Страница:
– Вой, о котором вы говорите, – это колеса, скользя по рельсу, начинают колебаться навстречу друг другу, как струна, по которой скользит смычок, и закручивают ось. Напряжения при таких колебаниях вполне достаточны, чтобы ее сломать.
– Да? Это вы что же, хотите сказать, что конструкторы завода Шкода, у которого купили лицензию на привод, совсем безграмотны?
– Они просто с этим не сталкивались. Это новое явление. У паровозов такие колебания не развиваются из-за ударов во втулках движущего механизма, у электровозов – из-за ударов в шестернях, которые стоят близко к колесам. Здесь же зубчатое колесо в середине, и когда колеса колеблются в противоположные стороны, она неподвижна и ничего не гасит…
– Да вы просто ничего не понимаете в механике!
Виктор непроизвольно хмыкнул:
– Ну уж если я вот тут не понимаю…
– Да, вы! Вы что, работаете сейчас инженером на заводе? Носите китель и вузовский значок?
– А что, ось разбирает, кто из нас в кителе?
– Господа, не ссорьтесь, – вступился Козинко, – полагаю, что в нашем отчаянном положении не стоит пренебрегать мнением самоучек.
– Вот именно – самоучек! Безответственных самоучек, которые строят из себя пророков и изрекают истины, считая всех конструкторов Шкоды дураками! А заодно и тех, кто посоветовал заводу купить привод этой всемирно известной фирмы!
– Не вы посоветовали?
– А идите вы… Может быть, ваши фантазии через полвека поймут, а здесь нужны практики-специалисты!
– Через двадцать точно поймут. Флаг в руки!
Виктор повернулся и хотел уйти, но столкнулся лицом к лицу со штабс-ротмистром Ступиным. Как-то он незаметно сзади подошел.
– Не спешите. Что вы предлагаете, чтобы у нас была опять колесная пара, а не скрипка?
– Или сместить зубчатое колесо в сторону от центра, или сделать одну половину оси толще другой. В любом случае это колесо начинает колебаться, и от ударов в зубьях энергия колебаний рассеивается.
– То есть как модератор в пианино?
– Примерно.
– Да это не будет работать! Кто, кто видел эти колебания?
– Господа, я предлагаю что-то вроде дуэли, – поднял руку вверх Ступин, – на заводе внедряют ваше, Виктор Сергеевич, предложение, и если поломка и после этого будет иметь место, вы получите примерно лет десять каторги за вредительство и саботаж. Если поломки прекратятся – десять лет получит господин Доробейцев, который так рьяно защищал конструкторов Шкоды. Согласны?
– Идет, – согласился Виктор, – пусть сам металл нас рассудит.
Штабс-ротмистр несколько удивленно посмотрел на него.
– Виктор Сергеевич, а вы хорошо представляете себе, чем рискуете?
– А вы хорошо представляете себе, чем рискуют те, кто будет ездить на этой мотрисе?
– Да, – сухо ответил Ступин, – несколько лет назад моя семья погибла в крушении под Лозовой, по пути в Ялту. А как господин Доробейцев? Готовы принять вызов?
– Извините, – вмешался Виктор, – мне кажется, коллега просто погорячился. В научном мире это часто бывает.
– Может быть. Вам легче разобраться в вашем мире. Но мне хотелось бы послушать представителя завода.
– Знаете, – произнес тот задумчиво, – я попробовал посмотреть на предложение господина Еремина, так сказать, со второго взгляда… Что-то в этом есть, и как один из вариантов на всякий случай стоит проверить.
– Ну что ж, господа, – подытожил Ступин, – если иных возражений нет, я, с вашего позволения, вас покидаю. А вы, Виктор Сергеевич, зашли сюда к кому-то?
– Если честно, – нашелся на ходу Виктор, – меня в первую очередь интересовал читальный зал. Для рассказов необходимо все время узнавать о новинках науки и техники.
– Библиотека тут хорошая, я сам часто ею пользуюсь. К сожалению, на время летних каникул она закрыта. Кстати, мне как раз сегодня дали задание разбираться, не являются ли вот эти самые поломки вредительством, и ваша версия о том, что это неизученное явление, принята к рассмотрению.
– Да, это здесь вряд ли могли знать раньше, потому что исследования требуют электронной тензометрической аппаратуры. Конечно, здесь в принципе можно и кустарным путем изготовить проволочные датчики требуемых размеров, измерительный мост и усилитель тока на лампах, но когда в институте только технологические специальности…
Они направились к выходу из института, оставив консилиум ломать головы дальше.
– Знаете, Виктор Сергеевич, наша система, наверное, была бы идеальной, если бы не дураки. Интересно, у нас система делает дураков или дураки – систему? Как вы полагаете?
«Ого! Провокационные вопросы пошли. Нельзя быть слишком умным…»
– Я думаю, что надо до конца выкорчевать последышей вражеских агентов, которые пытаются разложить наши ряды глупостью, – с невозмутимым видом произнес Виктор и, заметив удивление на лице штабс-ротмистра, добавил: – Так, по крайней мере, в газетах пишут.
– Решили перейти на передовицы? А у меня как раз к вам будет просьба, связанная с вашей писательской деятельностью.
«Доносы, что ли, писать сейчас предложит?»
– Знаете, обычно если представители интеллигенции складывают в уме слово «жандармерия» со словом «писать», у них в равенстве почему-то получается «доносы». Если вы тоже об этом подумали, то вы ошиблись. У нас есть служебная газета, которую не выносят из учреждений, и я хотел бы вас попросить написать какой-нибудь фантастический рассказ и для нее. Что-нибудь про шпионов и диверсантов будущего и про то, как их ловят.
– Интересная тема. Надо будет попробовать обязательно.
– Конечно, попробуйте. Тем более что гонорары у нас больше, чем у Бурмина.
– Бурмин говорил, что у него самые большие гонорары…
– Ну откуда ему знать? Это закрытые сведения, как и вся финансовая деятельность жандармерии.
– Понятно. А кому у вас занести рассказ?
– Да тому же Бурмину. Рукопись запечатаете в почтовый конверт и отдадите ему лично в руки. Когда будете отдавать, скажете: «Вы просили двести строк для криминальной хроники».
– «Вы просили двести строк для криминальной хроники». А отзыв?
– Какой отзыв?
«Хм, если Бурмин работает на них, какой отзыв?»
– Это… в смысле, рецензию на статью. Иногда издателям надо сразу и отзыв.
– Не нужно. За гонораром зайдете к Бурмину, он передаст вам его в конверте.
– Никогда не видел, чтобы фантастика была так законспирирована… Но, конечно, я не спрашиваю зачем.
– Могу объяснить. Во-первых, так удобно и нам, и вам. Когда человек ходит в здание жандармского управления, мало ли что могут подумать про него обыватели? Во-вторых, нам тоже нет резона, чтобы в жандармерию ходило слишком много людей, не состоящих на службе государя императора. В-третьих, и это главное, – сие придумал некто в столице и утвердил… Кстати, за мной авто. Вы куда сейчас, может, подвезти?
– Спасибо, я сейчас хотел прогуляться и обдумать ваше предложение. Всего доброго!
– Всего доброго! Так мы ждем от вас рассказа!
Машина уехала, а Виктор не спеша двинулся в сторону Мценской, обдумывая ситуацию. Прежде всего его удивило то, что при том же промышленном подъеме отношения в науке изменились на сто восемьдесят градусов. Если в реальности-2 его понимали буквально с полуслова и хватались за идеи, то в реальности-3 все с порога отвергалось. Плюс предупреждение Бурмина, что изобретатель не должен быть русским. Плюс слова императора в газете в защиту новаторов.
Получается, что здесь в обществе какая-то нетерпимость к отечественным ученым и конструкторам, именно к отечественным. Правда, в этом случае слова Бурмина противоречат словам императора. Но это тоже понятно: во многих реальностях император говорит одно, а делается совсем другое. И тут то же самое: император говорит «как надо», а Бурмин с его газетой под вкусы и предрассудки обывателя подстраивается. Потому и институт только технологический. Без технологов заводы вообще работать не смогут, а что касается конструкции, то люди, не разбирающиеся в технике, наивно думают, что ее можно за бугром купить, и поди их убеди, что это глупость.
Было бы проще всего списать эту нетерпимость на политику фашистов и считать, что они сознательно гнобят техническую интеллигенцию. Однако император, наоборот, призывал к новаторству. Кому же верить?
«Может, это инофирмы-разработчики здесь недоверие к отечественным кадрам культивируют, чтобы заказы получать? А император либо знает и бездействует, говоря правильные слова, либо пытается бороться с последствиями, а не корнями явления…»
– Виктор Сергеевич! Виктор Сергеевич!
Издали ему махала руками Катя – видимо, заметила его, когда он шел по Губернской площади.
– Виктор Сергеевич, я у хозяина отпросилась, надо в полицию зайти, вид на жительство взять. Я уже обо всем договорилась. С видом на жительство оно лучше будет. Это тут рядом, на Елецкой.
– На Преображенской?
– Нет, на Елецкой. От Базарной до Губернской Елецкая переименована в Преображенскую, а дальше идет опять Елецкая, до Литейной.
«Короче: на Комсомольской, за 3-го Интернационала. Запутаешься тут со старым и новым историческим прошлым».
Глава 10
Глава 11
– Да? Это вы что же, хотите сказать, что конструкторы завода Шкода, у которого купили лицензию на привод, совсем безграмотны?
– Они просто с этим не сталкивались. Это новое явление. У паровозов такие колебания не развиваются из-за ударов во втулках движущего механизма, у электровозов – из-за ударов в шестернях, которые стоят близко к колесам. Здесь же зубчатое колесо в середине, и когда колеса колеблются в противоположные стороны, она неподвижна и ничего не гасит…
– Да вы просто ничего не понимаете в механике!
Виктор непроизвольно хмыкнул:
– Ну уж если я вот тут не понимаю…
– Да, вы! Вы что, работаете сейчас инженером на заводе? Носите китель и вузовский значок?
– А что, ось разбирает, кто из нас в кителе?
– Господа, не ссорьтесь, – вступился Козинко, – полагаю, что в нашем отчаянном положении не стоит пренебрегать мнением самоучек.
– Вот именно – самоучек! Безответственных самоучек, которые строят из себя пророков и изрекают истины, считая всех конструкторов Шкоды дураками! А заодно и тех, кто посоветовал заводу купить привод этой всемирно известной фирмы!
– Не вы посоветовали?
– А идите вы… Может быть, ваши фантазии через полвека поймут, а здесь нужны практики-специалисты!
– Через двадцать точно поймут. Флаг в руки!
Виктор повернулся и хотел уйти, но столкнулся лицом к лицу со штабс-ротмистром Ступиным. Как-то он незаметно сзади подошел.
– Не спешите. Что вы предлагаете, чтобы у нас была опять колесная пара, а не скрипка?
– Или сместить зубчатое колесо в сторону от центра, или сделать одну половину оси толще другой. В любом случае это колесо начинает колебаться, и от ударов в зубьях энергия колебаний рассеивается.
– То есть как модератор в пианино?
– Примерно.
– Да это не будет работать! Кто, кто видел эти колебания?
– Господа, я предлагаю что-то вроде дуэли, – поднял руку вверх Ступин, – на заводе внедряют ваше, Виктор Сергеевич, предложение, и если поломка и после этого будет иметь место, вы получите примерно лет десять каторги за вредительство и саботаж. Если поломки прекратятся – десять лет получит господин Доробейцев, который так рьяно защищал конструкторов Шкоды. Согласны?
– Идет, – согласился Виктор, – пусть сам металл нас рассудит.
Штабс-ротмистр несколько удивленно посмотрел на него.
– Виктор Сергеевич, а вы хорошо представляете себе, чем рискуете?
– А вы хорошо представляете себе, чем рискуют те, кто будет ездить на этой мотрисе?
– Да, – сухо ответил Ступин, – несколько лет назад моя семья погибла в крушении под Лозовой, по пути в Ялту. А как господин Доробейцев? Готовы принять вызов?
– Извините, – вмешался Виктор, – мне кажется, коллега просто погорячился. В научном мире это часто бывает.
– Может быть. Вам легче разобраться в вашем мире. Но мне хотелось бы послушать представителя завода.
– Знаете, – произнес тот задумчиво, – я попробовал посмотреть на предложение господина Еремина, так сказать, со второго взгляда… Что-то в этом есть, и как один из вариантов на всякий случай стоит проверить.
– Ну что ж, господа, – подытожил Ступин, – если иных возражений нет, я, с вашего позволения, вас покидаю. А вы, Виктор Сергеевич, зашли сюда к кому-то?
– Если честно, – нашелся на ходу Виктор, – меня в первую очередь интересовал читальный зал. Для рассказов необходимо все время узнавать о новинках науки и техники.
– Библиотека тут хорошая, я сам часто ею пользуюсь. К сожалению, на время летних каникул она закрыта. Кстати, мне как раз сегодня дали задание разбираться, не являются ли вот эти самые поломки вредительством, и ваша версия о том, что это неизученное явление, принята к рассмотрению.
– Да, это здесь вряд ли могли знать раньше, потому что исследования требуют электронной тензометрической аппаратуры. Конечно, здесь в принципе можно и кустарным путем изготовить проволочные датчики требуемых размеров, измерительный мост и усилитель тока на лампах, но когда в институте только технологические специальности…
Они направились к выходу из института, оставив консилиум ломать головы дальше.
– Знаете, Виктор Сергеевич, наша система, наверное, была бы идеальной, если бы не дураки. Интересно, у нас система делает дураков или дураки – систему? Как вы полагаете?
«Ого! Провокационные вопросы пошли. Нельзя быть слишком умным…»
– Я думаю, что надо до конца выкорчевать последышей вражеских агентов, которые пытаются разложить наши ряды глупостью, – с невозмутимым видом произнес Виктор и, заметив удивление на лице штабс-ротмистра, добавил: – Так, по крайней мере, в газетах пишут.
– Решили перейти на передовицы? А у меня как раз к вам будет просьба, связанная с вашей писательской деятельностью.
«Доносы, что ли, писать сейчас предложит?»
– Знаете, обычно если представители интеллигенции складывают в уме слово «жандармерия» со словом «писать», у них в равенстве почему-то получается «доносы». Если вы тоже об этом подумали, то вы ошиблись. У нас есть служебная газета, которую не выносят из учреждений, и я хотел бы вас попросить написать какой-нибудь фантастический рассказ и для нее. Что-нибудь про шпионов и диверсантов будущего и про то, как их ловят.
– Интересная тема. Надо будет попробовать обязательно.
– Конечно, попробуйте. Тем более что гонорары у нас больше, чем у Бурмина.
– Бурмин говорил, что у него самые большие гонорары…
– Ну откуда ему знать? Это закрытые сведения, как и вся финансовая деятельность жандармерии.
– Понятно. А кому у вас занести рассказ?
– Да тому же Бурмину. Рукопись запечатаете в почтовый конверт и отдадите ему лично в руки. Когда будете отдавать, скажете: «Вы просили двести строк для криминальной хроники».
– «Вы просили двести строк для криминальной хроники». А отзыв?
– Какой отзыв?
«Хм, если Бурмин работает на них, какой отзыв?»
– Это… в смысле, рецензию на статью. Иногда издателям надо сразу и отзыв.
– Не нужно. За гонораром зайдете к Бурмину, он передаст вам его в конверте.
– Никогда не видел, чтобы фантастика была так законспирирована… Но, конечно, я не спрашиваю зачем.
– Могу объяснить. Во-первых, так удобно и нам, и вам. Когда человек ходит в здание жандармского управления, мало ли что могут подумать про него обыватели? Во-вторых, нам тоже нет резона, чтобы в жандармерию ходило слишком много людей, не состоящих на службе государя императора. В-третьих, и это главное, – сие придумал некто в столице и утвердил… Кстати, за мной авто. Вы куда сейчас, может, подвезти?
– Спасибо, я сейчас хотел прогуляться и обдумать ваше предложение. Всего доброго!
– Всего доброго! Так мы ждем от вас рассказа!
Машина уехала, а Виктор не спеша двинулся в сторону Мценской, обдумывая ситуацию. Прежде всего его удивило то, что при том же промышленном подъеме отношения в науке изменились на сто восемьдесят градусов. Если в реальности-2 его понимали буквально с полуслова и хватались за идеи, то в реальности-3 все с порога отвергалось. Плюс предупреждение Бурмина, что изобретатель не должен быть русским. Плюс слова императора в газете в защиту новаторов.
Получается, что здесь в обществе какая-то нетерпимость к отечественным ученым и конструкторам, именно к отечественным. Правда, в этом случае слова Бурмина противоречат словам императора. Но это тоже понятно: во многих реальностях император говорит одно, а делается совсем другое. И тут то же самое: император говорит «как надо», а Бурмин с его газетой под вкусы и предрассудки обывателя подстраивается. Потому и институт только технологический. Без технологов заводы вообще работать не смогут, а что касается конструкции, то люди, не разбирающиеся в технике, наивно думают, что ее можно за бугром купить, и поди их убеди, что это глупость.
Было бы проще всего списать эту нетерпимость на политику фашистов и считать, что они сознательно гнобят техническую интеллигенцию. Однако император, наоборот, призывал к новаторству. Кому же верить?
«Может, это инофирмы-разработчики здесь недоверие к отечественным кадрам культивируют, чтобы заказы получать? А император либо знает и бездействует, говоря правильные слова, либо пытается бороться с последствиями, а не корнями явления…»
– Виктор Сергеевич! Виктор Сергеевич!
Издали ему махала руками Катя – видимо, заметила его, когда он шел по Губернской площади.
– Виктор Сергеевич, я у хозяина отпросилась, надо в полицию зайти, вид на жительство взять. Я уже обо всем договорилась. С видом на жительство оно лучше будет. Это тут рядом, на Елецкой.
– На Преображенской?
– Нет, на Елецкой. От Базарной до Губернской Елецкая переименована в Преображенскую, а дальше идет опять Елецкая, до Литейной.
«Короче: на Комсомольской, за 3-го Интернационала. Запутаешься тут со старым и новым историческим прошлым».
Глава 10
Идейный отец кибертеррора
Идя по улице с Катей, Виктор напряженно думал, о чем же должен быть рассказ для штабс-ротмистра. С одной стороны, явно не хотелось бы вооружать спецслужбы здешнего режима новыми идеями, не выяснив получше, что этот режим собой представляет. Напишешь об электронных жучках, остронаправленных микрофонах для подслушивания, видеокамерах в офисах и магазинах, снятии информации по вибрациям стекла – неизвестно, как это еще и против кого используют. Аналогично было неясно, чем в этой реальности обернутся рассказы о бесшумном оружии, аквалангистах-диверсантах, радиоминах и пластичной взрывчатке. С другой стороны, надо было поддерживать легенду писателя-фантаста: он же инженер-механик. И тут Виктора осенило.
«Напишу-ка я фантастику дальнего прицела. О хакерах и кибертеррористах. Счетные машины у них тут в лучшем случае арифмометры, так что лет двадцать это вряд ли будет актуально, а потом… Ну должен же быть потом какой-то прогресс общества, борьба за мир и права человека…»
Правда, в прогрессе после посещения реальности-2 Виктор уже не был совсем уверен… но лучшего ничего все равно придумать не удалось. И пока Катя рассказывала ему о динамике спроса на аудиозаписи (кстати, в числе хитов неизменно держалась ария Ленского в исполнении Лемешева), он потихоньку строил в голове план повествования.
Трехэтажное здание полиции на Елецкой оказалось прямо на том месте, где в нашей реальности уютно приютился двухэтажный особняк райкома, ныне райадминистрации. Однако кирпичный треугольный фронтончик с пилястрами и здесь на фасаде был выведен, так что здания были похожи; хотя больше всего оно напомнило Виктору уменьшенный Дом Стахановцев.
В паспортном отделе Катя быстро протащила Виктора мимо очереди сидящих в один из кабинетов с возгласами: «Нам назначено! Нам назначено!».
– Катерина Михайловна? Заходите, заходите…
Хозяин кабинета был сухощавый мужчина пожилого вида с крупными чертами лица, в круглых очках, с прической ежиком и с седоватыми буденновскими усами. Одет он был в белый мундир с погонами, в коих Виктор не разобрался. На стене прямо за его креслом висел портрет государя императора, а в красном углу висели образа; флаг же держать в кабинетах высших чинов, очевидно, здесь не было принято. И вообще откуда пошел этот обычай с флагом? Из США? Немцы тоже вроде флагов в кабинетах не держали, они портреты и бюсты держали…
– С чем пожаловали? А, господин Еремин? Читал, в сегодняшнем. Тронуло, знаете, весьма. И вот что скажу: непременно пишите еще!
«Асилил. Цепляет. Аффтар, пеши истчо», – машинально перевел Виктор.
– Георгий Владиславович! Тут вот писатель имел несчастье паспорт потерять, нельзя ли местный вид на жительство выправить? А то он как раз у меня комнату снял – ну, чтобы все по форме было.
– У тебя? Ну Катерина, сразу, понимаешь, как в город знаменитость – так к тебе на постой. Конечно, выправим. Вы у нас, – обратился он теперь к Виктору, – теперь вроде как местная достопримечательность. У нас тут теперь как заведется писатель какой или музыкант – сразу в столицу! Простору у нас им, видите ли, мало. Паустовский, певец природы, или этот Ильенков, что навроде Феодора Драйзера, про промышленных дельцов пишет, или вон композитор из Почепского уезда, ну, король русского чарльстона, как его бишь, Катерина?
– Блантер.
– Вот-вот. «Джон Грей, тара-ра, ра-ра…» В Москве, в Москве. А вы к нам. Карточка есть?
– Эта подойдет? – ответил Виктор, обрадованный тем, что в редакции дали фотопробу.
– Давайте. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь.
Несмотря на стоящий на двухтумбовом столе письменный прибор из серого мрамора, полицейский чин воспользовался хромированным вечным пером и заполнил какой-то бланк, наклеил на него фотку стабилином, достал из невысокого коричневого старого сейфа большую круглую печать с орлом и пришлепнул сверху.
– Держите. Это пока вместо паспорта будет… тем более что, я слышал, вы человек степенный и порядку не нарушаете. Катерина, а как там насчет Амброзе-то?
– Да не извольте беспокоиться, Георгий Владиславович! Эмброуза доставят день в день, как и договаривались.
– Это я так: вдруг забыли или что.
– Да что вы! Нечто когда подводили?
У крыльца полиции дежурили черные воронки, по виду переделанные из однотонных «опелей».
– Катя, я у вас просто в долгу, – сказал Виктор, когда они вышли из здания.
– Что вы! Какой долг! Вы так прекрасно мне приемник починили – и еще о долгах.
Виктор не нашел что возразить и решил сменить тему.
– Скажите, а что, Эмброуза так сложно достать?
– Конечно! Он же англичанин, его не продают. Но для отдельных уважаемых людей…
«И здесь блат, однако. Полной международной изоляции нет, так что местная номенклатура, как в брежневские времена, по-тихому пользует то, что во всяких радио-музыках не продается. Этак у Катерины внучка видеокассетами фарцевать будет по трудовой династии. Если, конечно, в стране ничего не поменяется».
– Вот с видеодисками не знаю что делать. Плохо идут.
– А чего там плохо идет? – машинально спросил Виктор, и тут до него дошло.
«Какие видеодиски? В тридцать восьмом – какие у них тут видеодиски?»
– Мы их купили всего штук пятнадцать. Они тридцатистрочные, с мультипликатами. Думали, для детей разбирать будут, а сейчас тридцатистрочное смотрят только из-за новостей. Что делать? А на сто двадцать строк – это появятся, только когда долгоиграющие писать начнут. И немые они, только изображение одно можно смотреть.
«Да это же граммофонные пластинки! При тридцати строках полоса частот видеосигнала укладывается в звуковую…»
– А если их вместе с тридцатистрочными телевизорами продавать? Для настройки при отсутствии передачи? И радиомонтерам для того же? Источник тестового сигнала…
– Ну ты умничка! – воскликнула Катя и сжала его руку. – На улице целовать не буду. Ну я побежала в наш магазин.
«Интересно, сколько здесь стоит портативная пишущая машинка и за какое время окупится?» – думал Виктор, записывая придуманный рассказ. «А киберпреступник пусть будет американец и действует в США. Этого мы на себя брать не будем. Руссо туристо, облико морале[7]… Тем более что, судя по их фильмам, американцы совсем не против…»
На бумагу сорвалась небольшая лиловая клякса: перо и стеклянная непроливайка были освоены пока не полностью. Он чертыхнулся и продолжал.
«И вообще, малость проще надо. «Джон Коннор запустил сканилку портов» – ну кто это поймет? А, вот что, распишу, какими прогами он пароль ломал. Брутфорс там, подбор осмысленных выражений для слабых паролей и прочее. Ну про эксплойты вкратце… да, про методы социального инжиниринга при взломе сетей – обязательно. Оно как-то в идее своей понятно, а аттачи к электронной почте еще когда изобретут, чтобы всякие лохи по троянам кликали, думая, что это груди Бритни Спирс…»
Виктор еще раз пересмотрел исписанные листы. В целом можно понять, а в некоторых деталях… ну, эти читатели любят загадки, так что пусть включают воображение.
Путь до редакции он проделал довольно быстро. По дороге заметил, что уже начал привыкать и к местным фасонам, и к музейным машинам, и к круглым лицам, словно сошедшим с экрана старого кино, и к невысокому росту местного населения. Ну он просто таким вымахал, и что?
А вот конспиративный способ передачи статей… А что, может, под прикрытием этого через Бурмина идет передача донесений осведомителей в жандармерию. Очень удобно. Мало ли кто как подрабатывает, какие новости доставляет. Да и профессия журналиста имеет много общего с профессией агента, и наверняка местные ньюсмейкеры имеют свою мелкую агентуру, тех же мальчишек или знакомых в учреждениях, всякие слухи собирать… Так что связь главного редактора и жандармерии очень даже логична. Так же, как, скажем, связь с жандармерией дворников или местных богемных куртизанок. Кто имеет информацию, тот имеет всех.
Бурмин был на месте.
– Вы просили двести строк для криминальной хроники?
– Беру, – невозмутимо ответил главный редактор. – Вам сообщили, что за гонораром заходить ко мне?
– Информировали.
– Тогда ждите. Вам сообщат. А пока получите в кассе десять рублей за утренние рассказы.
Проходя по коридору, Виктор чуть не столкнулся с Краснокаменной; она спешила из лаборатории с пачкой свежих снимков.
– Добрый день! А я хотел свою фотку у вас попросить.
– Ну конечно! Заходите, вот моя комната.
Танина комната была, кроме съемочной аппаратуры, доверху завалена ящиками со снимками и кассетницами для отснятых пленок.
– Так, посмотрим, посмотрим… Вот ваши, – и она протянула Виктору конверт из черной защитной бумаги, фабричную упаковку для позитивных материалов. Такими конвертами Виктор пользовался и сам, пока повсюду не открыли пункты проявки и печати.
– Нормально вышло?
– Отлично. У вас, Таня, легкая рука. А вы на Арсенале сегодня снимали? – спросил Виктор в надежде заодно увидеть и исторический вид этого завода, старейшего в губернии и основанного еще по приказу Петра.
– Снимала. Все очень торжественно на Арсенале. А на фабрике Вязонова в это время народ массой на улицу выкидывали и лишали средств к существованию. Хозяин локаут объявил.
– Остросюжетный социальный репортаж? А чего же вас не послали? Судя по газетам, вроде сейчас борьба с безработицей.
– Не все так просто. Вязонов – известный фачист и не жалеет денег в партийную кассу. Денег своих рабочих, разумеется. Зато на Арсенале праздник, флаги, духовой оркестр Пожарного общества… Партийный гимн пели: «Смело мы в бой пойдем за Русь Святую…» Помните, предлагали сразу сделать его государственным вместо «Боже, царя храни»?
– Ну так… – неопределенно сказал Виктор, потому что, конечно, не помнил.
– Ладно, сейчас все равно скоро новый вступает в силу, слова с мелодией надо учить. «Россия – священная наша держава…»
– «Россия – любимая наша страна…» – машинально продолжил Виктор, обалдевший от знакомой строки.
– А у вас лучше, чем у меня, получается. Тренируетесь? Впрочем, слова легко запоминаются. Знаете, кто их написал? Сережа Михалков, молодой детский поэт. Тот, что «Дядя Степа-городовой». Потому и заучить легко.
«Ну вот, а ты уж тут чуть рот не раскрыл. Может, Михалков эту строку еще в тридцать восьмом придумал да в стол положил. Хотя у нас конкурс на новый Гимн СССР был в сорок третьем… А Дядя Степа – городовой? Однако…»
– У него еще был один вариант на конкурсе. «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь…» Но не взяли. Решили, что слишком узко сосредоточено на недавних событиях, а надо брать шире, с исторической перспективой. Вообще, Михалков вырос как на дрожжах. Представляете, поговаривают, что за слова нового гимна ему хотят дать Святого Андрея Первозванного! Но это пока слухи.
– Да, Таня, а вы не подскажете, куда в Бежице можно пойти, особенно вечером?
– Да у нас сейчас много куда есть пойти. В кафе посидеть, в парке, на Десну, на лодках покататься или, скажем, пойти в «Иллюзион», это кинотеатр у нас…
– А что сейчас в «Иллюзионе»?
– Там две картины: «Последний из могикан», наша, и немецкая комедия «Одна из майских ночей». Немецкая для детей старше шестнадцати, там Марика Рекк голая в озере купается.
– Интригующе. Вы смотрели?
– Еще нет. Я вообще кино люблю, но одной идти не хочется, с подругами надоело…
– Если я приглашу, никто ревновать не будет?
– Не волнуйтесь. Я сейчас совершенно свободна. И взрослая… настолько взрослая, что отказываю в таких приглашениях восемнадцати – двадцатилетним юношам, а тем, кто постарше, уже есть кого приглашать. Се ля ви.
– Вот и отлично. Музыкальная комедия подойдет?
– Конечно. Идем на девять. Как раз успею разобраться с делами. «Иллюзион» у нас на Парковой стоит, отсюда мимо собора по площади наискось в сторону Бежицкой. Кстати, рядом на углу Парковой и Губонинской американская кухня, там на первом этаже можно дешево и вкусно пообедать…
«Напишу-ка я фантастику дальнего прицела. О хакерах и кибертеррористах. Счетные машины у них тут в лучшем случае арифмометры, так что лет двадцать это вряд ли будет актуально, а потом… Ну должен же быть потом какой-то прогресс общества, борьба за мир и права человека…»
Правда, в прогрессе после посещения реальности-2 Виктор уже не был совсем уверен… но лучшего ничего все равно придумать не удалось. И пока Катя рассказывала ему о динамике спроса на аудиозаписи (кстати, в числе хитов неизменно держалась ария Ленского в исполнении Лемешева), он потихоньку строил в голове план повествования.
Трехэтажное здание полиции на Елецкой оказалось прямо на том месте, где в нашей реальности уютно приютился двухэтажный особняк райкома, ныне райадминистрации. Однако кирпичный треугольный фронтончик с пилястрами и здесь на фасаде был выведен, так что здания были похожи; хотя больше всего оно напомнило Виктору уменьшенный Дом Стахановцев.
В паспортном отделе Катя быстро протащила Виктора мимо очереди сидящих в один из кабинетов с возгласами: «Нам назначено! Нам назначено!».
– Катерина Михайловна? Заходите, заходите…
Хозяин кабинета был сухощавый мужчина пожилого вида с крупными чертами лица, в круглых очках, с прической ежиком и с седоватыми буденновскими усами. Одет он был в белый мундир с погонами, в коих Виктор не разобрался. На стене прямо за его креслом висел портрет государя императора, а в красном углу висели образа; флаг же держать в кабинетах высших чинов, очевидно, здесь не было принято. И вообще откуда пошел этот обычай с флагом? Из США? Немцы тоже вроде флагов в кабинетах не держали, они портреты и бюсты держали…
– С чем пожаловали? А, господин Еремин? Читал, в сегодняшнем. Тронуло, знаете, весьма. И вот что скажу: непременно пишите еще!
«Асилил. Цепляет. Аффтар, пеши истчо», – машинально перевел Виктор.
– Георгий Владиславович! Тут вот писатель имел несчастье паспорт потерять, нельзя ли местный вид на жительство выправить? А то он как раз у меня комнату снял – ну, чтобы все по форме было.
– У тебя? Ну Катерина, сразу, понимаешь, как в город знаменитость – так к тебе на постой. Конечно, выправим. Вы у нас, – обратился он теперь к Виктору, – теперь вроде как местная достопримечательность. У нас тут теперь как заведется писатель какой или музыкант – сразу в столицу! Простору у нас им, видите ли, мало. Паустовский, певец природы, или этот Ильенков, что навроде Феодора Драйзера, про промышленных дельцов пишет, или вон композитор из Почепского уезда, ну, король русского чарльстона, как его бишь, Катерина?
– Блантер.
– Вот-вот. «Джон Грей, тара-ра, ра-ра…» В Москве, в Москве. А вы к нам. Карточка есть?
– Эта подойдет? – ответил Виктор, обрадованный тем, что в редакции дали фотопробу.
– Давайте. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь.
Несмотря на стоящий на двухтумбовом столе письменный прибор из серого мрамора, полицейский чин воспользовался хромированным вечным пером и заполнил какой-то бланк, наклеил на него фотку стабилином, достал из невысокого коричневого старого сейфа большую круглую печать с орлом и пришлепнул сверху.
– Держите. Это пока вместо паспорта будет… тем более что, я слышал, вы человек степенный и порядку не нарушаете. Катерина, а как там насчет Амброзе-то?
– Да не извольте беспокоиться, Георгий Владиславович! Эмброуза доставят день в день, как и договаривались.
– Это я так: вдруг забыли или что.
– Да что вы! Нечто когда подводили?
У крыльца полиции дежурили черные воронки, по виду переделанные из однотонных «опелей».
– Катя, я у вас просто в долгу, – сказал Виктор, когда они вышли из здания.
– Что вы! Какой долг! Вы так прекрасно мне приемник починили – и еще о долгах.
Виктор не нашел что возразить и решил сменить тему.
– Скажите, а что, Эмброуза так сложно достать?
– Конечно! Он же англичанин, его не продают. Но для отдельных уважаемых людей…
«И здесь блат, однако. Полной международной изоляции нет, так что местная номенклатура, как в брежневские времена, по-тихому пользует то, что во всяких радио-музыках не продается. Этак у Катерины внучка видеокассетами фарцевать будет по трудовой династии. Если, конечно, в стране ничего не поменяется».
– Вот с видеодисками не знаю что делать. Плохо идут.
– А чего там плохо идет? – машинально спросил Виктор, и тут до него дошло.
«Какие видеодиски? В тридцать восьмом – какие у них тут видеодиски?»
– Мы их купили всего штук пятнадцать. Они тридцатистрочные, с мультипликатами. Думали, для детей разбирать будут, а сейчас тридцатистрочное смотрят только из-за новостей. Что делать? А на сто двадцать строк – это появятся, только когда долгоиграющие писать начнут. И немые они, только изображение одно можно смотреть.
«Да это же граммофонные пластинки! При тридцати строках полоса частот видеосигнала укладывается в звуковую…»
– А если их вместе с тридцатистрочными телевизорами продавать? Для настройки при отсутствии передачи? И радиомонтерам для того же? Источник тестового сигнала…
– Ну ты умничка! – воскликнула Катя и сжала его руку. – На улице целовать не буду. Ну я побежала в наш магазин.
«Интересно, сколько здесь стоит портативная пишущая машинка и за какое время окупится?» – думал Виктор, записывая придуманный рассказ. «А киберпреступник пусть будет американец и действует в США. Этого мы на себя брать не будем. Руссо туристо, облико морале[7]… Тем более что, судя по их фильмам, американцы совсем не против…»
На бумагу сорвалась небольшая лиловая клякса: перо и стеклянная непроливайка были освоены пока не полностью. Он чертыхнулся и продолжал.
«И вообще, малость проще надо. «Джон Коннор запустил сканилку портов» – ну кто это поймет? А, вот что, распишу, какими прогами он пароль ломал. Брутфорс там, подбор осмысленных выражений для слабых паролей и прочее. Ну про эксплойты вкратце… да, про методы социального инжиниринга при взломе сетей – обязательно. Оно как-то в идее своей понятно, а аттачи к электронной почте еще когда изобретут, чтобы всякие лохи по троянам кликали, думая, что это груди Бритни Спирс…»
Виктор еще раз пересмотрел исписанные листы. В целом можно понять, а в некоторых деталях… ну, эти читатели любят загадки, так что пусть включают воображение.
Путь до редакции он проделал довольно быстро. По дороге заметил, что уже начал привыкать и к местным фасонам, и к музейным машинам, и к круглым лицам, словно сошедшим с экрана старого кино, и к невысокому росту местного населения. Ну он просто таким вымахал, и что?
А вот конспиративный способ передачи статей… А что, может, под прикрытием этого через Бурмина идет передача донесений осведомителей в жандармерию. Очень удобно. Мало ли кто как подрабатывает, какие новости доставляет. Да и профессия журналиста имеет много общего с профессией агента, и наверняка местные ньюсмейкеры имеют свою мелкую агентуру, тех же мальчишек или знакомых в учреждениях, всякие слухи собирать… Так что связь главного редактора и жандармерии очень даже логична. Так же, как, скажем, связь с жандармерией дворников или местных богемных куртизанок. Кто имеет информацию, тот имеет всех.
Бурмин был на месте.
– Вы просили двести строк для криминальной хроники?
– Беру, – невозмутимо ответил главный редактор. – Вам сообщили, что за гонораром заходить ко мне?
– Информировали.
– Тогда ждите. Вам сообщат. А пока получите в кассе десять рублей за утренние рассказы.
Проходя по коридору, Виктор чуть не столкнулся с Краснокаменной; она спешила из лаборатории с пачкой свежих снимков.
– Добрый день! А я хотел свою фотку у вас попросить.
– Ну конечно! Заходите, вот моя комната.
Танина комната была, кроме съемочной аппаратуры, доверху завалена ящиками со снимками и кассетницами для отснятых пленок.
– Так, посмотрим, посмотрим… Вот ваши, – и она протянула Виктору конверт из черной защитной бумаги, фабричную упаковку для позитивных материалов. Такими конвертами Виктор пользовался и сам, пока повсюду не открыли пункты проявки и печати.
– Нормально вышло?
– Отлично. У вас, Таня, легкая рука. А вы на Арсенале сегодня снимали? – спросил Виктор в надежде заодно увидеть и исторический вид этого завода, старейшего в губернии и основанного еще по приказу Петра.
– Снимала. Все очень торжественно на Арсенале. А на фабрике Вязонова в это время народ массой на улицу выкидывали и лишали средств к существованию. Хозяин локаут объявил.
– Остросюжетный социальный репортаж? А чего же вас не послали? Судя по газетам, вроде сейчас борьба с безработицей.
– Не все так просто. Вязонов – известный фачист и не жалеет денег в партийную кассу. Денег своих рабочих, разумеется. Зато на Арсенале праздник, флаги, духовой оркестр Пожарного общества… Партийный гимн пели: «Смело мы в бой пойдем за Русь Святую…» Помните, предлагали сразу сделать его государственным вместо «Боже, царя храни»?
– Ну так… – неопределенно сказал Виктор, потому что, конечно, не помнил.
– Ладно, сейчас все равно скоро новый вступает в силу, слова с мелодией надо учить. «Россия – священная наша держава…»
– «Россия – любимая наша страна…» – машинально продолжил Виктор, обалдевший от знакомой строки.
– А у вас лучше, чем у меня, получается. Тренируетесь? Впрочем, слова легко запоминаются. Знаете, кто их написал? Сережа Михалков, молодой детский поэт. Тот, что «Дядя Степа-городовой». Потому и заучить легко.
«Ну вот, а ты уж тут чуть рот не раскрыл. Может, Михалков эту строку еще в тридцать восьмом придумал да в стол положил. Хотя у нас конкурс на новый Гимн СССР был в сорок третьем… А Дядя Степа – городовой? Однако…»
– У него еще был один вариант на конкурсе. «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь…» Но не взяли. Решили, что слишком узко сосредоточено на недавних событиях, а надо брать шире, с исторической перспективой. Вообще, Михалков вырос как на дрожжах. Представляете, поговаривают, что за слова нового гимна ему хотят дать Святого Андрея Первозванного! Но это пока слухи.
– Да, Таня, а вы не подскажете, куда в Бежице можно пойти, особенно вечером?
– Да у нас сейчас много куда есть пойти. В кафе посидеть, в парке, на Десну, на лодках покататься или, скажем, пойти в «Иллюзион», это кинотеатр у нас…
– А что сейчас в «Иллюзионе»?
– Там две картины: «Последний из могикан», наша, и немецкая комедия «Одна из майских ночей». Немецкая для детей старше шестнадцати, там Марика Рекк голая в озере купается.
– Интригующе. Вы смотрели?
– Еще нет. Я вообще кино люблю, но одной идти не хочется, с подругами надоело…
– Если я приглашу, никто ревновать не будет?
– Не волнуйтесь. Я сейчас совершенно свободна. И взрослая… настолько взрослая, что отказываю в таких приглашениях восемнадцати – двадцатилетним юношам, а тем, кто постарше, уже есть кого приглашать. Се ля ви.
– Вот и отлично. Музыкальная комедия подойдет?
– Конечно. Идем на девять. Как раз успею разобраться с делами. «Иллюзион» у нас на Парковой стоит, отсюда мимо собора по площади наискось в сторону Бежицкой. Кстати, рядом на углу Парковой и Губонинской американская кухня, там на первом этаже можно дешево и вкусно пообедать…
Глава 11
«Гремя огнем, сверкая блеском стали…»[8]
Парковой оказалась нынешняя улица Майской Стачки. «Иллюзион» стоял практически на месте «Победы» (удобное место, однако!) и тоже был двухзальным. Вот только залы располагались не в стороны от входа, а компактно, рядом, как в «Родине», и по одну сторону от кинотеатра при входе в парк была детская площадка, а по другую – спортивная, с деревянными гимнастическими снарядами. Вестибюль кинотеатра с лентой окон с небольшими стеклами, переплетенными сеткой рам, на втором этаже и колоннада на первом выступали дугой в сторону улицы. Окошки касс были на улице; солнце припекало, так что, пока очередь дошла до Виктора, он начал искать глазами если не продавщицу газировки или кваса, то хотя бы обычную водяную колонку. Колонки не наблюдалось, однако в парке через дорогу, у входа, Виктор приметил деревянный бело-голубой павильон с решетчатыми стенками, похожий на беседки в детском саду; на павильоне висела большая вывеска: «Кафе «У Иллюзиона». И чуть пониже поменьше: «Хуторское холодное пиво Ковригина практически даром».
Неудивительно, что, отстояв очередь и взяв на девять два места на заднем ряду (тут же вспомнилась реклама с дебильным кассиром: «Бугога! Места для поцелуев!»), Виктор завернул в решетчатый павильон. Пиво Ковригина продавалось по пятаку за пинту (в кафе почему-то разливали в кружки английской емкости – в пинту и полпинты), что Виктор счел даже по советским меркам недорогим. Пиво подавали официантки; Виктор сел за столик в углу, продуваемый ветерком, и заказал девушке пинту пива и воблы. На закусь были еще раки, но его взяли сомнения, не испортится ли сей деликатный продукт ввиду жары и вероятного отсутствия здесь холодильника.
Живого звука в кафе не было, но музыка наличествовала в виде автоматического электропатефона с пачкой пластинок, которые проигрывались одна за другой; по завершении к машине подходила одна из девушек-официанток, которая перезаряжала автомат с таким серьезным видом, будто собиралась перекомпилировать ядро Линукс Мандрива. Салфетки сияли чистотой, и с потолка свисали желтые липкие ленты от мух. Кондиционеров, понятное дело, не было и в помине, зато высаженный вокруг павильона жасмин начисто отбивал запах пива. Пьяных не замечалось (видимо, на случай оных имелась в наличии пара дюжих грузчиков в халатах, смолящих от скуки махру у открытой задней двери), публика вообще была приличной, хоть и разношерстной, – от нарядных дам в дорогих шляпках и их щегольских кавалеров до парней в скромных парусиновых брюках и девиц, лузгающих семечки в расставленные на столах пепельницы. В общем, жизнь в здешнем тридцать восьмом виделась довольно веселой и беспечной, особенно под кружечку пива с воблой.
– Можно за ваш столик?
Перед Виктором стоял молодой офицер со щегольскими усиками, судя по погонам – поручик, на нарукавной нашивке которого был изображен танк, а на груди красовался орден в виде пурпурной восьмиконечной звезды, чем-то напомнивший орден Красной Звезды.
– Конечно, пожалуйста! Героям России – всегда рады!
– Ну героям – это пока громко сказано… А вы – тот самый писатель Виктор Еремин?
– Ну писатель – это пока тоже громко сказано.
– Да не прибедняйтесь, хорошо пишете! Машенька, два пива и воблы! Я лейтенант Карченов, Семен Геннадьевич. Пурпурный Крест – это нам еще за бросок на Киев дали.
Виктор чуть не поперхнулся пивом. Какой еще бросок на Киев?
– Вы… вы участник того самого легендарного броска?
– Насчет легендарного – это, в общем, тоже… Вы, верно, фильму «Меч и крест» смотрели? Ну где там такие съемки адских боев с войсками гетмана, а потом наши танкисты сбрасывают гусеницы с машин «кристи» и на колесах сквозь огонь противотанковых пушек прорываются по шоссе прямо до Киева? Так это режиссер Железоглыбов напутал. На самом деле, когда пришел приказ перейти границу Украины, мы даже не надевали гусениц: лень было.
Неудивительно, что, отстояв очередь и взяв на девять два места на заднем ряду (тут же вспомнилась реклама с дебильным кассиром: «Бугога! Места для поцелуев!»), Виктор завернул в решетчатый павильон. Пиво Ковригина продавалось по пятаку за пинту (в кафе почему-то разливали в кружки английской емкости – в пинту и полпинты), что Виктор счел даже по советским меркам недорогим. Пиво подавали официантки; Виктор сел за столик в углу, продуваемый ветерком, и заказал девушке пинту пива и воблы. На закусь были еще раки, но его взяли сомнения, не испортится ли сей деликатный продукт ввиду жары и вероятного отсутствия здесь холодильника.
Живого звука в кафе не было, но музыка наличествовала в виде автоматического электропатефона с пачкой пластинок, которые проигрывались одна за другой; по завершении к машине подходила одна из девушек-официанток, которая перезаряжала автомат с таким серьезным видом, будто собиралась перекомпилировать ядро Линукс Мандрива. Салфетки сияли чистотой, и с потолка свисали желтые липкие ленты от мух. Кондиционеров, понятное дело, не было и в помине, зато высаженный вокруг павильона жасмин начисто отбивал запах пива. Пьяных не замечалось (видимо, на случай оных имелась в наличии пара дюжих грузчиков в халатах, смолящих от скуки махру у открытой задней двери), публика вообще была приличной, хоть и разношерстной, – от нарядных дам в дорогих шляпках и их щегольских кавалеров до парней в скромных парусиновых брюках и девиц, лузгающих семечки в расставленные на столах пепельницы. В общем, жизнь в здешнем тридцать восьмом виделась довольно веселой и беспечной, особенно под кружечку пива с воблой.
– Можно за ваш столик?
Перед Виктором стоял молодой офицер со щегольскими усиками, судя по погонам – поручик, на нарукавной нашивке которого был изображен танк, а на груди красовался орден в виде пурпурной восьмиконечной звезды, чем-то напомнивший орден Красной Звезды.
– Конечно, пожалуйста! Героям России – всегда рады!
– Ну героям – это пока громко сказано… А вы – тот самый писатель Виктор Еремин?
– Ну писатель – это пока тоже громко сказано.
– Да не прибедняйтесь, хорошо пишете! Машенька, два пива и воблы! Я лейтенант Карченов, Семен Геннадьевич. Пурпурный Крест – это нам еще за бросок на Киев дали.
Виктор чуть не поперхнулся пивом. Какой еще бросок на Киев?
– Вы… вы участник того самого легендарного броска?
– Насчет легендарного – это, в общем, тоже… Вы, верно, фильму «Меч и крест» смотрели? Ну где там такие съемки адских боев с войсками гетмана, а потом наши танкисты сбрасывают гусеницы с машин «кристи» и на колесах сквозь огонь противотанковых пушек прорываются по шоссе прямо до Киева? Так это режиссер Железоглыбов напутал. На самом деле, когда пришел приказ перейти границу Украины, мы даже не надевали гусениц: лень было.