Обручев Владимир Афанасьевич. Плутония

   Он имел вид громадного холма, сложенного из сухих стволов и ветвей и состоящего из целого ряда этажей. На уровне земли были расположены главные входы, по одному с каждой стороны света, невысокие, но настолько широкие, что в них могли пройти четыре или пять муравьев рядом. В этих входах происходило непрерывное движение: одни муравьи выходили целыми колоннами, направляясь в разные стороны за добычей пищи, другие возвращались парами и порознь и тащили стволы деревьев, ветви, мертвых и живых насекомых, личинок, куколок, стебли тростника, с которыми скрывались в глубине своей крепости.
   В вышележащих этажах также чернели отверстия на различной высоте и в различных местах. Но они служили, очевидно, только для притока воздуха и, может быть, на случай нападения врагов — для выхода защитников. Они были уже и ниже главных, так что по ним мог выходить один муравей за другим. Из этих отверстий время от времени также показывались муравьи, бегали по уступам муравейника, вероятно осматривая, все ли в порядке.
   — Не помешает ли это обилие отверстий нашему плану? — спросил Макшеев. — Если движение воздуха по муравейнику будет слишком свободно, сернистый газ начнет быстро выходить и не окажет должного действия.
   — Сернистый газ тяжелее воздуха и только постепенно вытеснит последний, — ответил Каштанов. — Кроме того, важные части муравейника — склады личинок, куколок, яиц, запасы пищи, — вероятно, находятся в глубине, может быть в камерах, вырытых в почве. Сернистый газ пойдет сначала в эти более глубокие части, а потом уже начнет распространяться в верхние этажи. Впрочем, часть отверстий можно будет заткнуть, если мы увидим, что тяга слишком сильная.
   — А не заложить ли горящую серу в верхние отверстия?
   — Это может вызвать пожар всего муравейника. У нас ведь нет никаких несгораемых подстилок — жаровен, сковород, что ли, и серу пришлось бы класть прямо на сухое дерево.
   — Можно воспользоваться скорлупой яйца игуанодона, из которой сделаны наши временные тарелки и блюдо.
   — Их всего пять, а отверстий гораздо больше.
   — Нужно попытаться раздобыть сегодня еще одно или два яйца, тогда можно будет устроить еще с десяток чаш для сжигания серы.
   — Это идея! Времени до вечера у нас еще много, сделаем экскурсию в пески, откуда муравьи таскают эти яйца.
   Окончив осмотр муравейника, Макшеев и Каштанов возвратились к месту стоянки и сообщили свой план товарищам.
   Все охотно согласились сходить на следующий день в песчаные холмы за яйцами, пока Макшеев и Каштанов будут заняты измельченном серы.

ГИБЕЛЬ МУРАВЕЙНИКА

   Когда последние партии муравьев вернулись домой и муравейник успокоился, путешественники приступили к исполнению своего плана. За день вся сера была истерта в порошок при помощи плоских камней. Наполнив ею заплечные мешки и захватив блюда из яичной скорлупы, все направились к муравейнику, где каждый должен был положить в одном из главных входов свою порцию серы, рассыпав ее грядкой поперек хода, чтобы газ направлялся в глубь сооружения. Зажегши серу, нужно было заложить выход стволами, взятыми со стен, а затем забраться по наружной поверхности и расставить в ближайших отверстиях блюдца с остальной серой, чтобы отравить воздух во всей нижней части муравейника и воспрепятствовать муравьям спасаться вверх. Чтобы сера на блюдцах не горела слишком быстро и не могла зажечь сухие бревна постройки, она была слегка смочена водой.
   Этот план был в точности исполнен, но только в двух главных выходах, обращенных на юг и на запад. Макшеев и Громеко неожиданно встретили караульных муравьев. К счастью, муравьи были полусонные и не успели поднять тревогу, как их убили ударами ножей.
   Путешественники зажгли серу и отошли в сторону, дожидаясь на страже с ружьями в руках, чтобы истреблять спасающихся. Через четверть часа из нескольких отверстий самых верхних этажей, в которых сера не была положена, появились муравьи, тащившие большие белые свертки — очевидно, куколок. Они бегали с ними по поверхности муравейника, спускаясь вниз, но, не достигнув земли, падали, отравленные дымом серы, горевшей у нижних входов. Только нескольким удалось спуститься на землю, и они принялись растаскивать бревна, загораживавшие один из самых главных входов, очевидно полагая, что этим они спасут своих задыхающихся в глубине сотоварищей. Но эти неожиданные спасители были истреблены несколькими выстрелами. Больше никто не появлялся — все население муравейника, захваченное врасплох, погибло.
   Когда сера догорела и из всех отверстий потянулся легкий сизый дымок, доказывавший, что весь муравейник наполнен сернистым газом, Папочкин задал вопрос, совершенно естественный, но до сих пор не приходивший никому в голову.
   — Как же мы сами-то попадем в глубь этого сооружения? Ведь оно и для нас отравлено надолго!
   — Нужно разгородить нижние отверстия, чтобы усилить доступ воздуха, а затем ждать, может быть, несколько дней, пока сернистый газ постепенно не улетучится, — ответил Каштанов.
   — Ждать так долго без дела — слишком скучно, — заметил Макшеев. — Нельзя ли устроить какую-нибудь усиленную вентиляцию, чтобы выгнать газ?
   — Посредством чего? Огонь разводить нельзя из-за опасности пожара, а других приспособлений у нас нет.
   — Если бы нам удалось застрелить игуанодона или крупного птеродактиля, — заявил инженер, — я бы смастерил из его свежей шкуры большой мех.
   — Это идея! Но из чего мы сделаем трубы для вдувания воздуха в глубь муравейника?
   — А хвощи разве не годятся? — предложил Громеко. — Ведь их стволы пустотелые, и нужно только пробить перегородки между отдельными коленами, чтобы сделать из них прекрасные длинные трубы. А их уже можно соединить друг с другом.
   — Голь на выдумки хитра! — согласился Папочкин. — И я убеждаюсь все больше и больше, что мы, подобно Робинзону, выпутаемся из всякой беды, которую еще уготовит нам судьба.
   — И даже лучше Робинзона, — заметил Каштанов, — потому что он был один, а нас четверо, и все мы специалисты разного рода. Нам было бы стыдно, если бы мы на общем совещании не могли придумать выход из любого затруднительного положения.
   — Итак, за дело! — воскликнул Макшеев. — Двое из нас с Генералом пойдут на охоту, а остальные займутся изготовлением труб. Материал под руками — почти весь муравейник сложен из сухих стволов хвощей.
   Папочкин и Громеко вернулись к месту стоянки, отвязали Генерала, принесли оставшееся имущество ближе к муравейнику и затем отправились вдоль опушки леса на восток.
   Макшеев и Каштанов направились к муравейнику, но, не дойдя до него десятка два шагов, почувствовали резкий запах сернистого газа. Они начали кашлять и убедились, что подойти ближе невозможно.
   — Придется подождать еще!
   — Займемся пока доставкой замазки для труб, — предложил инженер. — В русле ручья, после того как сбежал бурный поток, вызванный извержением вулкана, осталось очень много липкой беловатой грязи. Нужно натаскать ее сюда, пока она не высохла.
   Захватив заплечные мешки, освободившиеся от серы, оба отправились к руслу и в несколько приемов натаскали целую кучу грязи, представлявшей превосходную замазку. Кучу покрыли мешками и лишней одеждой, чтобы предохранить от жгучих лучей Плутона.
   Затем начали раскалывать стволы хвощей при помощи ножей, клиньев и большого камня, служившего вместо молота, и уничтожать перегородки между коленами, после чего обе половины ствола снова склеивались посредством замазки, и получившаяся труба обвязывалась в нескольких местах гибкими прутьями.
   Таким образом в течение нескольких часов была изготовлена дюжина труб длиной около шести метров каждая. Так как стволы к вершине были заметно тоньше, то трубы нетрудно было соединить, вставляя узкий конец одной трубы, обильно смазанный замазкой, в широкий конец следующей.
   К концу этой работы явились и охотники, доставившие шкуру игуанодона. Из более тонких стволов хвощей Макшеев устроил стан для меха. Когда мех был сделан, его установили у одного из больших входов в муравейник. Затем в последний начали спускать приготовленные трубы, одну за другой, узким концом вперед, постепенно подвигая их в глубь галереи и наращивая с широкого конца. Постепенно все двенадцать труб исчезли в темноте галереи, откуда газ выходил еще в изобилии, так что приходилось прерывать работу и отбегать в сторону, чтобы отдышаться на свежем воздухе. Широкий конец последней трубы вставили в мех, туго обвязали — и импровизированный вентилятор был готов.
   После ужина немедленно начали проветривание муравейника, меняясь у меха, так что трое могли спать, пока четвертый работал мехом.
   Проветривание вскоре начало оказывать действие — выделение газа из всех отверстий усилилось. Неожиданную помощь оказала также налетевшая гроза с сильным ветром, но почти без дождя. Порывы ветра проникли в отверстие муравейника, вытесняя газ из верхних ярусов.
   Утром приступили к осмотру муравейника, вооружившись небольшими факелами, которые Громеко приготовил из сухого ствола очень смолистого хвойного дерева. Галерея, по которой были проложены трубы вентилятора, шла в глубь муравейника с пологим уклоном вниз. Она имела более двух метров в ширину, но только полтора метра в вышину, так что приходилось идти согнувшись. Уже недалеко от входа начали попадаться трупы муравьев, застигнутых газом во время бегства, и чем дальше, тем их было больше, так что ниже конца труб вентилятора приходилось уже очищать себе дорогу, отбрасывая трупы в сторону.
   Галерея оканчивалась в центральной большой камере, в которую сходились, подобно радиусам, и остальные три главных входа. Эта камера была уже врыта на глубину четырех метров в почву равнины, но свод ее состоял из стволов хвощей, расположенных очень искусно по радиусам, подобно стропилам плоскоконической крыши цирка. В промежутках между устьями четырех главных галерей в стенках камеры открывались другие четыре хода, шедшие также по радиусам, но с уклоном от центра к окружности и врытые целиком в землю, представлявшую собой очень плотный морской песок с прослоями гальки. В камере трупы муравьев, куколок и личинок, которых первые спасали, лежали целыми грудами, так что приходилось карабкаться через них.
   Путешественники пошли наугад в один из нижних ходов, дно которого было все устлано трупами. Этот ход был такой же низкий, как и верхние, и, чтобы не идти почти на четвереньках, путешественники были вынуждены складывать трупы один на другой вдоль стен, очищая себе проход посередине. Этот ход, углубляясь в землю, привел на расстоянии семидесяти шагов от центральной камеры к поперечной галерее, которая имела уже почти два метра вышины, так что в ней можно было выпрямиться. Эта галерея шла по окружности под всей площадью муравейника и представляла его важнейшую часть, так как справа и слева от нее располагались отдельные камеры различной величины с различным назначением: в одних лежали рядами белые куколки, похожие на детские трупы, завернутые с головой в саван; в других порознь и кучами валялись мертвые личинки — толстые белые черви, подобные обрубкам бревен; в третьих были разложены яйца муравьев, напоминавшие желтоватые караваи хлеба. Все камеры, запятые этими будущими поколениями муравьев, располагались с одной стороны кольцевой галереи, именно с внутренней, тогда как с наружной стороны находились камеры со складами съестных припасов: грудами сладкого тростника, молодых стеблей кустов и трав, различных насекомых — стрекоз, жуков, червей, гусениц, — целых или разорванных на куски и издававших зловоние, которое не заглушалось даже запахом сернистого газа, более заметным в этом ярусе муравейника.
   Осмотрев ряд камер по обе стороны кольцевой галереи, путешественники наконец, к своей великой радости, нашли похищенное у них имущество: все вещи были сложены в одной из наружных камер одна возле другой в относительном порядке. Здесь была и палатка, и ящики с инструментами и припасами, и сумки с одеждой и бельем, топор, ружье, посуда и даже образцы железной руды и золота, принесенные с первой экскурсии в береговые ущелья и не уложенные еще в мешки с коллекциями.
   Вещи перенесли в два приема: сначала в центральную камеру, а затем вынесли их из муравейника на свежий воздух, показавшийся удивительно приятным после часового пребывания под землей в атмосфере, пропитанной зловонием гниющих насекомых и остатков сернистого газа.
   Отдохнув и пересмотрев свои вещи, среди которых запас табаку особенно обрадовал курильщиков, лишенных его целую неделю, путешественники захотели осмотреть еще верхние надземные ярусы муравейника, чтобы иметь полное понятие об его устройстве.
   Оказалось, что надземная система имела главной целью защиту подземных частей от непогоды и врагов. Ходы в этой постройке, также идущие радиусами, были узкие и низкие и в каждом ярусе сходились в небольшой центральной камере. Для сообщения между ярусами служили короткие и круто наклоненные ходы.

ПЛАВАНИЕ НА ЗАПАД

   После странствования по черной пустыне и в безводных окрестностях муравейника, где в последнее время с трудом добывали грязную воду из ямы, вырытой в русле иссякшего после извержения ручья, путешественники с восторгом приветствовали морской берег и искупались в чистых водах моря Ящеров. Затем они откопали лодки и возобновили свое плавание.
   Каштанов после знакомства во время экскурсии к вулкану с характером этой страны почти не питал надежды на возможность дальнейшего путешествия к югу; ему казалось наиболее вероятным, что к югу от моря Ящеров залегла на многие тысячи километров бесплодная и безводная пустыня, проникнуть в глубь которой при наличных средствах экспедиции нельзя было и думать.
   Но исследовать насколько возможно западный конец или западное продолжение моря было интересно и необходимо.
   Плыли вдоль берега, представлявшего огромные и бесплодные песчаные дюны, с которыми путешественники достаточно ознакомились во время экскурсии к вулкану. Поэтому плавание продолжалось безостановочно до окончания песков, которые тянулись вдоль берега на двадцать пять километров. Море в этой части оказалось мелким, и в разных местах сквозь воду краснели обширные отмели, которые приходилось объезжать, отдаляясь от берега. Вблизи берега совсем не попадались плезиозавры и ихтиозавры, предпочитавшие глубокую воду. Зато между отмелями видно было множество мелкой рыбы, которая здесь пряталась от хищников, беспощадно истреблявших ее в других частях моря. Местами морское дно было сплошь покрыто пышными и разнообразными водорослями, доставлявшими обильную жатву как ботанику, так и зоологу. Последнего интересовали морские ежи, звезды, плеченогие, брюхоногие и пластинчатожаберные моллюски, которыми кишели эти подводные заросли.
   Наконец пески отодвинулись от берега, уступая место узкой полосе леса хвощей, папоротников и пальм. Здесь наши исследователи сделали привал для обеда, а потом поплыли дальше. Количество отмелей в море все увеличивалось, и появились даже низменные острова, сплошь заросшие мелким хвощом и тростником. Пески отодвигались все дальше, и их красноватые гребни уже почти скрывались за береговым лесом; количество островов все увеличивалось, и море превращалось в огромную тихую реку, разбившуюся на рукава. Даже вода стала почти пресной.
   — Очевидно, с запада в море впадает большая река, и мы уже попали в ее дельту, — заметил Каштанов.
   — Да, здесь уже нет прибоя и поэтому нет песчаного побережья, на котором так удобно было ставить палатку, — сказал Макшеев.
   — И нам придется ночевать в чаще среди туч насекомых, — пожаловался Папочкин.
   Насекомые действительно появились в изобилии. Над водой и зеленью островов реяли разноцветные стрекозы, иногда преследуемые небольшими летучими ящерами. В чаще хвощей и тростника пели исполинские комары, и издаваемые ими звуки можно было слышать на расстоянии нескольких метров. По стеблям ползали огромные жуки — черные, красные и бронзовые, иногда они падали в воду и барахтались, стараясь уцепиться за нависшие листья.
   Несколько часов плыли между низменным южным берегом, занятым непроходимым, сплошным лесом, и лабиринтом островов, также не представлявших удобного места для стоянки.
   Оставалось расположиться на отдых в лодках, причалив к берегу, и ограничиться сухоядением, потому что топлива не было совершенно.
   Все приуныли от перспективы бесконечной войны с комарами.
   Маленькое приключение подняло настроение путешественников. Они плыли очень близко от зарослей большого острова, высматривая, нет ли где-нибудь сухого дерева среди бесконечной зелени хвощей и мелких папоротников.
   — Ура! — воскликнул внезапно Громеко, когда лодки обогнули выступ и впереди открылась новая полоса берега. — Смотрите, какое славное бревно, и невысоко над водой, словно для нас приготовлено!
   Действительно, из зеленой стены высовывалось больше чем на два метра толстое бревно зелено-бурого цвета — очевидно, ствол большого хвоща, сваленный бурей. Гребцы налегли на весла и направили лодки к самому краю зарослей.
   Макшеев встал на носу с багром, а Громеко с веревкой, чтобы закинуть ее на бревно и втащить его в лодку. Он искусно кинул веревку, к концу которой был прикреплен груз, и она обернулась несколькими кольцами вокруг бревна. Но бревно грациозно изогнулось и скрылось в зарослях, унося с собой веревку, конец которой ботаник от неожиданности выпустил из рук. Хвощи и папоротники трещали и колебались, словно среди них двигалось какое-то огромное тело.
   — Вот так бревно! — воскликнул, смеясь, Макшеев, успевший рассмотреть маленькую голову, которой оканчивалась длинная шея. — Михаил Игнатьевич хотел поймать ящера арканом. Зачем же вы выпустили веревку? Нужно было тащить добычу в лодку!
   — Так шею диплодока^[33] вы приняли за бревно? Ха-ха-ха! — смеялись Папочкин и Каштанов.
   — Он держался совершенно неподвижно, а тело было скрыто в чаще, — оправдывался сконфуженный ботаник.
   — Ха-ха-ха! — заливались остальные.
   — Вы напрасно смеетесь! — рассердился Громеко. — Я должен напомнить вам, что и вы делали подобные ошибки. Кто-то из вас принял мамонтов за базальтовые холмы, а еще кто-то прокатился на глиптодоне, которого принял за скалу и начал обрабатывать ее зубилом!
   Но это напоминание только увеличило всеобщую веселость, и в конце концов Громеко также расхохотался.
   Усталость, комары, отсутствие топлива были забыты, все наперебой вспоминали разные курьезные случая путешествия.
   Когда смех затих, Макшеев, прислушиваясь, заявил:
   — Впереди должно быть более открытое море: я слышу шум прибоя.
   Гребцы подняли весла и также прислушались — с запада действительно доносился слабый шум.
   — Если так, то наляжем на весла! Там, где есть прибой, найдется и удобное место для ночлега и дрова для костра.
   — Но сначала наполним паши жестянки водой, которая сейчас совсем пресная, не то придется опять искать какой-нибудь ручей, — заметил Громеко.
   Последовали этому мудрому совету и наполнили водой все свободные сосуды, затем дружно взялись за весла и через полчаса выплыли из лабиринта островов на открытую воду. Берега отдалялись в обе стороны, и море уходило на запад за горизонт. Вместе с тем на южном берегу опять появился широкий голый пляж, на котором и расставили палатку…
   Это второе море, соединенное с первым длинным и узким проливом с островами и мелями, было такое же, как и первое.
   На северном берегу была видна только зеленая полоса леса, тогда как на южном позади леса тянулись темные обрывы столовой возвышенности. Над зеркалом вод реяли стрекозы, с пронзительным свистом и кваканьем кружились летучие ящеры, а по временам то тут, то там поднимались шеи и головы плезиозавров.
   — Уж не ошиблись ли мы в лабиринте островов и не выехали ли обратно в море Ящеров? — заявил Папочкин, когда зашел разговор о необычайном сходство обоих морей.
   — Сходство, конечно, большое. Но вы забыли про песчаные холмы южного берега. Если бы мы ошиблись и поехали на восток — ведь по этому Плутону, вечно торчащему в зените, ориентироваться нельзя, — мы должны были бы долго ехать в виду этих дюн, — сказал Каштанов.
   — Но не видно реки, текущей с юга, по которой мы могли бы продвинуться еще в эту сторону, — горевал Громеко.
   — Имейте терпение, малодушный! Мы только что выехали в это море, а вы уже жалуетесь.
   Но терпение действительно подверглось испытанию, Проплыли несколько часов, а характер южного берега не менялся: все тот же лес без перерыва, все то же обрывы плоских высот позади него. Становилось скучно. Плезиозавры, летучие ящеры, стрекозы сделались настолько обыденным явлением, что на них обращали не больше внимания, чем на каких-нибудь лебедей, ворон, жуков при плавании на реке земной поверхности. Только изредка ихтиозавры нарушали однообразие и заставляли гребцов браться за ружья, когда вблизи лодки внезапно появлялась широкая буро-зеленая спина или противная голова этого страшного хищника.

СВЕРХЧУДОВИЩА

   Так прошла половина дня, и гребцы начали поглядывать уже на берег, высматривая местечко с топливом для привала. Утром они наловили опять много рыбы и теперь собирались жарить ее.
   — Вон впереди, на берегу, какие-то кучи бревен! — воскликнул наконец Макшеев.
   Направили лодки так, чтобы постепенно приблизиться к берегу, и налегли на весла в ожидании вкусного завтрака.
   Но когда бревна были еще в сотне метров, Каштанов, всмотревшись пристальнее, заявил:
   — Это совсем не куча бревен, а какие-то животные огромной величины, мертвые или спящие.
   — Осторожнее, держите дальше от берега! — крикнул Макшеев, заметивший, что куча шевелилась.
   Лодки остановились на расстоянии шагов двухсот, и гребцы с удивлением и с ужасом смотрели на берег, на котором лежали друг возле друга, вытянувшись на песке, четыре каких-то чудовища. Туловища их вздымались над пляжем, подобно длинным холмикам метра в четыре вышиной. Вдоль спины шел узкий и плоский гребень, но без щитов и шипов, как у стегозавра, а совершенно гладкий и, по-видимому, голый. Бока животных были песочно-желтого цвета с длинными и узкими темными продольными полосами, так что издали производили впечатление кучи бревен, наложенных одно на другое.
   Даже с такого близкого расстояния трудно было поверить, что это не четыре штабеля бревен, а чудовищные животные, длиной не менее пятнадцати — семнадцати метров; но эти штабели вздымались с боков при дыхании, иногда вздрагивали, а хвосты шевелились в воде, поднимая рябь на ее зеркальной поверхности.
   — Как бы заставить их встать? — проговорил Папочкин. — Нужно же рассмотреть их как следует и сфотографировать.
   — Несколько разрывных пуль нетрудно послать в эти туши, — заметил Макшеев. — Но не кончится ли это очень плохо для нас? Если чудовища разъярятся и бросятся к нам, они нас проглотят в одно мгновение.
   — А хищники это или травоядные? — поинтересовался Громеко. — Что это колоссальные ящеры, я не сомневаюсь.
   — Я полагаю, что это не хищники, — сказал Каштанов. — Таких огромных размеров хищники никогда не достигали; для них нужно было бы слишком много животной пищи, а природа в этом отношении соблюдает известную экономию. Вспомните, что все наиболее крупные животные современности, как слоны, носороги, бегемоты, киты — не хищники.
   — Ну, в таком случае можно поохотиться на них! Поглядите, сколько мяса: можно накормить целый батальон! — заявил ботаник, хватаясь за ружье.
   — Подождите немного, — предупредил его Каштанов. — Пусть они даже не хищники, но разъярить их едва ли будет благоразумно: они могут броситься к нам и утопить наши лодки, словно скорлупки.
   — А если выстрелить в воздух или пустить в них заряд дроби, чтобы они встрепенулись? — не унимался Громеко. — Дробь только пощекочет этих великанов.
   — Ну хорошо, только подплывем сначала так, чтобы быть против них, но на расстоянии хотя бы ста метров от берега. Если эти животные сухопутные, то они так далеко в воду не полезут.
   Когда лодки очутились против чудовищ, продолжавших спокойно лежать, Громеко выпустил в них двойной заряд дроби. Дробь или звук близкого выстрела, отдавшегося эхом от стены леса, заставила животных вскочить на ноги.
   Чудовища как-то странно замотали своими длинными шеями, оканчивавшимися головкой, маленькой до смешного в сравнении с громадным телом, хотя и достигавшей семидесяти пяти сантиметров в длину, а затем тяжелой рысцой, неуклюже переваливаясь, побежали вдоль берега. Ноги у них были короткие и слабые сравнительно с массивным телом.
   — Я думаю, что это бронтозавры — самые крупные травоядные ящеры верхнеюрского времени, быстро исчезнувшие на Земле вследствие своей неуклюжей организации и отсутствия органов защиты, — сказал Каштанов.
   — Кто же мог нападать на этих колоссов? Ведь они имеют не меньше пятнадцати — восемнадцати метров в длину, больше четырех метров в вышину, — поинтересовался Макшеев.