Вот уж поистине катастрофа! Противник на нас не может напасть, и мы на него никак не можем напасть! Но это не обескураживает молодого императора. Он продолжает: «Следовательно, первая и главная задача состояла в том, чтобы быть готовым в любой момент оказать им (государствам, которые лежат между Россией и Францией) помощь, и именно этим я в основном и занялся. В ближайшее время моя армия будет снова полностью укомплектована, все необходимые для этого рекрутские наборы были уже произведены, и пополнения непрерывно прибывают в воинские части» 9.
Словом, русская армия готова к новой войне, лишь бы найти хоть какого-то мало-мальского союзника, через территорию которого можно было добраться до Франции.
Верный проводник политики Александра I, Чарторыйский также пишет в Англию. В своём письме он повторяет основные мысли царя о том, насколько важно начать новую войну и оказывать максимальное давление на прусское правительство, и добавляет, что державы будущей коалиции не должны стесняться забирать себе остатки разгромленных вражеских государств: «Нет никакого сомнения в том, что равновесие в Европе может быть восстановлено путём компенсации уже сделанных приобретений… Принципы, которыми руководствуется император (Александр), хорошо известны, его бескорыстие проявлялось во всех случаях с полной очевидностью, но, если бы было признано, что для того, чтобы не утратить своего влияния в Европе, он должен стремиться к новым территориальным приращениям, разве не было бы вполне естественным для его кабинета побуждать его к этому, и разве мог бы он сам не пойти на это, не пренебрегая интересами своего народа и славой своей империи» 10.
Но, пожалуй, ещё более удивительна беседа ближайших друзей Александра I, Чарторыйского и Новосильцева, с прусским посланником в Петербурге Гольцем и известным прусским генералом герцогом Брауншвейгским. Эта беседа, состоявшаяся 14 (26) января 1806 г., зафиксирована письменно, и благодаря этому мы можем, словно перенесясь во времени, услышать голос тех, кто выражал интересы царя. Фактически, требуя немедленного выступления Пруссии против Франции, князь Чарторыйский сделал заявление, которое полностью выдаёт мотивы политики Александра.
Как известно, русские историки обычно пишут, что царь вел войны, чтобы обезопасить своё государство от опасных происков Наполеона. Но князь Чарторыйский открытым текстом говорит следующее: «…Россия делает это из великодушия (ведет войны с Наполеоном) и не получает от этого никаких преимуществ, кроме некоторого усиления своего влияния на общеевропейские дела, что, может быть, и хорошо, но не имеет никакого отношения к вопросу безопасности Российской империи, которой благодаря её ресурсам ничто не угрожает…» 11
Действительно, Российской империи ничто не угрожало, как и Великобритании, за интересы которой во многом и лилась русская кровь в только что завершившуюся войну. 21 октября 1805 года неподалёку от Кадиса на траверсе мыса Трафальгар эскадра Нельсона атаковала франко-испанский флот под командованием адмирала Вильнёва. Несмотря на мужество французских и испанских моряков, больший опыт англичан и флотоводческое искусство Нельсона решили участь битвы. Франко-испанская армада потерпела сокрушительное поражение. Оно было не только материальным – гибель и пленение 23 линейных кораблей в ходе боя и в последующие две недели, – но и моральное. Французский флот отныне не мог соперничать на море с британским, а для восстановления военно-морских сил даже при самой активной работе в этом направлении французам потребовались бы долгие годы. Безопасность британских островов была отныне гарантирована. Так что мотив спасения гордой Англии от «кровавого узурпатора» также отныне не мог руководить действиями Александра.
Но всё это никак не изменило поведение молодого царя, рвущегося в бой. По его поручению Чарторыйский пишет даже российскому послу в Вене и настоятельно рекомендует ему всячески добиваться от несчастных, только что побитых австрийцев, чтобы они следовали примеру отважного Александра и бросились очертя голову в новую авантюру. «Его Императорское Величество, – пишет князь, – избирая систему политики, которую он Вам изложил и которой он полон решимости следовать, больше заботился о нуждах других государств Европы, чем о нуждах самой России, и этим же принципом он руководствуется, говоря о том, какой образ действий со стороны Австрии был бы ему приятен» 12. И тут же Чарторыйский добавляет убийственную для концепции разумной политики Александра следующую фразу: «Самой России, несмотря на теперешние неудачи, можно сказать, нечего бояться».
Несмотря на то что России нечего было бояться, союзников в будущей войне стали искать вплоть до Мадрида, и графу Г. А. Строганову, послу России при испанском дворе, было поручено обратиться к властям Испании с недвусмысленными предложениями!
Некоторые биографы Александра говорят, что после Аустерлицкого поражения царь не знал, что делать, был растерян и сбит с толку. Однако приведённые документы свидетельствуют об обратном. Один из лучших биографов этого странного правителя, Мари-Пьер Рей, совершенно справедливо написала следующее: «Несмотря на упреки и недовольства, несмотря на свою изоляцию, Александр упорствует в своём дипломатическом выборе… Единственный руководитель международной политики, царь в 1805–1806 гг. не походил на безвольную личность, которая представлена на страницах некоторых исторических сочинений. Наоборот, можно видеть упрямого человека, уверенного в своём выборе» 13.
Интересно, что даже изменение в политике Великобритании не повлияло на позицию царя. Действительно, знаменитый английский премьер министр Уильям Питт умер, подавленный известием о разгроме Третьей Коалиции под Аустерлицем. Легенда говорит, что перед смертью он сказал, указывая на карту Европы: «Сверните её, она не потребуется как минимум десять лет». Непримиримый враг Франции при любом режиме, он считал, что континентальная Европа интересна только в том случае, если её можно заставить воевать с французами.
Питта не стало 23 января 1806 г. На смену ему пришёл лорд Гренвиль, который сформировал вокруг себя министерство, вошедшее в историю как «министерство всех талантов». Портфель министра иностранных дел получил знаменитый Джеймс Фокс, известный не только своими блестящими ораторскими способностями, но и умеренными симпатиями к Франции; точнее, у Фокса не было той подкорочной франкофобии, которая в течение долгого времени являлась отличительной чертой всех английских государственных деятелей.
В феврале 1806 г. Фокс обратился с предложением о начале мирных переговоров к французскому правительству, и лорд Ярмут был направлен в Париж. Узнав об этом, Александр был обеспокоен. Действительно, если бы Англия подписала с Францией мирный договор, то воевать стало бы невозможно! По его рекомендации посол в Лондоне С. Р. Воронцов предъявил 15 апреля 1806 г. министру иностранных дел Фоксу ноту, в которой говорилось следующее: «Русский посол совершенно не понимает, что значит вести предварительные переговоры (с Францией), и почему выражается такая готовность приступить к ним, не медля ни одного дня» 14.
Формально беспокойство в ноте высказывалось по поводу того, что англичане собирались начинать сепаратные переговоры. Однако форма, в которую была обличена нота, явно говорит о том, что Александр I и посол в Англии беспокоились больше о самом факте начала англо-французских переговоров. Однако царь и его ближайшее окружение напрасно переживали. Джеймс Фокс, которого пресса и так упрекала во франкофильстве, решил вести переговоры жестко. Наполеон, победивший при Аустерлице, также считал, что он не вправе быть слишком уступчивым. В результате переговоры зашли в тупик.
Самое интересное, что русский уполномоченный статский советник Пётр Убри, прибывший в Париж для ведения переговоров вслед за лордом Ярмутом, оказался на удивление сговорчивым. 20 июля 1806 г. он подписал с министром иностранным дел Франции Талейраном «Русско-французский договор о мире и дружбе». Согласно этому договору боевые действия на суше и на море немедленно прекращались. Что касается взаимных уступок, то их было немного, так как в тот момент интересы России и Франции практически нигде прямо не пересекались. Русские войска должны были очистить Бокка-ди-Катарро (устье реки Котор на территории современной Черногории)[26] и передать эту территорию французам, а французы со своей стороны должны были вывести армию из Германии, где она находилась после победоносной кампании 1805 г.
Пришедший в Санкт-Петербург из Парижа документ был с гневом дезавуирован царём. Вообще, нужно сказать, что договор, который подписал Петр Убри, действительно давал некоторые выгоды Франции без соответствующей компенсации в пользу России. Однако возмущение со стороны царя этим договором было вызвано не столько уступками, сколько самой сутью документа. Если бы Александр был недоволен только отдельными параграфами, и в частности, передачей французам выгодного участка побережья Адриатики, то что мешало ему возобновить переговоры, указав те пункты, которые не подходят российской стороне?
О том, насколько царь действительно «дорожил» Боккади-Катарро, говорит тот факт, что на Венском конгрессе 1814 г. он добровольно (!) передал эту землю австрийцам; более того, царь отдал не только этот клочок суши, но и Ионические острова, которые он опять-таки добровольно подарил англичанам!
Так что не вопрос о клочке суши на побережье Адриатики волновал молодого царя, его не устраивал сам факт существования договора о мире и дружбе с Францией.
В отношении англичан Александр мог вздохнуть с облегчением – англо-французского мира не получилось. Более того, Фокс, разбитый болезнью, умер 13 сентября 1806 г. После его кончины к власти пришли непримиримые тори, известные своей враждебностью по отношению к Франции. Новый кабинет министров категорически отверг всякую попытку переговоров. Реальный шанс заключить мир, который мог бы установить спокойствие в Европе и примирить наполеоновскую империю и старые монархии, был потерян.
Что касается Пруссии, то с ней произошли совершенно невообразимые, с трудом укладывающиеся в рамки здравого смысла события. В феврале 1806 г. прусский король ратифицировал договор о союзе, подписанный до этого Гаугвицем. Однако при королевском дворе сформировалась «партия войны». Её самой ярой сторонницей была королева Луиза. Очаровательная белокурая немецкая красавица, она с жаром вела воинственную пропаганду среди высших слоёв прусского общества. С энтузиазмом она стала шефом Байрейтского драгунского полка и с удовольствием появлялась перед фронтом доблестных драгун. В свой день рождения она устроила придворный патриотический спектакль. Четырнадцать детей, облачённых в мундиры эпохи Фридриха Великого, прочитали воинственную поэму, где тень победителя под Росбахом вручала королеве защиту чести, могущества и славы Пруссии.
Восторги молодых офицеров и очаровательная Луиза, конечно, повлияли на решение короля Фридриха Вильгельма, однако куда сильнее на него подействовало беспрерывное дипломатическое давление со стороны России. Александр I обещал любое содействие, любую поддержку, только бы Пруссия начала войну с Францией. Наконец, немаловажную роль сыграли франко-английские переговоры. Прусский король справедливо опасался, что в случае заключения мира с Англией Наполеон согласится вернуть ей Ганновер, который Пруссия к этому времени оккупировала. В результате Фридрих Вильгельм III не выдержал, и 12 (24) июля 1806 г. была подписана декларация о русско-прусском союзе. Этот документ ставил жирный крест на альянсе Франции и Пруссии. Фактически король менял на 180 градусов направление своей политики и от союза с Наполеоном переходил к острой с ним конфронтации. Этот поворот вызвал ликование «партии войны» при берлинском дворе.
Необходимо отметить, что это ликование объяснялось не столько ненавистью к идеям Французской революции и к Наполеону лично, сколько чисто воинским энтузиазмом. После Фридриха Великого Пруссия фактически не вела серьёзных войн. Несколько операций, в которых прусские войска сражались с французской республиканской армией, в расчёт не принимались. В стране, где всё было подчинено армии, где с почти божественным пиететом говорили о Фридрихе Великом, никто не допускал возможности, что прусские полки могут потерпеть поражение. Как уже указывалось, в те времена молодые офицеры с восторгом смотрели на перспективу участия в войне в том случае, когда армия была уверена в успехе. Большей уверенности, чем у пруссаков в 1806 г., трудно было бы себе вообразить.
Даже опытный генерал Блюхер уверенно заявлял: «Армия в отличном состоянии, и можно ожидать самых блистательных результатов, опираясь на твёрдость солдат, на храбрость и мудрость её начальников… Я не боюсь встретиться с французами… Я обращу берега Рейна в их могилу, и, как после Росбаха, я привезу радостную весть о победе». Ему вторил генерал Гогенлоэ: «Я бил французов более чем в шестидесяти боях и, ей-богу, разобью и Наполеона!» Что же говорить о молодёжи! Обожаемый прусскими офицерами принц Людвиг Прусский хвалился: «Против французов не нужны сабли, одного хлыста хватит» 15.
Самое удивительное, что Наполеон даже и не подозревал о том резком повороте, который совершила прусская политика. 17 августа 1806 г. он писал своему начальнику штаба Бертье: «Нужно серьёзно готовить к возвращению Великую Армию, ибо мне кажется, что все сомнения насчёт поведения Германии рассеялись… Вы можете объявить, что в первые дни сентября наша армия вернётся во Францию» 16.
Наполеон не думал о войне с Пруссией, а прусский король не желал воевать с Наполеоном, но давление Александра на прусский двор стало тем детонатором, который привёл к взрыву. Король не смог сопротивляться влиянию молодого русского монарха и своего окружения. Фридрих Вильгельм III горестно замечал: «Многие короли претерпели падение, потому что они слишком любили войну, если же я упаду, то это произойдёт потому, что я слишком любил мир».
Ну а дальше события развивались с головокружительной быстротой. 7 октября Наполеон, находясь в Бамберге, получил ультиматум от прусского короля. Уже через три дня, 10 октября, произошло первое крупное боевое столкновение французов с пруссаками – сражение под Заальфельдом, в котором корпус маршала Ланна наголову разбил войска принца Людвига Прусского, а сам принц, горячий энтузиаст войны, был убит ударом сабли французского гусара.
14 октября 1806 г. в битве при Йене войска под командованием Наполеона нанесли сокрушительное поражение прусской армии графа Гогенлоэ. В этот же день в 10 км к северу, под Ауэрштедтом, корпус маршала Даву разгромил главные силы пруссаков под командованием самого короля и герцога Брауншвейгского. Хвалёная прусская армия бежала, оставив в руках победителей десятки тысяч пленных, десятки знамён и пушек.
Неотступно преследуя бегущего неприятеля, французы подошли к Берлину, и 27 октября, под звуки победных маршей, полки наполеоновской армии прошли по Унтер-ден-Линден. Во главе огромной свиты, сверкающей золотом шитья и эполет, ехал на белом коне сам император. Победа была настолько сокрушительная, настолько внезапная, что население прусской столицы не знало даже, как реагировать на всё происходящее. Большинство с изумлением взирало на великого полководца и его победоносную армию, а кто-то, то ли от истинного восторга, то ли на всякий случай, приветствовал Наполеона.
Наконец, 7 ноября 1806 г. командир резервной кавалерии Великой Армии маршал Мюрат, рапортуя из местечка Швартау, написал императору строки в гасконском стиле, великолепно отражающем настроение французов в эту удивительную кампанию: «Сир, я закончил боевые действия, так как не с кем больше драться…»
«Наполеон дунул, и Пруссии не стало» – такой короткой фразой охарактеризовал великий немецкий писатель Генрих Гейне то, что произошло в эту фантасмагорическую двухнедельную войну.
Без сомнения, под влиянием военных успехов Наполеон, находясь в Берлине, принял важнейшее решение, повлиявшее на всю последующую историю его империи и оказавшее огромное влияние на всю историю Европы.
21 ноября 1806 г. французский император подписал знаменитый Берлинский декрет, декларирующий экономическую блокаду Британских островов. Декрет начинался торжественной преамбулой, объяснявший жителям всего континента, почему было принято подобное решение. Указывалось, в частности, следующее:
Надежды Наполеона основывались на идеях физиократов, философов XVIII века, считавших, что истинным богатством страны является сельское хозяйство, после него – промышленность. Торговля же, а тем более финансы являются лишь производными. Согласно этой теории, богатство Англии, основанное на торговле и спекуляциях, являлось лишь колоссом на глиняных ногах, и стоило только лишить Англию возможности получать сырьё на континенте и заваливать европейские страны своими товарами, как её призрачное могущество рухнет.
Без сомнения, мысли Наполеона были далеко не абсурдными, однако император не знал, что уже в 1806 г. только 33,1 % английского экспорта направлялось в Европу (24,3 % в США и 42,6 % в остальные страны мира) 18. Таким образом, удар, для которого потребовалось задействовать огромные силы, не стал для Великобритании настолько чувствительным, как ожидалось.
Но самое главное, что, объявив континентальную блокаду (тогда этого термина ещё не было, он появится позднее), Наполеон фактически вынужден был объявить войну до победного конца. Чтобы блокада была эффективной, следовало закрыть все порты Европейского континента, а это значило, что все государства должны были либо стать вассальными от Франции, либо вступить в союз с Наполеоном. Продиктовав пункты декрета континентальной блокады, император поставил перед собой сверхзадачу, которая отныне будет диктовать ему внешнюю политику в отношении всех держав континента.
России в этой системе он отводил важнейшее место, так как видел в ней потенциального союзника, с помощью которого ему удастся поставить на колени надменную Британию.
На страницах этой книги мы ещё не раз будем возвращаться к проблеме континентальной блокады, здесь же отметим, что кроме наступательной внешней политики, к которой она принуждала Наполеона, блокада сыграет ещё одну дурную шутку. Следствием блокады станет повышение цен на многие импортные товары: сахар, кофе, табак, высококачественное английское сукно. Иначе говоря, всё это станет источником каждодневного раздражения европейского потребителя. Позже Наполеон воскликнет: «Я ужасаюсь, когда думаю, что из-за чашки кофе, в которой было чуть больше или чуть меньше сахара, остановили рук у, которая хотела освободить мир!» 19
Но всё это будет много позже. Пока же вернёмся на театр боевых действий.
Нужно отметить, что, в отличие от экономики, в области военной у Наполеона вовсе не началось головокружение от успехов, и, несмотря на блистательные победы, император обратился к прусскому королю с мирными предложениями. Условия мира были довольно жёсткие: Пруссия должна была передать Великой Армии ряд важных крепостей, а русская армия должна была уйти из пределов Пруссии. Однако эти условия даже отдалённо не соответствовали той мере разгрома, который потерпела Пруссия. Укрывшись на территории Восточной Пруссии, король созвал совет, который собрался 16 ноября 1806 г.
Можно почти не сомневаться в том, что совет, да и сам король, скорее всего, приняли бы предложения Наполеона, если бы не решимость Александра драться несмотря ни на что. К этому времени царь был уже проинформирован о том, что случилось на полях Йены и Ауэрштедта. Он был изумлён. Однако нужно отдать ему должное – катастрофа пруссаков не смутила русского монарха. В письме, адресованном королю Фридриху Вильгельму III, от 22 октября (3 ноября) 1806 г. он подтвердил, что получил известия о разгроме Пруссии. Тем не менее он заявил о непоколебимой верности России своим обязательствам и о том, что он окажет военную помощь. Было обещано, по крайней мере, 140 тыс. русских солдат.
В результате мнение членов королевского совета разделились. Одни считали, что нужно заключать мир, другие – что необходимо продолжать войну. За плечами же прусского короля словно незримо стоял Александр с его твердым намерением вести борьбу с Наполеоном до конца. В результате вопреки здравому смыслу, вопреки тому, что семь из одиннадцати членов совета были за мир, Фридрих Вильгельм принял решение не складывать оружия.
В этот момент французская армия вышла к линии Одера, за которой начинались земли бывшей Польши, оккупированной пруссаками.
Перед Наполеоном встал сложнейший выбор: что делать дальше? Остановиться на Одере или, преследуя пруссаков, вступить на территорию бывшей Речи Посполитой? Проблема, которая возникла перед Наполеоном, станет, наряду с континентальной блокадой, одной из самых главных проблем империи и также одним из самых основных, если не самым основным, пунктом преткновения в русско-французских отношениях.
Чтобы правильно понять корни этого явления, нам необходимо сделать небольшое историческое отступление, которое, казалось бы, не имеет прямого отношения к событиям наполеоновской эпохи, но без которого просто невозможно понять события не только 1807, но и 1812 г.
Земля, к которой подошли французские солдаты, ещё недавно называлась гордым именем Речь Посполитая. По-русски это означает не что иное, как «общее дело», а по-латыни – «res publica». Наконец, полное название этого государства – Речь Посполитая Короны Польской и Великого княжества Литовского (Rzeczpospolita Korony Polskiej i Wielkiego Ksiestwa Litewskiego). Оно появилось в 1569 г. в результате так называемой Люблинской унии, объединившей Великое княжество и Польское королевство в единое государство (до этого, начиная с XIV века, существовала личная уния, объединявшая властителей двух стран). В этом государстве был общий король, единый сейм, единая внешняя политика и единая монетная система. Однако Польское королевство и Великое княжество Литовское сохраняли свою собственную администрацию, свои финансы, свои суды и даже обладали собственным войском.
Во время подписания Люблинской унии произошло перераспределение территорий внутри Речи Посполитой. Большая часть украинских земель вошла в состав Польского королевства. Отныне Польша и Украина представляли собой так называемые «Коронные земли». Остальная территория сохранила название Великое княжество Литовское.
Словом, русская армия готова к новой войне, лишь бы найти хоть какого-то мало-мальского союзника, через территорию которого можно было добраться до Франции.
Верный проводник политики Александра I, Чарторыйский также пишет в Англию. В своём письме он повторяет основные мысли царя о том, насколько важно начать новую войну и оказывать максимальное давление на прусское правительство, и добавляет, что державы будущей коалиции не должны стесняться забирать себе остатки разгромленных вражеских государств: «Нет никакого сомнения в том, что равновесие в Европе может быть восстановлено путём компенсации уже сделанных приобретений… Принципы, которыми руководствуется император (Александр), хорошо известны, его бескорыстие проявлялось во всех случаях с полной очевидностью, но, если бы было признано, что для того, чтобы не утратить своего влияния в Европе, он должен стремиться к новым территориальным приращениям, разве не было бы вполне естественным для его кабинета побуждать его к этому, и разве мог бы он сам не пойти на это, не пренебрегая интересами своего народа и славой своей империи» 10.
Но, пожалуй, ещё более удивительна беседа ближайших друзей Александра I, Чарторыйского и Новосильцева, с прусским посланником в Петербурге Гольцем и известным прусским генералом герцогом Брауншвейгским. Эта беседа, состоявшаяся 14 (26) января 1806 г., зафиксирована письменно, и благодаря этому мы можем, словно перенесясь во времени, услышать голос тех, кто выражал интересы царя. Фактически, требуя немедленного выступления Пруссии против Франции, князь Чарторыйский сделал заявление, которое полностью выдаёт мотивы политики Александра.
Как известно, русские историки обычно пишут, что царь вел войны, чтобы обезопасить своё государство от опасных происков Наполеона. Но князь Чарторыйский открытым текстом говорит следующее: «…Россия делает это из великодушия (ведет войны с Наполеоном) и не получает от этого никаких преимуществ, кроме некоторого усиления своего влияния на общеевропейские дела, что, может быть, и хорошо, но не имеет никакого отношения к вопросу безопасности Российской империи, которой благодаря её ресурсам ничто не угрожает…» 11
Действительно, Российской империи ничто не угрожало, как и Великобритании, за интересы которой во многом и лилась русская кровь в только что завершившуюся войну. 21 октября 1805 года неподалёку от Кадиса на траверсе мыса Трафальгар эскадра Нельсона атаковала франко-испанский флот под командованием адмирала Вильнёва. Несмотря на мужество французских и испанских моряков, больший опыт англичан и флотоводческое искусство Нельсона решили участь битвы. Франко-испанская армада потерпела сокрушительное поражение. Оно было не только материальным – гибель и пленение 23 линейных кораблей в ходе боя и в последующие две недели, – но и моральное. Французский флот отныне не мог соперничать на море с британским, а для восстановления военно-морских сил даже при самой активной работе в этом направлении французам потребовались бы долгие годы. Безопасность британских островов была отныне гарантирована. Так что мотив спасения гордой Англии от «кровавого узурпатора» также отныне не мог руководить действиями Александра.
Но всё это никак не изменило поведение молодого царя, рвущегося в бой. По его поручению Чарторыйский пишет даже российскому послу в Вене и настоятельно рекомендует ему всячески добиваться от несчастных, только что побитых австрийцев, чтобы они следовали примеру отважного Александра и бросились очертя голову в новую авантюру. «Его Императорское Величество, – пишет князь, – избирая систему политики, которую он Вам изложил и которой он полон решимости следовать, больше заботился о нуждах других государств Европы, чем о нуждах самой России, и этим же принципом он руководствуется, говоря о том, какой образ действий со стороны Австрии был бы ему приятен» 12. И тут же Чарторыйский добавляет убийственную для концепции разумной политики Александра следующую фразу: «Самой России, несмотря на теперешние неудачи, можно сказать, нечего бояться».
Несмотря на то что России нечего было бояться, союзников в будущей войне стали искать вплоть до Мадрида, и графу Г. А. Строганову, послу России при испанском дворе, было поручено обратиться к властям Испании с недвусмысленными предложениями!
Некоторые биографы Александра говорят, что после Аустерлицкого поражения царь не знал, что делать, был растерян и сбит с толку. Однако приведённые документы свидетельствуют об обратном. Один из лучших биографов этого странного правителя, Мари-Пьер Рей, совершенно справедливо написала следующее: «Несмотря на упреки и недовольства, несмотря на свою изоляцию, Александр упорствует в своём дипломатическом выборе… Единственный руководитель международной политики, царь в 1805–1806 гг. не походил на безвольную личность, которая представлена на страницах некоторых исторических сочинений. Наоборот, можно видеть упрямого человека, уверенного в своём выборе» 13.
Интересно, что даже изменение в политике Великобритании не повлияло на позицию царя. Действительно, знаменитый английский премьер министр Уильям Питт умер, подавленный известием о разгроме Третьей Коалиции под Аустерлицем. Легенда говорит, что перед смертью он сказал, указывая на карту Европы: «Сверните её, она не потребуется как минимум десять лет». Непримиримый враг Франции при любом режиме, он считал, что континентальная Европа интересна только в том случае, если её можно заставить воевать с французами.
Питта не стало 23 января 1806 г. На смену ему пришёл лорд Гренвиль, который сформировал вокруг себя министерство, вошедшее в историю как «министерство всех талантов». Портфель министра иностранных дел получил знаменитый Джеймс Фокс, известный не только своими блестящими ораторскими способностями, но и умеренными симпатиями к Франции; точнее, у Фокса не было той подкорочной франкофобии, которая в течение долгого времени являлась отличительной чертой всех английских государственных деятелей.
В феврале 1806 г. Фокс обратился с предложением о начале мирных переговоров к французскому правительству, и лорд Ярмут был направлен в Париж. Узнав об этом, Александр был обеспокоен. Действительно, если бы Англия подписала с Францией мирный договор, то воевать стало бы невозможно! По его рекомендации посол в Лондоне С. Р. Воронцов предъявил 15 апреля 1806 г. министру иностранных дел Фоксу ноту, в которой говорилось следующее: «Русский посол совершенно не понимает, что значит вести предварительные переговоры (с Францией), и почему выражается такая готовность приступить к ним, не медля ни одного дня» 14.
Формально беспокойство в ноте высказывалось по поводу того, что англичане собирались начинать сепаратные переговоры. Однако форма, в которую была обличена нота, явно говорит о том, что Александр I и посол в Англии беспокоились больше о самом факте начала англо-французских переговоров. Однако царь и его ближайшее окружение напрасно переживали. Джеймс Фокс, которого пресса и так упрекала во франкофильстве, решил вести переговоры жестко. Наполеон, победивший при Аустерлице, также считал, что он не вправе быть слишком уступчивым. В результате переговоры зашли в тупик.
Самое интересное, что русский уполномоченный статский советник Пётр Убри, прибывший в Париж для ведения переговоров вслед за лордом Ярмутом, оказался на удивление сговорчивым. 20 июля 1806 г. он подписал с министром иностранным дел Франции Талейраном «Русско-французский договор о мире и дружбе». Согласно этому договору боевые действия на суше и на море немедленно прекращались. Что касается взаимных уступок, то их было немного, так как в тот момент интересы России и Франции практически нигде прямо не пересекались. Русские войска должны были очистить Бокка-ди-Катарро (устье реки Котор на территории современной Черногории)[26] и передать эту территорию французам, а французы со своей стороны должны были вывести армию из Германии, где она находилась после победоносной кампании 1805 г.
Пришедший в Санкт-Петербург из Парижа документ был с гневом дезавуирован царём. Вообще, нужно сказать, что договор, который подписал Петр Убри, действительно давал некоторые выгоды Франции без соответствующей компенсации в пользу России. Однако возмущение со стороны царя этим договором было вызвано не столько уступками, сколько самой сутью документа. Если бы Александр был недоволен только отдельными параграфами, и в частности, передачей французам выгодного участка побережья Адриатики, то что мешало ему возобновить переговоры, указав те пункты, которые не подходят российской стороне?
О том, насколько царь действительно «дорожил» Боккади-Катарро, говорит тот факт, что на Венском конгрессе 1814 г. он добровольно (!) передал эту землю австрийцам; более того, царь отдал не только этот клочок суши, но и Ионические острова, которые он опять-таки добровольно подарил англичанам!
Так что не вопрос о клочке суши на побережье Адриатики волновал молодого царя, его не устраивал сам факт существования договора о мире и дружбе с Францией.
В отношении англичан Александр мог вздохнуть с облегчением – англо-французского мира не получилось. Более того, Фокс, разбитый болезнью, умер 13 сентября 1806 г. После его кончины к власти пришли непримиримые тори, известные своей враждебностью по отношению к Франции. Новый кабинет министров категорически отверг всякую попытку переговоров. Реальный шанс заключить мир, который мог бы установить спокойствие в Европе и примирить наполеоновскую империю и старые монархии, был потерян.
Что касается Пруссии, то с ней произошли совершенно невообразимые, с трудом укладывающиеся в рамки здравого смысла события. В феврале 1806 г. прусский король ратифицировал договор о союзе, подписанный до этого Гаугвицем. Однако при королевском дворе сформировалась «партия войны». Её самой ярой сторонницей была королева Луиза. Очаровательная белокурая немецкая красавица, она с жаром вела воинственную пропаганду среди высших слоёв прусского общества. С энтузиазмом она стала шефом Байрейтского драгунского полка и с удовольствием появлялась перед фронтом доблестных драгун. В свой день рождения она устроила придворный патриотический спектакль. Четырнадцать детей, облачённых в мундиры эпохи Фридриха Великого, прочитали воинственную поэму, где тень победителя под Росбахом вручала королеве защиту чести, могущества и славы Пруссии.
Восторги молодых офицеров и очаровательная Луиза, конечно, повлияли на решение короля Фридриха Вильгельма, однако куда сильнее на него подействовало беспрерывное дипломатическое давление со стороны России. Александр I обещал любое содействие, любую поддержку, только бы Пруссия начала войну с Францией. Наконец, немаловажную роль сыграли франко-английские переговоры. Прусский король справедливо опасался, что в случае заключения мира с Англией Наполеон согласится вернуть ей Ганновер, который Пруссия к этому времени оккупировала. В результате Фридрих Вильгельм III не выдержал, и 12 (24) июля 1806 г. была подписана декларация о русско-прусском союзе. Этот документ ставил жирный крест на альянсе Франции и Пруссии. Фактически король менял на 180 градусов направление своей политики и от союза с Наполеоном переходил к острой с ним конфронтации. Этот поворот вызвал ликование «партии войны» при берлинском дворе.
Необходимо отметить, что это ликование объяснялось не столько ненавистью к идеям Французской революции и к Наполеону лично, сколько чисто воинским энтузиазмом. После Фридриха Великого Пруссия фактически не вела серьёзных войн. Несколько операций, в которых прусские войска сражались с французской республиканской армией, в расчёт не принимались. В стране, где всё было подчинено армии, где с почти божественным пиететом говорили о Фридрихе Великом, никто не допускал возможности, что прусские полки могут потерпеть поражение. Как уже указывалось, в те времена молодые офицеры с восторгом смотрели на перспективу участия в войне в том случае, когда армия была уверена в успехе. Большей уверенности, чем у пруссаков в 1806 г., трудно было бы себе вообразить.
Даже опытный генерал Блюхер уверенно заявлял: «Армия в отличном состоянии, и можно ожидать самых блистательных результатов, опираясь на твёрдость солдат, на храбрость и мудрость её начальников… Я не боюсь встретиться с французами… Я обращу берега Рейна в их могилу, и, как после Росбаха, я привезу радостную весть о победе». Ему вторил генерал Гогенлоэ: «Я бил французов более чем в шестидесяти боях и, ей-богу, разобью и Наполеона!» Что же говорить о молодёжи! Обожаемый прусскими офицерами принц Людвиг Прусский хвалился: «Против французов не нужны сабли, одного хлыста хватит» 15.
Самое удивительное, что Наполеон даже и не подозревал о том резком повороте, который совершила прусская политика. 17 августа 1806 г. он писал своему начальнику штаба Бертье: «Нужно серьёзно готовить к возвращению Великую Армию, ибо мне кажется, что все сомнения насчёт поведения Германии рассеялись… Вы можете объявить, что в первые дни сентября наша армия вернётся во Францию» 16.
Наполеон не думал о войне с Пруссией, а прусский король не желал воевать с Наполеоном, но давление Александра на прусский двор стало тем детонатором, который привёл к взрыву. Король не смог сопротивляться влиянию молодого русского монарха и своего окружения. Фридрих Вильгельм III горестно замечал: «Многие короли претерпели падение, потому что они слишком любили войну, если же я упаду, то это произойдёт потому, что я слишком любил мир».
Ну а дальше события развивались с головокружительной быстротой. 7 октября Наполеон, находясь в Бамберге, получил ультиматум от прусского короля. Уже через три дня, 10 октября, произошло первое крупное боевое столкновение французов с пруссаками – сражение под Заальфельдом, в котором корпус маршала Ланна наголову разбил войска принца Людвига Прусского, а сам принц, горячий энтузиаст войны, был убит ударом сабли французского гусара.
14 октября 1806 г. в битве при Йене войска под командованием Наполеона нанесли сокрушительное поражение прусской армии графа Гогенлоэ. В этот же день в 10 км к северу, под Ауэрштедтом, корпус маршала Даву разгромил главные силы пруссаков под командованием самого короля и герцога Брауншвейгского. Хвалёная прусская армия бежала, оставив в руках победителей десятки тысяч пленных, десятки знамён и пушек.
Неотступно преследуя бегущего неприятеля, французы подошли к Берлину, и 27 октября, под звуки победных маршей, полки наполеоновской армии прошли по Унтер-ден-Линден. Во главе огромной свиты, сверкающей золотом шитья и эполет, ехал на белом коне сам император. Победа была настолько сокрушительная, настолько внезапная, что население прусской столицы не знало даже, как реагировать на всё происходящее. Большинство с изумлением взирало на великого полководца и его победоносную армию, а кто-то, то ли от истинного восторга, то ли на всякий случай, приветствовал Наполеона.
Наконец, 7 ноября 1806 г. командир резервной кавалерии Великой Армии маршал Мюрат, рапортуя из местечка Швартау, написал императору строки в гасконском стиле, великолепно отражающем настроение французов в эту удивительную кампанию: «Сир, я закончил боевые действия, так как не с кем больше драться…»
«Наполеон дунул, и Пруссии не стало» – такой короткой фразой охарактеризовал великий немецкий писатель Генрих Гейне то, что произошло в эту фантасмагорическую двухнедельную войну.
Без сомнения, под влиянием военных успехов Наполеон, находясь в Берлине, принял важнейшее решение, повлиявшее на всю последующую историю его империи и оказавшее огромное влияние на всю историю Европы.
21 ноября 1806 г. французский император подписал знаменитый Берлинский декрет, декларирующий экономическую блокаду Британских островов. Декрет начинался торжественной преамбулой, объяснявший жителям всего континента, почему было принято подобное решение. Указывалось, в частности, следующее:
«1. Учитывая, что Англия не уважает прав человека, которые обычно признаются цивилизованными государствами,Как видно из текста декрета, Наполеон взывал к общественному мнению всех европейских стран, указывая на многочисленные злоупотребления (по понятиям тех времён) английского флота и английского правительства. Император ставил задачу не только принудить власти и народы континентальной Европы к экономической войне, которую он объявил Великобритании, но и убедить их в её необходимости и справедливости.
2. что она рассматривает как врага всякого подданного вражеского государства и забирает в плен не только экипажи боевых кораблей, но и экипажи торговых судов, и даже просто торговцев и негоциантов, путешествующих по своим делам,
3. что она распространяет на торговые суда и собственность частных лиц право завоевания, которое применимо только к вражеским государствам,
4. что она распространяет на города и неукреплённые торговые порты право блокады, которое цивилизованные народы применяют только к крепостям,
5. что она объявляет в состоянии блокады те приморские крепости, перед которыми у неё нет ни одного военного корабля, хотя крепость действительно блокирована лишь тогда, когда она реально окружена военными силами и когда к ней невозможно приблизиться без опасности,
6. что она объявляет находящимися в состоянии блокады порты, целые побережья и даже целые государства, которые все её объединённые силы не смогли бы заблокировать…
7. что это поведение Англии достойно первых веков варварства, и что это государство использует своё могущество во вред всем,
8. что естественным правом является противопоставить врагу оружие, которым он пользуется…
Мы провозглашаем следующее:
1. Британские острова объявляются в состоянии блокады.
2. Всякая торговля и переписка с Британскими островами запрещается. В соответствии с этим все письма и посылки, направленные в Англию, либо англичанину, либо написанные на английском языке, не могут быть отосланы по почте и будут конфискованы…
3. Всякий подданный Англии, чем бы он ни занимался, обнаруженный в любой стране, занятой нашими войсками, будет рассматриваться как военнопленный.
4. Всякий склад, всякий товар, всякая собственность какого бы рода они ни были, принадлежащие английскому подданному, конфискуются…» 17
Надежды Наполеона основывались на идеях физиократов, философов XVIII века, считавших, что истинным богатством страны является сельское хозяйство, после него – промышленность. Торговля же, а тем более финансы являются лишь производными. Согласно этой теории, богатство Англии, основанное на торговле и спекуляциях, являлось лишь колоссом на глиняных ногах, и стоило только лишить Англию возможности получать сырьё на континенте и заваливать европейские страны своими товарами, как её призрачное могущество рухнет.
Без сомнения, мысли Наполеона были далеко не абсурдными, однако император не знал, что уже в 1806 г. только 33,1 % английского экспорта направлялось в Европу (24,3 % в США и 42,6 % в остальные страны мира) 18. Таким образом, удар, для которого потребовалось задействовать огромные силы, не стал для Великобритании настолько чувствительным, как ожидалось.
Но самое главное, что, объявив континентальную блокаду (тогда этого термина ещё не было, он появится позднее), Наполеон фактически вынужден был объявить войну до победного конца. Чтобы блокада была эффективной, следовало закрыть все порты Европейского континента, а это значило, что все государства должны были либо стать вассальными от Франции, либо вступить в союз с Наполеоном. Продиктовав пункты декрета континентальной блокады, император поставил перед собой сверхзадачу, которая отныне будет диктовать ему внешнюю политику в отношении всех держав континента.
России в этой системе он отводил важнейшее место, так как видел в ней потенциального союзника, с помощью которого ему удастся поставить на колени надменную Британию.
На страницах этой книги мы ещё не раз будем возвращаться к проблеме континентальной блокады, здесь же отметим, что кроме наступательной внешней политики, к которой она принуждала Наполеона, блокада сыграет ещё одну дурную шутку. Следствием блокады станет повышение цен на многие импортные товары: сахар, кофе, табак, высококачественное английское сукно. Иначе говоря, всё это станет источником каждодневного раздражения европейского потребителя. Позже Наполеон воскликнет: «Я ужасаюсь, когда думаю, что из-за чашки кофе, в которой было чуть больше или чуть меньше сахара, остановили рук у, которая хотела освободить мир!» 19
Но всё это будет много позже. Пока же вернёмся на театр боевых действий.
Нужно отметить, что, в отличие от экономики, в области военной у Наполеона вовсе не началось головокружение от успехов, и, несмотря на блистательные победы, император обратился к прусскому королю с мирными предложениями. Условия мира были довольно жёсткие: Пруссия должна была передать Великой Армии ряд важных крепостей, а русская армия должна была уйти из пределов Пруссии. Однако эти условия даже отдалённо не соответствовали той мере разгрома, который потерпела Пруссия. Укрывшись на территории Восточной Пруссии, король созвал совет, который собрался 16 ноября 1806 г.
Можно почти не сомневаться в том, что совет, да и сам король, скорее всего, приняли бы предложения Наполеона, если бы не решимость Александра драться несмотря ни на что. К этому времени царь был уже проинформирован о том, что случилось на полях Йены и Ауэрштедта. Он был изумлён. Однако нужно отдать ему должное – катастрофа пруссаков не смутила русского монарха. В письме, адресованном королю Фридриху Вильгельму III, от 22 октября (3 ноября) 1806 г. он подтвердил, что получил известия о разгроме Пруссии. Тем не менее он заявил о непоколебимой верности России своим обязательствам и о том, что он окажет военную помощь. Было обещано, по крайней мере, 140 тыс. русских солдат.
В результате мнение членов королевского совета разделились. Одни считали, что нужно заключать мир, другие – что необходимо продолжать войну. За плечами же прусского короля словно незримо стоял Александр с его твердым намерением вести борьбу с Наполеоном до конца. В результате вопреки здравому смыслу, вопреки тому, что семь из одиннадцати членов совета были за мир, Фридрих Вильгельм принял решение не складывать оружия.
В этот момент французская армия вышла к линии Одера, за которой начинались земли бывшей Польши, оккупированной пруссаками.
Перед Наполеоном встал сложнейший выбор: что делать дальше? Остановиться на Одере или, преследуя пруссаков, вступить на территорию бывшей Речи Посполитой? Проблема, которая возникла перед Наполеоном, станет, наряду с континентальной блокадой, одной из самых главных проблем империи и также одним из самых основных, если не самым основным, пунктом преткновения в русско-французских отношениях.
Чтобы правильно понять корни этого явления, нам необходимо сделать небольшое историческое отступление, которое, казалось бы, не имеет прямого отношения к событиям наполеоновской эпохи, но без которого просто невозможно понять события не только 1807, но и 1812 г.
Земля, к которой подошли французские солдаты, ещё недавно называлась гордым именем Речь Посполитая. По-русски это означает не что иное, как «общее дело», а по-латыни – «res publica». Наконец, полное название этого государства – Речь Посполитая Короны Польской и Великого княжества Литовского (Rzeczpospolita Korony Polskiej i Wielkiego Ksiestwa Litewskiego). Оно появилось в 1569 г. в результате так называемой Люблинской унии, объединившей Великое княжество и Польское королевство в единое государство (до этого, начиная с XIV века, существовала личная уния, объединявшая властителей двух стран). В этом государстве был общий король, единый сейм, единая внешняя политика и единая монетная система. Однако Польское королевство и Великое княжество Литовское сохраняли свою собственную администрацию, свои финансы, свои суды и даже обладали собственным войском.
Во время подписания Люблинской унии произошло перераспределение территорий внутри Речи Посполитой. Большая часть украинских земель вошла в состав Польского королевства. Отныне Польша и Украина представляли собой так называемые «Коронные земли». Остальная территория сохранила название Великое княжество Литовское.