Страница:
Ольга Романова
Бутырка
Бизнес за решеткой: дневник арестованного предпринимателя
«Бутырка-блог» вошел в Словарь-2009 по версии газеты «Большой город». В этом Словаре ежегодно отмечаются слова и словосочетания, которые стали употребляться или приобрели новое значение.
В апреле 2010 года «Бутырка-блог» получил премию Deutche Welle как лучший блог на русском языке.
Книга, шокирующая своей откровенностью.
Книга, которую никто не осмеливался напечатать.
Книга о том, что в нашей стране мы – НИКТО.
Дневник был начат 25 августа 2008 года, почти через месяц после ареста. Тогда же, в конце августа, арестант написал обо всем, что с ним происходило с момента ареста до начала ведения дневника в режиме реального времени. Предприниматель А. и по сей день находится в тюрьме. Дневник публикуется с его согласия. В дневнике также содержатся наблюдения и размышления многих бизнесменов, а также чиновников, оказавшихся в той же ситуации. Орфография и стилистические особенности оригинала сохранены.
Дневник мужа
В офис явились люди в штатском (то ли четверо, то ли пятеро человек) и попросили проехать с ними в Следственное управление МВД РФ на Газетный переулок. На вопрос – почему в их сопровождении? – прозвучал стандартный ответ: «Вас вызывали на вчера, а вы не явились». В подтверждение этих слов показывается какой-то листок бумаги с указанием моей фамилии и датой, 28 июля, и тут же исчезает во внутреннем кармане сотрудника МВД и больше нигде не фигурирует. Старший сотрудник МВД отбирает мобильный телефон, объясняя, что мне его отдаст следователь (полнейший обман), и мы направляемся к выходу. 10 минут сотрудник МВД остается на месте, ожидая опергруппу, которая будет проводить обыск.
По дороге к лифту я достаю из внутреннего кармана второй мобильный телефон и успеваю сделать один звонок – жене. Я предупреждаю, что задержан. При этом убираю телефон обратно в карман и обещаю больше не звонить.
У входа нас поджидает новенький седан «инфинити», явно личный автомобиль кого-то из сотрудников МВД. Я предлагаю поехать на моей машине, тем более что там находится мой паспорт. Мне говорят, что документы не нужны, – и мы уезжаем.
Встреча со следователем производит неизгладимое впечатление. Верх цинизма. Мне объясняют, что за шесть дней руководства следственной группой она (следователь) полностью разобралась в сути моего дела (следствие к этому времени шло уже больше года) и приняла решение о моем задержании. На мой вопрос, почему бы меня сначала не допросить и как, не видя и не зная человека, можно принимать столь серьезные решения, следователь закатывает глаза и говорит, что это не ее решение.
Как выяснилось позже, в тюрьме, это сейчас своеобразный госстандарт. По заказным делам следствие идет около года, затем происходит замена следователя на «попку», и через несколько дней он выносит решение об аресте. Практически все руководители компаний, которых я встречал в тюрьме, были арестованы по этому сценарию.
Далее у меня состоялся разговор «по душам» со следователем. Она взяла шпаргалку, написанную Заказчиком моего дела (это было слишком очевидно), и начала задавать вопросы, параллельно изучая содержание моего мобильного телефона. При этом следователь пыталась убедить меня быть предельно откровенным, так как этот разговор без протокола и, возможно, меня отпустят. Эту чушь и ложь было смешно слушать, так что разговор не сложился. Попытка начать допрос официально тоже не удалась, так как выяснилось, что следователь не может установить мою личность без паспорта, а я отказался давать показания без адвоката, которого никто не предупреждал.
Возникла пауза, во время которой следователь долго рассказывала мне, что все адвокаты сволочи, их цель – заработать как можно больше денег. Единственный истинный друг обвиняемого – это следователь. Все ее подследственные, освобождаясь, чуть ли не цветы ей дарят и благодарят за прекрасно проведенное время. На мой вопрос о наличии у нее экономического образования (все-таки полковник СК МВД, замначальника отдела экономических преступлений) последовал ответ, что она юрист.
Далее последовал допрос, осмотр моих личных вещей, в результате которого ни флэшки, ни еще один телефонный аппарат обнаружены не были. Уже ближе к 23.00 меня доставили в изолятор временного содержания на Петровку, 38.
На следующий день состоялся так называемый суд об избрании мне меры пресечения. Суд Тверской, а правосудие Басманное. Как утверждают адвокаты, следователь лично печатала постановление суда об избрании мне меры пресечения еще до начала заседания. Им даже удалось заснять это на камеру мобильного телефона.
Представителя Генеральной прокуратуры особо не волновал исход дела. Он обсуждал по своему телефону-коммуникатору Nokia ценой около 1000 долларов что-то очень веселое, постоянно поглядывая на свои часы Rolex Submariner, зеленого (редкого) цвета.
Суд был короток, аргументация следствия, что я могу скрыться, была подкреплена железобетонным аргументом – наличием загранпаспорта. При этом следователь отказалась в присутствии судьи этот загранпаспорт изъять у моих адвокатов. Судья этого предпочла не заметить.
Далее – обратно на Петровку, 38, в сопровождении трех бойцов тюремного спецназа, ребят, которые прошли Чечню и были, пожалуй, единственными профи со стороны моих оппонентов. Всю дорогу они откровенно скучали, не понимая, почему ими «усилили» эмвэдэшных оперов (видимо, потому, что те разучились управляться втроем против одного). На мой вопрос о необходимости использования спецназа следователь ответила, чтобы я благодарил ее за то, что меня вчера брал не ОМОН или СОБР, а опер. Я бы предпочел, чтобы следователя отблагодарили наши налогоплательщики.
Вообще следователь мне попалась нервная, хамоватая и не умная. Узнав, что у зала суда дежурит TV, она в истерике прокричала мне перед выходом, что если ее фамилия прозвучит в прессе, то она не даст мне свидания с женой. На этот момент адвокаты вместе с женой покинули зал, а обращение следователя было направлено к жене. Я обратил на это внимание следователя. Тогда она прокричала: «Вы передайте это жене, иначе не дам свидания!» Я попросил у нее мобильный телефон (так как был лишен средств связи еще за день до этого), чтобы переговорить с женой. На этом истерика закончилась, так как телефон мне никто давать не захотел. В итоге «серая мышь» следователь не заинтересовала никого. Тем не менее свидания она нам так и не дала.
На Петровке я сидел недолго, всего пять дней. Сокамерник мне попался бывалый, за 50, четыре ходки, все за убийства. Первая в 16 лет. Как он мне сказал о себе, «лучше всего я умею одно – убивать». За время нашего общения он мне рассказал кучу баек из тюремной и лагерной жизни. Никаких движений в ИВС нет. Трехразовое питание и общение с сокамерниками. Мне повезло дважды. Во-первых, мой сокамерник более чем за 20 лет отсидки много прочитал и с ним можно было обсуждать вопросы истории и астрономии. Во-вторых, моей жене удалось передать книги! И нормальную еду и одежду. Книги стали моими лучшими друзьями в тюрьме.
Комфортная одежда тоже играет важную роль. В тюрьме вообще самое важное – организация быта. Поскольку я заехал в ИВС в костюме, мне было комфортно получить джинсы и все такое. Сокамерники смотрят на костюмы как на космические аппараты. Один мой нынешний друг и коллега по несчастью заехал на Петровку не только в костюме, но еще и в рубашке с запонками. Попался ему такой же, как мне, бывалый сокамерник – кавказец, которому он подарил свою рубашку и костюм, когда получил джинсы (так как хранить и гладить костюмы негде). Реакция сокамерника была своеобразной: поблагодарив за подарок «Kiton-джан», он покрыл трехэтажным матом козлов-ментов, которые, по его мнению, отпороли у рубашки пуговицы на манжетах.
В Бутырку я попал 4 августа, в понедельник. Попасть должен был в СИЗО № 5, но следователь, пытаясь осложнить мое общение с адвокатами и родственниками, в последний момент изменила свое решение. На прямой вопрос следователю адвокатов и жены – где наш подзащитный? – она разводила руками: дескать, не знаю. Каково же было удивление адвокатов, когда в ответ на депутатский запрос МВД официально ответило, что в Бутырку (или СИЗО № 2, или ИЗ 77/2) я был помещен по прямому указанию следователя. Как я понимаю сейчас, сделано это было по нескольким причинам: во-первых, чтобы мои близкие не успели договориться с руководством той или иной тюрьмы о помещении в нормальные условия. Дальнейшие перемещения внутри тюрьмы, конечно, возможны, но это требует времени. И денег. Как правило, перед доставкой заключенного в тюрьму приезжают опера, которые пытаются договориться с руководством или отдельными сотрудниками СИЗО о том, чтобы обложить арестованного со всех сторон и не дать ему возможности контактировать с внешним миром, а может быть, и прессануть. Во-вторых, понервировать родственников и не дать возможности оперативного контакта с адвокатами.
По дороге к лифту я достаю из внутреннего кармана второй мобильный телефон и успеваю сделать один звонок – жене. Я предупреждаю, что задержан. При этом убираю телефон обратно в карман и обещаю больше не звонить.
У входа нас поджидает новенький седан «инфинити», явно личный автомобиль кого-то из сотрудников МВД. Я предлагаю поехать на моей машине, тем более что там находится мой паспорт. Мне говорят, что документы не нужны, – и мы уезжаем.
Встреча со следователем производит неизгладимое впечатление. Верх цинизма. Мне объясняют, что за шесть дней руководства следственной группой она (следователь) полностью разобралась в сути моего дела (следствие к этому времени шло уже больше года) и приняла решение о моем задержании. На мой вопрос, почему бы меня сначала не допросить и как, не видя и не зная человека, можно принимать столь серьезные решения, следователь закатывает глаза и говорит, что это не ее решение.
Как выяснилось позже, в тюрьме, это сейчас своеобразный госстандарт. По заказным делам следствие идет около года, затем происходит замена следователя на «попку», и через несколько дней он выносит решение об аресте. Практически все руководители компаний, которых я встречал в тюрьме, были арестованы по этому сценарию.
Далее у меня состоялся разговор «по душам» со следователем. Она взяла шпаргалку, написанную Заказчиком моего дела (это было слишком очевидно), и начала задавать вопросы, параллельно изучая содержание моего мобильного телефона. При этом следователь пыталась убедить меня быть предельно откровенным, так как этот разговор без протокола и, возможно, меня отпустят. Эту чушь и ложь было смешно слушать, так что разговор не сложился. Попытка начать допрос официально тоже не удалась, так как выяснилось, что следователь не может установить мою личность без паспорта, а я отказался давать показания без адвоката, которого никто не предупреждал.
Возникла пауза, во время которой следователь долго рассказывала мне, что все адвокаты сволочи, их цель – заработать как можно больше денег. Единственный истинный друг обвиняемого – это следователь. Все ее подследственные, освобождаясь, чуть ли не цветы ей дарят и благодарят за прекрасно проведенное время. На мой вопрос о наличии у нее экономического образования (все-таки полковник СК МВД, замначальника отдела экономических преступлений) последовал ответ, что она юрист.
Далее последовал допрос, осмотр моих личных вещей, в результате которого ни флэшки, ни еще один телефонный аппарат обнаружены не были. Уже ближе к 23.00 меня доставили в изолятор временного содержания на Петровку, 38.
На следующий день состоялся так называемый суд об избрании мне меры пресечения. Суд Тверской, а правосудие Басманное. Как утверждают адвокаты, следователь лично печатала постановление суда об избрании мне меры пресечения еще до начала заседания. Им даже удалось заснять это на камеру мобильного телефона.
Представителя Генеральной прокуратуры особо не волновал исход дела. Он обсуждал по своему телефону-коммуникатору Nokia ценой около 1000 долларов что-то очень веселое, постоянно поглядывая на свои часы Rolex Submariner, зеленого (редкого) цвета.
Суд был короток, аргументация следствия, что я могу скрыться, была подкреплена железобетонным аргументом – наличием загранпаспорта. При этом следователь отказалась в присутствии судьи этот загранпаспорт изъять у моих адвокатов. Судья этого предпочла не заметить.
Далее – обратно на Петровку, 38, в сопровождении трех бойцов тюремного спецназа, ребят, которые прошли Чечню и были, пожалуй, единственными профи со стороны моих оппонентов. Всю дорогу они откровенно скучали, не понимая, почему ими «усилили» эмвэдэшных оперов (видимо, потому, что те разучились управляться втроем против одного). На мой вопрос о необходимости использования спецназа следователь ответила, чтобы я благодарил ее за то, что меня вчера брал не ОМОН или СОБР, а опер. Я бы предпочел, чтобы следователя отблагодарили наши налогоплательщики.
Вообще следователь мне попалась нервная, хамоватая и не умная. Узнав, что у зала суда дежурит TV, она в истерике прокричала мне перед выходом, что если ее фамилия прозвучит в прессе, то она не даст мне свидания с женой. На этот момент адвокаты вместе с женой покинули зал, а обращение следователя было направлено к жене. Я обратил на это внимание следователя. Тогда она прокричала: «Вы передайте это жене, иначе не дам свидания!» Я попросил у нее мобильный телефон (так как был лишен средств связи еще за день до этого), чтобы переговорить с женой. На этом истерика закончилась, так как телефон мне никто давать не захотел. В итоге «серая мышь» следователь не заинтересовала никого. Тем не менее свидания она нам так и не дала.
На Петровке я сидел недолго, всего пять дней. Сокамерник мне попался бывалый, за 50, четыре ходки, все за убийства. Первая в 16 лет. Как он мне сказал о себе, «лучше всего я умею одно – убивать». За время нашего общения он мне рассказал кучу баек из тюремной и лагерной жизни. Никаких движений в ИВС нет. Трехразовое питание и общение с сокамерниками. Мне повезло дважды. Во-первых, мой сокамерник более чем за 20 лет отсидки много прочитал и с ним можно было обсуждать вопросы истории и астрономии. Во-вторых, моей жене удалось передать книги! И нормальную еду и одежду. Книги стали моими лучшими друзьями в тюрьме.
Комфортная одежда тоже играет важную роль. В тюрьме вообще самое важное – организация быта. Поскольку я заехал в ИВС в костюме, мне было комфортно получить джинсы и все такое. Сокамерники смотрят на костюмы как на космические аппараты. Один мой нынешний друг и коллега по несчастью заехал на Петровку не только в костюме, но еще и в рубашке с запонками. Попался ему такой же, как мне, бывалый сокамерник – кавказец, которому он подарил свою рубашку и костюм, когда получил джинсы (так как хранить и гладить костюмы негде). Реакция сокамерника была своеобразной: поблагодарив за подарок «Kiton-джан», он покрыл трехэтажным матом козлов-ментов, которые, по его мнению, отпороли у рубашки пуговицы на манжетах.
В Бутырку я попал 4 августа, в понедельник. Попасть должен был в СИЗО № 5, но следователь, пытаясь осложнить мое общение с адвокатами и родственниками, в последний момент изменила свое решение. На прямой вопрос следователю адвокатов и жены – где наш подзащитный? – она разводила руками: дескать, не знаю. Каково же было удивление адвокатов, когда в ответ на депутатский запрос МВД официально ответило, что в Бутырку (или СИЗО № 2, или ИЗ 77/2) я был помещен по прямому указанию следователя. Как я понимаю сейчас, сделано это было по нескольким причинам: во-первых, чтобы мои близкие не успели договориться с руководством той или иной тюрьмы о помещении в нормальные условия. Дальнейшие перемещения внутри тюрьмы, конечно, возможны, но это требует времени. И денег. Как правило, перед доставкой заключенного в тюрьму приезжают опера, которые пытаются договориться с руководством или отдельными сотрудниками СИЗО о том, чтобы обложить арестованного со всех сторон и не дать ему возможности контактировать с внешним миром, а может быть, и прессануть. Во-вторых, понервировать родственников и не дать возможности оперативного контакта с адвокатами.
Дневник жены
Начало маршрута
Я начала вести дневник через несколько месяцев после ареста мужа. Первый месяц помню всполохами. Очнулась ровно через месяц, на больничной койке – кое-какие органы просто отказали, меня забрала «скорая» с дачи моей единственной подруги, которая потом потихоньку, дозированно, рассказывала мне, что со мной было в августе.
Мужа арестовали 30 июля. Это было совсем не страшно.
Утром мы весело завтракали в своем новом прекрасном доме – мы как раз только-только справили новоселье, бог знает сколько строились. Муж сказал, что съездит на день в Псков перед отпуском на открытие памятника Василию Маргелову, десантнику номер один. Заедет в Изборск обязательно – мы помогали деньгами местному музею, прекрасному и удивительному. А потом сразу в отпуск, на две недели – сейчас я под пытками не смогла бы вспомнить, куда же это мы собирались лететь.
Выпили чаю – поцеловал, уехал мой славный толстячок.
В полдень зазвонил мобильный – какой-то незнакомый номер. Не люблю я подходить к незнакомым номерам. Звонков через пять-шесть сказала строго: «Алё». Странно – это муж звонит. Говорит спокойно, бодро: позвони моим адвокатам, тут за мной приехали, целую, к ужину вернусь, не волнуйся. Хмммм… ну и куда же я задевала телефон его адвокатов? Впрочем, помню название адвокатской конторы, пойду в Интернете посмотрю.
Заодно посмотрела выступление Дмитрия Медведева. Прекрасные слова он сказал 30 июля 2008 года: «Хватит кошмарить бизнес!» Вот, подумала я тогда, – золотые слова, может, и от мужа моего отстанут наконец следователи. Он к тому времени уже год ходил на допросы. Я была в курсе его дел, к тому же на меня была записана половина его бизнеса. Как раз год назад он купил один интересный актив, сделка была довольно сложной. Вкратце было так: компания А купила у компании Б акции завода, но денег не заплатила, и через какое-то время акции вернулись к компании Б. И тогда компания В, принадлежащая моему мужу, купила эти акции у компании Б, заплатив сполна. Проблема была в том, что компания А контролировалась членом Совета Федерации, известным рейдером, вокруг имени которого все время вспыхивали подобные скандалы – и даже похуже: речь шла и о громких убийствах, там, по ходу, убили целого генерала ФСБ. Сенатор хотел акции, но не хотел платить денег – не любит он этого. Вот нас и мучили с допросами. Честно говоря, я боялась, что сенатор и мужа грохнет, но муж меня успокаивал – дескать, прошли те времена. Ога, ога, еще как прошли.
Перезвонили адвокаты. Потом следовательница из СК МВД. Обыски, говорят. И еще обыски. Адвокаты сказали: муж сегодня не вернется, выехала с обыском следственная бригада, срочно готовьте ужин, обильный и простой, водка нужна, виски тоже. И я чищу картошку, и чищу, и чищу, и режу колбасу… Обыск надо встречать… Оказывается, вот как надо обыск-то встречать… А вот дальше почти ничего не помню.
Ужас накатывал постепенно, но очень большими волнами. Муж больше не вернулся. Звонили какие-то люди, посредники, адвокаты, все хотели денег, я пыталась сообразить, где у нас деньги, сколько у нас денег, как снять что-то со счетов мужа без доверенности, что нужно срочно заложить, что нужно срочно продать, и продавала, продавала, и закладывала весь август… Ездила по всем оставшимся летом в Москве знакомым, просила помощи, советов – многие смотрели как на прокаженную, отодвигались бочком. Один очень большой человек сказал: тебе надо приготовиться, прежде всего материально, это продлится несколько лет, наверное, много лет, дадут восемь. Как? Почему? Не может быть! Суда ведь не было, да и быть не может, какой суд? Все же очевидно: вот сейчас милиция разберется, это странное и неприятное недоразумение, но вот сейчас, сегодня-завтра, все разъяснится, мы весело рассмеемся, пожмем друг другу руки, и милиция продолжит ловить преступников, а мой муж продолжит развивать экономику и строить дома… Господи, я ведь это где-то читала… Конечно, читала, дорогая. Это Евгения Гинзбург, «Крутой маршрут»: «У многих были еще и иллюзии. Все происходившее было слишком нелепо, чтобы длиться долго, думали многие. И это ожидание, что вот-вот развеется какое-то гигантское недоразумение, широко откроются двери и каждый побежит к своему остывшему очагу…»
Господи, 30 июля мы вместе пили за завтраком чай и были весьма довольны окружающим нежным и теплым миром.
Дневник мужа
Бутырка. СИЗО № 2, или ФБУ ИЗ 77/2 УФСИН РФ по г. Москве
Первое, что поражает, так это отношение к заключенным – априори все, попавшие сюда, виновны. На реплики арестованных, что до суда они лишь обвиняемые, следует стандартный ответ – здесь случайных людей нет, раз попал в тюрьму – значит, виноват.
Антисанитарные условия содержания!!! Словами это описать сложно. Плесень на всех стенах, потолок шелушится. Цвет стен – угнетающе темно-коричневый; трещины, все стены в грязных разводах. В левом углу у окна самодельный православный уголок: иконы, жития святых, Библия. Уголок сделан заключенными. Вообще все, что здесь есть внутри человечески приемлемого: еда, условия (телевизор, холодильник) и другое, – это деньги и инициатива заключенных.
При солнечной погоде на улице солнце в камеру не попадает, при этом витамины передавать запрещено! Вода в кране только холодная. В душ водят 1 раз в неделю. Передачи приносят в лучшем случае на следующий день. Сосед по камере, приехав из суда в 14.00, попал в камеру к 22.30, все это время он сидел в одиночном боксе (стакане) без санузла и ждал, когда его проведут 100 метров до камеры. Конвоиры были заняты.
Как выяснилось позже, камера, в которой я сидел, во времена сталинских репрессий предназначалась для приговоренных к расстрелу. Тяжелая атмосфера ощущается здесь и по сей день.
Антисанитарные условия содержания!!! Словами это описать сложно. Плесень на всех стенах, потолок шелушится. Цвет стен – угнетающе темно-коричневый; трещины, все стены в грязных разводах. В левом углу у окна самодельный православный уголок: иконы, жития святых, Библия. Уголок сделан заключенными. Вообще все, что здесь есть внутри человечески приемлемого: еда, условия (телевизор, холодильник) и другое, – это деньги и инициатива заключенных.
При солнечной погоде на улице солнце в камеру не попадает, при этом витамины передавать запрещено! Вода в кране только холодная. В душ водят 1 раз в неделю. Передачи приносят в лучшем случае на следующий день. Сосед по камере, приехав из суда в 14.00, попал в камеру к 22.30, все это время он сидел в одиночном боксе (стакане) без санузла и ждал, когда его проведут 100 метров до камеры. Конвоиры были заняты.
Как выяснилось позже, камера, в которой я сидел, во времена сталинских репрессий предназначалась для приговоренных к расстрелу. Тяжелая атмосфера ощущается здесь и по сей день.
Не могу понять, как можно так долго ничего не делать
25.08.08
«Что в нашей профессии самое сложное?» – спросил один из героев фильма «В бой идут одни старики». «Самое сложное – это ждать», – отвечает он же. Что самое сложное в тюрьме? Пожалуй, ждать идет на первом месте. Ограничения передвижений и доступа к любой информации делают распорядок дня очень скудным: подъем, проверка, завтрак, прогулка. На прогулке я стараюсь больше двигаться, лежа на скамейке качать пресс. Далее обед, сон, ужин, телевизор, сон. Слава Богу, есть книги. Передали шахматы и домино.
Когда ложишься спать, остаешься наедине со своими мыслями. Очень тяжело думать о близких. Они так далеко, и ты впервые не можешь до них дотянуться.
Условия содержания в данном перечне лишь на третьем, последнем, месте, так как ко всему, кроме первого и второго, человек, на мой взгляд, привыкает.
Не могу понять, как можно так долго ничего не делать.
Интересное наблюдение по поводу российских детективных сериалов (особенно НТВ), так как приходится смотреть их в последнее время много. В основе успеха любого телесериала – подстава, незаконные действия сотрудников правоохранительных органов, шантаж. При этом они – герои. Что пропагандируем, то и получаем. Пример – сериал «Хорошие парни» (ну и название! «Бригада» была бы честнее). Полковник милиции, беседуя со своим подчиненным о причинах, по которым потерпевший имел претензии к сотрудникам МВД, а потом забрал свое заявление, задает подчиненному вопрос: «Ну что, опять шантажировали?» Следует ответ: «В этот раз нет». И это нормально. Есть и другие эпизоды. Начальник на все закрывает глаза, а главный герой при этом хороший парень – офигеть!
Сегодня Мосгорсуд рассматривал кассационную жалобу моих адвокатов по избранию мне меры пресечения. У меня была надежда на объективное, подробное рассмотрение дела. Мой сокамерник сказал мне накануне – пустое дело, это не Мосгорсуд, а Мосгорштамп. Никто ни в чем не будет разбираться. Так и вышло. Суд длился минут десять, не больше.
Из тюремных событий: позавчера у смотрящего за корпусом был день рождения. С воли ему организовали такой салют, что было видно практически в каждой камере даже соседних корпусов.
Когда ложишься спать, остаешься наедине со своими мыслями. Очень тяжело думать о близких. Они так далеко, и ты впервые не можешь до них дотянуться.
Условия содержания в данном перечне лишь на третьем, последнем, месте, так как ко всему, кроме первого и второго, человек, на мой взгляд, привыкает.
Не могу понять, как можно так долго ничего не делать.
Интересное наблюдение по поводу российских детективных сериалов (особенно НТВ), так как приходится смотреть их в последнее время много. В основе успеха любого телесериала – подстава, незаконные действия сотрудников правоохранительных органов, шантаж. При этом они – герои. Что пропагандируем, то и получаем. Пример – сериал «Хорошие парни» (ну и название! «Бригада» была бы честнее). Полковник милиции, беседуя со своим подчиненным о причинах, по которым потерпевший имел претензии к сотрудникам МВД, а потом забрал свое заявление, задает подчиненному вопрос: «Ну что, опять шантажировали?» Следует ответ: «В этот раз нет». И это нормально. Есть и другие эпизоды. Начальник на все закрывает глаза, а главный герой при этом хороший парень – офигеть!
Сегодня Мосгорсуд рассматривал кассационную жалобу моих адвокатов по избранию мне меры пресечения. У меня была надежда на объективное, подробное рассмотрение дела. Мой сокамерник сказал мне накануне – пустое дело, это не Мосгорсуд, а Мосгорштамп. Никто ни в чем не будет разбираться. Так и вышло. Суд длился минут десять, не больше.
Из тюремных событий: позавчера у смотрящего за корпусом был день рождения. С воли ему организовали такой салют, что было видно практически в каждой камере даже соседних корпусов.
26.08.08
День прошел без движения. В соседней камере нашли 40 литров браги (камера на 6 человек). Вот это размах!
Опер: «Не придумаешь показания – не выйдешь»
27.08.08
А вот и шантаж! Сегодня приезжал опер из МВД, который меня задерживал. Разговор был конкретным. «Ну что, – сказал он, – мы показали тебе, что ты отсюда не сможешь выйти ни при каких обстоятельствах, пока не дашь интересующие нас показания. А не дашь вообще – сядешь надолго».
Вечером меня вызывает местный оперативный работник, приводит в кабинет, где сидит человек в погонах подполковника – сотрудник Бутырки. Подполковник сообщает, что очень хорошо знаком с опером, который ко мне приезжал из МВД. «Он – хороший парень, и если обещал, что выпустит, так и будет». Я начинаю говорить – ничего не вижу преступного в действиях людей, в отношении которых проявляет интерес опер из МВД. Мне советуют подумать хорошенько, в крайнем случае придумать что-то. «Ведь они кавказцы (люди, на которых я должен дать показания, по мнению опера), – говорит подполковник, – вполне могут торговать оружием или наркотиками». Я отвечаю однозначно – нет. Тогда он предлагает подумать еще раз. «Ведь условия твоего содержания могут измениться, – говорит подполковник. – Здесь тюрьма – всякое может произойти». На этом расстаемся.
Стоит немного больше рассказать о нашей камере. Площадь 15 квадратных метров, первый этаж – окна упираются в 15-метровую красного кирпича стену, поверх которой идет колючая проволока. На стене через каждые 10 метров висят огромные глушилки.
Шесть шконок (кроватей, стоящих одна над другой). Четыре шконки стоят по левой стене, две по правой. По правой стене также располагаются умывальник и дальняк (туалет). Стол (или дубок) располагается у окна, посередине между ближайшими к окну шконками. Сесть за стол можно, только сев на шконку. Так что обитатели первых нижних шконок фактически не имеют самостоятельной постели, так как народ кушает и пьет чай практически круглосуточно. Окно находится в левом углу на уровне второй шконки, так что внизу царит полумрак даже в самый солнечный день. Моя шконка слева на втором ярусе, ближе к окну. Это единственное место, где можно читать, здесь относительно светло и ближе к воздуху. Единственный минус – находящаяся прямо над головой лампа дневного света, которую запрещается выключать и днем, и, что самое неприятное, ночью. Я стал накидывать на нее простыню, что хоть как-то делало сон сносным.
В окне нет рам и соответственно стекол. Пока лето – вроде нормально. Решеток две: внешняя и внутренняя. Между решетками (или решками на местном жаргоне) живет кошка, вся в блохах. Блохи прыгают в камеру и кусают в основном ноги. Поэтому я даже в жаркую погоду не снимаю носков. На ноги сокамерников, пренебрегающих носками, больно смотреть.
У стены под окном стоит холодильник, на нем телевизор, так что видно всем. В камере нас 5 человек. На шестой шконке лежат продукты, не вошедшие в холодильник. Трое курят, так что дым стоит коромыслом. Двое заключенных убийцы. В законе есть прямой запрет на совместное содержание с убийцами. Но здесь, как я понял, это делается специально. Для создания конфликтной ситуации.
Убийцы молодые, 21 и 27 лет. Еще двоим моим сокамерникам за 50. Они по экономическим статьям. Начинается конфликт: не так сели, не так убрали… В результате на камере висит табличка «СК» (спецконтроль). Это значит, что в камере что-то неладно. К такой камере будут опасаться подходить с коммерческими предложениями сотрудники администрации. Все это происходит с ведома оперчасти тюрьмы. Перед обходом начальника тюрьмы подходит местный опер и предупреждает убийц, чтобы на вопрос о своих статьях отвечали, что сидят за экономические преступления.
Мусор в камере хранится в специальной пластиковой бочке (20-литровой, на местном жаргоне – мошка). Выносят его раз в неделю (хотя должны ежедневно). Прямое указание на это начальника тюрьмы своим замам на обходе ни к чему не приводит. Соответственно много мошки.
Такие условия на местном жаргоне называются заморозка, то есть отсутствие какой-либо возможности для налаживания нормальных человеческих условий. Конфликтная ситуация внутри, особый контроль оперчасти. В качестве примера могу рассказать, что у меня была необходимость срочно заверить доверенность. Так вот, сотрудник, отвечающий за оформление таких документов, появился у камеры через три недели моих ежедневных заявлений. Когда я ему обрисовал проблему и пообещал отблагодарить за расторопность, то он вообще пропал.
Вечером меня вызывает местный оперативный работник, приводит в кабинет, где сидит человек в погонах подполковника – сотрудник Бутырки. Подполковник сообщает, что очень хорошо знаком с опером, который ко мне приезжал из МВД. «Он – хороший парень, и если обещал, что выпустит, так и будет». Я начинаю говорить – ничего не вижу преступного в действиях людей, в отношении которых проявляет интерес опер из МВД. Мне советуют подумать хорошенько, в крайнем случае придумать что-то. «Ведь они кавказцы (люди, на которых я должен дать показания, по мнению опера), – говорит подполковник, – вполне могут торговать оружием или наркотиками». Я отвечаю однозначно – нет. Тогда он предлагает подумать еще раз. «Ведь условия твоего содержания могут измениться, – говорит подполковник. – Здесь тюрьма – всякое может произойти». На этом расстаемся.
Стоит немного больше рассказать о нашей камере. Площадь 15 квадратных метров, первый этаж – окна упираются в 15-метровую красного кирпича стену, поверх которой идет колючая проволока. На стене через каждые 10 метров висят огромные глушилки.
Шесть шконок (кроватей, стоящих одна над другой). Четыре шконки стоят по левой стене, две по правой. По правой стене также располагаются умывальник и дальняк (туалет). Стол (или дубок) располагается у окна, посередине между ближайшими к окну шконками. Сесть за стол можно, только сев на шконку. Так что обитатели первых нижних шконок фактически не имеют самостоятельной постели, так как народ кушает и пьет чай практически круглосуточно. Окно находится в левом углу на уровне второй шконки, так что внизу царит полумрак даже в самый солнечный день. Моя шконка слева на втором ярусе, ближе к окну. Это единственное место, где можно читать, здесь относительно светло и ближе к воздуху. Единственный минус – находящаяся прямо над головой лампа дневного света, которую запрещается выключать и днем, и, что самое неприятное, ночью. Я стал накидывать на нее простыню, что хоть как-то делало сон сносным.
В окне нет рам и соответственно стекол. Пока лето – вроде нормально. Решеток две: внешняя и внутренняя. Между решетками (или решками на местном жаргоне) живет кошка, вся в блохах. Блохи прыгают в камеру и кусают в основном ноги. Поэтому я даже в жаркую погоду не снимаю носков. На ноги сокамерников, пренебрегающих носками, больно смотреть.
У стены под окном стоит холодильник, на нем телевизор, так что видно всем. В камере нас 5 человек. На шестой шконке лежат продукты, не вошедшие в холодильник. Трое курят, так что дым стоит коромыслом. Двое заключенных убийцы. В законе есть прямой запрет на совместное содержание с убийцами. Но здесь, как я понял, это делается специально. Для создания конфликтной ситуации.
Убийцы молодые, 21 и 27 лет. Еще двоим моим сокамерникам за 50. Они по экономическим статьям. Начинается конфликт: не так сели, не так убрали… В результате на камере висит табличка «СК» (спецконтроль). Это значит, что в камере что-то неладно. К такой камере будут опасаться подходить с коммерческими предложениями сотрудники администрации. Все это происходит с ведома оперчасти тюрьмы. Перед обходом начальника тюрьмы подходит местный опер и предупреждает убийц, чтобы на вопрос о своих статьях отвечали, что сидят за экономические преступления.
Мусор в камере хранится в специальной пластиковой бочке (20-литровой, на местном жаргоне – мошка). Выносят его раз в неделю (хотя должны ежедневно). Прямое указание на это начальника тюрьмы своим замам на обходе ни к чему не приводит. Соответственно много мошки.
Такие условия на местном жаргоне называются заморозка, то есть отсутствие какой-либо возможности для налаживания нормальных человеческих условий. Конфликтная ситуация внутри, особый контроль оперчасти. В качестве примера могу рассказать, что у меня была необходимость срочно заверить доверенность. Так вот, сотрудник, отвечающий за оформление таких документов, появился у камеры через три недели моих ежедневных заявлений. Когда я ему обрисовал проблему и пообещал отблагодарить за расторопность, то он вообще пропал.
Еще лет пять придется провести в тюрьме
07.09.08
Сегодня День города. Посмотрели репортаж по TV.
В принципе атмосфера в тюрьме располагает к неорганизованности. Часы тянутся долго, особых дел нет (к тому же иметь часы здесь запрещено). Нет динамики. И значит, вокруг трясина. Поэтому приходится придумывать, планировать день по часам, чтобы появлялась в нем осмысленность, а главное – ритм.
Тяжело от мыслей, что еще лет пять придется провести в таких условиях, а это 39, а там и 50 скоро. Но желание отстоять свою правду превалирует, заставляет быть собранным до конца.
Болит душа за тех и за то, что осталось на воле. Следствие цинично: либо признание в том, чего не совершал, и возврат к семье в обозримом будущем, либо получишь по полной и потеряешь все. Выбор, который очевиден и порядочен, собственно, единственно возможен в силу отсутствия какого-либо выбора, очень болезнен. Чувствуешь себя убийцей. Это очень гнетет.
В общем, гнетущих мыслей здесь гораздо больше, чем какого-либо позитива.
Надеюсь, что если жизнь рассматривать как зебру, а нынешнюю полосу как черную (а какую же еще?), то объема негатива, который я сейчас получаю, хватит лет до 60. Это, пожалуй, единственная позитивная мысль, которая приходит здесь в голову. Надеюсь, что правда и любовь победят беззаконие и негатив.
В принципе атмосфера в тюрьме располагает к неорганизованности. Часы тянутся долго, особых дел нет (к тому же иметь часы здесь запрещено). Нет динамики. И значит, вокруг трясина. Поэтому приходится придумывать, планировать день по часам, чтобы появлялась в нем осмысленность, а главное – ритм.
Тяжело от мыслей, что еще лет пять придется провести в таких условиях, а это 39, а там и 50 скоро. Но желание отстоять свою правду превалирует, заставляет быть собранным до конца.
Болит душа за тех и за то, что осталось на воле. Следствие цинично: либо признание в том, чего не совершал, и возврат к семье в обозримом будущем, либо получишь по полной и потеряешь все. Выбор, который очевиден и порядочен, собственно, единственно возможен в силу отсутствия какого-либо выбора, очень болезнен. Чувствуешь себя убийцей. Это очень гнетет.
В общем, гнетущих мыслей здесь гораздо больше, чем какого-либо позитива.
Надеюсь, что если жизнь рассматривать как зебру, а нынешнюю полосу как черную (а какую же еще?), то объема негатива, который я сейчас получаю, хватит лет до 60. Это, пожалуй, единственная позитивная мысль, которая приходит здесь в голову. Надеюсь, что правда и любовь победят беззаконие и негатив.
10.09.08
Я заметил закономерность: после прихода любых людей, связанных с семьей, или передачи каких-либо личных вещей – становится очень тяжело на душе.
Получил сегодня книги, переданные женой. Это тоже было тяжело. Даже переезд из камеры в камеру, который занял больше трех часов, не отвлек от грустных мыслей. Так что остается только ждать. Нет чувства контакта – и захлестнула ностальгия.
Получил сегодня книги, переданные женой. Это тоже было тяжело. Даже переезд из камеры в камеру, который занял больше трех часов, не отвлек от грустных мыслей. Так что остается только ждать. Нет чувства контакта – и захлестнула ностальгия.
Переехали в другую камеру – опять окно без стекол
14.09.08
Закончилась неделя. Если судить по арестантским меркам – неделя удачная. В понедельник был последний солнечный день. Нас отвели в баню и на прогулку! В тюрьме есть правило – если водят в баню (то есть в горячий душ), то в этот день прогулки нет. Но в понедельник было и то и другое. Впервые нас отвели в угловую камеру для прогулок, где небо было не просто в центральной части камеры, а простиралось вдоль длинной левой стены, что позволило принять солнечные ванны. Вместо обычных 30 – 40 минут гуляли полтора часа. Повезло, попался хороший офицер.
Во вторник мы неожиданно переехали в другую камеру. Свежую, после ремонта. Эта камера также без стекол. Наверняка при +25 это здорово. Но в условиях наступающей зимы это сомнительное удовольствие. Ну а погода – это испытание, через которое надо пройти.
Удачная ли была неделя? Не уверен, что это верный вопрос. Неделя была в бытовом плане неплохой. В плане жизни появилось понимание, что, когда бы я ни вышел, начинать надо будет все с нуля. Готов ли я к этому? Это все равно что сказать самому себе – слабо?
Буду концентрировать все силы для этого: буду стараться сохранить то, что возможно, а далее – все с удесятеренной силой. Главное – сохранить отношения, силы и здоровье.
Окружение здесь, как в пионерском лагере, – веселое, но месяца-двух достаточно, чтобы достало это. Общаться не с кем.
Каждый день накатывает грусть.
Во вторник мы неожиданно переехали в другую камеру. Свежую, после ремонта. Эта камера также без стекол. Наверняка при +25 это здорово. Но в условиях наступающей зимы это сомнительное удовольствие. Ну а погода – это испытание, через которое надо пройти.
Удачная ли была неделя? Не уверен, что это верный вопрос. Неделя была в бытовом плане неплохой. В плане жизни появилось понимание, что, когда бы я ни вышел, начинать надо будет все с нуля. Готов ли я к этому? Это все равно что сказать самому себе – слабо?
Буду концентрировать все силы для этого: буду стараться сохранить то, что возможно, а далее – все с удесятеренной силой. Главное – сохранить отношения, силы и здоровье.
Окружение здесь, как в пионерском лагере, – веселое, но месяца-двух достаточно, чтобы достало это. Общаться не с кем.
Каждый день накатывает грусть.