Страница:
Поздно вечером 29 ноября Ставка приняла решение о начале контрнаступления под Москвой, а уже утром 30‑го Военный совет Западного фронта представил свои соображения, и план был утверждён.
20‑я армия получила приказ нанести главный удар в направлении Солнечногорска и во взаимодействии с 1‑й ударной и 16‑й армиями овладеть городом.
В самый сложнейший период подготовки армии к боевым действиям генерал Власов так и не прибыл. Не появился он и в начале декабря…
8 декабря была взята Красная Поляна, 12 декабря – Солнечногорск и 20 декабря – Волоколамск.
Леонид Михайлович Сандалов в письме начальнику Генерального штаба маршалу М.В. Захарову в декабре 1964 года писал: «Во время Московской битвы я – во второй половине ноября 1941 г. – стал начальником штаба новой, только что сформированной 20‑й армии. Это сильная полнокровная армия вместе с такой же – 1‑й ударной армией возглавили наступление Западного фронта (Клин-Солнечногорская операция) под Москвой.
20‑я армия освободила Красную Поляну, овладела городом Солнечногорском. А затем по распоряжению командования Западного фронта повернула на Волоколамск. Часть сил оставила для наступления по шоссе от Солнечногорска на Клин, в полосе 1‑й ударной армии. 20‑я армия от Солнечногорска с боями наступала на Чудоль, Чисмену, Волоколамск. Надо сказать, что назначенный командующим 20‑й армии Власов… до освобождения Волоколамска армией, по существу, не командовал. Он объявил себя больным (плохо видит, плохо слышит, разламывается голова). До начала операции жил в гостинице ЦДКА, а затем его переводили с одного армейского КП на другой под охраной врача, медсестры и адъютанта. Подходить к нему не разрешали. Все документы для подписи я посылал Власову через его адъютанта, и он приносил их подписанными без единого исправления.
Впервые я, да и другие офицеры штаба, увидели Власова в Чисмене (под Волоколамском). А первый доклад я делал ему лишь в Волоколамске. Поэтому от начала операции до выхода армии в Волоколамск мне совместно с заместителем командующего армией полковником Лизюковым А.И. … и членом ВС армии дивизионным комиссаром Куликовым П.Н. приходилось руководить действиями войск армии непосредственно самим» (108).
Первая встреча Сандалова с Власовым была весьма любопытной. «В полдень 19 декабря в с. Чисмены начал развёртываться армейский командный пункт. Когда я и член Военного совета Куликов уточняли на узле связи последнее положение войск, туда вошёл адъютант командующего армией и доложил нам о его приезде. В окно было видно, как из остановившейся у дома машины вышел высокого роста генерал в тёмных очках. На нём была меховая бекеша с поднятым воротником, обут он был в бурки.
Это был генерал Власов. Он зашёл на узел связи, и здесь состоялась наша первая с ним встреча. Показывая положение войск на карте, я доложил, что командование фронта очень недовольно медленным наступлением армии и в помощь нам бросило на Волоколамск группу Катукова из 16‑й армии. Куликов дополнил мой доклад сообщением, что генерал армии Жуков указал на пассивную роль в руководстве войсками командующего армией и требует его личной подписи на оперативных документах. Молча, насупившись, слушал всё это Власов. Несколько раз переспрашивал нас, ссылаясь, что из-за болезни ушей он плохо слышит. Потом с угрюмым видом буркнул, что чувствует себя лучше и через день-два возьмёт управление армией в свои руки полностью. После этого разговора он тут же на ожидавшей его машине отправился в штаб армии, который переместился в Нудоль-Шарино» (109).
Что характерно, именно за Волоколамскую операцию Л.М. Сандалову было присвоено звание генерал-майора. Всю Клин-Солнечногорскую операцию, все телефонные переговоры с Жуковым, Шапошниковым и В.В. Курасовым (направленцем Генерального штаба) вёл только Сандалов.
И ещё. Леонид Михайлович Сандалов в отличие от Власова был образованным и опытным генералом, блестящим штабистом. Такие, как он, в 1941 году, к сожалению, были большой редкостью в Красной Армии. В 1920 году он окончил Ивано-Вознесенские пехотные курсы. Командовал взводом, был адъютантом батальона на Туркестанском и Южном фронтах. С 1921 года – командир роты. В 1926‑м окончил двухгодичную Киевскую объединённую школу командиров им. С.С. Каменева.
Три года службы – и вновь учёба, но только теперь в Военной академии им. М.В. Фрунзе. По окончании её в 1934 году Сандалов служил в штабе Киевского округа, а в 1936 году по рекомендации И.Э. Якира поступил в академию Генерального штаба. С сентября 1937 года – начальник оперативного отдела штаба Белорусского военного округа, с 1940 года – начальник штаба 4‑й армии ЗОВО. С 30 июня по 23 июля – врид командующего 4‑й армией Западного фронта. В августе – ноябре 1941 года – начальник штаба Центрального и Брянского фронтов (110).
Знания, приобретённые во время учёбы, опыт службы, глубокий аналитический ум позволили Л.М. Сандалову выработать широкий оперативный кругозор, редкое умение точно обобщать военные события и подчас принимать смелые решения.
Вступая в полемику с писателем В. Богомоловым, писатель Г. Владимов (автор книги «Генерал и его армия») сообщал: «В Германии Власов рассказывал, как в ноябре 1941‑го Сталин вызвал его к себе, дал ему из своего резерва 15 танков и направил заместителем к командующему, который заново формировал 20‑ю армию (расформированную после выхода из окружения под Вязьмой).
Власов застал командующего тяжело больным – действительно с конца ноября, числа с 25‑го, – и принял от него командование. Имени своего предшественника он не назвал – либо из деликатности, либо из-за малой известности генерала Н.И. Кирюхина» (111).
Но всё было совершенно не так. Генерал-майор Николай Иванович Кирюхин действительно командовал 20‑й армией. С октября 1942 года армия вела наступление на сычёвском направлении, но не имела успеха, за что Н.И. Кирюхин был отстранён от должности и в декабре 1942 года назначен заместителем командующего 29‑й армией (112).
Писатель В.О. Богомолов провёл немало времени в Центральном архиве Министерства обороны. О его кропотливой работе мне лично рассказывали старожилы. Он очень скрупулёзно разбирался с вопросом назначения Власова командующим 20‑й армией.
«Назначенный командующим 20‑й армией 30 ноября 1941 года Власов с конца этого месяца и до 21 декабря болел тяжелейшим гнойным воспалением среднего уха, от которого чуть не умер, и позднее страдал упадком слуха, а в первой половине декабря – вестибулярным нарушением. Болезнь Власова и его отсутствие в течение трёх недель на командном пункте, в штабе и в войсках зафиксированы в переговорах начальника Генерального штаба маршала Б.М. Шапошникова и начальника штаба фронта генерала В.Д. Соколовского с начальником штаба 20‑й армии Л.М. Сандаловым; отсутствие Власова зафиксировано в десятках боевых приказов и других документов, вплоть до 21 декабря подписываемых за командующего Л.М. Сандаловым и начальником оперативного отдела штаба армии комбригом Б.С. Антроповым» (113).
Однако всё, что сегодня касается фактов, подтверждающих неисполнение своих прямых обязанностей Власовым, как командующим войсками 20‑й армии, до 19 (20–21) декабря 1941 года из-за болезни, в особенности для почитателей его «полководческого таланта» выглядит малоубедительным. Например, Алексей Исаев считает так: «Каждый командующий армией оставил после себя след в виде сонма приказов со своей подписью, по которым можно отследить периоды активного командования и дату вступления в должность. В фонде 20‑й армии в ЦАМО РФ среди приказов автору удалось найти всего один, подписанный А.И. Лизюковым. Он датирован ноябрём 1941 г., и Лизюков в нём обозначен как командующий оперативной группой. После этого идут декабрьские приказы, в которых в качестве командующего армией называется генерал-майор А.А. Власов». Далее он пишет: «Самое удивительное, что один из первых боевых приказов 20‑й армии подписан не Сандаловым. В качестве начальника штаба фигурирует некий полковник Лошкан. Фамилия “Сандалов” появляется на приказах, начиная с 3 декабря 1941 г. Правда, с появлением Сандалова приказы армии начинают печататься на машинке».
И ещё: «Как мы видим, на документе присутствуют две подписи – командующего армией и его начальника штаба. Подпись члена Военного совета появляется несколько позже…
Здесь перед нами ситуация, разительно отличающаяся от описанной в мемуарах. “Человек в бекеше” был не гостем, а хозяином в штабе 20‑й армии к моменту прибытия в неё Л.М. Сандалова» (114).
Удивительная вещь получается: одним из аргументов в пользу того, что Власов командовал 20‑й армией и был на хорошем счету, является не что иное, как характеристика, данная Андрею Андреевичу самим Жуковым! Подписана она 28 декабря 1942 года. Однако 28 января 1942 года Г.К. Жуков подписал подобную характеристику на генерал-лейтенанта М.Г. Ефремова (можно предположить, что такие характеристики были написаны на всех командующих армиями Западного фронта. – Прим. авт.). В ней чёрным по белому написано: «Генерал-лейтенант Ефремов Михаил Григорьевич командует 33‑й армией с конца октября 1941 года. Оперативный кругозор крайне ограничен. Во всех проведённых операциях неизменно нуждался в постоянном жестком руководстве со стороны командования фронтом, включительно тактического применения отдельных дивизий и расположения командного пункта армии. Приказы выполняются не в срок и не точно. Приходится всё время подстёгивать, за что имеет выговор в приказе.
Должности командующего армией не вполне соответствует. Целесообразно назначить командующим войсками внутреннего округа.
Командующий войсками Запфронта
Генерал армии Жуков
Член Военного совета Западного фронта Хохлов
28 января 1942 г.» (115).
Но неужели никто не знает сегодня кто такой Ефремов? Как он воевал и как он погиб?
А вот на Власова та самая: «Генерал-лейтенант Власов командует войсками 20 армии с 20 ноября 1941 года. Рукоодил операиями 20 армии: контрударом на город Солнечногорск, наступлением войск армии на Волоколамском направлении и прорывом оборонительного рубежа на р. Лама. Все задачи, поставленные войсками армии, тов. Власовым выполняются добросовестно. Лично генерал-лейтенант Власов в оперативном отношении подготовлен хорошо, организационные навыки имеет. С управлением войсками справляется вполне. Должности Командующего войсками армии вполне соответствует…» (116). Теперь вы понимаете цену таких характеристик?
И ещё хочется сказать об одном перле из этой характеристики. Генерал армии Жуков в ней подчёркивает, что Власов командует войсками 20‑й армии с 20 ноября 1941 года. Однако зачем же его тогда искали через ГУК, запрашивая штаб Юго-Западного фронта, в двадцатых числах ноября? Никто, случайно, не знает?
А дело всё в том, что во всякого рода характеристиках и аттестациях временные рамки вполне относительны. Опираться на них было бы весьма глупо. Та же болезнь генерала, уже находящегося на домашнем лечении, не могла повлиять ни на его награждения, ни на его очередные звания. Просто штатским людям совершенно невдомёк, что, когда офицер болеет, ему не надо брать больничный лист. Достаточно банальной справки или даже одного звонка вышестоящему начальнику. При этом денежное содержание начисляется без всяких изменений. Абсолютно со всеми надбавками. Так было всегда и так есть сегодня.
Другой момент. В Москву Сандалов прибыл 28 нояб-ря 1941 года, а 10 декабря 1941 г. разговаривал с командующим фронтом Г.К. Жуковым. «В разговоре со мной по телефону он указал на недопустимо медленные темпы наступления армии и сказал, что наши войска продвигаются только по дорогам вслед за отступающими частями противника, не выходят на фланги и в тылы неприятельским колоннам, не стремятся окружить врага…» (117)
Как вы думаете, почему к концу дня 10 декабря комфронта разговаривает с начальником штаба вновь сформированной армии, а не с её командующим? Или в это время Власов как раз подписывал очередной приказ и был занят? А ведь Жуков разговаривал с тем, кто реально командовал армией. Иначе это был бы именно Власов. Кстати сказать, уже в январе, разговаривая с Власовым, Жуков будет говорить практически о том же, что и теперь с Сандаловым!
Когда я сам лично знакомился с документами из фонда 20‑й армии в ЦАМО, а в это время там работал и А. Исаев, то тоже своими собственными глазами видел подписи Власова.
И на боевых приказах от № 01 до № 015, и на приказах войс-кам 20-й армии («О бесперебойном снабжении частей питанием…», «Об организации службы ПХО…», «Об организации разведки…», «О действии при преследовании…», «О борьбе со вшивостями в частях…») (118).
Но мои глаза не округлились, потому что командующий вполне мог находиться в номере гостиницы Центрального Дома Красной Армии и, лёжа в постели, оставлять свои «каракули» на всех, привезённых ему адъютантом документах. Потому что до фронта тогда было рукой подать. И в этом нет ничего криминального. По крайней мере так оно и было. Вспомните, хотя бы очерк А.А. Бека «День командира дивизии», где он пишет, как добирался в 9‑ю гвардейскую стрелковую дивизию: «Утром 7 декабря я случайно узнал, что в дивизию только что повезли Гвардейское знамя, которое предполагалось вручить в этот же день с наступлением сумерек.
Не долго думая, я сел в метро и поехал к фронту. Поездки на фронт в эти дни не занимали много времени. На волоколамское направление маршрут был таким: на метро до станции “Сокол”; там пересадка на автобус № 21, курсировавший до Красногорска. Оттуда до линии фронта оставалось двенадцать – пятнадцать километров» (119). Но не забывайте, что у Власова в распоряжении, кроме личного адъютанта и врача, ещё был и автомобиль. Командующему без него никак!
Но есть и другие доказательства, не менее весомые. Например, историк из Санкт-Петербурга Кирилл Александров стреляет ими, как из табельного оружия: «Распространённое утверждение о том, что он не командовал армией 6—19 декабря “по причине воспаления среднего уха” – не более чем легенда. Во-первых, Власов был упомянут в сводке Совинформбюро в перечне отличившихся советских генералов уже 13 декабря, а во-вторых, 16 декабря на КП у Власова взял интервью американский журналист Л. Лесюер…» (120)
Если говорить о сводке Совинформбюро, то там, уж точно, не могли назвать фамилию Сандалова, хоть он и командовал армией, потому что, согласно занимаемой должности, он был начальником штаба. И не важно, болел командарм или не болел. В армии единоначалия никто не отменял. Ведь командир всегда прав, читайте устав.
Кстати сказать, Власов мог запросто слушать эту сводку, лёжа в кровати с врачом Агнессой Подмазенко.
Про интервью у Власова – вообще аргумент несостоятельный. Дело в том, что в тот же день, 13 декабря 1941 года вся первая страница газеты «Известий» была посвящена битве за Москву под заглавием: «В последний час. Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы. Поражение немецких войск на подступах к Москве». Внизу страницы были помещены девять фотографий героев этой битвы: генерала армии Г.К. Жукова (в центре), а также генерал-майора Д.Д. Лелюшенко, генерал-майора А.А. Власова, генерал-лейтенанта В.И. Кузнецова, генерал-майора П.А. Белова, генерал-лейтенанта Ф.И. Голикова, генерал-лейтенанта К.К. Рокоссовского, генерал-лейтенанта И.В. Болдина, генерал-лейтенанта артиллерии Л.А. Говорова. Но почему иностранные корреспонденты интервью берут прежде всего у Власова?
Да всё очень просто. Если говорить только о 20‑й армии, то 4 декабря она полностью закончила сосредоточение и готовилась к наступлению, а в ночь с 5 на 6 декабря её части заняли исходное положение и получили приказ о времени атаки. Уже 8 декабря 1941 года разбитые части противника были выбиты из Красной Поляны. Дело в том, что из военных сводок тех дней Красная Поляна (райцентр Московской области) стала широко известной во всём мире. «По хвастливым уверениям немецко-фашистского командования, из этого, самого близкого к Москве пункта якобы хорошо видна в бинокль советская столица» (121). Более того, в числе трофеев воинов 20‑й армии (свыше 30 танков и броневиков, много орудий, миномётов и личного оружия) оказалась привезённая накануне пушка калибра свыше 200 мм, из которой немцы рассчитывали обстреливать Москву». А рано утром 12 декабря Солнечногорск был полностью очищен от противника (122). Вот, собственно, и две главные причины, из-за которых командующий 20‑й армией стал объектом фото‑ и телекамер. Как известно, советская пропаганда в этом случае не мешала, а даже, наоборот, принимала в этом самое активное участие. При этом нельзя забывать, как ещё утром 1 декабря 3‑я танковая группа противника нанесла сильнейший удар, смяв поредевшие части группы Захарова, и устремилась вдоль Рогачёвского шоссе к Москве. Тогда же на стыке 1‑й ударной и 20‑й армий создалось угрожающее положение, а неожиданное появление танковых частей противника перед развёртывающимися частями 20‑й армии привело их в замешательство. Пусть это были последние резервы противника, но угроза‑то была реальной! По сути, всё решили считаные дни и ввод в сражение резервных армий, в том числе и 20‑й. Отсюда любые победы под Москвой имели такой оглушительный успех. Не обошлось и без рекламных акций, в которых иногда страдает прежде всего истина. А Власову просто повезло, как и в первые месяцы войны.
Итак, Власов, поймав «золотую рыбку», становится «спасителем Москвы». Но происходит это не ранее 13 декабря 1941 года. Но почему-то у Владимира Батшева в его четырёхтомном труде «Власов» этот «спаситель» как-то не вяжется с истинной историей, написанной нашими предками. Я не буду говорить о хронологии боевых действий, которая у этого автора упоминается достаточно своеобразно, а остановлюсь лишь на вопросе принципиальном: когда Власов был на приёме у Сталина?
Первый раз вождь принял Андрея Андреевича 11 февраля 1942 года. Приём продолжался с 22.15 до 23.25. Общались они наедине один час десять минут.
Второй раз вождь принял Власова 8 марта 1942 года вместе с маршалом Шапошниковым, генералами Василевским, Жигаревым, Новиковым и Головановым с 22.10 до 24.00 (там же находились Ворошилов, Молотов, Берия, Маленков) (123).
Однако у Батшева Власов встречается с вождём накануне формирования 20‑й армии, то есть в ноябре 1941 года. Там же он просит у Сталина танки, и тот выделяет ему аж пятнадцать штук (124). Но, как известно, 20‑я армия вошла в строй армий Западного фронта только 29 ноября 1941 года и лишь 4 декабря полностью закончила сосредоточение (125). Если же говорить про танки, то к концу ноября 1941 года «Западный фронт получил пятнадцать отдельных танковых батальонов и свыше 100 танков на усиление действующих бригад…
Таким образом, в конце ноября немцы потеряли превосходство в танках. Но при нанесении контрударов 1–5 декабря танковые войска Западного фронта понесли значительные потери, а резервные армии в своём составе танковых бригад не имели. Вследствие этого к моменту перехода в контрнаступление враг сохранил в полосе Западного фронта небольшой перевес в танках – 980 против 720. Даже на направлениях главных ударов мы не имели превосходства в танках. Например, на правом крыле фронта (30‑я, 1‑я ударная, 20‑я и 16‑я армии) в составе девяти танковых бригад и шести отдельных танковых батальонов насчитывалось 290 танков. Противник в этой же полосе сосредоточил около 400 танков. На левом крыле фронта (10, 50 и 49‑я армии) в составе одной (112‑й) танковой дивизии, двух танковых бригад и четырёх отдельных танковых батальонов было 140 танков против 300 танков противника.
Следовательно, на 6 декабря 1941 года гитлеровцы превосходили нас в танках на правом крыле Западного фронта в 1,3 раза, на левом крыле – в 2 раза, а в полосе некоторых армий ещё больше», – пишет полковник Ф. Тамонов (126).
В директиве штаба Западного фронта командующему 20‑й армией № 0023 от 2 декабря 1941 г. о переходе в наступление на солнечногорском направлении говорилось: «Комфронтом приказал:
1. Дополнительно включить с 18 часов 2.12 в состав 20‑й армии войска, ведущие бой на фронте – 7 гв. сд, 282 сп, 145, 24, 31‑ю танковые бригады. Командарму 16 передать указанные части командарму 20…» (127)
То есть целые три танковые бригады забирали у армии Рокоссовского, чтобы отдать армии Власова.
Как пишется в книге «Разгром немецких войск под Москвой», «одновременно с наступлением 1‑й ударной армии от Москвы в районах Лобня, Сходня, Химки и севернее сосредоточились войска 20‑й армии (64, 35, 28, 43‑я стрелковые бригады, 331‑я и 352‑я стрелковые дивизии) и выходили на рубеж Черная, Хлебниково, Мелькисарово, Усково между 1‑й ударной и 16‑й армиями. С этого рубежа армия по приказу командования фронта должна была начать частью сил наступление в общем направлении на Холмы, нанося контрудар во фланг группировке противника, вышедшей к Красной Поляне.
Во исполнение этого приказа армия с утра 2 декабря силами 331‑й стрелковой дивизии и 28‑й стрелковой бригады перешла в наступление с задачей разбить противника в районе Красная Поляна, Владычино, Холмы» (128).
Словом, контрудары 1‑й ударной и 20‑й армий, проведённые ограниченными силами, не дали особого территориального эффекта, но сыграли свою положительную роль в задержании наступления противника на столицу (129).
Теперь о вводе в бой переданных танковых бригад: «На солнечногорском направлении 4 декабря 20‑я армия вела ожесточённые бои за краснополянский узел сопротивления. 8 декабря город Красная Поляна был освобождён. Армия, имея впереди танковые части, начала развивать наступление на Солнечногорск. 24‑й танковой бригаде, которой командовал полковник В.П. Зелинский, была поставлена задача преследовать противника в северо-западном направлении, перерезать Ленинградское шоссе севернее Солнечногорска, не допустить отхода войск противника и подхода его резервов. 31‑я танковая бригада полковника А.Г. Кравченко должна была вести наступление на Солнечногорск, обходя его с юга; 134‑му отдельному танковому батальону предстояло нанести удар по солнечногорской группировке с юго-запада, а 135‑му обеспечивать левый фланг армии. 24‑я и 31‑я танковые бригады, смело обходя опорные пункты врага, скрытно, по лесным дорогам, вышли на основные коммуникации гитлеровцев и, создав угрозу окружения, вынудили их к отходу. 12 декабря 20‑я армия освободила Солнечногорск. Первой из танковых войск в город ворвалась 31‑я танковая бригада» (130).
А как же миф про 15 танков? Всё дело в том, что почти всегда он несёт с собой не только событие, но и героя!
Кстати сказать, например, 145‑я танковая бригада на 16 ноября 1941 года имела 67 танков (в т. ч. 9 КВ, 29 Т-34, 29 лёгких), 31‑я танковая бригада на 16 ноября 1941 года имела 44 танка (в т. ч. 3 КВ, 12 Т-34, 29 лёгких), 24‑я танковая бригада на 16 ноября 1941 года имела 37 танков (в т. ч. 3 КВ, 11 Т-34, 23 лёгких танка).
Поэтому, когда читаешь у В. Батшева про «Спасителя Москвы» в книге «Власов», невольно обращаешь внимание на такие перлы: «Армии ещё не было, и Андрей Андреевич должен был её организовать из остатков разбитых полков и дивизий»; «Власов, несмотря на скудные силы, решился на контрнаступление. Это было рискованным, но казалось единственным средством, чтобы замедлить немецкое наступление»; «С несколькими танками, которыми Власов командовал лично, и моторизованными частями ему действительно удался неожиданный прорыв немецкого фронта»; «На следующий день, 6 декабря, Власов принял второе решение, окончательно определившее судьбу боя за Москву, – он приказал продолжать контрнаступление, не имея точных сведений о положении противника»; «Почти сто километров гнала их 20‑я армия Власова через Волоколамск до Ржева. Фронт пришёл в движение. Впервые германским дивизиям удалось нанести поражение. Москва была спасена, её спасителем был Власов» (131).
Если даже допустить, что генерал Сандалов в своих мемуарах соврал об отсутствии Власова в армии до 19 декабря, то вряд ли кто-то может усомниться в директивах штаба Западного фронта, на основании которых и действовала 20‑я армия, как, впрочем, и другие. При этом маршал Рокоссовский в своих мемуарах отметил: «Наступление развивалось успешно. Соседняя справа 20‑я армия, правда, медленно, но шла вперёд на солнечногорском направлении» (132).
О том, как командовал Власов в январе 1942 года, есть весьма любопытные свидетельства и документы.
Например, в директиве командующего войсками Западного фронта ещё от 9 декабря 1941 года подчёркивалось: «3. Практика наступления и преследования противника показывает, что некоторые наши части совершенно неправильно ведут бой, и вместо стремительного продвижения вперёд путём обходов арьергардов противника ведут фронтальный затяжной бой с ним. Вместо обходов и окружения противника выталкивают с фронта лобовым наступлением, вместо просачивания между укреплениями противника топчутся на месте перед этими укреплениями, жалуясь на трудности ведения боя и большие потери» (133).
Тем не менее Власов воевать по-другому не умел. «Середа запомнилась мне ещё и потому, что здесь у меня произошло столкновение с командующим 20‑й армией Власовым. Мы имели сведения, что в Середе сосредоточились крупные силы противника и она хорошо подготовлена к долговременной обороне (особенно в восточной части по речке Мутня). Вокруг неё лежала открытая, по пояс заснеженная местность. К тому же наши разведчики обнаружили, что к Середе движется колонна пехоты противника со стороны станции Княжьи Горы. В случае затяжного боя эти подкрепления могли навалиться на правый фланг группы. Я доложил в штаб армии обстановку и своё решение: узел сопротивления Середу обойти и продолжать развивать наступление на Гжатск. Очень быстро был получен ответ Власова: он приказал атаковать противника, оборонявшего Середу, ударом с севера вдоль шоссе и, захватив её, удерживать частью сил до подхода пехоты, главными же силами продолжать наступление. Атака в “лоб” хорошо организованной обороны, да ещё через открытую местность, по пояс в снегу, была делом слишком рискованным. Нам пришлось бы преодолевать зону плотного заградительного огня, неся неоправданные потери. Да и обстановка сложилась так, что для выполнения этого приказа часть сил необходимо было возвратить обратно. У меня не было иного выхода, как выполнять ранее поставленные частям задачи. Наступление развивалось успешно. Только что закончился бой за Красное Село с форсированием Рузы. В ходе его были уточнены дальнейшие задачи частям и соединениям, и они, не задерживаясь, продолжали развивать успех. 3‑я гвардейская кавалерийская дивизия двинулась в обход Середы с северо-запада, 20‑я дивизия – с юго-запада. Генерал Власов вновь вызвал меня к рации и потребовал доложить, как выполняется его приказ. Я подтвердил своё решение и постарался обоснованно доказать его целесообразность. Реакция, как и следовало ожидать, была очень бурной. Власов приказал в установленный срок доложить ему, что Середа взята ударом “в лоб” с севера вдоль шоссе. Я не ответил и положил трубку. Он тут же вновь позвонил, но я приказал связисту ответить, что командир корпуса уже уехал в войска, чтобы организовать атаку на Середу “в лоб” вдоль шоссе. Такого рода военная хитрость помогла в отношениях с Власовым. Ведь иначе он мог прислать кого-нибудь из своих замов, и тогда казакам пришлось бы лезть по сугробам на плотный, хорошо организованный огонь противника», – вспоминал генерал И.А. Плиев (134).
20‑я армия получила приказ нанести главный удар в направлении Солнечногорска и во взаимодействии с 1‑й ударной и 16‑й армиями овладеть городом.
В самый сложнейший период подготовки армии к боевым действиям генерал Власов так и не прибыл. Не появился он и в начале декабря…
8 декабря была взята Красная Поляна, 12 декабря – Солнечногорск и 20 декабря – Волоколамск.
Леонид Михайлович Сандалов в письме начальнику Генерального штаба маршалу М.В. Захарову в декабре 1964 года писал: «Во время Московской битвы я – во второй половине ноября 1941 г. – стал начальником штаба новой, только что сформированной 20‑й армии. Это сильная полнокровная армия вместе с такой же – 1‑й ударной армией возглавили наступление Западного фронта (Клин-Солнечногорская операция) под Москвой.
20‑я армия освободила Красную Поляну, овладела городом Солнечногорском. А затем по распоряжению командования Западного фронта повернула на Волоколамск. Часть сил оставила для наступления по шоссе от Солнечногорска на Клин, в полосе 1‑й ударной армии. 20‑я армия от Солнечногорска с боями наступала на Чудоль, Чисмену, Волоколамск. Надо сказать, что назначенный командующим 20‑й армии Власов… до освобождения Волоколамска армией, по существу, не командовал. Он объявил себя больным (плохо видит, плохо слышит, разламывается голова). До начала операции жил в гостинице ЦДКА, а затем его переводили с одного армейского КП на другой под охраной врача, медсестры и адъютанта. Подходить к нему не разрешали. Все документы для подписи я посылал Власову через его адъютанта, и он приносил их подписанными без единого исправления.
Впервые я, да и другие офицеры штаба, увидели Власова в Чисмене (под Волоколамском). А первый доклад я делал ему лишь в Волоколамске. Поэтому от начала операции до выхода армии в Волоколамск мне совместно с заместителем командующего армией полковником Лизюковым А.И. … и членом ВС армии дивизионным комиссаром Куликовым П.Н. приходилось руководить действиями войск армии непосредственно самим» (108).
Первая встреча Сандалова с Власовым была весьма любопытной. «В полдень 19 декабря в с. Чисмены начал развёртываться армейский командный пункт. Когда я и член Военного совета Куликов уточняли на узле связи последнее положение войск, туда вошёл адъютант командующего армией и доложил нам о его приезде. В окно было видно, как из остановившейся у дома машины вышел высокого роста генерал в тёмных очках. На нём была меховая бекеша с поднятым воротником, обут он был в бурки.
Это был генерал Власов. Он зашёл на узел связи, и здесь состоялась наша первая с ним встреча. Показывая положение войск на карте, я доложил, что командование фронта очень недовольно медленным наступлением армии и в помощь нам бросило на Волоколамск группу Катукова из 16‑й армии. Куликов дополнил мой доклад сообщением, что генерал армии Жуков указал на пассивную роль в руководстве войсками командующего армией и требует его личной подписи на оперативных документах. Молча, насупившись, слушал всё это Власов. Несколько раз переспрашивал нас, ссылаясь, что из-за болезни ушей он плохо слышит. Потом с угрюмым видом буркнул, что чувствует себя лучше и через день-два возьмёт управление армией в свои руки полностью. После этого разговора он тут же на ожидавшей его машине отправился в штаб армии, который переместился в Нудоль-Шарино» (109).
Что характерно, именно за Волоколамскую операцию Л.М. Сандалову было присвоено звание генерал-майора. Всю Клин-Солнечногорскую операцию, все телефонные переговоры с Жуковым, Шапошниковым и В.В. Курасовым (направленцем Генерального штаба) вёл только Сандалов.
И ещё. Леонид Михайлович Сандалов в отличие от Власова был образованным и опытным генералом, блестящим штабистом. Такие, как он, в 1941 году, к сожалению, были большой редкостью в Красной Армии. В 1920 году он окончил Ивано-Вознесенские пехотные курсы. Командовал взводом, был адъютантом батальона на Туркестанском и Южном фронтах. С 1921 года – командир роты. В 1926‑м окончил двухгодичную Киевскую объединённую школу командиров им. С.С. Каменева.
Три года службы – и вновь учёба, но только теперь в Военной академии им. М.В. Фрунзе. По окончании её в 1934 году Сандалов служил в штабе Киевского округа, а в 1936 году по рекомендации И.Э. Якира поступил в академию Генерального штаба. С сентября 1937 года – начальник оперативного отдела штаба Белорусского военного округа, с 1940 года – начальник штаба 4‑й армии ЗОВО. С 30 июня по 23 июля – врид командующего 4‑й армией Западного фронта. В августе – ноябре 1941 года – начальник штаба Центрального и Брянского фронтов (110).
Знания, приобретённые во время учёбы, опыт службы, глубокий аналитический ум позволили Л.М. Сандалову выработать широкий оперативный кругозор, редкое умение точно обобщать военные события и подчас принимать смелые решения.
Вступая в полемику с писателем В. Богомоловым, писатель Г. Владимов (автор книги «Генерал и его армия») сообщал: «В Германии Власов рассказывал, как в ноябре 1941‑го Сталин вызвал его к себе, дал ему из своего резерва 15 танков и направил заместителем к командующему, который заново формировал 20‑ю армию (расформированную после выхода из окружения под Вязьмой).
Власов застал командующего тяжело больным – действительно с конца ноября, числа с 25‑го, – и принял от него командование. Имени своего предшественника он не назвал – либо из деликатности, либо из-за малой известности генерала Н.И. Кирюхина» (111).
Но всё было совершенно не так. Генерал-майор Николай Иванович Кирюхин действительно командовал 20‑й армией. С октября 1942 года армия вела наступление на сычёвском направлении, но не имела успеха, за что Н.И. Кирюхин был отстранён от должности и в декабре 1942 года назначен заместителем командующего 29‑й армией (112).
Писатель В.О. Богомолов провёл немало времени в Центральном архиве Министерства обороны. О его кропотливой работе мне лично рассказывали старожилы. Он очень скрупулёзно разбирался с вопросом назначения Власова командующим 20‑й армией.
«Назначенный командующим 20‑й армией 30 ноября 1941 года Власов с конца этого месяца и до 21 декабря болел тяжелейшим гнойным воспалением среднего уха, от которого чуть не умер, и позднее страдал упадком слуха, а в первой половине декабря – вестибулярным нарушением. Болезнь Власова и его отсутствие в течение трёх недель на командном пункте, в штабе и в войсках зафиксированы в переговорах начальника Генерального штаба маршала Б.М. Шапошникова и начальника штаба фронта генерала В.Д. Соколовского с начальником штаба 20‑й армии Л.М. Сандаловым; отсутствие Власова зафиксировано в десятках боевых приказов и других документов, вплоть до 21 декабря подписываемых за командующего Л.М. Сандаловым и начальником оперативного отдела штаба армии комбригом Б.С. Антроповым» (113).
Однако всё, что сегодня касается фактов, подтверждающих неисполнение своих прямых обязанностей Власовым, как командующим войсками 20‑й армии, до 19 (20–21) декабря 1941 года из-за болезни, в особенности для почитателей его «полководческого таланта» выглядит малоубедительным. Например, Алексей Исаев считает так: «Каждый командующий армией оставил после себя след в виде сонма приказов со своей подписью, по которым можно отследить периоды активного командования и дату вступления в должность. В фонде 20‑й армии в ЦАМО РФ среди приказов автору удалось найти всего один, подписанный А.И. Лизюковым. Он датирован ноябрём 1941 г., и Лизюков в нём обозначен как командующий оперативной группой. После этого идут декабрьские приказы, в которых в качестве командующего армией называется генерал-майор А.А. Власов». Далее он пишет: «Самое удивительное, что один из первых боевых приказов 20‑й армии подписан не Сандаловым. В качестве начальника штаба фигурирует некий полковник Лошкан. Фамилия “Сандалов” появляется на приказах, начиная с 3 декабря 1941 г. Правда, с появлением Сандалова приказы армии начинают печататься на машинке».
И ещё: «Как мы видим, на документе присутствуют две подписи – командующего армией и его начальника штаба. Подпись члена Военного совета появляется несколько позже…
Здесь перед нами ситуация, разительно отличающаяся от описанной в мемуарах. “Человек в бекеше” был не гостем, а хозяином в штабе 20‑й армии к моменту прибытия в неё Л.М. Сандалова» (114).
Удивительная вещь получается: одним из аргументов в пользу того, что Власов командовал 20‑й армией и был на хорошем счету, является не что иное, как характеристика, данная Андрею Андреевичу самим Жуковым! Подписана она 28 декабря 1942 года. Однако 28 января 1942 года Г.К. Жуков подписал подобную характеристику на генерал-лейтенанта М.Г. Ефремова (можно предположить, что такие характеристики были написаны на всех командующих армиями Западного фронта. – Прим. авт.). В ней чёрным по белому написано: «Генерал-лейтенант Ефремов Михаил Григорьевич командует 33‑й армией с конца октября 1941 года. Оперативный кругозор крайне ограничен. Во всех проведённых операциях неизменно нуждался в постоянном жестком руководстве со стороны командования фронтом, включительно тактического применения отдельных дивизий и расположения командного пункта армии. Приказы выполняются не в срок и не точно. Приходится всё время подстёгивать, за что имеет выговор в приказе.
Должности командующего армией не вполне соответствует. Целесообразно назначить командующим войсками внутреннего округа.
Командующий войсками Запфронта
Генерал армии Жуков
Член Военного совета Западного фронта Хохлов
28 января 1942 г.» (115).
Но неужели никто не знает сегодня кто такой Ефремов? Как он воевал и как он погиб?
А вот на Власова та самая: «Генерал-лейтенант Власов командует войсками 20 армии с 20 ноября 1941 года. Рукоодил операиями 20 армии: контрударом на город Солнечногорск, наступлением войск армии на Волоколамском направлении и прорывом оборонительного рубежа на р. Лама. Все задачи, поставленные войсками армии, тов. Власовым выполняются добросовестно. Лично генерал-лейтенант Власов в оперативном отношении подготовлен хорошо, организационные навыки имеет. С управлением войсками справляется вполне. Должности Командующего войсками армии вполне соответствует…» (116). Теперь вы понимаете цену таких характеристик?
И ещё хочется сказать об одном перле из этой характеристики. Генерал армии Жуков в ней подчёркивает, что Власов командует войсками 20‑й армии с 20 ноября 1941 года. Однако зачем же его тогда искали через ГУК, запрашивая штаб Юго-Западного фронта, в двадцатых числах ноября? Никто, случайно, не знает?
А дело всё в том, что во всякого рода характеристиках и аттестациях временные рамки вполне относительны. Опираться на них было бы весьма глупо. Та же болезнь генерала, уже находящегося на домашнем лечении, не могла повлиять ни на его награждения, ни на его очередные звания. Просто штатским людям совершенно невдомёк, что, когда офицер болеет, ему не надо брать больничный лист. Достаточно банальной справки или даже одного звонка вышестоящему начальнику. При этом денежное содержание начисляется без всяких изменений. Абсолютно со всеми надбавками. Так было всегда и так есть сегодня.
Другой момент. В Москву Сандалов прибыл 28 нояб-ря 1941 года, а 10 декабря 1941 г. разговаривал с командующим фронтом Г.К. Жуковым. «В разговоре со мной по телефону он указал на недопустимо медленные темпы наступления армии и сказал, что наши войска продвигаются только по дорогам вслед за отступающими частями противника, не выходят на фланги и в тылы неприятельским колоннам, не стремятся окружить врага…» (117)
Как вы думаете, почему к концу дня 10 декабря комфронта разговаривает с начальником штаба вновь сформированной армии, а не с её командующим? Или в это время Власов как раз подписывал очередной приказ и был занят? А ведь Жуков разговаривал с тем, кто реально командовал армией. Иначе это был бы именно Власов. Кстати сказать, уже в январе, разговаривая с Власовым, Жуков будет говорить практически о том же, что и теперь с Сандаловым!
Когда я сам лично знакомился с документами из фонда 20‑й армии в ЦАМО, а в это время там работал и А. Исаев, то тоже своими собственными глазами видел подписи Власова.
И на боевых приказах от № 01 до № 015, и на приказах войс-кам 20-й армии («О бесперебойном снабжении частей питанием…», «Об организации службы ПХО…», «Об организации разведки…», «О действии при преследовании…», «О борьбе со вшивостями в частях…») (118).
Но мои глаза не округлились, потому что командующий вполне мог находиться в номере гостиницы Центрального Дома Красной Армии и, лёжа в постели, оставлять свои «каракули» на всех, привезённых ему адъютантом документах. Потому что до фронта тогда было рукой подать. И в этом нет ничего криминального. По крайней мере так оно и было. Вспомните, хотя бы очерк А.А. Бека «День командира дивизии», где он пишет, как добирался в 9‑ю гвардейскую стрелковую дивизию: «Утром 7 декабря я случайно узнал, что в дивизию только что повезли Гвардейское знамя, которое предполагалось вручить в этот же день с наступлением сумерек.
Не долго думая, я сел в метро и поехал к фронту. Поездки на фронт в эти дни не занимали много времени. На волоколамское направление маршрут был таким: на метро до станции “Сокол”; там пересадка на автобус № 21, курсировавший до Красногорска. Оттуда до линии фронта оставалось двенадцать – пятнадцать километров» (119). Но не забывайте, что у Власова в распоряжении, кроме личного адъютанта и врача, ещё был и автомобиль. Командующему без него никак!
Но есть и другие доказательства, не менее весомые. Например, историк из Санкт-Петербурга Кирилл Александров стреляет ими, как из табельного оружия: «Распространённое утверждение о том, что он не командовал армией 6—19 декабря “по причине воспаления среднего уха” – не более чем легенда. Во-первых, Власов был упомянут в сводке Совинформбюро в перечне отличившихся советских генералов уже 13 декабря, а во-вторых, 16 декабря на КП у Власова взял интервью американский журналист Л. Лесюер…» (120)
Если говорить о сводке Совинформбюро, то там, уж точно, не могли назвать фамилию Сандалова, хоть он и командовал армией, потому что, согласно занимаемой должности, он был начальником штаба. И не важно, болел командарм или не болел. В армии единоначалия никто не отменял. Ведь командир всегда прав, читайте устав.
Кстати сказать, Власов мог запросто слушать эту сводку, лёжа в кровати с врачом Агнессой Подмазенко.
Про интервью у Власова – вообще аргумент несостоятельный. Дело в том, что в тот же день, 13 декабря 1941 года вся первая страница газеты «Известий» была посвящена битве за Москву под заглавием: «В последний час. Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы. Поражение немецких войск на подступах к Москве». Внизу страницы были помещены девять фотографий героев этой битвы: генерала армии Г.К. Жукова (в центре), а также генерал-майора Д.Д. Лелюшенко, генерал-майора А.А. Власова, генерал-лейтенанта В.И. Кузнецова, генерал-майора П.А. Белова, генерал-лейтенанта Ф.И. Голикова, генерал-лейтенанта К.К. Рокоссовского, генерал-лейтенанта И.В. Болдина, генерал-лейтенанта артиллерии Л.А. Говорова. Но почему иностранные корреспонденты интервью берут прежде всего у Власова?
Да всё очень просто. Если говорить только о 20‑й армии, то 4 декабря она полностью закончила сосредоточение и готовилась к наступлению, а в ночь с 5 на 6 декабря её части заняли исходное положение и получили приказ о времени атаки. Уже 8 декабря 1941 года разбитые части противника были выбиты из Красной Поляны. Дело в том, что из военных сводок тех дней Красная Поляна (райцентр Московской области) стала широко известной во всём мире. «По хвастливым уверениям немецко-фашистского командования, из этого, самого близкого к Москве пункта якобы хорошо видна в бинокль советская столица» (121). Более того, в числе трофеев воинов 20‑й армии (свыше 30 танков и броневиков, много орудий, миномётов и личного оружия) оказалась привезённая накануне пушка калибра свыше 200 мм, из которой немцы рассчитывали обстреливать Москву». А рано утром 12 декабря Солнечногорск был полностью очищен от противника (122). Вот, собственно, и две главные причины, из-за которых командующий 20‑й армией стал объектом фото‑ и телекамер. Как известно, советская пропаганда в этом случае не мешала, а даже, наоборот, принимала в этом самое активное участие. При этом нельзя забывать, как ещё утром 1 декабря 3‑я танковая группа противника нанесла сильнейший удар, смяв поредевшие части группы Захарова, и устремилась вдоль Рогачёвского шоссе к Москве. Тогда же на стыке 1‑й ударной и 20‑й армий создалось угрожающее положение, а неожиданное появление танковых частей противника перед развёртывающимися частями 20‑й армии привело их в замешательство. Пусть это были последние резервы противника, но угроза‑то была реальной! По сути, всё решили считаные дни и ввод в сражение резервных армий, в том числе и 20‑й. Отсюда любые победы под Москвой имели такой оглушительный успех. Не обошлось и без рекламных акций, в которых иногда страдает прежде всего истина. А Власову просто повезло, как и в первые месяцы войны.
Итак, Власов, поймав «золотую рыбку», становится «спасителем Москвы». Но происходит это не ранее 13 декабря 1941 года. Но почему-то у Владимира Батшева в его четырёхтомном труде «Власов» этот «спаситель» как-то не вяжется с истинной историей, написанной нашими предками. Я не буду говорить о хронологии боевых действий, которая у этого автора упоминается достаточно своеобразно, а остановлюсь лишь на вопросе принципиальном: когда Власов был на приёме у Сталина?
Первый раз вождь принял Андрея Андреевича 11 февраля 1942 года. Приём продолжался с 22.15 до 23.25. Общались они наедине один час десять минут.
Второй раз вождь принял Власова 8 марта 1942 года вместе с маршалом Шапошниковым, генералами Василевским, Жигаревым, Новиковым и Головановым с 22.10 до 24.00 (там же находились Ворошилов, Молотов, Берия, Маленков) (123).
Однако у Батшева Власов встречается с вождём накануне формирования 20‑й армии, то есть в ноябре 1941 года. Там же он просит у Сталина танки, и тот выделяет ему аж пятнадцать штук (124). Но, как известно, 20‑я армия вошла в строй армий Западного фронта только 29 ноября 1941 года и лишь 4 декабря полностью закончила сосредоточение (125). Если же говорить про танки, то к концу ноября 1941 года «Западный фронт получил пятнадцать отдельных танковых батальонов и свыше 100 танков на усиление действующих бригад…
Таким образом, в конце ноября немцы потеряли превосходство в танках. Но при нанесении контрударов 1–5 декабря танковые войска Западного фронта понесли значительные потери, а резервные армии в своём составе танковых бригад не имели. Вследствие этого к моменту перехода в контрнаступление враг сохранил в полосе Западного фронта небольшой перевес в танках – 980 против 720. Даже на направлениях главных ударов мы не имели превосходства в танках. Например, на правом крыле фронта (30‑я, 1‑я ударная, 20‑я и 16‑я армии) в составе девяти танковых бригад и шести отдельных танковых батальонов насчитывалось 290 танков. Противник в этой же полосе сосредоточил около 400 танков. На левом крыле фронта (10, 50 и 49‑я армии) в составе одной (112‑й) танковой дивизии, двух танковых бригад и четырёх отдельных танковых батальонов было 140 танков против 300 танков противника.
Следовательно, на 6 декабря 1941 года гитлеровцы превосходили нас в танках на правом крыле Западного фронта в 1,3 раза, на левом крыле – в 2 раза, а в полосе некоторых армий ещё больше», – пишет полковник Ф. Тамонов (126).
В директиве штаба Западного фронта командующему 20‑й армией № 0023 от 2 декабря 1941 г. о переходе в наступление на солнечногорском направлении говорилось: «Комфронтом приказал:
1. Дополнительно включить с 18 часов 2.12 в состав 20‑й армии войска, ведущие бой на фронте – 7 гв. сд, 282 сп, 145, 24, 31‑ю танковые бригады. Командарму 16 передать указанные части командарму 20…» (127)
То есть целые три танковые бригады забирали у армии Рокоссовского, чтобы отдать армии Власова.
Как пишется в книге «Разгром немецких войск под Москвой», «одновременно с наступлением 1‑й ударной армии от Москвы в районах Лобня, Сходня, Химки и севернее сосредоточились войска 20‑й армии (64, 35, 28, 43‑я стрелковые бригады, 331‑я и 352‑я стрелковые дивизии) и выходили на рубеж Черная, Хлебниково, Мелькисарово, Усково между 1‑й ударной и 16‑й армиями. С этого рубежа армия по приказу командования фронта должна была начать частью сил наступление в общем направлении на Холмы, нанося контрудар во фланг группировке противника, вышедшей к Красной Поляне.
Во исполнение этого приказа армия с утра 2 декабря силами 331‑й стрелковой дивизии и 28‑й стрелковой бригады перешла в наступление с задачей разбить противника в районе Красная Поляна, Владычино, Холмы» (128).
Словом, контрудары 1‑й ударной и 20‑й армий, проведённые ограниченными силами, не дали особого территориального эффекта, но сыграли свою положительную роль в задержании наступления противника на столицу (129).
Теперь о вводе в бой переданных танковых бригад: «На солнечногорском направлении 4 декабря 20‑я армия вела ожесточённые бои за краснополянский узел сопротивления. 8 декабря город Красная Поляна был освобождён. Армия, имея впереди танковые части, начала развивать наступление на Солнечногорск. 24‑й танковой бригаде, которой командовал полковник В.П. Зелинский, была поставлена задача преследовать противника в северо-западном направлении, перерезать Ленинградское шоссе севернее Солнечногорска, не допустить отхода войск противника и подхода его резервов. 31‑я танковая бригада полковника А.Г. Кравченко должна была вести наступление на Солнечногорск, обходя его с юга; 134‑му отдельному танковому батальону предстояло нанести удар по солнечногорской группировке с юго-запада, а 135‑му обеспечивать левый фланг армии. 24‑я и 31‑я танковые бригады, смело обходя опорные пункты врага, скрытно, по лесным дорогам, вышли на основные коммуникации гитлеровцев и, создав угрозу окружения, вынудили их к отходу. 12 декабря 20‑я армия освободила Солнечногорск. Первой из танковых войск в город ворвалась 31‑я танковая бригада» (130).
А как же миф про 15 танков? Всё дело в том, что почти всегда он несёт с собой не только событие, но и героя!
Кстати сказать, например, 145‑я танковая бригада на 16 ноября 1941 года имела 67 танков (в т. ч. 9 КВ, 29 Т-34, 29 лёгких), 31‑я танковая бригада на 16 ноября 1941 года имела 44 танка (в т. ч. 3 КВ, 12 Т-34, 29 лёгких), 24‑я танковая бригада на 16 ноября 1941 года имела 37 танков (в т. ч. 3 КВ, 11 Т-34, 23 лёгких танка).
Поэтому, когда читаешь у В. Батшева про «Спасителя Москвы» в книге «Власов», невольно обращаешь внимание на такие перлы: «Армии ещё не было, и Андрей Андреевич должен был её организовать из остатков разбитых полков и дивизий»; «Власов, несмотря на скудные силы, решился на контрнаступление. Это было рискованным, но казалось единственным средством, чтобы замедлить немецкое наступление»; «С несколькими танками, которыми Власов командовал лично, и моторизованными частями ему действительно удался неожиданный прорыв немецкого фронта»; «На следующий день, 6 декабря, Власов принял второе решение, окончательно определившее судьбу боя за Москву, – он приказал продолжать контрнаступление, не имея точных сведений о положении противника»; «Почти сто километров гнала их 20‑я армия Власова через Волоколамск до Ржева. Фронт пришёл в движение. Впервые германским дивизиям удалось нанести поражение. Москва была спасена, её спасителем был Власов» (131).
Если даже допустить, что генерал Сандалов в своих мемуарах соврал об отсутствии Власова в армии до 19 декабря, то вряд ли кто-то может усомниться в директивах штаба Западного фронта, на основании которых и действовала 20‑я армия, как, впрочем, и другие. При этом маршал Рокоссовский в своих мемуарах отметил: «Наступление развивалось успешно. Соседняя справа 20‑я армия, правда, медленно, но шла вперёд на солнечногорском направлении» (132).
О том, как командовал Власов в январе 1942 года, есть весьма любопытные свидетельства и документы.
Например, в директиве командующего войсками Западного фронта ещё от 9 декабря 1941 года подчёркивалось: «3. Практика наступления и преследования противника показывает, что некоторые наши части совершенно неправильно ведут бой, и вместо стремительного продвижения вперёд путём обходов арьергардов противника ведут фронтальный затяжной бой с ним. Вместо обходов и окружения противника выталкивают с фронта лобовым наступлением, вместо просачивания между укреплениями противника топчутся на месте перед этими укреплениями, жалуясь на трудности ведения боя и большие потери» (133).
Тем не менее Власов воевать по-другому не умел. «Середа запомнилась мне ещё и потому, что здесь у меня произошло столкновение с командующим 20‑й армией Власовым. Мы имели сведения, что в Середе сосредоточились крупные силы противника и она хорошо подготовлена к долговременной обороне (особенно в восточной части по речке Мутня). Вокруг неё лежала открытая, по пояс заснеженная местность. К тому же наши разведчики обнаружили, что к Середе движется колонна пехоты противника со стороны станции Княжьи Горы. В случае затяжного боя эти подкрепления могли навалиться на правый фланг группы. Я доложил в штаб армии обстановку и своё решение: узел сопротивления Середу обойти и продолжать развивать наступление на Гжатск. Очень быстро был получен ответ Власова: он приказал атаковать противника, оборонявшего Середу, ударом с севера вдоль шоссе и, захватив её, удерживать частью сил до подхода пехоты, главными же силами продолжать наступление. Атака в “лоб” хорошо организованной обороны, да ещё через открытую местность, по пояс в снегу, была делом слишком рискованным. Нам пришлось бы преодолевать зону плотного заградительного огня, неся неоправданные потери. Да и обстановка сложилась так, что для выполнения этого приказа часть сил необходимо было возвратить обратно. У меня не было иного выхода, как выполнять ранее поставленные частям задачи. Наступление развивалось успешно. Только что закончился бой за Красное Село с форсированием Рузы. В ходе его были уточнены дальнейшие задачи частям и соединениям, и они, не задерживаясь, продолжали развивать успех. 3‑я гвардейская кавалерийская дивизия двинулась в обход Середы с северо-запада, 20‑я дивизия – с юго-запада. Генерал Власов вновь вызвал меня к рации и потребовал доложить, как выполняется его приказ. Я подтвердил своё решение и постарался обоснованно доказать его целесообразность. Реакция, как и следовало ожидать, была очень бурной. Власов приказал в установленный срок доложить ему, что Середа взята ударом “в лоб” с севера вдоль шоссе. Я не ответил и положил трубку. Он тут же вновь позвонил, но я приказал связисту ответить, что командир корпуса уже уехал в войска, чтобы организовать атаку на Середу “в лоб” вдоль шоссе. Такого рода военная хитрость помогла в отношениях с Власовым. Ведь иначе он мог прислать кого-нибудь из своих замов, и тогда казакам пришлось бы лезть по сугробам на плотный, хорошо организованный огонь противника», – вспоминал генерал И.А. Плиев (134).