного контролера в Западом Берлине.
   Теперь лондонский контролер — Таррант — перебрался в Западный Берлин. Но Модести не стала сообщать об этом. Разведчик, секретный агент не любит лишней информации. Только то, что необходимо для операции.
   — Для этой операции вводится новая система связи, — сказала Модести. — Я расскажу о ней позже, когда пообщаемся с Окубой. Мы заберем его у вас сегодня вечером.
   — Вот спасибо! — горячо отозвался Толлер. — А то с ним сплошная морока. За последние десять дней я натерпелся такого страха, какого не знал десять лет.
   Окуба находился наверху в маленькой комнате с окном, выходившим во внутренний двор. На окне были ставни. В комнате стояли кровать, стул, простой сосновый стол, а также обшарпанный комод. На комоде стояли тазик и кувшин с водой. Окуба лежал на кровати и курил. Он был невысокого роста, пропорционального сложения, блестящие черные волосы и зачатки усов; взгляд был надменный и сердитый.
   Он сел и быстро заговорил по-английски с легким американским акцентом.
   — Это и есть те самые люди, Толлер? Я уж подумал, а существуют ли они в природе.
   — У них есть свои проблемы, — отозвался Толлер. Похоже, он уже не первый раз произносил этот текст.
   Окуба посмотрел мимо Модести и уставился на Вилли.
   — Объясните ваш план, — сказал он.
   — План очень простой, — сказала Модести.
   — Я обращаюсь не к вам, — сказал Окуба, не поворачивая головы в ее сторону.
   Вилли Гарвин сунул руки в карманы, и Модести увидела, как его глаза за простыми стеклами очков вдруг сделались невидящими — он пытался потушить в себе пожар ярости, которая вспыхнула при общении с этим японцем. Профессор Окуба был знаменитый вирусолог, знания которого очень высоко ценились во всем мире, и он это прекрасно знал. К его индивидуальной надменности примешивалось и традиционное для японских мужчин пренебрежение к женщине. Окуба и в мыслях не держал, что руководить операцией может женщина.
   Модести посмотрела на Вилли. Тот взял себя в руки и сказал спокойным тоном, без признаков акцента кокни:
   — Мы хотим воспользоваться подвернувшейся оказией. Сейчас в Берлине де Соута.
   — Де Соута? Кто он такой?
   — Специальный представитель У Тана, генерального секретаря ООН. Он ведет переговоры по обе стороны стены, чтобы несколько снизить напряженность.
   Окуба презрительно скривил губы. Он был уверен, что это лишняя трата времени. Де Соута и сам прекрасно это понимал, но тем не менее упрямо продолжал свою миссию в разных уголках земного шара.
   — Он остановился в их посольстве, — продолжал Вилли, — и переговоры ведутся по устоявшемуся графику — утром Западный Берлин, днем — Восточный. Каждое утро ровно в девять он проезжает через КПП со своим личным шофером Охрана знает машину. Они только удостоверяются, де Соута ли это, и пропускают. Все прочие машины подвергаются досмотру. Завтра мы вывезем вас в багажнике. Это «даймлер» и там достаточно просторно.
   Окуба швырнул сигарету на пол, и Толлер поспешил затоптать ее.
   — Вы глупец! — фыркнул японец. — Представитель генсека ООН ни за что не станет впутываться в это.
   — Правильно, потому что ничего не узнает, — ответил Вилли. — Машина стоит в гараже у посольства, а мы наняли гараж по соседству. К восьми часам мы доставим вас в их гараж и спрячем в машину, поэтому вам придется ждать только восемь часов. Вчера я просверлил там несколько отверстий в полу. Машина останавливается у «Хилтона». Там де Соута беседует с бургомистром Клаусом Шютцем. Он хочет, чтобы переговоры проходили в неформальной обстановке. Подождите пять минут после остановки машины и вылезайте. Я немного поработал над замком, так что вы сможете открыть багажник изнутри. Наш человек будет вас там ждать.
   Окуба закурил еще одну сигарету и, холодно взглянув на Вилли, сказал:
   — Дурацкий план. Если я так нужен вашим, они должны были разработать что-то поизощреннее и использовать группу опытных профессионалов…
   — Никто не собирается начинать третью мировую, чтобы вывезти вас, — перебил его Вилли. — План прост и надежен. — И, не давая времени Окубе ответить, обратился к Толлеру: — Можете привезти его к стоянке в северной части Розенталер-плац? В полночь?
   Тот кивнул.
   — Отлично. Мы будем там в серой «шкоде». Я подниму крышку капота и буду копаться в двигателе. Пусть Окуба наденет комбинезон. Он вылезает из вашей машины, садится в шкоду, и вы забываете о его существовании.
   Окуба явно разозлился.
   — Я же вам сказал, — начал он, но Вилли перебил его:
   — Помолчите. И не объясняйте нам, как вывозить людей из Восточного Берлина, а мы не станем рассказывать вам, как правильно кормить клопов. Нам надо знать одно: будете вы на указанном месте в полночь или нет?
   В глазах Окубы бушевало пламя уязвленного самолюбия. Он отвернулся и после долгой паузы сказал:
   — Вы принуждаете меня согласиться.
   Было слышно, как Толлер облегченно вздохнул. Он открыл дверь и вышел, а за ним Вилли и Модести. В комнате этажом ниже Вилли потер затылок ладонью.
   — Ты подала мне сигнал немножко поднажать, Принцесса, — сказал он. — Я не перестарался?
   — Нет, все правильно. Но он меня просто пугает.
   Толлер мрачно кивнул головой.
   — Пан хороший. Очень даже хороший. Но Окуба считает, что он пуп земли. Ему хотелось бы чего-то грандиозного, величественного.
   — Да, — Модести вынула из сумочки зеркальце и проверила, как выглядит: заметив на лице напряжение, она провела массаж, чтобы немного расслабиться.
   — Я не против хорошего сценария. Только вот мне не нравится, что «оскары» будет выдавать генерал-майор Рыжков.
   Днем они поехали на машине в деревушку, расположенную к северу от Халле, к фермеру, который, прочитав их объявление, позвонил им по телефону и сказал, что имеет пару дюжин резных из дерева животных — петушков, лошадок и страусов. Антикварный магазин в Гетеборге управлялся шведом, который следил за капризами покупательского спроса и сказал, что сейчас можно заработать до восьмидесяти фунтов за такой вот элемент старинной ярмарочной карусели.
   Приехав на ферму, они осмотрели три сарая, набитые разными цирковыми и ярмарочными штучками. В прошлом году венгр, владелец цирка шапито, в конце летнего сезона вдруг исчез, прихватив с собой выручку, не заплатив за аренду и оставив без жалованья за месяц всю труппу.
   Кое-кто из артистов забрал свой инвентарь и двинулся на поиски новых заработков, но другие, видно, сочтя свое ремесло умирающим в новые времена, просто оставили свою утварь и разбрелись кто куда.
   Поскольку владелец цирка сбежал с укротительницей хищников, то фермер оказался владельцем шестерки тощих львов, которых кормил, как мог, пока их не забрали в зоосад. Он поведал об этом подробно, с душераздирающими деталями. Вилли, который в свое время успел поработать в цирке, завороженно разглядывал яркие предметы, вдыхал их запахи. Там имелись порванные шатры, поломанные скамейки, секции карусели и спиральной горки, ржавеющие моторы, миниатюрная железная дорога, клетки, канаты, пушка, тележка с причудливо расписанными колесами, в которой выезжали клоуны, набор кривых зеркал с отколовшимся местами покрытием. Но только деревянные животные представляли собой какую-то ценность. Несмотря на пыль и облупившуюся краску, они были в неплохом состоянии, без признаков гнили. Со вкусом вырезанные и с деревянными глазами.
   После того как фермер, запинаясь, назначил свою цену, Вилли выразил готовность приобрести два десятка лучших образцов на тысячу восемьсот шведских крон, или за соответствующее количество долларов, и взять на себя все расходы по перевозке. Модести делала соответствующие пометки в блокноте. Она была довольна, что у них подвернулось реальное дело, которое лишний раз подтверждало их легенду.
   Они еще заехали в деревушку под Лейпцигом взглянуть на какие-то часы и вернулись в Берлин к семи вечера. Вилли поставил «шкоду» в арендованный гараж — за три двери от «даймлера».
   — Скорее бы все это кончилось. Принцесса, — сказал он, выключая мотор. — А то этот знаток микробов действует мне на нервы.
   Модести разделяла чувства Вилли. Операция была задумана неплохо — ив этом была заслуга Вилли. Но, как и Вилли, она понимала, что профессор Окуба — самое слабое звено, опасный элемент. И с этим они ничего не могли поделать.
   В полночь они без осложнений забрали японца. Окубе пришлось провести остаток ночи на заднем сиденье шкоды в гараже. Он не испытывал страха, но ворчал, давая понять, что все это не на том уровне, который, как он был уверен, соответствует его рангу.
   В восемь утра герр Юргенсон и его секретарша вышли из отеля и сели в шкоду. Но не успел Вилли вывести машину с Окубой на заднем сиденье из гаража, она остановилась у двери, где стоял «даймлер». Вилли сделал вид, что у него заглох мотор. Пока он поднимал капот и проверял проводку, Модести открыла дверь гаража «даймлера» ключом, который Вилли сделал два дня назад.
   Окуба выскользнул из шкоды и растворился в темноте гаража. Удивительно, но он не стал ворчать, как накануне, а послушно юркнул в багажник «даймлера» и свернулся там клубочком.
   — Не волнуйтесь, — прошептала Модести. — Мы будем наблюдать за вами всю дорогу. — Он молча кивнул, и Модести закрыла багажник. Минуту спустя они с Вилли уже ехали к Толлеру.
   Прошел час. Окуба находился в «даймлере» в полумиле от контрольно-пропускного пункта и — свободы. Гарвин теперь уже сидел за рулем грязно-коричневого фургончика и следовал за «даймлером». Поверх юргенсоновского костюма на Вилли был комбинезон, а на голове красовался берет, надвинутый до бровей.
   Впереди была Лейпцигерштрассе. Вилли приготовился поворачивать. Он не мог ехать дальше — там уже было рукой подать до КПП. И тут его словно ударили в челюсть. «Даймлер» внезапно свернул к тротуару, чуть подпрыгивая на ходу. У него была спущена левая шина.
   Вилли прошиб холодный пот, ведь водителю придется открывать багажник и лезть за запасным колесом. Вилли вытянул в окошко руку, подав сигнал Модести остановиться. Когда «даймлер» замер у тротуара, фургон Вилли остановился сзади в пяти футах от заднего бампера дипломатической машины. Модести остановила «шкоду» так, что оказалась как раз между двух автомобилей. Она тоже увидела спущенную шину «даймлера».
   Вилли уже вышел из машины. Шофер «даймлера» тоже выбирался. Вилли мельком глянул на Модести, и она едва кивнула головой. Долгие годы совместной деятельности в сложных, порой смертельно опасных ситуациях привели к тому, что они понимали друг друга с полувзгляда. Ее кивок означал разрешение сделать тот единственный ход, который еще мог бы спасти Окубу от катастрофы.
   Вилли собирался встретить шофера «даймлера» у багажника и предложить помощь, а затем сразу сбить его с ног коротким ударом в солнечное сплетение. Модести же, трепеща от волнения, должна была постучать в окошко де Соуте и жестами дать понять, что его шофер внезапно потерял сознание, тем временем Вилли должен был перетащить Окубу из «даймлера» в свой фургон.
   Это, конечно, был рискованный ход: на всю операцию требовалось пять секунд, и выбирать было не из чего. Позади недовольно загудела машина и объехала «шкоду» Модести. Та развела руками и снова включила двигатель, как бы собираясь поехать дальше, но мотор снова заглох. Водитель «даймлера» что-то сказал своему шефу, выбрался из машины и двинулся к багажнику. Вилли спросил по-немецки, не желает ли тот, чтобы ему помогли. Водитель сообразил, что незнакомец исходит из вполне меркантильных побуждений, неохотно кивнул и поднял крышку багажника. Модести заметила, как весь напрягся готовый нанести удар и загораживавший водителя от прохожих Вилли; вдруг он замер.
   Модести увидела, что в багажнике пусто: Окубы там не было. Водитель стал вынимать запасное колесо. Вилли задумчиво потер подбородок и словно невзначай глянул на Модести, которая еле заметно качнула головой назад. Она завела «шкоду» и двинулась в сторону Лейпцигерштрассе. В ее голове отчаянно сражались между собой ярость, облегчение и недоумение.
   Спустя час Вилли въехал на фургоне во двор типографии Толлера. Модести ждала его в большом гараже.
   — Мы одни. Можно говорить.
   Стаскивая комбинезон, Вилли мрачно спросил:
   — Где этот чертов недомерок?
   — Там, где мы с ним познакомились. Наверху, у Толлера.
   — Ты нашла его в запертом гараже?
   — Да. Он в последний момент передумал. Когда шофер пришел за «даимлером», он спрятался под брезентом.
   — Передумал? Он хочет вернуться в Москву?
   — Нет, он решил отвергнуть наш план его переправки в Западный Берлин. Мне удалось незаметно усадить его в «шкоду» и снова доставить сюда. Толлер был готов растерзать японца.
   Движения Вилли были экономными и четкими, но Модести знала, что внутри у него бушует вулкан. Ее ярость успела уже поостыть. Она сказала:
   — Все могло кончиться куда хуже, Вилли-солнышко. Я понимаю, что лопнувшая шина — редкая неудача, но это произошло. Мы, конечно, могли бы без помех переложить Окубу из «даймлера» в «шкоду», но все равно привезли бы его сюда.
   Вилли тяжело вздохнул, неохотно кивнул и спросил:
   — Ты рассказала Окубе, что произошло?
   — Нет, конечно, — Модести скорчила гримаску. — Он и так невыносим. Еще не хватало услышать: «А что я вам говорил?» Я устроила ему нагоняй за то, что он испортил нашу операцию, но я ведь женщина, и потому он слушал меня вполуха. Его, впрочем, интересует, что мы теперь намерены предпринять.
   — Я и сам не прочь узнать это, — грустно ответил Вилли, надевая очки с простыми стеклами.
   — Я сказала ему, что мы проведем крупномасштабную операцию, но нам потребуется несколько дней, чтобы ее организовать.
   — Операцию с кадрами Тарранта? — удивленно спросил Вилли.
   — Ну да. Окуба хочет, чтобы все делалось по высшему разряду. Пусть у него создастся впечатление, что так оно и будет.
   Вилли расслабился, с любопытством посмотрел на Модести, пытаясь уловить ход ее мыслей.
   — Да, наверное, ты права, Принцесса.
   Теперь и его гнев угас. Какое-то время они стояли, погрузившись в молчание.
   — Таррант получил наш сигнал, — усмехнулся Вилли. — Представляешь, как он вспотеет, когда Окуба не появится из багажника.
   — Да, но ему это не впервой. — Модести пожала плечами. — Мы подадим ему еще один сигнал сегодня вечером.
   — Тем же способом?
   — Да. Я не хочу зря гонять курьеров. И вообще полагаться лучше на самих себя, И на Толлера. Будем использовать идею с листовками. Толлер говорит, они собираются вести свой пропагандистский обстрел еще пару недель.
   Вилли ухмыльнулся. Идею предложила Модести, и она ему очень понравилась. Толлер печатал листовки, паковал их в картонные «бомбы», которыми затем стреляли минометы. Он же доставлял свой бомбовый груз на позиции к югу от Берлина.
   Было нетрудно изготовить более прочную бомбу, контейнер, который не лопнул бы, чтобы разбросать содержимое повсюду. Вместо листовок там было бы особое наводящее устройство, включающееся при выстреле. Толлер доставит эту бомбу в обычное место, а Таррант будет нести вахту по ту сторону границы. В течение нескольких минут после приземления контейнер будет обнаружен с информацией, которую Модести сочтет необходимым послать.
   Толлер пришел в восторг. Ему тоже очень не хотелось использовать курьеров, а мысль о том, что восточногерманские артиллеристы сами в роли курьеров, придавала операции дополнительную пикантность.
   — Короче, всего-навсего остается придумать новый способ переправить Окубу, — сказал Вилли уже без улыбки.
   — Сущий пустяк.
   Вилли вздохнул и мрачно добавил:
   — В том, что произошло, есть один маленький плюс. Я заработал доллар от шофера «даймлера».
   Остаток дня они и не пытались сознательно сформулировать новый план, лишь предоставляя подсознанию шанс поработать самостоятельно. Таков был их метод, и именно так Вилли набрел на идею, которой, однако, не суждено было осуществиться.
   Наступил вечер, но похвастаться пока им было нечем. Модести лежала в кровати и думала не повторить ли первоначальный вариант, предварительно оглушив Окубу, чтобы он не смог им воспрепятствовать. Но, к сожалению, его содействие требовалось до последних мгновений.
   Было уже одиннадцать. Через час-другой любезные артиллеристы выстрелят контейнером с донесением, и Таррант по крайней мере будет знать, что, хотя их план и не удался, у них пока все в порядке.
   Внезапно в мозгу Модести начали очерчиваться смутные контуры нового плана. Модести быстро села. Да, идея, конечно, безумная, но может сработать… Особенно если за дело возьмется Вилли.
   Модести встала, накинула халат и прошла в его комнату жестом предложила ему выйти в ванную и пустила душ. Скорее всего, комнаты прослушивались, но вряд ли и ванная тоже… Но даже если там и стояли жучки, шум воды выступал в роли глушителя.
   Вилли присел рядом с ней на край ванной. Модести прижалась губами к его уху и начала нашептывать… Десять секунд спустя он вдруг сунул пальцы в рот и прикусил их, раскачиваясь из стороны в сторону и пытаясь удержаться от приступа смеха.
   Модести посмотрела на него негодующе и в знак упрека шлепнула его по руке. Он покачал головой, словно извиняясь, и снова согнулся пополам. Наконец Вилли справился с собой, хотя лицо его побагровело от сдерживаемого хохота. Потом он согласно закивал головой, а большой и указательный пальцы правой руки сложились в кружок.
   Потом Вилли охватил новый приступ беззвучного смеха, заразив весельем и Модести. Она прислонилась к нему плечом и, закрыв глаза, прижала руки к животу, чтобы не расхохотаться. По щекам ее потекли слезы.
   Таррант передал листок берлинскому контролеру, а сам стал теребить себя за ус. Берлинский контролер дважды перечитал донесение, и на лице его попеременно изобразилась широкая гамма чувств.
   — Они шутят, — наконец сказал он.
   — У меня тоже поначалу сложилось такое впечатление, — кивнул Таррант. — Но поскольку это исключено, то остается предположить, что мы имеем дело с типично неортодоксальным подходом. Поэтому надо согласиться с их предложением.
   Прошло уже два дня после появления донесения, где кратко сообщалось, что план не сработал и что будет придумано что-то другое. Теперь вот пришло еще одно донесение, в котором излагалась новая идея. Берлинский контролер еще раз прочитал текст и сказал:
   — Это непросто устроить.
   — Тем не менее наши трудности не идут ни в какое сравнение с тем, что собираются устроить они, — холодно парировал Таррант.
   — Но в нашем распоряжении только тридцать шесть часов.
   — Придется уложиться. — Таррант нахмурился, пытаясь припомнить то, что он видел или читал в последние дни. — Есть такой магнат в США — Джон Далл. Соедините-ка меня с ним.
   — Магнатов охраняют целые взводы секретарш.
   — Назовите мою фамилию. И скажите, что речь идет о Модести Блейз. И вы прорветесь через все заслоны быстрее, чем сам президент США.
   Час спустя — когда в Нью-Йорке было четыре утра — зазвонил телефон, и Таррант услышал голос Далла.
   — Извините, что беспокою вас в такое время, — сказал Таррант.
   — Ничего. Вы снова ее впутали в неприятности?
   — Ее можно было остановить только с помощью смирительной рубашки.
   Далл тяжело вздохнул, прекрасно понимая, что случилось.
   — Ладно, — мрачно сказал он. — Мне все ясно. Чем могу помочь?
   — У вас, кажется, вложены деньги в компанию, которая сейчас снимает фильм о берлинской стене. Они могли бы предоставить кое-что из того, что просила Модести.
   Воцарилось молчание. Таррант понимал, что Джон Далл хотел бы задать вопрос, не с восточной ли стороны стены сейчас действовала Модести, но не может сделать это по телефону. Чтобы внести в ситуацию полную ясность, Таррант сказал:
   — Да, она там.
   — Господи! — только и ответил Далл. — Да, я позвоню режиссеру прямо сейчас. Его зовут Джо Абрахамс. Он свяжется с вами через пару часов и будет в вашем распоряжении ровно столько, сколько понадобится.
   — Мне нужно тридцать шесть часов…
   — Хорошо. Где ему вас найти?
   Таррант дал адрес и телефон маленького туристического агентства.
   — Понятно, — сказал Далл. — А она пусть позвонит мне, как только сможет, ладно?
   — Хорошо. Спасибо. — Таррант положил трубку и, посмотрев на контролера, добавил: — Надо полагать, у них есть разрешение от местных властей снимать у стены.
   — Да. Хотите обратиться к людям Гелена? У них хорошие рычаги.
   — Нет. У нас будет крыша в виде съемочной группы. И чем меньше людей вовлечено, тем лучше. — Таррант показал на листок: — Изучите карту и цифры и отправляйтесь на место, чтобы все устроить.
   Окуба сидел рядом с Модести в коричневом фургоне, который стоял на стоянке у шоссе на Дрезден в пятнадцати милях к югу от Берлина. Было половина девятого вечера.
   — Будет совещание? — спросил Окуба.
   — Да. Никому не понравилась эта идея, но мне все же удалось убедить их, что требуется серьезная операция, чтобы вывезти вас.
   — А я о чем говорил! Каков же план?
   — Сегодня вечером мы все узнаем.
   — Я должен его одобрить.
   — Именно потому-то вы здесь и находитесь. Без прикрытия. Это большой риск для вас и лишние хлопоты для наших людей, но они согласились на это.
   Возле них остановился большой мебельный фургон и выключил фары. Из кабины вышел Вилли Гарвин в берете и комбинезоне и двинулся к фургону. Он кивнул Модести. Она сказала Окубе:
   — Теперь мы пересаживаемся в грузовик.
   Маленький японец проследовал за ней к огромному грузовику. Вилли открыл задний борт, помог Окубе забраться. Тот спросил:
   — Совещание будет в машине?
   — Контролер группы решил, что так безопаснее, — сказала Модести и последовала за Окубой.
   В фургоне не было ни души, но он был загружен каким-то громоздким предметом. Свободного места почти не оставалось. Японец стал напряженно всматриваться в странные очертания предмета. Это был большой цилиндр, под углом наклоненный к задней части грузовика. Цилиндр этот стоял то ли на подставке, то ли на тележке, наглухо прикрепленной к полу.
   Это была пушка. Или пародия на таковую. Орудие было из металла, и когда-то его раскрасили в яркие цвета с узорами, но теперь краска осыпалась. Жерло пушки казалось таким огромным, что там мог поместиться человек.
   Модести заметила, что Окуба на какое-то мгновение словно окаменел. Затем он обернулся и прыгнул прямо на нее. Он прыгнул высоко, выставив вперед ногу так, чтобы поразить Модести в область сердца. Окуба проявил завидную реакцию, но интуиция не подвела Модести и на сей раз, и потому она оказалась начеку.
   Молниеносным движением она увернулась от выпада каратиста, чей каблук только по касательной задел ее руку. Затем Модести блокировала рубящий удар его руки, подставив под запястье японца локоть. Затем, когда он уже оказался на полу, Модести угодила ему чуть ниже уха, и профессор потерял сознание.
   — Каратист, — послышался из-за ее плеча голос Вилли. — Резвый какой профессор! И смекалистый. Сразу все усек, но не одобрил.
   — Не самый респектабельный способ перебираться через стену. В нем хоть и есть драматизм, но нет величия, — согласилась Модести и взяла шприц, который протянул ей Вилли. — Ты, кстати, проверял пушку?
   — Трижды. Стрелял мешком с песком того веса, который соответствует массе профессора. Отклонения в пределах тридцати дюймов. Если Таррант расстановит сеть там, где мы просили, Окуба угодит прямо в центр. Причем размер сети позволяет нам допустить погрешность в шестнадцать футов в ширину и в тридцать с лишним в длину!
   Вилли Гарвин говорил со знанием дела. Цирк, в котором он когда-то работал, очень гордился номером Человек-Ядро, и в обязанности Вилли как раз входило готовить пушку к стрельбе и заряжать ее сжатым воздухом.
   Через два дня после того, как они посетили фермера, Вилли снова предстал перед ним уже без юргенсеновского грима и, представившись администратором русского цирка, приобрел пушку. Фермер был слегка удивлен, но этот немногословный человек представлял как-никак СССР, а спорить с гражданином дружественной державы не полагалось. Вилли провел там целый день, разбирая механизм и шлифуя внутреннюю поверхность ствола. После чего проверил пушку в деле и заказал фургон.