Страница:
Ответь мне, птица: для чего имеешь крылья?
Для высоты иль просто пропитанья?
А может, как и я, ты ищешь счастье?
Поэтому ты каждый день в полёте
и всё стремишься заглянуть за солнце,
надеясь увидать, хоть ненадолго,
какое же оно такое счастье?..
И я, как ты, хотя и не летаю,
но всё равно стремлюсь достигнуть солнца
и посмотреть за ним —
а больше негде скрываться счастью в этом мире света.
Ведь я везде искал —
и на планете нет счастья моего,
и это правда – сегодняшняя правда.
Но надеюсь,
что завтра
я увижу своё счастье,
летающее птицей надо мною
без чёрной дюжины полосок…
Богатырь
– Кулаки у Игорька – что надо. Ладно, ломы гнул, лопаты ломал: есть силёнка. Но чтобы кулаком тигра победить?! Такого ещё не бывало.
Ты видел тигриный череп? Видел. Похож на броневик? Похож. А чем броневик возьмёшь? Правильно: авиабомбой или миной противотанковой. То есть нокаут или снизу, или сверху. Игорёк сверху вдарил. Молчит об этом. Да он всегда молчит. И что орден Красной Звезды в Афгане получил, и что снайпером был, и что соболей, бывает, больше всех ловит. Богатырь!
Посмотри как-нибудь летом на его шрамы. На левой руке. Весь локоть разодран. Тигр это. Добычу охранял. Думал, Игорёк на его кабана претендует. А Игорь-то сам чушку подстрелил. Большую. Очень большую. Свежевал часа два. Слышал невдалеке шум, визг, треск. Да, думал – гон у кабанов. Декабрь же.
Освежевал. Потроха шкурой накрыл – замёрзнут, соболя долго будут грызть под шкурой, а вороны не достанут. В котомку ноги свиньи запихал – больше не возьмёшь: и так килограммов под пятьдесят. И двинул к зимовью. А тут – тигр! Кинулся с рыком. Не предупреждал. Метров с пятидесяти понёсся прямо на охотника.
А Игорь-то что? Подумал – отпугивает. Что подбежит метров на десять – и в сторону. Как обычно бывает. Но этот что-то рассвирепел чересчур. Прямо на Игоря бросился. Тот успел левый локоть вперёд выставить: карабин сразу и не думал снимать. Думал же – отпугивает.
Тигр здоровый был. Самец. За локоть хватил клычищами. А Игорёк ка-а-ак САДАНЁТ кулаком тигра между глаз! Говорит, разжал клыки тигр и лёг на месте.
Пошёл Игорь к зимовью. Правой рукой раны зажал – аккурат, говорит, пальцы в дыры вошли, заткнул плотно. Говорит, боли не чувствовал. Поэтому и мясо донёс, и крови не потерял. В зимовье аптечка была. Залил йодом, перебинтовал, и всё. Богатырь же!
Всю ночь не спал – переживал, что тигр чушку найдёт и сожрёт. Утром… пошёл за остальным мясом. Рука болит, но двигается, пальцы шевелятся. Был уже наготове. Решил: если тигр опять бросится, то будет стрелять. Пришёл – вокруг всё тигром истоптано, но чушка не тронута. Неподалёку как-то странно ворона взлетела. Пошёл посмотреть! Богатырь.
Оказывается, рядом был кабан полусъеденный. И следы тигра ещё горячие – только что был и ворону спугнул. Услышал, что Игорь идёт и… ОТОШЁЛ.
Нагрузил Игорь половину оставшегося мяса и понёс в зимовье. Принёс, попил чайку и – в обратную за мясом. Опять, говорит, тигр вокруг мяса топтался, но не посмел тронуть.
Силу даже тигр уважает. С медведем или секачом только в крайнем случае бьётся.
Неподалёку тигр был, ушёл, только когда Игорь близко подошёл. Говорит, видел, как за кедрушкой бок тигриный мелькнул. Забрал всё мясо и пошёл. Чувствовал, что тигр его до зимовья проводил, всю ночь вокруг зимовья ходил, но под утро ушёл и больше Игорю на глаза не показывался и собак его не трогал.
Запомнил накрепко кулак богатырский.
Ты видел тигриный череп? Видел. Похож на броневик? Похож. А чем броневик возьмёшь? Правильно: авиабомбой или миной противотанковой. То есть нокаут или снизу, или сверху. Игорёк сверху вдарил. Молчит об этом. Да он всегда молчит. И что орден Красной Звезды в Афгане получил, и что снайпером был, и что соболей, бывает, больше всех ловит. Богатырь!
Посмотри как-нибудь летом на его шрамы. На левой руке. Весь локоть разодран. Тигр это. Добычу охранял. Думал, Игорёк на его кабана претендует. А Игорь-то сам чушку подстрелил. Большую. Очень большую. Свежевал часа два. Слышал невдалеке шум, визг, треск. Да, думал – гон у кабанов. Декабрь же.
Освежевал. Потроха шкурой накрыл – замёрзнут, соболя долго будут грызть под шкурой, а вороны не достанут. В котомку ноги свиньи запихал – больше не возьмёшь: и так килограммов под пятьдесят. И двинул к зимовью. А тут – тигр! Кинулся с рыком. Не предупреждал. Метров с пятидесяти понёсся прямо на охотника.
А Игорь-то что? Подумал – отпугивает. Что подбежит метров на десять – и в сторону. Как обычно бывает. Но этот что-то рассвирепел чересчур. Прямо на Игоря бросился. Тот успел левый локоть вперёд выставить: карабин сразу и не думал снимать. Думал же – отпугивает.
Тигр здоровый был. Самец. За локоть хватил клычищами. А Игорёк ка-а-ак САДАНЁТ кулаком тигра между глаз! Говорит, разжал клыки тигр и лёг на месте.
Пошёл Игорь к зимовью. Правой рукой раны зажал – аккурат, говорит, пальцы в дыры вошли, заткнул плотно. Говорит, боли не чувствовал. Поэтому и мясо донёс, и крови не потерял. В зимовье аптечка была. Залил йодом, перебинтовал, и всё. Богатырь же!
Всю ночь не спал – переживал, что тигр чушку найдёт и сожрёт. Утром… пошёл за остальным мясом. Рука болит, но двигается, пальцы шевелятся. Был уже наготове. Решил: если тигр опять бросится, то будет стрелять. Пришёл – вокруг всё тигром истоптано, но чушка не тронута. Неподалёку как-то странно ворона взлетела. Пошёл посмотреть! Богатырь.
Оказывается, рядом был кабан полусъеденный. И следы тигра ещё горячие – только что был и ворону спугнул. Услышал, что Игорь идёт и… ОТОШЁЛ.
Нагрузил Игорь половину оставшегося мяса и понёс в зимовье. Принёс, попил чайку и – в обратную за мясом. Опять, говорит, тигр вокруг мяса топтался, но не посмел тронуть.
Силу даже тигр уважает. С медведем или секачом только в крайнем случае бьётся.
Неподалёку тигр был, ушёл, только когда Игорь близко подошёл. Говорит, видел, как за кедрушкой бок тигриный мелькнул. Забрал всё мясо и пошёл. Чувствовал, что тигр его до зимовья проводил, всю ночь вокруг зимовья ходил, но под утро ушёл и больше Игорю на глаза не показывался и собак его не трогал.
Запомнил накрепко кулак богатырский.
Чувства сорвавшейся рыбы
Рывок!
Спиннинг чудом остался в разом онемевших руках.
С этого мгновения светлеющая тишина утренней реки, спокойствие ясного неба превратились в яростную и кипучую борьбу не на смерть, а на жизнь.
Таймень, огромный и, на удивление, буйный, боролся изо всех сил.
Он вскидывался над водой, тряс головой и падал плашмя, стараясь освободиться от вцепившейся блесны. Блесна лязгала, бряцала, но держалась крепко. Леска звенела, гудела, шипела, разрезая взволновавшуюся воду. Спиннинг трещал и скрипел. Бесчувственные пальцы то крутили изо всех сил рукоять катушки, едва успевая наматывать леску, когда таймень бросался к берегу; то, дрожа, придерживали и притормаживали бешено крутящуюся шпулю, когда гигант бросался в глубину. Сердце громко колотилось в ставшей тесной груди…
Наконец, рывки стали ослабевать. Неужели поймаю? Нет, ещё рано: «Не кажи гоп». Сначала вывести на отмель. До неё далековато, но по-другому никак. Понемногу подтаскиваю тайменя на отмель – рыба почему-то меньше сопротивляется, когда её тянут против течения. И тут таймень стал вращаться вокруг своей оси! Прозевав это момент, я безнадёжно смотрю, как он наматывает на себя леску, потом сильно изгибается, и… блесна выпадает из его пасти!
Машинально смотав лесу, мельком глянув на сломанный якорёк, стою и глотаю тягучие куски горького разочарования.
Вот это рыбина! – восхищаюсь гигантом благородной медной окраски, застывшим от меня в двух метрах. Едва шевеля плавниками, таймень беззвучно хлопал победными литаврами – жаберными крышками, и, судя по всему, никак не мог «отдышаться».
Хоть погладить такого! Потихоньку перебирая ногами по скользким валунам, подхожу к нему ближе. Таймень стоит! Ближе. Протягиваю руку и дотрагиваюсь до его спины! Рыбина чуть шевельнулась. Стоит! Ох и идиот! – не сообразил вонзить ему в пасть два целых крюка якоря! Тянусь достать блесной до его пасти, совсем чуть-чуть не хватает до него дотянуться, но вода уже доходит до подмышек!..
Вспышка. Почему-то резко высветилось в памяти, как тигриная лапа просунулась меж брёвен, стальной коготь зацепил меня за нагрудный карман кожаной куртки и потащил из, казалось бы, надёжного бункера, сооружённого из брёвен плавника на берегу укромной бухты…
…Освободившийся таймень, вконец измотанный, хватает воду светлой пастью, насыщая тело кислородом. Позволяет погладить себя по спине и ещё долго стоит, не шевелясь, словно зная тщетность моих усилий дотянуться до его пасти и зацепить ещё раз якорем.
А сфотографировать дикого тигра в природе несложно: находишь место, где он часто появляется, выкладываешь приманку, делаешь или засидку на дереве, или крепкое убежище в яме и, набравшись терпения, ждёшь.
Так и я, сорвавшись с тигриного когтя, совершенно не мог пошевелиться и, судорожно хватая воздух, отрешённо глядел, как лапа снова и снова шарила прямо перед глазами четырьмя смертельными остриями. Медленно, глубоко и явно я переживал чувства сорвавшейся рыбы.
Спиннинг чудом остался в разом онемевших руках.
С этого мгновения светлеющая тишина утренней реки, спокойствие ясного неба превратились в яростную и кипучую борьбу не на смерть, а на жизнь.
Таймень, огромный и, на удивление, буйный, боролся изо всех сил.
Он вскидывался над водой, тряс головой и падал плашмя, стараясь освободиться от вцепившейся блесны. Блесна лязгала, бряцала, но держалась крепко. Леска звенела, гудела, шипела, разрезая взволновавшуюся воду. Спиннинг трещал и скрипел. Бесчувственные пальцы то крутили изо всех сил рукоять катушки, едва успевая наматывать леску, когда таймень бросался к берегу; то, дрожа, придерживали и притормаживали бешено крутящуюся шпулю, когда гигант бросался в глубину. Сердце громко колотилось в ставшей тесной груди…
Наконец, рывки стали ослабевать. Неужели поймаю? Нет, ещё рано: «Не кажи гоп». Сначала вывести на отмель. До неё далековато, но по-другому никак. Понемногу подтаскиваю тайменя на отмель – рыба почему-то меньше сопротивляется, когда её тянут против течения. И тут таймень стал вращаться вокруг своей оси! Прозевав это момент, я безнадёжно смотрю, как он наматывает на себя леску, потом сильно изгибается, и… блесна выпадает из его пасти!
Машинально смотав лесу, мельком глянув на сломанный якорёк, стою и глотаю тягучие куски горького разочарования.
Вот это рыбина! – восхищаюсь гигантом благородной медной окраски, застывшим от меня в двух метрах. Едва шевеля плавниками, таймень беззвучно хлопал победными литаврами – жаберными крышками, и, судя по всему, никак не мог «отдышаться».
Хоть погладить такого! Потихоньку перебирая ногами по скользким валунам, подхожу к нему ближе. Таймень стоит! Ближе. Протягиваю руку и дотрагиваюсь до его спины! Рыбина чуть шевельнулась. Стоит! Ох и идиот! – не сообразил вонзить ему в пасть два целых крюка якоря! Тянусь достать блесной до его пасти, совсем чуть-чуть не хватает до него дотянуться, но вода уже доходит до подмышек!..
Вспышка. Почему-то резко высветилось в памяти, как тигриная лапа просунулась меж брёвен, стальной коготь зацепил меня за нагрудный карман кожаной куртки и потащил из, казалось бы, надёжного бункера, сооружённого из брёвен плавника на берегу укромной бухты…
…Освободившийся таймень, вконец измотанный, хватает воду светлой пастью, насыщая тело кислородом. Позволяет погладить себя по спине и ещё долго стоит, не шевелясь, словно зная тщетность моих усилий дотянуться до его пасти и зацепить ещё раз якорем.
А сфотографировать дикого тигра в природе несложно: находишь место, где он часто появляется, выкладываешь приманку, делаешь или засидку на дереве, или крепкое убежище в яме и, набравшись терпения, ждёшь.
Так и я, сорвавшись с тигриного когтя, совершенно не мог пошевелиться и, судорожно хватая воздух, отрешённо глядел, как лапа снова и снова шарила прямо перед глазами четырьмя смертельными остриями. Медленно, глубоко и явно я переживал чувства сорвавшейся рыбы.
Плен
– Ох и влип я однажды в историю! В плен попал… к тигру. В плену у тигра был. М-да-а. Красиво звучит! Вот и голова такая красивая стала. Белая. Седой как лунь. Ведь сорока еще нет! Врагу не пожелаешь. А ты спрашиваешь: «Почему седой?»
– М-да-а. Вот потому и седой. Думал, что только во времена великого путешественника Пржевальского тигры среди бела дня собак таскали, лошадей-коров давили, да людей не боялись. Ан – нет. Тигр есть тигр и тигром останется. Всегда так было и будет. Точно!
– Да не-е. Не на дерево загнал. Не-е. Это слишком просто. Тут извращение в высшей степени и-зы-скан-ней-ше-е. Можно так сказать? Во-от. И-зы-скан-ней-ше-е из-вра-ще-ни-е. Поиздевался-а-а!
– Да как? А вот так! Послушай, может, пригодится…
В дверь ударило что-то мягкое, зацарапало, заскулило.
– Альта, ты чего?
Только приоткрыл двери, та – как мышь – шмыг и под нары забилась. Поня-ятно: тигр в гости пожаловал. Это ж никакой охоты не станет – так и будет то сзади, то спереди, то сбоку над душой ходить, пока собаку не выцапает.
Взял карабин, вышел на крыльцо да разрядил всю обойму в кусты вокруг. «Ну вот, – говорю, – Альта, иди в свою конуру – ушло твое пугало». Выгнал собаку, налил ей супца в мисочку. Зарядил и поставил карабин возле двери. Только сел за стол и в руку ложку взял – опять в дверь – стук, скулеж, царапанье.
Вот, гад! В зимовье её запустить? – Не годится в тепле промысловой собаке томиться. Да и будет всю ночь тигр об углы тереться, да снегом скрипеть. Стрельбы не боится. Так уже было у моего друга. Не выспишься.
А посажу-ка я её в кабину! Взял собаку на руки – брыкается, рвётся: никогда на руках не бывала. И понёс к машине. Машина в 20 метрах от зимовья.
Ты понимаешь, какой тигр наглый?! Только дверцу машины открыл, а он – вот он – идет прямиком из-за зимовья. Здоровенный! Ещё не стемнело, силуэт хорошо видно.
Куда деваться? – Я в машину! Хлопнул дверцей, сижу и матерюсь. На себя, на собаку, на тигра. Матерюсь, а он… идё-о-от! Подошёл к машине, обошёл вокруг – и под кабину заглядывает – щель ищет, паскуда! Собака ни жива ни мертва и, вроде, не дышит. К ногам прижалась, только вздрагивает иногда при шорохе. А он, подлюка, прыг – на капот, когтями скребёт – капот-то скользкий. Мордой в стекло потыкался: хорошо, что стёкла покрыты изморозью, ничего ему сквозь них не видно – и на крышу кабины полез. Как крыша жестяная хрустнула и прогнулась, так мне совсем нехорошо стало. Всё, конец, думаю.
Щас стекло вывалится и крючки когтей подцепят меня намертво. Не сорвёшься. Это же надо так влипнуть?! Карабин в зимовье, аккумуляторы – оба – с машины снял, да под нары поставил, чтоб за неделю на морозе не разрядились. Ты понимаешь?! Над головой громыхает-гнется жестянка кабины. Да-а-а…
Стал в себя приходить, когда замерз. Тигр давно уже с кабины спрыгнул да улегся меж машиной и зимовьем, а я всё в оцепенении: под впечатлением, как крыша, прогнувшись, головы коснулась. Словно тигриная лапа вдавила меня по самую макушку в землю-матушку. Со всех сторон давит: не вдохнуть, не шевельнуться. А земля холодная, холод просачивается сквозь кожу, стынут мышцы, тянет сухожилия, крутит кости, сердце холодеет, замирает… Б-р-р-р!
Может, и замерз бы, если б собака не шевельнулась. Очнулся, чувствую, что рук и ног не ощущаю. Стал шевелиться, дергаться, растираться. Отскрёб лёд на стекле, глянул – стоит, стервец, перед машиной, слушает внимательно мой скрежет, как лучшую музыку. Луна полная, снег. Книгу можно читать, а тигра почти не видно: только тень его, да над тенью что-то призрачное, полупрозрачное чуть светится, словно оболочка души дьявольской. Вот он какой, лунный зверь!
Я ногами топаю, на сиденье прыгаю, ору-ругаюсь, а тот стоит, наслаждается. Сел потом тигр, завалился на бок, посучил лапами, перевернулся на спину, ёрзает на снегу. Весело ему, завывает, урчит, только смеха демонского не хватает.
Собаку к себе прижал, руки грею – нормально рукам, а ногами топаю – ноги мерзнут. Выскочил-то без портянок – носки только на ногах, под курткой только одна рубаха, хорошо, что шапку надел. Повезло мне, что мороза сильного не было.
На крики тигр внимания не обращает. Нашел спички в бардачке, стал зажигать, швырять из приоткрытой дверцы – стекло опускать боялся: вдруг поймёт тигр, что это не одно целое с дверцей, да и лапой попробует на прочность. Но тигр только голову опускает к упавшим спичкам, да следит, как они потухают в снегу. Надергал из сиденья ветоши какой-то, обмотал гайки, поджигаю да швыряю в зверя. Но тот отошел подальше, улегся, вроде как заснул даже.
Я и волком выл, и орал, и железяками стучал, и дверцей хлопал: не уходит!
Стал песни петь, себя подбадривать: «Врагу не сдается наш гордый „Варяг”!» А ночь всё тянется. Что ты тут сделаешь? Остается одно: ждать до утра. Жду, ногами стучу – мёрзнут! Что делать? В кабине костёр не разведешь: машину спалишь. Да и из чего костёр? Из сиденья, что ли?
Приспособился боком приседать меж сиденьем и панелью. То на одной ноге, то на другой. Теплее. А пальцы на ногах всё равно мёрзнут. Нащупал под сиденьем железяку-монтировку, пропорол дерматин, разодрал сиденье, нащипал ваты, разулся, растёр пальцы, обвернул ватой, натянул носки, обмотал куском тряпки, сверху полиэтиленом – в сапоги уже не засунешь. Сначала одну ногу, потом другую. Ноги спасены! Засунул их в голенища – всё теплее. А ночь-то вся ещё впереди – луна только до половины добралась. Тигр всё стережет, не уходит. Как его прогнать?.. М-да…
Что-то изменилось…
С трудом выпрямляю затёкшее тело. Ноги? Да не-е – живы ноги. Луна перебралась на другую сторону, светит через стекло правой дверцы. Светит другим светом. В кабине изнутри выросла белая шерсть – иней. Иней белеет. Не желтеет от света луны, а белеет. Рассвет? Точно!
Процарапал на стекле глазок, глянул. С другой стороны. Тигра нет! Открыл дверцу, осторожно выглянул. Нету!
В утреннем свете пестрит снег, истоптанный тигром. Ушёл? Внимательно всё вокруг оглядываю. Ушёл! Распахиваю дверцу, встаю на подножку, готовый спрыгнуть и бежать в зимовье, но… громыхнувший рык толкает обратно в кабину.
Подперев дверь зимовья спиной, на крылечке развалился полосатый!
Чтоб тебе ни дна ни покрышки!
Золотые угли глаз на расстоянии обжигают. Вот же нашел себе развлечение, подлюга! Не хочет лежать на снегу, увалился на сухое крылечко!
Солнечный луч уже дотронулся до уголка обросшего ледяной шерстью ветрового стекла. Вот, ощупывая хрупкие волоски, словно пересчитывая их, сравнивая друг с другом, медленно переползает справа налево. Наверное, уже полдень. Альта все так же подрагивает от каждого звука, обеспокоенно заглядывает в мои глаза.
Что, подруга? Дернула тебя нелегкая пересечь тигриный путь! Долго ещё этот аспид будет держать нас в заложниках? Вон как разлегся на крылечке: словно хан. Настроен заполучить тебя во что бы то ни стало.
Вот уж, дудки!
Всю жизнь не везло с собаками: то украли, то секач распорол, то под машину попала, то отравилась. И только соболятница-умница выросла – на тебе: непременно возжелал её царь таёжный. Нет уж, дудки! Мы ещё посмотрим, кто кого.
Сколько может тигр ждать? Говорят, неделю. Два дня, считая вчерашний вечер, уже прошло. Остается пять? Солнце клонится всё ниже, словно всматриваясь в седловину сопки, где оно собирается уютно устроиться на ночь, и желтым светом льёт и льёт напоследок на голубой холод шершавого снега.
Тигр, словно сфинкс, ровно положив перед собою лапы, выпятив грудь и гордо подняв голову, щурится на солнце. Глаза его слезятся от света, он часто моргает, но смотрит и смотрит на солнце – словно измученный жаждой, приник к прохладной живой струе и упивается с великим наслаждением. Вот он какой, солнечный зверь! Вот почему его шкура имеет все оттенки солнечного диска!
Солнце скрылось, лучи торопливо побежали по склону сопки наверх и, задержавшись на вершине, бесследно пропали, словно спрыгнули в темнеющую бездну. Солнца давно уже нет, а глаза тигра все светят, словно два оконца, за которыми сгусток света, укрытый от мира и облаченный в толстую шкуру. Так же и у людей: у кого душа светлая, у того и глаза сияют. Ну и сравнение! Душа этого «издевателя» и душа хорошего человека? Но всё равно: красивый зверь. Очень красивый!
Вторая ночь на исходе. Под утро тигр обошёл вокруг машины, подлез под кабину, фыркнул недовольно. Наверное, неосторожно вдохнул едкий запах автомобиля. Потоптался рядом и, крадучись, пошёл по колее. Кого-то почуял? Бегом в зимовье!! Выждав минуту, тихо открываю дверцу и… быстро заскакиваю обратно: длинная тень мелькает на тропинке, ведущей к ручью. Вот гадство! Не успел!
Сколько времени мне надо, чтобы пробежать 20 метров? Надо посчитать. Лучшие спортсмены пробегают 100 метров за 10 секунд. Я не очень быстро бегаю, беговой дорожки здесь нет – снег плюс «обувь» да одежда. Получается, что не быстрее, чем 100 метров за 20 секунд. Это скорость. Дистанция 20 метров в пять раз меньше. 20 секунд разделить на 5, получается, что мне надо никак не меньше 4 секунд, чтобы добежать от машины до зимовья. Всего 4 секунды!
Так, теперь подумаем, как бегает тигр. Много раз видел по следам, когда тигр атакует, первые его прыжки никак не меньше 7 метров. То есть 20 метров для него это всего три прыжка. Три прыжка для тигра это не больше 1 секунды. Получается, что можно было успеть добежать, если бы тигр отошел метров на 80. Это во-о-он до того кедра… Если по дороге. Или вон до того бугра – если по тропе. И всё. С других сторон заросли почти вплотную подступают к зимовью. Непроглядные заросли. Жаль! Был же шанс! Почему был не готов, когда тигр отошёл по колее? Ведь на 100 метров отходил! Даже мысли не возникло, что успею добежать! Как под гипнозом!
Ну, всё! Теперь надо быть готовым. Как только тигр отойдёт на безопасное расстояние – старт!
Зимний рассвет с усилием поворачивает к себе Землю. Земля нехотя поддается, словно накрепко приклеилась к звёздам, и те, отрываясь по одной, сразу же гаснут. Тигр лежит на крылечке. Опустил тяжёлую голову на лапы, глаза закрыл, но уши стоят торчком, нацелены на машину, ловят каждый звук. Голод даёт о себе знать: тянущий желудок притягивает только одни мысли – о еде. В избушке накрыт стол… Неужели тигр не проголодался? Или пришёл закусить собачатиной, наевшись на неделю вперёд? Что-то не верится. Что же придумать, чтоб он ушёл? Как прогнать? Чем отвлечь?
Кинуть в него… монтировкой! Монтировка попадает ему прямо в лоб, тигр ревёт от страха и боли, пугается и… убегает! А если разозлится, прыгнет на машину, ударит лапой по хрупкому стеклу? Скорее всего, так и произойдёт. Что же придумать?..
Собака покорно терпит. Словно так и должно быть: греть хозяина, не шевелиться и терпеть, бесконечно терпеть.
Мороз крепчает. Всё чаще приходится греться, приседая боком в тесной кабине или отжимаясь на руках, лёжа на сиденье. Кабина изнутри покрылась толстым слоем инея. Время от времени очищаю ото льда глазок на стекле и поглядываю на тигра – тот с удовольствием прислушивается к моей возне и всё лежит, лишь изредка меняя позы. А что ему: небось запасся жиром на зиму, откормившись на кабанах, которых в этом году много.
Всё чаще наступает апатия. Холод сковывает тело, и нет желания шевелиться – вот так и замерзают. Всё труднее себя заставлять приседать и отжиматься. Всё слабее становятся руки и ноги…
Третий рассвет. Невыносимый утренний холод громко треснул стволом дерева и с шорохом стал рассыпаться от прикосновения жёлтого света. Словно опомнившись, солнце распустило все свои лучи и сыпет по ним, как по лоткам, корпускулами призрачного тепла. День расплывается, мякнет. Оттепель. Иней на стекле потемнел, потяжелел, медленно пополз вниз.
Через чистое стекло смотрю, как синеет снег на склоне сопки, процарапанный белизной берёз. Среди белого и синего, словно старые трещины, – чёрные стволы кряжистых дубов, позолоченные неулетевшими листьями. Красиво. Нет ничего особенного: синий снег, белые берёзы, чёрные дубы, жёлтые листья, зелёные кедры. Но очень красиво.
Тигр, лёжа на боку, по очереди вытягивает лапы. Лапы, подрагивая, тянутся достать что-то недосягаемое, словно вслепую шарят, ощупывая границу снега и воздуха, неожиданно распускаясь когтистым цветком. Четыре цветка смерти. Так вот они какие – цветы смерти!
Вволю повытягивавшись, тигр садится, скучая, оглядывает и долго смотрит на сопку. Созерцает. Неужели и ему нравится пейзаж?
Вдруг он насторожился. Глядит прямо на склон сопки. Подавшись вперёд, слушает и слушает зимнюю картину. Морда словно приникла к источнику звука. А звук не слабеет. Он все сильнее льёт. Его струя всё шире, и тигр к ней приникает всё глубже.
Что там может быть? Тигр резко привстал, напрягся. Медленно сел опять. Хвост забеспокоился, засуетился вокруг полосатой спины. Неожиданно передние лапы подломились, тигр пригнулся и сжался. Увидел!
Что же он увидел? Вглядываюсь в склон и замечаю среди зарослей темный промельк. Потом ещё один. Потом ещё. Разного размера. Кабаны!
Неторопливо, останавливаясь и прислушиваясь, впереди табуна идет крупная свинья. За ней подсвинки, поросята. Все настороженные, внимательные. Кто-то их спугнул с уютного солнцепека, где в мелком дубняке и орешнике они лежат весь день. Но почему они не бегут? Обычно кабаны быстро перебегают на другую сопку, в другие заросли. Неужели пересекли тигриные следы трехдневной давности и так сразу насторожились?
Неужели тигр не пойдет за ними?!
Никакой реакции! Смотрит на кабанов и даже с места не сдвинулся! Один за другим кабаны уходят…
Надежда на спасение, так ярко вспыхнувшая, потухла. Слезы отчаяния затуманили взгляд. Комок обиды застрял в горле и никак не проглатывается.
Тигр всё сидит. Уши скучающе вертятся в разные стороны. Зевнув, изогнул шею и стал лизать несмываемые полосы на груди, словно выглаживая, вылепливая, ваяя душу, владычествующую над Тайгой, над Землей, над Временем…
А я выждал время и – бегом в зимовье. Но бежать не смог! Ноги свело от долгого сидения. Так на полусогнутых и доплелся. 20 метров за 20 секунд.
А ты спрашиваешь: «Почему седой?» Вот он какой – тигр.
– М-да-а. Вот потому и седой. Думал, что только во времена великого путешественника Пржевальского тигры среди бела дня собак таскали, лошадей-коров давили, да людей не боялись. Ан – нет. Тигр есть тигр и тигром останется. Всегда так было и будет. Точно!
– Да не-е. Не на дерево загнал. Не-е. Это слишком просто. Тут извращение в высшей степени и-зы-скан-ней-ше-е. Можно так сказать? Во-от. И-зы-скан-ней-ше-е из-вра-ще-ни-е. Поиздевался-а-а!
– Да как? А вот так! Послушай, может, пригодится…
* * *
Приехал как-то я к своему охотничьему зимовью. Часа в четыре – ещё солнце светило. На ЗИЛ-157. Знаешь такую машину? Во-от. «Колуном» его называют за простоту, надежность, проходимость и неповоротливость. Выгрузил продукты, капканы. На неделю же приехал. Растопил печь, завел мотопилу, напилил дров. Альта – собачка моя – лаечка восточносибирская, соболятница-кабанятница, убежала от шума да дыма проверить свои владения. Да… Напилил-наколол дров на неделю, приготовил ужин. Нарезал хлеба, заварил чаю, налил в миску супа, разделся, сел за стол, взял ложку и… тут-то всё и началось.В дверь ударило что-то мягкое, зацарапало, заскулило.
– Альта, ты чего?
Только приоткрыл двери, та – как мышь – шмыг и под нары забилась. Поня-ятно: тигр в гости пожаловал. Это ж никакой охоты не станет – так и будет то сзади, то спереди, то сбоку над душой ходить, пока собаку не выцапает.
Взял карабин, вышел на крыльцо да разрядил всю обойму в кусты вокруг. «Ну вот, – говорю, – Альта, иди в свою конуру – ушло твое пугало». Выгнал собаку, налил ей супца в мисочку. Зарядил и поставил карабин возле двери. Только сел за стол и в руку ложку взял – опять в дверь – стук, скулеж, царапанье.
Вот, гад! В зимовье её запустить? – Не годится в тепле промысловой собаке томиться. Да и будет всю ночь тигр об углы тереться, да снегом скрипеть. Стрельбы не боится. Так уже было у моего друга. Не выспишься.
А посажу-ка я её в кабину! Взял собаку на руки – брыкается, рвётся: никогда на руках не бывала. И понёс к машине. Машина в 20 метрах от зимовья.
Ты понимаешь, какой тигр наглый?! Только дверцу машины открыл, а он – вот он – идет прямиком из-за зимовья. Здоровенный! Ещё не стемнело, силуэт хорошо видно.
Куда деваться? – Я в машину! Хлопнул дверцей, сижу и матерюсь. На себя, на собаку, на тигра. Матерюсь, а он… идё-о-от! Подошёл к машине, обошёл вокруг – и под кабину заглядывает – щель ищет, паскуда! Собака ни жива ни мертва и, вроде, не дышит. К ногам прижалась, только вздрагивает иногда при шорохе. А он, подлюка, прыг – на капот, когтями скребёт – капот-то скользкий. Мордой в стекло потыкался: хорошо, что стёкла покрыты изморозью, ничего ему сквозь них не видно – и на крышу кабины полез. Как крыша жестяная хрустнула и прогнулась, так мне совсем нехорошо стало. Всё, конец, думаю.
Щас стекло вывалится и крючки когтей подцепят меня намертво. Не сорвёшься. Это же надо так влипнуть?! Карабин в зимовье, аккумуляторы – оба – с машины снял, да под нары поставил, чтоб за неделю на морозе не разрядились. Ты понимаешь?! Над головой громыхает-гнется жестянка кабины. Да-а-а…
Стал в себя приходить, когда замерз. Тигр давно уже с кабины спрыгнул да улегся меж машиной и зимовьем, а я всё в оцепенении: под впечатлением, как крыша, прогнувшись, головы коснулась. Словно тигриная лапа вдавила меня по самую макушку в землю-матушку. Со всех сторон давит: не вдохнуть, не шевельнуться. А земля холодная, холод просачивается сквозь кожу, стынут мышцы, тянет сухожилия, крутит кости, сердце холодеет, замирает… Б-р-р-р!
Может, и замерз бы, если б собака не шевельнулась. Очнулся, чувствую, что рук и ног не ощущаю. Стал шевелиться, дергаться, растираться. Отскрёб лёд на стекле, глянул – стоит, стервец, перед машиной, слушает внимательно мой скрежет, как лучшую музыку. Луна полная, снег. Книгу можно читать, а тигра почти не видно: только тень его, да над тенью что-то призрачное, полупрозрачное чуть светится, словно оболочка души дьявольской. Вот он какой, лунный зверь!
Я ногами топаю, на сиденье прыгаю, ору-ругаюсь, а тот стоит, наслаждается. Сел потом тигр, завалился на бок, посучил лапами, перевернулся на спину, ёрзает на снегу. Весело ему, завывает, урчит, только смеха демонского не хватает.
Собаку к себе прижал, руки грею – нормально рукам, а ногами топаю – ноги мерзнут. Выскочил-то без портянок – носки только на ногах, под курткой только одна рубаха, хорошо, что шапку надел. Повезло мне, что мороза сильного не было.
На крики тигр внимания не обращает. Нашел спички в бардачке, стал зажигать, швырять из приоткрытой дверцы – стекло опускать боялся: вдруг поймёт тигр, что это не одно целое с дверцей, да и лапой попробует на прочность. Но тигр только голову опускает к упавшим спичкам, да следит, как они потухают в снегу. Надергал из сиденья ветоши какой-то, обмотал гайки, поджигаю да швыряю в зверя. Но тот отошел подальше, улегся, вроде как заснул даже.
Я и волком выл, и орал, и железяками стучал, и дверцей хлопал: не уходит!
Стал песни петь, себя подбадривать: «Врагу не сдается наш гордый „Варяг”!» А ночь всё тянется. Что ты тут сделаешь? Остается одно: ждать до утра. Жду, ногами стучу – мёрзнут! Что делать? В кабине костёр не разведешь: машину спалишь. Да и из чего костёр? Из сиденья, что ли?
Приспособился боком приседать меж сиденьем и панелью. То на одной ноге, то на другой. Теплее. А пальцы на ногах всё равно мёрзнут. Нащупал под сиденьем железяку-монтировку, пропорол дерматин, разодрал сиденье, нащипал ваты, разулся, растёр пальцы, обвернул ватой, натянул носки, обмотал куском тряпки, сверху полиэтиленом – в сапоги уже не засунешь. Сначала одну ногу, потом другую. Ноги спасены! Засунул их в голенища – всё теплее. А ночь-то вся ещё впереди – луна только до половины добралась. Тигр всё стережет, не уходит. Как его прогнать?.. М-да…
Что-то изменилось…
С трудом выпрямляю затёкшее тело. Ноги? Да не-е – живы ноги. Луна перебралась на другую сторону, светит через стекло правой дверцы. Светит другим светом. В кабине изнутри выросла белая шерсть – иней. Иней белеет. Не желтеет от света луны, а белеет. Рассвет? Точно!
Процарапал на стекле глазок, глянул. С другой стороны. Тигра нет! Открыл дверцу, осторожно выглянул. Нету!
В утреннем свете пестрит снег, истоптанный тигром. Ушёл? Внимательно всё вокруг оглядываю. Ушёл! Распахиваю дверцу, встаю на подножку, готовый спрыгнуть и бежать в зимовье, но… громыхнувший рык толкает обратно в кабину.
Подперев дверь зимовья спиной, на крылечке развалился полосатый!
Чтоб тебе ни дна ни покрышки!
Золотые угли глаз на расстоянии обжигают. Вот же нашел себе развлечение, подлюга! Не хочет лежать на снегу, увалился на сухое крылечко!
Солнечный луч уже дотронулся до уголка обросшего ледяной шерстью ветрового стекла. Вот, ощупывая хрупкие волоски, словно пересчитывая их, сравнивая друг с другом, медленно переползает справа налево. Наверное, уже полдень. Альта все так же подрагивает от каждого звука, обеспокоенно заглядывает в мои глаза.
Что, подруга? Дернула тебя нелегкая пересечь тигриный путь! Долго ещё этот аспид будет держать нас в заложниках? Вон как разлегся на крылечке: словно хан. Настроен заполучить тебя во что бы то ни стало.
Вот уж, дудки!
Всю жизнь не везло с собаками: то украли, то секач распорол, то под машину попала, то отравилась. И только соболятница-умница выросла – на тебе: непременно возжелал её царь таёжный. Нет уж, дудки! Мы ещё посмотрим, кто кого.
Сколько может тигр ждать? Говорят, неделю. Два дня, считая вчерашний вечер, уже прошло. Остается пять? Солнце клонится всё ниже, словно всматриваясь в седловину сопки, где оно собирается уютно устроиться на ночь, и желтым светом льёт и льёт напоследок на голубой холод шершавого снега.
Тигр, словно сфинкс, ровно положив перед собою лапы, выпятив грудь и гордо подняв голову, щурится на солнце. Глаза его слезятся от света, он часто моргает, но смотрит и смотрит на солнце – словно измученный жаждой, приник к прохладной живой струе и упивается с великим наслаждением. Вот он какой, солнечный зверь! Вот почему его шкура имеет все оттенки солнечного диска!
Солнце скрылось, лучи торопливо побежали по склону сопки наверх и, задержавшись на вершине, бесследно пропали, словно спрыгнули в темнеющую бездну. Солнца давно уже нет, а глаза тигра все светят, словно два оконца, за которыми сгусток света, укрытый от мира и облаченный в толстую шкуру. Так же и у людей: у кого душа светлая, у того и глаза сияют. Ну и сравнение! Душа этого «издевателя» и душа хорошего человека? Но всё равно: красивый зверь. Очень красивый!
Вторая ночь на исходе. Под утро тигр обошёл вокруг машины, подлез под кабину, фыркнул недовольно. Наверное, неосторожно вдохнул едкий запах автомобиля. Потоптался рядом и, крадучись, пошёл по колее. Кого-то почуял? Бегом в зимовье!! Выждав минуту, тихо открываю дверцу и… быстро заскакиваю обратно: длинная тень мелькает на тропинке, ведущей к ручью. Вот гадство! Не успел!
Сколько времени мне надо, чтобы пробежать 20 метров? Надо посчитать. Лучшие спортсмены пробегают 100 метров за 10 секунд. Я не очень быстро бегаю, беговой дорожки здесь нет – снег плюс «обувь» да одежда. Получается, что не быстрее, чем 100 метров за 20 секунд. Это скорость. Дистанция 20 метров в пять раз меньше. 20 секунд разделить на 5, получается, что мне надо никак не меньше 4 секунд, чтобы добежать от машины до зимовья. Всего 4 секунды!
Так, теперь подумаем, как бегает тигр. Много раз видел по следам, когда тигр атакует, первые его прыжки никак не меньше 7 метров. То есть 20 метров для него это всего три прыжка. Три прыжка для тигра это не больше 1 секунды. Получается, что можно было успеть добежать, если бы тигр отошел метров на 80. Это во-о-он до того кедра… Если по дороге. Или вон до того бугра – если по тропе. И всё. С других сторон заросли почти вплотную подступают к зимовью. Непроглядные заросли. Жаль! Был же шанс! Почему был не готов, когда тигр отошёл по колее? Ведь на 100 метров отходил! Даже мысли не возникло, что успею добежать! Как под гипнозом!
Ну, всё! Теперь надо быть готовым. Как только тигр отойдёт на безопасное расстояние – старт!
Зимний рассвет с усилием поворачивает к себе Землю. Земля нехотя поддается, словно накрепко приклеилась к звёздам, и те, отрываясь по одной, сразу же гаснут. Тигр лежит на крылечке. Опустил тяжёлую голову на лапы, глаза закрыл, но уши стоят торчком, нацелены на машину, ловят каждый звук. Голод даёт о себе знать: тянущий желудок притягивает только одни мысли – о еде. В избушке накрыт стол… Неужели тигр не проголодался? Или пришёл закусить собачатиной, наевшись на неделю вперёд? Что-то не верится. Что же придумать, чтоб он ушёл? Как прогнать? Чем отвлечь?
Кинуть в него… монтировкой! Монтировка попадает ему прямо в лоб, тигр ревёт от страха и боли, пугается и… убегает! А если разозлится, прыгнет на машину, ударит лапой по хрупкому стеклу? Скорее всего, так и произойдёт. Что же придумать?..
Собака покорно терпит. Словно так и должно быть: греть хозяина, не шевелиться и терпеть, бесконечно терпеть.
Мороз крепчает. Всё чаще приходится греться, приседая боком в тесной кабине или отжимаясь на руках, лёжа на сиденье. Кабина изнутри покрылась толстым слоем инея. Время от времени очищаю ото льда глазок на стекле и поглядываю на тигра – тот с удовольствием прислушивается к моей возне и всё лежит, лишь изредка меняя позы. А что ему: небось запасся жиром на зиму, откормившись на кабанах, которых в этом году много.
Всё чаще наступает апатия. Холод сковывает тело, и нет желания шевелиться – вот так и замерзают. Всё труднее себя заставлять приседать и отжиматься. Всё слабее становятся руки и ноги…
Третий рассвет. Невыносимый утренний холод громко треснул стволом дерева и с шорохом стал рассыпаться от прикосновения жёлтого света. Словно опомнившись, солнце распустило все свои лучи и сыпет по ним, как по лоткам, корпускулами призрачного тепла. День расплывается, мякнет. Оттепель. Иней на стекле потемнел, потяжелел, медленно пополз вниз.
Через чистое стекло смотрю, как синеет снег на склоне сопки, процарапанный белизной берёз. Среди белого и синего, словно старые трещины, – чёрные стволы кряжистых дубов, позолоченные неулетевшими листьями. Красиво. Нет ничего особенного: синий снег, белые берёзы, чёрные дубы, жёлтые листья, зелёные кедры. Но очень красиво.
Тигр, лёжа на боку, по очереди вытягивает лапы. Лапы, подрагивая, тянутся достать что-то недосягаемое, словно вслепую шарят, ощупывая границу снега и воздуха, неожиданно распускаясь когтистым цветком. Четыре цветка смерти. Так вот они какие – цветы смерти!
Вволю повытягивавшись, тигр садится, скучая, оглядывает и долго смотрит на сопку. Созерцает. Неужели и ему нравится пейзаж?
Вдруг он насторожился. Глядит прямо на склон сопки. Подавшись вперёд, слушает и слушает зимнюю картину. Морда словно приникла к источнику звука. А звук не слабеет. Он все сильнее льёт. Его струя всё шире, и тигр к ней приникает всё глубже.
Что там может быть? Тигр резко привстал, напрягся. Медленно сел опять. Хвост забеспокоился, засуетился вокруг полосатой спины. Неожиданно передние лапы подломились, тигр пригнулся и сжался. Увидел!
Что же он увидел? Вглядываюсь в склон и замечаю среди зарослей темный промельк. Потом ещё один. Потом ещё. Разного размера. Кабаны!
Неторопливо, останавливаясь и прислушиваясь, впереди табуна идет крупная свинья. За ней подсвинки, поросята. Все настороженные, внимательные. Кто-то их спугнул с уютного солнцепека, где в мелком дубняке и орешнике они лежат весь день. Но почему они не бегут? Обычно кабаны быстро перебегают на другую сопку, в другие заросли. Неужели пересекли тигриные следы трехдневной давности и так сразу насторожились?
Неужели тигр не пойдет за ними?!
Никакой реакции! Смотрит на кабанов и даже с места не сдвинулся! Один за другим кабаны уходят…
Надежда на спасение, так ярко вспыхнувшая, потухла. Слезы отчаяния затуманили взгляд. Комок обиды застрял в горле и никак не проглатывается.
Тигр всё сидит. Уши скучающе вертятся в разные стороны. Зевнув, изогнул шею и стал лизать несмываемые полосы на груди, словно выглаживая, вылепливая, ваяя душу, владычествующую над Тайгой, над Землей, над Временем…
* * *
– М-да… Поросёнок меня спас. Больной, хромой поросёнок. Отстал от табуна и прыгал на трёх ногах, изо всех сил пытаясь догнать сородичей… Попрыгает и встанет, отдыхает, попрыгает и встанет… Вот тут-то тигр и не выдержал. Пошёл к нему наперерез. Даже ни разу не оглянулся, словно и не было трехсуточной осады.А я выждал время и – бегом в зимовье. Но бежать не смог! Ноги свело от долгого сидения. Так на полусогнутых и доплелся. 20 метров за 20 секунд.
А ты спрашиваешь: «Почему седой?» Вот он какой – тигр.
Глаза
– А скажи-ка ты мне, уважаемый: почему меня тигр не трогает? Каждый год с ним встречаюсь. Бывает, метров с пяти друг другу в глаза смотрим, а не трогает. Что это? Мистика? Да мне уже скоро семьдесят. Всю жизнь в тайге. Всю жизнь в Охоте. А в тайге, сам знаешь: чего только не происходит. Всего насмотрелся. В Бога не верю. Верю в Природу, в Тайгу – всё от Неё, всё по Её законам. А тигр у нас – высший судья. Некоторых наказывает. Некоторым на глаза показывается. А некоторые всю жизнь его увидеть мечтают, но не могут. Меня же тигр от себя далеко не отпускает, всё о себе напоминает. Уже лет тридцать. Каждый год. То тигрята, то Матка, то сам Хозяин. Говорю же – года не было, чтобы не встретился хотя бы с одним.
– Не трогает, потому что глаза у тебя добрые и спокойные. Видит тигр по твоим глазам, что не хищник ты и не добыча, – потому и не трогает. Если б взгляд у тебя был трусливый или наглый – был бы ты наказан. Ей-богу.
– Не трогает, потому что глаза у тебя добрые и спокойные. Видит тигр по твоим глазам, что не хищник ты и не добыча, – потому и не трогает. Если б взгляд у тебя был трусливый или наглый – был бы ты наказан. Ей-богу.
Ворюга
С. Я. Леонову посвящается
– Как клюёт? Да никак! Не езжу на рыбалку. Уже давно.
Почему? Да не хочу!
Не веришь? Тебя бы так напугали – и ты бы перестал.
Нет, не рыбоохрана. Чего её бояться? Уже пуганый-перепуганый.
Кто, кто? – тигр!
Вот представь себе: тигр!
Да, в тех местах, где люди часто толкутся, тигр, конечно, редко появляется. Так и рыба там не такая: или пуганая, или мало, или маленькая. И вообще, не люблю, где народ, где все. А где народа нет, там и зверь, и рыба, и тигр часто ходит. Вот и пуганул.
Нет, не ревел. В том-то и дело, что всё тихо и спокойно, «на глазах», так сказать, «у публики».
Ну, ладно, расскажу.
В общем, поехал со своими за кетой. На свои места. Всё там в лучшем виде: и место удобное, и рыбы всегда полно. Одно плохо: до машины больше тридцати метров рыбу носить. С другой стороны, это и безопасней, если рыбоинспекция нагрянет. Вот поставили сеть, посидели, «чай» попили. А тут и рыбы набилось.
Стали снимать «урожай», в мешки складывать. И попался один самец-зубак килограммов на пятнадцать! В жизни такого не видел!! Ну, посмотрели, пофотографировались все с ним – в мешок и в машину. Потом ещё несколько мешков поймали и перенесли в машину. Потом ещё… И тут такая картина: стоит раскрытая машина, я несу к ней новый мешок рыбы, осталось дойти метров десять всего, и тут выходит прямо к машине… тигр! Здоровенный! Обошёл машину вокруг, на меня только зыркнул пару раз, ну а я обмер, стою, не шевелясь. А он голову в открытую дверцу всунул, схватил мешок с кетой и – понёс в кусты!
Испугался я тогда сильно – ничего ведь, гадость, не боится!
И главное, выбрал мешок с той самой, рекордной, рыбиной!!
Я читал, что тигры при случае не брезгуют рыбой, но специально, как медведи, они рыбу почти не ловят. Но чтобы здоровенный тигр воровал рыбу на глазах у людей из автомобиля?! Вот ворюга! И всю охоту к рыбалке отбил!
Ворюга!
Молитва
Бог свидетель: не хотелось мне ехать. Хоть и пришла долгожданная весть, что обнаружены следы дальневосточного леопарда в заповедном районе, где когда-то он обитал. И вдруг сплошные сомнения. Но куда деваться – поехал.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента