Страница:
Ольга Крючкова
Доспехи Дракулы
Вторая книга о поручике Полянском, продолжение «Розы Версаля»
Пролог
1741 год, поместье Шаховское, Ярославская губерния
Граф Василий Григорьевич Шаховской третий день подряд не покидал своей постели. Рана, полученная им от удара шпаги на дуэли с поручиком Константином Анохиным, по словам доктора, была не смертельной.
Острие клинка прошло между рёбер, задев правое лёгкое графа, и потому ему требовался полнейший покой и диета. В разговоре с графиней Марией Ильиничной доктор в очередной раз настоятельно произнёс:
– Повторяю, покой и только покой! Только так граф поправится! Никаких инсинуаций! Предупреждаю вас, дорогая Мария Ильинична. Иначе рана может открыться и тогда, увы, я буду бессилен. Впрочем, как и современная медицина. А она ещё ох как несовершенна! И не забудьте: курение табака графу впредь противопоказано. Примерно месяц жидкая пища: куриный бульон, каши и никакого алкоголя. Я буду приезжать каждый день и менять повязку. Не забудьте давать Его сиятельству эликсир из афралиса и белладонны[1], который я привёз вам ранее. Да, и вот что… – доктор извлёк из своего саквояжа ещё одну склянку, небольшую по размеру.
– Что это, сударь?.. – поинтересовалась графиня, смахнув со щеки слезинку батистовым платочком.
– Это весьма эффективное средство: эликсир из барвинка и болиголова[2]. Отличное ранозаживляющее и противовоспалительное средство! Но! Смею вас предупредить! Эликсир сей давать строго по предписанию: один раз в день, десять капель на стакан воды. Иначе он из лекарства превратится в яд. Несколько концентрированных капель этого эликсира могут убить человека, но правильное применение поможет графу быстро встать на ноги и исключить возможность воспаления раны.
– Ах, благодарю вас, доктор, – поворковала графиня.
– Да и ещё одно, сударыня… Мне неловко говорить об этом… Я боюсь, что сия история с дуэлью дойдёт до полицмейстера… – сказал доктор и потупил взор, с излишним усердием разглядывая свои ботинки.
– Но… П-простите, сударь: почему?.. – недоумевала графиня. – Слава богу, всё обошлось. Василий Григорьевич жив. Думаю, он бы не хотел огласки…
– Да, да, сударыня. Я понимаю, задета ваш честь… Но, увы! – посетовал доктор.
Мария Ильинична подхватила доктора под руку.
– Вы же сами сказали: никаких инсинуаций! А что будет, если слухи действительно дойдут до полицмейстера? И он пришлёт урядника?.. Тот начнёт расспрашивать… Ах, какой стыд! Эти оскорбительные подозрения мужа… – графиня снова пустила слезу.
Доктор окончательно сдался.
– Ну, хорошо, сударыня. Я никому ничего не скажу, – пообещал он. – Но…
– Не волнуйтесь! – тотчас подхватила очаровательная графиня, слёзы которой чудесным образом исчезли с её розовых соблазнительных щёчек. – Граф будет вам благодарен за хлопоты и… за молчание.
Она замолкла и взглянула на доктора, да так, что у того засосало под ложечкой.
«Из-за такой красавицы перережешь и перестреляешь всех соседей-помещиков…» – мелькнул мысль в голове у доктора. Но он тотчас взял себя в руки и сказал:
– До завтра, сударыня. Я буду ближе к полудню. Не утруждайтесь, не провожайте меня.
Доктор раскланялся с графиней и покинул усадьбу Шаховских.
Дверь спальни отворилась, вошла Мария Ильинична.
– Василий Григорьевич, душа моя, – произнесла она ласково, называя мужа по имени отчеству, ибо тот был намного старше. – Как ты себя чувствуешь? Может приказать принести бульона?
Графу не хотелось бульона, его снедала ревность. Он опасался, что жена и подлый поручик, племянник помещика Зворынского, тайно встречаются, а может быть, уже и явно.
Графиня приблизилась к кровати больного и заботливо поправила подушку.
– Машенька, родная, посиди со мной, – попросил граф.
Мария Ильинична присела на краешек кровати.
– Доктор велел: покой и только покой, – сказала графиня.
– На что мне этот покой?! – возмутился граф. – Я что, смертельно ранен?.. Подумаешь – царапина на груди…
– Душа моя! Рана может открыться и тогда… – Мария Ильинична пыталась вразумить мужа.
– Что тогда?.. Помру? Да? – взъерепенился тот.
Графиня закрыла своё прелестное лицо руками.
– Зачем ты так? Тебе нравится мучить меня? Я же вышла за тебя по любви… – Мария Ильинична расплакалась и выбежала из спальни.
На этот аргумент у Василия Григорьевича не нашлось возражений. Действительно, семь лет назад взял юную Машеньку, почти бесприданницу, из разорившейся ярославской дворянской семьи, как ему казалось, по обоюдной любви.
Она была хороша… Да и сейчас не потеряла красоты и статности, роды не испортили её фигуры, придав ей лишь соблазнительную округлость.
Перед глазами промелькнуло прошлое. Вот он, способный сын мещанина, «птенец Петров», учится в Германии, постигая сложную науку фортификацию. В чём достиг немалых успехов и вернулся в Россию. Затем бесконечные военные крепости… Какие-то он перестраивал, внося усовершенствования в связи с требованиями времени, многие проектировал и строил заново. Так, в постоянной работе, прошли долгие годы… За верную службу Василий Григорьевич получил титул графа и земли в Ярославской губернии.
После кончины великого Петра новоиспечённый граф удалился в своё имение и начал строительство усадьбы, которую сам спроектировал. Усадьба сия напоминала нечто среднее между домом и крепостью и производила впечатление европейского замка, по нелепой случайности оказавшегося среди ярославских полей и лесов.
…Василий Григорьевич тяжело вздохнул. Он весьма сожалел, что не сумел как следует проучить поручика. Тот оказался проворнее – клинок вошёл как раз между рёбер графа и задел лёгкое. Разумеется, Константин Анохин не хотел убивать графа, а просто преподать урок: нечего, мол, оскорблять нелепыми подозрениями порядочных людей!
От сознания своего бессилия ненависть к поручику разгоралась всё сильнее, она просто сжигала графа изнутри. Ещё мгновение – и он начнёт рычать, подобно раненому зверю… Да только кому это надо?.. Жене?.. Да, кстати, где она?
Василий Григорьевич левой рукой дёрнул за шнурок звонка, располагавшийся в изголовье кровати. За дверью послышались шаркающие шаги лакея Прохора. Дверь открылась…
– Чего изволите, ваше сиятельство? Чай проголодались? – поинтересовался тот, входя в спальню.
– Где барыня? – поинтересовался Василий Григорьевич.
– Э-э-э… – неопределённо протянул Прохор. – Кажись, в покоях своих…
– Вели послать за ней!
– Також… Барыня… Э-э-э… – снова промямлил Прохор.
– Её что, в доме нет? – догадался граф.
Лакей кивнул.
– Точно так-с, ваше сиятельство, нету барыни… Нету…
– И где же она?! – теряя терпение, закричал граф.
– Також… Прогуляться она отправилась. День выдался нонче хороший… – Наконец признался Прохор.
– Верхом?!
Прохор кивнул.
Красная пелена застелила глаза графа. Он лежит в постели, раненый… А она… Она снова поскакала к этому вертопраху Анохину! Ну, всё! Терпению графа настал конец!
Увидев, как граф покраснел, Прохор испугался.
– Ваше сиятельство, да не волнуйтеся вы також… Эвон покраснели, чего доброго рана откроется…
Действительно, граф почувствовал сильное жжение в области груди, дышать становилось всё тяжелее.
– Позови… Глашу! – отрывисто приказал граф. Прохор тотчас исполнил приказание.
В спальню вошла Глаша и, взглянув на барина, поняла, что ему надобно принять эликсир, прописанный доктором.
Глаша открыла склянку с эликсиром барвинка и болиголова, взяла десертную ложечку и, отсчитав ровно десять капель, опустила снадобье в стакан с водой и тщательно размешала.
Василий Григорьевич внимательно наблюдал за действиями горничной. Он прекрасно помнил, что сказал доктор:
– Не более десяти капель на стакан воды… Эликсир чрезвычайно концентрированный… Передозировка опасна для жизни…
«А что будет, если подлить, скажем, в вино, капель двадцать или тридцать?.. – невольно подумал граф. И сам ответил на свой вопрос: – Смерть…»
Неожиданно Василий Григорьевич пришёл в хорошее расположение духа, безропотно выпил лекарство и даже похвалил Глашу за какую-то мелочь. Горничная удивилась: видать, барин на поправку пошёл!
– Ты, Глаша, ступай в библиотеку. Там в шкафу, что у окна, на средней полке стоит книга в красном переплёте…
Покуда Глаша ходила за книгой в библиотеку, графа одолевали бесовские мысли: «Отравить… Отравить… Жену отравить… Поручика отравить… Нет её жалко… Люблю изменницу! Люблю!!! Помру я без неё… А его, мерзавца, не жаль нисколько…»
В спальню вошла Глаша.
– Вот, барин, глядите. Эта книга-то? – она потянула достаточно увесистый фолиант.
– Да, нет, Глаша! Всё ты перепутала! Это не то… – Василий Григорьевич открыл книгу, на её первой странице по-французски значилось: Анри де Ла Круа Верден «Трактат о вампирах». – Хотя, ладно… Оставь, и эта сойдёт, почитаю.
Чтение французского фолианта захватило графа.
…Неожиданно дверь в спальню приоткрылась, и показалась белобрысая голова шестилетнего Коленьки.
– Папочка! – позвал мальчик. Но тот, увлечённый чтением никак не отреагировал. – Папочка! Папочка! Что ты читаешь?
Граф очнулся. Воображаемые вампиры исчезли…
– Коленька, сынок! Заходи, родной! – обрадовался граф, увидев своё обожаемое чадо.
– Карл Иванович разрешил мне отдохнуть от занятий. Мы с ним рисовали… – доложил мальчик о том, чем он занимался под бдительным оком немца-воспитателя. – Мама сказала, что ты захворал…
– Да, немного… – подтвердил Василий Григорьевич срывающимся голосом, готовый разрыдаться. Он и сам удивился своей слабости, ибо раньше не был столь чувствительным. – Мне уже лучше…
Коленька забрался на кровать к отцу и заглянул в книгу. Оттуда на него смотрело нечто, напоминающее уродливую птицу.
– Папа, что это за птичка?.. Она странная.
– Это летучая мышь. В неё превратился один князь… Словом, он не умер, а превратился в эту мышку и летает теперь по своему замку.
Коленька округлил глаза.
– И долго он летает?..
– Да, лет двести, а может и больше…
Мальчика заинтересовала средневековая история.
– Расскажи мне ещё что-нибудь про этого князя, – попросил он.
– Нет, Коленька, не стоит. Его история слишком страшная.
– Тогда не надо. А то мне ночью приснится плохой сон, – согласился мальчик.
Василий Григорьевич заметил, что щёки жены покрывал лёгкий румянец, что явственно указывало: графиня прекрасно провела время в обществе своего фаворита.
– Как ты себя чувствуешь, душа моя? – вежливо поинтересовалась графиня.
– Благодарю, лучше… – ответил граф, подавляя крайне раздражение. Но тут же спохватившись, почти елейным голосом сказал: – Думаю, Машенька, я был не прав по поводу Константина Анохина. Он вовсе не такой уж и … Словом, я хочу с ним примириться.
Глаза Марии Ильиничны заблестели.
«Ага! Вот ты себя и выдала! – мысленно злорадствовал граф. – Ну, ничего, всё ещё впереди…»
– Василий Григорьевич, я так рада, что ты одумался. Право же, что в том дурного, что я люблю конные прогулки?.. – графиня невинно смотрела на мужа и тот, растаяв под её взглядом, был уже готов поверить в её абсолютную невиновность. Но он вовремя спохватился…
– Ничего дурного в том нет. Согласен. Оттого и хочу выпить с поручиком на мировую.
– Ах, Василий Григорьевич, но доктор категорически запретил тебе пить.
– М-да… Ну, ничего, я поговорю с Анохиным, а ты затем отобедаешь в его компании. Да пусть не торопится обратно в усадьбу дядюшки своего. Неужто мы гостя на ночь не разместим? Да хоть бы во флигеле, где раньше была моя мастерская. Прикажи, Машенька, прибрать там… Чертежи, что на столе, убрать в шкаф. Может, пригодятся ещё?..
– Я непременно обо всём распоряжусь! И немедля отпишу поручику приглашение на ужин, – пощебетала Мария Ильинична и, счастливая выпорхнула из спальни.
– Ах, это вы, поручик. Я ждал вас. Присаживайтесь, – граф указал на кресло, стоявшее подле кровати. – Извините, что принимаю вас лёжа. Врач, знаете ли, не велит вставать ещё пару недель. Говорит, рана может открыться.
Константин заметно нервничал.
– Граф… Пользуясь случаем, хочу принести вам свои искренние извинения. Я очень сожалею о случившемся.
– Пустое, сударь… Я сам виноват, наговорил вам всяких гадостей… Уж и не помню, каких именно. И вы не держите на меня зла…
В знак примирения граф протянул поручику правую руку. Тот с удовольствием пожал её.
– Я приказал приготовить ужин в рыцарской зале. Я, видите ли, поклонник западного искусства и образа жизни. При Петре Великом я обучался в Германии. Оттуда и привёз коллекцию доспехов и оружия. Можете полюбопытствовать, сии редкие экземпляры в зале. Оттого она, собственно, и зовётся рыцарской. Я же, увы, не смогу вас сопровождать. Мария Ильинична составит вам компанию…
Во время ужина Константин не переставал любоваться графиней, но в то же время от его внимания не ускользнуло убранство зала: доспехи, стоявшие около каминов, которых в зале было два; оружие, висевшее на стенах. Все увиденное его, как человека военного, впечатляло.
Когда ужин благополучно завершился, поручик смог приблизиться к графине на почтительное расстояние, чтобы та поведала ему о происхождении сих редчайших экземпляров, в изобилии украшавших рыцарскую залу.
Часы пробили почти одиннадцать вечера, когда за окном сгустились сентябрьские сумерки, и поручик покинул прелестную графиню, для уединения в отведенном ему по сему поводу флигеле.
И в этот раз, вооружившись подсвечником с тремя зажжёнными свечами, дворецкий Фёдор прошёлся по первому этажу, где размещались комнаты для прислуги, кухня, лакейская, кладовые и две комнаты управляющего имением с отдельным входом.
Управляющий имел привычку рано ложиться спать, примерно около десяти часов вечера. Поместье графа Шаховского было обширным, и уследить за всем хозяйством было задачей непростой, потому управляющий изрядно уставал к вечеру и рано ложился спать, едва темнело.
Фёдор прошёлся по кухне – всё чисто и прибрано. Он довольно крякнул и отправился на второй этаж в рыцарскую залу.
К своему удивлению, он застал там графа.
– Господи, батюшка вы наш! Чего поднялися-то с постели? Разве доктор позволял?
Василий Григорьевич сидел в кресле около камина, в котором едва теплился огонь, ибо ночи становились прохладными.
– Это ты, Федор?.. – устало поинтересовался граф.
– Я-с, батюшка… Кому ж ещё быть? Совершаю вечерний осмотр дома… Для порядку…
Граф попытался подняться с кресла…
– Помоги мне, Федор…
Управляющий тотчас подхватил графа под мышки и поставил на ноги.
– Батюшка, бледны вы больно… Чай, рана опять беспокоит? – участливо поинтересовался дворецкий.
– Да, немного… – признался граф. – Не говори барыне, что я вставал с постели, а то она волноваться станет… Кстати, где она?..
Дворецкий удивился:
– Так где ж ей быть, барин, как не в покоях своих?! Уж почивать Мария Ильинична изволит. Так долго на фотепианах играли, всё гостя развлекали, чай умаялись вконец.
Граф кивнул.
– И я почивать пойду.
– Проводить вас, барин?
– Не стоит… Сам до спальни дойду.
– А что, Василий Григорьевич изволил пробудиться?
– Право, не знаю, барыня… – призналась горничная.
– Так иди же! Да и узнай, уехал ли наш гость? Или отзавтракать пожелает? – с томлением в голосе распорядилась барыня.
Глаша хмыкнула, понимая состояние госпожи, и отправилась в спальню к графу. Когда горничная открыла дверь, чтобы пожелать хозяину «доброго утречка» и справиться о самочувствии, перед её взором предстала разобранная постель. Самого же графа в комнате не было.
– Василий Григорьевич! – позвала Глаша на всякий случай. – Вы где?
Горничная внимательно осмотрела комнату: ни домашних туфель, ни хозяйского халата она не увидела. Она прошлась по комнате, заглянула за портьеры… Мало ли что, может, барин почудить захотел да спрятался…
Но и за портьерами никого не оказалось.
Затем взор Глаши упал на круглый столик, что стоял подле кровати графа. На нём лежал тот самый французский фолиант, открытый на картинке с летучей мышью, рядом с ним – десертная ложечка, пустой стакан и флакон с афралисом-белладонной. Склянки же с эликсиром барвинка-болиголова на столе не оказалось…
Горничная мотнула головой.
– Господи… Барин, чего это вы удумали? А? – испугалась она, решив, что граф решил отравить гостя, потому как знала, что пропавшее снадобье не безобидно. Да и причина дуэли ни для кого в поместье не была секретом.
Она со всех ног бросилась в комнату барыни.
– Ты что, Глаша? Черти за тобою гнались? – с явным недовольством спросила Мария Ильинична.
Горничная пыталась объяснить:
– Барин взял маленькую склянку … ну ту, с ядовитым лекарством…
Глаза графини округлились.
– Что? Он отравился? – дрожащим голосом предположила она.
– Не-е… Барина в комнате нету… Может, он к поручику направился… – отдышавшись, выпалила горничная.
– Господи! – воскликнула испуганная графиня. – Зови дворецкого и управляющего, если тот ещё в доме! – приказала она, схватила цветастую шаль и накинула на плечи. – Бежим во флигель! Может быть, не всё потеряно!
– Заперта, барыня, изнутри…
Графиня не на шутку испугалась: как она могла согласиться на примирение?! Как она могла подумать, что граф действительно простил поручика?!
– Василий Григорьевич, ты здесь? – робко позвала графиня, думая, что муж вошёл во флигель, запер дверь и отравил поручика. – Открой мне… Прошу тебя! Открой! – срывающимся голосом умоляла она и, наконец, потеряв всякую надежду, приказала: – Федор, ломай!
Управляющий приказал принести топор. Несколькими мощными ударами топора Фёдор вырубил дыру в двери и, просунув руку, открыл засов.
Графиня буквально влетела во флигель, но графа там не было. Однако ее взору открылась другая картина, словно сошедшая с полотен Иеронима Босха[3].
Поручик лежал поперёк кровати, широко раскинув руки, голова его безжизненно висела. В глазах застыл животный ужас… Не хватало только смерти с косой и композиция была бы завершена.
Графиня издала душераздирающий крик. Дворецкий и управляющий перекрестились.
– Матерь Божья… Это как же бедного так угораздило?.. – удивился управляющий.
Графиня стояла, не шелохнувшись, смутно понимая, что происходит.
Управляющий закрыл дверь флигеля, ибо стала проявлять излишнее любопытство охочая до сплетен прислуга. Затем он подошёл к телу поручика и констатировал:
– Я, конечно, не врач… Но следов насилия не вижу… Разве что…
Дворецкий приблизился к кровати.
– Что? Неужто барин его наш порешил из ревности?
– Да, замолкни ты, Фёдор. Барин наш – благородный человек, а не убийца и отравитель. Думай, что говоришь, да ещё при Марии Ильиничне! – возмутился управляющий.
Дворецкий почесал за ухом.
– Да уж… – потянул он и посмотрел на бледную, застывшую, словно изваяние барыню. – Надобно доктора позвать…
Неожиданно графиня очнулась.
– Доктор скоро будет… Надо сменить перевязку Василию Григорьевичу…
Покуда графиня приходила в себя, управляющий не терял времени даром. Он ещё раз внимательно осмотрел труп поручика.
– А на шее у него две кровавые ранки запеклись, словно от укуса… Ничего подобного я не видел. Пусть доктор посмотрит. Может, животное какое-то или насекомое ядовитое, – сказал он и накрыл Анохина одеялом. – Идёмте, Мария Ильинична, идёмте. Доктор прибудет и во всём разберётся. Коли умер поручик, похороним. Что поделать… Такова жизнь… Надо бы сообщить помещику Зворынскому о смерти племянника…
Управляющий подхватил под руку готовую потерять сознание, обмякшую графиню, и вывел из флигеля.
На свежем воздухе она окончательно пришла в себя.
– Но где же граф? Куда он пропал? – волновалась Мария Ильинична.
– Найдём хозяина, не волнуйтесь, – заверил управляющий. – Куда ему деться? Да ещё и хворому. Здесь он где-нибудь, в усадьбе…
Вскоре вся домашняя челядь была занята поисками графа. Но увы… Он как сквозь землю провалился.
Мария Ильинична дважды теряла сознание, благо, что доктор вскорости приехал. И узнав, что случилось, доктор пришёл в неподдельный ужас: Константин Анохин мёртв, граф как сквозь землю провалился, и в придачу ко всему – эликсир, изготовленный им по старинному немецкому рецепту, тоже пропал.
Он велел дать барыне нюхательной соли, сам же отправился осматривать труп. Про себя он решил, что граф всё же не сдержался – убил поручика и, испугавшись содеянного, где-то спрятался. Теперь рана у него непременно откроется, и чем всё закончится – одному Богу ведомо.
Тщательно осмотрев труп, доктор констатировал управляющему:
– Раны на шее похожи на укусы… Более ничего сказать не могу. Вряд ли эти укусы могли повлечь за собой смерть – они не глубокие. Вероятно, у поручика не выдержало сердце… Хотя явных признаков аппокалепсии я тоже не наблюдаю. Странная смерть, батенька, весьма странная. Даже если предположить, что к этому имеет отношение граф… То возникает вопрос: каким образом он убил поручика? Загрыз его, что ли?
Управляющий фыркнул, ему явно не понравились последние слова доктора.
– Надобно искать графа. Покойнику, увы, не помочь…
Доктор с ним полностью согласился. Графа искали почти до вечера, но, увы, безуспешно. Мария Ильинична пребывала в крайне расстроенном состоянии, готовая в любую минуту снова потерять сознание. Наконец, решили отправить нарочного к полицмейстеру.
– Чем ты занят, Николенька? – спросил воспитатель.
– Эту книгу читал папа… Я знаю, что с ним случилось…
Карл Иванович округлил глаза.
– И что же, мой друг?
Коленька совершенно серьёзно посмотрел на пожилого немца.
– Я скажу об этом только маме…
– Хорошо, идём к Марии Ильиничне, – согласился Карл Иванович и попытался взять у мальчика книгу.
– Нет, – решительно заявил тот, – я сам её донесу.
Войдя в покои маменьки, Коленька увидел, что она сидит в кресле.
– Я знаю: где мой папа…
Графиня удивлённо вскинула брови.
– И где же? Говори, не бойся!
– Вот… – мальчик положил книгу на колени матери.
– Что это?.. – удивилась Мария Ильинична и посмотрела на картинку, изображавшую летучую мышь, а затем, прочитав название трактата, пришла в неподдельное волнение.
– Ох уж эти средневековые фолианты! – возмутилась она. – Так, где же папа? Ты мне скажешь? – как можно мягче спросила она у сына, думая, что мальчик знает о тайном убежище мужа.
– Да. Он превратился в летучую мышку, и теперь будет летать по дому. И никогда не умрёт…
Графиня побледнела. Фолиант соскользнул с её коленей на пол, и она в очередной раз потеряла сознание.
Граф Василий Григорьевич Шаховской третий день подряд не покидал своей постели. Рана, полученная им от удара шпаги на дуэли с поручиком Константином Анохиным, по словам доктора, была не смертельной.
Острие клинка прошло между рёбер, задев правое лёгкое графа, и потому ему требовался полнейший покой и диета. В разговоре с графиней Марией Ильиничной доктор в очередной раз настоятельно произнёс:
– Повторяю, покой и только покой! Только так граф поправится! Никаких инсинуаций! Предупреждаю вас, дорогая Мария Ильинична. Иначе рана может открыться и тогда, увы, я буду бессилен. Впрочем, как и современная медицина. А она ещё ох как несовершенна! И не забудьте: курение табака графу впредь противопоказано. Примерно месяц жидкая пища: куриный бульон, каши и никакого алкоголя. Я буду приезжать каждый день и менять повязку. Не забудьте давать Его сиятельству эликсир из афралиса и белладонны[1], который я привёз вам ранее. Да, и вот что… – доктор извлёк из своего саквояжа ещё одну склянку, небольшую по размеру.
– Что это, сударь?.. – поинтересовалась графиня, смахнув со щеки слезинку батистовым платочком.
– Это весьма эффективное средство: эликсир из барвинка и болиголова[2]. Отличное ранозаживляющее и противовоспалительное средство! Но! Смею вас предупредить! Эликсир сей давать строго по предписанию: один раз в день, десять капель на стакан воды. Иначе он из лекарства превратится в яд. Несколько концентрированных капель этого эликсира могут убить человека, но правильное применение поможет графу быстро встать на ноги и исключить возможность воспаления раны.
– Ах, благодарю вас, доктор, – поворковала графиня.
– Да и ещё одно, сударыня… Мне неловко говорить об этом… Я боюсь, что сия история с дуэлью дойдёт до полицмейстера… – сказал доктор и потупил взор, с излишним усердием разглядывая свои ботинки.
– Но… П-простите, сударь: почему?.. – недоумевала графиня. – Слава богу, всё обошлось. Василий Григорьевич жив. Думаю, он бы не хотел огласки…
– Да, да, сударыня. Я понимаю, задета ваш честь… Но, увы! – посетовал доктор.
Мария Ильинична подхватила доктора под руку.
– Вы же сами сказали: никаких инсинуаций! А что будет, если слухи действительно дойдут до полицмейстера? И он пришлёт урядника?.. Тот начнёт расспрашивать… Ах, какой стыд! Эти оскорбительные подозрения мужа… – графиня снова пустила слезу.
Доктор окончательно сдался.
– Ну, хорошо, сударыня. Я никому ничего не скажу, – пообещал он. – Но…
– Не волнуйтесь! – тотчас подхватила очаровательная графиня, слёзы которой чудесным образом исчезли с её розовых соблазнительных щёчек. – Граф будет вам благодарен за хлопоты и… за молчание.
Она замолкла и взглянула на доктора, да так, что у того засосало под ложечкой.
«Из-за такой красавицы перережешь и перестреляешь всех соседей-помещиков…» – мелькнул мысль в голове у доктора. Но он тотчас взял себя в руки и сказал:
– До завтра, сударыня. Я буду ближе к полудню. Не утруждайтесь, не провожайте меня.
Доктор раскланялся с графиней и покинул усадьбу Шаховских.
* * *
Василий Григорьевич пребывал в отчаянии. Он ненавидел себя за то, что не смог как следует проучить этого прощелыгу-поручика. Увы, но годы уже не те… Силы уходят… Жена по-прежнему молода и желанна, ей всего-то двадцать пять лет исполнилось, а графу уж пятьдесят минуло. Годы брали своё…Дверь спальни отворилась, вошла Мария Ильинична.
– Василий Григорьевич, душа моя, – произнесла она ласково, называя мужа по имени отчеству, ибо тот был намного старше. – Как ты себя чувствуешь? Может приказать принести бульона?
Графу не хотелось бульона, его снедала ревность. Он опасался, что жена и подлый поручик, племянник помещика Зворынского, тайно встречаются, а может быть, уже и явно.
Графиня приблизилась к кровати больного и заботливо поправила подушку.
– Машенька, родная, посиди со мной, – попросил граф.
Мария Ильинична присела на краешек кровати.
– Доктор велел: покой и только покой, – сказала графиня.
– На что мне этот покой?! – возмутился граф. – Я что, смертельно ранен?.. Подумаешь – царапина на груди…
– Душа моя! Рана может открыться и тогда… – Мария Ильинична пыталась вразумить мужа.
– Что тогда?.. Помру? Да? – взъерепенился тот.
Графиня закрыла своё прелестное лицо руками.
– Зачем ты так? Тебе нравится мучить меня? Я же вышла за тебя по любви… – Мария Ильинична расплакалась и выбежала из спальни.
На этот аргумент у Василия Григорьевича не нашлось возражений. Действительно, семь лет назад взял юную Машеньку, почти бесприданницу, из разорившейся ярославской дворянской семьи, как ему казалось, по обоюдной любви.
Она была хороша… Да и сейчас не потеряла красоты и статности, роды не испортили её фигуры, придав ей лишь соблазнительную округлость.
Перед глазами промелькнуло прошлое. Вот он, способный сын мещанина, «птенец Петров», учится в Германии, постигая сложную науку фортификацию. В чём достиг немалых успехов и вернулся в Россию. Затем бесконечные военные крепости… Какие-то он перестраивал, внося усовершенствования в связи с требованиями времени, многие проектировал и строил заново. Так, в постоянной работе, прошли долгие годы… За верную службу Василий Григорьевич получил титул графа и земли в Ярославской губернии.
После кончины великого Петра новоиспечённый граф удалился в своё имение и начал строительство усадьбы, которую сам спроектировал. Усадьба сия напоминала нечто среднее между домом и крепостью и производила впечатление европейского замка, по нелепой случайности оказавшегося среди ярославских полей и лесов.
…Василий Григорьевич тяжело вздохнул. Он весьма сожалел, что не сумел как следует проучить поручика. Тот оказался проворнее – клинок вошёл как раз между рёбер графа и задел лёгкое. Разумеется, Константин Анохин не хотел убивать графа, а просто преподать урок: нечего, мол, оскорблять нелепыми подозрениями порядочных людей!
От сознания своего бессилия ненависть к поручику разгоралась всё сильнее, она просто сжигала графа изнутри. Ещё мгновение – и он начнёт рычать, подобно раненому зверю… Да только кому это надо?.. Жене?.. Да, кстати, где она?
Василий Григорьевич левой рукой дёрнул за шнурок звонка, располагавшийся в изголовье кровати. За дверью послышались шаркающие шаги лакея Прохора. Дверь открылась…
– Чего изволите, ваше сиятельство? Чай проголодались? – поинтересовался тот, входя в спальню.
– Где барыня? – поинтересовался Василий Григорьевич.
– Э-э-э… – неопределённо протянул Прохор. – Кажись, в покоях своих…
– Вели послать за ней!
– Також… Барыня… Э-э-э… – снова промямлил Прохор.
– Её что, в доме нет? – догадался граф.
Лакей кивнул.
– Точно так-с, ваше сиятельство, нету барыни… Нету…
– И где же она?! – теряя терпение, закричал граф.
– Також… Прогуляться она отправилась. День выдался нонче хороший… – Наконец признался Прохор.
– Верхом?!
Прохор кивнул.
Красная пелена застелила глаза графа. Он лежит в постели, раненый… А она… Она снова поскакала к этому вертопраху Анохину! Ну, всё! Терпению графа настал конец!
Увидев, как граф покраснел, Прохор испугался.
– Ваше сиятельство, да не волнуйтеся вы також… Эвон покраснели, чего доброго рана откроется…
Действительно, граф почувствовал сильное жжение в области груди, дышать становилось всё тяжелее.
– Позови… Глашу! – отрывисто приказал граф. Прохор тотчас исполнил приказание.
В спальню вошла Глаша и, взглянув на барина, поняла, что ему надобно принять эликсир, прописанный доктором.
Глаша открыла склянку с эликсиром барвинка и болиголова, взяла десертную ложечку и, отсчитав ровно десять капель, опустила снадобье в стакан с водой и тщательно размешала.
Василий Григорьевич внимательно наблюдал за действиями горничной. Он прекрасно помнил, что сказал доктор:
– Не более десяти капель на стакан воды… Эликсир чрезвычайно концентрированный… Передозировка опасна для жизни…
«А что будет, если подлить, скажем, в вино, капель двадцать или тридцать?.. – невольно подумал граф. И сам ответил на свой вопрос: – Смерть…»
Неожиданно Василий Григорьевич пришёл в хорошее расположение духа, безропотно выпил лекарство и даже похвалил Глашу за какую-то мелочь. Горничная удивилась: видать, барин на поправку пошёл!
– Ты, Глаша, ступай в библиотеку. Там в шкафу, что у окна, на средней полке стоит книга в красном переплёте…
Покуда Глаша ходила за книгой в библиотеку, графа одолевали бесовские мысли: «Отравить… Отравить… Жену отравить… Поручика отравить… Нет её жалко… Люблю изменницу! Люблю!!! Помру я без неё… А его, мерзавца, не жаль нисколько…»
В спальню вошла Глаша.
– Вот, барин, глядите. Эта книга-то? – она потянула достаточно увесистый фолиант.
– Да, нет, Глаша! Всё ты перепутала! Это не то… – Василий Григорьевич открыл книгу, на её первой странице по-французски значилось: Анри де Ла Круа Верден «Трактат о вампирах». – Хотя, ладно… Оставь, и эта сойдёт, почитаю.
Чтение французского фолианта захватило графа.
…Неожиданно дверь в спальню приоткрылась, и показалась белобрысая голова шестилетнего Коленьки.
– Папочка! – позвал мальчик. Но тот, увлечённый чтением никак не отреагировал. – Папочка! Папочка! Что ты читаешь?
Граф очнулся. Воображаемые вампиры исчезли…
– Коленька, сынок! Заходи, родной! – обрадовался граф, увидев своё обожаемое чадо.
– Карл Иванович разрешил мне отдохнуть от занятий. Мы с ним рисовали… – доложил мальчик о том, чем он занимался под бдительным оком немца-воспитателя. – Мама сказала, что ты захворал…
– Да, немного… – подтвердил Василий Григорьевич срывающимся голосом, готовый разрыдаться. Он и сам удивился своей слабости, ибо раньше не был столь чувствительным. – Мне уже лучше…
Коленька забрался на кровать к отцу и заглянул в книгу. Оттуда на него смотрело нечто, напоминающее уродливую птицу.
– Папа, что это за птичка?.. Она странная.
– Это летучая мышь. В неё превратился один князь… Словом, он не умер, а превратился в эту мышку и летает теперь по своему замку.
Коленька округлил глаза.
– И долго он летает?..
– Да, лет двести, а может и больше…
Мальчика заинтересовала средневековая история.
– Расскажи мне ещё что-нибудь про этого князя, – попросил он.
– Нет, Коленька, не стоит. Его история слишком страшная.
– Тогда не надо. А то мне ночью приснится плохой сон, – согласился мальчик.
* * *
Вечером перед сном Василий Григорьевич пожелал видеть свою супругу. Мария Ильинична вошла в спальню мужа, как обычно, словно ничего не произошло, и ещё два часа назад она не скакала верхом по окрестным лесам в сопровождении поручика Анохина.Василий Григорьевич заметил, что щёки жены покрывал лёгкий румянец, что явственно указывало: графиня прекрасно провела время в обществе своего фаворита.
– Как ты себя чувствуешь, душа моя? – вежливо поинтересовалась графиня.
– Благодарю, лучше… – ответил граф, подавляя крайне раздражение. Но тут же спохватившись, почти елейным голосом сказал: – Думаю, Машенька, я был не прав по поводу Константина Анохина. Он вовсе не такой уж и … Словом, я хочу с ним примириться.
Глаза Марии Ильиничны заблестели.
«Ага! Вот ты себя и выдала! – мысленно злорадствовал граф. – Ну, ничего, всё ещё впереди…»
– Василий Григорьевич, я так рада, что ты одумался. Право же, что в том дурного, что я люблю конные прогулки?.. – графиня невинно смотрела на мужа и тот, растаяв под её взглядом, был уже готов поверить в её абсолютную невиновность. Но он вовремя спохватился…
– Ничего дурного в том нет. Согласен. Оттого и хочу выпить с поручиком на мировую.
– Ах, Василий Григорьевич, но доктор категорически запретил тебе пить.
– М-да… Ну, ничего, я поговорю с Анохиным, а ты затем отобедаешь в его компании. Да пусть не торопится обратно в усадьбу дядюшки своего. Неужто мы гостя на ночь не разместим? Да хоть бы во флигеле, где раньше была моя мастерская. Прикажи, Машенька, прибрать там… Чертежи, что на столе, убрать в шкаф. Может, пригодятся ещё?..
– Я непременно обо всём распоряжусь! И немедля отпишу поручику приглашение на ужин, – пощебетала Мария Ильинична и, счастливая выпорхнула из спальни.
* * *
Прибыв в усадьбу Шаховского, Константин Анохин первым делом навестил хозяина. То встретил гостя радушно.– Ах, это вы, поручик. Я ждал вас. Присаживайтесь, – граф указал на кресло, стоявшее подле кровати. – Извините, что принимаю вас лёжа. Врач, знаете ли, не велит вставать ещё пару недель. Говорит, рана может открыться.
Константин заметно нервничал.
– Граф… Пользуясь случаем, хочу принести вам свои искренние извинения. Я очень сожалею о случившемся.
– Пустое, сударь… Я сам виноват, наговорил вам всяких гадостей… Уж и не помню, каких именно. И вы не держите на меня зла…
В знак примирения граф протянул поручику правую руку. Тот с удовольствием пожал её.
– Я приказал приготовить ужин в рыцарской зале. Я, видите ли, поклонник западного искусства и образа жизни. При Петре Великом я обучался в Германии. Оттуда и привёз коллекцию доспехов и оружия. Можете полюбопытствовать, сии редкие экземпляры в зале. Оттого она, собственно, и зовётся рыцарской. Я же, увы, не смогу вас сопровождать. Мария Ильинична составит вам компанию…
Во время ужина Константин не переставал любоваться графиней, но в то же время от его внимания не ускользнуло убранство зала: доспехи, стоявшие около каминов, которых в зале было два; оружие, висевшее на стенах. Все увиденное его, как человека военного, впечатляло.
Когда ужин благополучно завершился, поручик смог приблизиться к графине на почтительное расстояние, чтобы та поведала ему о происхождении сих редчайших экземпляров, в изобилии украшавших рыцарскую залу.
Часы пробили почти одиннадцать вечера, когда за окном сгустились сентябрьские сумерки, и поручик покинул прелестную графиню, для уединения в отведенном ему по сему поводу флигеле.
* * *
Дворецкий, по обыкновению, около полуночи обходил дом графа, чтобы убедиться, что всё в порядке, а затем отправлялся в свою комнатку на первом этаже и засыпал крепким сном.И в этот раз, вооружившись подсвечником с тремя зажжёнными свечами, дворецкий Фёдор прошёлся по первому этажу, где размещались комнаты для прислуги, кухня, лакейская, кладовые и две комнаты управляющего имением с отдельным входом.
Управляющий имел привычку рано ложиться спать, примерно около десяти часов вечера. Поместье графа Шаховского было обширным, и уследить за всем хозяйством было задачей непростой, потому управляющий изрядно уставал к вечеру и рано ложился спать, едва темнело.
Фёдор прошёлся по кухне – всё чисто и прибрано. Он довольно крякнул и отправился на второй этаж в рыцарскую залу.
К своему удивлению, он застал там графа.
– Господи, батюшка вы наш! Чего поднялися-то с постели? Разве доктор позволял?
Василий Григорьевич сидел в кресле около камина, в котором едва теплился огонь, ибо ночи становились прохладными.
– Это ты, Федор?.. – устало поинтересовался граф.
– Я-с, батюшка… Кому ж ещё быть? Совершаю вечерний осмотр дома… Для порядку…
Граф попытался подняться с кресла…
– Помоги мне, Федор…
Управляющий тотчас подхватил графа под мышки и поставил на ноги.
– Батюшка, бледны вы больно… Чай, рана опять беспокоит? – участливо поинтересовался дворецкий.
– Да, немного… – признался граф. – Не говори барыне, что я вставал с постели, а то она волноваться станет… Кстати, где она?..
Дворецкий удивился:
– Так где ж ей быть, барин, как не в покоях своих?! Уж почивать Мария Ильинична изволит. Так долго на фотепианах играли, всё гостя развлекали, чай умаялись вконец.
Граф кивнул.
– И я почивать пойду.
– Проводить вас, барин?
– Не стоит… Сам до спальни дойду.
* * *
На следующее утро Мария Ильинична пробудилась в дивном расположении духа. Она умылась, привела себя в порядок, облачилась в домашнее цвета тёмной вишни платье и спросила у горничной:– А что, Василий Григорьевич изволил пробудиться?
– Право, не знаю, барыня… – призналась горничная.
– Так иди же! Да и узнай, уехал ли наш гость? Или отзавтракать пожелает? – с томлением в голосе распорядилась барыня.
Глаша хмыкнула, понимая состояние госпожи, и отправилась в спальню к графу. Когда горничная открыла дверь, чтобы пожелать хозяину «доброго утречка» и справиться о самочувствии, перед её взором предстала разобранная постель. Самого же графа в комнате не было.
– Василий Григорьевич! – позвала Глаша на всякий случай. – Вы где?
Горничная внимательно осмотрела комнату: ни домашних туфель, ни хозяйского халата она не увидела. Она прошлась по комнате, заглянула за портьеры… Мало ли что, может, барин почудить захотел да спрятался…
Но и за портьерами никого не оказалось.
Затем взор Глаши упал на круглый столик, что стоял подле кровати графа. На нём лежал тот самый французский фолиант, открытый на картинке с летучей мышью, рядом с ним – десертная ложечка, пустой стакан и флакон с афралисом-белладонной. Склянки же с эликсиром барвинка-болиголова на столе не оказалось…
Горничная мотнула головой.
– Господи… Барин, чего это вы удумали? А? – испугалась она, решив, что граф решил отравить гостя, потому как знала, что пропавшее снадобье не безобидно. Да и причина дуэли ни для кого в поместье не была секретом.
Она со всех ног бросилась в комнату барыни.
– Ты что, Глаша? Черти за тобою гнались? – с явным недовольством спросила Мария Ильинична.
Горничная пыталась объяснить:
– Барин взял маленькую склянку … ну ту, с ядовитым лекарством…
Глаза графини округлились.
– Что? Он отравился? – дрожащим голосом предположила она.
– Не-е… Барина в комнате нету… Может, он к поручику направился… – отдышавшись, выпалила горничная.
– Господи! – воскликнула испуганная графиня. – Зови дворецкого и управляющего, если тот ещё в доме! – приказала она, схватила цветастую шаль и накинула на плечи. – Бежим во флигель! Может быть, не всё потеряно!
* * *
Федор дёрнул дверь флигеля.– Заперта, барыня, изнутри…
Графиня не на шутку испугалась: как она могла согласиться на примирение?! Как она могла подумать, что граф действительно простил поручика?!
– Василий Григорьевич, ты здесь? – робко позвала графиня, думая, что муж вошёл во флигель, запер дверь и отравил поручика. – Открой мне… Прошу тебя! Открой! – срывающимся голосом умоляла она и, наконец, потеряв всякую надежду, приказала: – Федор, ломай!
Управляющий приказал принести топор. Несколькими мощными ударами топора Фёдор вырубил дыру в двери и, просунув руку, открыл засов.
Графиня буквально влетела во флигель, но графа там не было. Однако ее взору открылась другая картина, словно сошедшая с полотен Иеронима Босха[3].
Поручик лежал поперёк кровати, широко раскинув руки, голова его безжизненно висела. В глазах застыл животный ужас… Не хватало только смерти с косой и композиция была бы завершена.
Графиня издала душераздирающий крик. Дворецкий и управляющий перекрестились.
– Матерь Божья… Это как же бедного так угораздило?.. – удивился управляющий.
Графиня стояла, не шелохнувшись, смутно понимая, что происходит.
Управляющий закрыл дверь флигеля, ибо стала проявлять излишнее любопытство охочая до сплетен прислуга. Затем он подошёл к телу поручика и констатировал:
– Я, конечно, не врач… Но следов насилия не вижу… Разве что…
Дворецкий приблизился к кровати.
– Что? Неужто барин его наш порешил из ревности?
– Да, замолкни ты, Фёдор. Барин наш – благородный человек, а не убийца и отравитель. Думай, что говоришь, да ещё при Марии Ильиничне! – возмутился управляющий.
Дворецкий почесал за ухом.
– Да уж… – потянул он и посмотрел на бледную, застывшую, словно изваяние барыню. – Надобно доктора позвать…
Неожиданно графиня очнулась.
– Доктор скоро будет… Надо сменить перевязку Василию Григорьевичу…
Покуда графиня приходила в себя, управляющий не терял времени даром. Он ещё раз внимательно осмотрел труп поручика.
– А на шее у него две кровавые ранки запеклись, словно от укуса… Ничего подобного я не видел. Пусть доктор посмотрит. Может, животное какое-то или насекомое ядовитое, – сказал он и накрыл Анохина одеялом. – Идёмте, Мария Ильинична, идёмте. Доктор прибудет и во всём разберётся. Коли умер поручик, похороним. Что поделать… Такова жизнь… Надо бы сообщить помещику Зворынскому о смерти племянника…
Управляющий подхватил под руку готовую потерять сознание, обмякшую графиню, и вывел из флигеля.
На свежем воздухе она окончательно пришла в себя.
– Но где же граф? Куда он пропал? – волновалась Мария Ильинична.
– Найдём хозяина, не волнуйтесь, – заверил управляющий. – Куда ему деться? Да ещё и хворому. Здесь он где-нибудь, в усадьбе…
Вскоре вся домашняя челядь была занята поисками графа. Но увы… Он как сквозь землю провалился.
Мария Ильинична дважды теряла сознание, благо, что доктор вскорости приехал. И узнав, что случилось, доктор пришёл в неподдельный ужас: Константин Анохин мёртв, граф как сквозь землю провалился, и в придачу ко всему – эликсир, изготовленный им по старинному немецкому рецепту, тоже пропал.
Он велел дать барыне нюхательной соли, сам же отправился осматривать труп. Про себя он решил, что граф всё же не сдержался – убил поручика и, испугавшись содеянного, где-то спрятался. Теперь рана у него непременно откроется, и чем всё закончится – одному Богу ведомо.
Тщательно осмотрев труп, доктор констатировал управляющему:
– Раны на шее похожи на укусы… Более ничего сказать не могу. Вряд ли эти укусы могли повлечь за собой смерть – они не глубокие. Вероятно, у поручика не выдержало сердце… Хотя явных признаков аппокалепсии я тоже не наблюдаю. Странная смерть, батенька, весьма странная. Даже если предположить, что к этому имеет отношение граф… То возникает вопрос: каким образом он убил поручика? Загрыз его, что ли?
Управляющий фыркнул, ему явно не понравились последние слова доктора.
– Надобно искать графа. Покойнику, увы, не помочь…
Доктор с ним полностью согласился. Графа искали почти до вечера, но, увы, безуспешно. Мария Ильинична пребывала в крайне расстроенном состоянии, готовая в любую минуту снова потерять сознание. Наконец, решили отправить нарочного к полицмейстеру.
* * *
Карл Иванович застал своего воспитанника в покоях графа. Мальчик сидел на кровати и внимательно изучал книгу.– Чем ты занят, Николенька? – спросил воспитатель.
– Эту книгу читал папа… Я знаю, что с ним случилось…
Карл Иванович округлил глаза.
– И что же, мой друг?
Коленька совершенно серьёзно посмотрел на пожилого немца.
– Я скажу об этом только маме…
– Хорошо, идём к Марии Ильиничне, – согласился Карл Иванович и попытался взять у мальчика книгу.
– Нет, – решительно заявил тот, – я сам её донесу.
Войдя в покои маменьки, Коленька увидел, что она сидит в кресле.
– Я знаю: где мой папа…
Графиня удивлённо вскинула брови.
– И где же? Говори, не бойся!
– Вот… – мальчик положил книгу на колени матери.
– Что это?.. – удивилась Мария Ильинична и посмотрела на картинку, изображавшую летучую мышь, а затем, прочитав название трактата, пришла в неподдельное волнение.
– Ох уж эти средневековые фолианты! – возмутилась она. – Так, где же папа? Ты мне скажешь? – как можно мягче спросила она у сына, думая, что мальчик знает о тайном убежище мужа.
– Да. Он превратился в летучую мышку, и теперь будет летать по дому. И никогда не умрёт…
Графиня побледнела. Фолиант соскользнул с её коленей на пол, и она в очередной раз потеряла сознание.
Глава 1
Весна 1828 года, Москва
До чего же прекрасное время весна, особенно май месяц. Вся растительность распускается, набирая силу. Садовое кольцо, утопавшее в цветущих яблоневых садах, было особенно живописно. Яблоневый аромат и вид свежей изумрудной листвы будоражил и душу и тело…
Дмитрий Берсеньев, мещанин по происхождению, жил на Садово-Каретной улице в просторном добротном доме, вызывавшем зависть у соседей. Аграфена Ивановна Берсеньева, матушка Дмитрия, женщина тучная и весьма почтенная, рано овдовев, сдавала родительский дом в наём, сама же с сыном обосновалась в доме мужа.
Достаток от сдачи дома в наём был, увы, невелик, но постоянен, что позволяло Аграфене Ивановне вполне сносно вести хозяйство и дать приличное образование Дмитрию.
Дмитрий хорошо окончил гимназию и в дальнейшем проявлял интерес к экономическим наукам. Но, к сожалению, Аграфена Ивановна не располагала средствами, чтобы дать сыну университетское образование. Потому Дмитрий посещал лекции вольным слушателем.
Молодого человека, красивого, способного и амбициозного, тяготило такое положение дел. Конечно, Аграфена Ивановна души не чаяла в своём Митеньке, всячески потакала ему и баловала. Но финансовые возможности мещанского семейства отнюдь не улучшались…
До чего же прекрасное время весна, особенно май месяц. Вся растительность распускается, набирая силу. Садовое кольцо, утопавшее в цветущих яблоневых садах, было особенно живописно. Яблоневый аромат и вид свежей изумрудной листвы будоражил и душу и тело…
Дмитрий Берсеньев, мещанин по происхождению, жил на Садово-Каретной улице в просторном добротном доме, вызывавшем зависть у соседей. Аграфена Ивановна Берсеньева, матушка Дмитрия, женщина тучная и весьма почтенная, рано овдовев, сдавала родительский дом в наём, сама же с сыном обосновалась в доме мужа.
Достаток от сдачи дома в наём был, увы, невелик, но постоянен, что позволяло Аграфене Ивановне вполне сносно вести хозяйство и дать приличное образование Дмитрию.
Дмитрий хорошо окончил гимназию и в дальнейшем проявлял интерес к экономическим наукам. Но, к сожалению, Аграфена Ивановна не располагала средствами, чтобы дать сыну университетское образование. Потому Дмитрий посещал лекции вольным слушателем.
Молодого человека, красивого, способного и амбициозного, тяготило такое положение дел. Конечно, Аграфена Ивановна души не чаяла в своём Митеньке, всячески потакала ему и баловала. Но финансовые возможности мещанского семейства отнюдь не улучшались…