– Знавал я твоего батю, не близко правда, но в деле видел не раз. Даже под его началом довелось побывать, на манёврах «вода-воздух», где он всеми нами командовал. Вот кому бы Президентом быть, не мне – рождён был править твёрдой рукой. Что у тебя?
– Прибыл согласно вашему приказанию к четырнадцати ноль-ноль, Господин Президент! – не моргнув глазом, отчеканил Дэнни. Клевать на фамильярное ностальгирование по покойному батюшке он не собирался – адмирал славился прямолинейным коварством, крутостью обхождения и любовью к военным порядкам.
Господин Президент с одобрением оглядел мощную подтянутую фигуру Доффера, в безупречно выглаженном и вычищенном штатском костюме.
– Прибыл без опозданий, что, впрочем, естественно. Но – к делу. Видит бог, не искал я себе этот хомут на шею – да так уж сложилось. Коли надо Отечеству послужить – служи и не ной. Правильно я говорю, Дэниел?
– Так точно. (Раз Кутон перешёл на «Дэниел», то и отвечать следует также на флотский манер – чётко, но без титулов.)
– Каков там глас народа – ты бы должен знать по службе?
– Народ многолик, и мнений много. Есть те, кто о старом скорбят. Но в большинстве, в основе своей – воспрянули после решения Госсовета. Господин Президент, я не подхалим и не специалист… льстить, – Дэнни споткнулся на липком звукосочетании, – но ничего иного доложить не сумею. Да, спектр мнений широк, но процентов восемьдесят – безоговорочно за вас!
– Ну уж, восемьдесят! Врёшь, поди?
– Никак нет – статистика, на компьютере обработано, машина врать не умеет.
– Зато люди – ох как умеют! Беседовал я тут – с наследием, так сказать… Не можешь ничего делать, обленился, зажрался, обабился, ну так и доложи, сукин ты сын! Но не ври, не втирай очки! Простить – не прощу, но и под трибунал не отдам, за честность хотя бы. Так нет – изолгался, проворовался – и дальше, понимаешь, норовит: «под вашим мудрым руководством, я, мы…» А у самого в Штатах миллионные счета в банке на сына-дипломата. Расстреляю, без разговоров.
Кутон легко встал с кресла и пошёл по кабинету, растирая поясницу.
– Принимай Департамент под свою руку. Команда мне нужна – страну поднимать, авгиевы конюшни чистить. Одному – не потянуть, хоть тридцать часов в сутки работай. А я от дела да от службы бегать не приучен. И нужны не старые пни, а упорные молодые парни! Тебе небось лет тридцать пять?
«Да, где-то так», – самым краешком сознания усмехнулся про себя Дэнни, преданно глядя в глаза Господину Президенту.
– Самый тебе возраст для больших дел. Но спать на рабочем месте нам не придётся, обещаю. Не раздумал ещё?
– Кто, если не я? Так у нас в десантуре учили, Господин Президент!
– Лихо учили. И на флоте так. Что о Фолклендах можешь сказать? Без подготовки, в двух словах.
– Гм, гм. – Дэнни откашлялся. – Острова, почти безлюдные, несколько тысяч населения. Так называемые спорные территории. Но никакие они не спорные, а исконно бабилонские, оккупированные Британией. Стратегически важны для нашей безопасности. Аргентина также претендует на Фолклендские, для них – Мальвинские, острова, причём безосновательно.
– Кроме географического расположения – ещё какие плюсы? Ископаемые, плодородие, рыбные ресурсы?
– Это прерогатива внешней… контрразведки, с кондачка, без подготовки, боюсь соврать…
– Ну и разведку бери себе, незачем службы дробить да крыс кабинетных плодить. Справишься?
– Так точно. Единый организм и должен быть единым. Разрешите обратиться, Господин Президент?
– Обращайтесь. – Кутон, весьма чуткий на нюансы, тотчас среагировал на официальные нотки в словах своего собеседника и перешёл на официальное «вы».
Дэнни оценил свой промах и мгновенно перестроился на просчитанное лёгкое нарушение субординации по типу отец – сын:
– Господин Президент, разрешите мне ещё два месяца с неделей в заместителях походить? Я потом – ночей спать не буду – наверстаю!
– А-а, это ты об Игнацио заботишься? Да я, признаться, хотел его на пенсию, но с полной выкладкой отправить, с орденами, с выслугой, со всем почётом. Что эти два месяца решат? Ладно, будь по-твоему. Вступился, значит, за шефа, вместо того чтобы в спину плюнуть… Это редкость в наше время… Ну, есть ещё ко мне вопросы?
– Никак нет. Разрешите идти?
– Иди. Да, Дэниел, впредь постарайся не обращаться ко мне с просьбами, по которым решение уже принято. Понял?
– Так точно.
– Ступай. – Кутон с интересом наблюдал, как Дэн Доффер делает чёткий поворот через левое плечо: печатать шаг в штатском костюме нелепо, а тон армейский уже взят – что он будет дальше делать?
Но Дэнни не сплоховал: безупречно развернувшись на сто восемьдесят градусов, он пошёл к двери уверенно и мягко, почти не размахивая руками. Уже у выхода он чётко повернулся, склонил голову, выпрямил, прищёлкнув каблуками модных кожаных штиблет, и вышел в распахнутую вездесущим адъютантом дверь…
Целую неделю Гек ошивался по публичным домам Бабилона, выбирая те, что поспокойнее и классом выше среднего. Впрочем, из-за объявленного траура три дня всюду соблюдалось спокойствие: отменены все шоу, премьеры, концерты и спортивные матчи. Гек за неделю так и не ночевал дома ни разу, некогда было. Девок он выбирал длинноногих и грудастых, без выкрутасов в поведении, а блондинки они были, брюнетки – он и не вспомнил бы на следующий день. Поначалу все шло распрекрасно, и все же к концу недели Гек нет-нет да и вспоминал американочку Тину, которая хоть и не умела почти ничего, но была с Геком от души, без шкурного интереса, и о презервативах с ней можно было не думать. Эти же – хорошие в основном бабы, но глупые и жадноватые. И какого черта все они, как одна, норовят в чулки с пажиками нарядиться – думают, что красивее становятся, что ли? И Рита была такая же… В детстве Гек думал, что чулки с поясом – это отличительный знак заведения Мамочки Марго, но и в Европе шлюхи так же одевались… В Дом к Мамочке Гек идти убоялся: мало ли – опознают татуировки. Рита их часто видела… Вообще говоря, если по уму, то её при случае убить бы надо…
– Знакомьтесь, Стивен Ларей, мой главный и постоянный клиент. Моя супруга, Луиза. – Малоун натянуто улыбнулся и забегал, задёргался по кабинету, перемещая кресло, путаясь в телефонных шнурах, в поисках кофейника, который за полчаса до этого сам же убрал в стенной шкаф.
– Очень приятно. Муж много рассказывал о вас…
– Рассказывал? Обо мне? – Гек комично вытаращил глаза. – Как интересно! Что же он этакого обо мне рассказал, что вам от этого стало приятно? – Луиза Малоун смутилась и густо покраснела. Она и не собиралась заходить на работу к мужу, но уже на улице обнаружила, что не взяла из дому денег, и решила заглянуть, чтобы далеко не возвращаться, к Джози. Он лапушка и не рассердится. Об этом страхолюдном мужчине с волчьим взглядом она, конечно, слышала от мужа. Теперь он вышел из тюрьмы, и, Господи, хоть бы у Джози не было из-за него неприятностей. Не надо никаких его денег, Господи. Муж говорит, что ладит с ним, но мало ли…
Гек видел её испуганное, напряжённое лицо, и ему стало завидно от осознания того, как один человек может так беспокоиться и переживать за другого, близкого и любимого. Он улыбнулся, погладил себя по ещё лысой, но начинающей обрастать голове:
– Я недавно освободился из мест заключения. Грехов у меня множество, но я настолько испорчен, что ни один не отдам вашему мужу, все себе подберу. Кроме того, если бы великолепный Джозеф Малоун из адвокатов перешёл бы работать в прокуратуру, то ему пришлось бы иметь дело, извините за выражение, с государственными чиновниками от Фемиды, а грязнее и опаснее этого народца не сыскать и в Голливуде, не то что в тюрьме. Врач ведь не смотрит – кто хороший, а кто плохой: лечит всех, кто под руку попадётся. Так же и адвокат – кто-то должен оградить меня от произвола местных властей, пока я не выкарабкаюсь из этого болота. Вы меня поймёте, надеюсь?
Слыша грамотную и вежливую речь с потугами на шутки, Луиза закивала, немного успокоенная этими странными доводами, и почти забыла о его глазах.
– Это вы меня извините, что я вторглась так несвоевременно, так… оторвала вас от дела. Видимо, секретарша отлучилась и не поставила меня в известность, что ты занят. Ещё раз прошу меня извинить; Джозеф, можно тебя на минуточку?… Ей-богу, господин Ларей… Я присмотрела дочке платьице, поехала, пока с ней нянечка сидит, а кошелёк забыла… Да, хватит безусловно, мой дорогой. Я убегаю, не мешаю, до свидания. Джози, мы ждём папочку, не задерживайся!
Малоун с облегчением закрыл дверь и развёл руками:
– Женщины! Она училась в пансионе у кармелиток, знаете ли, правила хорошего тона… Я, естественно, упоминал вас, первопричину нашего благосостояния, но рассказывать…
– Да все нормально, Джозеф. Если можно мечтать о женитьбе, то только на такой женщине, как твоя супруга. И я даже не красоту её имею в виду. Она молодчина, а тебе счастливый фант выпал, тьфу-тьфу-тьфу!.. Ну так что?
– Я верю в ваше благоразумие, Стив, я согласен. И если даже иной раз придётся, как тогда, с чиновниками…
– Не придётся. Взятки и без тебя дадут и возьмут. Ты будешь моей легальной, абсолютно законной, подчёркиваю, защитой. Более того, в качестве моего – и моих людей – адвоката тебе не придётся сталкиваться с наркотиками, политикой и сексуальными преступлениями. За это ручаюсь. Законопослушным гражданином, так вдруг, может, я и не сумею стать в ближайшее время, но вдов и сирот не ограблю. Да и вообще, для тебя я буду честным человеком – обыватилум-вульгарис. И, если уж на то пошло, даю тебе право: если ты почувствуешь нежелание со мной работать – клянусь своим словом – ни упрёка, ни крюка, не говоря уже об угрозах, не будет. Мы не один год знакомы, ты меня знаешь.
– Знаю. Потому и соглашаюсь, пусть даже с колебаниями, простительными в моем положении. Но ничего худого я о вас Луизе не говорил.
– Ну, по рукам!.. Так, раз с делами мы покончили – можешь хвастаться. Что ты там по телефону говорил про какую-то сказку?
– А вот она! – Малоун подошёл к углу и сдёрнул кожаный чехол с некоего устройства. Гек с удивлением поглядел на все это хозяйство.
– Это телевизор, вижу. А это что за фигня? Что прибор – понимаю, а вот дальше…
– Это микро-ЭВМ, мой персональный компьютер. Сам из Штатов привёз – три тысячи баксов! И это без программного обеспечения. За него ещё штуку накинули.
– Круто! Я слышал про ком…пьютеры, правильно, да? Это чтобы считать очень быстро.
– Не совсем, – засмеялся Малоун, плотоядно потирая толстые ручки. – Считать – вон у меня на столе и у секретарши калькуляторы стоят. А это… Это чудо из чудес!
– А телевизор при чем?
– Это монитор, чтобы я мог наблюдать за работой компьютера. А это – клавиатура, как на пишущей машинке. Правда – английского алфавита; и команды понимает он только по-английски, на бабилосе не попишешь. Восемьдесят четыре клавиши, с переключателем регистра.
– Восемьдесят три.
– Что?
– Клавиши, их здесь восемьдесят три.
– Да? Ну, может быть. Машина – 820, фирмы «Ксерокс» – зверь в работе, мощь и красота…
– Да что он делает-то, если не считает? И что такое – программное обеспечение?
– Многое. Программы – это правила, по которым действует компьютер. Я накупил разного, теперь у меня есть возможность хранить и набирать документы в электронном виде. Печатная машинка и архив на одном столе. На одной такой дискетке можно сохранить сорок страниц текста. А если я подключусь – а я добьюсь – к нашей ЭВМ, адвокатской коллегии, – то вообще…
– Интересно. А можешь включить? Уж очень ты аппетитно расписываешь, даже меня разобрало любопытство… – Малоун с умоляющим жестом выхватил из рук Гека чёрный плоский квадратик:
– Стив, ради бога, аккуратнее, дискетки очень нежные, боятся пыли, пальцев… Вся информация на них, включаю…
Замерцал зеленоватый экран, побежали какие-то цифры, значки… Малоун увлечено показывал, как буквы записываются и стираются, как запоминаются, но Геку уже стало неинтересно: никаких чудес он не увидел, никаким электронным мозгом тут и не пахло – просто пишущая машинка с экраном, который зверски мелькает, нагоняя головную боль.
– Как у тебя от него голова не болит? Он так мерцает дико…
– Да нет, вроде не мерцает… Ну, конечно, полночи за ним посидишь – так резь в глазах, а сейчас – нормально.
– Ну-ну. Что ж, если нравится. Ты парень молодой, прогрессивный. А я уже, сам понимаешь, в другом времени остался…
– Да что вы, Стив. Вам ещё далеко до старости, вот отдохнёте как следует… – Малоун надеялся, что его голос звучит вполне искренне. Юношей Ларея не назовёшь… хотя за четыре года знакомства, с тех пор как Малоун впервые увидел своего первого клиента в комнате для свиданий, Ларей ведь практически не изменился, может разве в плечах стал пошире. Даже седины в нем нет, что иногда встречается у некоторых людей до самой старости…
Гек положил Малоуну пятнадцать тысяч в месяц, не считая дополнительной оплаты в предусмотренных случаях, с тем чтобы Малоун всегда и приоритетно был готов выполнять при Геке обязанности юриста. Пятнадцать тысяч – это примерно три тысячи долларов. На такие деньги и в Штатах можно безбедно существовать, а здесь жизнь куда дешевле. И потом, остальную практику можно продолжать почти в прежних объёмах, в конце концов, нанять помощника. Это принесёт ещё столько же. Тридцать тысяч за офис, семьдесят на оплату работникам, шестьдесят туда-сюда – налоги, скрепки, ремонт унитазов, – останется двести тысяч в год – не предел, но как ни крути – совсем не плохо. Это если без дополнительной оплаты… Теперь можно думать и о собственном доме, и в Европу съездить с Луизой вдвоём… Малоун пересчитал клавиши – верно, восемьдесят три штуки, когда Ларей успел их сосчитать? И где он мерцание увидел – все абсолютно в норме, разве что боковым зрением можно что-то такое различить…
Да, теперь Геку предстояло найти щедрый финансовый родник-источник: не на игру же, в самом деле, садиться. Самому жить, Малоуну платить, зону свою бывшую греть время от времени – обещал. И он решил пойти по проторённому пути – защита интересов одних граждан от интересов других, прямо противоположных. В районе, где Гек снимал себе пристанище, правила банда Дяди Грега, по заглазному прозвищу Падаль. Это было его любимое слово: и ругательство, и обращение к нижестоящим, и отзывы о посторонних. Вот только как собственную кличку он это слово не жаловал и грозился убить любого, кто при нем оговорится… Банда была не так уж велика и влиятельна, если сравнивать с ей подобными, сфера влияния ограничивалась пятью-шестью кварталами, расположенными вдоль улицы Весёлой, но в винегретных этих кварталах доминировала абсолютно.
– Прибыл согласно вашему приказанию к четырнадцати ноль-ноль, Господин Президент! – не моргнув глазом, отчеканил Дэнни. Клевать на фамильярное ностальгирование по покойному батюшке он не собирался – адмирал славился прямолинейным коварством, крутостью обхождения и любовью к военным порядкам.
Господин Президент с одобрением оглядел мощную подтянутую фигуру Доффера, в безупречно выглаженном и вычищенном штатском костюме.
– Прибыл без опозданий, что, впрочем, естественно. Но – к делу. Видит бог, не искал я себе этот хомут на шею – да так уж сложилось. Коли надо Отечеству послужить – служи и не ной. Правильно я говорю, Дэниел?
– Так точно. (Раз Кутон перешёл на «Дэниел», то и отвечать следует также на флотский манер – чётко, но без титулов.)
– Каков там глас народа – ты бы должен знать по службе?
– Народ многолик, и мнений много. Есть те, кто о старом скорбят. Но в большинстве, в основе своей – воспрянули после решения Госсовета. Господин Президент, я не подхалим и не специалист… льстить, – Дэнни споткнулся на липком звукосочетании, – но ничего иного доложить не сумею. Да, спектр мнений широк, но процентов восемьдесят – безоговорочно за вас!
– Ну уж, восемьдесят! Врёшь, поди?
– Никак нет – статистика, на компьютере обработано, машина врать не умеет.
– Зато люди – ох как умеют! Беседовал я тут – с наследием, так сказать… Не можешь ничего делать, обленился, зажрался, обабился, ну так и доложи, сукин ты сын! Но не ври, не втирай очки! Простить – не прощу, но и под трибунал не отдам, за честность хотя бы. Так нет – изолгался, проворовался – и дальше, понимаешь, норовит: «под вашим мудрым руководством, я, мы…» А у самого в Штатах миллионные счета в банке на сына-дипломата. Расстреляю, без разговоров.
Кутон легко встал с кресла и пошёл по кабинету, растирая поясницу.
– Принимай Департамент под свою руку. Команда мне нужна – страну поднимать, авгиевы конюшни чистить. Одному – не потянуть, хоть тридцать часов в сутки работай. А я от дела да от службы бегать не приучен. И нужны не старые пни, а упорные молодые парни! Тебе небось лет тридцать пять?
«Да, где-то так», – самым краешком сознания усмехнулся про себя Дэнни, преданно глядя в глаза Господину Президенту.
– Самый тебе возраст для больших дел. Но спать на рабочем месте нам не придётся, обещаю. Не раздумал ещё?
– Кто, если не я? Так у нас в десантуре учили, Господин Президент!
– Лихо учили. И на флоте так. Что о Фолклендах можешь сказать? Без подготовки, в двух словах.
– Гм, гм. – Дэнни откашлялся. – Острова, почти безлюдные, несколько тысяч населения. Так называемые спорные территории. Но никакие они не спорные, а исконно бабилонские, оккупированные Британией. Стратегически важны для нашей безопасности. Аргентина также претендует на Фолклендские, для них – Мальвинские, острова, причём безосновательно.
– Кроме географического расположения – ещё какие плюсы? Ископаемые, плодородие, рыбные ресурсы?
– Это прерогатива внешней… контрразведки, с кондачка, без подготовки, боюсь соврать…
– Ну и разведку бери себе, незачем службы дробить да крыс кабинетных плодить. Справишься?
– Так точно. Единый организм и должен быть единым. Разрешите обратиться, Господин Президент?
– Обращайтесь. – Кутон, весьма чуткий на нюансы, тотчас среагировал на официальные нотки в словах своего собеседника и перешёл на официальное «вы».
Дэнни оценил свой промах и мгновенно перестроился на просчитанное лёгкое нарушение субординации по типу отец – сын:
– Господин Президент, разрешите мне ещё два месяца с неделей в заместителях походить? Я потом – ночей спать не буду – наверстаю!
– А-а, это ты об Игнацио заботишься? Да я, признаться, хотел его на пенсию, но с полной выкладкой отправить, с орденами, с выслугой, со всем почётом. Что эти два месяца решат? Ладно, будь по-твоему. Вступился, значит, за шефа, вместо того чтобы в спину плюнуть… Это редкость в наше время… Ну, есть ещё ко мне вопросы?
– Никак нет. Разрешите идти?
– Иди. Да, Дэниел, впредь постарайся не обращаться ко мне с просьбами, по которым решение уже принято. Понял?
– Так точно.
– Ступай. – Кутон с интересом наблюдал, как Дэн Доффер делает чёткий поворот через левое плечо: печатать шаг в штатском костюме нелепо, а тон армейский уже взят – что он будет дальше делать?
Но Дэнни не сплоховал: безупречно развернувшись на сто восемьдесят градусов, он пошёл к двери уверенно и мягко, почти не размахивая руками. Уже у выхода он чётко повернулся, склонил голову, выпрямил, прищёлкнув каблуками модных кожаных штиблет, и вышел в распахнутую вездесущим адъютантом дверь…
Целую неделю Гек ошивался по публичным домам Бабилона, выбирая те, что поспокойнее и классом выше среднего. Впрочем, из-за объявленного траура три дня всюду соблюдалось спокойствие: отменены все шоу, премьеры, концерты и спортивные матчи. Гек за неделю так и не ночевал дома ни разу, некогда было. Девок он выбирал длинноногих и грудастых, без выкрутасов в поведении, а блондинки они были, брюнетки – он и не вспомнил бы на следующий день. Поначалу все шло распрекрасно, и все же к концу недели Гек нет-нет да и вспоминал американочку Тину, которая хоть и не умела почти ничего, но была с Геком от души, без шкурного интереса, и о презервативах с ней можно было не думать. Эти же – хорошие в основном бабы, но глупые и жадноватые. И какого черта все они, как одна, норовят в чулки с пажиками нарядиться – думают, что красивее становятся, что ли? И Рита была такая же… В детстве Гек думал, что чулки с поясом – это отличительный знак заведения Мамочки Марго, но и в Европе шлюхи так же одевались… В Дом к Мамочке Гек идти убоялся: мало ли – опознают татуировки. Рита их часто видела… Вообще говоря, если по уму, то её при случае убить бы надо…
– Знакомьтесь, Стивен Ларей, мой главный и постоянный клиент. Моя супруга, Луиза. – Малоун натянуто улыбнулся и забегал, задёргался по кабинету, перемещая кресло, путаясь в телефонных шнурах, в поисках кофейника, который за полчаса до этого сам же убрал в стенной шкаф.
– Очень приятно. Муж много рассказывал о вас…
– Рассказывал? Обо мне? – Гек комично вытаращил глаза. – Как интересно! Что же он этакого обо мне рассказал, что вам от этого стало приятно? – Луиза Малоун смутилась и густо покраснела. Она и не собиралась заходить на работу к мужу, но уже на улице обнаружила, что не взяла из дому денег, и решила заглянуть, чтобы далеко не возвращаться, к Джози. Он лапушка и не рассердится. Об этом страхолюдном мужчине с волчьим взглядом она, конечно, слышала от мужа. Теперь он вышел из тюрьмы, и, Господи, хоть бы у Джози не было из-за него неприятностей. Не надо никаких его денег, Господи. Муж говорит, что ладит с ним, но мало ли…
Гек видел её испуганное, напряжённое лицо, и ему стало завидно от осознания того, как один человек может так беспокоиться и переживать за другого, близкого и любимого. Он улыбнулся, погладил себя по ещё лысой, но начинающей обрастать голове:
– Я недавно освободился из мест заключения. Грехов у меня множество, но я настолько испорчен, что ни один не отдам вашему мужу, все себе подберу. Кроме того, если бы великолепный Джозеф Малоун из адвокатов перешёл бы работать в прокуратуру, то ему пришлось бы иметь дело, извините за выражение, с государственными чиновниками от Фемиды, а грязнее и опаснее этого народца не сыскать и в Голливуде, не то что в тюрьме. Врач ведь не смотрит – кто хороший, а кто плохой: лечит всех, кто под руку попадётся. Так же и адвокат – кто-то должен оградить меня от произвола местных властей, пока я не выкарабкаюсь из этого болота. Вы меня поймёте, надеюсь?
Слыша грамотную и вежливую речь с потугами на шутки, Луиза закивала, немного успокоенная этими странными доводами, и почти забыла о его глазах.
– Это вы меня извините, что я вторглась так несвоевременно, так… оторвала вас от дела. Видимо, секретарша отлучилась и не поставила меня в известность, что ты занят. Ещё раз прошу меня извинить; Джозеф, можно тебя на минуточку?… Ей-богу, господин Ларей… Я присмотрела дочке платьице, поехала, пока с ней нянечка сидит, а кошелёк забыла… Да, хватит безусловно, мой дорогой. Я убегаю, не мешаю, до свидания. Джози, мы ждём папочку, не задерживайся!
Малоун с облегчением закрыл дверь и развёл руками:
– Женщины! Она училась в пансионе у кармелиток, знаете ли, правила хорошего тона… Я, естественно, упоминал вас, первопричину нашего благосостояния, но рассказывать…
– Да все нормально, Джозеф. Если можно мечтать о женитьбе, то только на такой женщине, как твоя супруга. И я даже не красоту её имею в виду. Она молодчина, а тебе счастливый фант выпал, тьфу-тьфу-тьфу!.. Ну так что?
– Я верю в ваше благоразумие, Стив, я согласен. И если даже иной раз придётся, как тогда, с чиновниками…
– Не придётся. Взятки и без тебя дадут и возьмут. Ты будешь моей легальной, абсолютно законной, подчёркиваю, защитой. Более того, в качестве моего – и моих людей – адвоката тебе не придётся сталкиваться с наркотиками, политикой и сексуальными преступлениями. За это ручаюсь. Законопослушным гражданином, так вдруг, может, я и не сумею стать в ближайшее время, но вдов и сирот не ограблю. Да и вообще, для тебя я буду честным человеком – обыватилум-вульгарис. И, если уж на то пошло, даю тебе право: если ты почувствуешь нежелание со мной работать – клянусь своим словом – ни упрёка, ни крюка, не говоря уже об угрозах, не будет. Мы не один год знакомы, ты меня знаешь.
– Знаю. Потому и соглашаюсь, пусть даже с колебаниями, простительными в моем положении. Но ничего худого я о вас Луизе не говорил.
– Ну, по рукам!.. Так, раз с делами мы покончили – можешь хвастаться. Что ты там по телефону говорил про какую-то сказку?
– А вот она! – Малоун подошёл к углу и сдёрнул кожаный чехол с некоего устройства. Гек с удивлением поглядел на все это хозяйство.
– Это телевизор, вижу. А это что за фигня? Что прибор – понимаю, а вот дальше…
– Это микро-ЭВМ, мой персональный компьютер. Сам из Штатов привёз – три тысячи баксов! И это без программного обеспечения. За него ещё штуку накинули.
– Круто! Я слышал про ком…пьютеры, правильно, да? Это чтобы считать очень быстро.
– Не совсем, – засмеялся Малоун, плотоядно потирая толстые ручки. – Считать – вон у меня на столе и у секретарши калькуляторы стоят. А это… Это чудо из чудес!
– А телевизор при чем?
– Это монитор, чтобы я мог наблюдать за работой компьютера. А это – клавиатура, как на пишущей машинке. Правда – английского алфавита; и команды понимает он только по-английски, на бабилосе не попишешь. Восемьдесят четыре клавиши, с переключателем регистра.
– Восемьдесят три.
– Что?
– Клавиши, их здесь восемьдесят три.
– Да? Ну, может быть. Машина – 820, фирмы «Ксерокс» – зверь в работе, мощь и красота…
– Да что он делает-то, если не считает? И что такое – программное обеспечение?
– Многое. Программы – это правила, по которым действует компьютер. Я накупил разного, теперь у меня есть возможность хранить и набирать документы в электронном виде. Печатная машинка и архив на одном столе. На одной такой дискетке можно сохранить сорок страниц текста. А если я подключусь – а я добьюсь – к нашей ЭВМ, адвокатской коллегии, – то вообще…
– Интересно. А можешь включить? Уж очень ты аппетитно расписываешь, даже меня разобрало любопытство… – Малоун с умоляющим жестом выхватил из рук Гека чёрный плоский квадратик:
– Стив, ради бога, аккуратнее, дискетки очень нежные, боятся пыли, пальцев… Вся информация на них, включаю…
Замерцал зеленоватый экран, побежали какие-то цифры, значки… Малоун увлечено показывал, как буквы записываются и стираются, как запоминаются, но Геку уже стало неинтересно: никаких чудес он не увидел, никаким электронным мозгом тут и не пахло – просто пишущая машинка с экраном, который зверски мелькает, нагоняя головную боль.
– Как у тебя от него голова не болит? Он так мерцает дико…
– Да нет, вроде не мерцает… Ну, конечно, полночи за ним посидишь – так резь в глазах, а сейчас – нормально.
– Ну-ну. Что ж, если нравится. Ты парень молодой, прогрессивный. А я уже, сам понимаешь, в другом времени остался…
– Да что вы, Стив. Вам ещё далеко до старости, вот отдохнёте как следует… – Малоун надеялся, что его голос звучит вполне искренне. Юношей Ларея не назовёшь… хотя за четыре года знакомства, с тех пор как Малоун впервые увидел своего первого клиента в комнате для свиданий, Ларей ведь практически не изменился, может разве в плечах стал пошире. Даже седины в нем нет, что иногда встречается у некоторых людей до самой старости…
Гек положил Малоуну пятнадцать тысяч в месяц, не считая дополнительной оплаты в предусмотренных случаях, с тем чтобы Малоун всегда и приоритетно был готов выполнять при Геке обязанности юриста. Пятнадцать тысяч – это примерно три тысячи долларов. На такие деньги и в Штатах можно безбедно существовать, а здесь жизнь куда дешевле. И потом, остальную практику можно продолжать почти в прежних объёмах, в конце концов, нанять помощника. Это принесёт ещё столько же. Тридцать тысяч за офис, семьдесят на оплату работникам, шестьдесят туда-сюда – налоги, скрепки, ремонт унитазов, – останется двести тысяч в год – не предел, но как ни крути – совсем не плохо. Это если без дополнительной оплаты… Теперь можно думать и о собственном доме, и в Европу съездить с Луизой вдвоём… Малоун пересчитал клавиши – верно, восемьдесят три штуки, когда Ларей успел их сосчитать? И где он мерцание увидел – все абсолютно в норме, разве что боковым зрением можно что-то такое различить…
Да, теперь Геку предстояло найти щедрый финансовый родник-источник: не на игру же, в самом деле, садиться. Самому жить, Малоуну платить, зону свою бывшую греть время от времени – обещал. И он решил пойти по проторённому пути – защита интересов одних граждан от интересов других, прямо противоположных. В районе, где Гек снимал себе пристанище, правила банда Дяди Грега, по заглазному прозвищу Падаль. Это было его любимое слово: и ругательство, и обращение к нижестоящим, и отзывы о посторонних. Вот только как собственную кличку он это слово не жаловал и грозился убить любого, кто при нем оговорится… Банда была не так уж велика и влиятельна, если сравнивать с ей подобными, сфера влияния ограничивалась пятью-шестью кварталами, расположенными вдоль улицы Весёлой, но в винегретных этих кварталах доминировала абсолютно.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента