Страница:
Ментило перевел дух.
– Будем, – твердо отрезал он.
Ярослав Найменов. Казахстан
Разные люди. Российская Федерация
Ярослав Найменов. Казахстан
– Будем, – твердо отрезал он.
Ярослав Найменов. Казахстан
Очнулся я дома. Хотя по всем законам, как общества, так и морали, уже несколько часов мое бренное тело должно было бы лежать в больнице, опекаемое штатом белых халатов. Однако даже если бы я этого и желал – подобное желание было бы неисполнимым. Больница, как, впрочем, и весь ее персонал, переехала. На ПМЖ. В место, именуемое «верхней тундрой», «страной вечной охоты». Атеисты, к примеру, в него вообще не верят. Мама, сидевшая со мной рядом с видом «в гроб краше кладут», сказала, что на больницу сбросили бомбу. Бомбу…
Как бы то ни было, остался мой городок без больницы.
Отделению «Скорой помощи» повезло чуть побольше – ничего тревожного оттуда не поступало. Да и не поступит уже. Все врачи, которые остались работать, сплошь по вызывам, напряженность такова, что есть риск заночевать у сердобольного больного. Те же, кому оказалась дорога жизнь, ушли домой, за что их нельзя винить.
Знаете, это очень просто. Винить человека, винить добытчика за то, что он такой плохой или трусливый. Как там у Шолохова в одном из рассказов: «Стыдно мне, тятя, с вами за одним столом есть». Не знаю, когда я читал это, мне до жути хотелось вмазать этой дочке по лбу. Когда за человеком стоит его семья, добыча пропитания для этой самой семьи, обеспечивание ее жизни, и прежде всего собственной безопасности, дабы семья могла жить, является уже не просто приоритетной задачей. Это является обязанностью. Семья без главы слабая, семья без главы в форс-мажорных обстоятельствах скорее всего погибнет или распадется. Закон жизни.
Я очнулся. По правде говоря, сказав «очнулся», я очень сильно преувеличил факты, ибо пришел в себя только формально. Осознать, что я – это собственно я, мой мозг смог минут через десять. Осознать, что я жив, я смог и того позже. Отрезвило меня только отсутствие арфы в руках, ну или котла вокруг меня. Осознав свою жизнеспособность, добрых полтора часа я пытался разлепить правое веко. Получалось плоховато, созревало такое впечатление, будто какой-то добрый дядя забетонировал мне все лицо. Однако правое веко я таки разлепил. Потом потратил полчаса на левое. После этой воистину титанической работы мне захотелось поспать… А побывали бы вы на моем месте! Во всяком случае, встать с кровати я смог не скоро.
Я снова пришел в себя.
Мамы рядом не было.
– Ма-ам… – Мой голос дошел до меня с большим опозданием, голова как будто была заполнена самыми что ни на есть обычными соплями. Мне было плохо. – Ма-а-ам!
– Ярик! Очнулся! – Из кухни мгновенно подошла мама. – Ты почему с кровати встал?! А ну….
Я, насколько мог, быстро прервал ее.
– Да хватит… бомбил кто?
– Я не знаю, Ярик… – растерянно произнесла она, сев на стул.
М-да. Задачка.
Пульс участился и буквально рвал виски на части, голова раздувалась. Глаза отказывались как фокусироваться, так и нормально работать вообще. Уши будто забило ватой. В конце концов закончились эти чудные метаморфозы тем, что, радостно запищав и для порядка повертевшись юлой, этот мир нагло лопнул, оставив меня в непроглядной тьме. Я снова потерял сознание.
Опустим то, что я видел во сне (ибо не видел ничего), и перейдем к тому моменту, когда я, обуреваемый жаждой любознательности (и этой чертовой головной болью!), собирался прогуляться по двору. Жутко хотелось пробежаться по городу, но пока мне было это запрещено. Выпив три таблетки, выданные мамой, я вышел наружу.
Во дворе все было совершенно спокойно и обычно, не считая, конечно, воронки недалеко от окна в компьютерную комнату. Ноги повели меня за ворота… Выйдя со двора, я тут же пожалел, что сделал это.
Начну издалека: были ли вы когда-нибудь на рынке? В мясной его части, где продавцы рубят мясо прямо на открытом солнце. Мухи, не слишком аппетитный вид… но самое главное, что особо запоминается, – это, знаете ли, запах. Он разный, как я уже говорил. В закрытой мясницкой он тяжелый и противный. Чувствуется, что это именно мясо, даже слегка отвращает. Снаружи все по-другому.
Этот сладковато-горький, местами даже слегка оригинально-приятный запах теперь был полновластным хозяином улицы. Может, только моей, а может, и нет. Абсолютно всех. С единственным отличием – мясо, валявшееся под открытым солнцем, было человеческим.
Продолжим: а видели ли вы когда-нибудь мертвецов? Настоящих, не киношных и уж тем более не из компьютерных игр. Не видели? Завидую.
Хотя мне еще повезло. Было заметно, что кто-то пытался убирать тела из моего переулка. Их осталось всего два. На земле явно были видны следы того, что их тащили… куда-то. Во всяком случае, след вел к мусорной куче. Я кинул туда взгляд и увидел несколько свежих земляных бугров, на каждом из которых стояла вкопанная палочка с яркой тряпкой. Более того, прямо под каждой из палочек лежал придавленный хорошим куском кирпича пакет. Подойдя и раскрыв один из них, я увидел в нем несколько перепачканных кровью книжечек.
Превозмогая тошноту, раскрыл одну из них. Трудовая книжка. Видимо, не утруждая себя звонками в милицию или еще куда, неизвестный благодетель попросту достал документы у мертвых людей и положил их на могилки. Умно. Весьма и весьма.
Так или иначе, мне предстояло докончить работу моего предшественника. Я пошел во двор за лопатой. Хотя сначала стоило зайти домой.
– Мам, там у нас пара трупов на улице, может, вызвать кого?
Она была на кухне, что-то старательно нарезая в глубокую тарелку.
– Приезжали, пока ты еще был без сознания. Вроде бы из акимата, рабочие. Сказали, что будут закапывать, но потом их срочно вызвали в другое место и они уехали.
– Надо докончить. Вонять будет.
Мама обернулась и очень пронзительно посмотрела на меня.
– Я не хочу, чтобы ты это делал.
– Я тоже не хочу. Но выбора нет.
Опять пронзительный взгляд и молчание.
– Надень то, что мы отложили на выброс. А еще перчатки и старую обувь. Когда закончишь, мы это сожжем.
Так я и поступил.
Противнее всего было обыскивать. Создавалось ощущение… да, плохое было ощущение. Будто ты руку не во внутренний карман, а в разрезанный живот суешь. Хорошо, что достаточно сильного запаха не было, иначе меня бы, пожалуй, вырвало. А-т-м-о-с-ф-е-р-а, мать ее так.
Хотя заворачивать мертвых в брезент (ну не закапывать же их просто так?) далось уже полегче – наверное, привык. Единственной оставшейся трудностью было выкопать могилки. Дело действительно трудное, в земле попадалось все – начиная со ржавого железа и кончая другим мусором. Пару раз пришлось делать передышки. Когда я все закончил, лило с меня водопадом. Снова стучало в висках, болела голова.
Я подхожу к воротам и сажусь на землю, опираясь спиной о забор. Можно даже сказать, что думаю о вечном. Меня клонит в сон, я смог бы уснуть…
Но тут из-за поворота вышел почтальон. Вернее, почтальонша.
– Эй, парень! – еще издалека окликнула меня она.
Открыв глаза и со вкусом зевнув, я подымаюсь на ноги. Пышущая здоровьем пухлая женщина лет сорока подходит ко мне.
– Это улица Свердлова, дом 36?
– Ну да.
– Найменова Наталья Петровна тут проживает?
– Тут. А что? Вы давайте, я передам.
– Нельзя, тут из «Скорой», лично в руки. – Почтальонша помахала письмом с синей печатью.
Меня снова будто обухом по голове – ведь все медики военнообязанные!
– Ее нет, – соврал я. – Зайдите позже. А что за бомбежка? Кто бомбил?
– Непонятно, парень! Бомбежка бомбежкой, а я вот повестки разношу, приказ о всеобщей мобилизации объявили!
Мое лицо само собой расплылось в ухмылке, когда я увидел испуганные глаза соседа, слушавшего все это из окна. Ему было 30 лет. По закону он тоже военнообязанный.
– А тебе самому-то сколько лет, парень?
– Шестнадцать, – тут я не соврал. При всем моем росте и комплекции хоть и выглядел я, как мне говорили, на восемнадцать, но на самом деле я на два года младше. – Две недели назад ходил на удостоверение заявку делать.
– Ой ли?.. Хотя мне-то что… заболталась я с тобой…. – Подойдя к соседским воротам, она кинула в жестяной почтовый ящик повестку и пошла дальше.
Весь настрой для работы пропал – наскоро засыпав кровь землей, я закинул лопату во двор и зашел домой.
Мама что-то варила. По телевизору шли новости, что характерно – был включен казахский канал. Как я узнал, спутниковое телевидение перестало работать. Как, впрочем, и кабельное.
По всем каналам шла прямая трансляция обращения президента к народу:
– Вчера вечером, в двадцать два часа сорок семь минут казахстанского времени, по нескольким городам Казахстана были совершены точечные бомбардировки. Межконтинентальные бомбардировщики подвергли бомбежке Астану, Алматы, Костанай, Караганду, Жезказган и области. Сегодня благодаря исследованиям стало известно, что это были самолеты системы «Боинг Б-52», модификации, неизвестной нам. Эта и другая информация, которая разглашена быть не может, дает основание полагать, что бомбардировку совершили ВВС США. Кроме того, сегодня в тринадцать часов пятьдесят минут казахстанского времени возле границ Казахстана, со стороны Каспийского моря, с кораблей была совершена высадка войск США. Казахстану со стороны Белого дома был предъявлен ультиматум о безоговорочной капитуляции в течение двух дней. По истечении этого времени по отношению к Казахстану будут применены не только точечные, но и ковровые бомбардировки. Причина нападения выведена не была. – Преклонных лет казах с круглым, как лепешка, лицом переменил листок с речью, глотнул из стоящего рядом стакана воды и продолжил: – Капитуляция принята не будет. Казахстанский народ не сдастся. Сегодня в ноль-ноль часов ноль-ноль минут по казахстанскому времени, сразу после объявления нам ультиматума, был объявлен приказ «О всеобщей мобилизации» лиц, возрастом начиная с восемнадцати и кончая сорока пятью годами. Мы дадим отпор вероломным захватчикам!
После чего экран моргнул, на него вывелось изображение гордо развевающегося флага Казахстана, и зазвучал гимн.
Я погрузился в раздумья.
В обыкновенные мальчишеские наивные раздумья по поводу того, что происходит в мире. Глядя на них с высоты хотя бы половины уже приобретенного опыта, хочется улыбнуться. Ведь улыбаемся же мы своим детским мечтам, в которых мы сворачиваем горы и побеждаем армии одним движением пальца? Вот то-то и оно.
Итак, я погрузился в раздумья.
Иллюзий насчет этой войны… хотя даже не войны, а конфликта, у меня не было. При всем моем уважении к казахстанской армии, конкурировать с войсками США она не сможет. Хотя бы из-за того, что последние 18 лет, начиная с 1991 года, нам слишком долго вбивали в голову, что американцы непобедимы… Из-за того, что у них больше техники и возможностей.
Вот, правда, зачем им Казахстан? Нет, можно понять, страна у нас богатая, вся таблица Менделеева в земле захоронена, однако… Меня осенило.
– Мама! А из России никаких трансляций не было?
– Да нет… – отозвалась она с кухни. – Точно. Ничего. С самого утра одни помехи по спутниковому… Будешь борщ?
– Конечно!
Несколько минут спустя, сидя за столом и похлебывая наваристый борщец, я обдумывал мысль, что пришла мне в голову. Ведь вполне может быть, что Казахстан – это промежуточная цель, а реальная цель скорее всего Россия.
Наскоро поев и обтерев тарелку куском хлеба, я обратился к пившей чай маме:
– Мам, я пойду прогуляюсь.
– Ярик, ты с ума сошел?! Ты хоть знаешь, ЧТО творится?! Говорят, уже нескольких таких вот гуляк похитили, и все, с концами! Да и мало ли что может случиться?!!
– Мама… – Я поморщил нос. – Что за чушь? Мало ли что говорят?
– Мне все равно, что говорят! Я не хочу, чтобы ты в такое время куда-то уходил!!
Я вздохнул и подошел к маме.
– Ну мам… – сажусь рядом с ней. – Ты пойми, нельзя сейчас сидеть сиднем. Надо узнать, что происходит в городе. Вдруг что важное, а мы тут? Вдруг… – Я задумался. – Да вдруг хотя бы людей эвакуируют куда-нибудь, а мы тут застрянем?!
Тон мой был достаточно горяч, и говорил я убедительно. Конечно, сразу мама не согласилась меня отпустить, однако потом я сумел переубедить ее.
Оделся я в довольно среднюю, разношенную одежду. Мало ли чего – получить по башке и очнуться в подворотне голым мне не хотелось. Но, решив перестраховаться, в рукав широкой мастерки я поместил обрезок пластиковой трубы. Легкий и, самое главное, бьет похлеще арматуры. Нелетально. И куда идем мы с Пятачком? А идем мы с ним на главную площадь, в центр города. Там всегда много кто ходит. Авось что-то и узнаю.
По дороге на площадь я решил пройтись до почты, ибо жил я с ней почти рядом. Дело в том, что сразу под ней находился вход в бомбоубежище, построенное еще в советские времена. Интересно, есть ли там кто? Хотя вряд ли… ибо по крайней мере два дня назад вход в это бомбоубежище был засран настолько, что туда не шли даже бомжи.
Однако сейчас ситуация изменилась – подойдя к спуску ко входу, я увидел небольшую фуру со знаком известной сети магазинов. Несколько грузчиков вытаскивали из нее коробки. Скорее всего кто-то переоборудовал столь нужную в данное время вещь в склад. Между прочим, зря – ибо в данное бомбоубежище входов и выходов было несколько.
Еще немного посмотрев на эту картину, я пошел на площадь возле Дома культуры. Несмотря на столь гордое название, площадью это было можно назвать лишь с большой натяжкой – она была не слишком большой и не слишком красивой. Разве что в центре ее стоял фонтан. Сломанный.
Вот как раз у него и тусовались несколько парней дворово-уличного вида. Не будь среди них моего одноклассника, я бы не рискнул подойти. Однако в своем классе отношения со всеми у меня были хорошие, так что…
– Саламчик, Леша! – Я приветливо дал краба долговязому парню в черном спортивном костюме. – Как делы?
– О, Ярик! – Тот махнул рукой компании, типа «свой». – Да вот делы по нормалу… В курсе, что Назарбай всеобщую мобилизацию объявил? Вот Андрюха еле от военки отвязался, все повестку совали.
Тот, кого назвали Андрюхой, шмыгнул носом и подтвердил:
– Ну, блин! Я полчаса по всему городу прыгал, пока они от меня не отвязались!
– Да только что трындеж по телику смотрел, – я не преминул поздороваться со всеми остальными. – Полчаса распинался… В курсе, что это амеры напали?
– Да иди ты! Реально американцы? – влез кто-то из компашки.
– Ну да, ты что, телик не смотрел?!
– Бля… И че, воевать типа будем?
– Ну да… Хотя не выиграем, это сто пудов. Куда нам с амерами тягаться!
В общем, ничего нового от них узнано не было. «Мобилизация – армейка» – вот и все темы для разговора. Попрощавшись, я прошелся до военкомата, но туда меня даже близко не подпустили – был установлен небольшой кордон, за который пройти можно было, только имея повестку. Но я сумел-таки увидеть (а потом и узнать по разговорам), что их сажают на «ЗИЛы», после чего развозят по частям в Карагандинской области, там идет вооружение. И можно ли подумать, что из-за этих крупиц информации я пробегал по Сарани три с чем-то часа? Дом принял меня в свои объятия только вечером, после чего, выслушав долю нотаций от мамы и еще раз посмотрев новости по телику (ничего иного не показывали), я лег спать. Меня ждал новый день. И как это ни прискорбно признавать – куча новых проблем.
Как бы то ни было, остался мой городок без больницы.
Отделению «Скорой помощи» повезло чуть побольше – ничего тревожного оттуда не поступало. Да и не поступит уже. Все врачи, которые остались работать, сплошь по вызывам, напряженность такова, что есть риск заночевать у сердобольного больного. Те же, кому оказалась дорога жизнь, ушли домой, за что их нельзя винить.
Знаете, это очень просто. Винить человека, винить добытчика за то, что он такой плохой или трусливый. Как там у Шолохова в одном из рассказов: «Стыдно мне, тятя, с вами за одним столом есть». Не знаю, когда я читал это, мне до жути хотелось вмазать этой дочке по лбу. Когда за человеком стоит его семья, добыча пропитания для этой самой семьи, обеспечивание ее жизни, и прежде всего собственной безопасности, дабы семья могла жить, является уже не просто приоритетной задачей. Это является обязанностью. Семья без главы слабая, семья без главы в форс-мажорных обстоятельствах скорее всего погибнет или распадется. Закон жизни.
Я очнулся. По правде говоря, сказав «очнулся», я очень сильно преувеличил факты, ибо пришел в себя только формально. Осознать, что я – это собственно я, мой мозг смог минут через десять. Осознать, что я жив, я смог и того позже. Отрезвило меня только отсутствие арфы в руках, ну или котла вокруг меня. Осознав свою жизнеспособность, добрых полтора часа я пытался разлепить правое веко. Получалось плоховато, созревало такое впечатление, будто какой-то добрый дядя забетонировал мне все лицо. Однако правое веко я таки разлепил. Потом потратил полчаса на левое. После этой воистину титанической работы мне захотелось поспать… А побывали бы вы на моем месте! Во всяком случае, встать с кровати я смог не скоро.
Я снова пришел в себя.
Мамы рядом не было.
– Ма-ам… – Мой голос дошел до меня с большим опозданием, голова как будто была заполнена самыми что ни на есть обычными соплями. Мне было плохо. – Ма-а-ам!
– Ярик! Очнулся! – Из кухни мгновенно подошла мама. – Ты почему с кровати встал?! А ну….
Я, насколько мог, быстро прервал ее.
– Да хватит… бомбил кто?
– Я не знаю, Ярик… – растерянно произнесла она, сев на стул.
М-да. Задачка.
Пульс участился и буквально рвал виски на части, голова раздувалась. Глаза отказывались как фокусироваться, так и нормально работать вообще. Уши будто забило ватой. В конце концов закончились эти чудные метаморфозы тем, что, радостно запищав и для порядка повертевшись юлой, этот мир нагло лопнул, оставив меня в непроглядной тьме. Я снова потерял сознание.
Опустим то, что я видел во сне (ибо не видел ничего), и перейдем к тому моменту, когда я, обуреваемый жаждой любознательности (и этой чертовой головной болью!), собирался прогуляться по двору. Жутко хотелось пробежаться по городу, но пока мне было это запрещено. Выпив три таблетки, выданные мамой, я вышел наружу.
Во дворе все было совершенно спокойно и обычно, не считая, конечно, воронки недалеко от окна в компьютерную комнату. Ноги повели меня за ворота… Выйдя со двора, я тут же пожалел, что сделал это.
Начну издалека: были ли вы когда-нибудь на рынке? В мясной его части, где продавцы рубят мясо прямо на открытом солнце. Мухи, не слишком аппетитный вид… но самое главное, что особо запоминается, – это, знаете ли, запах. Он разный, как я уже говорил. В закрытой мясницкой он тяжелый и противный. Чувствуется, что это именно мясо, даже слегка отвращает. Снаружи все по-другому.
Этот сладковато-горький, местами даже слегка оригинально-приятный запах теперь был полновластным хозяином улицы. Может, только моей, а может, и нет. Абсолютно всех. С единственным отличием – мясо, валявшееся под открытым солнцем, было человеческим.
Продолжим: а видели ли вы когда-нибудь мертвецов? Настоящих, не киношных и уж тем более не из компьютерных игр. Не видели? Завидую.
Хотя мне еще повезло. Было заметно, что кто-то пытался убирать тела из моего переулка. Их осталось всего два. На земле явно были видны следы того, что их тащили… куда-то. Во всяком случае, след вел к мусорной куче. Я кинул туда взгляд и увидел несколько свежих земляных бугров, на каждом из которых стояла вкопанная палочка с яркой тряпкой. Более того, прямо под каждой из палочек лежал придавленный хорошим куском кирпича пакет. Подойдя и раскрыв один из них, я увидел в нем несколько перепачканных кровью книжечек.
Превозмогая тошноту, раскрыл одну из них. Трудовая книжка. Видимо, не утруждая себя звонками в милицию или еще куда, неизвестный благодетель попросту достал документы у мертвых людей и положил их на могилки. Умно. Весьма и весьма.
Так или иначе, мне предстояло докончить работу моего предшественника. Я пошел во двор за лопатой. Хотя сначала стоило зайти домой.
– Мам, там у нас пара трупов на улице, может, вызвать кого?
Она была на кухне, что-то старательно нарезая в глубокую тарелку.
– Приезжали, пока ты еще был без сознания. Вроде бы из акимата, рабочие. Сказали, что будут закапывать, но потом их срочно вызвали в другое место и они уехали.
– Надо докончить. Вонять будет.
Мама обернулась и очень пронзительно посмотрела на меня.
– Я не хочу, чтобы ты это делал.
– Я тоже не хочу. Но выбора нет.
Опять пронзительный взгляд и молчание.
– Надень то, что мы отложили на выброс. А еще перчатки и старую обувь. Когда закончишь, мы это сожжем.
Так я и поступил.
Противнее всего было обыскивать. Создавалось ощущение… да, плохое было ощущение. Будто ты руку не во внутренний карман, а в разрезанный живот суешь. Хорошо, что достаточно сильного запаха не было, иначе меня бы, пожалуй, вырвало. А-т-м-о-с-ф-е-р-а, мать ее так.
Хотя заворачивать мертвых в брезент (ну не закапывать же их просто так?) далось уже полегче – наверное, привык. Единственной оставшейся трудностью было выкопать могилки. Дело действительно трудное, в земле попадалось все – начиная со ржавого железа и кончая другим мусором. Пару раз пришлось делать передышки. Когда я все закончил, лило с меня водопадом. Снова стучало в висках, болела голова.
Я подхожу к воротам и сажусь на землю, опираясь спиной о забор. Можно даже сказать, что думаю о вечном. Меня клонит в сон, я смог бы уснуть…
Но тут из-за поворота вышел почтальон. Вернее, почтальонша.
– Эй, парень! – еще издалека окликнула меня она.
Открыв глаза и со вкусом зевнув, я подымаюсь на ноги. Пышущая здоровьем пухлая женщина лет сорока подходит ко мне.
– Это улица Свердлова, дом 36?
– Ну да.
– Найменова Наталья Петровна тут проживает?
– Тут. А что? Вы давайте, я передам.
– Нельзя, тут из «Скорой», лично в руки. – Почтальонша помахала письмом с синей печатью.
Меня снова будто обухом по голове – ведь все медики военнообязанные!
– Ее нет, – соврал я. – Зайдите позже. А что за бомбежка? Кто бомбил?
– Непонятно, парень! Бомбежка бомбежкой, а я вот повестки разношу, приказ о всеобщей мобилизации объявили!
Мое лицо само собой расплылось в ухмылке, когда я увидел испуганные глаза соседа, слушавшего все это из окна. Ему было 30 лет. По закону он тоже военнообязанный.
– А тебе самому-то сколько лет, парень?
– Шестнадцать, – тут я не соврал. При всем моем росте и комплекции хоть и выглядел я, как мне говорили, на восемнадцать, но на самом деле я на два года младше. – Две недели назад ходил на удостоверение заявку делать.
– Ой ли?.. Хотя мне-то что… заболталась я с тобой…. – Подойдя к соседским воротам, она кинула в жестяной почтовый ящик повестку и пошла дальше.
Весь настрой для работы пропал – наскоро засыпав кровь землей, я закинул лопату во двор и зашел домой.
Мама что-то варила. По телевизору шли новости, что характерно – был включен казахский канал. Как я узнал, спутниковое телевидение перестало работать. Как, впрочем, и кабельное.
По всем каналам шла прямая трансляция обращения президента к народу:
– Вчера вечером, в двадцать два часа сорок семь минут казахстанского времени, по нескольким городам Казахстана были совершены точечные бомбардировки. Межконтинентальные бомбардировщики подвергли бомбежке Астану, Алматы, Костанай, Караганду, Жезказган и области. Сегодня благодаря исследованиям стало известно, что это были самолеты системы «Боинг Б-52», модификации, неизвестной нам. Эта и другая информация, которая разглашена быть не может, дает основание полагать, что бомбардировку совершили ВВС США. Кроме того, сегодня в тринадцать часов пятьдесят минут казахстанского времени возле границ Казахстана, со стороны Каспийского моря, с кораблей была совершена высадка войск США. Казахстану со стороны Белого дома был предъявлен ультиматум о безоговорочной капитуляции в течение двух дней. По истечении этого времени по отношению к Казахстану будут применены не только точечные, но и ковровые бомбардировки. Причина нападения выведена не была. – Преклонных лет казах с круглым, как лепешка, лицом переменил листок с речью, глотнул из стоящего рядом стакана воды и продолжил: – Капитуляция принята не будет. Казахстанский народ не сдастся. Сегодня в ноль-ноль часов ноль-ноль минут по казахстанскому времени, сразу после объявления нам ультиматума, был объявлен приказ «О всеобщей мобилизации» лиц, возрастом начиная с восемнадцати и кончая сорока пятью годами. Мы дадим отпор вероломным захватчикам!
После чего экран моргнул, на него вывелось изображение гордо развевающегося флага Казахстана, и зазвучал гимн.
Я погрузился в раздумья.
В обыкновенные мальчишеские наивные раздумья по поводу того, что происходит в мире. Глядя на них с высоты хотя бы половины уже приобретенного опыта, хочется улыбнуться. Ведь улыбаемся же мы своим детским мечтам, в которых мы сворачиваем горы и побеждаем армии одним движением пальца? Вот то-то и оно.
Итак, я погрузился в раздумья.
Иллюзий насчет этой войны… хотя даже не войны, а конфликта, у меня не было. При всем моем уважении к казахстанской армии, конкурировать с войсками США она не сможет. Хотя бы из-за того, что последние 18 лет, начиная с 1991 года, нам слишком долго вбивали в голову, что американцы непобедимы… Из-за того, что у них больше техники и возможностей.
Вот, правда, зачем им Казахстан? Нет, можно понять, страна у нас богатая, вся таблица Менделеева в земле захоронена, однако… Меня осенило.
– Мама! А из России никаких трансляций не было?
– Да нет… – отозвалась она с кухни. – Точно. Ничего. С самого утра одни помехи по спутниковому… Будешь борщ?
– Конечно!
Несколько минут спустя, сидя за столом и похлебывая наваристый борщец, я обдумывал мысль, что пришла мне в голову. Ведь вполне может быть, что Казахстан – это промежуточная цель, а реальная цель скорее всего Россия.
Наскоро поев и обтерев тарелку куском хлеба, я обратился к пившей чай маме:
– Мам, я пойду прогуляюсь.
– Ярик, ты с ума сошел?! Ты хоть знаешь, ЧТО творится?! Говорят, уже нескольких таких вот гуляк похитили, и все, с концами! Да и мало ли что может случиться?!!
– Мама… – Я поморщил нос. – Что за чушь? Мало ли что говорят?
– Мне все равно, что говорят! Я не хочу, чтобы ты в такое время куда-то уходил!!
Я вздохнул и подошел к маме.
– Ну мам… – сажусь рядом с ней. – Ты пойми, нельзя сейчас сидеть сиднем. Надо узнать, что происходит в городе. Вдруг что важное, а мы тут? Вдруг… – Я задумался. – Да вдруг хотя бы людей эвакуируют куда-нибудь, а мы тут застрянем?!
Тон мой был достаточно горяч, и говорил я убедительно. Конечно, сразу мама не согласилась меня отпустить, однако потом я сумел переубедить ее.
Оделся я в довольно среднюю, разношенную одежду. Мало ли чего – получить по башке и очнуться в подворотне голым мне не хотелось. Но, решив перестраховаться, в рукав широкой мастерки я поместил обрезок пластиковой трубы. Легкий и, самое главное, бьет похлеще арматуры. Нелетально. И куда идем мы с Пятачком? А идем мы с ним на главную площадь, в центр города. Там всегда много кто ходит. Авось что-то и узнаю.
По дороге на площадь я решил пройтись до почты, ибо жил я с ней почти рядом. Дело в том, что сразу под ней находился вход в бомбоубежище, построенное еще в советские времена. Интересно, есть ли там кто? Хотя вряд ли… ибо по крайней мере два дня назад вход в это бомбоубежище был засран настолько, что туда не шли даже бомжи.
Однако сейчас ситуация изменилась – подойдя к спуску ко входу, я увидел небольшую фуру со знаком известной сети магазинов. Несколько грузчиков вытаскивали из нее коробки. Скорее всего кто-то переоборудовал столь нужную в данное время вещь в склад. Между прочим, зря – ибо в данное бомбоубежище входов и выходов было несколько.
Еще немного посмотрев на эту картину, я пошел на площадь возле Дома культуры. Несмотря на столь гордое название, площадью это было можно назвать лишь с большой натяжкой – она была не слишком большой и не слишком красивой. Разве что в центре ее стоял фонтан. Сломанный.
Вот как раз у него и тусовались несколько парней дворово-уличного вида. Не будь среди них моего одноклассника, я бы не рискнул подойти. Однако в своем классе отношения со всеми у меня были хорошие, так что…
– Саламчик, Леша! – Я приветливо дал краба долговязому парню в черном спортивном костюме. – Как делы?
– О, Ярик! – Тот махнул рукой компании, типа «свой». – Да вот делы по нормалу… В курсе, что Назарбай всеобщую мобилизацию объявил? Вот Андрюха еле от военки отвязался, все повестку совали.
Тот, кого назвали Андрюхой, шмыгнул носом и подтвердил:
– Ну, блин! Я полчаса по всему городу прыгал, пока они от меня не отвязались!
– Да только что трындеж по телику смотрел, – я не преминул поздороваться со всеми остальными. – Полчаса распинался… В курсе, что это амеры напали?
– Да иди ты! Реально американцы? – влез кто-то из компашки.
– Ну да, ты что, телик не смотрел?!
– Бля… И че, воевать типа будем?
– Ну да… Хотя не выиграем, это сто пудов. Куда нам с амерами тягаться!
В общем, ничего нового от них узнано не было. «Мобилизация – армейка» – вот и все темы для разговора. Попрощавшись, я прошелся до военкомата, но туда меня даже близко не подпустили – был установлен небольшой кордон, за который пройти можно было, только имея повестку. Но я сумел-таки увидеть (а потом и узнать по разговорам), что их сажают на «ЗИЛы», после чего развозят по частям в Карагандинской области, там идет вооружение. И можно ли подумать, что из-за этих крупиц информации я пробегал по Сарани три с чем-то часа? Дом принял меня в свои объятия только вечером, после чего, выслушав долю нотаций от мамы и еще раз посмотрев новости по телику (ничего иного не показывали), я лег спать. Меня ждал новый день. И как это ни прискорбно признавать – куча новых проблем.
Разные люди. Российская Федерация
В эту ночь Верещаев спал плохо. Точнее – как-то странно. Он лег в третьем часу, когда закончил работу с компьютером, и вроде бы уснул сразу. Но… то ли приснилось, что уснул, то ли наоборот – приснилось, что не спит, то ли и правда не спал – только утром он мог бы поклясться, что всю ночь так и пролежал с открытыми глазами, глядя в потолок и слушая тишину в пустом доме.
Тем не менее усталости или тяжести, поднявшись в одиннадцатом часу, он не ощущал. Может, все-таки спал?
Он проверил сумку с вещами. Побродил по комнатам, сел в кресло. Подумал, глядя на серый экран телевизора: может, это сейчас я сплю? Сделать над собой усилие – и проснуться. Ничего этого не будет, ничего…
Включил телевизор, пробежался по каналам. Везде показывали новости, новости, новости об одном и том же. Про Особый Комитет ООН по природопользованию. Это была такая чушь, что опять захотелось проснуться. А еще – никуда не ехать, потому что за окнами совершенно обычной жизнью жил родной город. Потом промелькнуло что-то про миротворческую операцию США в Казахстане. Гм, в Казахстане?
– Я все придумал, – сказал Верещаев в тишину дома. – Зачем-то отвез мать в Белоруссию. Зачем-то собираюсь куда-то уезжать. Я в отпуске, надо догулять этот отпуск, который, кстати, только начался. И продолжать работать.
Он позвонил в мэрию, потом – в военкомат. И там, и там ответили спокойные голоса дежурных. Он извинился. Хотя было желание закричать: «Вы телевизор смотрите?! Оккупация началась!»
Встретился взглядом с портретом деда.
– Прости, – упали в тишину слова. – Я хотя бы попытаюсь.
Он выпил кофе, хотя обычно не любил этот напиток. Да и сейчас не полюбил, просто стремительно начала тяжелеть голова. Потом сел к окну, за которым был солнечный день. И сидел долго. Потом напротив окна затеяли игру соседские мальчишки – и это было невыносимо.
Он закрыл штору. И, к счастью, пришел Демидцев.
Верещаев отдал ключи. Кивнул – разом на все комнаты:
– Вот… живите… – прокашлялся. Старый друг смотрел больными глазами. – Диск я на компе отформатировал, там чисто, пользуйтесь… если будет электричество… – Демидцев кивнул. – Да. Ружье я тоже оставляю.
– И ружье? – Демидцев моргнул.
– Да… Мало ли. Спрячь, скажешь – с собой забрал. Ну а куда уехал… – Верещаев пожал плечами. – В общем, не знаешь. А! Еще. – Он подал Демидцеву банку с тремя десятками дивидишников, запаянную в двойной слой толстого полиэтилена. – Это тоже спрячь. Так, чтобы никто не нашел, только ты. Это вся база… вообще – все, жалко будет потерять с концами… вдруг пригодится еще? Не мне, так…
Он не договорил. Зашнуровал туфли, подцепил сумку. Похлопал себя по карманам.
– Все, кажется. Пойду.
– Что теперь будет? – тихо спросил Демидцев. Верещаев пожал плечами.
– Не знаю, – сказал он искренне.
– Когда ты вернешься?
– Не знаю, – покачал головой Верещаев. Его подмывало сказать: «Поехали со мной!» – но он знал ответ, и Демидцев знал ответ, и нечестно было бы это спрашивать. – Если что – там везде крупы разные, сублиматы, соль, сахар, мука… Ну, всего полно, разберетесь.
Он завернул на задний двор, потрепал по ушам пса, который ткнулся хозяину в бедро носом и вопросительно поурчал. Верещаев на ходу забрал с крыльца сумку.
– Жене, девчонкам – привет, – обычным голосом сказал он стоящему у калитки Демидцеву. Тот протянул руку, пожал, потом рывком подтянул к себе Верещаева, обнял. – Ладно, ладно, – усмехнулся Верещаев.
И пошел по тропинке к калитке – не оглядываясь…
Шестеро мальчишек разного возраста: от 11–12 до 15–16 лет.
Русоволосый остролицый мужчина.
Черноволосая круглолицая женщина. Еще один мужчина – невысокий, крепкий, тоже русый, коротко стриженный.
Круглолицый грузноватый мужик. Маленькая светловолосая женщина. Рослый стойный юноша.
Стояли аккуратно приткнутые друг к другу сумки и рюкзаки.
Увидев Верещаева издалека, все поднялись – синхронно, видимо, давно ждали.
Было очень солнечно и очень тепло. Жарко. Летний день.
Мимо на велосипедах проехали двое мальчишек и девчонка. Верещаев проводил их взглядом. Снова повернулся к людям.
– А мы знали, что вы здесь пойдете, – сказал, вставая, невысокий светловолосый паренек.
– Угу, – буркнул Верещаев. – Ну тогда здравствуйте.
– Возьмите нас с собой, – попросил паренек, не отвечая на приветствие.
– Куда взять? – усмехнулся Верещаев.
– Туда, куда вы едете, – серьезно ответил парень.
– Я еду отдыхать в Крым, – Верещаев качнул сумкой.
– Поедем в Крым, – не отступал светловолосый. – Там сейчас самый сезон… – Он многозначительно не договорил.
– Ольгерд, я им все рассказал, – негромко подал голос остролицый.
– Хорошее начало, Вить, – кивнул Верещаев. По улице проехал джип, из окон бухала ритмичная музыка. Все проводили машину взглядами. – Обратите внимание, нет ни выступления лидеров нации с призывом защищать Отечество, ни даже митингов, как в Крыму… куда я собираюсь. Все просто ждут.
– А мы ждать не хотим, – упрямо заявил светловолосый.
– Статья 208 УК РФ – «Организация незаконного вооруженного формирования или участие в нем», – процитировал Верещаев. Все присутствующие неожиданно неприятно засмеялись. – Петька, Димка, – Верещаев смотрел на светловолосого и стоявшего рядом с ним смуглого паренька помладше, с густо-черными волосами, – ну ладно остальные, с ними мы уже говорили… Но вам-то, вам-то зачем это надо?! Идите домой. Слышите? Домой. Вас родители ждут. Идите – и постарайтесь устроить свою жизнь.
Мальчишки переглянулись. Светловолосый Петька посмотрел на носки легких кроссовок и предложил тихо:
– Ну тогда скажите, что все, чему вы нас учили – дерьмо. Громко, вслух скажите. Мы сразу уйдем. И все. Скажите.
Опять рухнула тишина.
– Идиоты, – выдохнул Верещаев. – Боги, ну какие же мы идиоты…
Они опять помолчали.
Из окна дома рядом с клубом очередная одесская «совесть нации» – видимо, там работал телевизор – громко вещала, что «худой миг лучше добгой ссогы». Ясно было, о чем идет речь…
– Поезда еще ходят, – сказал юноша.
– А что случилось, они и будут ходить, – усмехнулся Верещаев. – Ну что же. Пошли тогда.
– А мы? – спросил светловолосый.
– Вы же все равно пойдете следом, – вздохнул Верещаев.
– Не надо никуда идти, – сказал круглолицый. – Тут за углом моя «Газель». – Говори, куда ехать, Ольгерд.
Тем не менее усталости или тяжести, поднявшись в одиннадцатом часу, он не ощущал. Может, все-таки спал?
Он проверил сумку с вещами. Побродил по комнатам, сел в кресло. Подумал, глядя на серый экран телевизора: может, это сейчас я сплю? Сделать над собой усилие – и проснуться. Ничего этого не будет, ничего…
Включил телевизор, пробежался по каналам. Везде показывали новости, новости, новости об одном и том же. Про Особый Комитет ООН по природопользованию. Это была такая чушь, что опять захотелось проснуться. А еще – никуда не ехать, потому что за окнами совершенно обычной жизнью жил родной город. Потом промелькнуло что-то про миротворческую операцию США в Казахстане. Гм, в Казахстане?
– Я все придумал, – сказал Верещаев в тишину дома. – Зачем-то отвез мать в Белоруссию. Зачем-то собираюсь куда-то уезжать. Я в отпуске, надо догулять этот отпуск, который, кстати, только начался. И продолжать работать.
Он позвонил в мэрию, потом – в военкомат. И там, и там ответили спокойные голоса дежурных. Он извинился. Хотя было желание закричать: «Вы телевизор смотрите?! Оккупация началась!»
Встретился взглядом с портретом деда.
– Прости, – упали в тишину слова. – Я хотя бы попытаюсь.
Он выпил кофе, хотя обычно не любил этот напиток. Да и сейчас не полюбил, просто стремительно начала тяжелеть голова. Потом сел к окну, за которым был солнечный день. И сидел долго. Потом напротив окна затеяли игру соседские мальчишки – и это было невыносимо.
Он закрыл штору. И, к счастью, пришел Демидцев.
Верещаев отдал ключи. Кивнул – разом на все комнаты:
– Вот… живите… – прокашлялся. Старый друг смотрел больными глазами. – Диск я на компе отформатировал, там чисто, пользуйтесь… если будет электричество… – Демидцев кивнул. – Да. Ружье я тоже оставляю.
– И ружье? – Демидцев моргнул.
– Да… Мало ли. Спрячь, скажешь – с собой забрал. Ну а куда уехал… – Верещаев пожал плечами. – В общем, не знаешь. А! Еще. – Он подал Демидцеву банку с тремя десятками дивидишников, запаянную в двойной слой толстого полиэтилена. – Это тоже спрячь. Так, чтобы никто не нашел, только ты. Это вся база… вообще – все, жалко будет потерять с концами… вдруг пригодится еще? Не мне, так…
Он не договорил. Зашнуровал туфли, подцепил сумку. Похлопал себя по карманам.
– Все, кажется. Пойду.
– Что теперь будет? – тихо спросил Демидцев. Верещаев пожал плечами.
– Не знаю, – сказал он искренне.
– Когда ты вернешься?
– Не знаю, – покачал головой Верещаев. Его подмывало сказать: «Поехали со мной!» – но он знал ответ, и Демидцев знал ответ, и нечестно было бы это спрашивать. – Если что – там везде крупы разные, сублиматы, соль, сахар, мука… Ну, всего полно, разберетесь.
Он завернул на задний двор, потрепал по ушам пса, который ткнулся хозяину в бедро носом и вопросительно поурчал. Верещаев на ходу забрал с крыльца сумку.
– Жене, девчонкам – привет, – обычным голосом сказал он стоящему у калитки Демидцеву. Тот протянул руку, пожал, потом рывком подтянул к себе Верещаева, обнял. – Ладно, ладно, – усмехнулся Верещаев.
И пошел по тропинке к калитке – не оглядываясь…
…Не грусти, безумный полководец,
Мы проиграем эту войну,
Уцелеет только мальчик-знаменосец,
Чтобы Бог простил ему одному
Нашу общую вину.
И будет нам счастье и чаша покоя,
Рассветные бденья над вечной рекою,
Целительный сон, и надежные стены,
И мир неизменный.
Не трудись, не порть новой карты
Планами беспочвенных побед,
Растеряв всех нас в боевом азарте,
Ты идешь упрямо на тот свет,
Невзирая на запрет.
Идущий за призраком вечной надежды
Взыскует служение в белых одеждах,
Открытие врат потайными ключами,
Предел без печали.
Мы сдадимся ангелам без боя:
Лучше в небо, чем такая жизнь,
Знаменосца не возьмем с собою,
Ибо жизнью он не дорожит —
Знаменосец должен жить.
Уходим бесшумно под пологом ночи,
Мальчишка проснется и смерти захочет,
Оставшись один, разуверится в Боге
В начале дороги…[2]
* * *
Клуб был закрыт. Закрыт с начала лета. Как-то само получилось, никто специально его не закрывал и не запрещал. Впрочем, Верещаев почти споткнулся, увидев сидящих на ступеньках людей. Он знал, что его тут должны ждать… но не думал, что – столько.Шестеро мальчишек разного возраста: от 11–12 до 15–16 лет.
Русоволосый остролицый мужчина.
Черноволосая круглолицая женщина. Еще один мужчина – невысокий, крепкий, тоже русый, коротко стриженный.
Круглолицый грузноватый мужик. Маленькая светловолосая женщина. Рослый стойный юноша.
Стояли аккуратно приткнутые друг к другу сумки и рюкзаки.
Увидев Верещаева издалека, все поднялись – синхронно, видимо, давно ждали.
Было очень солнечно и очень тепло. Жарко. Летний день.
Мимо на велосипедах проехали двое мальчишек и девчонка. Верещаев проводил их взглядом. Снова повернулся к людям.
– А мы знали, что вы здесь пойдете, – сказал, вставая, невысокий светловолосый паренек.
– Угу, – буркнул Верещаев. – Ну тогда здравствуйте.
– Возьмите нас с собой, – попросил паренек, не отвечая на приветствие.
– Куда взять? – усмехнулся Верещаев.
– Туда, куда вы едете, – серьезно ответил парень.
– Я еду отдыхать в Крым, – Верещаев качнул сумкой.
– Поедем в Крым, – не отступал светловолосый. – Там сейчас самый сезон… – Он многозначительно не договорил.
– Ольгерд, я им все рассказал, – негромко подал голос остролицый.
– Хорошее начало, Вить, – кивнул Верещаев. По улице проехал джип, из окон бухала ритмичная музыка. Все проводили машину взглядами. – Обратите внимание, нет ни выступления лидеров нации с призывом защищать Отечество, ни даже митингов, как в Крыму… куда я собираюсь. Все просто ждут.
– А мы ждать не хотим, – упрямо заявил светловолосый.
– Статья 208 УК РФ – «Организация незаконного вооруженного формирования или участие в нем», – процитировал Верещаев. Все присутствующие неожиданно неприятно засмеялись. – Петька, Димка, – Верещаев смотрел на светловолосого и стоявшего рядом с ним смуглого паренька помладше, с густо-черными волосами, – ну ладно остальные, с ними мы уже говорили… Но вам-то, вам-то зачем это надо?! Идите домой. Слышите? Домой. Вас родители ждут. Идите – и постарайтесь устроить свою жизнь.
Мальчишки переглянулись. Светловолосый Петька посмотрел на носки легких кроссовок и предложил тихо:
– Ну тогда скажите, что все, чему вы нас учили – дерьмо. Громко, вслух скажите. Мы сразу уйдем. И все. Скажите.
Опять рухнула тишина.
– Идиоты, – выдохнул Верещаев. – Боги, ну какие же мы идиоты…
Они опять помолчали.
Из окна дома рядом с клубом очередная одесская «совесть нации» – видимо, там работал телевизор – громко вещала, что «худой миг лучше добгой ссогы». Ясно было, о чем идет речь…
– Поезда еще ходят, – сказал юноша.
– А что случилось, они и будут ходить, – усмехнулся Верещаев. – Ну что же. Пошли тогда.
– А мы? – спросил светловолосый.
– Вы же все равно пойдете следом, – вздохнул Верещаев.
– Не надо никуда идти, – сказал круглолицый. – Тут за углом моя «Газель». – Говори, куда ехать, Ольгерд.
Ярослав Найменов. Казахстан
Этой ночью по городу опять прошлись бомбежкой. Было страшно. Бухало сильно, а пару раз буханье отозвалось другими взрывами и криками людей. Конечно, спать было нереально, и мне казалось, что уснуть я не смогу еще долго. Но нет. Вскоре после конца бомбежки я и сам не заметил, как провалился в сон.
Бомбили не так чтобы сильно, наверное, целью было запугивание. Но зачем? Хорошенько подумав, я сумел родить лишь мысль о том, что область хотят хорошо и грамотно занять. Может быть, даже что-то такое тут организовать. Уже утром я поделился своими мыслями с мамой.
– Ярослав, я думаю, что тут что-то будет связано с Россией. – Мама была умнее меня по части фактов. Я же всегда был фантазером, эдаким наивным идеалистом, мечтателем. – От нас… да хоть тот же Тамбов! Хоть он от нас и далеко, но дорога хорошая и налаженная. Опять же, среднее расстояние от границ….
В обычное время я бы уже через полчаса забыл все эти домыслы, однако полтора военных дня очень сильно изменили образ мыслей. Теперь моим кредо стала фраза: «Запоминай абсолютно ВСЕ». И надо сказать, что в дальнейшем этот девиз частенько спасал мне как шкуру, так и имущество. А в такое время имущество почище иной жизни ценится.
– Ярик, у нас холодильник почти пустой…. – Мама скромно поставила передо мной три жареных сардельки на тарелке. Даже без хлеба. Борщ мы решили оставить на вечер. – Хлеб кончился вчера, а в магазинах за булку требуют, как за военную тайну, соседка говорила.
Это не есть хорошо. Более того – это есть плохо. Даже совсем хреново.
Во всяком случае, об этом я решил подумать позже. Было 5.37 утра, я включил телевизор. Как обычно, по нему шли новости. Экстренный выпуск.
Бомбили не так чтобы сильно, наверное, целью было запугивание. Но зачем? Хорошенько подумав, я сумел родить лишь мысль о том, что область хотят хорошо и грамотно занять. Может быть, даже что-то такое тут организовать. Уже утром я поделился своими мыслями с мамой.
– Ярослав, я думаю, что тут что-то будет связано с Россией. – Мама была умнее меня по части фактов. Я же всегда был фантазером, эдаким наивным идеалистом, мечтателем. – От нас… да хоть тот же Тамбов! Хоть он от нас и далеко, но дорога хорошая и налаженная. Опять же, среднее расстояние от границ….
В обычное время я бы уже через полчаса забыл все эти домыслы, однако полтора военных дня очень сильно изменили образ мыслей. Теперь моим кредо стала фраза: «Запоминай абсолютно ВСЕ». И надо сказать, что в дальнейшем этот девиз частенько спасал мне как шкуру, так и имущество. А в такое время имущество почище иной жизни ценится.
– Ярик, у нас холодильник почти пустой…. – Мама скромно поставила передо мной три жареных сардельки на тарелке. Даже без хлеба. Борщ мы решили оставить на вечер. – Хлеб кончился вчера, а в магазинах за булку требуют, как за военную тайну, соседка говорила.
Это не есть хорошо. Более того – это есть плохо. Даже совсем хреново.
Во всяком случае, об этом я решил подумать позже. Было 5.37 утра, я включил телевизор. Как обычно, по нему шли новости. Экстренный выпуск.