– Ну что там?
– Ничего. Идем искать штаб.
Штабная палатка ничем не отличалась от остальных, кроме, разве что, иероглифа над входом, означавшего, что этот шатер принадлежит командному составу. По обе стороны от схода стояли вооруженные бойцы, готовые в любой момент отразить атаку дикарей. «Или раскроить череп любому, кто решит затеять бунт», – подумал Ольт, но вслух ничего не сказал.
– Кто такие? Куда направляетесь? – почти хором спросили часовые, увидев, что к палатке приближаются незнакомцы.
– Ин-лак-ех! Кэал Ка Ольт, – представился командир, на всякий случай выбрав формальное обращение к равным – Наша команда прибыла сегодня в лагерь.
– Сейчас узнаю, сможет ли командование принять вас, – сказал стражник и скрылся в палатке.
Скоро он выглянул наружу и жестом пригласил войти. Путники двинулись было ко входу, но стражник сказал:
– Только командир. Остальные пусть подождут здесь.
При этом сам он палатку покидать не собирался – видимо, чтобы защитить своих Аж-сулов на случай, если новоприбывшему вздумается пальнуть в кого-то из них из лучемета. Ольт окинул взглядом молодого авинакена и не удержался от едва заметной усмешки – сколько бы важности ни напускал на себя этот парень, Ольт легко уложил бы его на лопатки, если бы в этом возникла потребность. На первый взгляд казалось странным, что командование избрало для своей охраны таких молодых и неопытных бойцов, но после Ольт рассудил, что эта охрана скорее символическая, в то время как настоящие воины стоят на защите лагеря снаружи. Ольт ступил внутрь.
В палатке его ожидали двое – один сосредоточенно копался в тактическом компьютере, второй расхаживал взад-вперед, заложив руки за спину. Увидев вошедшего, они приветственно кивнули ему, как равному.
– Хола! Кэал Ка Ольт. Командир капсулы АС-86. Наша команда успешно прибыла в лагерь.
– Ин-лак-ех, Ольт. Мы рады видеть тебя среди нас, – отозвался один из странников, одарив его прямым открытым взглядом, от которого Ольт на секунду почувствовал легкое головокружение. – Вижу, дорога была трудной. Мне жаль, что вы потеряли двоих – они могли бы стать славными бойцами. Но хорошо, что остальные всё же смогли добраться, – Затем он повернулся к стражнику, замершему у входа. – Анци, ты можешь идти. Этот воин не причинит нам зла.
Ольт поежился – раньше ему не приходилось иметь дело с киничийцами, способными за миг считать так много информации. «Да уж, фраза «десять раз подумай, прежде чем сказать» теряет здесь всякий смысл», – подумал он.
– Не беспокойся, Ольт. Я не всё время читаю мысли. Только тогда, когда это нужно, – холодно улыбнувшись, он отвел взгляд, и Ольт почувствовал себя рыбой, наконец сорвавшейся с крючка – внутреннее напряжение начало ослабевать, мысли приобрели четкость. Меж тем, кинич продолжал, – Меня зовут Тейт Йол Аллат. Но скалы успели превратиться в песок с тех пор, как ко мне в последний раз обращались по имени. Меня называют Зрящим. Другие предпочитают обращение «теель-кусам», оракул. Что ж, нельзя сказать, чтобы это было не так, – он снова улыбнулся.
– А я Шеп Ирте Келгани, – сказал второй странник. – Может быть, тебе приходилось слышать обо мне.
Ольту имя действительно показалось знакомым. Порывшись в памяти, он вспомнил, что это имя не раз упоминалось на корабле – «Келгани распорядился», «это приказ Келгани», «если Келгани узнает, вы все пойдете чернорабочими»… Мало кто сталкивался с ним лично, но образ этого аж-сула у многих вызывал страх и уважение. Тем большим было удивление Ольта, когда перед ним предстал невысокий, почти тщедушный тип с добродушным лицом. Если бы не нашивка на бронекостюме, указывающая на то, что этот странник является военным высокого ранга, Ольт принял бы его за ученого, который целыми днями копается в книгах, а с военным делом знаком только посредством новостей. Меж тем, Келгани продолжал:
– Сегодня никаких важных дел уже не будет. Располагайтесь, ужинайте. Утречком подойдете к Тавлану – он вам найдет занятия, работку какую-нибудь. Ты с виду воин опытный – нам тут такие нужны. А то ведь сплошной молодняк, новобранцы. Шуму от них много, а толку – чуть. После обеда будет совещаньице – поприсутствуешь, может чего умного скажешь. В твоей команде больше нет камаштли?
– Есть один, – Ольт вздохнул. Он не хотел сдавать Ное – тем более, что ему и так досталось – но понимал, что порядок надо соблюдать. – Я как раз хотел с вами поговорить о нём.
– Нет-нет, всё завтра. Ничего не хочу слушать, – он замахал руками, и Ольт не понял, то ли Келгани отмахивается от его слов, то ли от насекомых, жужжащих под пологом шатра. – Ищите место, отдыхайте. Всё, свободен.
– И пусть к киничиец Тоин тоже приходит с тобой завтра, – добавил Зрящий. – Он может нам пригодиться.
Ольт приложил руку к сердцу, выражая почтение, и покинул шатер. Команда ждала его снаружи. Они побросали рюкзаки на землю и сами разместились рядом. Тай лежал на спине, заложив руки за голову, и, не моргая, смотрел в небо. Сау менял повязку на глазу Ное, и тот еле слышно плевался ругательствами.
– А куда подевалась Зали? – спросил Ольт, осмотревшись и нигде её не увидев.
– Я тут, – отозвалась она, выйдя из-за палатки и направляясь к команде. – Встретила знакомых, узнала новости. Поговаривают, готовится масштабное наступление на город тут недалеко. Провели уже несколько разведывательных операций, план почти готов.
– Что ещё поговаривают? – спросил Ольт, раздосадованный тем, что не он первый узнал эту информацию.
– Что в городе и окрестностях достаточно ресурсов, чтобы можно было хорошо там укрепиться. Ходят слухи, что наступление должно начаться со дня на день. А ты что узнал?
– Да то же самое. А подробности вас не касаются. Ладно, идем искать себе место, – сказал Ольт и накинул на плечи рюкзак.
– Хотелось бы, чтобы это место было поближе к поляне, где раздают еду. Я собираюсь получить свой кусок мяса еще горячим и дымящимся, – сказал Тай и, покряхтывая, встал на ноги.
Команда нашла себе удобное место под сенью высокого для этих краев дерева – не так близко от «кормушки», как хотел Тай, но и не на самом краю лагеря. По пути Сау встретил коллегу, с которым работал на корабле, и принял от него приглашение подселиться к команде врачей поближе к медицинскому пункту. Тоин также выразил желание обособиться, но Ольт сообщил, что завтра им двоим необходимо явиться на совещание в штаб, а поэтому лучше пока держаться вместе.
В лагере странники старались держаться как можно компактнее, чтобы не увеличивать периметр для охраны. Поэтому Ольт рассудил, что будет справедливо, если они тоже потеснятся, и разобьют всего два шатра в максимальной близости друг от друга. В результате, лежа в спальнике, можно было расслышать, как кто-то перешептывается в соседней палатке. «Должно быть, слухи разлетаются здесь очень быстро», – подумала Зали, расстилая свой спальник рядом со спальником Нес. Её совсем не радовало это вынужденное соседство, но сейчас выбирать не приходилось. Она обернулась к рюкзаку за флягой, в которой еще должны были плескаться остатки воды, и увидела, что Нес вертит в руках прозрачную пластиковую коробочку, внутри которой застыла, расправив крылья, большая синяя бабочка.
– Кто разрешил тебе рыться в моем рюкзаке?! – вскинулась Зали.
– Я не рылась. Она сама выпала, когда ты доставала спальник.
– Ну да, и ты подумала «Дай-ка я рассмотрю её поближе». Действительно, зачем спрашивать разрешения, если можно просто протянуть руку и взять, не так ли?
– Да сдалась мне эта твоя дрянь, – фыркнула Нес и бросила находку на соседний спальник.
Зали схватила коробочку и осмотрела её с такой тщательностью, будто действительно верила, что Нес может её повредить. Но бабочка была в порядке – ни надломанных крыльев, на осыпавшейся пыльцы – на веки застывшая суперпрочном пластике, хрупкая и грациозная в своей смерти.
– У таких, как ты, нет никакого уважения к чужой собственности. Вообще никакого уважения к другим, – сказала Зали.
– Да что с тобой не так? Может быть, пришло время обо всем нормально поговорить?
– Ты что, в подруги мне набиваешься? Мне с тобой говорить абсолютно не о чем, – Зали спрятала бабочку обратно в рюкзак и вышла из палатки.
Она шла по лагерю, пиная мелкие камешки и не обращая внимания на окружающую суматоху. Длинная тень брела за ней следом, как неотвязная попутчица, как верный оруженосец, из года в год набивающий заплечную сумку всё новыми воспоминаниями. Зали сама не понимала, почему любые слова и действия Нес поднимают в ней такую волну раздражения. Конечно, она была неженкой, избалованной и капризной, как многие киничийцы, но разве одно это могло стать причиной для такой слепой неприязни? Зали оглянулась на свою тень, ища ответа в той части себя, что вечно крадется за спиной, оставаясь во мраке, и тень услужливо протянула ей сгусток воспоминаний, будто ритуальный нож, которым Зали предстояло истязать себя, выпуская наружу «дурную кровь».
Когда-то Зали была другой. Когда она поняла, что не существует никакого пернатого змея, приносящего грозу, и что многие другие рассказы, которые она слышала перед сном, – не больше чем выдумки… она не почувствовала обиды или разочарования. Красивые сказочные образы еще долго жили в ней, приходя во сне. И становясь старше, Зали готова была поверить в любые выдумки, даже если точно знала, что это обман. Просто ей хотелось быть обманутой и снова переживать щекотное чувство возможности чуда. Она была неспособна на подлость или предательство, а потом и от других не ожидала ничего подобного. Так стоит ли удивляться тому, что, влюбившись впервые в жизни, она немедленно поделилась своей тайной с подругой?
Этот главный секрет жег ей язык долгих две недели, и вот, наконец, она могла разделить с кем-то свою тайну. Сидя на соседней кровати в большой спальне, Зали перешептывалась с такой же оторванной от родителей и заброшенной в типовой ицамнийский интернат девочкой. Слова сами собой выпрыгивали изо рта: про глаза его, про улыбку, какие у него руки – как посмотришь, огромные вроде бы ручища, а по щеке гладит так нежно, чуть-чуть щекотно. Но само главное, самое страшное и секретное – он не ученик и даже не преподаватель. Он вообще не из интерната, а просто приходил чинить дверной механизм в лифте. Зали его сразу заметила и не побоялась, подошла.
Это было тем более смело, учитывая существующий не одно столетие закон, строго запрещающий вступать в какие-либо отношения с противоположным полом до того времени, когда ты станешь полноценным членом общества. Потому что нечего и думать о создании семьи, пока ты сам не способен крепко стоять на ногах. И если вначале только рождение ребенка, которого ты не можешь обеспечить, считалось преступлением, то со временем любые отношения, которые казались сомнительными с этой точки зрения, стали приравниваться к нарушению закона.
– И он меня почти сразу поцеловал, – шептала Зали, стараясь не разбудить остальных соседок по комнате. – Представляешь, в первый же вечер! А потом помнишь, несколько дней назад у нас снова лифт сломался? Это я постаралась, чтобы он снова пришел.
– Врешь, – восхищенно прошептала подружка по имени Эулерани.
– А вот и нет. Смотри, что он мне подарил.
И Зали достала из-под кровати голографическую картинку с изображением восхода на одной из далеких планет. Она протянула картинку подруге и с гордостью наблюдала, как та рассматривает диковинку, и как на её лице появляется то же выражение, какое, наверное, появлялось у самой Зали каждый раз, когда она втайне от всех всматривалась в это маленькое но такое настоящее солнце – восторг, смешанный с мечтательной грустью. Наконец, она протянула руку, желая забрать подарок. Но Эулерани не обращала на нее внимания, поглощенная захватывающим зрелищем.
– Отдай, – сказала Зали. – Отдай, пожалуйста, – она вдруг испугалась, что стоит этой картинке ещё хоть на минутку остаться в чужих руках, она растеряет всё свое очарование. Или, того хуже, её любимый каким-то образом почувствует, как легко Зали разбрасывается его подарками. Или сама Вселенная разгневается на то, что она не сохранила свою тайну… Да мало ли что? Главное поскорей забрать своё сокровище, укрыть его от чужих глаз.
– Ну подожди. Ничего я с твоей картинкой не сделаю, – отмахнулась Эулерани.
И тогда Зали, забыв о конспирации, шумно спрыгнула с кровати и выхватила свой подарок из рук подруги. Та непонимающе уставилась на подругу:
– Ты чего?
– Ничего. Она моя, – сказала Зали и спрятала стереокартинку под подушкой.
– Когда мне что-нибудь подарят, я тебе вообще не покажу, – пробурчала Эулерани и с головой накрылась одеялом.
Следующим утром Зали проснулась позже обычного. В этот день начинались каникулы, которые должны были продлиться неделю. В обед за воспитанниками должен был прибыть транспорт, который отвезет всех по домам повидаться с родителями. Зали собиралась проваляться в постели до самого обеда, коротая время в полудреме, чтобы потом быстро собраться и уже через каких-нибудь полчаса оказаться в объятиях матери. Перевернувшись набок, она засунула руку под подушку, чтобы хоть на миг коснуться своего секретного подарка, но так и не смогла его нащупать. Зали вскочила на ноги и сорвала подушку с постели, всё еще надеясь, найти пропажу. Она внимательно осмотрела кровать, потом ощупала простынь, не довершись глазам, но всё было тщетно. Всё это напоминало кошмарный сон, в котором Зали стояла нагишом перед всем классом и не могла понять, как такое могло произойти.
В этот момент в спальню вошла Эулерани. Потупив глаза и краснея до кончиков ушей, она тихо сказала:
– Тебя вызывает аб-мансебо, старший преподаватель.
– Что? – Зали расслышала каждое слово, но общий смысл укрылся от неё за пеленой собственных переживаний.
– Тебя вызывают к главной. Поговорить.
– А… Хорошо.
Всё еще не понимая, что происходит, Зали покорно пошла следом за подругой, как животное, которое ведут на убой. Длинные коридоры, повороты, лестницы – спустя годы пребывания в интернате он всё ещё казался ей лабиринтом. Наконец, перед ней возник широкий вестибюль, в котором не было ни души. Избирая местом своих игр классные комнаты, чердачные помещения и даже кладовки, в которых ждали своей смены роботы-уборщики, дети избегали этого вестибюля, за которым находился кабинет аб-мансебо. Вызов в этот кабинет не предвещал ничего хорошего – если тебя хотели похвалить, то делали это при всех, а личная беседа чаще всего означала выволочку.
Зали набрала свое имя на сенсорной панели у двери и, глубоко вдохнув, нажала «ввод». Спустя несколько секунд дверь с шипением отворилась. Зали сглотнула – если открыли так быстро, значит, её действительно ждут и желают поговорить без промедления. Она взглянула на подругу, которая всё еще избегала смотреть ей в глаза, и шагнула внутрь.
В просторном залитом солнцем кабинете с минимумом мебели Зали показалась себе мелкой букашкой. Преподавательница сидела за массивным столом у окна и всем своим видом говорила «ты очень разочаровала меня, девочка» – прищуренные глаза и сомкнутые в ниточку губы на худом лице. На столе перед ней лежала та самая голографическая картинка, которую Зали получила в подарок. Слева у стены стоял, покачиваясь с пятки на носок, Кинат – её возлюбленный. Его взгляд был устремлен за окно, намекая на абсолютную непричастность к происходящему. Казалось, он был так увлечен открывающимся из кабинета видом, что даже не заметил вошедших.
Зали едва не поддалась инстинктивному желанию попятиться назад, но вовремя взяла себя в руки и, гордо вздернув подбородок, приготовилась ко всему, что может произойти дальше.
Опершись ладонями о стол, аб-мансебо медленно поднялась и обратилась к Зали:
– Ты знакома с этим молодым человеком? – указала на всё еще не проявляющего никакого интереса к происходящему Кината.
– Да, – коротко ответила та.
– Это правда, что ты получила от него в подарок эту… – преподавательница взглянула на лежащую на столе картинку с таким отвращением, будто это было дохлое животное, – Эту безделушку. Так утверждает твоя соседка по комнате.
Зали метнула испепеляющий взгляд в сторону подруги и, набрав побольше воздуха в грудь, сказала:
– Да, это так.
– Позволь узнать, в каких отношениях ты состоишь с этим ишчелианцем?
– Мы любим друг друга. Разве это преступление? – Зали посмотрела на преподавательницу с вызовом.
– А ещё они целовались! – добавила Эулерани.
Меж тем преподавательница продолжала говорить тем же спокойным холодным тоном, который она всегда приберегала для бесед с учениками, как иные приберегают сладости для празднования Дня Магистрата:
– В твоём возрасте, Зали, любая связь с мужчиной противозаконна. И тебе это должно быть известно. Идти на поводу у химических процессов своего организма – достойно ли это ицамны по рождению? Твои родители хотят гордиться тобой, и все мы также надеемся, что из тебя в будущем получится достойный член общества. На эти каникулы тебе придется остаться здесь – думаю, этого времени тебе будет достаточно, чтобы переосмыслить свое поведение.
Она смерила Зали таким взглядом, что любому стало бы понятно – спорить бесполезно, решение уже принято. Затем обратилась к Кинату:
– А что можешь сказать ты, ишчелианец?
– Я впервые вижу эту девушку, – сказал он раздраженно. – Вы оторвали меня от работы ради того, чтобы слушать детские выдумки? Потому что я могу поручиться – всё это выдумка от первого и до последнего слова.
Зали ушам своим не поверила. Неужели сейчас перед ней стоял тот же мужчина, который всего несколько дней назад шептал ей нежности в парке возле учебного здания, пока его рука нашаривала едва оформившиеся выпуклости у неё под формой? Какими сладкими были эти воспоминания до сегодняшнего утра… Нет, это какая-то ошибка – сейчас он одумается и признается во всем, а потом они вместе найдут способ, чтобы дальше не приходилось скрываться. Ведь должен существовать такой способ?
Зали с мольбой взглянула на Кината, но тот будто и вправду видел её впервые – смотрел отрешенно, даже не на неё, а куда-то сквозь. Аб-мансебо, напротив, переводила внимательный взгляд с одного лица на другое, изучала их как препарируемых животных или как условия задачи, которые нужно свести воедино, чтобы получить правильный ответ. Наконец, она сказала:
– Надеюсь, ты говоришь правду, ишчелианец. В ином случае мне пришлось бы донести эту информацию куда следует, и кто знает, смог ли бы ты после этого продолжать чинить лифты там, где околачиваются юные девушки, или тебе пришлось бы оказаться в куда менее приятном месте, чем это.
Кинат изменился в лице и начал нервно теребить заклепку на рукаве своей синей униформы. Увидев эту перемену, аб-мансебо продолжила:
– Впрочем, мы можем проверить правдивость твоих слов. Достаточно попросить нашего психолога немного покопаться в твоих мозгах. Уверена, он сможет отыскать там ответы.
– Вы не имеете права! – вскинулся ишчелианец.
– Если ты так настаиваешь, – пожала плечами аб-мансебо, – мы можем сделать всё по закону. Я пошлю запрос в компетентные органы, объясню ситуацию, они сами тебя вызовут и проведут процедуру. Это всего лишь дело времени.
– Ладно-ладно, я скажу! – Кинат больше не выглядел ни скучающим, ни уверенным в себе. – Ну целовались мы пару раз, но ничего больше! И она сама набросилась на меня, она первая начала. Вы же понимаете, я бы сам никогда в жизни! В общем, этого больше не повториться.
– Хорошо, я услышала, всё, что мне нужно было. Если я снова увижу тебя у стен нашего учебного заведения, то дам делу ход. Ты меня понял?
– Понял, – еле слышно ответил Кинат.
– А теперь пошел вон.
Кинат понуро побрел к выходу, даже не взглянув на Зали. Она была ошеломлена, уничтожена. Ей хотелось закричать, что всё это нечестно, что всё должно было закончиться не так. И как мог он, её любимый мужчина, оказаться таким слабаком? Да ведь он почти расплакался от страха, когда аб-мансебо говорила сним! Зали, и та держалась более стойко. Тогда она ещё не могла понять, что перед ней едва оперившийся мальчишка, который только недавно покинул родительский дом, устроившись на свою первую работу. Зали видела в нём сильного и мудрого мужчину, способного свернуть горы и взвалить на себя ответственность за её жизнь. Она не могла примириться с таким предательством, не хотела этого понимать.
Внутри у Зали бушевала гроза, возникали и рушились целые миры, но в кабинете аб-нансебо при этом стояла гробовая тишина. Когда за Кинатом захлопнулась дверь, преподавательница обратилась к Эулерани:
– Ты тоже можешь идти. Нам с Зали нужно будет перекинуться ещё парой слов.
– Да, аб-мансебо, – пролепетала та и, традиционно приложив руку к сердцу в знак уважения, выбежала из кабинета.
– Ну что ж, – сказала преподавательница, когда они остались в кабинете одни. – Вынуждена, что в наших стенах давно не происходило ничего подобного. Мы уважаемое заведение, и мне бы не хотелось привлекать внимание к этому инциденту. Поэтому я не стану никуда обращаться и ничего не скажу твоим родителям. Уж не знаю, что на самом деле у вас там произошло, но мы вынуждены принять меры предосторожности. Поэтому сейчас ты отправишься в медпункт. Доктора уже предупреждены, они ждут тебя.
– Что они станут делать? – почти шепотом спросила Зали, холодея от ужаса.
– Всего лишь проверят, всё ли с тобой в порядке.
– Но со мной всё в порядке.
– Не спорь.
Аб-мансебо тяжело опустилась в кресло. Несмотря на холодность и спокойный тон голоса, она выглядела уставшей и даже внезапно постаревшей – будто вся эта сцена далась ей очень тяжело. Преподавательниц откинулась на спинку кресла и, прикрыв глаза, начала массировать виски. Затем, словно придя в себя и с удивлением обнаружив, что Зали никуда не ушла, сказала:
– Ты можешь быть свободна.
Зали собралась было идти, но в последний момент обернулась и спросила:
– Я могу забрать… свой подарок? – указала на голографическую картинку, которая все это время лежала на столе постыдной уликой, немым свидетелем произошедшего.
– Нет, – коротко ответила аб-мансебо и убрала подарок в карман униформы. – Иди, тебя ждут, – устало добавила она и нажала на один из десятка значков, мозаично разбросанных по сенсорной панели стола.
Между ней и Зали призрачной стеной встал голографический экран, на котором хаотично замелькали цифры. Зали по привычке приложила правую руку к сердцу, хотя аб-мансебо уже не смотрела на неё, и поплелась к выходу.
От медпункта её отделял один лестничный пролет и коридор. Зали казалось, на каждом шаге ноги её вязнут в полу. Она шла, выпутываясь из пространства кошмарного сна, пытаясь вынырнуть на поверхность и, если не проснуться, то хотя бы вдохнуть поглубже, чтобы продержаться ещё немного.
И вот перед ней возникла неприметная дверь с иероглифом, который означал «комната первой помощи». В иные дни Зали не обратила бы на неё никакого внимания, безучастно пройдя мимо, но теперь иероглиф на двери будто вспыхивал красным – притягивал взгляд и гипнотизировал.
– Комната первой помощи, – вслух прочла Зали. – Со мной-то как раз всё в порядке. Это им всем нужна помощь. Неотложная помощь, пока не стало слишком поздно. Если уже не стало.
Возле этой двери не было ни кнопок открытия, ни сенсорной панели, куда следовало вводить свое имя. Медпункт открывался автоматически, когда к нему приближались – на тот случай, если кому-то понадобится неотложная медицинская помощь. Зали решила, что нужно поскорее со всем этим покончить, и, не мешкая, вошла внутрь.
Внутри её ждали двое докторов в прорезиненных костюмах и масках, закрывающих лицо. Такое врачебное облачение считалось обязательным всегда, когда необходимо было провести какую-либо процедуру, но в этот момент Зали показалось, будто весь этот нелепый маскарад затеян только для того, чтобы показать, что она грязна, заразна, опасна для окружающих. Одна из врачей сказала сквозь маску:
– Зали, верно? – по голосу было слышно, что она улыбается.
Докторам положено было улыбаться, даже когда они сообщали неутешительные диагнозы – предполагалось, что так пациенты чувствуют себя спокойнее. В другой ситуации, услышав такой тон, Зали скорчила бы гримасу отвращения из-за того, что к ней обращаются как к маленькому ребенку или как к слабоумной, но сейчас ей было просто страшно. Поэтому она ничего не ответила, и только кивнула, стараясь выглядеть спокойно.
Врач продолжила:
– Нам сообщили, почему ты здесь. Ты должна снять с себя все металлические предметы, лечь на смотровой стол и расслабиться. Будет не больно. Может, самую малость закружится голова.
– Что вы собираетесь делать?
– Мы должны проверить, не обрюхатил ли тебя твой дружок, – там, под маской, она всё ещё продолжала улыбаться.
– Но мы… Мы не делали ничего такого.
– Вот мы это и узнаем.
– Я говорю правду!
– Не надо спорить, девочка, – кажется докторша начинала терять терпение, но все ещё старалась говорить спокойно. – Думать нужно было, когда становилась подстилкой для этого техника, – в последнее слово она вложила столько отвращения, будто само оно вбирало в себя все грубые эпитеты, которыми она хотела наградить Кината.
У Зали всё внутри похолодело. Она поняла, что сопротивляться бесполезно и начала моститься на стол, но доктор остановила её:
– Тебе следует раздеться.
Зали непонимающе уставилась на своих мучительниц, и одна из них пояснила:
– Заклепки на твоей форме. Они металлические.
Зали разделась. В момент, когда её форма повисла на спинке стула, а сама Зали осталась стоять рядом в короткой по-летнему тонкой сорочке, в ней что-то сломалось. Больше не хотелось ни защищаться, ни что-то доказывать. И вся та нежность, вся та наивная любовь, которую она питала к Кинату, переплавилась в тяжелый груз, который Зали придется носит под сердцем всю жизнь. Больше не оставалось никаких сомнений – её предали, поспешили от нее избавиться, оставив стоять полуголой перед этими недобрыми женщинами. И никому не было дела до Зали – даже ей самой.
– Ничего. Идем искать штаб.
Штабная палатка ничем не отличалась от остальных, кроме, разве что, иероглифа над входом, означавшего, что этот шатер принадлежит командному составу. По обе стороны от схода стояли вооруженные бойцы, готовые в любой момент отразить атаку дикарей. «Или раскроить череп любому, кто решит затеять бунт», – подумал Ольт, но вслух ничего не сказал.
– Кто такие? Куда направляетесь? – почти хором спросили часовые, увидев, что к палатке приближаются незнакомцы.
– Ин-лак-ех! Кэал Ка Ольт, – представился командир, на всякий случай выбрав формальное обращение к равным – Наша команда прибыла сегодня в лагерь.
– Сейчас узнаю, сможет ли командование принять вас, – сказал стражник и скрылся в палатке.
Скоро он выглянул наружу и жестом пригласил войти. Путники двинулись было ко входу, но стражник сказал:
– Только командир. Остальные пусть подождут здесь.
При этом сам он палатку покидать не собирался – видимо, чтобы защитить своих Аж-сулов на случай, если новоприбывшему вздумается пальнуть в кого-то из них из лучемета. Ольт окинул взглядом молодого авинакена и не удержался от едва заметной усмешки – сколько бы важности ни напускал на себя этот парень, Ольт легко уложил бы его на лопатки, если бы в этом возникла потребность. На первый взгляд казалось странным, что командование избрало для своей охраны таких молодых и неопытных бойцов, но после Ольт рассудил, что эта охрана скорее символическая, в то время как настоящие воины стоят на защите лагеря снаружи. Ольт ступил внутрь.
В палатке его ожидали двое – один сосредоточенно копался в тактическом компьютере, второй расхаживал взад-вперед, заложив руки за спину. Увидев вошедшего, они приветственно кивнули ему, как равному.
– Хола! Кэал Ка Ольт. Командир капсулы АС-86. Наша команда успешно прибыла в лагерь.
– Ин-лак-ех, Ольт. Мы рады видеть тебя среди нас, – отозвался один из странников, одарив его прямым открытым взглядом, от которого Ольт на секунду почувствовал легкое головокружение. – Вижу, дорога была трудной. Мне жаль, что вы потеряли двоих – они могли бы стать славными бойцами. Но хорошо, что остальные всё же смогли добраться, – Затем он повернулся к стражнику, замершему у входа. – Анци, ты можешь идти. Этот воин не причинит нам зла.
Ольт поежился – раньше ему не приходилось иметь дело с киничийцами, способными за миг считать так много информации. «Да уж, фраза «десять раз подумай, прежде чем сказать» теряет здесь всякий смысл», – подумал он.
– Не беспокойся, Ольт. Я не всё время читаю мысли. Только тогда, когда это нужно, – холодно улыбнувшись, он отвел взгляд, и Ольт почувствовал себя рыбой, наконец сорвавшейся с крючка – внутреннее напряжение начало ослабевать, мысли приобрели четкость. Меж тем, кинич продолжал, – Меня зовут Тейт Йол Аллат. Но скалы успели превратиться в песок с тех пор, как ко мне в последний раз обращались по имени. Меня называют Зрящим. Другие предпочитают обращение «теель-кусам», оракул. Что ж, нельзя сказать, чтобы это было не так, – он снова улыбнулся.
– А я Шеп Ирте Келгани, – сказал второй странник. – Может быть, тебе приходилось слышать обо мне.
Ольту имя действительно показалось знакомым. Порывшись в памяти, он вспомнил, что это имя не раз упоминалось на корабле – «Келгани распорядился», «это приказ Келгани», «если Келгани узнает, вы все пойдете чернорабочими»… Мало кто сталкивался с ним лично, но образ этого аж-сула у многих вызывал страх и уважение. Тем большим было удивление Ольта, когда перед ним предстал невысокий, почти тщедушный тип с добродушным лицом. Если бы не нашивка на бронекостюме, указывающая на то, что этот странник является военным высокого ранга, Ольт принял бы его за ученого, который целыми днями копается в книгах, а с военным делом знаком только посредством новостей. Меж тем, Келгани продолжал:
– Сегодня никаких важных дел уже не будет. Располагайтесь, ужинайте. Утречком подойдете к Тавлану – он вам найдет занятия, работку какую-нибудь. Ты с виду воин опытный – нам тут такие нужны. А то ведь сплошной молодняк, новобранцы. Шуму от них много, а толку – чуть. После обеда будет совещаньице – поприсутствуешь, может чего умного скажешь. В твоей команде больше нет камаштли?
– Есть один, – Ольт вздохнул. Он не хотел сдавать Ное – тем более, что ему и так досталось – но понимал, что порядок надо соблюдать. – Я как раз хотел с вами поговорить о нём.
– Нет-нет, всё завтра. Ничего не хочу слушать, – он замахал руками, и Ольт не понял, то ли Келгани отмахивается от его слов, то ли от насекомых, жужжащих под пологом шатра. – Ищите место, отдыхайте. Всё, свободен.
– И пусть к киничиец Тоин тоже приходит с тобой завтра, – добавил Зрящий. – Он может нам пригодиться.
Ольт приложил руку к сердцу, выражая почтение, и покинул шатер. Команда ждала его снаружи. Они побросали рюкзаки на землю и сами разместились рядом. Тай лежал на спине, заложив руки за голову, и, не моргая, смотрел в небо. Сау менял повязку на глазу Ное, и тот еле слышно плевался ругательствами.
– А куда подевалась Зали? – спросил Ольт, осмотревшись и нигде её не увидев.
– Я тут, – отозвалась она, выйдя из-за палатки и направляясь к команде. – Встретила знакомых, узнала новости. Поговаривают, готовится масштабное наступление на город тут недалеко. Провели уже несколько разведывательных операций, план почти готов.
– Что ещё поговаривают? – спросил Ольт, раздосадованный тем, что не он первый узнал эту информацию.
– Что в городе и окрестностях достаточно ресурсов, чтобы можно было хорошо там укрепиться. Ходят слухи, что наступление должно начаться со дня на день. А ты что узнал?
– Да то же самое. А подробности вас не касаются. Ладно, идем искать себе место, – сказал Ольт и накинул на плечи рюкзак.
– Хотелось бы, чтобы это место было поближе к поляне, где раздают еду. Я собираюсь получить свой кусок мяса еще горячим и дымящимся, – сказал Тай и, покряхтывая, встал на ноги.
Команда нашла себе удобное место под сенью высокого для этих краев дерева – не так близко от «кормушки», как хотел Тай, но и не на самом краю лагеря. По пути Сау встретил коллегу, с которым работал на корабле, и принял от него приглашение подселиться к команде врачей поближе к медицинскому пункту. Тоин также выразил желание обособиться, но Ольт сообщил, что завтра им двоим необходимо явиться на совещание в штаб, а поэтому лучше пока держаться вместе.
В лагере странники старались держаться как можно компактнее, чтобы не увеличивать периметр для охраны. Поэтому Ольт рассудил, что будет справедливо, если они тоже потеснятся, и разобьют всего два шатра в максимальной близости друг от друга. В результате, лежа в спальнике, можно было расслышать, как кто-то перешептывается в соседней палатке. «Должно быть, слухи разлетаются здесь очень быстро», – подумала Зали, расстилая свой спальник рядом со спальником Нес. Её совсем не радовало это вынужденное соседство, но сейчас выбирать не приходилось. Она обернулась к рюкзаку за флягой, в которой еще должны были плескаться остатки воды, и увидела, что Нес вертит в руках прозрачную пластиковую коробочку, внутри которой застыла, расправив крылья, большая синяя бабочка.
– Кто разрешил тебе рыться в моем рюкзаке?! – вскинулась Зали.
– Я не рылась. Она сама выпала, когда ты доставала спальник.
– Ну да, и ты подумала «Дай-ка я рассмотрю её поближе». Действительно, зачем спрашивать разрешения, если можно просто протянуть руку и взять, не так ли?
– Да сдалась мне эта твоя дрянь, – фыркнула Нес и бросила находку на соседний спальник.
Зали схватила коробочку и осмотрела её с такой тщательностью, будто действительно верила, что Нес может её повредить. Но бабочка была в порядке – ни надломанных крыльев, на осыпавшейся пыльцы – на веки застывшая суперпрочном пластике, хрупкая и грациозная в своей смерти.
– У таких, как ты, нет никакого уважения к чужой собственности. Вообще никакого уважения к другим, – сказала Зали.
– Да что с тобой не так? Может быть, пришло время обо всем нормально поговорить?
– Ты что, в подруги мне набиваешься? Мне с тобой говорить абсолютно не о чем, – Зали спрятала бабочку обратно в рюкзак и вышла из палатки.
Она шла по лагерю, пиная мелкие камешки и не обращая внимания на окружающую суматоху. Длинная тень брела за ней следом, как неотвязная попутчица, как верный оруженосец, из года в год набивающий заплечную сумку всё новыми воспоминаниями. Зали сама не понимала, почему любые слова и действия Нес поднимают в ней такую волну раздражения. Конечно, она была неженкой, избалованной и капризной, как многие киничийцы, но разве одно это могло стать причиной для такой слепой неприязни? Зали оглянулась на свою тень, ища ответа в той части себя, что вечно крадется за спиной, оставаясь во мраке, и тень услужливо протянула ей сгусток воспоминаний, будто ритуальный нож, которым Зали предстояло истязать себя, выпуская наружу «дурную кровь».
Когда-то Зали была другой. Когда она поняла, что не существует никакого пернатого змея, приносящего грозу, и что многие другие рассказы, которые она слышала перед сном, – не больше чем выдумки… она не почувствовала обиды или разочарования. Красивые сказочные образы еще долго жили в ней, приходя во сне. И становясь старше, Зали готова была поверить в любые выдумки, даже если точно знала, что это обман. Просто ей хотелось быть обманутой и снова переживать щекотное чувство возможности чуда. Она была неспособна на подлость или предательство, а потом и от других не ожидала ничего подобного. Так стоит ли удивляться тому, что, влюбившись впервые в жизни, она немедленно поделилась своей тайной с подругой?
Этот главный секрет жег ей язык долгих две недели, и вот, наконец, она могла разделить с кем-то свою тайну. Сидя на соседней кровати в большой спальне, Зали перешептывалась с такой же оторванной от родителей и заброшенной в типовой ицамнийский интернат девочкой. Слова сами собой выпрыгивали изо рта: про глаза его, про улыбку, какие у него руки – как посмотришь, огромные вроде бы ручища, а по щеке гладит так нежно, чуть-чуть щекотно. Но само главное, самое страшное и секретное – он не ученик и даже не преподаватель. Он вообще не из интерната, а просто приходил чинить дверной механизм в лифте. Зали его сразу заметила и не побоялась, подошла.
Это было тем более смело, учитывая существующий не одно столетие закон, строго запрещающий вступать в какие-либо отношения с противоположным полом до того времени, когда ты станешь полноценным членом общества. Потому что нечего и думать о создании семьи, пока ты сам не способен крепко стоять на ногах. И если вначале только рождение ребенка, которого ты не можешь обеспечить, считалось преступлением, то со временем любые отношения, которые казались сомнительными с этой точки зрения, стали приравниваться к нарушению закона.
– И он меня почти сразу поцеловал, – шептала Зали, стараясь не разбудить остальных соседок по комнате. – Представляешь, в первый же вечер! А потом помнишь, несколько дней назад у нас снова лифт сломался? Это я постаралась, чтобы он снова пришел.
– Врешь, – восхищенно прошептала подружка по имени Эулерани.
– А вот и нет. Смотри, что он мне подарил.
И Зали достала из-под кровати голографическую картинку с изображением восхода на одной из далеких планет. Она протянула картинку подруге и с гордостью наблюдала, как та рассматривает диковинку, и как на её лице появляется то же выражение, какое, наверное, появлялось у самой Зали каждый раз, когда она втайне от всех всматривалась в это маленькое но такое настоящее солнце – восторг, смешанный с мечтательной грустью. Наконец, она протянула руку, желая забрать подарок. Но Эулерани не обращала на нее внимания, поглощенная захватывающим зрелищем.
– Отдай, – сказала Зали. – Отдай, пожалуйста, – она вдруг испугалась, что стоит этой картинке ещё хоть на минутку остаться в чужих руках, она растеряет всё свое очарование. Или, того хуже, её любимый каким-то образом почувствует, как легко Зали разбрасывается его подарками. Или сама Вселенная разгневается на то, что она не сохранила свою тайну… Да мало ли что? Главное поскорей забрать своё сокровище, укрыть его от чужих глаз.
– Ну подожди. Ничего я с твоей картинкой не сделаю, – отмахнулась Эулерани.
И тогда Зали, забыв о конспирации, шумно спрыгнула с кровати и выхватила свой подарок из рук подруги. Та непонимающе уставилась на подругу:
– Ты чего?
– Ничего. Она моя, – сказала Зали и спрятала стереокартинку под подушкой.
– Когда мне что-нибудь подарят, я тебе вообще не покажу, – пробурчала Эулерани и с головой накрылась одеялом.
Следующим утром Зали проснулась позже обычного. В этот день начинались каникулы, которые должны были продлиться неделю. В обед за воспитанниками должен был прибыть транспорт, который отвезет всех по домам повидаться с родителями. Зали собиралась проваляться в постели до самого обеда, коротая время в полудреме, чтобы потом быстро собраться и уже через каких-нибудь полчаса оказаться в объятиях матери. Перевернувшись набок, она засунула руку под подушку, чтобы хоть на миг коснуться своего секретного подарка, но так и не смогла его нащупать. Зали вскочила на ноги и сорвала подушку с постели, всё еще надеясь, найти пропажу. Она внимательно осмотрела кровать, потом ощупала простынь, не довершись глазам, но всё было тщетно. Всё это напоминало кошмарный сон, в котором Зали стояла нагишом перед всем классом и не могла понять, как такое могло произойти.
В этот момент в спальню вошла Эулерани. Потупив глаза и краснея до кончиков ушей, она тихо сказала:
– Тебя вызывает аб-мансебо, старший преподаватель.
– Что? – Зали расслышала каждое слово, но общий смысл укрылся от неё за пеленой собственных переживаний.
– Тебя вызывают к главной. Поговорить.
– А… Хорошо.
Всё еще не понимая, что происходит, Зали покорно пошла следом за подругой, как животное, которое ведут на убой. Длинные коридоры, повороты, лестницы – спустя годы пребывания в интернате он всё ещё казался ей лабиринтом. Наконец, перед ней возник широкий вестибюль, в котором не было ни души. Избирая местом своих игр классные комнаты, чердачные помещения и даже кладовки, в которых ждали своей смены роботы-уборщики, дети избегали этого вестибюля, за которым находился кабинет аб-мансебо. Вызов в этот кабинет не предвещал ничего хорошего – если тебя хотели похвалить, то делали это при всех, а личная беседа чаще всего означала выволочку.
Зали набрала свое имя на сенсорной панели у двери и, глубоко вдохнув, нажала «ввод». Спустя несколько секунд дверь с шипением отворилась. Зали сглотнула – если открыли так быстро, значит, её действительно ждут и желают поговорить без промедления. Она взглянула на подругу, которая всё еще избегала смотреть ей в глаза, и шагнула внутрь.
В просторном залитом солнцем кабинете с минимумом мебели Зали показалась себе мелкой букашкой. Преподавательница сидела за массивным столом у окна и всем своим видом говорила «ты очень разочаровала меня, девочка» – прищуренные глаза и сомкнутые в ниточку губы на худом лице. На столе перед ней лежала та самая голографическая картинка, которую Зали получила в подарок. Слева у стены стоял, покачиваясь с пятки на носок, Кинат – её возлюбленный. Его взгляд был устремлен за окно, намекая на абсолютную непричастность к происходящему. Казалось, он был так увлечен открывающимся из кабинета видом, что даже не заметил вошедших.
Зали едва не поддалась инстинктивному желанию попятиться назад, но вовремя взяла себя в руки и, гордо вздернув подбородок, приготовилась ко всему, что может произойти дальше.
Опершись ладонями о стол, аб-мансебо медленно поднялась и обратилась к Зали:
– Ты знакома с этим молодым человеком? – указала на всё еще не проявляющего никакого интереса к происходящему Кината.
– Да, – коротко ответила та.
– Это правда, что ты получила от него в подарок эту… – преподавательница взглянула на лежащую на столе картинку с таким отвращением, будто это было дохлое животное, – Эту безделушку. Так утверждает твоя соседка по комнате.
Зали метнула испепеляющий взгляд в сторону подруги и, набрав побольше воздуха в грудь, сказала:
– Да, это так.
– Позволь узнать, в каких отношениях ты состоишь с этим ишчелианцем?
– Мы любим друг друга. Разве это преступление? – Зали посмотрела на преподавательницу с вызовом.
– А ещё они целовались! – добавила Эулерани.
Меж тем преподавательница продолжала говорить тем же спокойным холодным тоном, который она всегда приберегала для бесед с учениками, как иные приберегают сладости для празднования Дня Магистрата:
– В твоём возрасте, Зали, любая связь с мужчиной противозаконна. И тебе это должно быть известно. Идти на поводу у химических процессов своего организма – достойно ли это ицамны по рождению? Твои родители хотят гордиться тобой, и все мы также надеемся, что из тебя в будущем получится достойный член общества. На эти каникулы тебе придется остаться здесь – думаю, этого времени тебе будет достаточно, чтобы переосмыслить свое поведение.
Она смерила Зали таким взглядом, что любому стало бы понятно – спорить бесполезно, решение уже принято. Затем обратилась к Кинату:
– А что можешь сказать ты, ишчелианец?
– Я впервые вижу эту девушку, – сказал он раздраженно. – Вы оторвали меня от работы ради того, чтобы слушать детские выдумки? Потому что я могу поручиться – всё это выдумка от первого и до последнего слова.
Зали ушам своим не поверила. Неужели сейчас перед ней стоял тот же мужчина, который всего несколько дней назад шептал ей нежности в парке возле учебного здания, пока его рука нашаривала едва оформившиеся выпуклости у неё под формой? Какими сладкими были эти воспоминания до сегодняшнего утра… Нет, это какая-то ошибка – сейчас он одумается и признается во всем, а потом они вместе найдут способ, чтобы дальше не приходилось скрываться. Ведь должен существовать такой способ?
Зали с мольбой взглянула на Кината, но тот будто и вправду видел её впервые – смотрел отрешенно, даже не на неё, а куда-то сквозь. Аб-мансебо, напротив, переводила внимательный взгляд с одного лица на другое, изучала их как препарируемых животных или как условия задачи, которые нужно свести воедино, чтобы получить правильный ответ. Наконец, она сказала:
– Надеюсь, ты говоришь правду, ишчелианец. В ином случае мне пришлось бы донести эту информацию куда следует, и кто знает, смог ли бы ты после этого продолжать чинить лифты там, где околачиваются юные девушки, или тебе пришлось бы оказаться в куда менее приятном месте, чем это.
Кинат изменился в лице и начал нервно теребить заклепку на рукаве своей синей униформы. Увидев эту перемену, аб-мансебо продолжила:
– Впрочем, мы можем проверить правдивость твоих слов. Достаточно попросить нашего психолога немного покопаться в твоих мозгах. Уверена, он сможет отыскать там ответы.
– Вы не имеете права! – вскинулся ишчелианец.
– Если ты так настаиваешь, – пожала плечами аб-мансебо, – мы можем сделать всё по закону. Я пошлю запрос в компетентные органы, объясню ситуацию, они сами тебя вызовут и проведут процедуру. Это всего лишь дело времени.
– Ладно-ладно, я скажу! – Кинат больше не выглядел ни скучающим, ни уверенным в себе. – Ну целовались мы пару раз, но ничего больше! И она сама набросилась на меня, она первая начала. Вы же понимаете, я бы сам никогда в жизни! В общем, этого больше не повториться.
– Хорошо, я услышала, всё, что мне нужно было. Если я снова увижу тебя у стен нашего учебного заведения, то дам делу ход. Ты меня понял?
– Понял, – еле слышно ответил Кинат.
– А теперь пошел вон.
Кинат понуро побрел к выходу, даже не взглянув на Зали. Она была ошеломлена, уничтожена. Ей хотелось закричать, что всё это нечестно, что всё должно было закончиться не так. И как мог он, её любимый мужчина, оказаться таким слабаком? Да ведь он почти расплакался от страха, когда аб-мансебо говорила сним! Зали, и та держалась более стойко. Тогда она ещё не могла понять, что перед ней едва оперившийся мальчишка, который только недавно покинул родительский дом, устроившись на свою первую работу. Зали видела в нём сильного и мудрого мужчину, способного свернуть горы и взвалить на себя ответственность за её жизнь. Она не могла примириться с таким предательством, не хотела этого понимать.
Внутри у Зали бушевала гроза, возникали и рушились целые миры, но в кабинете аб-нансебо при этом стояла гробовая тишина. Когда за Кинатом захлопнулась дверь, преподавательница обратилась к Эулерани:
– Ты тоже можешь идти. Нам с Зали нужно будет перекинуться ещё парой слов.
– Да, аб-мансебо, – пролепетала та и, традиционно приложив руку к сердцу в знак уважения, выбежала из кабинета.
– Ну что ж, – сказала преподавательница, когда они остались в кабинете одни. – Вынуждена, что в наших стенах давно не происходило ничего подобного. Мы уважаемое заведение, и мне бы не хотелось привлекать внимание к этому инциденту. Поэтому я не стану никуда обращаться и ничего не скажу твоим родителям. Уж не знаю, что на самом деле у вас там произошло, но мы вынуждены принять меры предосторожности. Поэтому сейчас ты отправишься в медпункт. Доктора уже предупреждены, они ждут тебя.
– Что они станут делать? – почти шепотом спросила Зали, холодея от ужаса.
– Всего лишь проверят, всё ли с тобой в порядке.
– Но со мной всё в порядке.
– Не спорь.
Аб-мансебо тяжело опустилась в кресло. Несмотря на холодность и спокойный тон голоса, она выглядела уставшей и даже внезапно постаревшей – будто вся эта сцена далась ей очень тяжело. Преподавательниц откинулась на спинку кресла и, прикрыв глаза, начала массировать виски. Затем, словно придя в себя и с удивлением обнаружив, что Зали никуда не ушла, сказала:
– Ты можешь быть свободна.
Зали собралась было идти, но в последний момент обернулась и спросила:
– Я могу забрать… свой подарок? – указала на голографическую картинку, которая все это время лежала на столе постыдной уликой, немым свидетелем произошедшего.
– Нет, – коротко ответила аб-мансебо и убрала подарок в карман униформы. – Иди, тебя ждут, – устало добавила она и нажала на один из десятка значков, мозаично разбросанных по сенсорной панели стола.
Между ней и Зали призрачной стеной встал голографический экран, на котором хаотично замелькали цифры. Зали по привычке приложила правую руку к сердцу, хотя аб-мансебо уже не смотрела на неё, и поплелась к выходу.
От медпункта её отделял один лестничный пролет и коридор. Зали казалось, на каждом шаге ноги её вязнут в полу. Она шла, выпутываясь из пространства кошмарного сна, пытаясь вынырнуть на поверхность и, если не проснуться, то хотя бы вдохнуть поглубже, чтобы продержаться ещё немного.
И вот перед ней возникла неприметная дверь с иероглифом, который означал «комната первой помощи». В иные дни Зали не обратила бы на неё никакого внимания, безучастно пройдя мимо, но теперь иероглиф на двери будто вспыхивал красным – притягивал взгляд и гипнотизировал.
– Комната первой помощи, – вслух прочла Зали. – Со мной-то как раз всё в порядке. Это им всем нужна помощь. Неотложная помощь, пока не стало слишком поздно. Если уже не стало.
Возле этой двери не было ни кнопок открытия, ни сенсорной панели, куда следовало вводить свое имя. Медпункт открывался автоматически, когда к нему приближались – на тот случай, если кому-то понадобится неотложная медицинская помощь. Зали решила, что нужно поскорее со всем этим покончить, и, не мешкая, вошла внутрь.
Внутри её ждали двое докторов в прорезиненных костюмах и масках, закрывающих лицо. Такое врачебное облачение считалось обязательным всегда, когда необходимо было провести какую-либо процедуру, но в этот момент Зали показалось, будто весь этот нелепый маскарад затеян только для того, чтобы показать, что она грязна, заразна, опасна для окружающих. Одна из врачей сказала сквозь маску:
– Зали, верно? – по голосу было слышно, что она улыбается.
Докторам положено было улыбаться, даже когда они сообщали неутешительные диагнозы – предполагалось, что так пациенты чувствуют себя спокойнее. В другой ситуации, услышав такой тон, Зали скорчила бы гримасу отвращения из-за того, что к ней обращаются как к маленькому ребенку или как к слабоумной, но сейчас ей было просто страшно. Поэтому она ничего не ответила, и только кивнула, стараясь выглядеть спокойно.
Врач продолжила:
– Нам сообщили, почему ты здесь. Ты должна снять с себя все металлические предметы, лечь на смотровой стол и расслабиться. Будет не больно. Может, самую малость закружится голова.
– Что вы собираетесь делать?
– Мы должны проверить, не обрюхатил ли тебя твой дружок, – там, под маской, она всё ещё продолжала улыбаться.
– Но мы… Мы не делали ничего такого.
– Вот мы это и узнаем.
– Я говорю правду!
– Не надо спорить, девочка, – кажется докторша начинала терять терпение, но все ещё старалась говорить спокойно. – Думать нужно было, когда становилась подстилкой для этого техника, – в последнее слово она вложила столько отвращения, будто само оно вбирало в себя все грубые эпитеты, которыми она хотела наградить Кината.
У Зали всё внутри похолодело. Она поняла, что сопротивляться бесполезно и начала моститься на стол, но доктор остановила её:
– Тебе следует раздеться.
Зали непонимающе уставилась на своих мучительниц, и одна из них пояснила:
– Заклепки на твоей форме. Они металлические.
Зали разделась. В момент, когда её форма повисла на спинке стула, а сама Зали осталась стоять рядом в короткой по-летнему тонкой сорочке, в ней что-то сломалось. Больше не хотелось ни защищаться, ни что-то доказывать. И вся та нежность, вся та наивная любовь, которую она питала к Кинату, переплавилась в тяжелый груз, который Зали придется носит под сердцем всю жизнь. Больше не оставалось никаких сомнений – её предали, поспешили от нее избавиться, оставив стоять полуголой перед этими недобрыми женщинами. И никому не было дела до Зали – даже ей самой.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента