Олег Рой. Тайна

   – А это ты мать погубила, – между делом замечает он.
   Тут Оля в ужасе понимает, что в гробу лежит ее мать, Анна.
   – А кто тут? – заплетающимся языком шепчет она, показывая на маленький гроб, но Виктор не отвечает.
   Девочка поворачивается к Виктору и в неизъяснимом ужасе видит, что лица у него нет – вместо него плоский кожаный блин.
   Она хочет закричать, но крикнуть не может, ноги тоже не слушаются ее. Через бесконечные секунды гигантским усилием воли она заставляет голос прорваться наружу. Сначала тихо, как будто из-под воды, потом громче и громче раздаются ее вопли…
   Проснулась она от собственного крика. Перепуганный отец держал ее за руки.
   – А? Что? – первое время Оля не могла понять, где находится, и отличить морок от яви. Слезы катились по ее лицу, но она не делала даже попытки их вытереть.
   – Касатка, дурной сон, что ли, приснился? – встревоженно спросил Иван. – Я уж перепугался, думаю, что воры в дом залезли или еще что…
   – Да, сон, – рассеянно согласилась Оля.
   – Ты вот что, выпей отвару мяты, – заботливо предложил Иван, – приготовить?
   – Да, спасибо, – так же отстраненно, еще не вполне в себе, кивнула Оля.
   Иван вышел, а девочка тем временем соскочила с кровати и, схватив какую-то рогожку, накинула ее на плечи и выскочила из избы. Порыв сильного ветра ударил ей в лицо, она чуть покачнулась, но, не колеблясь ни секунды, бросилась со двора на ночную улицу. Бушевала настоящая метель, но девочка упорно продвигалась к своей цели. Проваливаясь в сугробы по колено, набрав полные валенки снега, она долго шла по заметенной дороге и, наконец, добралась до дома матери.
   Окна были темными – там уже спали. Оля бросилась к двери – заперта. Тогда она принялась барабанить в нее со всей мочи. Ей долго не отпирали, наконец, послышались шаркающие шаги, невнятное ворчание, а потом раздался голос матери:
   – Кто там?
   – Это я, – тоненьким голоском просипела продрогшая до костей Оля.
   В проеме показалась заспанное лицо Анны, которая была совсем не рада приходу дочери. Она с недоумением смотрела на нее, потом спросила:
   – Чего тебе? Ошалела, что ли, в ночь-полночь являться?
   – Мне нужно с тобой поговорить, – сказала Оля, и, слегка оттолкнув удивленную таким обхождением Анну, девочка прошмыгнула в дом.
   Мать, зевая, в ночной рубашке, под которой круглился уже большой живот, отправилась следом. Она тяжело села на постель и, раздраженно посмотрев на дочь, спросила:
   – Так чего ты приперлась-то? Случилось что? И Виктор уехал…
   – Мамочка, – глотая слезы, заговорила Оля, – только запомни мои слова, запомни, что бы ни случилось. Ты сейчас, может, и осерчаешь, но запомни на потом.
   – Да в чем дело-то? – нетерпеливо поинтересовалась Анна. – Ты как в горячке или бреду, – заметила она.
   – Умоляю тебя, мамочка, не убивай дитя. Как бы дело ни повернулось – оставь его.
   – Да о чем ты? Ты белены, что ли, объелась? – недовольно вскрикнула Анна.
   Но с Олей приключилось нечто вроде истерики, ее было не остановить:
   – Клянусь, чем хочешь, что угодно сделаю, в ногах валяться буду, но прошу – не убивай. Ведь это будет стоить жизни тебе самой.
   – Ты с ума сошла, – рассердилась женщина, – совсем свихнулась? Врываешься ночью в дом и несешь всякую ерунду. Ушла к отцу жить – так ушла, нечего теперь ко мне приходить и жизни учить, мала еще. Ишь, чего надумала…
   Сгоряча она ударила девочку, получилось неожиданно сильно. Анна даже испугалась. Но Оля не обратила на удар внимания.
   – Не убивай ребенка! – истошно закричала она. – Помни, его смерть тебя убьет. Запомни это, что бы ни было – и не слушай его. Он плохой.
   – Ну, хватит чушь нести, – Анна, грузно встала, – ложись лучше, куда в такую погоду… А утром в школу…

Владимир

   На следующий день Иван хмуро рассматривал синяк на лице дочери.
   – Они у меня за это ответят, – заявил он Оле, – ты не с ними живешь, и бить тебя они не имеют права. Я на стерву управу найду, если надо и в суд пойду.
   При этих словах девочка вдруг затряслась как в лихорадке, сползла с лавки на пол и, опустившись на колени, быстро зашептала:
   – Папочка, я только умоляю, умоляю, ничего не делай ей за этот синяк. Я не часто тебя прошу о чем-то. Ну, пожалуйста!
   Отец изумленно взглянул на дочь:
   – Это еще почему?
   Оля только сокрушенно покачала головой:
   – Я умоляю! Дай слово.
   – Даю, – твердо сказал он, помолчав, – слово сдержу, но зачем тебе это, не знаю. Дурость какая-то…
   И, с досадой махнув рукой, вышел.
 
   Вскоре после ссоры, закончившейся потасовкой, Виктор уехал в город. «По делам…» – туманно ответил он на вопросы Анны. Они к тому времени кое-как помирились. Уезжал он каким-то сосредоточенно-серьезным, а вернулся совсем хмурым и сумрачным. Правда, подарков Анне привез много – а их она любила. Колечко с затейливым украшением, шаль блестящую, расписанную цветами, колбасу какую-то деликатесную – такую, что Анна отродясь не пробовала.
   – Ты чего такой мрачный, а, Вить? – улыбнулась женщина, примеряя обновки перед зеркалом и любуясь собой.
   – У тебя пузо скоро лопнет, – недовольно буркнул он.
   – Ну да… Что-то я тебя не понимаю, Витюша. Ты же знал, сам согласен был на дите. А тут вроде как не рад? Я ведь тебя на аркане в отцы не тащила.
   Он кивнул:
   – Так-то оно так, – и быстро перевел разговор на другую тему.
   Но какая-то мысль не давала ему покоя, вечером он снова завел прежний разговор. Тяжело вздохнув и не глядя в глаза женщине, он сказал:
   – Аня, тут такое дело… Вот… возьми, – и протянул ей какой-то сверток.
   – Что это? – испуганно отпрянула Анна, какое-то неприятное предчувствие охватило ее.
   – Да подумал я, посоветовался с матерью – я к ней в гости по пути заезжал, и решил… Знаешь, я понял точно, что ребенок мне не нужен. Ты прости, что так поздно про это говорю… Не сразу сообразил. Ты не бойся, глянь, – с этими словами он развернул бумагу. В ней лежал маленький пузырек темного стекла.
   – Как не нужен? – выдохнула Анна. – Да ты же говорил…
   – Я снадобье хорошее достал, – перебил он ее, – выпьешь – и никакого ребенка – только крови немного.
   – Уже ведь скоро рожать, самое крайнее – через месяц, – испуганно прошептала женщина.
   – Это иностранное лекарство, от него никакого вреда не будет, даже на таком большом сроке. Баронесски ихние и миллионерши всякие его используют – и ничего…
   – А почему же так-то, Витя? – Анна обессиленно опустилась на лавку, небрежно стянув с шеи подаренный платок.
   – Я решил, Нюша, ребенок нам пока не ко времени. У тебя и свои дети есть, а мне без него проще. Работа у меня с разъездами, денег платят мало. На что его кормить будем?
   – Да где ж мало? – растерянно прошептала Анна. – Нам хватит, зачем нам разносолы?
   – А зачем нам лишний рот? – продолжал Виктор, не слушая женщину. – Будем вдвоем пока жить, я так считаю.
   – Он же уже большой там вырос, – содрогнулась женщина, говоря будто бы самой себе, не слушая уже своего сожителя.
   – Что? Где? – оторопело уточнил Виктор.
   И тут Анне как ударило в голову – вспомнила недавние слова дочери, и какой-то нездешний страх обуял ее. Она попятилась от Виктора как от привидения.
   – Смерти моей хочешь? – прошипела она.
   – Да ты что? – ошеломленно возразил он. – Что с тобой?
   – Уходи! Уходи! – Она как в беспамятстве вскидывала руку, указывая на дверь.
   – Я тебя, Анна, не понимаю, – сухо ответил он, – я тебе дело говорю. Не хочешь делать аборт – не надо! Только и меня тут тогда не увидишь.
   – Ну и убирайся, подонок! – прорычала она.
   – Прекрасно, не задержусь. Я как раз подумывал к жене вернуться.
   – Ах, у тебя и жена, оказывается, есть, сволочь? А говорил, не женат.
   – Так мы разошлись. А тут она назад позвала, – ухмыляясь, пояснил Виктор. – Счастливо оставаться!
   В тот же вечер он собрал свои вещи и уехал, оставив сожительницу в крайне смятенном состоянии духа.
   Анна не находила себе места и даже решила проведать детей. Все же сердце у нее не каменное, свои кровиночки, просто не заладилось у них. Пора и опомниться…
   Оля была дома одна и готовила нехитрый обед – суп да оладьи. Увидев на пороге мать, она как будто ничуть не удивилась.
   – Смотрю, ожидала меня, – неловко усмехнулась Анна, застыв на пороге, и тут же поправилась, сменила тон, глухо и виновато проговорила: – Ты меня прости, доченька, за все. Прощения просить я пришла. За то, что ударила тебя тогда, прости. Сгоряча я, дура была слепая. Не видела, что под носом творится.
   – А я и не сержусь вовсе, забыла уже давно, – улыбнулась дочь, – что не проходишь? Садись, в ногах правды нет.
   Анна неуверенно прошла в горницу.
   – А где Ваня? – спросила она, помолчав.
   – Да на работе, в колхозе. Он больше не пьет, – чуть хвастливо сообщила Оля.
   – Знаю, знаю… Люди говорили, он вроде как переродился. Видно, хорошо ему без меня, – горько сказала Анна.
   Оля ничего не ответила. Мать задумчиво потеребила бахрому скатерти, потом кивнула на нее.
   – Новая? Тут отродясь такого не было.
   – А это мы завели… У нас теперь тут много чего появилось, – приветливо ответила Оля, исподтишка наблюдая за матерью. Та мялась, хотела сказать что-то важное, но никак не решалась. Наконец, она поднялась и направилась к двери.
   – Постой, – кинулась за ней дочь, – куда ты?
   – Как думаешь, простит меня Ваня? – собравшись с духом, спросила Анна. – Верно, простит, он добрый… Как было бы славно! Помирились бы мы, да жили б все вместе… Ведь может быть такое? – она с надеждой взглянула на девочку.
   – Про счастье ничего не скажу, но долго нам с батей жить не придется, – тяжело вздыхая, сказала девочка, отходя к столу.
   – А что ж так? – изумилась мать.
   Оля долго молчала, потом, словно решившись, прошептала:
   – Помрет он скоро, батька-то наш…
   Анна испуганно вскинулась:
   – Ваня хворает? Чего с ним? Что он тебе сказал?
   – Он-то ничего не сказал, сам еще не ведает… А только жить ему осталось до следующей весны. Я вижу…
   Анна ошалело поглядела на дочь, села на стул и долго молчала, потом, сжав губы, выдавила:
   – Ну, сколько отмерено – столько отмерено… С ним хочу жить.
 
   Схватки начались в полдень. С самого начала все пошло плохо – стало ясно, что Анна никак не может разродиться. Деревенская повитуха мрачно причмокивала губами, качала головой и никаких прогнозов не давала. По тем временам звать врача или хотя бы фельдшера было не принято.
   – Либо дите, либо Анна, либо оба сразу умрут, – помяните мое слово, – говорила собравшимся женщинам худая сухонькая старушонка, вредная и слегка выжившая из ума. Про нее ходили слухи, что ее поколачивал сын-бобыль, и потому она была зла на весь свет.
   – Да типун тебе на язык, – в сердцах плюнула бабка Агафья, – что ты такое говоришь.
   – Да Анна в бреду уже пять часов, тут, и правда, дело худо, – заметила другая соседка.
   Вдруг в круг взрослых протиснулась Оля.
   – Пустите меня к матери, – насупленно, ни на кого не глядя, попросила она. На ее личике заметно проступили следы мучительного напряжения, как будто она силилась решить трудную задачу, да все никак не выходило.
   – Куда ты, куда, такое детям нельзя видеть! – всполошились женщины. На девочку зашикали, со всех сторон раздавались ахи и охи.
   – Пустите меня к матери! – сжав кулачки, закричала девочка.
   – Нечего тут ребенку делать, – возразила бабка Агафья.
   Но тут из горницы раздался слабый голос роженицы:
   – Пустите ее.
   Женщины ахнули: пришла в себя?
   Пока никто ее не остановил, девочка быстро прошла к матери. Та лежала на постели, бледная, без кровинки в лице. Только увидев дочь, она в беспамятстве откинулась на подушки. Оля села рядом с ней, взяла за руку и начала что-то шептать. А через полчаса Анна как-то глубоко вздохнула, пришла в себя и села на постели. А еще через пятнадцать минут на свет благополучно появился здоровенький мальчик.
   Теперь Ольга почти все время проводила у матери – помогала управляться с младенцем. Та все еще была слабая после родов, еле вставала.
   Иван у дочери не спрашивал, где та пропадает, только хмурился.
   Как-то все же спросил, будто невзначай:
   – Как Анна дите-то назвала?
   – Владимиром, – чуть замешкавшись, ответила девочка.
   Он помолчал, потом кивнул, будто одобряя.
   – Ты б сходил к ней, а? – умоляюще попросила Оля, заглядывая ему в лицо. Но он неожиданно рассердился, и вышел из избы, громко хлопнув дверью.
   Но через несколько дней он снова не выдержал, смущаясь, спросил, на кого похож малый.
   – Весь в мать, – улыбнулась Оля.
   – А Анне не нужно ли чего?
   – Да вроде все есть.
   – Понятно, – насупился Иван.
   Тем же вечером он постучался в хату Анны и, осторожно протиснувшись внутрь, тихо сказал:
   – А я к тебе, Анюта…

Колодец

   С апреля Акимовы стали жить все вместе – Иван с детьми снова перебрался в дом Анны. На деревне посудачили, посудачили да и перестали…
   А в самом конце мая Ольга вновь увидела чудной сон.
   На этот раз ей снилось какое-то другое, чужое село, в котором она никогда раньше не бывала. Девочка стояла перед полуразрушенной церковью, в последнее время много церквей превратили в неприглядные развалины. Светило яркое солнце – все вокруг так и дышало жизнью. Оля решила обойти храм. На пустыре за храмом в зарослях бурьяна виднелся ветхий сруб заброшенного колодца. Оля услышала приглушенные крики. Она подошла к покосившемуся, заросшему мхом срубу и заглянула внутрь. Далеко внизу чуть поблескивала застоявшаяся вода, а на дне, примостившись на каком-то выступе, сидел, дрожа от холода, мальчик примерно ее возраста и плакал.
   Проснувшись, Оля удивилась – сон помнился ей до мелочей, словно все это происходило наяву. Она рассказала его матери.
   Анна задумчиво выслушала дочь и спросила:
   – А колодец-то какой был?
   – Такой старый, весь во мху и лишайниках, на цепи крюк ржавый, и одно бревно толстое рядом лежит – вроде как чтобы сидеть на нем.
   – А церковь? – быстро спросила Анна. – Церковь какая?
   Девочка наморщила лоб, потом сказала:
   – Да там стены одни… Внутри на них остались синие и позолоченные полосы. Она у луга стоит. А за лугом речка.
   – Странно… – прошептала Анна, – ну, ладно, дочка. Иди-ка в школу, опаздываешь небось.
   Описание местности вокруг церкви девочки очень напоминало Анне одно из сел округи, часах в полутора ходьбы от Лошаково. Там у нее жила родня.
   Оля ушла в школу, Вася побежал гулять на реку с мальчишками, а у Анны все не шел из головы сон дочери. Еще свежо в ее памяти было предупреждение девочки про то, чтобы она не губила ребенка. Что-то тут есть… Конечно, это могло быть просто совпадением, но…
   Анна попыталась было заняться хозяйством, но все валилось из рук. Наконец, она плюнула и решилась – запеленала младенца и отправилась в Сныхово. Так называлась деревня, подходившая под описание Оли.
   «Ходу не так уж много, зато все сомнения развею…» – подумала она.
   Шла она медленно, но часа через два была на месте. Едва Анна вошла в село и показались первые дома, она тут же увидела свою двоюродную тетку Арину.
   После приличествующих случаю приветствий, причмокиваний над Володенькой Анна спросила как бы невзначай:
   – Теть Арина, у вас тут никто не пропадал?
   – А ты откуда знаешь? – насторожилась та.
   – Да так, слышала.
   – Точно, парень пропал один, – энергично закивала тетя Арина и тяжело вздохнула, – со вчерашнего дня всем селом ищем.
   – А кто?
   – Да Петя Смирнов. Хороший был мальчик, добрый, единственный сын у родителей. А они высокие должности занимают в нашем-то колхозе… Да толку-то что? – она безнадежно махнула рукой. – Надежды уже никакой нет, что найдется. Искали, искали – нетути нигде. Думают, волки утащили.
   – Да какие же здесь волки-то? – подняв брови, удивилась Анна.
   – Знамо какие… К тому же некуда ему больше деться – все перерыли. Убежать он не мог – мальчик домашний был, смирный.
   – А вы это… – Анна опустила глаза, – смотрели в колодце-то за церковью?
   – Да нет вроде, – насторожилась тетя Арина, – а что? Ты знаешь что-нибудь?
   – Откуда мне, – пожала плечами Анна, – вы все ж поищите там. Мало ли…
   – А ты сама-то какими судьбами у нас? – опомнившись, поинтересовалась тетка.
   – Да за медом гречишным пришла, мне тут обещали, – неопределенно ответила Анна.
   Тетя Арина кивнула:
   – Ну, как заберешь мед-то, ко мне заходи, чаю попьем.
   На том и договорились. Сгорая от любопытства, Анна заставила себя немного прогуляться в окрестном лесу – никакого меда ей никто не обещал. Выждав время, она направилась к тетке. Та встретила ее на крыльце с горящими глазами.
   – Ну, ты, девонька, как в воду глядела! Сказал бы кто – не поверила бы! – восторженно закричала она. – Только что из колодезя Петю достали! Замерз, обомлел весь, но живой. Говорит, гулял, пробрался к срубу-то. Перегнулся да нечаянно упал. Ко мне его родители пришли, хотят тебя поблагодарить. Ты уж прости, но они у меня выпытали, кто это подсказал – в колодезе-то поглядеть.
   По виду тети Арины она испытывала от случившегося неимоверное удовольствие.
   В избе навстречу Анне поднялась мать Пети, дородная женщина с красным заплаканным лицом и пышными рыжими волосами, и бросилась обнимать ее.
   – Спасибо огромное… Да как же это ты узнала про Петеньку?
   – Да, скажи, скажи… – поддакнула тетя Арина.
   В избе было полно народу, стоял шум и гам – все обсуждали невероятное освобождение Пети, но тут голоса разом смолкли. Все взгляды были прикованы к Анне.
   Она смутилась и стала нянчить завозившегося младенца.
   – Моя дочь видела вещий сон, – наконец неохотно сказала она, – мол, церковь, а за ней колодец. А там мальчик.
 
   Через неделю в дом Акимовых приехали гости: родители Пети с сыном. Они привезли подарки и поклонились в ноги девочке, спасшей жизнь их ребенка.
   Анна всполошилась, бросилась накрывать на стол. Сели пить чай и обсуждать чудесное вызволение мальчика. Их переживания еще не остыли, и мать Пети расплакалась.
   – Я уж думала, что не увижу его больше, – говорила она, промокая платочком глаза.
   Анна понимающе кивнула. Сам виновник переполоха, сероглазый долговязый мальчик чуть постарше Оли, изнывал от скуки и усердно разглядывал носки собственных ботинок. Казалось, он был абсолютно безучастен к собственной судьбе и произошедшее его ничуть не впечатлило.
   – Поблагодари ее, – мать властно подтолкнула сына в центр комнаты.
   – Спасибо, – как-то нехотя буркнул Петя и потупился.
   Вскоре он куда-то исчез. Оля, пряча улыбку, посидела ради приличия со взрослыми, но потом они разговорились о чем-то своем, и она потихоньку вышла в сад. Петю она нашла там, где и ожидала, он изучал старый скворечник, висевший на яблоне в саду.
   – Чего ж ты в колодец-то полез, дурачок? – спросила она, незаметно подойдя сзади.
   Петя обернулся и изучающе посмотрел на девочку, словно взвешивая, можно ли ей доверять. На улице он уже не выглядел таким робким и замкнутым.
   – Да клад искал. Будто не знаешь, в старых колодцах завсегда клады запрятаны, – важно сообщил он.
   – А взрослым сказал, что случайно упал, – усмехнулась Оля. – Ну и как, сыскал клад?
   – Не… Не сыскал. Хотел вылазить – а веревка возьми да оборвись. Я давай кричать, да кто ж услышит-то… Так что ты жизнь мою спасла, я теперь по гроб твой должник, – смущенно и теперь совершенно искренне сказал мальчик.
   – Ну, запомню твои слова, – рассмеялась Оля.
 
   Как ни хотела Анна скрыть чудесные способности дочери, но после этого случая молва про Олю пошла по всем окрестным деревням. Вспомнили и историю с быком, и с дедом Пантелеем, и с благополучными родами самой Анны.
   – Что толку-то от этого? Одна нервотрепка. Лучше не на виду жить, так спокойнее, – сокрушалась Анна, но все было бесполезно: остановить Олину славу уже было нельзя.
   Отовсюду к Акимовым потянулись люди со своими бедами – у кого болезнь какая, кто корову потерял, кому писем родные давно не пишут…
   Оля никому не отказывала, всех выслушивала и по мере возможности помогала. А если ничего не могла сделать – то так прямо и говорила. Анна, сначала чуть не волком смотревшая на просителей, со временем смирилась с таким положением дел – ведь каждый приносил своей спасительнице что-нибудь – кто крупы, кто яиц, кто мяса, а кто просто деньги давал, если были. И хотя Оля плату за свою помощь не брала, мать объясняла просителям, что дочь, мол, почти блаженная, а средства им нужны. Тайком от Оли она брала эти нехитрые подношения.
 
   Зима уже подходила к концу. Иван ничем не болел, жил своей обычной жизнью: ходил на работу, возился по хозяйству, занимался с детьми. Анна помнила слова дочери о его близкой смерти и исподволь присматривалась к мужу. Постепенно в душе женщины начала тлеть робкая надежда, что дочка ошиблась. Не такая уж она прозорливая вещунья да предсказательница. Ребенок еще…
   В конце февраля Иван отправился с мужиками на валку леса. Никто не заметил, как подпиленная огромная сосна стремительно и плавно упала. Иван стоял прямо под деревом и не успел даже вскрикнуть – его мгновенно накрыло мощной кроной. Когда его принесли на рогожах домой, он уже почти не дышал.
   Анна и дети стояли возле постели, на которой лежал отец с заострившимся бескровным лицом. Они не могли даже плакать, так страшно и непонятно было горе, обрушившееся на них.
   – Оленька, ты же можешь что-нибудь сделать… Ведь у тебя же есть… возможности? – свистящим шепотом спросила Анна.
   Оля молча кивнула. Сейчас она выглядела гораздо старше своих лет. По лицу ее бродили какие-то смутные тени, видно было, что девочка напряжена до предела, будто она сопротивляется чему-то грозному и неотвратимому. Анна испуганно отвела от нее взгляд.
   – Почему ты не спасаешь отца? Ведь мне же ты помогла, когда я рожала. Говорили, что я точно не выживу… – спустя несколько минут не выдержала она. Глаза ее горели лихорадочным блеском, голос срывался.
   – Ты оставила дите, потому и осталась жива, – тихо, через силу ответила Оля. – А ему так на роду написано. Я не всегда могу помочь. Иногда вижу, что будет или что с человеком происходит, иногда могу хворь или беду отвести. Но спасти человека от смерти не в моей власти. Это невозможно…
   Иван умер на следующее утро.

Мотоцикл

   Немало воды утекло в нехитрой деревенской речке Песочне с той поры. Оля оглянуться не успела, как отшумел выпускной вечер – десятилетка за спиной. Сколько всего уже позади. Но и сделано немало – школу она окончила хорошо, по всем предметам одна из лучших. А сколько книг прочитано, сколько разговоров с Надеждой Захаровной переговорено… И слава ее как непростой девочки, умеющей видеть, возросла и укрепилась. Хотя слава эта порой тяготила Ольгу: не с самыми чистыми намерениями порой обращались к ней люди. Но зато и помогла она многим. А это ей нравилось больше всего. А теперь она отдыхала от школьных забот и мечтала о будущей, не очень понятной пока, но прекрасной жизни.
   Жаркий июньский день был в самом разгаре. Слегка разморенная от жары, Оля сидела за кухонным столом и чистила картошку. Володя расположился напротив и делал вид, что помогает сестре, хотя не очистил еще и трех картошек. Он исподтишка поглядывал на девушку и хитро улыбался, словно хотел что-то сказать. Его явно распирало от новости, которой не терпелось поделиться.
   – Ты слышала, что спасенный-то твой вернулся? – не выдержав, наконец, ехидно поинтересовался он.
   – Это еще какой? – вздрогнула и покраснела Оля. – У меня много тут… спасенных.
   – Первый твой, – еще шире улыбнулся Володя.
   – Эй, ты кожуру-то не срезай так толсто, – прикрикнула она на брата, – и откуда ты все знаешь? Сам-то в те времена еще в пеленках лежал.
   – Так про то вся деревня знает, – улыбнулся довольный мальчишка.
   С улицы донесся приближающийся рев мотора, потом раздался крякающий звук клаксона. Оля вытерла руки и перегнулась через подоконник. У их калитки стоял мотоцикл, а рядом с ним возился Петя.
   – Петька! – взвизгнула она и выбежала на улицу. Правда, выходя из калитки, Оля напустила на себя немного скучающий и небрежный вид. – Ты откуда?
   – Да вот, из города на каникулы приехал. Решил вас навестить. Ведь ты же почти моя вторая мама, – весело подмигнул он девушке. Она невольно залюбовалась рослым, широкоплечим парнем. На губах у него всегда играла добродушная улыбка, серые глаза смотрели на мир с добродушным спокойствием. Казалось, что этому человеку все по плечу.
   Поймав себя на том, что откровенно любуется гостем, Оля слегка покраснела и показала на довольно чумазое чудо мототехники.
   – Где это ты мотоцикл достал? – насмешливо спросила она, изо всех сил стараясь скрыть, что рада видеть своего давнего приятеля.
   – А… Это председательский, – небрежно махнул рукой Петя, хотя было заметно, что он очень горд собой, – он сломался давно, его списали, получили новый. А этот на складе валялся, никто не знал, что с ним делать.
   – И чего? Все равно не понимаю, при чем здесь ты…
   – Ну, я ведь на механизатора учусь, – пояснил парень, – посмотрел на него и поспорил, что починю. Пара пустяков!