Страница:
Статую Джосера окружали две каменные стелы с высеченными на них мудрыми высказываниями Имхотепа: «Не гордись своими знаниями. Не строй планов на завтра, ибо не знаешь, что будет. Если хочешь иметь друга, не справляйся о нем у других, но обратись к нему напрямую и имей дело с ним одним. Мудрый известен своей мудростью, великий – своими свершениями; их сердца соответствуют их языку…»[42]
Аменхотеп мысленно повторил одно из изречений Имхотепа: «Не строй планов на завтра… Но как же тогда управлять государством? Хорошо, видно, быть мудрецом, а не фараоном…»
Когда паланкин фараона миновал статую Джосера, слева показались многочисленные каменные клети: настолько крохотные, что в каждой из них мог разместиться только один человек – продавец зерна[43]. Здесь же, неподалеку от клетей, располагались подземные зернохранилища. Правда, давно уже не используемые по назначению и оттого на данный момент пустовавшие.
Миновав каменные клети и сделав ещё два поворота направо, процессия достигла наконец двора, предназначавшегося для проведения хеб-седа. Посреди двора высился белый шатер, а возле него стояли пятеро облаченных в леопардовые шкуры жрецов, словно только что вышедших из царства Осириса.
Невольно по телу Аменхотепа пробежала дрожь: ещё немного, и его эфемерное тело, саху, переместится в мир мёртвых. Он снова вспомнил отца: тридцать лет назад тот перенёс сей непростой ритуал достаточно тяжело – целых десять дней не покидал своих покоев, жалуясь на слабость во всем теле. «Справлюсь ли я?.. Не суждено ли мне покинуть мир живых и остаться в Саккаре[44], в мире мертвых, навсегда?..» – обеспокоенно размышлял фараон.
Стараясь ничем не выдать охватившего его смятения, фараон покинул паланкин и уверенно ступил на землю. Жрецы почтительно поклонились. Главный жрец, грудь которого украшало массивное золотое ожерелье, испещрённое жреческим иероглифическим письмом, жестом пригласил фараона проследовать за ним в шатёр.
– Мы ждали тебя, о, владыка Нижнего и Верхнего Египта! – сказал жрец, когда они вошли внутрь. – Для совершения обряда всё готово.
Аменхотеп снова ощутил предательскую дрожь, на сей раз в коленях, но всё же нашел в себе силы успокоиться и осмотрелся. Перед его взором предстало кресло, застеленное шкурой леопарда, и ничего более – шатёр был фактически пуст.
Память вновь вернулась к событиям тридцатилетней давности: Аменхотеп попытался вспомнить, что он видел в шатре, когда ритуал хеб-седа совершал отец. Увы, попытка и на сей раз оказалась безуспешной. Зато из недр подсознания всплыли вдруг и промелькнули перед внутренним взором Северный храм со статуей Осириса, дом Севера, дом Юга, длинная узкая колоннада, тянущаяся вдоль южной стены… На миг Аменхотепу показалось даже, что он ощутил ее тогдашнюю прохладу… Затем вспомнилась расположенная на южной окраине храма усыпальница Гор-Нармера, окруженная оградой с изображениями кобр…
В этот момент к фараону неслышно приблизились двое жрецов и, взяв его под руки, подвели к креслу и бережно усадили в него. Тотчас появился хрупкий юноша – судя по виду, прислужник. Сняв с ног фараона сандалии, он быстро удалился.
Неожиданно Аменхотеп почувствовал, что на его плечи буквально навалилась чудовищной силы усталость. Страшно захотелось пить.
Словно прочитав его мысли, в шатер вошли трое жрецов, неся в руках круглые сосуды из розового кварца[45] с лебедиными горлышками.
– Испейте, о, солнцеподобный! – предложил главный жрец фараону.
Аменхотеп растерянно кивнул. Мало того, что его мучила жажда, он почувствовал, как хитон насквозь промок от обильного пота.
К фараону приблизился один из жрецов и протянул круглый сосуд. Аменхотеп принял его и, поднеся к губам лебединое горлышко, держа сосуд, как можно выше, дабы жидкость могла легко покинуть его и с лихвой утолить жажду.
Уже после нескольких глотков он почувствовал разлившуюся по телу невероятную легкость, тревога и страх чудесным образом бесследно исчезли. Главный жрец, подойдя к фараону вплотную, жестом показал, что жидкости выпито уже достаточно и следовало бы остановиться.
Владыка Египта нехотя оторвался от живительной влаги и, возвращая сосуд, разглядел на его гладко-розовой поверхности иероглиф, означавший слово «спокойствие». Вслед за первым последовали ещё два сосуда – с иероглифами «терпение» и «мудрость». Аменхотепу стало казаться, что он потерял счет времени…
Жрецы меж тем принесли ритуальное одеяние и помогли фараону в него облачиться. Теперь предстояло самое главное – переход во двор сердаба, откуда Аменхотепу предстояло отправиться в Загробный мир и встретиться там с духом Гор-Нармера…
Тутмос, стоявший в этот момент перед статуей, замер, преисполнившись священного трепета. Пока отец находился в шатре и готовился к посещению сердаба, эрпатор оказался предоставлен самому себе, поэтому и решил посвятить нежданно обретённую свободу знакомству с обширной территорией храмового комплекса.
Предусмотрительный Эйе приказал приготовить для наследника отдельный шатер неподалеку от дома Севера, где жили жрецы, и подать различные кушанья, вино и фруктовую воду. Тутмос же, утолив голод и испив вина, предпочёл вместо отдыха отправиться изучать местные достопримечательности. Именно так он и оказался вскоре в Северном храме перед изваянием Осириса.
Заслышав за спиной звук чьих-то шагов, эрпатор оглянулся: к нему приближался один из здешних жрецов. Тутмос почтительно поклонился, жрец ответил взаимным поклоном, после чего тоже приблизился к Осирису. На алтаре перед изваянием бога виднелись щедрые ритуальные дары.
Эрпатор подумал, что его присутствие нежелательно и уже собирался уйти. Но жрец жестом остановил его:
– Прошу тебя, эрпатор, останься! Я буду молиться Осирису, а ты мне поможешь…
Тутмос смутился, ибо не ожидал, что ему придется принимать хоть какое-то, пусть даже совсем незначительное, участие в ритуале хеб-седа. Он был уверен, что отец взял его с собой из банальной формальности: просто потому, что так положено. Ведь когда-то и дед, Тутмос IV, тоже посещал Саккару вместе с сыном, ныне – фараоном Аменхотепом III.
Подавив смущение, Тутмос коротко ответил:
– Я готов помочь тебе, жрец.
Тот, не задумываясь, протянул эрпатору кадильницу с благовониями. Разумеется, Тутмос, часто посещавший богослужения, прекрасно знал, что ему надлежит делать: во время молитвы окуривать благовониями алтарь и ноги божественного изваяния.
Жрец меж тем прижал руки к груди и, сосредоточившись, простёр их к Осирису. Северный храм огласился звучной молитвой:
– Хвала тебе, Осирис, повелитель вечности, чьи обличия не считаны и чьи формы исполнены величия! Саккара – властелин тайного места и проводник Загробного мира! Исида заключает тебя в свои объятия и прогоняет демонов с путей твоих. Те, кто лежит в земле, оживают, чтобы узреть божественного Атума. Они вдыхают воздух и не отрывают глаз от лица твоего. Когда солнечный диск опускается к горизонту, их сердца не омрачены тревогой, ибо они видят тебя – Вечность и Бессмертие!..[46]
Жрецы помогли фараону взойти в саркофаг, после чего один из них преподнёс ему золотую чашу, до краёв наполненную каким-то напитком.
– Этот напиток носит название «Кущи Иару», мой повелитель, – пояснил культовый служитель. – Он поможет тебе сесть в папирусную барку, чтобы ты смог пересечь воды Дуата и беспрепятственно достичь райской земли. Ибо именно там душа Гор-Нармера обрела своё вечное успокоение…
Аменхотеп, приняв чашу, бесстрашно осушил её. Его сознание слегка помутилось, и жрецы тотчас помогли ему улечься в саркофаг, накрыв затем неплотно прилегающей плитой из того же золотистого оникса. Почти сразу эфемерное тело Аменхотепа, саху, тронулось в путь к Загробному миру.
…Фараон стоял на папирусной лодке, пересекавшей воды Дуата. То обстоятельство, что он дышит полной грудью, несколько удивило его. «Где я? Неужели уже достиг царства Осириса?» Словно бы в подтверждение его мыслей из воды, прямо у бортов барки, вынырнули странные существа. Аменхотеп знал, что воды Дуата населены чудовищами, которые могут окончательно погубить душу умершего, и та никогда не достигнет Иару. Он растерялся, не зная, что предпринять дальше.
Жрецы Саккары обступили ритуальный саркофаг со всех сторон, в изголовье по-прежнему стоял Эйе. Они единодушно вознесли молитву Осирису, дабы тот поглотил водяных змей и избавил тем самым саху Аменхотепа от нападения чудовищ. Перечислив их имена – Кеста, Хапи, Дуамутеф, Кебексенуф, Маатефф, Херибекф, Херу-Хентианмаати[47], – жрецы начали молить древнего бога Саккару, чтобы тот защитил саху фараона от нападения огромного змея Ререка, обитающего в самой тёмной и глубокой части Дуата. Змей этот, имевший множество обличий, в том числе и Апофиса, мешал душам усопших следовать в Царство дня – в райские кущи Иару. Затем двор сердаба огласила очередная многоголосая молитва.
…Папирусная барка, перевозящая эфемерное тело Аменхотепа, благополучно миновала подземное царство Саккары и уже приближалась к подземному царству Ону, где отдыхали души блаженных. Аменхотеп воочию увидел всех трех богов этой области: Акхсесефа, Ремрера и Кемкена. Когда барка причалила к берегу, бог Рамрер, молча, протянул Аменхотепу волшебную пряжку Исиды[48], обладающую силой её крови и служащую пропуском в Иару. Барка снова устремилась по водам Дуата – в сторону райских кущ.
Наконец она причалила к суше, и Аменхотеп сошел на берег. Его взору предстала высокая стена из белого мрамора. Приняв решение пройтись вдоль неё, он достиг вскоре золотых врат, охраняемых огромного роста стражником с головой льва. Грозный страж преградил путь незваному гостю секирой. Аменхотеп, не растерявшись, протянул ему пряжку Исиды. Тот мгновенно отстранился, пропустив тем самым фараона в легендарные сады.
Не успел Аменхотеп миновать ворота, как его ослепили яркие лучи солнца. Он увидел множество людей, облачённых в ярко-жёлтые туники. Кто-то прохаживался между смоковницами, наслаждаясь спелыми плодами; кто-то, сидя в тени деревьев, играл на арфе; молодые женщины, наслаждались музыкой и танцевали.
Аменхотеп увидел дорожку, выложенную белым мрамором и решительно направился по ней, надеясь, среди обретших вечный покой и наслаждение, найти Гор-Нармера. Задача была не из лёгких. Ему попались на глаза несколько шумных детских стаек, предававшихся своим играм; затем небольшие озёра с водой, прозрачной, словно слеза – в них купались обнажённые женщины, юные девушки и совсем ещё девочки – все они были прекрасны. Аменхотеп с трудом удержался от соблазна погрузиться в прозрачные воды одного из озёр. Он с сожалением вздохнул и продолжил свой путь…
Пройдя ещё немного, перед взором Аменхотепа предстали белоснежные портики, увитые диковинными травами, перемежаясь с ярко-красными цветами. Фараон не удержался и, приблизившись к одному из портиков, дотронулся до самого крупного цветка, тот издал нежный звон, словно серебряный колокольчик, распространяя терпкий дурманящий аромат. Аменхотеп с наслаждением вдохнул его и почти забыл: зачем он проделал столь опасное путешествие.
– Ты из мира живых, не так ли? – раздался за его спиной мелодичный голос.
Фараон оглянулся: перед ним стояла женщина, облаченная в ослепительно белый хитон, подпоясанный золотым поясом. Ее шею и запястья украшали массивные украшения, усыпанные драгоценными камнями, а голову – корона-атеф, увенчанная уреей.
Аменхотеп догадался: перед ним – Нефтида, дочь божественного Ра и единокровная сестра Осириса. Он почтительно поклонился и подтвердил:
– О да, божественная Нефтида! Ты совершенно права: я действительно пришел из мира живых.
– Что же ты ищешь в наших райских садах? – осведомилась она.
– Совета Гор-Нармера, – без обиняков признался фараон.
– О! Потомок Гора был мудрым правителем, – одобрительно кивнула богиня. – Я провожу тебя к нему. Следуй за мной.
– Благодарю тебя, о, божественная Нефтида!
Аменхотеп покорно следовал за Нефтидой. Путь был неблизким, один пейзаж сменялся другим, все они были прекрасны. Фараон видел множество счастливых людей, а точнее – саху, ибо их физическую сущность, хат, давно охватил тлен (если они, конечно, при жизни не были знатными людьми или фараонами, тела которых бальзамировали).
Наконец Нефтида и Аменхотеп вошли в город фараонов. Аменхотеп задумался: «Интересно, каким по счету правителем Египта являюсь я? Вероятно, семьдесят третьим[49]… Значит, в городе фараонов должны обитать порядка семидесяти двух саху бывших властителей священной земли Та-Кемет…»
– Мы пришли… Саху Гор-Нармера обитает здесь, – прервала Нефтида размышления Аменхотепа, указывая божественным перстом на небольшой дворец, облицованный бледно-розовыми мраморными плитами.
Благодарно поклонившись в ответ, Аменхотеп направился к распахнутым створкам ворот. И вновь перед ним, словно из небытия, возник стражник, пропустивший его во дворец только по предъявлении «пропуска» в виде пряжки Исиды.
Первое, что увидел фараон, едва оказавшись на территории дворца, – огромный зал с множеством колонн, увитых гирляндами цветов. Впереди блеснула водная гладь – по всей видимости, бассейн. Аменхотеп инстинктивно направился к нему. Мимо «гостя» прошли слуги, спешившие по своим делам и не выказавшие ни малейшего удивления по поводу его появлению.
Достигнув бассейна, Аменхотеп понял, что принял правильное решение: Гор-Нармер прямо в воде предавался плотским утехам с одной из молоденьких наложниц… Ещё несколько юных, совершенно обнаженных прелестниц возлежали около бассейна, наслаждаясь вином и фруктами.
Тем временем Гор-Нармер, не обращая на непрошеного гостя ровно никакого внимания, продолжал ласкать наложницу. При виде столь будоражащих кровь картин сладострастия Аменхотеп испытал невольное, но вполне закономерное возбуждение. Уловив его потаённое желание, к нему тотчас приблизились две прелестницы – из тех, что возлежали около бассейна, – и фараон отчетливо ощутил на себе сначала прикосновение их рук, а затем и губ. Сознание медленно, но верно начало ускользать…
Очнувшись от полусна-полуяви, Аменхотеп обнаружил, что покоится на мягком ложе среди тех самых юных прелестниц, увлекших его в райские кущи блаженства, а теперь – утомленно отдыхающих, и к тому же совершенно нагой. Неожиданно перед ним появился прислужник и протянул ярко-жёлтый хитон, точно такой же, что носили все обитатели Иару.
Аменхотеп облачился и – не без сожаления – покинул «райское» ложе.
– Следуйте за мной. Господин Гор-Нармер ждёт вас, – промолвил, наконец, прислужник.
Фараон безропотно последовал за ним по галерее, украшенной изображениями царственных кобр.
– Приветствую тебя, сын Тутмоса IV! – Заметив удивление в глазах гостя, Гор-Нармер продолжил: – Ты поражен, что мне известно твое имя? О, недаром я слыву мудрейшим из мудрецов! К тому же твой отец некогда посещал райские кущи Иару, а по сравнению с тем периодом, что обитаю здесь я, поверь, это было не так уж и давно. Помнится, твой предок появился в самый разгар пира фараонов. Ты очень похож на отца.
Аменхотеп поклонился:
– Я горжусь сходством с отцом. Моё имя – Аменхотеп.
– Так с какой же целью ты совершил столь опасное путешествие в мир мёртвых, Аменхотеп? – перешёл к делу Гор-Нармер.
– Я опасаюсь за свою власть, – признался, не лукавя, гость. – Вот уже десять лет я живу в страхе, ожидая коварного удара заговорщиков…
– Тяжело править огромной территорией Та-Кемет без верных помощников и в окружении предателей, – со знанием дела изрек Гор-Нармер. – Подозреваешь ли ты кого-то конкретно?
– О, да, мудрейший! Верховного жреца Ранеба. Он мнит себя равным мне, фараону! До меня дошли слухи, что он нашел в Абидосе, в храме «Миллионов лет», древний свиток, якобы подтверждающий его происхождение от Шемсу-Гора, спасшего, как известно, жизнь самому Гору, и присвоил его!
– Такой свиток действительно существует, – подтвердил Гор-Нармер. – Но разве он остался без пригляда хранителей – потомков помощников Гора?
– Они мертвы стараниями Ранеба… – скорбно пояснил Аменхотеп. – Он подкупает моих сегеров и сановников, а те на Священный советах требуют всё больших привилегий для храмов, в том числе и налоговых послаблений. Скоро моя казна опустеет, ибо храмы владеют обширными землями в Та-Кемет. Хоть я и считаюсь Верховным жрецом Египта, по сути своей – я не имею положенной мне по статусу духовной власти. Как ни прискорбно признаться, она принадлежит Ранебу!
Гор-Нармер нахмурился:
– Судя по всему, этот человек представляет серьезную угрозу для трона…
– Скажи, о, великий, как бы ты поступил на моём месте?!
Губы Гор-Нармера тронула лёгкая улыбка:
– Раз уж ты решился на ритуал хеб-седа, значит, хорошо изучил тексты древних папирусов, повествующие о деяниях фараонов. Да, я действительно, если помнишь из свитков, подозревал своего Верховного жреца в измене. Когда, в свете произошедших чуть позже событий, мои опасения подтвердились, мне не оставалось ничего другого, как казнить его.
– Но… Вряд ли я могу так же поступить с Ранебом – в его руках сосредоточены огромные силы и средства. Я даже не уверен, что мне удастся схватить его, – потупил взор Аменхотеп.
– Не стоит силой извлекать шакала из его логова. Это трата времени, надо выманить его, положив перед норой приманку… – Гор-Нармер многозначительно посмотрел на гостя. – Собери только советников и высших сановников, потребуй обложить храмы новыми налогами и чем больше будут налоги, тем лучше. Если «верные слуги» подкуплены Ранебом, они не согласятся на такой шаг, и твои намерения непременно станут известны Верховному жрецу. Он поймёт, что ты хочешь ограничить власть жрецов. И вот тогда… – Гор-Нармер замолк и прикрыл глаза.
– Что – тогда?.. – Аменхотеп, выдержав должную паузу, осмелился побеспокоить ушедшего в себя мудреца.
– Тогда тебе надо опасаться Апофиса… – едва ли не зловеще прошептал Гор-Нармер, открывая глаза.
– Апофиса?! – фараон искренне удивился, ибо не в силах был понять, каким образом страшный змей из подводно-подземного царства может оказаться в мире живых людей.
– Ты не ослышался – именно Апофиса. – Подтвердил Гор-Нармер и устало добавил: – А теперь ты можешь посетить дворец своего отца. Если хочешь, я провожу тебя…
Аменхотеп растерялся: отправляя его в Иару, Эйе и жрецы Саккары ни словом не обмолвились, что он может встретить здесь саху своего отца.
– Нет, нет, благодарю тебя, о, великий, но мне пора уже возвращаться!..
Гор-Нармер понимающе кивнул.
Жрецы, стоя подле золотисто-ониксового саркофага во дворе сердаба, продолжали истово молиться:
– Апофис, ты – страж тайных врат Дуата, что на челе Геба, бога земли, рядом с чашей весов великого Ра. На чашу сию Ра день за днём кладет Правду и Истину. Вооружившись истиной, саху Небмаатра Менеса Аменхотепа III Гехеммута, прошедшее сквозь землю, пусть же вернется в Мир живых! Да будет воля твоя, Осирис, чтобы саху названного человека беспрепятственно прошла через ворота Дуата обратно, и чтобы он продолжил свой земной путь, достигнув преклонного возраста! Да будет так!
Завершив молитву, жрецы аккуратно сдвинули покрывавшую саркофаг плиту в сторону. Свет масляных ламп, в изобилии расставленных по всему шатру, осветил тело фараона. Тот был бледен, словно полотно. Главный жрец разомкнул губы Аменхотепа золотой ложечкой и поднёс к ним сосуд с лебединым горлышком, на котором был изображён иероглиф «возвращение».
Остальные жрецы замерли, с напряжением вглядываясь в лицо фараона: возвращение из Дуата в Мир живых происходило мучительно медленно. Наконец владыка Египта открыл глаза.
– С возвращением, о, мой повелитель! – первым радостно воскликнул Эйе.
Жрецы услужливо помогли фараону покинуть «ритуальное ложе». Когда свет масляных ламп осветил Аменхотепа в полный рост, они замерли в недоумении, быстро сменившимся благоговейным и священным трепетом – фараон «воскрес из мёртвых» не в прежнем ритуальном одеянии, а в ярко-жёлтом хитоне Иару.
Глава 3
Аменхотеп мысленно повторил одно из изречений Имхотепа: «Не строй планов на завтра… Но как же тогда управлять государством? Хорошо, видно, быть мудрецом, а не фараоном…»
Когда паланкин фараона миновал статую Джосера, слева показались многочисленные каменные клети: настолько крохотные, что в каждой из них мог разместиться только один человек – продавец зерна[43]. Здесь же, неподалеку от клетей, располагались подземные зернохранилища. Правда, давно уже не используемые по назначению и оттого на данный момент пустовавшие.
Миновав каменные клети и сделав ещё два поворота направо, процессия достигла наконец двора, предназначавшегося для проведения хеб-седа. Посреди двора высился белый шатер, а возле него стояли пятеро облаченных в леопардовые шкуры жрецов, словно только что вышедших из царства Осириса.
Невольно по телу Аменхотепа пробежала дрожь: ещё немного, и его эфемерное тело, саху, переместится в мир мёртвых. Он снова вспомнил отца: тридцать лет назад тот перенёс сей непростой ритуал достаточно тяжело – целых десять дней не покидал своих покоев, жалуясь на слабость во всем теле. «Справлюсь ли я?.. Не суждено ли мне покинуть мир живых и остаться в Саккаре[44], в мире мертвых, навсегда?..» – обеспокоенно размышлял фараон.
Стараясь ничем не выдать охватившего его смятения, фараон покинул паланкин и уверенно ступил на землю. Жрецы почтительно поклонились. Главный жрец, грудь которого украшало массивное золотое ожерелье, испещрённое жреческим иероглифическим письмом, жестом пригласил фараона проследовать за ним в шатёр.
– Мы ждали тебя, о, владыка Нижнего и Верхнего Египта! – сказал жрец, когда они вошли внутрь. – Для совершения обряда всё готово.
Аменхотеп снова ощутил предательскую дрожь, на сей раз в коленях, но всё же нашел в себе силы успокоиться и осмотрелся. Перед его взором предстало кресло, застеленное шкурой леопарда, и ничего более – шатёр был фактически пуст.
Память вновь вернулась к событиям тридцатилетней давности: Аменхотеп попытался вспомнить, что он видел в шатре, когда ритуал хеб-седа совершал отец. Увы, попытка и на сей раз оказалась безуспешной. Зато из недр подсознания всплыли вдруг и промелькнули перед внутренним взором Северный храм со статуей Осириса, дом Севера, дом Юга, длинная узкая колоннада, тянущаяся вдоль южной стены… На миг Аменхотепу показалось даже, что он ощутил ее тогдашнюю прохладу… Затем вспомнилась расположенная на южной окраине храма усыпальница Гор-Нармера, окруженная оградой с изображениями кобр…
В этот момент к фараону неслышно приблизились двое жрецов и, взяв его под руки, подвели к креслу и бережно усадили в него. Тотчас появился хрупкий юноша – судя по виду, прислужник. Сняв с ног фараона сандалии, он быстро удалился.
Неожиданно Аменхотеп почувствовал, что на его плечи буквально навалилась чудовищной силы усталость. Страшно захотелось пить.
Словно прочитав его мысли, в шатер вошли трое жрецов, неся в руках круглые сосуды из розового кварца[45] с лебедиными горлышками.
– Испейте, о, солнцеподобный! – предложил главный жрец фараону.
Аменхотеп растерянно кивнул. Мало того, что его мучила жажда, он почувствовал, как хитон насквозь промок от обильного пота.
К фараону приблизился один из жрецов и протянул круглый сосуд. Аменхотеп принял его и, поднеся к губам лебединое горлышко, держа сосуд, как можно выше, дабы жидкость могла легко покинуть его и с лихвой утолить жажду.
Уже после нескольких глотков он почувствовал разлившуюся по телу невероятную легкость, тревога и страх чудесным образом бесследно исчезли. Главный жрец, подойдя к фараону вплотную, жестом показал, что жидкости выпито уже достаточно и следовало бы остановиться.
Владыка Египта нехотя оторвался от живительной влаги и, возвращая сосуд, разглядел на его гладко-розовой поверхности иероглиф, означавший слово «спокойствие». Вслед за первым последовали ещё два сосуда – с иероглифами «терпение» и «мудрость». Аменхотепу стало казаться, что он потерял счет времени…
Жрецы меж тем принесли ритуальное одеяние и помогли фараону в него облачиться. Теперь предстояло самое главное – переход во двор сердаба, откуда Аменхотепу предстояло отправиться в Загробный мир и встретиться там с духом Гор-Нармера…
* * *
Солнце клонилось к закату, дневная жара постепенно вытеснялась вечерней прохладой. Бог Атум незаметно, но настойчиво вступал в свои права. Вот пирамиды Джосера коснулись последние бледно-розовые солнечные лучи и, попав в специальное отверстие, расположенное над статуей Осириса в Северном Храме, и сконцентрировавшись, осветили изваяние бога, выполненное из чёрного алебастра.Тутмос, стоявший в этот момент перед статуей, замер, преисполнившись священного трепета. Пока отец находился в шатре и готовился к посещению сердаба, эрпатор оказался предоставлен самому себе, поэтому и решил посвятить нежданно обретённую свободу знакомству с обширной территорией храмового комплекса.
Предусмотрительный Эйе приказал приготовить для наследника отдельный шатер неподалеку от дома Севера, где жили жрецы, и подать различные кушанья, вино и фруктовую воду. Тутмос же, утолив голод и испив вина, предпочёл вместо отдыха отправиться изучать местные достопримечательности. Именно так он и оказался вскоре в Северном храме перед изваянием Осириса.
Заслышав за спиной звук чьих-то шагов, эрпатор оглянулся: к нему приближался один из здешних жрецов. Тутмос почтительно поклонился, жрец ответил взаимным поклоном, после чего тоже приблизился к Осирису. На алтаре перед изваянием бога виднелись щедрые ритуальные дары.
Эрпатор подумал, что его присутствие нежелательно и уже собирался уйти. Но жрец жестом остановил его:
– Прошу тебя, эрпатор, останься! Я буду молиться Осирису, а ты мне поможешь…
Тутмос смутился, ибо не ожидал, что ему придется принимать хоть какое-то, пусть даже совсем незначительное, участие в ритуале хеб-седа. Он был уверен, что отец взял его с собой из банальной формальности: просто потому, что так положено. Ведь когда-то и дед, Тутмос IV, тоже посещал Саккару вместе с сыном, ныне – фараоном Аменхотепом III.
Подавив смущение, Тутмос коротко ответил:
– Я готов помочь тебе, жрец.
Тот, не задумываясь, протянул эрпатору кадильницу с благовониями. Разумеется, Тутмос, часто посещавший богослужения, прекрасно знал, что ему надлежит делать: во время молитвы окуривать благовониями алтарь и ноги божественного изваяния.
Жрец меж тем прижал руки к груди и, сосредоточившись, простёр их к Осирису. Северный храм огласился звучной молитвой:
– Хвала тебе, Осирис, повелитель вечности, чьи обличия не считаны и чьи формы исполнены величия! Саккара – властелин тайного места и проводник Загробного мира! Исида заключает тебя в свои объятия и прогоняет демонов с путей твоих. Те, кто лежит в земле, оживают, чтобы узреть божественного Атума. Они вдыхают воздух и не отрывают глаз от лица твоего. Когда солнечный диск опускается к горизонту, их сердца не омрачены тревогой, ибо они видят тебя – Вечность и Бессмертие!..[46]
* * *
Пока жрец в обществе эрпатора возносил молитву Осирису, другие четверо жрецов провожали Аменхотепа к сердабу. Во дворе сердаба их ждал очередной шатер, но теперь фараон вошел внутрь без каких бы то ни было колебаний. На сей раз вместо кресла, покрытого леопардовой шкурой, его взору предстал ритуальный саркофаг, выполненный из золотистого оникса. В изголовье саркофага, скрестив руки на груди, стоял Эйе.Жрецы помогли фараону взойти в саркофаг, после чего один из них преподнёс ему золотую чашу, до краёв наполненную каким-то напитком.
– Этот напиток носит название «Кущи Иару», мой повелитель, – пояснил культовый служитель. – Он поможет тебе сесть в папирусную барку, чтобы ты смог пересечь воды Дуата и беспрепятственно достичь райской земли. Ибо именно там душа Гор-Нармера обрела своё вечное успокоение…
Аменхотеп, приняв чашу, бесстрашно осушил её. Его сознание слегка помутилось, и жрецы тотчас помогли ему улечься в саркофаг, накрыв затем неплотно прилегающей плитой из того же золотистого оникса. Почти сразу эфемерное тело Аменхотепа, саху, тронулось в путь к Загробному миру.
…Фараон стоял на папирусной лодке, пересекавшей воды Дуата. То обстоятельство, что он дышит полной грудью, несколько удивило его. «Где я? Неужели уже достиг царства Осириса?» Словно бы в подтверждение его мыслей из воды, прямо у бортов барки, вынырнули странные существа. Аменхотеп знал, что воды Дуата населены чудовищами, которые могут окончательно погубить душу умершего, и та никогда не достигнет Иару. Он растерялся, не зная, что предпринять дальше.
Жрецы Саккары обступили ритуальный саркофаг со всех сторон, в изголовье по-прежнему стоял Эйе. Они единодушно вознесли молитву Осирису, дабы тот поглотил водяных змей и избавил тем самым саху Аменхотепа от нападения чудовищ. Перечислив их имена – Кеста, Хапи, Дуамутеф, Кебексенуф, Маатефф, Херибекф, Херу-Хентианмаати[47], – жрецы начали молить древнего бога Саккару, чтобы тот защитил саху фараона от нападения огромного змея Ререка, обитающего в самой тёмной и глубокой части Дуата. Змей этот, имевший множество обличий, в том числе и Апофиса, мешал душам усопших следовать в Царство дня – в райские кущи Иару. Затем двор сердаба огласила очередная многоголосая молитва.
…Папирусная барка, перевозящая эфемерное тело Аменхотепа, благополучно миновала подземное царство Саккары и уже приближалась к подземному царству Ону, где отдыхали души блаженных. Аменхотеп воочию увидел всех трех богов этой области: Акхсесефа, Ремрера и Кемкена. Когда барка причалила к берегу, бог Рамрер, молча, протянул Аменхотепу волшебную пряжку Исиды[48], обладающую силой её крови и служащую пропуском в Иару. Барка снова устремилась по водам Дуата – в сторону райских кущ.
Наконец она причалила к суше, и Аменхотеп сошел на берег. Его взору предстала высокая стена из белого мрамора. Приняв решение пройтись вдоль неё, он достиг вскоре золотых врат, охраняемых огромного роста стражником с головой льва. Грозный страж преградил путь незваному гостю секирой. Аменхотеп, не растерявшись, протянул ему пряжку Исиды. Тот мгновенно отстранился, пропустив тем самым фараона в легендарные сады.
Не успел Аменхотеп миновать ворота, как его ослепили яркие лучи солнца. Он увидел множество людей, облачённых в ярко-жёлтые туники. Кто-то прохаживался между смоковницами, наслаждаясь спелыми плодами; кто-то, сидя в тени деревьев, играл на арфе; молодые женщины, наслаждались музыкой и танцевали.
Аменхотеп увидел дорожку, выложенную белым мрамором и решительно направился по ней, надеясь, среди обретших вечный покой и наслаждение, найти Гор-Нармера. Задача была не из лёгких. Ему попались на глаза несколько шумных детских стаек, предававшихся своим играм; затем небольшие озёра с водой, прозрачной, словно слеза – в них купались обнажённые женщины, юные девушки и совсем ещё девочки – все они были прекрасны. Аменхотеп с трудом удержался от соблазна погрузиться в прозрачные воды одного из озёр. Он с сожалением вздохнул и продолжил свой путь…
Пройдя ещё немного, перед взором Аменхотепа предстали белоснежные портики, увитые диковинными травами, перемежаясь с ярко-красными цветами. Фараон не удержался и, приблизившись к одному из портиков, дотронулся до самого крупного цветка, тот издал нежный звон, словно серебряный колокольчик, распространяя терпкий дурманящий аромат. Аменхотеп с наслаждением вдохнул его и почти забыл: зачем он проделал столь опасное путешествие.
– Ты из мира живых, не так ли? – раздался за его спиной мелодичный голос.
Фараон оглянулся: перед ним стояла женщина, облаченная в ослепительно белый хитон, подпоясанный золотым поясом. Ее шею и запястья украшали массивные украшения, усыпанные драгоценными камнями, а голову – корона-атеф, увенчанная уреей.
Аменхотеп догадался: перед ним – Нефтида, дочь божественного Ра и единокровная сестра Осириса. Он почтительно поклонился и подтвердил:
– О да, божественная Нефтида! Ты совершенно права: я действительно пришел из мира живых.
– Что же ты ищешь в наших райских садах? – осведомилась она.
– Совета Гор-Нармера, – без обиняков признался фараон.
– О! Потомок Гора был мудрым правителем, – одобрительно кивнула богиня. – Я провожу тебя к нему. Следуй за мной.
– Благодарю тебя, о, божественная Нефтида!
Аменхотеп покорно следовал за Нефтидой. Путь был неблизким, один пейзаж сменялся другим, все они были прекрасны. Фараон видел множество счастливых людей, а точнее – саху, ибо их физическую сущность, хат, давно охватил тлен (если они, конечно, при жизни не были знатными людьми или фараонами, тела которых бальзамировали).
Наконец Нефтида и Аменхотеп вошли в город фараонов. Аменхотеп задумался: «Интересно, каким по счету правителем Египта являюсь я? Вероятно, семьдесят третьим[49]… Значит, в городе фараонов должны обитать порядка семидесяти двух саху бывших властителей священной земли Та-Кемет…»
– Мы пришли… Саху Гор-Нармера обитает здесь, – прервала Нефтида размышления Аменхотепа, указывая божественным перстом на небольшой дворец, облицованный бледно-розовыми мраморными плитами.
Благодарно поклонившись в ответ, Аменхотеп направился к распахнутым створкам ворот. И вновь перед ним, словно из небытия, возник стражник, пропустивший его во дворец только по предъявлении «пропуска» в виде пряжки Исиды.
Первое, что увидел фараон, едва оказавшись на территории дворца, – огромный зал с множеством колонн, увитых гирляндами цветов. Впереди блеснула водная гладь – по всей видимости, бассейн. Аменхотеп инстинктивно направился к нему. Мимо «гостя» прошли слуги, спешившие по своим делам и не выказавшие ни малейшего удивления по поводу его появлению.
Достигнув бассейна, Аменхотеп понял, что принял правильное решение: Гор-Нармер прямо в воде предавался плотским утехам с одной из молоденьких наложниц… Ещё несколько юных, совершенно обнаженных прелестниц возлежали около бассейна, наслаждаясь вином и фруктами.
Тем временем Гор-Нармер, не обращая на непрошеного гостя ровно никакого внимания, продолжал ласкать наложницу. При виде столь будоражащих кровь картин сладострастия Аменхотеп испытал невольное, но вполне закономерное возбуждение. Уловив его потаённое желание, к нему тотчас приблизились две прелестницы – из тех, что возлежали около бассейна, – и фараон отчетливо ощутил на себе сначала прикосновение их рук, а затем и губ. Сознание медленно, но верно начало ускользать…
Очнувшись от полусна-полуяви, Аменхотеп обнаружил, что покоится на мягком ложе среди тех самых юных прелестниц, увлекших его в райские кущи блаженства, а теперь – утомленно отдыхающих, и к тому же совершенно нагой. Неожиданно перед ним появился прислужник и протянул ярко-жёлтый хитон, точно такой же, что носили все обитатели Иару.
Аменхотеп облачился и – не без сожаления – покинул «райское» ложе.
– Следуйте за мной. Господин Гор-Нармер ждёт вас, – промолвил, наконец, прислужник.
Фараон безропотно последовал за ним по галерее, украшенной изображениями царственных кобр.
* * *
Гор-Нармер восседал на кресле с высокой спинкой, отделанной серебряными пластинами. Завидев Аменхотепа, он приглашающим жестом указал на стоявшее подле него точно такое же кресло, подчеркивая тем самым, что оба они – фараоны, независимо от того, где находятся в данный момент их саху и хат.– Приветствую тебя, сын Тутмоса IV! – Заметив удивление в глазах гостя, Гор-Нармер продолжил: – Ты поражен, что мне известно твое имя? О, недаром я слыву мудрейшим из мудрецов! К тому же твой отец некогда посещал райские кущи Иару, а по сравнению с тем периодом, что обитаю здесь я, поверь, это было не так уж и давно. Помнится, твой предок появился в самый разгар пира фараонов. Ты очень похож на отца.
Аменхотеп поклонился:
– Я горжусь сходством с отцом. Моё имя – Аменхотеп.
– Так с какой же целью ты совершил столь опасное путешествие в мир мёртвых, Аменхотеп? – перешёл к делу Гор-Нармер.
– Я опасаюсь за свою власть, – признался, не лукавя, гость. – Вот уже десять лет я живу в страхе, ожидая коварного удара заговорщиков…
– Тяжело править огромной территорией Та-Кемет без верных помощников и в окружении предателей, – со знанием дела изрек Гор-Нармер. – Подозреваешь ли ты кого-то конкретно?
– О, да, мудрейший! Верховного жреца Ранеба. Он мнит себя равным мне, фараону! До меня дошли слухи, что он нашел в Абидосе, в храме «Миллионов лет», древний свиток, якобы подтверждающий его происхождение от Шемсу-Гора, спасшего, как известно, жизнь самому Гору, и присвоил его!
– Такой свиток действительно существует, – подтвердил Гор-Нармер. – Но разве он остался без пригляда хранителей – потомков помощников Гора?
– Они мертвы стараниями Ранеба… – скорбно пояснил Аменхотеп. – Он подкупает моих сегеров и сановников, а те на Священный советах требуют всё больших привилегий для храмов, в том числе и налоговых послаблений. Скоро моя казна опустеет, ибо храмы владеют обширными землями в Та-Кемет. Хоть я и считаюсь Верховным жрецом Египта, по сути своей – я не имею положенной мне по статусу духовной власти. Как ни прискорбно признаться, она принадлежит Ранебу!
Гор-Нармер нахмурился:
– Судя по всему, этот человек представляет серьезную угрозу для трона…
– Скажи, о, великий, как бы ты поступил на моём месте?!
Губы Гор-Нармера тронула лёгкая улыбка:
– Раз уж ты решился на ритуал хеб-седа, значит, хорошо изучил тексты древних папирусов, повествующие о деяниях фараонов. Да, я действительно, если помнишь из свитков, подозревал своего Верховного жреца в измене. Когда, в свете произошедших чуть позже событий, мои опасения подтвердились, мне не оставалось ничего другого, как казнить его.
– Но… Вряд ли я могу так же поступить с Ранебом – в его руках сосредоточены огромные силы и средства. Я даже не уверен, что мне удастся схватить его, – потупил взор Аменхотеп.
– Не стоит силой извлекать шакала из его логова. Это трата времени, надо выманить его, положив перед норой приманку… – Гор-Нармер многозначительно посмотрел на гостя. – Собери только советников и высших сановников, потребуй обложить храмы новыми налогами и чем больше будут налоги, тем лучше. Если «верные слуги» подкуплены Ранебом, они не согласятся на такой шаг, и твои намерения непременно станут известны Верховному жрецу. Он поймёт, что ты хочешь ограничить власть жрецов. И вот тогда… – Гор-Нармер замолк и прикрыл глаза.
– Что – тогда?.. – Аменхотеп, выдержав должную паузу, осмелился побеспокоить ушедшего в себя мудреца.
– Тогда тебе надо опасаться Апофиса… – едва ли не зловеще прошептал Гор-Нармер, открывая глаза.
– Апофиса?! – фараон искренне удивился, ибо не в силах был понять, каким образом страшный змей из подводно-подземного царства может оказаться в мире живых людей.
– Ты не ослышался – именно Апофиса. – Подтвердил Гор-Нармер и устало добавил: – А теперь ты можешь посетить дворец своего отца. Если хочешь, я провожу тебя…
Аменхотеп растерялся: отправляя его в Иару, Эйе и жрецы Саккары ни словом не обмолвились, что он может встретить здесь саху своего отца.
– Нет, нет, благодарю тебя, о, великий, но мне пора уже возвращаться!..
Гор-Нармер понимающе кивнул.
* * *
Солнце давно скрылось за горизонтом. Как только Атум передаст свои права Хепри, на земле вступит в силу новый день.Жрецы, стоя подле золотисто-ониксового саркофага во дворе сердаба, продолжали истово молиться:
– Апофис, ты – страж тайных врат Дуата, что на челе Геба, бога земли, рядом с чашей весов великого Ра. На чашу сию Ра день за днём кладет Правду и Истину. Вооружившись истиной, саху Небмаатра Менеса Аменхотепа III Гехеммута, прошедшее сквозь землю, пусть же вернется в Мир живых! Да будет воля твоя, Осирис, чтобы саху названного человека беспрепятственно прошла через ворота Дуата обратно, и чтобы он продолжил свой земной путь, достигнув преклонного возраста! Да будет так!
Завершив молитву, жрецы аккуратно сдвинули покрывавшую саркофаг плиту в сторону. Свет масляных ламп, в изобилии расставленных по всему шатру, осветил тело фараона. Тот был бледен, словно полотно. Главный жрец разомкнул губы Аменхотепа золотой ложечкой и поднёс к ним сосуд с лебединым горлышком, на котором был изображён иероглиф «возвращение».
Остальные жрецы замерли, с напряжением вглядываясь в лицо фараона: возвращение из Дуата в Мир живых происходило мучительно медленно. Наконец владыка Египта открыл глаза.
– С возвращением, о, мой повелитель! – первым радостно воскликнул Эйе.
Жрецы услужливо помогли фараону покинуть «ритуальное ложе». Когда свет масляных ламп осветил Аменхотепа в полный рост, они замерли в недоумении, быстро сменившимся благоговейным и священным трепетом – фараон «воскрес из мёртвых» не в прежнем ритуальном одеянии, а в ярко-жёлтом хитоне Иару.
Глава 3
Многочисленные соглядаи Ранеба донесли своему господину: фараон не посещал храм Птаха и таинственным образом покинул город. И никто не знает: куда именно направился Аменхотеп.
Ранеб, как умудрённый жизненным опытом царедворец и служитель культа, тотчас почувствовал приближение опасности. Он догадался: фараон направился в Саккару, город мёртвых. Но для чего? Неужели для свершения ритуала хед-себ?
…По окончании священного ритуала фараон поведал Эйе о том, что видел в Дуате, и о предупреждении Гора-Нармера. Эйе искренне удивился: каким образом Апофис, обитатель вод загробного мира, может навредить фараону в земной жизни? Однако, поразмыслив, решил судьбу не искушать, а предпринять на всякий случай действенные «защитные» меры.
Именно поэтому сразу по прибытии в Инебу-Хедж жрец удалился в храм Осириса и уединился в небольшой комнате, заставленной полками исключительно со священными свитками и текущими записями о собираемых налогах, строго-настрого запретив всем беспокоить его.
Желая предотвратить угрозу, которая может исходить от коварного змея, Эйе быстро изготовил из воска небольшую фигурку демона Апофиса, после чего развёл в серебряной чаше огонь и бросил её туда. Наблюдая, как очистительное пламя пожирает воск, превращая его в бесформенную массу, начал торжественным голосом читать молитву:
– Приветствую тебя, тварь из воска! Ты, которая уползает во тьму… ты, которая утаскивает своих жертв во тьму и уничтожает их. Ты, живущая за счет слабых и беспомощных! Пусть же ни я, ни фараон Аменхотеп никогда не станем беспомощными пред тобой и никогда не будем повержены тобой! И яд твой никогда не проникнет в члены наши. Я – бог Атум, что находится в передней части Нут (неба)! Меня и фараона защищает сила, которая остается со всеми богами на вечные времена – божественная сила с прародины Та-Урсы![50]
Закончив молитву, Эйе развернул кусок папируса и, окунув кисточку в чёрную краску, изобразил на нём виньетку, где воин, олицетворявший Аменхотепа, копьём пронзал демона-змея. Аналогичных виньеток жрец нарисовал ровно семь.
После проведённого действа Эйе отправился в покои фараона, где аккуратно развесил виньетки на стенах, дабы те охраняли своего господина от ночных посягательств демона.
Действительно, демон не раз приходил по ночам к Аменхотепу, но так не смог завладеть, ни его разумом, ни душой. Виньетки и молитва Эйе оказались весьма действенными.
Демона же вызывал Ранеб в своём тайном святилище. Но прежде он, переодевшись горожанином, посетил торговую площадь, где можно было купить всё, что угодно, в том числе и змей, из которых лекари изготавливали различные снадобья. Ранеб купил змей, которых умелые змееловы-псилы добывали в бескрайней пустыне, и принёс их в дар Апофису. Несмотря на то, что демон сам имел обличие змея, по преданиям он более всего предпочитал жертвоприношения в виде своих земных сородичей. Никто из жрецов уже не помнил: почему именно перед изваянием Апофиса обезглавливали змей. Смысл этого ритуала затерялся в глубине веков…
Ранеб, как умудрённый жизненным опытом царедворец и служитель культа, тотчас почувствовал приближение опасности. Он догадался: фараон направился в Саккару, город мёртвых. Но для чего? Неужели для свершения ритуала хед-себ?
…По окончании священного ритуала фараон поведал Эйе о том, что видел в Дуате, и о предупреждении Гора-Нармера. Эйе искренне удивился: каким образом Апофис, обитатель вод загробного мира, может навредить фараону в земной жизни? Однако, поразмыслив, решил судьбу не искушать, а предпринять на всякий случай действенные «защитные» меры.
Именно поэтому сразу по прибытии в Инебу-Хедж жрец удалился в храм Осириса и уединился в небольшой комнате, заставленной полками исключительно со священными свитками и текущими записями о собираемых налогах, строго-настрого запретив всем беспокоить его.
Желая предотвратить угрозу, которая может исходить от коварного змея, Эйе быстро изготовил из воска небольшую фигурку демона Апофиса, после чего развёл в серебряной чаше огонь и бросил её туда. Наблюдая, как очистительное пламя пожирает воск, превращая его в бесформенную массу, начал торжественным голосом читать молитву:
– Приветствую тебя, тварь из воска! Ты, которая уползает во тьму… ты, которая утаскивает своих жертв во тьму и уничтожает их. Ты, живущая за счет слабых и беспомощных! Пусть же ни я, ни фараон Аменхотеп никогда не станем беспомощными пред тобой и никогда не будем повержены тобой! И яд твой никогда не проникнет в члены наши. Я – бог Атум, что находится в передней части Нут (неба)! Меня и фараона защищает сила, которая остается со всеми богами на вечные времена – божественная сила с прародины Та-Урсы![50]
Закончив молитву, Эйе развернул кусок папируса и, окунув кисточку в чёрную краску, изобразил на нём виньетку, где воин, олицетворявший Аменхотепа, копьём пронзал демона-змея. Аналогичных виньеток жрец нарисовал ровно семь.
После проведённого действа Эйе отправился в покои фараона, где аккуратно развесил виньетки на стенах, дабы те охраняли своего господина от ночных посягательств демона.
Действительно, демон не раз приходил по ночам к Аменхотепу, но так не смог завладеть, ни его разумом, ни душой. Виньетки и молитва Эйе оказались весьма действенными.
Демона же вызывал Ранеб в своём тайном святилище. Но прежде он, переодевшись горожанином, посетил торговую площадь, где можно было купить всё, что угодно, в том числе и змей, из которых лекари изготавливали различные снадобья. Ранеб купил змей, которых умелые змееловы-псилы добывали в бескрайней пустыне, и принёс их в дар Апофису. Несмотря на то, что демон сам имел обличие змея, по преданиям он более всего предпочитал жертвоприношения в виде своих земных сородичей. Никто из жрецов уже не помнил: почему именно перед изваянием Апофиса обезглавливали змей. Смысл этого ритуала затерялся в глубине веков…