Ольга Крючкова. Дар Афродиты

   Первое письмо Корнеева было сдержанным и не выходило за рамки дозволенного.
 
   «Дорогая Наталья Дмитриевна!
   Еще недавно я совершил дерзость в присутствии почти всей Калуги, сегодня же – совершаю очередную, написав вам это письмо. Почти неделя минула с тех пор, как мы расстались на глазах изумленной публики, которая явно симпатизировала нам.
   Не сочтите за нахальство и неслыханную дерзость: я хочу видеть вас! Если вы совершаете прогулки на лошади в своих угодьях, дайте мне знать, и мы сможем вместе насладиться прелестями природы. Обещаю вам вести себя достойно и быть вашим рыцарем.
   Константин Корнеев».
 
   Наташенька несколько растерялась, но перед глазами всплыл образ красавца-поручика и она, повинуясь сердцу, а не разуму, написала ответ.
 
   «Сударь!
   Я буду прогуливаться завтра вдоль просеки после полудня. Если вы захотите написать мне, то на дороге, ведущей к имению, стоит старый раскидистый дуб с дуплом, мимо него нельзя проехать, не заметив. Сие место будет нашим тайным почтовым ящиком».

* * *

   На следующий день, облачившись в изумрудного цвета амазонку и кокетливую шляпку, отделанную белым страусиным пером и прозрачным шелковым шарфом, юная прелестница приказала приготовить для прогулки свою любимую лошадь Арабеллу, на которой направилась верхом к условленному месту.
   Константин пребывал в нетерпении, отчего он не мог стоять на месте, его лошадь, чувствуя возбуждение хозяина, переминалась с ноги на ногу, раздувая ноздри и беспрестанно мотая головой и фыркая.
   Наконец появилась Наталья Дмитриевна на своей обожаемой Арабелле, кобыле белой масти.
   Поручик встрепенулся, он почувствовал, как кровь приливает к голове: эта провинциальная девушка, бесспорно, волновала его, причем сильнее дозволенного.
   – Сударыня, я так счастлив, что вы приехали. Как самочувствие ваших родителей? – из вежливости и для поддержания разговора спросил гусар.
   – Благодарю, все хорошо. Папенька с маменькой уехали в гости в Хлынское.
   Константину ничего не говорило название поместья – Хлынское и он не стал расспрашивать девушку далее, да и потом это было бы бестактностью.
   Юная «Амазонка» и ее рыцарь направили лошадей по лесной дороге, Наташенька обещала показать своему спутнику массу красивых здешних мест. И они, увлеченные беседой, предавались созерцанию окрестностей почти три часа подряд.

* * *

   Супруги Погремцовы все чаще посещали Астафьево-Хлынское, граф также не отставал и при каждой возможности приезжал в Погремцовку, наслаждаясь обществом Натальи Дмитриевны.
   Надо сказать, что Наташенька, как барышня благовоспитанная и образованная, насколько это позволяло его положение, неплохо музицировала на фортепиано и пела, чем доставляла удовольствие не только родителям, но и богатому соседу.
   Супруги Погремцовы, оставаясь наедине, не раз обсуждали: что хорошо бы выдать замуж дочь за графа, но все же решили повременить со своими планами, решив, – пусть привыкнут друг другу, а там и глядишь промеж них и сладиться.
   Примерно через месяц, в начале июня граф Астафьев прислал Погремцовым приглашение на свой день рождения, где должны были собраться много полезных особ, таких как: предводитель уездного дворянства, полицмейстер, конфидент^[3] генерал-губернатора и так далее и тому подобное.
   Мария Ивановна засуетилась, озадаченная тем, что Наташенька должна предстать перед предполагаемым женихом и изысканным калужским обществом в наилучшем свете. Она, прихватив с собой дочь, помчалась в город, в модный магазин, дабы прикупить ткань на бальное платье, тесьму, кружева, новые туфли, заколки… и еще бог знает что, без чего юная особа просто не может обойтись о время бала и праздничного ужина.
   Планы Натальи Дмитриевны были нарушены, она ехала в пролетке молча, надув свои прелестные пухленькие губки.
   – Ах, маменька, ну отчего такая суета? У меня платьев – полная гардеробная. Зачем мне еще одно? И так носить некуда…
   – Не волнуйся, скоро будет куда, – многозначительно заметила Мария Ивановна.
   Наташа растерялась, сердце екнуло.
   – Не понимаю, вас…
   – Скоро поймешь. Дмитрий Федорович желает тебя выдать замуж. Надеюсь, ты не ослушаешься своего отца?
   Девушка открыла рот от удивления.
   – И…и позвольте спросить: за кого?
   – За графа Астафьева…
   У Наташи упало сердце и забилось внизу живота.
   – Но он же старше папеньки на двадцать лет, а меня – на сорок! – пыталась возразить она.
   – Ну и что! Эка невидаль! А за кого тебя выдать, позволь спросить? Вокруг помещики сводят еле-еле концы с концами. Ты так хочешь жить?
   – Нет…но…
   – Никаких «но»! Отец поговорит с графом, они – давние друзья. Да и тот выказывал намеренье жениться, стало быть, не потерял еще интерес к женщинам.
   – Но, маменька! Почему на мне? Пусть найдет еще кого-нибудь, скажем вдову…
   – Наташенька, ты, что не желаешь жить в Санкт-Петербурге? Блистать на балах?
   – Желаю, конечно… Но граф стар! Маменька, я не хочу выходить за него! – уверенно заявила Наташа.
   – Ишь, взбеленилась! А кто тебя спросит? Отец велит, и выйдешь за графа!
   Наташа тихонько заплакала: «Нет только не за старого Астафьева… А как же Константин? Он такой красавец и обходительный… Надо что-то предпринять… Но что?»

Глава 3

   Дмитрий Федорович Погремцов сел в пролетку, которой правил небезызвестный Пантелемон, и направился в Астафьево, дабы засвидетельствовать почтение графу, а также выразить благодарность за приглашение на ужин в честь дня рождения. Но это ему лишь казалось… На самом деле помещик Погремцов надеялся переговорить с графом о Наташеньке, дабы устроить ее судьбу. А предстоящее мероприятие могло быть весьма «на руку», так как давало возможность сообщить калужскому высшему обществу о предстоящей помолвке.
   Дмитрий Федорович волновался: «А, если Павел Юрьевич не захочет? Или скажет, мол, слишком молода? Да и мало ли что…»
   Граф встретил друга с распростертыми объятиями. Они выпили наливочки, закурили отменные английские сигары, к которым граф пристрастился еще в Санкт-Петербурге.
   – Я, собственно, Павел Юрьевич, хотел обсудить с вами весьма деликатное дело, – начал Погремцов издалека, выпуская изо рта струйку дыма.
   – Говорите, друг мой, без обиняков. Чем я могу помочь вам?
   – Дело в том, что Наталья Дмитриевна достигла того возраста, что пора бы подумать о замужестве…
   – Да-а-а… Наталья Дмитриевна – прекрасная барышня, – протянул граф многозначительно. – Был бы я помоложе лет на двадцать… Ух! Простите, Дмитрий Федорович, за вольность.
   Погремцов не ожидал подобной реакции графа, и тотчас сделал вывод: граф не равнодушен к Наташеньке… И это прекрасно!
   – Так вот, ваше сиятельство, Павел Юрьевич, отчего бы вам и не сделать этот «ух»?
   – В смысле?
   – Жениться на моей дочери. И породнились бы мы с вами. А?
   Граф задумался.
   – А что? Я еще не стар! – он расправил плечи. – Еще может и детишек увижу…
   – Увидите, увидите… Так будем считать, что мы с вами договорились?
   – С удовольствием, Дмитрий Федорович, – граф протянул руку гостю, и они скрепили свой уговор рукопожатием. – Да, а как Наталья Дмитриевна к этому относится?
   – Дорогой мой, Павел Юрьевич! Ну, кто же молодую неопытную девицу будет спрашивать?! У них на уме – одни гусары! Лихоманка их побери!
   – Это точно, вы заметили, – согласился граф. – Да и на празднике можно представить Наталью Дмитриевну как мою невесту и сообщить о помолвке.
   Погремцов просиял: удалось!

* * *

   Погремцов довольный вернулся в имение. Мария Ивановна по сияющему виду мужа догадалась: все сладилось, Наташенька вскоре станет графиней Астафьевой. Она повернулась к образам в спальне и перекрестилась… Но рано…
   Дмитрий Федорович пожелал побеседовать с дочерью. Наташенька, прекрасно понимая, о чем пойдет речь, сослалась на головную боль.
   – Глаша, скажи папеньке у меня – мигрень!
   Отец семейства возмутился:
   – Ох, уж эти дочери: то мигрень, то недомогание, то вялость, то хандра. Но ничего, замужем все как рукой снимет, – сказал он и направился к дочери в спальню, та лежала в постели. – Наташенька, это я… Как твоя мигрень?