– Высоко-высоко в небе, рядом с месяцем, жила маленькая звездочка Ра… (Ра от слова «радость» или «радуга».)– Какая хорошая сказка, мама, – мечтательно прошептал маленький Лука, – молодец Ра, что спустилась к нам на Землю.
Каждую ночь она устремляла свои нежно-розовые лучики на Вселенную. «Великая Ра», «Красивая Ра», «Самая нежная в мире – Ра» – говорили о ней поэты и жители Вселенной. А когда ею особенно часто восторгались, месяц нашептывал ей тихонько на ушко:
– Смотри, маленькая Ра, не зазнайся!
Но далеко не всегда жители планет могли любоваться сиянием самой маленькой и самой нежно-розовой звездочки Вселенной. Иногда подолгу над их домами висели тяжелые тучи, иногда нестерпимо жгло горячее Солнце. И Ра каждый раз, когда ее лучи не доходили до жителей планет, очень-очень переживала из-за этого.
Ее сестры – большие звезды, частенько над ней подтрунивали, над маленькой сестричкой, им было совершенно безразлично, нужен их свет жителям Вселенной или нет. Они были очень холодные и довольные собой, считали, что ночное пространство со всех сторон освещается исключительно для того, чтобы можно было своей красотой без устали любоваться.
Однажды Ра услышала удивительную песенку, в ней пелось о маленькой добренькой звездочке, которая освещает Вселенную чистым розовым светом. Ра внимательно вгляделась в темноту и увидела небольшую планетку, по ней бродил одинокий музыкант и на флейте играл нежную мелодию в честь звездочки Ра. Ра призадумалась. А потом стала внимательно разглядывать незнакомую планету, признаться, раньше она на нее просто не обращала внимания. Мало ли планет во Вселенной?
– Как называется эта планета? – спросила потом Ра у месяца.
– Земля, – сказал тихо месяц после некоторого раздумья.
И тут же маленькая Ра решила, что ей непременно нужно жить на Земле. Как только она это проговорила вслух, раздался оглушительно громкий хохот со всех сторон. Большие ослепительно-яркие звезды холодно смеялись, решение крохотной нежно-розовой сестрички им казалось неимоверной глупостью. А потом они все вместе принялись Ра отговаривать:
– Ты пойми, на этой… Земле живут очень мало и быстро угасают от болезней и как ее… любви, – твердили монотонно большие ослепительно-яркие звезды.
– Но там живут люди! – кричала в слезах Ра. – И они… теплые!
Заплаканная звездочка повернулась к месяцу и посмотрела на него умоляющим взглядом. Месяц повернулся к ней и подул на Ра изо всех сил. И Ра медленно, очень медленно стала спускаться к Земле. Звезды враз замолчали, провожая взглядами сестру.
Сначала Ра было очень страшно, но по мере того как она отдалялась от своих родных, в ней поселялось чувство уверенности. Когда ее ноги коснулись земной поверхности, оказалось, что она превратилась в чудесную с нежно-розовым румянцем девочку, которая умела петь и искусно играть на маленькой флейте и веселить людей своей волшебной музыкой. Ее тут же все полюбили.
Конечно, иногда Ра тоскует по небу, и тогда в окно ее небольшой уютной комнаты заглядывает месяц и нашептывает все новости Вселенной, но на небо Ра возвращаться не хочет, потому что нет ничего прекрасней, чем жить здесь – на Земле…
И, свернувшись калачиком, быстро уснул, причмокивая и улыбаясь во сне. Ну совсем еще малыш.
Я приоткрыла шторы и стала внимательно вглядываться в темноту. В далеком звездном небе быстро замигала крошечная звездочка. Стало легко и безразлично. Наступил долгожданный час вечерней молитвы и раздумий.
Карта параллельного мира
В моем городе, как и в любом многолюдном городе России, есть категория людей, которые при любом государственном строе будут жить бедно и в грязи. Особенно они будут чувствовать себя ненадежно, если им станут выдавать деньги на жизнь или предусмотрят различные льготы для обеспечения настоящего и, хуже всего, будущего. Тогда вся их жизнь превратится в ожидание благ. А что может быть хуже ожидания? Даже благ.
Обычно эти люди живут в замусоренных пансионатах, пятиэтажных «хрущевках» с некрашенными по двадцать лет входными дверьми, часто в общежитиях и на дешевых съемных квартирах. Временами власти с ними проводят эксперименты и взамен старого жилья выдают либо недорогое новое, либо в более качественных домах. И тогда у их соседей появляется мечта – как можно быстрее съехать, если, конечно, соседи не из той же социальной категории, что и Швабровы.
Наиболее яркие представители этого племени – семья Швабровых.
Леша Швабров – личность, известная во всем микрорайоне. Еще в начале девятого класса он пояснил временно трезвым родителям на доступном для них языке, какое место в его жизни занимает учеба, своровал три велосипеда из соседнего двора, продал их и купил на вырученные деньги подержанный драндулет. Иными словами, назвать то, на чем ездил Швабров, даже высококвалифицированному филологу очень трудно.
Все бы ничего, но каждый раз, когда Швабров его заводил, жутко дрожали стекла на первых трех этажах окрестных домов и семейного общежития. На третьем, между прочим, обитало Лешино семейство – это мама, которую для легкости произношения все звали просто Натка, папа Санек, старшая сестра Нинка и младшая Ленка.
Тайну этой семьи знали все и охотно при случае делились ею с любопытными. Нинку Натка родила от красивого, но вечно пьяного вороватого тракториста, Ленку от гостившего на соседней улице летчика-испытателя, ну а Лешку – от Санька. Сорокатрехлетний слесарь-сантехник Санек сыном гордился, охотно давал ему всегда денег с получки, почти не наказывал, чего не скажешь о женской половине семьи, и, что особенно возмущало Натку, потакал ему во всем.
Так вышло и в этот раз.
Бабульки-пенсионерки пришли к Швабровым-старшим жаловаться на Лешку, который на своем драндулете производит невероятный шум, абсолютно несовместимый с их давно заслуженным отдыхом. Санек с Наткой бабушек внимательно, почти не перебивая, выслушали, после чего сделали вывод: надо с сыном серьезно поговорить.
В этот день на свою голову вернулся раньше обычного домой Лешка, увидев дома посторонних, привычно отвернулся и прошел в свою комнату. «А вот и он, чертяка, даже не здоровается!» – повернувшись к Лешке, воскликнула Елизавета Тимофеевна, в прошлом почетный работник народного образования и преподаватель биологии в Лешкиной школе.
Лешка мог бы знать Елизавету Тимофеевну лично, но поскольку он учебой особенно не увлекался, то соответственно в пришедшей пенсионерке учительницу не признал.
– А чо я? Чо сразу, как чо-нибудь, так сразу я? – откликнулся Лешка. – Я домой пришел, чо нельзя, чо ли?
– Тут баушки на тебя жаловаться пришли, – сообщил, глядя в пол, глава семейства.
– Бать, чо им надо?
Лешка медленно пошарил сначала в одном кармане, затем во втором, вытащил пачку сигарет, зажигалку и прошел мимо стоящих пенсионерок на кухню. Сел на табурет и закурил, сосредоточенно глядя в пол. После долгой паузы сказал:
– Ну давайте, выкладывайте, зачем пришли?
Елизавета Тимофеевна побагровела, нервно поправила прическу и сказала:
– Видишь ли, Алексей, ты, когда проезжаешь мимо наших окон на своем мотоцикле, создаешь такой шум, что посуда в моем шкафу подплясывает.
Из-за тебя я телевизора не слышу, радио и просто боюсь выйти во двор по той простой причине, что ты запросто можешь сбить меня с ног…
– Неа, такого не может быть, – возразил Леша, пуская дым кольцами, – с ног я еще никого не сбивал, я же, блин, лучше всех в нашем микрорайоне езжу, хоть кого спросите – все подтвердят. А кто что-то против меня имеет – пусть скажет прямо в лицо. В лицо пусть скажет!
А что посуда дребезжит, так вы, как белые люди, вставьте пластиковые окна, – ни фига слышно не будет, тишина вам обеспечена, даже если третья мировая начнется. Я это… вполне серьезно говорю. Вон Мочаловы как поставили пластик – так сразу у них тишина стала как в гробу, хотя на первом этаже живут.
Обычно эти люди живут в замусоренных пансионатах, пятиэтажных «хрущевках» с некрашенными по двадцать лет входными дверьми, часто в общежитиях и на дешевых съемных квартирах. Временами власти с ними проводят эксперименты и взамен старого жилья выдают либо недорогое новое, либо в более качественных домах. И тогда у их соседей появляется мечта – как можно быстрее съехать, если, конечно, соседи не из той же социальной категории, что и Швабровы.
Наиболее яркие представители этого племени – семья Швабровых.
Леша Швабров – личность, известная во всем микрорайоне. Еще в начале девятого класса он пояснил временно трезвым родителям на доступном для них языке, какое место в его жизни занимает учеба, своровал три велосипеда из соседнего двора, продал их и купил на вырученные деньги подержанный драндулет. Иными словами, назвать то, на чем ездил Швабров, даже высококвалифицированному филологу очень трудно.
Все бы ничего, но каждый раз, когда Швабров его заводил, жутко дрожали стекла на первых трех этажах окрестных домов и семейного общежития. На третьем, между прочим, обитало Лешино семейство – это мама, которую для легкости произношения все звали просто Натка, папа Санек, старшая сестра Нинка и младшая Ленка.
Тайну этой семьи знали все и охотно при случае делились ею с любопытными. Нинку Натка родила от красивого, но вечно пьяного вороватого тракториста, Ленку от гостившего на соседней улице летчика-испытателя, ну а Лешку – от Санька. Сорокатрехлетний слесарь-сантехник Санек сыном гордился, охотно давал ему всегда денег с получки, почти не наказывал, чего не скажешь о женской половине семьи, и, что особенно возмущало Натку, потакал ему во всем.
Так вышло и в этот раз.
Бабульки-пенсионерки пришли к Швабровым-старшим жаловаться на Лешку, который на своем драндулете производит невероятный шум, абсолютно несовместимый с их давно заслуженным отдыхом. Санек с Наткой бабушек внимательно, почти не перебивая, выслушали, после чего сделали вывод: надо с сыном серьезно поговорить.
В этот день на свою голову вернулся раньше обычного домой Лешка, увидев дома посторонних, привычно отвернулся и прошел в свою комнату. «А вот и он, чертяка, даже не здоровается!» – повернувшись к Лешке, воскликнула Елизавета Тимофеевна, в прошлом почетный работник народного образования и преподаватель биологии в Лешкиной школе.
Лешка мог бы знать Елизавету Тимофеевну лично, но поскольку он учебой особенно не увлекался, то соответственно в пришедшей пенсионерке учительницу не признал.
– А чо я? Чо сразу, как чо-нибудь, так сразу я? – откликнулся Лешка. – Я домой пришел, чо нельзя, чо ли?
– Тут баушки на тебя жаловаться пришли, – сообщил, глядя в пол, глава семейства.
– Бать, чо им надо?
Лешка медленно пошарил сначала в одном кармане, затем во втором, вытащил пачку сигарет, зажигалку и прошел мимо стоящих пенсионерок на кухню. Сел на табурет и закурил, сосредоточенно глядя в пол. После долгой паузы сказал:
– Ну давайте, выкладывайте, зачем пришли?
Елизавета Тимофеевна побагровела, нервно поправила прическу и сказала:
– Видишь ли, Алексей, ты, когда проезжаешь мимо наших окон на своем мотоцикле, создаешь такой шум, что посуда в моем шкафу подплясывает.
Из-за тебя я телевизора не слышу, радио и просто боюсь выйти во двор по той простой причине, что ты запросто можешь сбить меня с ног…
– Неа, такого не может быть, – возразил Леша, пуская дым кольцами, – с ног я еще никого не сбивал, я же, блин, лучше всех в нашем микрорайоне езжу, хоть кого спросите – все подтвердят. А кто что-то против меня имеет – пусть скажет прямо в лицо. В лицо пусть скажет!
А что посуда дребезжит, так вы, как белые люди, вставьте пластиковые окна, – ни фига слышно не будет, тишина вам обеспечена, даже если третья мировая начнется. Я это… вполне серьезно говорю. Вон Мочаловы как поставили пластик – так сразу у них тишина стала как в гробу, хотя на первом этаже живут.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента