Крошить черепа и челюсти боксер миролюбиво себе запретил. Хотя порой хотелось. В особенности, если «учить» приходилось таких вот остолопов.
   Постоял, наблюдая, как корчатся, хватая воздух разинутым ртом, любители гоп-стопа, и, как только парни смогли подняться на ноги, придал им ускорения пинком ботинка.
   Гражданин в дубленке истратил все силы в борьбе за чемодан. Лежал на нем, обхватив руками, что-то бормотал и негромко всхлипывал. Савельев присел на корточки, заглянул мужчине в лицо:
   – С вами все в порядке?
   – А? Что? – очумело переспросил тот.
   – С вами все в порядке? – переспросил Роман. – Подняться можете?
   Перепуганный бедолага, казалось, мало что соображал. Когда Савельев попытался поднять его с чемодана – разлучить с имуществом! – суматошно замотал головой и впился в кожаные чемоданные бока с прежней решимостью. «Господи, золото он там, что ли, перевозит?!» – рассерженно подумал Роман, но вслух сказал вполне добросердечно:
   – Вставайте, вставайте, хулиганы убежали.
   – Куда? – жалобно поинтересовался гражданин, огляделся по сторонам и слепо, снизу вверх, посмотрел в лицо Савельева. – А они не вернутся?
   – Это вряд ли, – хмыкнул Рома, подхватил бедолагу под локоть и поставил вертикально.
   Толстые ноги прилично одетого господина вихляли и подкашивались. Савельев, продолжая держать мужчину под руку, вел его к своей машине, тот постоянно оглядывался, наблюдая, как спаситель волочит за собой еще и его драгоценную поклажу. Руки господина ежесекундно и машинально простирались назад к чемодану, и идти обоим было крайне неудобно.
   – Да успокойтесь вы! – не выдержал Савельев. – Вот он, ваш чемодан! Никуда не делся.
   – Никуда не делся, – всхлипнул бедолага и, почти лишившись чувств, рухнул на заднее сиденье джипа. Ножки его уныло болтались над землей, пачкая брюки об измазанную ноябрьской грязью подножку.
   Савельев достал из бардачка бутылку с минеральной водой, протянул ее гражданину:
   – Умойтесь. У вас лицо и руки в грязи.
   Бутылка тут же выскользнула из трясущихся пальцев бедолаги, и Рома только чудом успел подхватить ее над мокрой землей.
   «Черт! – подумал огорченно. – Надо было милицию вызвать! Пусть бы занимались…» Отвинтил крышку от бутылки, наклонил горлышко и тонкой струйкой пустил воду…
   Когда толстенькие пальчики гражданина отмылись от грязи, на его безымянном пальце сверкнуло кольцо: хорошей работы перстень-печатка с внушительным треугольным бриллиантом. «Ничего себе камушек! – мысленно присвистнул боксер. – Придурки отнимали багаж, когда такой перстенек на двадцать чемоданов потянет!»
   – У вас успели что-то отнять? – спросил участливо.
   – Что? А… да, – похлопал себя по карманам. – Бумажник и телефон… Паспорта, слава богу, в чемодане были.
   «Значит, возились и обшаривали долго. Но почему-то тянули к себе чемодан, а не кольцо с пальца… Странные какие-то гопстопники… Не заляпанный грязью бриллиант за километр даже в темноте видно. Сверкает. Хотя, может быть, мужик сразу руками в грязь упал?..»
   – Надо вызвать милицию, – решительно заявил Савельев и достал из кармана куртки сотовый телефон.
   – Нет, нет! Не надо! – взвился над подножкой ограбленный бедняга. – Я на самолет опаздываю, мне некогда! – И начал обшаривать глазами полутемный двор. – Такси, такси… где-то тут должно быть такси…
   Савельев посмотрел вокруг – никакой машины с шашечками на бортах поблизости не наблюдалось.
   – Мне негодяи очки разбили, – подслеповато щурясь, признался бриллиантовый господинчик. – Вы тут такси не видите? Какой это двор?!
   – Не знаю, – покачал головой Савельев. – Я не местный.
   – Господи!!! – взревел несчастный. – Мне надо повторить вызов, номер диспетчера в телефоне остался… Вы не могли бы вызвать для меня такси?! – И тут же передумал: – Нет, деньги, сначала надо деньги…
   – У вас же кошелек украли.
   – Что? А, нет, чепуха, в чемодане вторая кредитка… Вы не могли бы подбросить меня на проспект к банкомату?! Я видел, тут недалеко!
   Роман решительно подхватил с земли чемодан, могучим рывком закинул его в салон:
   – Садитесь. Подвезу.
   Вся обочина вдоль полосы автострады была утыкана машинами. Минут восемь Роман крутил головой, пытаясь припарковаться, на заднем сиденье, возясь с чемоданными застежками, пыхтел ограбленный бедняга. Так и не найдя места для парковки, Савельев предложил:
   – Выпрыгивайте тут, я покручусь по переулку с вашим чемоданом, потом подброшу до сто янки такси.
   Мужчина, что удивительно, забыв о драгоценном чемодане, выскочил на улицу и, прижимая к груди рыжую кожаную папку, видимо извлеченную из чемодана, помчался к банкомату.
   Савельев проехал метров триста вперед, свернул в переулок и, развернувшись в каком-то дворе, через пять минут вернулся.
   На обочине дороги, стоя между бамперами двух машин, возбужденно подскакивал гражданин в перепачканной бежевой дубленке. Только когда Рома подъехал почти вплотную, он перестал подпрыгивать, и тот вспомнил: бедняга без очков почти не видит.
   Гражданин раскрыл дверцу машины и, не залезая в салон, буквально прорыдал:
   – Не работает! Банкомат неисправен!
   – О боже, – простонал Роман. – Садитесь! Подвезу вас куда-нибудь еще.
   – Я не успею!! В аэропорту Шереметьево меня ждет женщина!
   У каждого нормального мужика при словах, произнесенных таким тоном: меня ждет женщина! – обязательно екает сердце. И просыпается мужская солидарность. Несчастный подслеповатый гражданин таращился на Рому глазами, которые уже заволокла слеза; Савельев – не просто нормальный, а супернормальный мужик – решительно кивнул:
   – Садитесь, я отвезу вас в аэропорт. Там есть и банкоматы.
   – Я заплачу! – обрадовался опаздывающий к женщине пассажир. – Я заплачу вам, сколько попросите!
   – Не стоит, – отозвался Рома, дождался хлопка задней дверцы и ввел автомобиль в поток машин. – Вам Шереметьево-2 нужно?
   – Да. Спасибо вам огромное.
 
   Минут через двадцать, успешно прострелив Химки, джип въехал в намертво стоящую пробку. Привычные к подобному состоянию столичные водители безропотно застыли на приколе. Опаздывающий пассажир скукожился на заднем сиденье, его глаза с испугом и надеждой ловили взгляд Савельева в зеркале.
   «Вот дьявол! – ругался про себя боксер. – Подвел человека, самаритянин хренов… Вызвали бы мотор, и ушлый московский водила наверняка бы нашел дорожку, огибающую многокилометровый затор. На объездных тропинках столичные таксисты не одну собаку съели…»
   И спутникового навигатора, как назло, нет. С недавних пор на парковку возле спортивного клуба повадились автомобильные воришки, бьют стекла и технику вытаскивают…
   – Черт! – выругался Рома вслух и обернулся. – Вы по путевке куда-то едете?
   – Нет, – покачал головой пассажир. – В Израиль. К тете.
   – А женщина ваша…
   – Не моя, – перебил бедолага. – Брата.
   – А-а-а, – слегка разочарованно протянул Савельев. Глаза далекой, ждущей незнакомки немного утратили придуманную манящую прелесть. – Вас, кстати, как зовут?
   – Виталий Викторович… Виталий.
   – Я – Роман. Дождется женщина, Виталий?
   – Не знаю, – глухо и потерянно ответил спасенный бедолага. – Мы встречаемся по очень важному делу…
   – Тогда дождется.
   Виталий грустно усмехнулся и отвернулся к черному окну. Савельев занял себя нажиманием кнопочек настройки радио, собирался поймать какую-нибудь веселую мелодию, но наткнулся на дикторскую речь. Послушал чуть-чуть, переключился на другой канал и едва не подпрыгнул, когда пассажир заорал с заднего сиденья:
   – Верните! Верните новости назад!
   Роман послушно переключил эфир.
   «…Пожар удалось ликвидировать. Но, к со жалению, один из кабинетов нотариальной конторы выгорел дотла. Жертв и пострадавших нет. Теперь к новостям спорта…»
   – Боже, – простонал Виталий Викторович, —
   Подольский, кажется, сгорел…
   Боксер перекинулся через сиденье:
   – Ваш знакомый?
   – Нет… то есть да. Мой нотариус. У вас есть телефон?!
   – Да, конечно. – Савельев протянул пассажиру мобильник, тот схватил его, как голодный корку хлеба, прищурился:
   – Кому же… Кто же… Анна Дмитриевна! – Потыкал в кнопочки почти наугад, приложил трубку к уху: – Анна Дмитриевна! Это Мусин! Вы новости слушали?!. Нет… Тогда найдите для меня, пожалуйста, номер сотового телефона нотариуса Подольского. – И, пока некая Анна Дмитриевна искала некий телефонный номер, пояснил для Савельева: – Анна Дмитриевна секретарь моего брата. Мы немного дружим, и я наизусть помню ее домашний номер… Да-да, Анна Дмитриевна! Диктуйте, я запомню. – Прослушал сообщение, попрощался и сразу начал набор. – Борис Альбертович? Это Мусин. Как у вас дела? – После первых фраз, произнесенных практически на одном дыхании, Виталий Викторович замолчал надолго, лишь изредка бормоча слова сожаления: – Да-да, какой кошмар, я понимаю… всего хорошего.
   Отключил связь и, забыв вернуть Роману мобильник, зажал его в руке, сидел так минут пять, слепо глядя на ветровое стекло.
   – Все в порядке? – тихонько спросил Савельев.
   – Нет… то есть да. Никто не пострадал. В окно кабинета забросили несколько бутылок с горючей смесью… Весь кабинет, все бумаги… все сгорело…
   Роман сочувственно покрутил головой, мимо черных окон поползли автомобильные фары…
 
   К зданию аэропорта джип подрулил, когда самолет на Израиль уже несколько минут был в воздухе.
   Не теряющий надежды на встречу с женщиной брата Мусин выскочил из машины – с рыжей папкой у груди – и помчался в зону отлета. Савельев, понимая, что у Виталика каждая секунда на счету, безропотно выволок из автомобиля чемодан и, лихо управляясь с его колесиками, поспешил следом.
   Виталий Викторович заполошенной курицей метался по залу аэропорта.
   – Ищите женщину в бежевом пальто! – про орал, пробегая мимо Романа.
   Савельев остановился, попытался схватить Мусина за полу развевающейся дубленки, но тот ускользнул, едва не оставив в боксерской руке кусочек замши. Побежал куда-то к справочной, потом вернулся и, озираясь, закружил по центру зала.
   – Виталий Викторович! – крикнул Роман. – Дайте объявление по громкой связи!
   Мусин побежал куда-то в другую сторону, кажется к дамскому туалету, и вернулся оттуда таким расстроенным, что у Романа аж в груди заныло: по щеке Виталия Викторовича стекала крупная слеза.
   – Виталий Викторович, ну зачем же так расстраиваться? Объявите через динамики, что ждете… Как ее зовут?
   – Ирина.
   – Что ждете Ирину возле справочного бюро.
   – Она уже ушла, – сказал Мусин и, забыв о драгоценном чемодане, поплелся к свободному пластиковому креслу. Сел в него, спрятал лицо в ладонях и чуть не выронил на пол рыжую папку.
   Савельев подкатился с чемоданом ближе:
   – Почему вы не хотите вызвать Ирину по громкой связи?
   – Я не знаю ее фамилию, – раздалось из-под пальцев. – А Ирин много.
   – Тогда назовите свою фамилию! Она к вам подойдет!
   – Поздно, все поздно, – раскачиваясь, забормотал Виталик. – Я всех подвел, я все испортил…
   – А телефон ее вы помните?! Или телефон каких-то общих знакомых?! Позвоните им домой, пусть они свяжутся с Ириной и сообщат, где вы ее ждете.
   – У нас нет общих знакомых. Только мой брат.
   – Позвоните брату!
   Двигаясь как сомнамбула, Мусин встал и почему-то поплелся к таксофону.
   – Позвоните с моего телефона! – крикнул вслед Роман.
   – Нет, нельзя, – донесся едва слышимый ответ.
   «Ну и черт с тобой!» – разозленно подумал Савельев и сел на нагретое место. Вокруг дремали и нервничали авиапассажиры. Встречающе-провожающие лица. Роман вообще не любил суету вокзалов; достал из кармана жвачку, засунул в рот подушечку и зло заработал челюстями.
   Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.
   Мусин вернулся минут через десять. Остановился напротив Савельева, и тот в который уже раз за последние два часа испытал острейший приступ жалости. Такие откровенно потерянные лица он видел не каждый день. Глаза Виталия Викторовича плавали в каком-то болотном, мокром тумане, казалось, бедолага совсем ничего вокруг себя не видел…
   Он встал над Ромой и очень честно, без какой-либо рисовки произнес:
   – Лучше бы меня убили в той подворотне.
   – Господи, что вы несете!
   – Лучше бы меня убили… Я всех подвел… Впервые в жизни брат обратился ко мне за помощью… – Он повернулся и побрел к выходу из здания аэропорта.
   Савельев, цапнув ручку уже не такого драгоценного чемодана, заспешил за ним. Неожиданно для себя, догнав, обнял мягкие замшевые плечи маленького человека в бежевой дубленке:
   – Не переживайте, Виталий Викторович. Все образуется. Хотите, я отвезу вас?.. Куда вам нужно?
   – Мне все равно…
   – Домой?
   – Нельзя.
   – Что значит – нельзя?
   – У меня документы. Они нужны Пете и Ире, а их снова могут попытаться отобрать…
   – Снова?
   – Ну. Вы же видели…
   – Когда? Ах да… То есть, вы хотите сказать, на вас напали не просто так?
   – Не просто так, я думаю. Нотариуса же кто-то сжег…
   «Ну и дела! – Роман, распихивая мощными плечами толпу, прикрывал собой понуро плетущегося Виталика. – Нотариусов по Москве палят…»
   – А эта Ира?..
   – А эта Ира теперь осталась без денег и без документов. – Виталий остановился, поднял на Савельева слепые мокрые глаза. – Зачем жить таким, как я, а, Рома? Я всегда все только порчу…
   – Ну, ну… – смутился под этим детским честным взглядом боксер. – Все будет хорошо. Все образуется…
   Виталий Викторович не поверил, опустил лицо и побрел вперед. Рыжая папка болталась в опущенной руке, как флаг капитуляции, случайно поменявший колер.
 
   Дорога до Москвы, как это часто случается в дни невезения, была абсолютно свободна от пробок. Савельев настроил радио на волну джаза, и минут двадцать мужчины ехали молча. Роман прокручивал в голове слова возможного вступления к прощальной речи: «Я могу довезти вас до дома друзей», «Могу подбросить до гостиницы», «Могу остановиться у стоянки такси, у метро, у первого столба и первой лужи»… Почему-то любое из вступлений, как ни меняй слова, звучало именно так: высажу-выброшу, у столба, у лужи…
   Что делать с этим потерянным господином, Савельев, честно говоря, не знал. Тот почему-то не давал никаких указаний, просто сидел рядом, уставив пустые глаза в ветровое стекло.
   Как будто так и намылился к Роману хоть в гараж, хоть в гости!
   – Виталий Викторович, а паспорт у вас тоже украли?
   – А? Что? Паспорт? Только заграничный. Российский я на всякий случай положил в чемодан…
   – Значит, в гостиницу вы поселиться можете?
   – Могу.
   Это безропотное «могу» прозвучало так, что Савельев почувствовал, как будто уже выпихнул пассажира в самую глубокую лужу у дороги.
   – А может быть, вас отвезти к каким-нибудь друзьям? Вы, мгм, выглядите не лучшим образом…
   – К друзьям?.. Мой друг – Петруша… А его сейчас нет…
   «Вот ведь попался!.. – Недовольство нет-нет да и проскальзывало в доброй боксерской голове. Роман поскреб в затылке, покрутил шеей… – Вот попался!..»
   В кармане Савельева запиликал сотовый телефон, боксер достал его, глянул на дисплей и ответил:
   – Да, баб Надь.
   – Роман, ты где?! – раздался в трубке могучий пенсионерский рык.
   – Еду.
   – К нам?!
   – Нет. Пока нет…
   – А куда едешь? Мы тебя ждем.
   – Да вот… – Савельев покосился на несчастного подкидыша, – приятеля одного пристроить надо.
   – Куда?
   – Куда вас пристроить, Виталий Викторович? – переадресовал Рома вопрос пассажиру. Тот безразлично пожал плечами.
   – Бери своего приятеля и дуй к нам, – безапелляционно заявила баба Надя. – Гусь совсем готов!
   Савельев пообещал счас же придуть. Убрал сотовый телефон в нагрудный карман черной джинсовой рубахи и несколько злорадно ухмыльнулся. Что ж, Надежда Прохоровна, вы сами напросились на очередного подкидыша. Вот чует печень-селезенка-сердце, что напросились по самое не балуй!
   Полуобернулся к понурому седоку и голосом, лишенным прежних тоскливо-пораженческих интонаций, спросил:
   – Виталий Викторович, скажите честно: вам негде переночевать?
   – Наверно, – безучастно отозвался тот.
   – Поедете со мной в один хороший дом? К моим друзьям и родственникам.
   – Поеду.
   Испытывая самое мстительное удовольствие, Савельев уверенно утопил в пол педаль газа.
   Не так давно при схожих обстоятельствах две тетушки – Надежда Прохоровна и Софья Тихоновна – «подкинули» ему жену[1].
   Что ж… напросились сами.
* * *
   Виталию Викторовичу Мусину действительно хотелось умереть. Или хотя бы получить серьезную рану, очнуться в больнице – желательно.
   Только палата реанимации и смертельно опасное ранение могли бы все исправить. Или хотя бы сместить акценты…
   Его честь, его достоинство страдали.
   Совесть просто билась в корчах.
   Душа нанесла себе рваную рану и не меньше бренного тела хотела в больницу. На белые простыни, под взгляды ласковых сестер.
   Куда его везет большой и добрый Рома, Виталия Викторовича интересовало ничтожно мало. Он самозабвенно предавался самобичеванию и старательно культивировал жалость к себе, к какой-то Ирине, к единственному брату. Место, куда вез его нечаянный спаситель, было вторично. Могучий Рома мог привезти его к друзьям – таким же огромным бритоголовым (но очень добрым!) бандитам с пудовыми кулаками; мог уложить поплакать в алькове нежной любовницы-подруги; мог привезти в притон; на стачку очередных московских пикетчиков; в сумасшедший дом…
   Дверь в квартиру старинного пятиэтажного дома в тихом московском переулке открыла бабушка в коричневом спортивном костюме из плюша. Крупноносая костистая особа с обширной плюшевой грудью и строгим взглядом фельдфебеля на пенсии.
   – Ну, наконец-то! – неожиданно низко про басила далеко не нежная любовница.
   Виталий Викторович мигнул, изгоняя прочь видение искусственной почки и тикающих механизмов, прошел в большую, парадно сверкающую зеркалами купейных шкафов прихожую.
   – Добрый вечер, – сказал с жалостью к себе.
   Его голос просто вопил о необходимости сочувствия, роль бедного родственника исполнялась так умело, что даже Станиславский не нашел бы к чему придраться.
   Но справедливости ради следует заметить, что исполнялась эта роль практически неосознанно. Виталий Викторович от пяток до макушки погрузился в тягучее горе и плавал там без надежды прибиться к берегу. Он вправду был несчастен. И вправду жаждал сочувствия.
   Вот только зритель попался ему негодный.
   Надежда Прохоровна Губкина – пенсионерка-крановщица – мужчин любила бравых. Слезливый рохля в тончайших замшевых шкурах вызывал в ней лишь желание отчитать за измазанную дубленку.
   Зато несчастных побитых интеллигентов горячо любила Софья Тихоновна – вторая дама, появившаяся в зеркалах прихожей: немолодая, миловидная, с копной прозрачных пепельно-сизых кудряшек, в синем платье с кружевным жабо. Она поздоровалась с Романом, взглянула на Виталия Викторовича и – о, наконец-то! – обеспокоенно всплеснула руками:
   – Мой бог, что с вами произошло?!
   Испачканный Виталий Викторович потупился, Роман, пропихивая чемодан за шкаф, сказал с какой-то непонятной Мусину злорадностью:
   – Вот, Софья Тихоновна, Надежда Прохоровна, прошу любить и жаловать – Виталий Викторович. У него неприятности, ему негде ночевать. И вообще, он не знает, что ему делать.
   – Пусть моет руки и идет за стол, – сказала крупноносая особа, подарившая гостю минимум внимания.
   – Гусь остыл? – ехидно поинтересовался Рома.
   – Пересох!
   И Виталий Викторович сразу понял: в том, что пересох гусь, виноват тоже он.
   Конечно. Чего еще ожидать от поганого вечера? Он тащит за собой неприятности, как перепачканный чемодан…
   Софья Тихоновна помогла Мусину избавиться от дубленки, предложила тапочки и сказала, что проводит в ванную умыться. Надежда Прохоровна зычно гаркнула:
   – Арнольдыч! Выходи! Ромка приехал!
   Проходя по коридору до ванной комнаты, Маргадон столкнулся с невысоким пожилым гос подином в мягком домашнем костюме, с тощим хвостиком из седоватых волос на затылке.
   За ухом господина торчала дешевая пластмассовая авторучка.
   – Вадим, – сказала Софья Тихоновна, – познакомься с Виталием Викторовичем, он друг нашего Ромы. Виталий Викторович, мой муж Вадим Арнольдович.
   Мусин шаркнул тапкой и получил в вялую ладонь пять крепких пальцев, ощущая рукопожатие, далекое от дежурного соприкосновения: муж Софьи Тихоновны оказался неожиданно сильным и крепко дружелюбным.
 
   По центру большого круглого стола в прилично обставленной гостиной стояла тарелка размером с автомобильное колесо. На ней покоился огромный гусь в стадии горячей коричневой переспелости. Вокруг гуся лежал разварной картофель, «подсоленный» укропом, из тушки вылезала наружу гречневая каша с вкраплениями жареного лука и грибов.
   Сногсшибательно душистый натюрморт. Мечта гурмана. (Только кашу, по мнению Виталия Викторовича, следовало извлечь и положить отдельно.) Надежда Прохоровна вручила Роме нож, разделочную вилку и, приказав: «Действуй», приготовила, держа на весу, тарелку Вадима Арнольдовича.
   Действовал Рома, опять-таки по мнению Виталия Викторовича, трудолюбиво, но неумело. Так как при разделке такого кулинарного волшебства, как фаршированный гусь, надобны не трудолюбие и сила, а мастерство и нежность.
   Но, как известно, со своим уставом в чужой монастырь…
   Виталий Викторович получил тарелку с ломтем птички, обложенным гарнирными добавками, и неожиданно почувствовал, что аппетит так и не разжегся от дразнящего парка, поднимающегося к ноздрям… Глаза вроде бы облизывали каждую косточку, ноздри ощущали дразнящий аромат, но пищевод как будто слипся и совершенно не желал работать.
   – Виталий Викторович, – мило укорила Софья Тихоновна, – ешьте, ешьте, остынет…
   Виталий Викторович кивнул, поковырялся вилкой в каше… Надежда Прохоровна, уже смоловшая вставными челюстями внушительную порцию грудки, сыто сетовала Роме:
   – Что за день такой? В кои-то веки гуся за пекли! И тут… – огорченно звякнула вилкой о тарелку, – Лешку на происшествие вызвали, Настя на работу вдруг унеслась… Машка твоя позвонила, сказала, работы много – отправьте кусочек с Ромой! – Покосилась на Виталия Викторовича, и тот быстренько отправил в рот кусочек мяса.
   Пищевод проявил милосердие, разжался и гуся принял. – Сплошное невезение!
   Усердно работающий над тарелкой Рома согласно кивнул:
   – У меня тоже… двое ребят с гриппом свалились.
   – Так ты же им прививки ставил, – подняла брови Надежда Прохоровна.
   – Это не мои. С Ростова, непривитые.
   – А-а-а-а…
   На глаза Виталия Викторовича навернулись слезы. Как давно он не попадал в дома, где все по-родственному мило, необязательно, где каждый знает о жизни близкого любую мелочь. Надежда Прохоровна слышала о прививках каким-то ребятам, Роман одной фразой разъясняет суть проблемы…
   Под гуся подали холодную водочку. Расстроенный Виталий Викторович вначале не обратил на нее никакого внимания – наверное, из страха, что противный пищевод учинит какую-либо гадость, но тут вот, от окончательного и почти слезливого расстройства, храбро тяпнул полную рюмашку, не дожидаясь поддержки хозяев. Передернул плечами, поморгал намокшими ресницами…
   – Виталий Викторович, вы бы поели хоть чуть-чуть, – сердечно проговорила сидящая рядом Софья Тихоновна. – Не нравится?
   – Нет-нет, спасибо, все замечательно. Кусок в горло не лезет…
   – Роман сказал, у вас что-то случилось.
   – Да. – Мусин повесил голову. Ему очень хотелось поговорить с кем-то, снять тяжесть с груди, хотелось быть принятым и понятым.
   Но он не мог. Не мог вот так, с бухты-барахты начать вываливать свои горести на абсолютно чужих людей, которые всего-то гусем угостили.
   – Мы можем вам чем-то помочь? – Мягкая ладонь Софьи Тихоновны легла на стол поблизости от толстых пальчиков Маргадона, отщипывающих от лежащего на тарелочке хлеба кусочки мякиша.
   – На Виталия Викторовича сегодня хулиганы напали, – раздался голос Ромы. Он отодвинул от себя дивно пустую тарелку, промокнул губы салфеткой. – Отняли бумажник, загранпаспорт, телефон…
   – Какой кошмар, – покачала головой Софья Тихоновна.
   – Хотели отобрать чемодан…
   – Хотели отобрать документы, – тихонько поправил Маргадон. – Те, которые я в аэропорт вез.
   – Вот-вот, – кивнул Роман. – Хотели, да не получилось. Я вовремя мимо проходил. А потом, – боксер отпил компот, – Виталий Викторович сказал, что лучше б его те бандиты все-таки убили…
   – Как это – убили?! – опешила добрейшая Софья Тихоновна и так посмотрела на Мусина, что у него мгновенно запылали уши.
   – Мне незачем жить, – вздохнул он протяжно. – Я никчемный человек.
   – Господи! Молодой человек, да что вы такое говорите?!
   Обращение «молодой человек» наверняка было выбрано доброй дамой не случайно. Оно подчеркивало пригодность Мусина к дальнейшей жизни…