Страница:
Патриарх: По канону – Богу и Церкви и распорядителю-епископу. По канону, но не по советскому закону.
Обвинитель: Вы показали здесь, ваши послания писались с ведома других. Вы являетесь выразителем всего иерархического начала – это правильно?
Патриарх: Какие?
Обвинитель: Я не знаю, какие вы пишите.
Патриарх: В ПОМГОЛ.
Обвинитель: Значит, одни были законные, другие без согласия властей?
Патриарх: Какие?
Обвинитель: Вы признаёте незаконными?
Патриарх: Нет.
Обвинитель: Почему?
Патриарх: Потому что ничего такого нет.
Обвинитель: А позвольте вас спросить: что вы называете контрреволюционным актом?
Патриарх: По толкованию вашему, действия, направленные к низвержению советской власти.
Обвинитель: А для вас такой смысл тоже приемлем?
Патриарх: Приемлем.
Обвинитель: Значит, всякое действие, направленное против советской власти?
Патриарх: Нет, к свержению советской власти.
Обвинитель: Непременно к свержению?
Патриарх: И в этом мы не повинны.
Обвинитель: А вы находите, что агитация является попыткой подготовить настроение, чтобы в будущем подготовить и свержение? Агитация может быть контрреволюционной.
Патриарх: Вы считаете её контрреволюционным действием, а я не считаю.
Обвинитель: С точки зрения евангельской, как считаете вы, какая добродетель выше – милосердие или жертвоприношение?
Патриарх: Это вы приводите вопросы, которые задавались экспертизе. И то, и другое нужно.
Обвинитель: Что выше, вам неизвестно?
Патриарх: Первая заповедь говорит: «Возлюби Господа Бога».
Обвинитель: А это означает: «Милости хочу, а не жертвы». Вот этой заповеди вам не следовало бы забывать.
Патриарх: Нет, я не забыл. Это в известном случае сказано, а к данному случаю это не касается. Если на вашей точке зрения стоять, то как объяснить, что женщина вылила миро, а Иуда сказал: «Отдать лучше нищим»?
Обвинитель: С точки зрения христианской и не изувера, что лучше – оставить стоять сосуд на том месте, где он находится, и дать тринадцати миллионам человек умереть от голода, или наоборот? Я спрашиваю вас, что с точки зрения христианской морали было бы приемлемей?
Патриарх: Да я думаю, что такого вопроса не может быть.
Председатель: Почему же не может быть?
Патриарх: Потому что в такой плоскости его не нужно ставить. Конечно, выше, чтобы сосуды не были пустые, но при каких условиях.
Обвинитель: Так вы считаете, что советская власть может спасти эти тринадцать миллионов голодающих только на те средства, какие есть?
Патриарх: Очень желал бы, но не знаю, чем располагает советская власть.
Обвинитель: А что, Цветков не говорил вам, что двенадцать миллионов обречены на верную смерть?
Патриарх: Но ведь я читал в ваших газетах, что советская власть справится.
Председатель: Вы всё время говорите: «в ваших газетах», «ваши постановления», «ваша власть». Создаётся впечатление, что вы этим подчёркиваете, «этим постановлением» и «этой властью» противопоставляете какие-то другие постановления и другую власть. Что вы имеете в виду?
Патриарх: Это не о контрреволюционном я говорю, а о ваших правительственных газетах. И я прошу занести в протокол, когда я посылал своё первое обращение за границу, я даже не понимал, что, невзирая на существующий образ правления, который, может быть, не всем нравится за границей, вы всё-таки должны нам помогать, какая власть стоит у нас. Это известно было.
Обвинитель: А вы думаете как? Если авторитетом патриарха подчёркивается то обстоятельство, что существующая власть грабит.
Патриарх: А если патриарх заявляет, что не взирайте на то, какая власть, ей вы помогайте?
Председатель: Тут большая разница. Значит, за границей – это одно, а дать самим – это другое? Вот когда нужно было, вы сочли возможным заявить за границей, а когда коснулся вопрос о немедленной близкой помощи, то вы выступили против.
Патриарх: Нет, прошу обратить внимание на то воззвание, которое прошло раньше.
Председатель: Это старое воззвание?
Патриарх: На протяжении пяти дней сделанное мной предложение было отвергнуто на том основании, что с иностранными лицами, которых кто-то предлагал, не следует входить в отношения, т. е. вести переговоры с иностранцами может вести только сама власть.
Председатель: Имеются ещё вопросы?
Обвинитель: К вам обращался кто-нибудь с просьбой подписать воззвание о помощи голодающим?
Патриарх: Нет.
Обвинитель: А протоиерей Ледовский?
Патриарх: Вообще ко мне приходило много народа. Если Ледовский был вместе с Русановым, то я знаю, что вы имеете в виду. Но того, что Ледовский миссионер или эксперт – этого я не знаю.
Обвинитель: Как это могло случиться, что вы на одной и той же неделе за одно и то же и проклинали и благословляли? Вы проклинали всех, кто будет изымать ценности, а когда священник Ледовский предоставил вам послание обратного значения, вы собственноручно подписали, что с ним согласны?
Патриарх: Но оно не прошло.
Обвинитель: Как?
Патриарх: Оно не прошло. Я обращался в ПОМГОЛ, и оно не прошло.
Председатель: Значит, то ваше послание, которое вы послали для утверждения, не прошло, а прошло то, которое вы не послали на утверждение?
Патриарх: Мы и теперь ждём ответа.
Обвинитель: К нам в комитет приходили ходоки, крестьяне из Саратовской губернии, и заявляли, что патриарх от своей точки зрения отказался, перестал упираться и благословил изъятие.
Патриарх: Я это говорю не с целью агитации.
Обвинитель: Какие обстоятельства заставили вас отступить от старой точки зрения и вместо проклятия дать благословение? Это так, и в подтверждение этого у меня имеется документ, исходящий от вас.
Председатель: О каком документе вы говорите?
Обвинитель: Священник Ледовский, Русанов и другие представили воззвание, которое в «Известиях ВЦИК» было напечатано. Это воззвание собственноручно было подписано патриархом.
Председатель: Что за воззвание?
Обвинитель: Об изъятии ценностей?
Председатель: Вы поняли, о каком воззвании идёт речь?
Патриарх: Да, но о чём оно говорило, я не знаю.
Председатель: В этом воззвании говорилось о необходимости пойти на изъятие церковных ценностей, и вы написали «согласен» и не возражаете. Вот обвинитель и спрашивает, как случилось: подписавши это воззвание, вы потом высказались против изъятия?
Патриарх: Хорошо бы огласить это воззвание.
Председатель: Обвинитель, у вас есть документ?
Обвинитель: Нет.
Председатель: Значит, вы приобщить его к делу не можете? Тогда я прошу не ссылаться на этот документ и все вопросы, связанные с ним, устраняю.
Обвинитель: Это может подтвердить священник Ледовский.
Председатель: Тогда вы можете подтвердить вопрос о вызове Ледовского для освещения этого вопроса в качестве свидетеля, если этот момент имеет, с вашей точки зрения, отношение к обвинению, предъявленному к подсудимому, но ссылаться на неизвестный или неприобщённый к делу документ вы не можете.
Обвинитель: Священники, которые были на собрании у архиепископа Никандра, заявляют по очереди, что критиковать и обсуждать воззвание они не имели права. Правда ли это?
Патриарх: Не думаю.
Обвинитель: Значит, они солгали?
Патриарх: Зачем выражаться так резко. Они могут стоять на своей точке зрения.
Обвинитель: Что вы с ними, сговориться не можете? Каким образом оказались священники, которые позволяют себе критиковать? Это как раз те, которые заявили, что боятся быть лишёнными сана. Вы говорили, что у них своя точка зрения. Что же выходит, вы верили в непогрешимость людей?
Патриарх: Я вам скажу: мы даже не верим в непогрешимость папы.
Обвинитель: А можно называть грешных людей святыми?
Патриарх: Это в другом смысле.
Обвинитель: Значит, может быть и грешный и святейший?
Патриарх: Это по моему адресу?
Председатель: Прошу обвинителя держаться ближе к существу дела.
Обвинитель: Я хочу выяснить: разве для патриарха Тихона не было святейших?
Патриарх: Святейший – это титул.
Обвинитель: Что же, никакого смысла не имеет?
Патриарх: Ну как не имеет?
Обвинитель: Что же, он для вас безразличен?
Патриарх: У католиков архиерея зовут «ваше превосходительство».
Председатель: Обвинителя, по-видимому, интересует: из того, что вы носите такой титул, не следует ли, что у священников есть мнение о вас, как о святейшем и непогрешном?
Патриарх: Нет.
Председатель: Ещё имеются вопросы?… Здесь священник Михайловский указывал на то, что не мог огласить у себя в церкви ваше послание до конца, так как боялся, что оно вызовет в храме среди верующих возбуждение, и объяснил это, что слова эти содержали в себе угрозу настолько большую для верующих, что её было рискованно прочитать. Так оценил ваше послание священник уже старый, работающий несколько десятков лет. Вы считаете оценку необоснованной?
Патриарх: Не знаю, если не хотел – ну и не прочитал. Я даже удивляюсь, что он здесь, на скамье подсудимых. Я издал и поручил, чтобы архиерей разослал, а заставлял и принуждал ли он читать – не знаю. Вот Михайловский не прочёл.
Председатель: Вы говорите, что удивляетесь, что он на скамье подсудимых?
Патриарх: Да.
Председатель: Хотя он не прочёл, но только часть. А вам известно, что подавляющее большинство священников здесь потому, что они исполняли вашу волю – читали послание и делали всё, что из него проистекает?
Патриарх: Я думал, что они здесь, на скамье подсудимых, по недоразумению.
Председатель: По вашим инструкциям и директивам они вели всю кампанию против изъятия ценностей в духе вашего послания и развивали его дальше, произносили проповеди и теперь вот обвиняются по обвинительному акту в контрреволюционных действиях.
Патриарх: От меня они никаких инструкций не получали.
Председатель: Но получали через другие, подведомственные вам органы, через управляющего епархией, через Епархиальный совет, через благочинных и т. д.
Патриарх: Ведь благочинные были у Никандра, почему же не заявили о несогласии?
Председатель: Вы откуда знаете, что было собрание у архиепископа Никандра?
Патриарх: Да из ваших же газет.
Председатель: И вы считаете, что они могли заявить о том, что они против?
Патриарх: Я не знаю, что они против, но если они боялись, то могли заявить.
Председатель: Так что это собственная вина, что не заявили?
Патриарх: Я думаю.
Обвинитель: Вам известно, что не так давно в Карловицах в Сербии был Собор?
Патриарх: Да, известно.
Обвинитель: Вы имели на нём место?
Патриарх: Я не знаю, какое это имеет отношение к этому вопросу.
Председатель: На предмет установления чего вы задаёте этот вопрос?
Обвинитель: Я не хотел бы сейчас говорить, но я хочу установить. Может быть, свидетель…
Председатель: Но трибунал интересует, чтобы этот вопрос не был отвлечённым.
Обвинитель: Это не отвлечённый вопрос.
Председатель свидетелю: Отвечайте.
Обвинитель: Вы приглашение получили на этот Собор?
Патриарх: Нет, не получил.
Обвинитель: Был ли случай когда-нибудь, что Епархиальный совет аннулировал постановление или распоряжение, принятое вами?
Патриарх: Не припоминаю.
Обвинитель: Или заявлял бы протест. Например, вы наложили резолюцию, а вас принудили бы её снять или уничтожить?
Патриарх: Епархиальный совет занимается в том же доме, где я живу. Иногда председатель или члены придут и скажут: «Мы посмотрим». Это то, что на вашем языке называется «дискуссия».
Председатель: Значит, перед изданием посланий у вас бывает стадия некоторой дискуссии?
Патриарх: Нет, это не то, что называется стадией дискуссии.
Председатель: Но кто дискутирует?
Патриарх: Предположим, Совет со мной.
Председатель: Значит, это у вас частная дискуссия. Вы сказали, что живёте в одном доме. У вас канцелярия какая-нибудь есть?
Патриарх: У нас живут: я, управляющий епархией, затем Совет, и есть ещё тринадцать комнат, которые числятся, что я занимаю.
Председатель: Значит, вы занимаетесь все в одном помещении?
Патриарх: В общем помещении. В этом, кажется, нет ничего преступного.
Председатель: Епархиальный совет, управляющий епархией были там же? Кажется, и Синод? Вы не помните, чтобы после такой дискуссии отменялась какая-нибудь из ваших резолюций? Не было таких случаев?
Патриарх: Я такого случая не припомню. Впрочем, вы, вероятно, разумеете…
Председатель: Что?
Патриарх: Насчёт новшества богослужений – раскрытия церковных ворот?
Председатель: На эту тему вы и дискуссировали? Кто говорил вам на эту тему? Речь шла, вероятно, о священнике, который ввёл эти новшества?
Патриарх: Да, говорили члены Епархиального совета.
Председатель: А архиепископ Никандр говорил с вами на эту тему?
Патриарх: На эту тему, я думаю, не говорил, потому что это было при покойном митрополите Евсевии.
Председатель: Кто же вам доказал, что нельзя допускать новшеств?
Патриарх: Нельзя сказать, что доказали, так как отец Борисов ссылался на такое основание и делал вывод, который был неправилен, поэтому я и взял назад резолюцию, которую раньше дал по поводу вводимых им новшеств.
Председатель: Значит, такой случай был, и из того факта, что вы живёте вместе, можно сделать предположение, что он был не единственный?
Патриарх: Это не преступление, а их долг. Они ближе стоят к народу и к Никандру и могли заявить мне, что это неудобно – такое воззвание.
Председатель: К вам никто из обвиняемых не обращался по этому поводу? Вот о Борисове?
Патриарх: Не помню, кажется, Добролюбов обращался.
Председатель: А через кого вы дали ваше первое распоряжение служить при открытых дверях и через кого оно было отменено?
Патриарх: Мною самим было взято обратно.
Председатель: Вот по вопросу о послании такой предварительный обмен мнений, который вы называете дискуссией, не происходил?
Патриарх: Не происходил, и я сожалею, что батюшки высказались только здесь.
Председатель: Значит, у вас на квартире происходило управление всей иерархией в целом и московской в частности?
Патриарх: Кажется, я для того и поставлен Собором, чтобы управлять.
Председатель: В чём выражается это управление? Чем, собственно говоря, и кем вы управляете?
Патриарх: Русской Церковью. Для этого нужно взять ваше постановление.
Председатель: Перед Трибуналом прошли некоторые свидетели, которые указывали, что управление распадается на самостоятельные части. Вот вы здесь стоите – глава всей епархии. Трибунал спрашивает вас: как идёт ваше управление?
Патриарх: Для того чтобы дать точные показания, я просил бы разрешения взять Положение соборное о правах и преимуществах патриарха.
Председатель: Оно когда было издано?
Патриарх: Тотчас же после Собора, в семнадцатом году.
Председатель: До декрета об отделении Церкви от государства? Значит, с существующим положением Церкви в государстве в связи с декретом об её отделении оно не согласовано?
Патриарх: Да.
Председатель: Как же можно на него ссылаться?
Патриарх: Но не было нужд его согласовать.
Председатель: Значит, вы живёте по законам своим, которые не связаны с советским законодательством?
Патриарх: Да, но мы признаём и советские законы.
Председатель: Из ваших показаний у Трибунала сложился вывод, что вы считаете, что церковным имуществом нельзя распоряжаться без специального распоряжения, данного в порядке иерархического управления?
Патриарх: С точки зрения церковного канона, а не советского правительства.
Председатель: Что же, в конце концов, для вас более важна точка зрения советского правительства или иная?
Патриарх: Для меня как для церковника… Но я подчинён советской власти.
Председатель: Если вам канон предписывает церковным имуществом управлять, а декрет говорит, что имущество принадлежит народу и им может распоряжаться только советская власть, вы считаете в данном случае необходимым подчиниться канонам и незаконно управлять церковным имуществом или соответствующему законодательству, на этот предмет существующему в государстве?
Патриарх: Управлять церковным имуществом я не могу по той причине, что оно от меня отнято. Как вы изволите знать, папа считал себя государем без государства, когда итальянское правительство отняло у него имущество.
Председатель: Вы считаете, что и вы государь, от которого отнято церковное имущество?
Патриарх: Конечно.
Председатель: Это формально, а по существу дела вы считаете, что церковное имущество принадлежит духовенству?
Патриарх: Нет, Богу, а по канону – Церкви.
Председатель: Понятно, что если вы так оцениваете имущественное право, то духовные лица считают себя обязанными владеть им и управлять.
Патриарх: Нет, мы привлекаем и другой элемент.
Председатель: Самый факт, что вы в послании устанавливаете, что некоторые сосуды нельзя брать, доказывает, что церковным имуществом этой категории может распоряжаться только иерархическая власть.
Патриарх: Поэтому я и просил приходские советы, что, когда будут отбирать, чтобы они просили о замене сосудов равноценным капиталом, на что было обещание.
Председатель: Вы просили епархиальные советы? Значит, проект о том, чтобы состоялись заявления об отмене, тоже исходил от вас?
Патриарх: Вы сказали – епархиальные, а я говорил – приходские, и в этом нет ничего такого. С просьбой можно обращаться?
Председатель: Можно. Итак, это от вас исходило?
Патриарх: Нет, это не точно – и от других.
Председатель: Но предложение это внесли вы?
Патриарх: Вносить не вносил, но когда приходили – говорил.
Председатель: Какую форму управления паствой вы применяете? Ну вот мы знаем послание. Какими ещё путями вы управляете паствой в смысле передачи людям ваших мыслей, воли, указаний, распоряжений и т. д.? Как осуществляется ваша работа?
Патриарх: Мы с паствой непосредственно не прикасаемся, а приходится прикасаться с архиереями, которые от себя с духовенством.
Председатель: Значит, вы сообщаетесь с паствой по иерархической лестнице?
Патриарх: Да – патриарх, Синод, епархиальный архиерей, викарий, затем благочинные и т. д.
Председатель: Вы знаете, что церкви переданы в распоряжение группы верующих, и никаких объединяющих организаций, в том числе и иерарха, как юридического лица, декрет не предусматривает?
Патриарх: Знаю.
Председатель: Значит, вы тоже сознательно не хотели подчиняться?
Патриарх: Это дело внутреннее, можно завести патриарха, а можно завести и митрополита.
Председатель: Подводя итоги, можно, значит, сделать вывод, что управление всей иерархией ведёте вы и что управление церковным имуществом вы считаете своей обязанностью, поскольку это вытекает из канона?
Патриарх: Но фактически, по существу, как видите, не могу.
Председатель: Но попытки делаете. Здесь важно то, что знаете, что не можете, а всё-таки делаете попытки.
Патриарх: Ведь советская власть не непогрешима. Папа не непогрешим, почему же, если вы выступали в стадию переговоров, почему же нам нельзя переговорить с советской властью?
Председатель: Но вы знали, что все эти по иерархической лестнице организации юридической силы не имеют и в этом смысле государством признаны быть не могут?
Патриарх: Да, но Церковью признаны.
Обвинитель: Один из обвиняемых показал, что вместе с вашими посланиями ему была послана через Епархиальное управление форма протеста против декрета. Вам известно о существовании таких протестов?
Патриарх: Я в них участия не принимал. Затем я не думаю, чтобы это были протесты. А вот обращения, когда ко мне приходили, я советовал выдавать. Мы хотим заём устроить.
Обвинитель: Я хотел бы получить ответ на вопрос, который задал. Священник Рязанов говорил здесь, что получил здесь с девятнадцатью воззваниями девятнадцать образцов протеста, которые рассылались по благочиниям. Что вам известно об этих протестах, кто их фабриковал?
Патриарх: Этого я не знаю, кто фабриковал.
Обвинитель: Не отвечает ли за это Епархиальное управление, за эти контрреволюционные протесты?
Патриарх: Я не знаю этого.
Обвинитель: Значит, это дело Кедрова?
Патриарх: Почему? Я этого не знаю. Я только знаю, что непосредственно управлять Московской епархией поставлен епископ Крутицкий, у него есть свой орган.
Обвинитель: Неоднократно был поставлен вопрос о том, кто это написал. Священник Кедров наотрез отказался от авторства этих протестов, Никандр был несколько раз уличён во лжи, вы тоже отказываетесь.
Патриарх: Я только одно могу сказать – ищите.
Обвинитель: Я думаю, ясно, кто это сделал.
Патриарх: Не могу сказать.
Обвинитель: Разве не ясно, что архиепископ Никандр?
Патриарх: Нет, не могу сказать.
Председатель: У обвинителей больше вопросов нет?.. Защита имеет вопросы к свидетелю?
Защита: Да, есть.
Председатель: Пожалуйста, ставьте вопросы.
Защита: Когда командировали в ПОМГОЛ представителя Цветкова, вы это делали лично или нет?
Патриарх: Я сначала через Епархиальный совет, а потом от меня. У меня была бумага.
Защита: Вы командировали через Епархиальный совет?
Патриарх: Да, в первый раз.
Защита. Первое воззвание. А когда вы второе направили в ПОМГОЛ, то это сделали в частном порядке?
Патриарх: Официально, с Цветковым.
Защита. Разрешите узнать: что, Епархиальный совет и Синод действуют официально открыто или неофициально?
Патриарх: Официально. Мы не закрыты ни для власти советской, ни для Церкви.
Защита: Эти учреждения находятся в том же помещении, где и вы живёте? Они зарегистрированы домкомом?
Патриарх: Вероятно, они известны начальству, потому что они давно находятся под призором.
Защита: Вы не получали официального предложения об их закрытии?
Патриарх: Нет, такого не было. Если бы было, то мы закрыли бы.
Председатель: Ещё имеются вопросы к свидетелю?.. (Пауза.) Свидетель, сейчас заканчивается снятие с вас показаний. Последний вопрос я хочу направить исключительно в область вашего сознания. Считаете ли вы, что ваше воззвание содержало в себе места, которые должны были волновать верующих и вызвать их на столкновение с представителями советской власти? Не считаете ли вы, что та кровь, которая пролилась в Шуе и в других местах и которая ещё может пролиться, будет лежать и на вас?
Патриарх: Нет.
Председатель: Никто не имеет из подсудимых вопросов к свидетелю? Нет вопросов. Вы свободны.
Обвинитель: В связи с допросом свидетелей Феноменова и Белавина обвинение имеет сделать заявление… Делает заявление о привлечении к судебной ответственности архиепископа Никандра (Феноменова) и патриарха Тихона (Белавина) в связи с данными ими в судебном заседании показаниями и другими данными, обнаружившимися во время судебного заседания.
7
Обвинитель: Вы показали здесь, ваши послания писались с ведома других. Вы являетесь выразителем всего иерархического начала – это правильно?
Патриарх: Какие?
Обвинитель: Я не знаю, какие вы пишите.
Патриарх: В ПОМГОЛ.
Обвинитель: Значит, одни были законные, другие без согласия властей?
Патриарх: Какие?
Обвинитель: Вы признаёте незаконными?
Патриарх: Нет.
Обвинитель: Почему?
Патриарх: Потому что ничего такого нет.
Обвинитель: А позвольте вас спросить: что вы называете контрреволюционным актом?
Патриарх: По толкованию вашему, действия, направленные к низвержению советской власти.
Обвинитель: А для вас такой смысл тоже приемлем?
Патриарх: Приемлем.
Обвинитель: Значит, всякое действие, направленное против советской власти?
Патриарх: Нет, к свержению советской власти.
Обвинитель: Непременно к свержению?
Патриарх: И в этом мы не повинны.
Обвинитель: А вы находите, что агитация является попыткой подготовить настроение, чтобы в будущем подготовить и свержение? Агитация может быть контрреволюционной.
Патриарх: Вы считаете её контрреволюционным действием, а я не считаю.
Обвинитель: С точки зрения евангельской, как считаете вы, какая добродетель выше – милосердие или жертвоприношение?
Патриарх: Это вы приводите вопросы, которые задавались экспертизе. И то, и другое нужно.
Обвинитель: Что выше, вам неизвестно?
Патриарх: Первая заповедь говорит: «Возлюби Господа Бога».
Обвинитель: А это означает: «Милости хочу, а не жертвы». Вот этой заповеди вам не следовало бы забывать.
Патриарх: Нет, я не забыл. Это в известном случае сказано, а к данному случаю это не касается. Если на вашей точке зрения стоять, то как объяснить, что женщина вылила миро, а Иуда сказал: «Отдать лучше нищим»?
Обвинитель: С точки зрения христианской и не изувера, что лучше – оставить стоять сосуд на том месте, где он находится, и дать тринадцати миллионам человек умереть от голода, или наоборот? Я спрашиваю вас, что с точки зрения христианской морали было бы приемлемей?
Патриарх: Да я думаю, что такого вопроса не может быть.
Председатель: Почему же не может быть?
Патриарх: Потому что в такой плоскости его не нужно ставить. Конечно, выше, чтобы сосуды не были пустые, но при каких условиях.
Обвинитель: Так вы считаете, что советская власть может спасти эти тринадцать миллионов голодающих только на те средства, какие есть?
Патриарх: Очень желал бы, но не знаю, чем располагает советская власть.
Обвинитель: А что, Цветков не говорил вам, что двенадцать миллионов обречены на верную смерть?
Патриарх: Но ведь я читал в ваших газетах, что советская власть справится.
Председатель: Вы всё время говорите: «в ваших газетах», «ваши постановления», «ваша власть». Создаётся впечатление, что вы этим подчёркиваете, «этим постановлением» и «этой властью» противопоставляете какие-то другие постановления и другую власть. Что вы имеете в виду?
Патриарх: Это не о контрреволюционном я говорю, а о ваших правительственных газетах. И я прошу занести в протокол, когда я посылал своё первое обращение за границу, я даже не понимал, что, невзирая на существующий образ правления, который, может быть, не всем нравится за границей, вы всё-таки должны нам помогать, какая власть стоит у нас. Это известно было.
Обвинитель: А вы думаете как? Если авторитетом патриарха подчёркивается то обстоятельство, что существующая власть грабит.
Патриарх: А если патриарх заявляет, что не взирайте на то, какая власть, ей вы помогайте?
Председатель: Тут большая разница. Значит, за границей – это одно, а дать самим – это другое? Вот когда нужно было, вы сочли возможным заявить за границей, а когда коснулся вопрос о немедленной близкой помощи, то вы выступили против.
Патриарх: Нет, прошу обратить внимание на то воззвание, которое прошло раньше.
Председатель: Это старое воззвание?
Патриарх: На протяжении пяти дней сделанное мной предложение было отвергнуто на том основании, что с иностранными лицами, которых кто-то предлагал, не следует входить в отношения, т. е. вести переговоры с иностранцами может вести только сама власть.
Председатель: Имеются ещё вопросы?
Обвинитель: К вам обращался кто-нибудь с просьбой подписать воззвание о помощи голодающим?
Патриарх: Нет.
Обвинитель: А протоиерей Ледовский?
Патриарх: Вообще ко мне приходило много народа. Если Ледовский был вместе с Русановым, то я знаю, что вы имеете в виду. Но того, что Ледовский миссионер или эксперт – этого я не знаю.
Обвинитель: Как это могло случиться, что вы на одной и той же неделе за одно и то же и проклинали и благословляли? Вы проклинали всех, кто будет изымать ценности, а когда священник Ледовский предоставил вам послание обратного значения, вы собственноручно подписали, что с ним согласны?
Патриарх: Но оно не прошло.
Обвинитель: Как?
Патриарх: Оно не прошло. Я обращался в ПОМГОЛ, и оно не прошло.
Председатель: Значит, то ваше послание, которое вы послали для утверждения, не прошло, а прошло то, которое вы не послали на утверждение?
Патриарх: Мы и теперь ждём ответа.
Обвинитель: К нам в комитет приходили ходоки, крестьяне из Саратовской губернии, и заявляли, что патриарх от своей точки зрения отказался, перестал упираться и благословил изъятие.
Патриарх: Я это говорю не с целью агитации.
Обвинитель: Какие обстоятельства заставили вас отступить от старой точки зрения и вместо проклятия дать благословение? Это так, и в подтверждение этого у меня имеется документ, исходящий от вас.
Председатель: О каком документе вы говорите?
Обвинитель: Священник Ледовский, Русанов и другие представили воззвание, которое в «Известиях ВЦИК» было напечатано. Это воззвание собственноручно было подписано патриархом.
Председатель: Что за воззвание?
Обвинитель: Об изъятии ценностей?
Председатель: Вы поняли, о каком воззвании идёт речь?
Патриарх: Да, но о чём оно говорило, я не знаю.
Председатель: В этом воззвании говорилось о необходимости пойти на изъятие церковных ценностей, и вы написали «согласен» и не возражаете. Вот обвинитель и спрашивает, как случилось: подписавши это воззвание, вы потом высказались против изъятия?
Патриарх: Хорошо бы огласить это воззвание.
Председатель: Обвинитель, у вас есть документ?
Обвинитель: Нет.
Председатель: Значит, вы приобщить его к делу не можете? Тогда я прошу не ссылаться на этот документ и все вопросы, связанные с ним, устраняю.
Обвинитель: Это может подтвердить священник Ледовский.
Председатель: Тогда вы можете подтвердить вопрос о вызове Ледовского для освещения этого вопроса в качестве свидетеля, если этот момент имеет, с вашей точки зрения, отношение к обвинению, предъявленному к подсудимому, но ссылаться на неизвестный или неприобщённый к делу документ вы не можете.
Обвинитель: Священники, которые были на собрании у архиепископа Никандра, заявляют по очереди, что критиковать и обсуждать воззвание они не имели права. Правда ли это?
Патриарх: Не думаю.
Обвинитель: Значит, они солгали?
Патриарх: Зачем выражаться так резко. Они могут стоять на своей точке зрения.
Обвинитель: Что вы с ними, сговориться не можете? Каким образом оказались священники, которые позволяют себе критиковать? Это как раз те, которые заявили, что боятся быть лишёнными сана. Вы говорили, что у них своя точка зрения. Что же выходит, вы верили в непогрешимость людей?
Патриарх: Я вам скажу: мы даже не верим в непогрешимость папы.
Обвинитель: А можно называть грешных людей святыми?
Патриарх: Это в другом смысле.
Обвинитель: Значит, может быть и грешный и святейший?
Патриарх: Это по моему адресу?
Председатель: Прошу обвинителя держаться ближе к существу дела.
Обвинитель: Я хочу выяснить: разве для патриарха Тихона не было святейших?
Патриарх: Святейший – это титул.
Обвинитель: Что же, никакого смысла не имеет?
Патриарх: Ну как не имеет?
Обвинитель: Что же, он для вас безразличен?
Патриарх: У католиков архиерея зовут «ваше превосходительство».
Председатель: Обвинителя, по-видимому, интересует: из того, что вы носите такой титул, не следует ли, что у священников есть мнение о вас, как о святейшем и непогрешном?
Патриарх: Нет.
Председатель: Ещё имеются вопросы?… Здесь священник Михайловский указывал на то, что не мог огласить у себя в церкви ваше послание до конца, так как боялся, что оно вызовет в храме среди верующих возбуждение, и объяснил это, что слова эти содержали в себе угрозу настолько большую для верующих, что её было рискованно прочитать. Так оценил ваше послание священник уже старый, работающий несколько десятков лет. Вы считаете оценку необоснованной?
Патриарх: Не знаю, если не хотел – ну и не прочитал. Я даже удивляюсь, что он здесь, на скамье подсудимых. Я издал и поручил, чтобы архиерей разослал, а заставлял и принуждал ли он читать – не знаю. Вот Михайловский не прочёл.
Председатель: Вы говорите, что удивляетесь, что он на скамье подсудимых?
Патриарх: Да.
Председатель: Хотя он не прочёл, но только часть. А вам известно, что подавляющее большинство священников здесь потому, что они исполняли вашу волю – читали послание и делали всё, что из него проистекает?
Патриарх: Я думал, что они здесь, на скамье подсудимых, по недоразумению.
Председатель: По вашим инструкциям и директивам они вели всю кампанию против изъятия ценностей в духе вашего послания и развивали его дальше, произносили проповеди и теперь вот обвиняются по обвинительному акту в контрреволюционных действиях.
Патриарх: От меня они никаких инструкций не получали.
Председатель: Но получали через другие, подведомственные вам органы, через управляющего епархией, через Епархиальный совет, через благочинных и т. д.
Патриарх: Ведь благочинные были у Никандра, почему же не заявили о несогласии?
Председатель: Вы откуда знаете, что было собрание у архиепископа Никандра?
Патриарх: Да из ваших же газет.
Председатель: И вы считаете, что они могли заявить о том, что они против?
Патриарх: Я не знаю, что они против, но если они боялись, то могли заявить.
Председатель: Так что это собственная вина, что не заявили?
Патриарх: Я думаю.
Обвинитель: Вам известно, что не так давно в Карловицах в Сербии был Собор?
Патриарх: Да, известно.
Обвинитель: Вы имели на нём место?
Патриарх: Я не знаю, какое это имеет отношение к этому вопросу.
Председатель: На предмет установления чего вы задаёте этот вопрос?
Обвинитель: Я не хотел бы сейчас говорить, но я хочу установить. Может быть, свидетель…
Председатель: Но трибунал интересует, чтобы этот вопрос не был отвлечённым.
Обвинитель: Это не отвлечённый вопрос.
Председатель свидетелю: Отвечайте.
Обвинитель: Вы приглашение получили на этот Собор?
Патриарх: Нет, не получил.
Обвинитель: Был ли случай когда-нибудь, что Епархиальный совет аннулировал постановление или распоряжение, принятое вами?
Патриарх: Не припоминаю.
Обвинитель: Или заявлял бы протест. Например, вы наложили резолюцию, а вас принудили бы её снять или уничтожить?
Патриарх: Епархиальный совет занимается в том же доме, где я живу. Иногда председатель или члены придут и скажут: «Мы посмотрим». Это то, что на вашем языке называется «дискуссия».
Председатель: Значит, перед изданием посланий у вас бывает стадия некоторой дискуссии?
Патриарх: Нет, это не то, что называется стадией дискуссии.
Председатель: Но кто дискутирует?
Патриарх: Предположим, Совет со мной.
Председатель: Значит, это у вас частная дискуссия. Вы сказали, что живёте в одном доме. У вас канцелярия какая-нибудь есть?
Патриарх: У нас живут: я, управляющий епархией, затем Совет, и есть ещё тринадцать комнат, которые числятся, что я занимаю.
Председатель: Значит, вы занимаетесь все в одном помещении?
Патриарх: В общем помещении. В этом, кажется, нет ничего преступного.
Председатель: Епархиальный совет, управляющий епархией были там же? Кажется, и Синод? Вы не помните, чтобы после такой дискуссии отменялась какая-нибудь из ваших резолюций? Не было таких случаев?
Патриарх: Я такого случая не припомню. Впрочем, вы, вероятно, разумеете…
Председатель: Что?
Патриарх: Насчёт новшества богослужений – раскрытия церковных ворот?
Председатель: На эту тему вы и дискуссировали? Кто говорил вам на эту тему? Речь шла, вероятно, о священнике, который ввёл эти новшества?
Патриарх: Да, говорили члены Епархиального совета.
Председатель: А архиепископ Никандр говорил с вами на эту тему?
Патриарх: На эту тему, я думаю, не говорил, потому что это было при покойном митрополите Евсевии.
Председатель: Кто же вам доказал, что нельзя допускать новшеств?
Патриарх: Нельзя сказать, что доказали, так как отец Борисов ссылался на такое основание и делал вывод, который был неправилен, поэтому я и взял назад резолюцию, которую раньше дал по поводу вводимых им новшеств.
Председатель: Значит, такой случай был, и из того факта, что вы живёте вместе, можно сделать предположение, что он был не единственный?
Патриарх: Это не преступление, а их долг. Они ближе стоят к народу и к Никандру и могли заявить мне, что это неудобно – такое воззвание.
Председатель: К вам никто из обвиняемых не обращался по этому поводу? Вот о Борисове?
Патриарх: Не помню, кажется, Добролюбов обращался.
Председатель: А через кого вы дали ваше первое распоряжение служить при открытых дверях и через кого оно было отменено?
Патриарх: Мною самим было взято обратно.
Председатель: Вот по вопросу о послании такой предварительный обмен мнений, который вы называете дискуссией, не происходил?
Патриарх: Не происходил, и я сожалею, что батюшки высказались только здесь.
Председатель: Значит, у вас на квартире происходило управление всей иерархией в целом и московской в частности?
Патриарх: Кажется, я для того и поставлен Собором, чтобы управлять.
Председатель: В чём выражается это управление? Чем, собственно говоря, и кем вы управляете?
Патриарх: Русской Церковью. Для этого нужно взять ваше постановление.
Председатель: Перед Трибуналом прошли некоторые свидетели, которые указывали, что управление распадается на самостоятельные части. Вот вы здесь стоите – глава всей епархии. Трибунал спрашивает вас: как идёт ваше управление?
Патриарх: Для того чтобы дать точные показания, я просил бы разрешения взять Положение соборное о правах и преимуществах патриарха.
Председатель: Оно когда было издано?
Патриарх: Тотчас же после Собора, в семнадцатом году.
Председатель: До декрета об отделении Церкви от государства? Значит, с существующим положением Церкви в государстве в связи с декретом об её отделении оно не согласовано?
Патриарх: Да.
Председатель: Как же можно на него ссылаться?
Патриарх: Но не было нужд его согласовать.
Председатель: Значит, вы живёте по законам своим, которые не связаны с советским законодательством?
Патриарх: Да, но мы признаём и советские законы.
Председатель: Из ваших показаний у Трибунала сложился вывод, что вы считаете, что церковным имуществом нельзя распоряжаться без специального распоряжения, данного в порядке иерархического управления?
Патриарх: С точки зрения церковного канона, а не советского правительства.
Председатель: Что же, в конце концов, для вас более важна точка зрения советского правительства или иная?
Патриарх: Для меня как для церковника… Но я подчинён советской власти.
Председатель: Если вам канон предписывает церковным имуществом управлять, а декрет говорит, что имущество принадлежит народу и им может распоряжаться только советская власть, вы считаете в данном случае необходимым подчиниться канонам и незаконно управлять церковным имуществом или соответствующему законодательству, на этот предмет существующему в государстве?
Патриарх: Управлять церковным имуществом я не могу по той причине, что оно от меня отнято. Как вы изволите знать, папа считал себя государем без государства, когда итальянское правительство отняло у него имущество.
Председатель: Вы считаете, что и вы государь, от которого отнято церковное имущество?
Патриарх: Конечно.
Председатель: Это формально, а по существу дела вы считаете, что церковное имущество принадлежит духовенству?
Патриарх: Нет, Богу, а по канону – Церкви.
Председатель: Понятно, что если вы так оцениваете имущественное право, то духовные лица считают себя обязанными владеть им и управлять.
Патриарх: Нет, мы привлекаем и другой элемент.
Председатель: Самый факт, что вы в послании устанавливаете, что некоторые сосуды нельзя брать, доказывает, что церковным имуществом этой категории может распоряжаться только иерархическая власть.
Патриарх: Поэтому я и просил приходские советы, что, когда будут отбирать, чтобы они просили о замене сосудов равноценным капиталом, на что было обещание.
Председатель: Вы просили епархиальные советы? Значит, проект о том, чтобы состоялись заявления об отмене, тоже исходил от вас?
Патриарх: Вы сказали – епархиальные, а я говорил – приходские, и в этом нет ничего такого. С просьбой можно обращаться?
Председатель: Можно. Итак, это от вас исходило?
Патриарх: Нет, это не точно – и от других.
Председатель: Но предложение это внесли вы?
Патриарх: Вносить не вносил, но когда приходили – говорил.
Председатель: Какую форму управления паствой вы применяете? Ну вот мы знаем послание. Какими ещё путями вы управляете паствой в смысле передачи людям ваших мыслей, воли, указаний, распоряжений и т. д.? Как осуществляется ваша работа?
Патриарх: Мы с паствой непосредственно не прикасаемся, а приходится прикасаться с архиереями, которые от себя с духовенством.
Председатель: Значит, вы сообщаетесь с паствой по иерархической лестнице?
Патриарх: Да – патриарх, Синод, епархиальный архиерей, викарий, затем благочинные и т. д.
Председатель: Вы знаете, что церкви переданы в распоряжение группы верующих, и никаких объединяющих организаций, в том числе и иерарха, как юридического лица, декрет не предусматривает?
Патриарх: Знаю.
Председатель: Значит, вы тоже сознательно не хотели подчиняться?
Патриарх: Это дело внутреннее, можно завести патриарха, а можно завести и митрополита.
Председатель: Подводя итоги, можно, значит, сделать вывод, что управление всей иерархией ведёте вы и что управление церковным имуществом вы считаете своей обязанностью, поскольку это вытекает из канона?
Патриарх: Но фактически, по существу, как видите, не могу.
Председатель: Но попытки делаете. Здесь важно то, что знаете, что не можете, а всё-таки делаете попытки.
Патриарх: Ведь советская власть не непогрешима. Папа не непогрешим, почему же, если вы выступали в стадию переговоров, почему же нам нельзя переговорить с советской властью?
Председатель: Но вы знали, что все эти по иерархической лестнице организации юридической силы не имеют и в этом смысле государством признаны быть не могут?
Патриарх: Да, но Церковью признаны.
Обвинитель: Один из обвиняемых показал, что вместе с вашими посланиями ему была послана через Епархиальное управление форма протеста против декрета. Вам известно о существовании таких протестов?
Патриарх: Я в них участия не принимал. Затем я не думаю, чтобы это были протесты. А вот обращения, когда ко мне приходили, я советовал выдавать. Мы хотим заём устроить.
Обвинитель: Я хотел бы получить ответ на вопрос, который задал. Священник Рязанов говорил здесь, что получил здесь с девятнадцатью воззваниями девятнадцать образцов протеста, которые рассылались по благочиниям. Что вам известно об этих протестах, кто их фабриковал?
Патриарх: Этого я не знаю, кто фабриковал.
Обвинитель: Не отвечает ли за это Епархиальное управление, за эти контрреволюционные протесты?
Патриарх: Я не знаю этого.
Обвинитель: Значит, это дело Кедрова?
Патриарх: Почему? Я этого не знаю. Я только знаю, что непосредственно управлять Московской епархией поставлен епископ Крутицкий, у него есть свой орган.
Обвинитель: Неоднократно был поставлен вопрос о том, кто это написал. Священник Кедров наотрез отказался от авторства этих протестов, Никандр был несколько раз уличён во лжи, вы тоже отказываетесь.
Патриарх: Я только одно могу сказать – ищите.
Обвинитель: Я думаю, ясно, кто это сделал.
Патриарх: Не могу сказать.
Обвинитель: Разве не ясно, что архиепископ Никандр?
Патриарх: Нет, не могу сказать.
Председатель: У обвинителей больше вопросов нет?.. Защита имеет вопросы к свидетелю?
Защита: Да, есть.
Председатель: Пожалуйста, ставьте вопросы.
Защита: Когда командировали в ПОМГОЛ представителя Цветкова, вы это делали лично или нет?
Патриарх: Я сначала через Епархиальный совет, а потом от меня. У меня была бумага.
Защита: Вы командировали через Епархиальный совет?
Патриарх: Да, в первый раз.
Защита. Первое воззвание. А когда вы второе направили в ПОМГОЛ, то это сделали в частном порядке?
Патриарх: Официально, с Цветковым.
Защита. Разрешите узнать: что, Епархиальный совет и Синод действуют официально открыто или неофициально?
Патриарх: Официально. Мы не закрыты ни для власти советской, ни для Церкви.
Защита: Эти учреждения находятся в том же помещении, где и вы живёте? Они зарегистрированы домкомом?
Патриарх: Вероятно, они известны начальству, потому что они давно находятся под призором.
Защита: Вы не получали официального предложения об их закрытии?
Патриарх: Нет, такого не было. Если бы было, то мы закрыли бы.
Председатель: Ещё имеются вопросы к свидетелю?.. (Пауза.) Свидетель, сейчас заканчивается снятие с вас показаний. Последний вопрос я хочу направить исключительно в область вашего сознания. Считаете ли вы, что ваше воззвание содержало в себе места, которые должны были волновать верующих и вызвать их на столкновение с представителями советской власти? Не считаете ли вы, что та кровь, которая пролилась в Шуе и в других местах и которая ещё может пролиться, будет лежать и на вас?
Патриарх: Нет.
Председатель: Никто не имеет из подсудимых вопросов к свидетелю? Нет вопросов. Вы свободны.
Обвинитель: В связи с допросом свидетелей Феноменова и Белавина обвинение имеет сделать заявление… Делает заявление о привлечении к судебной ответственности архиепископа Никандра (Феноменова) и патриарха Тихона (Белавина) в связи с данными ими в судебном заседании показаниями и другими данными, обнаружившимися во время судебного заседания.
7
В полночь 3 мая 1922 года на секретном совещании Президиума ГПУ с участием первого заместителя председателя ГПУ И.С. Уншлихта были рассмотрены вопросы, связанные с ведением московского процесса, а также о вызове патриарха Тихона в Московский Ревтрибунал в качестве свидетеля и об его аресте. И хотя вопрос об аресте патриарха так сформулирован и не был, всё же он прозвучал следующим образом: «2. О вызове Тихона в ГПУ для предъявления ему ультимативных требований по вопросу об отречении от должности, лишения сана и предания анафеме представителей заграничного монархического антисоветского и Интернационального активного духовенства».
К слову, ещё 12 апреля «Известия» по каким-то причинам опубликовали заявление об его аресте. То есть вопрос об аресте патриарха и привлечении его к суду стоял давно.
3 мая руководители ГПУ всё ещё колебались и признали вызов Тихона в Московский Ревтрибунал нецелесообразным. Вместо этого они предполагали тайно вызвать его на Лубянку и потребовать в течение 24 часов публикации об отречении от должности, лишении его сана, а также отрешения от должности представителей Зарубежной Русской православной церкви. Патриарха должны были склонить к изданию специального послания зарубежному православному духовенству о немедленной выдачи представителям советской власти всех ценностей, находящихся в заграничных церквях. И лишь в случае отказа Тихона выполнить эти требования руководство ГПУ предполагало немедленно арестовать последнего с предъявлением абсолютно всех обвинений в преступлениях, совершённых им против советской власти по совокупности.
4 мая на заседании ЦК РКП(б), на котором присутствовал В.И. Ленин, было принято постановление о строжайших директивах Московскому трибуналу: «1) немедленно привлечь Тихона к суду и 2) применить к попам высшую меру наказания».
А 5 мая, вопреки рекомендациям ГПУ, патриарх Тихон всё же был вызван в зал заседаний Трибунала в Политехнический музей для дачи свидетельских показаний по делу московского духовенства и мирян о сопротивлении изъятию церковных ценностей.
В тот же день после многочасового допроса в Московском ревтрибунале патриарх Тихон был вызван по повестке к начальнику Секретного отдела ГПУ Т.П. Самсонову-Бабаю. В 19 часов в кабинете дома на Большой Лубянке кроме Самсонова его с нетерпением ожидали заместитель председателя ГПУ В.Р. Менжинский, начальник 6-го отделения Е.А. Тучков и работник Наркомата юстиции П.А. Красиков.
К слову, ещё 12 апреля «Известия» по каким-то причинам опубликовали заявление об его аресте. То есть вопрос об аресте патриарха и привлечении его к суду стоял давно.
3 мая руководители ГПУ всё ещё колебались и признали вызов Тихона в Московский Ревтрибунал нецелесообразным. Вместо этого они предполагали тайно вызвать его на Лубянку и потребовать в течение 24 часов публикации об отречении от должности, лишении его сана, а также отрешения от должности представителей Зарубежной Русской православной церкви. Патриарха должны были склонить к изданию специального послания зарубежному православному духовенству о немедленной выдачи представителям советской власти всех ценностей, находящихся в заграничных церквях. И лишь в случае отказа Тихона выполнить эти требования руководство ГПУ предполагало немедленно арестовать последнего с предъявлением абсолютно всех обвинений в преступлениях, совершённых им против советской власти по совокупности.
4 мая на заседании ЦК РКП(б), на котором присутствовал В.И. Ленин, было принято постановление о строжайших директивах Московскому трибуналу: «1) немедленно привлечь Тихона к суду и 2) применить к попам высшую меру наказания».
А 5 мая, вопреки рекомендациям ГПУ, патриарх Тихон всё же был вызван в зал заседаний Трибунала в Политехнический музей для дачи свидетельских показаний по делу московского духовенства и мирян о сопротивлении изъятию церковных ценностей.
В тот же день после многочасового допроса в Московском ревтрибунале патриарх Тихон был вызван по повестке к начальнику Секретного отдела ГПУ Т.П. Самсонову-Бабаю. В 19 часов в кабинете дома на Большой Лубянке кроме Самсонова его с нетерпением ожидали заместитель председателя ГПУ В.Р. Менжинский, начальник 6-го отделения Е.А. Тучков и работник Наркомата юстиции П.А. Красиков.