Все это делалось на глазах у всех. Но так уж устроены дети: если кого-то при них мучают, издеваются над ним (как говорят, чморят), они никогда в чужие дела не вмешиваются. Может, она это сама заслужила. Тем более новенькая. Тем более невидная и малорослая. Да и кличка к ней приклеилась – Чучка. Таня терпела-терпела, потом наконец решилась протестовать. Да не тут-то было.
Поскольку в классе Наташку не любили, она тусовалась со старшеклассниками. Была в тогдашнем девятом классе здоровенная такая деваха – Кристина Калугина по прозвищу Калуга. Калуга и Наташка подстерегли Таню после уроков где-то в проулке, в стороне от школы, и отлупили. Не так чтоб очень сильно, но больно и унизительно. А потом Калуга, наверное, просто чтобы крутизну свою показать, приказала плачущей девчонке:
– И смотри, чтобы ты, мразь, теперь без полтинника в день в школе не показывалась! А хоть раз пропустишь – мы тебя на счетчик поставим. И знай: у нас друзья – люди серьезные, они с тобой такое сделают, что ни один доктор не поправит!
С тем Таню и оставили.
И вся эта нехорошая история могла бы остаться в тени, как в сотнях школ остаются тысячи подобных, но бедная избитая Таня все-таки рассказала о происшедшем маме, и та сразу решила, что дело это так просто оставлять нельзя.
Мать воспитывала Таню без отца и привыкла сама справляться с жизненными трудностями. Она начала с того, что отвела девочку к врачу и «сняла побои», то есть получила медицинское заключение о том, что ее дочь подверглась избиению. А потом потащила Таню в районное отделение милиции, где было написано заявление с указанием имен и номера школы. Естественно, через день-другой туда приехал милиционер, зашел к директору Роману Владимировичу, и они долго беседовали при закрытых дверях. После чего по школе прокатился вал чисток. Калугину и Кашину выгнали и поставили на учет в детской комнате милиции. Вместе с ними, «до кучи», выперли и Морозова, и еще кое-кого. Сгустились тучи и над Саньком, как их корешем, но за него неожиданно замолвила словечко сама Таня, сказав, что он был единственным, кто за нее заступился. Кстати, она соврала – ничего подобного Санек не делал, разве что пару раз отвлек Наташку, переключил ее внимание на что-то другое, когда та приставала к своей соседке по парте. Но в глазах бедной, забитой Танюшки это выглядело, видимо, настоящим рыцарским поступком, почти что подвигом в ее честь.
Вот так, с громом и грохотом, исчезла с горизонта Наташа Кашина.
А теперь вдруг объявилась в огромном зале торгового центра. Да очень похорошевшая. Да еще загадочная. Хриплый голосок ее как наждак продирал Санька по телу, отдаваясь сладкой болью в паху.
– Ну, идем, Каша! Че прилипла, харэ вялиться, – потянула Наташку подруга.
– Да подожди ты, – отмахнулась та и, обращаясь к Саньку, спросила: – А ты телефон мой знаешь?
– Давай запишу.
Он вынул мобильный и набрал цифры, которые она ему тут же продиктовала.
– Так ты позвони… – Она хотела что-то добавить, но вместо этого вдруг придвинулась к Сане вплотную, поднялась на цыпочки. Рука ее обхватила его шею, и Наташка повисла на нем всей своей мягкой тяжестью. Он послушно наклонил голову навстречу курносому личику с неимоверно перекрашенными глазами.
Хриплый голосок прошептал ему в ухо:
– Я – уже женщина! Так что позвони. Понял?!
Коротко чмокнула в губы влажными, легко расступающимися губами. И тут же отпустила его, и оттолкнула ладошкой в грудь.
– Ну, будь. Поки-чмоки!
И уже товарке, взрослым нетрезвым голосом:
– Пошли, подруга дорогая!
И они, как будто прилипнув друг к другу, пошли прочь, не оглядываясь.
А Санек остался стоять как столб посреди торгового центра. Хорошо, что вовремя вспомнил о подарке для Лилы, а то мог бы так и уйти. Отдавая ему чашку, пожилой мастер деликатно посоветовал стереть с лица помаду.
Идти на Лилкину днюху парни решили все вместе. Еще с утра Темка сбросил Саньку сообщение, что собираются все в пять «на игрушках», то есть на детской площадке в соседнем с Лилиным домом дворе.
– А то пока там будешь отца их и бабку слушать, со скуки подохнешь, – объяснял он по дороге. – Пока все не соберутся, там тоска-тощища, за стол не сядут. А девчонки пока прически сделают, марафет наведут – раньше шести их не жди.
На детскую площадку Санек с Артемом подошли ровно к пяти. Там уже кучковались Гравитц, Залмоксис, Юра Аверин и Кирилл Григорьев. Увидев такую банду, молоденькие мамаши тут же подхватили своих разыгравшихся малышей и ретировались, и вокруг ребят образовалось пустое пространство.
Расположились возле дощатой горки. Подарки и цветы сложили на верхнюю площадку. Гравитейшен достал из кармана куртки бутылку с коричневым напитком.
– Настойка горькая «Аляска», на полезных травах, – объявил он. – Крепость – сорок градусов.
И первым делом обратился к Саньку:
– Будешь?
– Ведь знаешь, что нет, – упрямо мотнул головой Санек.
– Да я просто так спросил, – в голосе Миши при вроде как извиняющихся интонациях слышалась издевка. – А то, думаю, чувак еще обидится, если ему не предложат. Может, ты уже и развязал… Вон, девчонки у нас говорят – кто пить не будет, замуж не выйдет… Так ты как? Нет? – Он заглянул Саньку в лицо. – Во кремень!
– Ладно, не хочет пить – не надо, его дело, – подал голос Лева. – Ну, кто спочнет, челы?
– Давай я, – вызвался Тема. Закинув бутылку, он бойко сделал несколько глотков из горла, передал Залмоксису. Закусил хрустящими чипсами из пакетика, который споро подсунул ему Гравитейшен.
За каждым пьющим внимательно приглядывали:
– Да ты не присасывайся, не присасывайся, воздух подпускай! Да ты и не выпил ничего, в натуре!
Или наоборот:
– Ну, братан, харэ! У тебя и заглот, как у тамбовского волка!
Короче говоря, ребята ловили кайф. А Санек только сглатывал слюну и поглядывал по сторонам, прикидывая, скоро ли это кончится.
Наконец бутылка опустела. Последнюю порцию допивал Мишка.
– Я всегда заканчиваю. Сколько там ни осталось – хоть глоточек, хоть целая бутылка, – все мое, все подберу.
На его долю остались только крошки на серебристой подкладке пакета чипсов. Он аккуратно собрал их щепотью.
– Ну, что, эскадрон гусар липучих, теперь подымим – и в бой? – он явно вошел в роль заводилы.
Ребята достали сигареты, тут уже и Санек присоединился к остальным. С удовольствием покурили.
– Имейте в виду, челы, у Грица в кармане – вторая такая же, – Мишка кивнул на опустевшую бутылку. – Это нам, чтоб подзарядить батарейки, когда танцы начнутся.
Наконец ребята похватали свои подарки и, раскрасневшиеся, шумные, толпой двинулись к дому Лилы. Санек шагал среди друзей и, казалось, заражался от них хмельной безалаберностью.
Семья Варламовых перебралась в Москву из Саратова семь лет назад. Сначала, как и многие приезжие, они всего лишь уцепились за краешек, жили в «хрущобе» на Текстилях в тесной квартирке – мама с папой в комнатке побольше, бабка с Лилей – в другой, где и не повернуться. Но постепенно жизнь наладилась. Дела у главы семьи в столице пошли удачно, он начал с крохотного магазинчика автозапчастей, а теперь уже владел целой сетью. Купил квартиру в хорошем районе на Западе Москвы, единственную дочь, в которой души не чаял, отдал в лучшую в окрестностях школу, оплачивал занятия музыкой, нанимал репетиторов. Лиля была, как он сам шутил, его главным капиталовложением.
В просторной квартире Варламовых было шумно и празднично. Саньку бросилось в глаза, что во всех комнатах горят люстры, хотя за окном еще светло. Лила встречала гостей в прихожей. Длинные волосы ее были сколоты заколкой, казалось, небрежно – но только девчонки понимали, что эта самая небрежность достигается часами парикмахерской работы. На ней был голубой шелковый брючный костюм, лицо чуть тронуто косметикой, но так, что макияж почти незаметен, на шее – тонкая золотая цепочка, в ушах – сережки с бирюзой. Каждый из мальчишек, подарив цветы и подарок, получал право чмокнуть именинницу в щечку. Кто бы отказался! Лилка, конечно, заметила, что ребята уже успели и выпить, и покурить, но виду не подала.
Саня тоже подошел ее поцеловать, но Лила никак не выделила его среди гостей, и это задело. А еще более неприятно ему стало, когда он бросил взгляд на комод, куда именинница складывала, предварительно развернув и вежливо поахав, подарки. Тут были и французские духи, и маленький серебристый ноутбук, и бриллиантовые сережки в бархатной коробочке, и… Среди всего этого великолепия его дурацкая чашка смотрелась дешево, чтобы не сказать – убого.
С горя Сашка принялся рассматривать гостей. Подруги Лилы тоже нарядились – одна другой краше. Пожалуй, лучше всех из них выглядела даже не Ира Погосян в серебристом наряде, явно от модного кутюрье, а Полина Козлова, то есть Коза. На ней было короткое облегающее огненно-красное платье. Загорелая темноглазая Полина была похожа то ли на мулатку, то ли на цыганку. Теперь это сходство еще сильнее подчеркивала яркая косметика и крупные серьги в виде тонких обручей. Глянув на них, Санек обернулся к Теме и посоветовал шепотом:
– Ты скажи ей, чтоб сняла. Как танцы пойдут – заденет за что-нибудь, ухо себе разорвет, в натуре.
– Сам скажи, – только и ответил Артем. Он, кажется, совсем оробел при виде своей подруги.
Остальные девчонки тоже расстарались, как могли. Среди них были Лилины подружки еще по прошлой, наверное, школе, а может, и по оркестру, Саня их не знал. Их как-то забыли представить. Впрочем, почти все, кто был приглашен сегодня – кроме, наверное, одного Санька, – уже встречались здесь раньше, на прошлых днях рождения.
В самой большой комнате у дальней стены был накрыт длинный стол, весь заставленный блюдами с закусками, явно заказанными в хорошем ресторане. Рядом, на журнальном столике, стопкой стояли тарелки и выстроились бокалы, еще один столик, сервировочный, на колесиках, заняли вазы с фруктами и бутылки – газировка, минералка, вино.
– Мы все-таки решили, что лучше сделать фуршет, – объяснила мальчикам Лила. – Ну его, это застолье… Вечно объешься так, что потом и встать трудно. А теперь больше места для танцев останется. У нас все-таки тесновато…
Услышав последнюю фразу, Санек только головой покачал. Вся их квартира целиком, где он жил вместе с мамой, а до определенного времени еще и с отцом, была по площади, наверное, меньше этой комнаты. Ничего себе «тесновато»!
Девчонкам, похоже, уже надоело ждать кавалеров, и общее веселье вспыхнуло сразу, как будто все торопились наверстать потерянное время. Когда стало ясно, что все уже пришли, Лилины папа, мама и бабушка вышли, чтобы поприветствовать гостей. Мальчишки не слишком умело, щедро разбрызгивая пену, открыли шампанское, разлили. Отец сказал тост в честь дочери, частично даже в стихах, все дружно поаплодировали. Потом бабка водрузила на нос очки и зашуршала пачкой каких-то старых писем – но, к счастью, и именинница, и ее родители очень дружно ее уняли. После чего взрослые удалились, а у молодежи началось веселье с танцами, выпивкой и флиртом, ради которого, собственно, все здесь и собрались.
После особенно заводного танца, когда Лила совсем запыхалась, она предложила Саньку:
– Хочешь пепси?
– Да ну его, сладкое очень. От него типа только сильнее пить хочется.
– Тогда просто воды?
– Ага.
Они обыскали комнату, но все бутылки из-под минералки с газом и без оказались пусты.
– Пойдем тогда на кухню, – сказала Лила.
Взяла его за руку и повела по коридору. Он обратил внимание на то, что двери в другие комнаты плотно закрыты, хотя, когда они только пришли, все было распахнуто настежь. Видимо, там развлекались кто как мог.
Зато на кухне никого не было. Горел яркий свет под потолком, работала, тихонько гудя, посудомоечная машина.
Лила открыла дверцу подвесной полки, достала чашку, налила воды из фильтра. Стояла и смотрела, как Санек пьет крупными глотками.
– Еще?
– Ага…
– Здесь хоть тихо…
– Угу.
– Постоим тут.
– Давай.
Санек прислонился к подоконнику. Лила зачем-то щелкнула включателем газовой плиты – зажглась конфорка. Потом прошла к двери, выключила свет и вернулась к Саньку. Голубой огненный цветок отражался в молочно-белой поверхности – это было очень красиво. Света он почти не давал. Лицо Лилы было затемнено, только поблескивали белки глаз и блестки на жакете. Лила стояла совсем близко, глядя на него снизу вверх. А Санька точно заколдовали – он был не в силах пошевелиться. Стоял, смотрел на нее и едва дышал.
Поскольку в классе Наташку не любили, она тусовалась со старшеклассниками. Была в тогдашнем девятом классе здоровенная такая деваха – Кристина Калугина по прозвищу Калуга. Калуга и Наташка подстерегли Таню после уроков где-то в проулке, в стороне от школы, и отлупили. Не так чтоб очень сильно, но больно и унизительно. А потом Калуга, наверное, просто чтобы крутизну свою показать, приказала плачущей девчонке:
– И смотри, чтобы ты, мразь, теперь без полтинника в день в школе не показывалась! А хоть раз пропустишь – мы тебя на счетчик поставим. И знай: у нас друзья – люди серьезные, они с тобой такое сделают, что ни один доктор не поправит!
С тем Таню и оставили.
И вся эта нехорошая история могла бы остаться в тени, как в сотнях школ остаются тысячи подобных, но бедная избитая Таня все-таки рассказала о происшедшем маме, и та сразу решила, что дело это так просто оставлять нельзя.
Мать воспитывала Таню без отца и привыкла сама справляться с жизненными трудностями. Она начала с того, что отвела девочку к врачу и «сняла побои», то есть получила медицинское заключение о том, что ее дочь подверглась избиению. А потом потащила Таню в районное отделение милиции, где было написано заявление с указанием имен и номера школы. Естественно, через день-другой туда приехал милиционер, зашел к директору Роману Владимировичу, и они долго беседовали при закрытых дверях. После чего по школе прокатился вал чисток. Калугину и Кашину выгнали и поставили на учет в детской комнате милиции. Вместе с ними, «до кучи», выперли и Морозова, и еще кое-кого. Сгустились тучи и над Саньком, как их корешем, но за него неожиданно замолвила словечко сама Таня, сказав, что он был единственным, кто за нее заступился. Кстати, она соврала – ничего подобного Санек не делал, разве что пару раз отвлек Наташку, переключил ее внимание на что-то другое, когда та приставала к своей соседке по парте. Но в глазах бедной, забитой Танюшки это выглядело, видимо, настоящим рыцарским поступком, почти что подвигом в ее честь.
Вот так, с громом и грохотом, исчезла с горизонта Наташа Кашина.
А теперь вдруг объявилась в огромном зале торгового центра. Да очень похорошевшая. Да еще загадочная. Хриплый голосок ее как наждак продирал Санька по телу, отдаваясь сладкой болью в паху.
– Ну, идем, Каша! Че прилипла, харэ вялиться, – потянула Наташку подруга.
– Да подожди ты, – отмахнулась та и, обращаясь к Саньку, спросила: – А ты телефон мой знаешь?
– Давай запишу.
Он вынул мобильный и набрал цифры, которые она ему тут же продиктовала.
– Так ты позвони… – Она хотела что-то добавить, но вместо этого вдруг придвинулась к Сане вплотную, поднялась на цыпочки. Рука ее обхватила его шею, и Наташка повисла на нем всей своей мягкой тяжестью. Он послушно наклонил голову навстречу курносому личику с неимоверно перекрашенными глазами.
Хриплый голосок прошептал ему в ухо:
– Я – уже женщина! Так что позвони. Понял?!
Коротко чмокнула в губы влажными, легко расступающимися губами. И тут же отпустила его, и оттолкнула ладошкой в грудь.
– Ну, будь. Поки-чмоки!
И уже товарке, взрослым нетрезвым голосом:
– Пошли, подруга дорогая!
И они, как будто прилипнув друг к другу, пошли прочь, не оглядываясь.
А Санек остался стоять как столб посреди торгового центра. Хорошо, что вовремя вспомнил о подарке для Лилы, а то мог бы так и уйти. Отдавая ему чашку, пожилой мастер деликатно посоветовал стереть с лица помаду.
Идти на Лилкину днюху парни решили все вместе. Еще с утра Темка сбросил Саньку сообщение, что собираются все в пять «на игрушках», то есть на детской площадке в соседнем с Лилиным домом дворе.
– А то пока там будешь отца их и бабку слушать, со скуки подохнешь, – объяснял он по дороге. – Пока все не соберутся, там тоска-тощища, за стол не сядут. А девчонки пока прически сделают, марафет наведут – раньше шести их не жди.
На детскую площадку Санек с Артемом подошли ровно к пяти. Там уже кучковались Гравитц, Залмоксис, Юра Аверин и Кирилл Григорьев. Увидев такую банду, молоденькие мамаши тут же подхватили своих разыгравшихся малышей и ретировались, и вокруг ребят образовалось пустое пространство.
Расположились возле дощатой горки. Подарки и цветы сложили на верхнюю площадку. Гравитейшен достал из кармана куртки бутылку с коричневым напитком.
– Настойка горькая «Аляска», на полезных травах, – объявил он. – Крепость – сорок градусов.
И первым делом обратился к Саньку:
– Будешь?
– Ведь знаешь, что нет, – упрямо мотнул головой Санек.
– Да я просто так спросил, – в голосе Миши при вроде как извиняющихся интонациях слышалась издевка. – А то, думаю, чувак еще обидится, если ему не предложат. Может, ты уже и развязал… Вон, девчонки у нас говорят – кто пить не будет, замуж не выйдет… Так ты как? Нет? – Он заглянул Саньку в лицо. – Во кремень!
– Ладно, не хочет пить – не надо, его дело, – подал голос Лева. – Ну, кто спочнет, челы?
– Давай я, – вызвался Тема. Закинув бутылку, он бойко сделал несколько глотков из горла, передал Залмоксису. Закусил хрустящими чипсами из пакетика, который споро подсунул ему Гравитейшен.
За каждым пьющим внимательно приглядывали:
– Да ты не присасывайся, не присасывайся, воздух подпускай! Да ты и не выпил ничего, в натуре!
Или наоборот:
– Ну, братан, харэ! У тебя и заглот, как у тамбовского волка!
Короче говоря, ребята ловили кайф. А Санек только сглатывал слюну и поглядывал по сторонам, прикидывая, скоро ли это кончится.
Наконец бутылка опустела. Последнюю порцию допивал Мишка.
– Я всегда заканчиваю. Сколько там ни осталось – хоть глоточек, хоть целая бутылка, – все мое, все подберу.
На его долю остались только крошки на серебристой подкладке пакета чипсов. Он аккуратно собрал их щепотью.
– Ну, что, эскадрон гусар липучих, теперь подымим – и в бой? – он явно вошел в роль заводилы.
Ребята достали сигареты, тут уже и Санек присоединился к остальным. С удовольствием покурили.
– Имейте в виду, челы, у Грица в кармане – вторая такая же, – Мишка кивнул на опустевшую бутылку. – Это нам, чтоб подзарядить батарейки, когда танцы начнутся.
Наконец ребята похватали свои подарки и, раскрасневшиеся, шумные, толпой двинулись к дому Лилы. Санек шагал среди друзей и, казалось, заражался от них хмельной безалаберностью.
Семья Варламовых перебралась в Москву из Саратова семь лет назад. Сначала, как и многие приезжие, они всего лишь уцепились за краешек, жили в «хрущобе» на Текстилях в тесной квартирке – мама с папой в комнатке побольше, бабка с Лилей – в другой, где и не повернуться. Но постепенно жизнь наладилась. Дела у главы семьи в столице пошли удачно, он начал с крохотного магазинчика автозапчастей, а теперь уже владел целой сетью. Купил квартиру в хорошем районе на Западе Москвы, единственную дочь, в которой души не чаял, отдал в лучшую в окрестностях школу, оплачивал занятия музыкой, нанимал репетиторов. Лиля была, как он сам шутил, его главным капиталовложением.
В просторной квартире Варламовых было шумно и празднично. Саньку бросилось в глаза, что во всех комнатах горят люстры, хотя за окном еще светло. Лила встречала гостей в прихожей. Длинные волосы ее были сколоты заколкой, казалось, небрежно – но только девчонки понимали, что эта самая небрежность достигается часами парикмахерской работы. На ней был голубой шелковый брючный костюм, лицо чуть тронуто косметикой, но так, что макияж почти незаметен, на шее – тонкая золотая цепочка, в ушах – сережки с бирюзой. Каждый из мальчишек, подарив цветы и подарок, получал право чмокнуть именинницу в щечку. Кто бы отказался! Лилка, конечно, заметила, что ребята уже успели и выпить, и покурить, но виду не подала.
Саня тоже подошел ее поцеловать, но Лила никак не выделила его среди гостей, и это задело. А еще более неприятно ему стало, когда он бросил взгляд на комод, куда именинница складывала, предварительно развернув и вежливо поахав, подарки. Тут были и французские духи, и маленький серебристый ноутбук, и бриллиантовые сережки в бархатной коробочке, и… Среди всего этого великолепия его дурацкая чашка смотрелась дешево, чтобы не сказать – убого.
С горя Сашка принялся рассматривать гостей. Подруги Лилы тоже нарядились – одна другой краше. Пожалуй, лучше всех из них выглядела даже не Ира Погосян в серебристом наряде, явно от модного кутюрье, а Полина Козлова, то есть Коза. На ней было короткое облегающее огненно-красное платье. Загорелая темноглазая Полина была похожа то ли на мулатку, то ли на цыганку. Теперь это сходство еще сильнее подчеркивала яркая косметика и крупные серьги в виде тонких обручей. Глянув на них, Санек обернулся к Теме и посоветовал шепотом:
– Ты скажи ей, чтоб сняла. Как танцы пойдут – заденет за что-нибудь, ухо себе разорвет, в натуре.
– Сам скажи, – только и ответил Артем. Он, кажется, совсем оробел при виде своей подруги.
Остальные девчонки тоже расстарались, как могли. Среди них были Лилины подружки еще по прошлой, наверное, школе, а может, и по оркестру, Саня их не знал. Их как-то забыли представить. Впрочем, почти все, кто был приглашен сегодня – кроме, наверное, одного Санька, – уже встречались здесь раньше, на прошлых днях рождения.
В самой большой комнате у дальней стены был накрыт длинный стол, весь заставленный блюдами с закусками, явно заказанными в хорошем ресторане. Рядом, на журнальном столике, стопкой стояли тарелки и выстроились бокалы, еще один столик, сервировочный, на колесиках, заняли вазы с фруктами и бутылки – газировка, минералка, вино.
– Мы все-таки решили, что лучше сделать фуршет, – объяснила мальчикам Лила. – Ну его, это застолье… Вечно объешься так, что потом и встать трудно. А теперь больше места для танцев останется. У нас все-таки тесновато…
Услышав последнюю фразу, Санек только головой покачал. Вся их квартира целиком, где он жил вместе с мамой, а до определенного времени еще и с отцом, была по площади, наверное, меньше этой комнаты. Ничего себе «тесновато»!
Девчонкам, похоже, уже надоело ждать кавалеров, и общее веселье вспыхнуло сразу, как будто все торопились наверстать потерянное время. Когда стало ясно, что все уже пришли, Лилины папа, мама и бабушка вышли, чтобы поприветствовать гостей. Мальчишки не слишком умело, щедро разбрызгивая пену, открыли шампанское, разлили. Отец сказал тост в честь дочери, частично даже в стихах, все дружно поаплодировали. Потом бабка водрузила на нос очки и зашуршала пачкой каких-то старых писем – но, к счастью, и именинница, и ее родители очень дружно ее уняли. После чего взрослые удалились, а у молодежи началось веселье с танцами, выпивкой и флиртом, ради которого, собственно, все здесь и собрались.
После особенно заводного танца, когда Лила совсем запыхалась, она предложила Саньку:
– Хочешь пепси?
– Да ну его, сладкое очень. От него типа только сильнее пить хочется.
– Тогда просто воды?
– Ага.
Они обыскали комнату, но все бутылки из-под минералки с газом и без оказались пусты.
– Пойдем тогда на кухню, – сказала Лила.
Взяла его за руку и повела по коридору. Он обратил внимание на то, что двери в другие комнаты плотно закрыты, хотя, когда они только пришли, все было распахнуто настежь. Видимо, там развлекались кто как мог.
Зато на кухне никого не было. Горел яркий свет под потолком, работала, тихонько гудя, посудомоечная машина.
Лила открыла дверцу подвесной полки, достала чашку, налила воды из фильтра. Стояла и смотрела, как Санек пьет крупными глотками.
– Еще?
– Ага…
– Здесь хоть тихо…
– Угу.
– Постоим тут.
– Давай.
Санек прислонился к подоконнику. Лила зачем-то щелкнула включателем газовой плиты – зажглась конфорка. Потом прошла к двери, выключила свет и вернулась к Саньку. Голубой огненный цветок отражался в молочно-белой поверхности – это было очень красиво. Света он почти не давал. Лицо Лилы было затемнено, только поблескивали белки глаз и блестки на жакете. Лила стояла совсем близко, глядя на него снизу вверх. А Санька точно заколдовали – он был не в силах пошевелиться. Стоял, смотрел на нее и едва дышал.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента