Страница:
Спасибо, Ваше величество.
Въедливый барон Гленнор задержал нас до четвертого послеполуденного колокола. Нас – это полную дюжину конфидентов, трудившихся на поприще душевного согласия в королевствах, граничащих с Аквилонией. Лишь когда небольшая кабинетная клепсидра офирской работы отбила четыре удара, господин барон решил, что подчиненные прониклись серьезностью положения, выслушали надлежащие порицания и готовы со всем рвением и усердием приступать к дальнейшим трудам во славу и благо Трона Льва.
По счастью, мне не досталось очередного поручения, связанного с дальними поездками. Гленнор похлопал меня по плечу, повздыхал и сказал только, что, мол, месьору графу Монброну следовало бы отдохнуть, рассеяться и непременно развлечься. Ты, мой милый граф, вроде бы собираешься нынешним вечером к королю? (Митра Светоносный, откуда он знает про приглашение?! Впрочем, Гленнор по должности обязан знать все и обо всех). Чудесненько, драгоценный мой Маэль. Их величество устраивает замечательные вечеринки! Только смотри, любезный граф, не увлекайся. А заодно… Вот, передай лично в руки королю. И желательно до того, как он напьется.
Барон сунул мне в руки толстый пакет, украшенный аж пятью синими печатями с гербом Латераны – перо и кинжал в обрамлении венка из переплетенных розы и чертополоха. Вообще-то данный символ является гербом поместья месьора Гленнора, но за много лет он стал непризнанной эмблемой нашей тайной службы. Мне, например, гораздо больше нравится герб Вертрауэна, наших немедийских заклятых друзей – Пятый департамент, секретная служба короля Немедии, украшается стоящим на задних лапах геральдическим драконом, сжимающим восьмилучевый моргенштерн.
Я откланялся, спустился по боковой лестнице к конюшням, отлично выдрессированные конюхи немедленно привели мою серую в яблоках кобылу зингарской породы, я забрался в седло и отправился в город.
Терпеть не могу весну, особенно раннюю! Даже здесь, в отлично обустроенных и чистеньких предместьях Тарантии, где живут очень богатые и влиятельные люди, парковые дорожки более напоминают хорошо разваренный кисель. Отвратительная смесь тающего снега, грязи, прелых прошлогодних листьев и ледяной воды. Вилла «Латерана» осталась позади, я свернул на совершенно разбитый колесами повозок и лошадиными копытами проезд, ведущий мимо огромного и роскошнейшего загородного дворца канцлера Публио (любопытно, на какие средства старик Публио может позволять себе подобные экзерсисы? Едва деньги требуются на нужды государства, канцер начинает бледнеть и вздыхать о пустой казне, но, как только заходит речь о его собственных утехах, казначейство немедленно отпускает надлежащие суммы «на обеспечение канцелярии его светлости». До сих пор удивляюсь, почему Конан смотрит на неприкрытое воровство канцлера сквозь пальцы…).
Наконец-то! Мощеная дорога! Значит, Тарантия уже близко. Несколько поворотов, и вот из-за голых черных деревьев выплывают грандиозные бастионы столичных укреплений. У Звездных ворот, что расположены со стороны полуденного восхода, мается бездельем городская стража – весна, распутица, проезжающих мало, купцы предпочитают дождаться более теплых дней, а провинциальные дворяне в такое скользкое время года отсиживаются в своих замках, не нанося лишних визитов в города. Оживленно лишь у Полуденных ворот – как-никак, именно там прерывается Дорога Королей.
Меня лениво окликнули, я, отбросив плащ, молча продемонстрировал доблестным блюстителям свой темно-синий колет, расшитый листочками чертополоха, и стража почтительно попятилась. Форменные мундиры Латераны уважаются ничуть не меньше, чем угольные одеяния любимцев короля, Черных Драконов. Однако я уловил едва слышное шипение: «Опять колючки поехали! Мотаются туда-сюда каждый день, делать им нечего… Согласие берегут!». «Колючки» – это заглазное прозвище служащих нашего тихого ведомства. Я гордо сделал вид, будто ничего не расслышал, и окунулся в шум тарантийских улиц.
Город устроен очень просто и заблудиться в Тарантии почти невозможно. Три главнейших улицы отходят от замка Короны лучами на восход, полуденный и полуночный восход соответственно. Следуя по широкой набережной Хорота, можно проехать город из конца в конец всего за три четверти колокола. Я говорю о старинной части Тарантии, ибо на противоположном, закатном берегу реки за последние десятилетия выросло множество новых кварталов, облепивших знаменитую Обитель Мудрости – лучшее учебное заведение Закатных королевств. Хотя для нашей тайной службы наименование «Обитель Мудрости» чаще всего звучит как «Источник Вечного Беспокойства» и «Рассадник Вольнодумной Заразы». Многоученая молодежь по резвости характера и просто от скуки частенько причиняет барону Гленнору изрядную головную боль. То заговор затеют (обычно, абсолютно бездарный), то памфлеты начнут распространять (частенько талантливые), то в ересь впадут (причем поголовно). А Латеране приходится со всеми этими бедствиями разбираться и по настоятельному приказу короля по возможности мягко и милосердно вправлять мозги виновным.
Моя кобыла, носившая легкомысленное зингарское имечко Бебита, выбралась из сети переулков на площадь святого Эпимитриуса. Далее я направил лошадь по Королевской улице – широчайшему и очень красивому проезду Тарантии, застроенному огромными домами в целых четыре этажа высотой. Вообще-то здесь расположены государственные управы, казначейство, таможня или, например, городская резиденция все того же Публио, но почему-то один из самых богатых особняков (мрамор, позолота, резные деревянные решетки на окнах) украшен красными фонарями. Я слышал, будто сие заведение, носящее прямо-таки антигосударственное название «Королевская милость» (кошмар! Разве можно упоминать титул монарха на вывеске борделя!) принадлежит некоей Мамаше Куродье, а Мамаша – ни больше, ни меньше, как старая приятельница Конана, сумевшая оказать нашему киммерийцу весьма ценную услугу в беспокойные времена Мятежа Четырех. Следовательно, выкурить не приличествующий центральной части города вертеп на окраины столицы будет невозможно до времени, пока Конан не покинет трон. Или пока Мамашу не оставит королевская милость – каламбур не лучший, но показательный.
Вот и замок. Багровое знамя на шпиле, каменные львы, засиженные голубями, конный памятник королю Сигиберту Завоевателю, стража, усиленно изображающая деловитость и серьезность, окованные железом ворота… Если в город меня пропустили беспрепятственно, то войти во дворец будет посложнее. Случалось, в замок не пропускали даже спешных гонцов, отбирая у них депеши на входе. Конан не боится заговоров, просто порядок такой.
Я спешился у калитки, перехватил грозно-пристальные взгляды Драконов и поспешил вынуть из разреза рукава колета пергамент с подписью Конана.
– По личному приглашению Его величества, – осторожно сказал я и предъявил бумагу старшему офицеру караула. Пергамент внимательно изучили, печать поковыряли ногтем (не поддельная ли?), и явно нехотя ответили:
– Проходи, почтенный. Конюшня во внутреннем дворе направо. Там обратишься к распорядителю, чтобы тебя проводили.
Распорядителем оказался низенький лысый человечек в золоте и бархате – он стоял у дверей главной лестницы замка. Меня вежливо попросили оставить оружие на сохранение, снова изучили приглашение, проедая пергамент глазами до дыр. Лишь затем был кликнут один из лакеев (не верю я, что это простой лакей, слишком рожа умная. И взгляд цербера, какой вырабатывается только за много лет службы в Латеране), и я отправился в недра дворца.
Замок ремонтировали всего пять-шесть лет назад, поэтому внутренние помещения поражают чистотой и строгой роскошью обновленной древности. Серебряные зеркала, витражи на окнах, гобелены с героическими и историческими сюжетами. Вот этот, например, изображает усекновение головы короля Страбонуса его величеством Конаном Канах в битве при Хоршемише. А этот посвящен подвигу короля Гвайнарда Мудрого, который в одиночку, лишь в сопровождении оруженосца, пробрался в вражеский город и открыл ворота твердыни своей доблестной армии. Направо, извольте видеть, статуя черного гранита – великая королева Алиенор, просветительница и строительница храмов, закладывает первый камень в основание крепости Шамар. Бесчисленные картины, рыцарские доспехи, мечи на стенах, мозаики, тяжелые серебряные подсвечники – варвару досталось неплохое наследство от коронованных предшественников. В самом конце длинного коридора обнаружился трофей, добытый Конаном – позолоченные доспехи бывшего, ныне покойного, короля Офира Амальрика. Такая вот галерея славы Аквилонии.
Закатное жилое крыло дворца. Мы шествовали по второму этажу, через личные покои Его величества. На третьем, как известно, расположена библиотека, занимающая огромные помещения. Конан может гордиться своим книжным собранием. Более десяти тысяч томов, свитков и рукописей сделают честь самому процветающему митрианскому монастырю, не то, что обиталищу монарха.
– Ждать здесь, никуда не уходить, – деревянным голосом сказал мой сопровождающий, остановившись у каких-то дверей. – Я доложу.
Ну иди, докладывай. Время еще есть – мне назначено только к седьмому колоколу, а сейчас еще и шестой не отбил. Безусловно, я знаю, что правила этикета категорически не одобряют прибытие в гости к венценосной особе раньше указанного срока, но, как я предполагаю, Конан за свои неполные шесть лет королевствования меньше всего проникся строгими дворцовыми правилами. Слово «этикет» он вспоминает только на краткое время заседаний Большого Государственного Совета, пышных церемоний (он терпеть их не может) или приема чужестранных послов.
Из полумрака вынырнул строгий лакей. Глянул на меня высокомерно и провозгласил:
– Его величество заняты…
– Важными государственными делами? – не удержался я.
– Нет, Его величество дают приватную аудиенцию ее светлости графине Альбионе Каэтос.
Выражение лица опытного служаки не изменилось. Моя физиономия, подозреваю, все-таки не скрыла чувств – знаем-знаем мы такие аудиенции. Особенно приватные… Ладно, не будем прерывать важную беседу между королем и безутешной графиней, которая не столь давно потеряла мужа – старый граф Каэтос скончался от огорчения всего три луны назад (к вящей радости супруги-наследницы и облегчению Конана, которого старик грозился вызвать на поединок за оскорбление целомудренности его брака, освященного митрианским церемониалом).
Меня препроводили в комнату для гостей, налили вина и усадили в кресло. Я цедил розовое пуантенское из тонкостенного золотого кубка, рассматривал обстановку и пытался сообразить, долго ли Конан собирается приватно утешать несчастную вдову. Неплохо зная Конана, можно предположить, что ожидание затянется.
– Граф! Все те же и все там же! Маэль, давненько не виделись!
– Господин барон? – я вскочил и слегка поклонился. Выглядел мой жест нелепо, потому что правая рука сжимала бокал. – Ты по-прежнему травишь книжных червей в библиотеке?
– О, нет! Столь тяжелую обязанность я обычно перекладываю на помощников. Должны же они хоть чем-то заниматься?
Моим глазам явил себя высокий человек с русыми волосами и короткой светлой бородкой. Месьор королевский библиотекарь и советник Его величества Хальк, барон Юсдаль-младший. Как утверждают и злые и добрые языки, один из умнейший людей Аквилонии. Далее оценки расходятся – недоброжелатели клянутся, будто Хальк есть редкостный проныра и безродный гандерский авантюрист, втершийся в доверие к простодушному монарху, а друзья считают, что лучшего советника Конану не надо и искать. Да, бесспорно, барон Юсдаль происходит из не самой известной семьи, не наследует земли отца, однако это вовсе не является пороком, особенно во времена правления короля-варвара. Зато Хальк образован, умен, в меру нахален и безмерно любопытен. Между прочим, именно ему принадлежат весьма значительные заслуги перед короной во времена бедствий Полуночной Грозы. Именно господин библиотекарь придумал, как можно извести страшное подземное чудовище, напавшее на аквилонские земли и участвовал в походе Конана в Пограничное королевство ради уничтожения Подземной Горы.
Конан не забывает добрых дел и оказанных услуг, а посему барон Юсдаль теперь является кавалером ордена Большого Льва (высшей награды и не придумаешь!) и повышен в статусе до звания тайного советника Короны. Неплохая карьера для дворянина из захолустья. По секрету скажу, что жалования Хальку так и не повысили, а следовательно, бриллиантовый орден на тяжелой золотой цепи частенько томится в кладовых известного тарантийского ростовщика Шомо бар-Мираэли, ожидая выкупа. Хальк именует сие обстоятельство шутливо: «Господа, моя честь опять заложена!». Впрочем, библиотекарь не унывает.
Мы уселись и, как водится, повели светскую беседу. Меня немедленно снабдили полным набором дворцовых сплетен, посетовали на отвратительное поведение канцлера, отказывающегося выделять деньги на расширение библиотеки, поворчали на короля, уделяющего чересчур мало внимания (догадайтесь, чему?) – важным государственным делам! – и похвалили герцога Просперо за то, что Пуантенский Леопард тянет на себе весь груз забот о стране. Небескорыстно, разумеется – надеюсь, тебе, Маэль, понятно, кто на самом деле правит Аквилонией…
– Кто здесь распускает клеветнические слухи о своем короле? – громыхнуло от дверей. – Ага, я так и знал! Хальк, еще раз услышу – отправишься на галеры!
– Старо, – поморщился библиотекарь. – Ты меня уже раз двадцать отсылал на галеры, не менее полусотни – на рудники, а смертной казнью грозишься каждый день.
– Однажды ты все-таки допрыгаешься, – предрек весьма неожиданно появившийся король. – О, Маэль! Ну, здравствуй, ищейка! Какими гадостями Латерана порадует меня сегодня?
Я вынул пакет барона Гленнора и передал Конану.
– Приказано вручить лично.
– Туциус! – немедленно воззвал Конан. На пороге появился знакомый мне лакей. – Возьми бумаги и отнеси герцогу Просперо, он разберется!
Служка безмолвно исчез вместе с пакетом.
Вот такое у нас королевство.
Я уже коротко рассказывал о своем знакомстве с Конаном летом 1284 года. Варвар серьезно изменился за минувшие десять лет. И я никак не могу понять, в худшую или в лучшую сторону. Все его лучшие качества остались при нем – дружеская открытость, вспыльчивость и быстрая отходчивость, тяга к самым замысловатым авантюрам, но в то же время мне кажется, что киммериец потерял ту важную особенность, которая всегда заставляла других людей уважать капитана Конана – целеустремленность. Он достиг своей мечты, зачерпнул полной горстью и власти, и богатства, а, следовательно, произошла одна крупная неприятность: Конану теперь нечего желать.
Варвар не слишком тяготится короной. Большую часть дел за него исполняют Публио и герцог Просперо. Если старый канцлер довольно умело руководит государственными управами, то на долю пуантенца оставлены дела текущие – армия, к счастью, пока бездействующая (если не считать постоянных пограничных стычек на рубежах Пущи пиктов), надзор за наместниками провинций и политика Аквилонии за границей.
Король же только отдает самые важные приказы, определяет путь, по которому должно шествовать наше любезное отечество и развлекается. Его натура не терпит бездействия, но фактически Конану просто нечем заняться. Бесспорно, за шесть лет он научился грамотно разбираться в трудностях государственного управления, уяснил, что политика «огнем и мечом» хороша только в крайних случаях, а угрозы и запугивание в политике всегда лучше насилия. Однако Конан живет полноценной жизнью только когда в стране или за ее пределами происходит что-нибудь невероятное и захватывающее, а все остальное время скучает – то бишь ездит на охоту, устраивает грандиозные кутежи, периодически навещает пиктскую границу или отправляется с визитами к старым знакомым. Только минувшим летом он провел целых сорок дней в Кордаве, в гостях у королевы Чабелы Зингарской, унаследовавшей трон от скончавшегося три года назад отца, старика Фердруго.
Я и раньше знал, что Конан и Чабела друг ко другу неравнодушны и их объединяют прежние совместные приключения. Конан сам намекал, что будто во времена его корсарства на Полуденном Побережье и после истории с Короной Кобры зингарская принцесса имела на него определенные виды и даже хотела выйти замуж за знаменитого капитана, но дело как-то не сложилось…
Теперь варвар каждое лето отдыхает в Зингаре, а кое-кто даже начал утверждать, что доселе незамужняя тридцатилетняя коронованная красавица и сорокашестилетний монарх могучей полуночной державы составили бы идеальную пару в любом отношении – как личном, так и политическом. Подумать только, что могло бы произойти, объединись Аквилония с Зингарой в одно государство! Я приучен всегда просчитывать обстановку и возможные последствия событий на много шагов вперед, и понимаю, что единое королевство, раскинувшееся на тысячи лиг от Киммерийского хребта до Закатного океана, являло бы собой не просто величайшую державу, а империю, рядом с которой померкнет былая слава кхарийцев. Сами подумайте: огромный зингарский флот, непобедимая аквилонская армия, невероятные богатства, сосредоточенные в руках царственных супругов и престиж, которым пользуется каждая империя, вытеснили бы с политической сцены Заката любых противников.
Конан же утверждает, что они с Чабелой только добрые друзья и ничего больше. Болван. Я бы на его месте давно провернул столь заманчивую интригу – во-первых, Чабела в свои тридцать выглядит от силы на двадцать три года, а во-вторых, этот брак даровал бы нашим государствам прямо-таки головокружительные возможности.
А король доселе бегает за дешевыми юбками. Лишь бы на личико была смазлива да фигурка поаппетитнее.
Именно такие мысли возникли у меня, когда варвар проводил меня и Халька в свой «Большой кабинет», где уже накрывали стол. Дело в том, что я увидел висящий на стене портрет Чабелы Зингарской, изображенной умелым мастером в виде «повелительницы Океана», попирающей ножкой в изящной туфельке карту Полуденного Побережья и сжимающей тонкой ладонью пресловутый Скипетр Морских Королей.
Иштар Добросердечная! В Большом кабинете находился еще один приглашенный на званый ужин. Нет, королю окончательно изменил вкус. Вообразите себе пухленькую золотоволосую особу в вихре локонов, кружев и бриллиантов, с носиком-пуговкой, огромными темно-синими глазищами, обрамляющимися вульгарно длинными ресницами и преданно-востроженным взглядом домашней собачки. Я и раньше слышал, что ее светлость графиня Альбиона красива, как голубка и настолько же глупа. И это после таких выдающихся фавориток, как приснопамятная честолюбивая Эвисанда, скромная умница Мойа Махатан или горделивая госпожа Белеза из Зингары! Между прочим, Мойа, прожившая во дворце около года в столь же завидном, сколь и обременительном звании «ночной королевы», поступила вполне разумно, однажды заявив Конану, что сей статус ее, простую девушку, воспитанную в строгих традициях горцев провинции Темра, категорически не устраивает. Посему Его величеству предоставляется крайне простой выбор – либо жениться, либо она немедленно покинет Тарантию.
Спустя два дня Мойа уехала домой.
Теперь же на ночном троне Аквилонии восседает милашка Альбиона.
– Мой господин, – графиня, едва завидев Конана, немедленно надула губки, – сегодня же праздник! Где мой подарок?
Конан ответил белозубой лучезарной улыбкой, в которой я ясно прочел: «Ах, какая очаровательная глупышка! Сильному мужчине прямо-таки указано всеми законами природы заботиться о таких легкомысленных созданиях!». Король запустил ладонь в висящую на поясе сумочку, изъял оттуда кольцо отвратительно-роскошного вида с сапфиром, превосходящим размерами аквилонский золотой кесарий – не самую маленькую из монет – и вручил перстень даже не соизволившей подняться из кресла Альбионе.
– Какая прелесть! – пухленькие губки ночной королевы немедленно сдулись и приоткрылись в изумлении. – Какай блеск, какая огранка! Но…
Она надела перстень на средний пальчик левой руки. Ладонь графини мгновенно упала на платье.
– Он такой тяжелый! – заныла Альбиона, стягивая драгоценный подарочек. – Неужели ты не мог выбрать камень поменьше?
Я почувствовал, что меня тянут за рукав, и, обернувшись, узрел скривившегося Халька Юсдаля.
– Пойдем вино пить, – доверительно прошептал библиотекарь. – Из всех женщин мира мне более всего не нравятся те, которых называют «глупенькими». Не глупыми, а именно глупенькими.
Оставив возлюбленную пару ворковать, мы удалились к столу и начали целеустремленно накачиваться шемским нектаром с виноградников Либнума. Конан, впрочем, не ворковал из-за особенностей голоса. Он, если так можно выразиться, воркующе громыхал: «Ну что ты, маленькая… Зачем обижаться?.. Нет, я немедленно верну это кольцо в сокровищницу и скажу, чтобы подобрали другое… Ладно, ладно, сделаем, как ты хочешь – можешь пойти и выбрать сама…»
– Это отвратительно, – вздохнул Хальк. – Я был бы счастлив видеть рядом с королем любую прожженную стерву, которая бы тиранила прислугу и придворных, но имела хоть каплю ума.
– Не понимаю, зачем меня сюда позвали, – ответил я. – В конце концов, я лишь ничем не примечательный служащий Латераны, пускай и старый знакомец Его величества. Знакомиться с нынешними дворцовыми нравами?
– Если позвали, значит, нужно, – кратко ответил Хальк. – Ага, вот и новые гости! Пойдем поприветствуем.
За довольно короткое время явились все приглашенные – высший свет, ближайшие друзья короля. Темноволосый красавчик Просперо, Паллантид – бессменный капитан гвардии Черных Драконов, двое офицеров помоложе – барон Сол ди Брие и лейтенант Вилькон с подружками. Оба отличились во времена войны с Кофом и Офиром, и Конан перевел молодых и решительных командиров из обычной армейской кавалерии в гвардию, приблизив способных военачальников к трону. Между прочим, чин лейтенанта Черных Драконов в обычном войске приравнивался к званию пятитысячника. Личности творческие тоже были представлены – госпожа Орсия Шантеле, стихосложительница и певица, блиставшая во всех салонах Тарантии, месьор Бланд, скульптор и архитектор, на чьи плечи легли заботы по перестройке и обновлению столицы, придворный волшебник Озимандия Темрийский с супругой – прекрасная пара, да вот только разница в возрасте подвела… Жена волшебника была младше Озимандии лет на шестьдесят.
Празднество медленно, но верно завертелось. Начались разговоры, Хальк спорил с волшебником о тонкостях какой-то психургической некромантии, заодно строя глазки его очаровательной спутнице жизни. Просперо пытался втолковать Конану, что праздновать надо бы поменьше, а трудиться побольше, но все равно пил наравне со всеми. Госпожа Шантеле спела несколько романсер собственного сочинения и, как всегда, сорвала громкие восторженные овации, а я угрюмо сидел в углу и думал, что все-таки я здесь делаю? Кроме Халька, Конана и Просперо – ни одного близкого знакомого. Каждый занят собственными развлечениями и не обращает на меня ни малейшего внимания.
– А ну, пойдем, – от угрюмых мыслей меня внезапно отвлек король. – Пока все получают удовольствие от песен сладкоголосой Орсии, надо поговорить.
Конан взял меня за плечо, извлек из кресла и потянул за собой. Мы вышли из зала, где царило непринужденное застолье, оказавшись в святая святых тарантийского замка – рабочем кабинете монарха.
Скромненько. Деревянная обшивка стен, большой стол, жесткие стулья красного дерева, сундук. На стенах – разнообразное диковинное оружие, вроде кхитайских метательных звездочек, вендийские мечи, больше похожие на зазубренную пилу, гирканийские «волчьи хвосты» – странные копья с наконечниками в виде железных изогнутых ветвей. Неплохая коллекция.
– Вот что, Маэль, – без лишних предисловий начал Конан, – своей королевской волей я дарую тебе повышение. Будешь личным порученцем моего аквилонского величества.
– Чего? – вытаращился я. – Капитан… то есть извини, мой король… Я, конечно, благодарен, но…
– Не перебивай, – Конан выложил на стол два тяжелых кожаных мешочка, развязал шнурки на одном из них, и на полированные доски высыпалось звонкое серебро. Странная, хотя знакомая чеканка – восьмиугольные монеты Кофа, серебряные орты с изображением оскалившейся львиной головы.
– Здесь этого добра на полную сотню аквилонских кесариев, – продолжил Конан, – ты получаешь их от казны в счет будущих расходов.
– Каких расходов? – я окончательно запутался.
– Дело в том, что завтра с утра ты отправляешься в Немедию. Обеспеченный кофийский дворянин, решивший попутешествовать. Ясно? Насколько я знаю, последний год ты прожил в Кофе, отлично знаешь тамошнее наречие и местные обычаи. В Бельверусе вполне сойдешь за подданного короля Балардуса. Барон Гленнор извещен… Собственно, это он тебя порекомендовал как одного из лучших конфидентов Латераны. Вдобавок я вправе на тебя надеяться как на старого друга.
– И что я должен делать? – стало ясно, что Конан снова решил впутать меня в темную историю. Как все знакомо!
– Учти, сейчас я тебя посвящаю не только в государственную, но и в мою личную тайну, – Конан уселся за стол и нахмурился. – На днях я получил из Бельверуса очень странное письмо. От человека, которого я уважаю всей душой и всем сердцем.
* * *
Въедливый барон Гленнор задержал нас до четвертого послеполуденного колокола. Нас – это полную дюжину конфидентов, трудившихся на поприще душевного согласия в королевствах, граничащих с Аквилонией. Лишь когда небольшая кабинетная клепсидра офирской работы отбила четыре удара, господин барон решил, что подчиненные прониклись серьезностью положения, выслушали надлежащие порицания и готовы со всем рвением и усердием приступать к дальнейшим трудам во славу и благо Трона Льва.
По счастью, мне не досталось очередного поручения, связанного с дальними поездками. Гленнор похлопал меня по плечу, повздыхал и сказал только, что, мол, месьору графу Монброну следовало бы отдохнуть, рассеяться и непременно развлечься. Ты, мой милый граф, вроде бы собираешься нынешним вечером к королю? (Митра Светоносный, откуда он знает про приглашение?! Впрочем, Гленнор по должности обязан знать все и обо всех). Чудесненько, драгоценный мой Маэль. Их величество устраивает замечательные вечеринки! Только смотри, любезный граф, не увлекайся. А заодно… Вот, передай лично в руки королю. И желательно до того, как он напьется.
Барон сунул мне в руки толстый пакет, украшенный аж пятью синими печатями с гербом Латераны – перо и кинжал в обрамлении венка из переплетенных розы и чертополоха. Вообще-то данный символ является гербом поместья месьора Гленнора, но за много лет он стал непризнанной эмблемой нашей тайной службы. Мне, например, гораздо больше нравится герб Вертрауэна, наших немедийских заклятых друзей – Пятый департамент, секретная служба короля Немедии, украшается стоящим на задних лапах геральдическим драконом, сжимающим восьмилучевый моргенштерн.
Я откланялся, спустился по боковой лестнице к конюшням, отлично выдрессированные конюхи немедленно привели мою серую в яблоках кобылу зингарской породы, я забрался в седло и отправился в город.
Терпеть не могу весну, особенно раннюю! Даже здесь, в отлично обустроенных и чистеньких предместьях Тарантии, где живут очень богатые и влиятельные люди, парковые дорожки более напоминают хорошо разваренный кисель. Отвратительная смесь тающего снега, грязи, прелых прошлогодних листьев и ледяной воды. Вилла «Латерана» осталась позади, я свернул на совершенно разбитый колесами повозок и лошадиными копытами проезд, ведущий мимо огромного и роскошнейшего загородного дворца канцлера Публио (любопытно, на какие средства старик Публио может позволять себе подобные экзерсисы? Едва деньги требуются на нужды государства, канцер начинает бледнеть и вздыхать о пустой казне, но, как только заходит речь о его собственных утехах, казначейство немедленно отпускает надлежащие суммы «на обеспечение канцелярии его светлости». До сих пор удивляюсь, почему Конан смотрит на неприкрытое воровство канцлера сквозь пальцы…).
Наконец-то! Мощеная дорога! Значит, Тарантия уже близко. Несколько поворотов, и вот из-за голых черных деревьев выплывают грандиозные бастионы столичных укреплений. У Звездных ворот, что расположены со стороны полуденного восхода, мается бездельем городская стража – весна, распутица, проезжающих мало, купцы предпочитают дождаться более теплых дней, а провинциальные дворяне в такое скользкое время года отсиживаются в своих замках, не нанося лишних визитов в города. Оживленно лишь у Полуденных ворот – как-никак, именно там прерывается Дорога Королей.
Меня лениво окликнули, я, отбросив плащ, молча продемонстрировал доблестным блюстителям свой темно-синий колет, расшитый листочками чертополоха, и стража почтительно попятилась. Форменные мундиры Латераны уважаются ничуть не меньше, чем угольные одеяния любимцев короля, Черных Драконов. Однако я уловил едва слышное шипение: «Опять колючки поехали! Мотаются туда-сюда каждый день, делать им нечего… Согласие берегут!». «Колючки» – это заглазное прозвище служащих нашего тихого ведомства. Я гордо сделал вид, будто ничего не расслышал, и окунулся в шум тарантийских улиц.
Город устроен очень просто и заблудиться в Тарантии почти невозможно. Три главнейших улицы отходят от замка Короны лучами на восход, полуденный и полуночный восход соответственно. Следуя по широкой набережной Хорота, можно проехать город из конца в конец всего за три четверти колокола. Я говорю о старинной части Тарантии, ибо на противоположном, закатном берегу реки за последние десятилетия выросло множество новых кварталов, облепивших знаменитую Обитель Мудрости – лучшее учебное заведение Закатных королевств. Хотя для нашей тайной службы наименование «Обитель Мудрости» чаще всего звучит как «Источник Вечного Беспокойства» и «Рассадник Вольнодумной Заразы». Многоученая молодежь по резвости характера и просто от скуки частенько причиняет барону Гленнору изрядную головную боль. То заговор затеют (обычно, абсолютно бездарный), то памфлеты начнут распространять (частенько талантливые), то в ересь впадут (причем поголовно). А Латеране приходится со всеми этими бедствиями разбираться и по настоятельному приказу короля по возможности мягко и милосердно вправлять мозги виновным.
Моя кобыла, носившая легкомысленное зингарское имечко Бебита, выбралась из сети переулков на площадь святого Эпимитриуса. Далее я направил лошадь по Королевской улице – широчайшему и очень красивому проезду Тарантии, застроенному огромными домами в целых четыре этажа высотой. Вообще-то здесь расположены государственные управы, казначейство, таможня или, например, городская резиденция все того же Публио, но почему-то один из самых богатых особняков (мрамор, позолота, резные деревянные решетки на окнах) украшен красными фонарями. Я слышал, будто сие заведение, носящее прямо-таки антигосударственное название «Королевская милость» (кошмар! Разве можно упоминать титул монарха на вывеске борделя!) принадлежит некоей Мамаше Куродье, а Мамаша – ни больше, ни меньше, как старая приятельница Конана, сумевшая оказать нашему киммерийцу весьма ценную услугу в беспокойные времена Мятежа Четырех. Следовательно, выкурить не приличествующий центральной части города вертеп на окраины столицы будет невозможно до времени, пока Конан не покинет трон. Или пока Мамашу не оставит королевская милость – каламбур не лучший, но показательный.
Вот и замок. Багровое знамя на шпиле, каменные львы, засиженные голубями, конный памятник королю Сигиберту Завоевателю, стража, усиленно изображающая деловитость и серьезность, окованные железом ворота… Если в город меня пропустили беспрепятственно, то войти во дворец будет посложнее. Случалось, в замок не пропускали даже спешных гонцов, отбирая у них депеши на входе. Конан не боится заговоров, просто порядок такой.
Я спешился у калитки, перехватил грозно-пристальные взгляды Драконов и поспешил вынуть из разреза рукава колета пергамент с подписью Конана.
– По личному приглашению Его величества, – осторожно сказал я и предъявил бумагу старшему офицеру караула. Пергамент внимательно изучили, печать поковыряли ногтем (не поддельная ли?), и явно нехотя ответили:
– Проходи, почтенный. Конюшня во внутреннем дворе направо. Там обратишься к распорядителю, чтобы тебя проводили.
Распорядителем оказался низенький лысый человечек в золоте и бархате – он стоял у дверей главной лестницы замка. Меня вежливо попросили оставить оружие на сохранение, снова изучили приглашение, проедая пергамент глазами до дыр. Лишь затем был кликнут один из лакеев (не верю я, что это простой лакей, слишком рожа умная. И взгляд цербера, какой вырабатывается только за много лет службы в Латеране), и я отправился в недра дворца.
Замок ремонтировали всего пять-шесть лет назад, поэтому внутренние помещения поражают чистотой и строгой роскошью обновленной древности. Серебряные зеркала, витражи на окнах, гобелены с героическими и историческими сюжетами. Вот этот, например, изображает усекновение головы короля Страбонуса его величеством Конаном Канах в битве при Хоршемише. А этот посвящен подвигу короля Гвайнарда Мудрого, который в одиночку, лишь в сопровождении оруженосца, пробрался в вражеский город и открыл ворота твердыни своей доблестной армии. Направо, извольте видеть, статуя черного гранита – великая королева Алиенор, просветительница и строительница храмов, закладывает первый камень в основание крепости Шамар. Бесчисленные картины, рыцарские доспехи, мечи на стенах, мозаики, тяжелые серебряные подсвечники – варвару досталось неплохое наследство от коронованных предшественников. В самом конце длинного коридора обнаружился трофей, добытый Конаном – позолоченные доспехи бывшего, ныне покойного, короля Офира Амальрика. Такая вот галерея славы Аквилонии.
Закатное жилое крыло дворца. Мы шествовали по второму этажу, через личные покои Его величества. На третьем, как известно, расположена библиотека, занимающая огромные помещения. Конан может гордиться своим книжным собранием. Более десяти тысяч томов, свитков и рукописей сделают честь самому процветающему митрианскому монастырю, не то, что обиталищу монарха.
– Ждать здесь, никуда не уходить, – деревянным голосом сказал мой сопровождающий, остановившись у каких-то дверей. – Я доложу.
Ну иди, докладывай. Время еще есть – мне назначено только к седьмому колоколу, а сейчас еще и шестой не отбил. Безусловно, я знаю, что правила этикета категорически не одобряют прибытие в гости к венценосной особе раньше указанного срока, но, как я предполагаю, Конан за свои неполные шесть лет королевствования меньше всего проникся строгими дворцовыми правилами. Слово «этикет» он вспоминает только на краткое время заседаний Большого Государственного Совета, пышных церемоний (он терпеть их не может) или приема чужестранных послов.
Из полумрака вынырнул строгий лакей. Глянул на меня высокомерно и провозгласил:
– Его величество заняты…
– Важными государственными делами? – не удержался я.
– Нет, Его величество дают приватную аудиенцию ее светлости графине Альбионе Каэтос.
Выражение лица опытного служаки не изменилось. Моя физиономия, подозреваю, все-таки не скрыла чувств – знаем-знаем мы такие аудиенции. Особенно приватные… Ладно, не будем прерывать важную беседу между королем и безутешной графиней, которая не столь давно потеряла мужа – старый граф Каэтос скончался от огорчения всего три луны назад (к вящей радости супруги-наследницы и облегчению Конана, которого старик грозился вызвать на поединок за оскорбление целомудренности его брака, освященного митрианским церемониалом).
Меня препроводили в комнату для гостей, налили вина и усадили в кресло. Я цедил розовое пуантенское из тонкостенного золотого кубка, рассматривал обстановку и пытался сообразить, долго ли Конан собирается приватно утешать несчастную вдову. Неплохо зная Конана, можно предположить, что ожидание затянется.
– Граф! Все те же и все там же! Маэль, давненько не виделись!
– Господин барон? – я вскочил и слегка поклонился. Выглядел мой жест нелепо, потому что правая рука сжимала бокал. – Ты по-прежнему травишь книжных червей в библиотеке?
– О, нет! Столь тяжелую обязанность я обычно перекладываю на помощников. Должны же они хоть чем-то заниматься?
Моим глазам явил себя высокий человек с русыми волосами и короткой светлой бородкой. Месьор королевский библиотекарь и советник Его величества Хальк, барон Юсдаль-младший. Как утверждают и злые и добрые языки, один из умнейший людей Аквилонии. Далее оценки расходятся – недоброжелатели клянутся, будто Хальк есть редкостный проныра и безродный гандерский авантюрист, втершийся в доверие к простодушному монарху, а друзья считают, что лучшего советника Конану не надо и искать. Да, бесспорно, барон Юсдаль происходит из не самой известной семьи, не наследует земли отца, однако это вовсе не является пороком, особенно во времена правления короля-варвара. Зато Хальк образован, умен, в меру нахален и безмерно любопытен. Между прочим, именно ему принадлежат весьма значительные заслуги перед короной во времена бедствий Полуночной Грозы. Именно господин библиотекарь придумал, как можно извести страшное подземное чудовище, напавшее на аквилонские земли и участвовал в походе Конана в Пограничное королевство ради уничтожения Подземной Горы.
Конан не забывает добрых дел и оказанных услуг, а посему барон Юсдаль теперь является кавалером ордена Большого Льва (высшей награды и не придумаешь!) и повышен в статусе до звания тайного советника Короны. Неплохая карьера для дворянина из захолустья. По секрету скажу, что жалования Хальку так и не повысили, а следовательно, бриллиантовый орден на тяжелой золотой цепи частенько томится в кладовых известного тарантийского ростовщика Шомо бар-Мираэли, ожидая выкупа. Хальк именует сие обстоятельство шутливо: «Господа, моя честь опять заложена!». Впрочем, библиотекарь не унывает.
Мы уселись и, как водится, повели светскую беседу. Меня немедленно снабдили полным набором дворцовых сплетен, посетовали на отвратительное поведение канцлера, отказывающегося выделять деньги на расширение библиотеки, поворчали на короля, уделяющего чересчур мало внимания (догадайтесь, чему?) – важным государственным делам! – и похвалили герцога Просперо за то, что Пуантенский Леопард тянет на себе весь груз забот о стране. Небескорыстно, разумеется – надеюсь, тебе, Маэль, понятно, кто на самом деле правит Аквилонией…
– Кто здесь распускает клеветнические слухи о своем короле? – громыхнуло от дверей. – Ага, я так и знал! Хальк, еще раз услышу – отправишься на галеры!
– Старо, – поморщился библиотекарь. – Ты меня уже раз двадцать отсылал на галеры, не менее полусотни – на рудники, а смертной казнью грозишься каждый день.
– Однажды ты все-таки допрыгаешься, – предрек весьма неожиданно появившийся король. – О, Маэль! Ну, здравствуй, ищейка! Какими гадостями Латерана порадует меня сегодня?
Я вынул пакет барона Гленнора и передал Конану.
– Приказано вручить лично.
– Туциус! – немедленно воззвал Конан. На пороге появился знакомый мне лакей. – Возьми бумаги и отнеси герцогу Просперо, он разберется!
Служка безмолвно исчез вместе с пакетом.
Вот такое у нас королевство.
* * *
Я уже коротко рассказывал о своем знакомстве с Конаном летом 1284 года. Варвар серьезно изменился за минувшие десять лет. И я никак не могу понять, в худшую или в лучшую сторону. Все его лучшие качества остались при нем – дружеская открытость, вспыльчивость и быстрая отходчивость, тяга к самым замысловатым авантюрам, но в то же время мне кажется, что киммериец потерял ту важную особенность, которая всегда заставляла других людей уважать капитана Конана – целеустремленность. Он достиг своей мечты, зачерпнул полной горстью и власти, и богатства, а, следовательно, произошла одна крупная неприятность: Конану теперь нечего желать.
Варвар не слишком тяготится короной. Большую часть дел за него исполняют Публио и герцог Просперо. Если старый канцлер довольно умело руководит государственными управами, то на долю пуантенца оставлены дела текущие – армия, к счастью, пока бездействующая (если не считать постоянных пограничных стычек на рубежах Пущи пиктов), надзор за наместниками провинций и политика Аквилонии за границей.
Король же только отдает самые важные приказы, определяет путь, по которому должно шествовать наше любезное отечество и развлекается. Его натура не терпит бездействия, но фактически Конану просто нечем заняться. Бесспорно, за шесть лет он научился грамотно разбираться в трудностях государственного управления, уяснил, что политика «огнем и мечом» хороша только в крайних случаях, а угрозы и запугивание в политике всегда лучше насилия. Однако Конан живет полноценной жизнью только когда в стране или за ее пределами происходит что-нибудь невероятное и захватывающее, а все остальное время скучает – то бишь ездит на охоту, устраивает грандиозные кутежи, периодически навещает пиктскую границу или отправляется с визитами к старым знакомым. Только минувшим летом он провел целых сорок дней в Кордаве, в гостях у королевы Чабелы Зингарской, унаследовавшей трон от скончавшегося три года назад отца, старика Фердруго.
Я и раньше знал, что Конан и Чабела друг ко другу неравнодушны и их объединяют прежние совместные приключения. Конан сам намекал, что будто во времена его корсарства на Полуденном Побережье и после истории с Короной Кобры зингарская принцесса имела на него определенные виды и даже хотела выйти замуж за знаменитого капитана, но дело как-то не сложилось…
Теперь варвар каждое лето отдыхает в Зингаре, а кое-кто даже начал утверждать, что доселе незамужняя тридцатилетняя коронованная красавица и сорокашестилетний монарх могучей полуночной державы составили бы идеальную пару в любом отношении – как личном, так и политическом. Подумать только, что могло бы произойти, объединись Аквилония с Зингарой в одно государство! Я приучен всегда просчитывать обстановку и возможные последствия событий на много шагов вперед, и понимаю, что единое королевство, раскинувшееся на тысячи лиг от Киммерийского хребта до Закатного океана, являло бы собой не просто величайшую державу, а империю, рядом с которой померкнет былая слава кхарийцев. Сами подумайте: огромный зингарский флот, непобедимая аквилонская армия, невероятные богатства, сосредоточенные в руках царственных супругов и престиж, которым пользуется каждая империя, вытеснили бы с политической сцены Заката любых противников.
Конан же утверждает, что они с Чабелой только добрые друзья и ничего больше. Болван. Я бы на его месте давно провернул столь заманчивую интригу – во-первых, Чабела в свои тридцать выглядит от силы на двадцать три года, а во-вторых, этот брак даровал бы нашим государствам прямо-таки головокружительные возможности.
А король доселе бегает за дешевыми юбками. Лишь бы на личико была смазлива да фигурка поаппетитнее.
Именно такие мысли возникли у меня, когда варвар проводил меня и Халька в свой «Большой кабинет», где уже накрывали стол. Дело в том, что я увидел висящий на стене портрет Чабелы Зингарской, изображенной умелым мастером в виде «повелительницы Океана», попирающей ножкой в изящной туфельке карту Полуденного Побережья и сжимающей тонкой ладонью пресловутый Скипетр Морских Королей.
Иштар Добросердечная! В Большом кабинете находился еще один приглашенный на званый ужин. Нет, королю окончательно изменил вкус. Вообразите себе пухленькую золотоволосую особу в вихре локонов, кружев и бриллиантов, с носиком-пуговкой, огромными темно-синими глазищами, обрамляющимися вульгарно длинными ресницами и преданно-востроженным взглядом домашней собачки. Я и раньше слышал, что ее светлость графиня Альбиона красива, как голубка и настолько же глупа. И это после таких выдающихся фавориток, как приснопамятная честолюбивая Эвисанда, скромная умница Мойа Махатан или горделивая госпожа Белеза из Зингары! Между прочим, Мойа, прожившая во дворце около года в столь же завидном, сколь и обременительном звании «ночной королевы», поступила вполне разумно, однажды заявив Конану, что сей статус ее, простую девушку, воспитанную в строгих традициях горцев провинции Темра, категорически не устраивает. Посему Его величеству предоставляется крайне простой выбор – либо жениться, либо она немедленно покинет Тарантию.
Спустя два дня Мойа уехала домой.
Теперь же на ночном троне Аквилонии восседает милашка Альбиона.
– Мой господин, – графиня, едва завидев Конана, немедленно надула губки, – сегодня же праздник! Где мой подарок?
Конан ответил белозубой лучезарной улыбкой, в которой я ясно прочел: «Ах, какая очаровательная глупышка! Сильному мужчине прямо-таки указано всеми законами природы заботиться о таких легкомысленных созданиях!». Король запустил ладонь в висящую на поясе сумочку, изъял оттуда кольцо отвратительно-роскошного вида с сапфиром, превосходящим размерами аквилонский золотой кесарий – не самую маленькую из монет – и вручил перстень даже не соизволившей подняться из кресла Альбионе.
– Какая прелесть! – пухленькие губки ночной королевы немедленно сдулись и приоткрылись в изумлении. – Какай блеск, какая огранка! Но…
Она надела перстень на средний пальчик левой руки. Ладонь графини мгновенно упала на платье.
– Он такой тяжелый! – заныла Альбиона, стягивая драгоценный подарочек. – Неужели ты не мог выбрать камень поменьше?
Я почувствовал, что меня тянут за рукав, и, обернувшись, узрел скривившегося Халька Юсдаля.
– Пойдем вино пить, – доверительно прошептал библиотекарь. – Из всех женщин мира мне более всего не нравятся те, которых называют «глупенькими». Не глупыми, а именно глупенькими.
Оставив возлюбленную пару ворковать, мы удалились к столу и начали целеустремленно накачиваться шемским нектаром с виноградников Либнума. Конан, впрочем, не ворковал из-за особенностей голоса. Он, если так можно выразиться, воркующе громыхал: «Ну что ты, маленькая… Зачем обижаться?.. Нет, я немедленно верну это кольцо в сокровищницу и скажу, чтобы подобрали другое… Ладно, ладно, сделаем, как ты хочешь – можешь пойти и выбрать сама…»
– Это отвратительно, – вздохнул Хальк. – Я был бы счастлив видеть рядом с королем любую прожженную стерву, которая бы тиранила прислугу и придворных, но имела хоть каплю ума.
– Не понимаю, зачем меня сюда позвали, – ответил я. – В конце концов, я лишь ничем не примечательный служащий Латераны, пускай и старый знакомец Его величества. Знакомиться с нынешними дворцовыми нравами?
– Если позвали, значит, нужно, – кратко ответил Хальк. – Ага, вот и новые гости! Пойдем поприветствуем.
За довольно короткое время явились все приглашенные – высший свет, ближайшие друзья короля. Темноволосый красавчик Просперо, Паллантид – бессменный капитан гвардии Черных Драконов, двое офицеров помоложе – барон Сол ди Брие и лейтенант Вилькон с подружками. Оба отличились во времена войны с Кофом и Офиром, и Конан перевел молодых и решительных командиров из обычной армейской кавалерии в гвардию, приблизив способных военачальников к трону. Между прочим, чин лейтенанта Черных Драконов в обычном войске приравнивался к званию пятитысячника. Личности творческие тоже были представлены – госпожа Орсия Шантеле, стихосложительница и певица, блиставшая во всех салонах Тарантии, месьор Бланд, скульптор и архитектор, на чьи плечи легли заботы по перестройке и обновлению столицы, придворный волшебник Озимандия Темрийский с супругой – прекрасная пара, да вот только разница в возрасте подвела… Жена волшебника была младше Озимандии лет на шестьдесят.
Празднество медленно, но верно завертелось. Начались разговоры, Хальк спорил с волшебником о тонкостях какой-то психургической некромантии, заодно строя глазки его очаровательной спутнице жизни. Просперо пытался втолковать Конану, что праздновать надо бы поменьше, а трудиться побольше, но все равно пил наравне со всеми. Госпожа Шантеле спела несколько романсер собственного сочинения и, как всегда, сорвала громкие восторженные овации, а я угрюмо сидел в углу и думал, что все-таки я здесь делаю? Кроме Халька, Конана и Просперо – ни одного близкого знакомого. Каждый занят собственными развлечениями и не обращает на меня ни малейшего внимания.
– А ну, пойдем, – от угрюмых мыслей меня внезапно отвлек король. – Пока все получают удовольствие от песен сладкоголосой Орсии, надо поговорить.
Конан взял меня за плечо, извлек из кресла и потянул за собой. Мы вышли из зала, где царило непринужденное застолье, оказавшись в святая святых тарантийского замка – рабочем кабинете монарха.
Скромненько. Деревянная обшивка стен, большой стол, жесткие стулья красного дерева, сундук. На стенах – разнообразное диковинное оружие, вроде кхитайских метательных звездочек, вендийские мечи, больше похожие на зазубренную пилу, гирканийские «волчьи хвосты» – странные копья с наконечниками в виде железных изогнутых ветвей. Неплохая коллекция.
– Вот что, Маэль, – без лишних предисловий начал Конан, – своей королевской волей я дарую тебе повышение. Будешь личным порученцем моего аквилонского величества.
– Чего? – вытаращился я. – Капитан… то есть извини, мой король… Я, конечно, благодарен, но…
– Не перебивай, – Конан выложил на стол два тяжелых кожаных мешочка, развязал шнурки на одном из них, и на полированные доски высыпалось звонкое серебро. Странная, хотя знакомая чеканка – восьмиугольные монеты Кофа, серебряные орты с изображением оскалившейся львиной головы.
– Здесь этого добра на полную сотню аквилонских кесариев, – продолжил Конан, – ты получаешь их от казны в счет будущих расходов.
– Каких расходов? – я окончательно запутался.
– Дело в том, что завтра с утра ты отправляешься в Немедию. Обеспеченный кофийский дворянин, решивший попутешествовать. Ясно? Насколько я знаю, последний год ты прожил в Кофе, отлично знаешь тамошнее наречие и местные обычаи. В Бельверусе вполне сойдешь за подданного короля Балардуса. Барон Гленнор извещен… Собственно, это он тебя порекомендовал как одного из лучших конфидентов Латераны. Вдобавок я вправе на тебя надеяться как на старого друга.
– И что я должен делать? – стало ясно, что Конан снова решил впутать меня в темную историю. Как все знакомо!
– Учти, сейчас я тебя посвящаю не только в государственную, но и в мою личную тайну, – Конан уселся за стол и нахмурился. – На днях я получил из Бельверуса очень странное письмо. От человека, которого я уважаю всей душой и всем сердцем.