-- Послушай, что произошло? -- подключился любопытный голос Смуглянки.
   Я молчала. Насколько я успела узнать, Операторы часто мстили друг другу, причиняя вред их Вещам. В таком случае мне может не поздоровиться от Оператора, чья Вещь совершила самоубийство. Что же мне делать, ломала я голову. А сама стала быстренько собирать сумки.
   Не успела я упаковаться, как пришла Кареглазая.
   -- Не принимай все близко к сердцу. У нас еще остались кое-какие дела, а я не смогу гоняться за тобой по стране, если ты сбежишь из города.
   Я призналась ей в своих опасениях.
   -- Да если ты помрешь, кому от этого прок, черт побери! Разбирай свои сумки, а потом сядем и попьем кофейку.
   -- А если за мной придет кто-нибудь из Операторов тех двоих, что покончили с собой?
   -- Это моя забота. Хочу тебе сказать, что в ближайшие дни в организации Громилы будет ряд отстранений, головы будут лететь направо и налево. Вот тут-то надо не прозевать свою выгоду. Будь в гуще, когда начинается бой.
   Вернулся Простак.
   -- Они все трясутся, как осенние листы, -- сообщил он. -- Пожалуй, надо держаться возле Этой Самой, она мое алиби. Это мое постоянное задание, а все остальное меня не касается. Веришь, первый раз в жизни рад, что все это время был приставлен к одной из этих чокнутых.
   Мне приходилось слышать, что людей иногда охватывает непреодолимое импульсивное побуждение совершать какие-то действия. Но когда это произошло со мной, до меня не дошло, что это работа Операторов. Ники как-то сказал мне:
   -- Когда не удается убедить Вещь что-то сделать, приходится применять такое средство, как компульс, и таким образом вынуждать ее действовать, как требуется.
   Я проснулась глубокой ночью. Страх комком подкатил к горлу.
   -- Быстро собирай вещи, -- приказал Простак. -- Скорее. У нас совсем не остается времени.
   Но не его слова вызвали у меня страх, он поднимался изнутри сам по себе, готовый прорваться наружу, как кипящий гейзер. Трясущимися руками я побросала вещи в сумку, вызвала такси и направилась на автобусную станцию.
   Не успела я сесть в автобус, как ко мне присоединилась Кареглазая.
   -- Надо додуматься -- ехать в такое место, как Пасадена! -- изумилась она. -- Я с тобой. Простак, кто тебе велел применить компульс?
   -- Велели и все, -- угрюмо буркнул Простак. -- Ты на машине? Если нет, садись в мою.
   -- Годится, -- согласилась Кареглазая. -- Ага, значит запахло паленым? А вдруг Эта Самая приедет в Пасадену, развернется и прямиком двинет обратно?
   -- Если она попытается это сделать, я снова применю компульс. У меня приказ. Все эти чертовы Вещи, что принадлежат нашей Западной организации, должны разъехаться кто куда.
   Поездка не внушала мне особого беспокойства, но только я вошла в автобус, как у меня сразу заболела голова.
   -- Это все Медяк, -- сказала Кареглазая. -- Когда-то он работал у Гадли, но тот его выгнал. После этого он в отместку нападает на всякую Западную Вещь, что ему повстречается. Он здесь, в автобусе. Мы попробуем подъехать поближе и пришибем его.
   Но Медяк пришиб Простака.
   -- Ах ты, чертов шакал, -- заорала Кареглазая. -- Ты у меня за решетку сядешь, если не отвяжешься от этой Вещи.
   Я вспомнила, что у Гончих водитель одновременно является и полицейским, который должен обеспечивать безопасность Операторов.
   -- Почему ты водителю не пожалуешься? -- спросила я у Кареглазой.
   -- Да потому что водитель -- Вещь, и к тому же сволочь. Такое случается один раз на тысячу поездок, и надо же, чтобы нам достался этот самый раз.
   Голова болела все сильнее, внутри все горело и пульсировало. Голос Кареглазой вдруг смолк. Но голоса Медяка я тоже не слышала. Видно, он все свои усилия направил на мою голову. Когда мы прибыли в Пасадену, снова раздался голос Кареглазой, к которому присоединился хриплый шепот Простака.
   -- Он ей все синапсы в голове переломал, -- произнесла Кареглазая. -- Я натравлю на этого Медяка Щит. Это ему просто так с рук не сойдет, не будь я Кареглазая.
   Было такое ощущение, что у меня на плечах не голова, а муравейник.
   -- А что будет, если переломать синапсы?
   -- Их можно отремонтировать, за его счет, конечно. Вот подонок, он ведь запросто мог тебя убить.
   -- Ужас! -- потрясенно прошептал Простак, видимо, тоже заглянув мне в голову. -- Страшное дело, лучше не смотреть.
   После минутного молчания Кареглазая промолвила, растягивая слова:
   -- Да, потребуется много времени. Что тут говорить, времени надо много.
   -- Времени для чего? -- спросила я с нарастающим страхом. Это уже был мой собственный страх, без всякого побуждения.
   -- Он соскоблил всю решетку до самой кости, -- произнес Простак. -Остался только макушечный узел.
   Болван. Я чувствовала, что этим кончится.
   Следующим рейсом я возвратилась обратно, спокойная, полумертвая. Случилось худшее и больше не о чем беспокоиться.
   Смуглянка и другие соседки тут же пришли ко мне и, заглянув в голову, стали сокрушаться, проклинать Медяка и утешать меня.
   -- Да ты не убивайся, -- успокаивала меня Смуглянка. -- Правда, не один месяц понадобится, чтобы выросла новая решетка, но зато потом все будет в порядке.
   Я попыталась вспомнить, на какой день было назначено слушание моего дела, и не могла. Попробовала припомнить имена Операторов Громилы -- не вышло. Наверное, у меня амнезия. Я нашла документы, которые приготовила для такого случая, и стала их перечитывать.
   -- Это не амнезия, -- пояснил Простак. -- Ведь ты теперь -- болван. Почитай-ка лучше книжку или журнал.
   Читать я не могла. Смысл слов не доходил до меня. Я пошла в кино, но не понимала, что происходит на экране. Сон тоже нарушился. Наконец я сходила к врачу, и он прописал мне сильное снотворное.
   Как-то утром, проснувшись, я обнаружила рядом одного лишь Хинтона.
   -- Они ушли, -- лаконично сообщил он. -- Лавочка Громилы накрылась.
   Хорошая новость, но все чувства во мне словно вымерли. Я ничего не могла произнести в ответ. Да и чему радоваться? Если не Громила, так Хинтон, выбор невелик.
   Вошла Кареглазая.
   -- Быстренько запиши вот этот адрес. В случае опасности обратись туда, они могут провести чрезвычайное слушание, если потребуется.
   Я записала адрес на листочке и сунула в сумку.
   -- Что собираешься делать? -- спросила Кареглазая у Хинтона.
   -- Да уж не буду сидеть сложа руки и дожидаться, пока городской совет вынесет свое решение. Надо подстегнуть события.
   -- А как ты их подстегнешь?
   -- Есть у меня один знакомый. -- Хинтон на мгновение замолчал.
   -- Возьми-ка телефонный справочник, -- обратился он ко мне. По его подсказке, я нашла раздел, где были перечислены все церкви. Хинтон указал на один из адресов.
   -- Пойдешь туда и найдешь священника. Предварительно напиши на бумаге терминологию Операторов и определение к каждому термину. Я тебе продиктую. Когда встретишься со священником, отдашь ему этот список и скажешь, что термины тебе объяснили голоса Операторов.
   Под диктовку Хинтона я составила список. В голове было пусто, на сердце тоска. Болван, вот я кто -- лишь эта мысль постоянно кружилась в голове. Даже если Хинтону и удастся как-то помочь мне, нужны месяцы и месяцы, прежде чем вырастет новая решетка и я смогу пуститься в самостоятельное плавание.
   Найдя нужный адрес, я вошла в храм и спросила, где можно найти священника. Меня проводили в его кабинет, и я увидела приятного, улыбчивого человека. Он прочитал мой список и внимательно выслушал меня. Улыбка мгновенно слетела у него с лица и на нем появилось выражение такой жуткой озабоченности, что мне стало его жаль даже больше, чем себя.
   Он не сразу пришел в себя. Наконец спросил:
   -- Почему вы пришли именно ко мне?
   Я объяснила, что меня послал к нему Хинтон. Мы немного поговорили на эту тему. Наконец священник мало-помалу собрался с мыслями.
   -- Я позвоню своему другу, у которого есть знакомый психиатр в окружной больнице. Пусть он попросит его принять вас.
   Священник тут же связался с кем-то по телефону, еще немного побеседовал со мной и убедительно попросил не пропустить встречу с психиатром, о которой он договорился на завтра.
   -- Не забудь прихватить словарик, -- напомнил Хинтон, когда я собралась на прием. -- Это ускорит слушание твоего дела.
   Я явилась точно в назначенное время, с бумажками в руках и с пугающей мыслью: "Может, это и есть последнее слушание? Кто знает, выйду ли я отсюда живой".
   Психиатр внимательно прочитал мой терминологический словарь.
   -- Посмотри в окно, видишь здание? -- спросил голос Хинтона. Я глянула и увидела крыло здания, в котором находилась.
   -- Тебя могут туда поместить. Не бойся этого. Тебе там закроют голову и выпишут через две недели. А пока ты будешь там, к тебе не сможет подступиться ни один Оператор. Это "островок спасения" для тебя.
   Я еще раз с надеждой взглянула на крыло здания.
   -- Вы давно живете в Калифорнии? -- спросил доктор. Я ответила.
   -- А до этого в каком штате жили? Я ответила.
   -- Часто слышите голоса?
   -- Постоянно.
   -- У вас есть близкие родственники?
   -- Немного, но они живут в штате, откуда я родом. -- Да и что от них толку, подумала я. Ведь они -- Вещи.
   -- Вы недостаточно долго проживаете в нашем округе, чтобы мы могли положить вас в нашу больницу. -- произнес доктор.
   -- Скажи ему, что у тебя есть деньги, шепнул Хинтон.
   -- Я могу оплатить лечение в больнице, -- ответила я.
   -- Неделя пребывания у нас стоит 125 долларов. Не думаю, что вы долго продержитесь. А вам нужно длительное лечение.
   -- Скажи ему, что хватит и двух недель, чтобы голова закрылась, -подсказал Хинтон.
   Я повторила.
   -- У нас есть бесплатные медицинские учреждения, но вас и туда не примут, -- со вздохом сказал доктор. -- Требуется не меньше года прожить в штате. Самое большое, что они могут сделать, это подержать вас у себя, пока за вами не приедут родственники.
   Уставившись в мою бумажку, доктор совсем пригорюнился.
   -- Давайте вот как поступим, -- произнес он наконец. -- Вы вернетесь в свой родной город. Для этого вы вполне дееспособны. Я дам вам адрес одного врача. Вы не мешкая встретитесь с ним и расскажете ему все, что говорили мне.
   Секретарша принесла ему справочник, он быстро нашел нужный адрес и выписал его на листок бумаги. Я взяла листок, заплатила доктору десять долларов (гонорар он назвал сам) и вышла на улицу. В глазах у меня стояли слезы. Я была так близка к спасению, но шанс ускользнул.
   -- Пойди в аптеку напротив, -- сдавленно произнес Хинтон. Следуя его указаниям, в специальном справочнике о психологической службе я выбрала номер телефона и договорилась о встрече. На следующий день, вооружившись своим словарем операторских терминов, я отправилась на прием.
   -- На безрыбье и рак рыба, -- утешил меня Хинтон. -- Может, он сможет организовать слушание. Хотя будет ли какой прок, кто его знает.
   Хинтон проводил меня до самого входа в здание, и я поднялась по лестнице в кабинет. Как выяснилось, я попала не к психиатру, а к психоаналитику. Мне было все равно. Я вручила ему свой словарик, он внимательно его прочитал, выслушал меня и, дав мне целый список телефонов, по которым его можно найти в любое время суток, предложил прийти к нему на следующий день в то же время.
   Час, проведенный у врача, был для меня истинным блаженством. За это время я ни разу не видела и не слышала Хинтона. Зато он ждал меня внизу у лестницы. Открыв кошелек, чтобы заплатить таксисту, я увидела бумажку с адресом, который мне дала Кареглазая. Решив, что мне нечего больше терять, попросила таксиста отвезти меня туда. Название улицы было мне совершенно не знакомо, но таксиста оно не смутило. Он завез меня в какую-то незнакомую часть города и высадил по указанному адресу. Я было задумалась, под каким предлогом мне заявиться в дом, как увидела дощечку с надписью "Мануальный терапевт".
   -- Войди и расскажи ему о своих головных болях. В общем, найдешь о чем поговорить, -- подбодрил меня Хинтон. Я пожаловалась врачу на головные боли. Он так ретиво взялся за дело, что, казалось, вот-вот сломает мне позвоночник.
   -- Вы слишком напряжены. У вас мышцы как автомобильная резина, -комментировал он жизнерадостно, разминая мне спину. Я вернулась домой и рухнула в постель. Меня охватила страшная усталость.
   На следующий день я снова отправилась к психоаналитику. После третьего визита Операторы исчезли.
   * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *
   Иссохший берег и волны
   Голова как иссохший берег. И так в течение десяти дней. Казалось, что кожа на голове натянулась до такой степени, что того и гляди лопнет какой-нибудь нерв. В голове пустота и сушь, словно безжалостная рука выковыряла мозг и заполнила голову прокаленным на солнце прибрежным песком. Ах, да, ведь ее выскоблил Паук. Тут я вспомнила, что Операторы -- это плод бреда. Жуткий мир Операторов и Вещей не существует. Все это -- не что иное, как безумие. Безумие. Слово повисло над берегом, а тот с легким удивлением взирал на него. Безумие. Словно я принялась окапывать дерево у себя на заднем дворике и вместо корней обнаружила залежи урана, как я слышала, весьма занятного вещества. Открытие не вызвало никакого страха, а лишь легкое удивление. Иссохший берег спокойно взирал на уран, испытывая даже некоторое облегчение от того, что это уран, а не Операторы.
   Настороженная внимательность, не покидавшая меня в безумии, куда-то испарилась. После нескольких случаев, когда я чуть не попала под колеса автомобилей, мне все меньше хотелось выходить из дома. С чтением тоже ничего не получилось: знакомые слова смотрели на меня, как лица друзей, чьи имена я не могла вспомнить. Я по десять раз перечитывала один и тот же абзац, не понимая смысла, и закрывала книгу. Радио я тоже не могла слушать, его звуки вгрызались мне в голову, как дисковая пила. Осторожно перейдя улицу, я отправилась в кино и высидела до конца фильма. Все, что я увидела, -большое количество бродивших на экране и бесконечно говоривших людей. Я решила, что отныне все свое время буду проводить в парке, наблюдая за плавающими по озеру птицами.
   Аналитика особенно раздражал иссохший берег. Он попросил меня лечь на кушетку и говорить все, что придет в голову. Ничего не приходило. Поскольку аналитик не отставал, я стала описывать потолок. Тогда он указал на стул, куда я послушно переместилась с кушетки, и стал задавать вопросы. Я понимала их смысл, но ничего не могла придумать в ответ.
   -- Не уверяйте меня, что у вас в голове ничего не происходит, -кипятился аналитик.
   Но там действительно ровным счетом ничего не происходило. Он рвал и метал в полной убежденности, что под раскаленным песком идет бурная деятельность, и если как следует поднажать, она выплеснется наружу. Но иссохший берег молча внимал в неясной надежде, что если в нижних слоях что-то и скрыто, то пусть сделает милость и не вылезает, потому что нет ничего приятнее покоя.
   Без сомнения, мое лицо было таким же бессмысленным, как и голова. Вскоре аналитик перестал на меня смотреть и вел беседы, уставившись в окно. Я внимательно слушала и тут же все забывала. Он часто напоминал, чтобы я не думала об Операторах. Следовать этому совету было легко, потому что мысли вообще редко забредали на пустынный берег.
   Как-то, уходя после очередного сеанса, я сообщила аналитику, что не запоминаю ничего из сказанного им. Это неважно, ответил он. Все запомнит и использует подсознание. Я спала по пятнадцать часов в сутки.
   -- Нельзя так много спать, -- неодобрительно повторял аналитик. -- Это способ ухода от действительности.
   Подсознание не вняло укорам аналитика. Я продолжала спать по пятнадцать часов кряду, словно расположенный под сухим песком нижний слой, не считая нужным препираться с аналитиком, сам знал, что ему делать, и не нуждался ни в чьих советах. (Кстати, каждый раз, когда я говорила о "нижнем слое", аналитик раздраженно поправлял меня: "Это ваше подсознание, не надо ничего придумывать").
   Нижний слой отсек от берега не только все отделы, вырабатывающие мысли, но и механизм, отвечающий за эмоции. "У Этой Самой есть якорь", -- говаривал Ники. Якорь был на месте и удерживал меня еще надежнее. Я безмятежно разгуливала по парку, не испытывая ни малейших переживаний по поводу того, что в течение шести месяцев была ненормальной, что ни о чем не могу думать, что нахожусь в тысячах миль от собственного дома. С пониманием я смотрела на одинокого лебедя, тихо плавающего по озеру.
   На одиннадцатый день, когда я стояла на перекрестке, тупо глядя на огни светофора, смутно сознавая, что в них кроется какой-то смысл, о котором я позабыла, на мой берег накатила волна. Я физически почувствовала, как она зародилась где-то в затылке и ласково заплескалась, набегая на берег и неся легкую пену. Затем она осела, ушла в песок и на берегу осталась мысль. Я неожиданно вспомнила, что означают огни светофора. В витрине газетного киоска я прочитала заголовок, сообщавший, что звезда выпала из окна! Как же такая большая вещь, как звезда, попала в окно? На берег мягко набежала новая волна, и я вдруг осознала, что речь идет о голливудской звезде. "Смерть торговца", -- прочитала я на рекламном щите у входа в кинотеатр. Иссушенный берег смотрел на щит, смутно гадая, из какой же страны этот торговец: наверное, уроженец страны Торго, где-нибудь в Азии. Набежала новая волна, и я вспомнила когда-то прочитанную пьесу и из какой страны этот коммивояжер. Спасибо волнам. Они вспоминали, сопоставляли и делали интуитивные умозаключения, чего не умел иссохший берег.
   Подпольный умелец
   Волны сопровождали меня по улицам, часто приходили на помощь в парке, но не желали появляться в кабинете у аналитика. Бесплодные попытки получить от меня хоть какой-нибудь ответ на бесконечные вопросы доводили его до крайней степени раздражения. Уставившись на него, иссохший берег пытался хоть что-нибудь выдавить из себя, но тщетно, волны предавали его. И вдруг, в один прекрасный день, аналитик задал мне очередной вопрос, и на берег нахлынула волна. Я впитала ее и передала смысл аналитику. В юности, сообщила я, у меня была мечта написать роман, но я убрала ее в одну коробку со своими детскими игрушками. Аналитик чуть не подпрыгнул, услышав связную речь, и тут же предложил написать что-нибудь.
   -- Что написать?
   -- Роман. Все что угодно.
   Купив запас бумаги, я вынула портативную машинку, которую таскала с собой по всей стране, и уселась перед ней. Я не надеялась, что у меня что-нибудь получится. В голове не было никаких мыслей, и сиди я хоть целый день, вряд ли удастся сочинить и абзац. Так я сидела, тупо глядя на клавиатуру, и вдруг, к моему изумлению, на берег накатила волна и оставила на нем мысль. Совершенно потрясенная, я стала печатать и обнаружила, что сочиняю с той же скоростью, что печатаю, а печатаю я со скоростью шестьдесят слов в минуту. Так я проработала два часа, затем остановилась, чтобы прочитать свое сочинение. Смысл с трудом доходил до меня, но я уловила, что речь идет о мужчине и женщине, о каких-то ее знакомых, которые собираются что-то сделать с мужчиной. Я отнесла рукопись аналитику, и тот пришел в восторг.
   -- Весьма вразумительно изложено, -- одобрил он, -- и не лишено выдумки. А как же разрешится ситуация, в которой оказались герои?
   Поскольку у меня было очень смутное представление о том, что произошло с моими героями, то с таким же успехом меня можно было спросить, как разрешится полет межконтинентальной ракеты.
   -- Пока не знаю, -- уклончиво ответила я.
   Аналитик еще поулыбался, перечитав листки, и сунул их в ящик стола. Негодующая волна обрушилась на берег. Я потребовала вернуть первую главу романа и получила ее обратно.
   Воодушевившись, я каждый день посвящала два часа своему роману. Ощущение было странным. Волны не помогали мне, да и вряд ли бы смогли с их медлительностью. Слова приходили из ниоткуда, словно соскакивая на бумагу с кончиков пальцев. Мне не требовалось остановок для обдумывания, иссохшему берегу это было не под силу, он не смог даже запомнить, что каждый день в два часа я должна садиться за машинку. Об этом мне напоминала волна, и когда бы я затем ни взглянула на часы, чтобы удостовериться, что пришло мое время, часы показывали ровно два, ни минутой раньше, ни минутой позже. Где-то в глубине песчаного берега были установлены часы и работали синхронно с комнатными.
   Вот я уже за машинкой, пальцы на клавишах, и пошла работа. Я почти не понимала, о чем пишу, и не помнила уже написанного, стоило мне закрыть машинку. Пальцы как будто сами знали, по каким буквам ударять, а я была ни при чем. Видимо, пальцами управлял нижний слой, он же посылал волны, следил за часами и писал роман без всякой поддержки со стороны иссохшего берега.
   В тот день, когда должна была начаться одиннадцатая глава, я решила предварительно прочитать предыдущие десять. Видно, волны освежили мой берег, и сюжетная линия стала ему более понятной, вызвав у меня чисто читательский интерес и желание узнать, чем же все закончится. Продолжая думать об этом, я напечатала очередную главу и стала ее читать. К моему удивлению, обнаружилось, что я сочинила не одиннадцатую, а заключительную главу романа. Многие из героев уже поседели и постарели, а один из персонажей, только что родившийся в десятой главе, достиг вполне зрелого возраста в заключительной.
   С некоторым сомнением я сообщила о случившемся аналитику, словно речь шла о колдовстве. Но он ничуть не удивился.
   -- Ваше подсознание, без сомнения, уже продумало книгу до конца и знает все, что произойдет. Такое случается и с профессиональными писателями.
   Роман объемом около шестидесяти тысяч слов был создан за тридцать часов. Неплохо для дилетанта. Вряд ли бы у меня получилось лучше в нормальном состоянии, если также учесть, что мне потребовалось бы пятьсот часов. Когда роман был закончен, последняя глава ловко встала на свое место, логически завершив ход событий.
   Нечто
   Спустя месяц вместо волн появилось Нечто, приводившее меня в замешательство. Когда я вышла на улицу и направилась в магазин самообслуживания, Нечто велело мне вернуться домой. Я послушалась, хотя и удивилась. Дома я обнаружила, что оставила кошелек на кухонном столе. Когда я выбрала необходимые продукты и подошла к кассе, Нечто подсказало вернуться вглубь магазина и словно подтянуло меня к одной из полок, где я обнаружила вещь, которую изо дня в день забывала купить. Нечто уговорило меня свернуть в переулок, что было мне совсем не по пути. Я свернула и через квартал обнаружила мастерскую по ремонту пишущих машин, что было как раз кстати. Как-то Нечто настойчиво убедило меня немедленно повернуться и пойти в обратном направлении, откуда я только что шла. Не успела я пройти и квартала, как увидела под ногами долларовую бумажку.
   Я регулярно ходила к мануальному терапевту, ставя ему в заслугу избавление от головных болей. Нечто стало настаивать на прекращении визитов. Призадумавшись, я поняла, что мой бюджет не выдержит дальнейшего лечения. Однако, опасаясь возврата болей, я решила продолжать сеансы. На следующий день я вышла на знакомой автобусной остановке и вдруг обнаружила, что не могу вспомнить адрес мануального терапевта. Я блуждала по окрестностям в надежде увидеть знакомый дом, но не могла припомнить, как он выглядит. Я решила справиться в телефонной книге, но стоило мне подойти к будке, как имя терапевта выскочило из головы. Взвинченная и расстроенная, я вернулась домой, в страхе, что Операторы вот-вот снова появятся в моей жизни. Только я переступила порог, как тут же вспомнила имя и адрес врача и внешний вид здания, где находился кабинет, и сообразила, что несколько раз проходила мимо него. Не раздеваясь, я снова отправилась к терапевту. Стоило мне выйти на улицу, как из головы тут же вылетели имя, адрес и даже номер автобуса. Наконец до меня дошло. Я вернулась домой, тут же все вспомнила, позвонила терапевту и отказалась от его услуг. Да, Нечто умело настоять на своем.
   Как-то я записала на бумажке адрес обувного магазина, где предстояла распродажа. Где я только ни искала эту бумажку, все напрасно. Нечто убедило меня открыть дверцу стенного шкафа. Я с любопытством открыла. Нечто подсказало надеть плащ. Я никуда не собиралась, да и дождя не было. Закрыв дверцу, я продолжила поиски. Но Нечто не отставало от меня. Я распахнула шкаф и напялила плащ, понимая нелепость своего поступка и от того еще больше раздражаясь. Вконец разозлившись, я сунула руки в карманы. В одном из них лежала злосчастная бумажка.
   Нечто убеждало меня написать письмо подруге, о которой я не вспоминала вот уже несколько лет. Я не придала этому значения. Но Нечто продолжало долбить свое, пока я не села за стол и не набросала коротенькое письмецо, направив его по рабочему адресу подруги. Ответ не заставил себя ждать. "Только я распечатала твое письмо, как в комнату входит наш общий знакомый N (он заглядывает к моему начальнику каждую неделю) и спрашивает, нет ли у меня вестей от тебя. Он пытался разыскать тебя и написать о каком-то финансовом деле. Это было так удивительно, ведь я как раз держала в руках твое письмо. Я дала ему твой адрес. Ты так мало написала о себе, что кроме адреса, я, собственно, ничего и не узнала о твоих делах... "
   Деньги были на исходе, и я решила поискать какую-нибудь не слишком обременительную для моего состояния работу. Только я направилась на поиски, как Нечто убедило меня пойти в противоположном направлении, в сторону многоэтажного здания в нескольких кварталах от моего дома. Нечто прямо-таки втолкнуло меня в подъезд здания. Я нашла отдел кадров, и заведующая приняла меня без всякого удивления. Только утром она позвонила в агентство по трудоустройству и попросила прислать человека для работы в регистратуре. Меня взяли на работу.