Орлов Андрей. Столица Сибири 2029. Берег монстров

   Печка за ночь прогорела, но сугробами комната пока не обросла. Молчун приподнял смышленую морду, зевнул. Ольга не спала, смотрела на меня стеклянными глазами. Она опухла со сна, волосы разметались по подушке. Она ни разу не стриглась за девять месяцев, и короткая прическа с мальчишеской челкой превратилась в бесформенную гриву морской сирены.
   – Что смотришь? – сказала она охрипшим голосом. – Не узнал? Хорошо выгляжу? На мне опята выросли? А, знаю, – догадалась Ольга, – ты хочешь сделать мне грязное предложение?
   Мне абсолютно не хотелось ссориться. Ей, видимо, тоже. Но натура была неистребима. Я что-то пробормотал про запаздывающего психолога, она зафыркала. Я сделал попытку ее обнять, она вырвалась. В принципе, это было сопротивление, которым можно пренебречь, но я не стал упорствовать.
   – Ладно, – вздохнул я, отползая на прежние (и еще не остывшие) рубежи, – все равно я тебя никогда не разлюблю.
   – Еще бы, – фыркнула она. – Чтобы разлюбить, надо сначала полюбить.
   – Давай, развлекайся, – заворчал я. – В чем еще я провинился? Тебя не люблю, в команде работать не умею, руки из задницы растут. Продолжай, снимай с меня стружку. Лучше бы порчу сняла.
   – Кто-то наложил на тебя порчу? – оживилась Ольга.
   – Ты.
   Шквальная истерика, по счастью, не разразилась. Ольга задумалась. Потом посмотрела на меня как-то виновато, прикусила губу. Я тут же воспользовался ситуацией, подобрался ближе.
   – Я же говорила, – обрадовалась Ольга, – ты хочешь сделать мне грязное предложение. Ты озабоченное животное, думающее только о сексе. Не дам, – она активно завозилась, заворачиваясь в одеяло, ехидно постреливала в меня глазками.
   – Ну и не надо, – пожал я плечами. И процитировал не помню кого: «Честь девичью блюла, но не со всеми… И жить не хочется, и застрелиться лень…» Как будет слово «блюла» в настоящем времени? – невольно задумался я.
   – Блюёт? – предположил из «голубятни» Кузьма.
   – Ты почему не спишь?! – возмутились мы синхронно, с негодованием уставившись в потолок. Ольга расстроилась – я это точно заметил. Очевидно, в глубине души она рассчитывала на секс.
   – А почему я должен спать? – с вызовом бросил пацан. – Утро уже, блин… Ладно, развлекайтесь, чего там, не буду вам мешать…
   Он, заспанный, бродил по своей каморке, скрипели и прогибались половицы. В доме идеальная коммуникация между полами! А Кузьма уже вступал в интересную фазу развития, когда становится интересно, чем же занимаются эти двое, когда поблизости нет ТЕХ двоих?
   – Нужно его отселить, – расстроенно заметил я.
   – Нужно строить дом с нормальной звукоизоляцией, – отрезала Ольга, но не стала углубляться в тему. Наверное, понимала, что дом с нормальной изоляцией мы бы строили до лета. – Дружок ему нужен, – осенило ее.
   – Скорее уж, подружка, – ухмыльнулся я.
   Ольга задумалась. Я вытянул руку, обнял ее, она не возражала. Мы устроились удобнее. Но расслабляться не стоило – Кузьма блуждал по «детской», запинаясь о свои игрушки и прочие необходимые вещи. Чертыхнулся, загнав занозу в пятку. Предупреждали, между прочим: не спи босиком. Раздался резкий чих – Кузьма подпрыгнул, вскричал от боли и глухо вымолвил слово, неприемлемое в среде воспитанных людей. Ольга хрюкнула.
   – А я говорил ему, – встрепенулся я, – нельзя чихать, ковыряясь в носу.
   Ольга засмеялась, но быстро сделалась серьезной. Она не шевелилась, безотрывно смотрела в окно. Я залюбовался ее лицом, исполненным библейской печали. Что бы еще придумать, чтобы эти трое не расслаблялись? Чем заняться интеллигентной женщине на необитаемом острове? Все книги – наизусть, морковка сама растет…
   – Порассуждаем об искусстве Иеронима Босха? – осторожно предложил я.
   Ольга не ответила. Даже вида не сделала, что меня услышала.
   – Уедем с острова? – продолжал я нарываться. – Сколько можно тут сидеть, скука смертная – звереем уже. И Кузьме надо мир показать. Тоскуем девять месяцев, пора и рожать. А в Новосибирске сейчас хорошо, людей почти нет, пробок нет, зверюшки бегают, простор, встречи с интересными созданиями…
   Она медленно повернула голову и уставилась на меня, как на полного кретина.
   – А что? – я не мог успокоиться. – Еще немного – и мы тут мхом порастем. А потом перебьем друг дружку по причине острых неприязненных отношений. Как насчет медового отпуска, дорогая? Нет, не сейчас, а как морковку выкопаем? В начале осени, когда жара спадет? Быстро съедим твой урожай, сядем на яхту – и в Новосибирск. Тоску развеять. А то ведь помрем от безделья, согласись. Кабы не вчерашний морской бой – так и вспомнить нечего.
   Она подумала, потом осторожно вытащила руку из-под одеяла и неуверенно покрутила пальцем у виска.
   – Эй, вы там! – закричал с верхотуры Кузьма. – Вы еще в постели? Я схожу на море погуляю?
   – С папой пойдешь гулять! – выстрелила ядом Ольга.
   Наверху воцарилось недоуменное молчание, после чего разразился зловещий сатанинский гогот. Тема «приемного родительства» вызывала у оболтуса только такую реакцию. Лично меня она тоже напрягала, хотя я ничего не имел против малолетнего сорванца. За рожицей классического беспризорника, острым языком и бандитскими наклонностями пряталась ранимая несовершеннолетняя сущность.
   – Бедный ребенок, – прошептала Ольга, – он погружен в пучину одиночества…
   Впору самому разражаться сатанинским смехом. Я принял сидячее положение, уставившись на кучу «гардероба» в районе печки. В свете климатических условий, мы спали частично одетыми, но не сказать, что уж совсем.
   – О чем задумался? – прошептала Ольга.
   – Да есть тема, – признался я. – Не знаю, какие носки надеть. Чистые, но дырявые, или грязные, но целые?
   – Хочешь сказать, я плохая хозяйка? – разозлилась Ольга.
   Наверху что-то скрипнуло, посыпалось со стола (я сбил Кузьме из досок самый настоящий стол), раздался металлический стук, и что-то покатилось.
   – Чернила на ковер пролил? – хихикнула Ольга.
   И в тот же миг наш двухэтажный скворечник вздрогнул от душераздирающего вопля Кузьмы! Таких берущих за душу нот я не слышал даже в судьбоносный момент, когда он удирал от стаи кровожадных судаков! Наверху что-то треснуло – Кузьма с разбега вонзился в стену. Ахнула Ольга. Меня подбросило, ужас забился в голове. Подкинулся, разразившись лаем, Молчун. От толчка что-то хрустнуло в кровати, она просела. Я мчался, не разбирая дороги. Чуть не завалил буржуйку, обломал ступень на лестнице, прыгнув на нее всей массой, а когда влетел наверх и бросился по инерции дальше, перевернул стол, который рухнул на пол и сломал половицу.
   Я встал как вкопанный. Картина в багровых тонах. Посторонних наверху не было – и то ладно. В нашем доме единственный вход – в нарушение всех противопожарных норм. Кузьма корчился в три погибели за скособоченной кроватью, моргал огромными глазами. На полу валялись какие-то тряпки, деревяшки, которые он по неловкости смахнул со стола. А еще там лежала и матово поблескивала зеленоватым гладким корпусом противопехотная граната Ф-1! Ее он тоже стряхнул!
   Я зажмурился. Граната не взрывалась. Соверши она это действие, и наш домик разлетелся бы к чертовой бабушке. Я осторожно приоткрыл один глаз. Гранаты с вставленной в запал чекой, как правило, не взрываются. Чека от удара не выскочила, ее держали разогнутые усики. Я осторожно поднял боеприпас, положил в карман. Пот катился градом. Кузьма сконструировал жалобную мордашку, отчетливо догадываясь, что сейчас будет. Я плевал на эти жалобные мордашки!
   – Ты охренел, Кузьма?! – я чуть голос не сорвал. – Что граната делала на столе?!
   – Карнаш, не трогай! – заверещал Кузьма, закрывая уши, которые я чуть не оторвал. – Не виноватый я! Рыбу хотел глушить! Ой, больно, Карнаш, пусти! – завыл подросток, когда я схватил его за шиворот и начал возить по полу, который давно пора было вымыть.
   – Рыбу глушить?! – орал я. – Браконьер хренов! Ручками надо ловить!
   – Ага, ручками… – гундел Кузьма, вырываясь из моих стальных клешней. – Я из-за этих тварей скоро без ручек останусь… Ну, что ты так завелся, Карнаш, ничего же не случилось…
   – Идиот!!! – завопил я, швыряя пацана на койку. – Со Страшилы бери пример, придурок! Он так хотел, чтобы у него в голове было хоть немножко мозгов!
   Я орал что-то еще, брызгал слюнями, потрясал кулаком. Кузьма, разумеется, не знал, кто такой Страшила. Я тоже плохо помнил. Он скулил, делаясь красным как рак. Я успокоился лишь после того, как примчался Молчун, подпрыгнул и принялся вылизывать мне лицо, намекая, что пора завязывать. Я выдохнул.
   – Да уж, энергичненько, – сказала Ольга, тихо поднявшаяся вслед за мной. Она немного побледнела, подрагивали веки. – Ты в ударе, Карнаш, я впечатлена. Ты сломал ножку нашей кровати, разбил трубу, разнес ступеньку, уронил стол и проломил половицу. Впрочем, виновата – половицу проломил не ты, а стол. Который ты зачем-то швырнул на пол. Молодец, Карнаш. Ты просто ежик на заводе презервативов.
   – Что такое презерватив? – мгновенно среагировал Кузьма.
   – Заткнись! – проорал я. – Будешь так себя вести, никогда не узнаешь! Я просто испугался, – проворчал я, виновато глянув на Ольгу. – Представляешь, что бы было, если бы она взорвалась?
   – Мы бы об этом уже никогда не узнали, – она согласно кивнула. – Наше оружие – самое страшное оружие в мире. Никогда не знаешь, куда оно полетит и кого долбанет. А вообще занятно… – девушка задумчиво сморщила лоб. – Если падает вилка со стола – приходит девушка. Если падает нож – приходит злой мужик. А кто приходит, если падает граната?
   – Полный капец приходит, – проворчал я и показал зашуганному Кузьме мозолистый кулак. Хотелось надеяться, что он все понял и осознал.
   – Относись к нему снисходительно, – посоветовала Ольга, когда мы спустились, оставив Кузьму размышлять о своем поведении. – Не мы его рожали – не нам его переделывать.
   – Что значит, «не нам его переделывать»? – возмутился я. – Разумеется, когда он нас взорвет, а заодно и себя, проблема перевоспитания отвалится сама собой. Подожди, – мне стало дурно, – а с чего мы взяли, что у этого шпингалета была лишь одна граната? Они лежат в коробке в подземном хранилище – сторожа там нет, бери сколько хочешь… Дьявол! – я снова полез наверх. – Прости, дорогая, но я не успокоюсь, пока не проведу у этого рыбака повальный обыск…
 
   А ближе к ночи стало совсем не скучно.
   – Все кончено… – шептала Ольга под трехслойным одеялом, обливаясь потом и истомой. – Карнаш, ты гадкий змей-искуситель… О, святой отец, я согрешила… Нет мне прощения, ибо я грешна…
   – Вот и умничка, – бормотал я, поглаживая ее по впалому животу, – вот и славная девочка…
   – Я вся горю… – стонала Ольга.
   – Это называется «добыть огонь по технологии каменного века», – не без гордости сообщил я.
   – Точно, – догадалась она, – трением.
   Какое-то время нам не спалось. Высох пот, повеяло холодом. Пришлось накинуть кое-что из одежды. Мы лежали и прислушивались. Обиженный Кузьма у себя в голубятне делал вид, что спит – даже не сопел, паршивец. За окном завывал ветер – не было на острове такой ночи, чтобы он не завывал. Под тремя одеялами в компании любимой женщины было приятно. Отступали нехорошие мысли, пропадало ощущение затянувшегося конца света.
   – Прости меня, Карнаш, – внезапно вымолвила Ольга слово не из своего лексикона, – я ведь все понимаю… все эти скандалы, мой вздорный характер… Просто иногда я забываю, что в этом мире только мы живем сносной жизнью… Ну, может, еще кто-то, но их немного. Мы сыты, не мерзнем, вооружены, можем дать отпор. Вы трое – самые дорогие и близкие для меня существа. Боюсь представить, Карнаш, что было бы со мной, не встреть я тебя…
   – Твоя мама осталась бы жива, – резонно заметил я.
   – Да, это так… Какое-то время она была бы жива – ведь упыри, ее убившие, шли за тобой… Мы прожили бы месяц, может быть, два… Мы не смогли бы пережить эту зиму… Как ты думаешь, в городе еще остались люди? Ну, я имею в виду, не зараженные, не людоеды, не бандиты…
   – Думаю, остались, – признался я. – Человек такое существо, что не может исчезнуть в одночасье. Но остаются только сильные, те, кто может сопротивляться. Ты права, твоя мама, наверное, не смогла бы выжить. В колонии – смогла бы. А в тех условиях, в каких вы жили…
   – А за пределами региона еще осталась жизнь? А еще дальше – в Африке, в Америке? А есть ли на Земле такие места, где люди продолжают жить как раньше? Может, где-нибудь на экваторе, среди пальм?..
   Я так не думал. Планета хрупка и ненадежна. Две трети суши лежат в сейсмически опасных областях. Основная жизнь сосредоточена по берегам – морей, рек, океанов. Под Северной Америкой и вовсе горячий поток магмы – кошмарный сон геофизиков и прочих исследователей. Все рассыпалось и развалилось в считаные мгновения. А уж потом потрудились вулканическая лава, пепел, всемирный потоп, радиация, инфекции – уничтожив то, что не было уничтожено сразу. Наш регион никогда не относился к сейсмически опасным. Здесь не было вулканов. Не было атомных электростанций. Не свирепствовали торнадо и прочие тайфуны. Здесь не было большой воды – за исключением Оби, отчасти поменявшей русло и слившейся в «водохранилище», посреди которого мы сидели. Здесь был умеренный континентальный климат – без перегибов и катаклизмов. И все равно – камня на камне не осталось. Что уж говорить о других областях планеты…
   – Не знаю, дорогая, – отозвался я со всей искренностью. – Ну, разве где-нибудь на экваторе…
   – А ты не задумывался, зачем… эти приплывали?
   – Кто? – не понял я.
   – Ну, эти… – она смутилась. – Которых больше нет с нами?
   – Задумывался. Но только голова распухла. Давай условимся считать этот инцидент случайностью, хорошо? Парни ошиблись адресом. А завтра я укреплю позиции на господствующих высотах – чтобы там всегда были пулеметы и гранаты.
   Мы правильно сделали, что оделись. Поспать удалось не больше двух часов. Стартовал еще один Армагеддон! Мы проснулись от оглушительного грохота – камни рушились с высоты на жестяные листы! Все слышно, остров крохотный – сто метров между бухтами на западе и востоке. Я в панике подпрыгнул. Первая мысль – землетрясение! Прочь из дома! Металась по кровати Ольга, лаял и подпрыгивал Молчун. На верхотуре выражался Кузьма. Поздно дошло: дом не падает, сигнализация сработала! Но пока я запрыгивал в сапоги, прошли драгоценные секунды. К дому уже бежали люди! Я заметался – дьявол! Нашло приключение наши задницы! В окно было видно, как шныряют на подступах к дому электрические лучи. Они уже были практически на пороге! Я подлетел ко второму окну. Там было темно. Выходит, шли не охватом. Тупо высадились в восточной бухте и подались к дому. Я схватил табуретку, швырнул в окно. Разлетелось стекло корабельного иллюминатора. Ольга металась параллельно со мной. Я схватил ее под мышку, поволок к окну.
   – Карнаш, отпусти, ты перепутал, это же я… – сипела и брыкалась Ольга.
   О, женщина! Разве спутаешь тебя с другим?
   – Спрячься, глупая… – я просто выбросил ее в окно! Не до сантиментов. Она визжала, порезавшись об осколки, куда-то катилась, срываясь на не самые великосветские выражения. Наверху повалился стол – второй раз за день. Еще одна примета? Я схватил автомат, рухнул на колени под окно, чтобы не мерцать. Толпа агрессоров обрушила неказистое крыльцо, лезла в дом. Лаял Молчун – и вдруг куда-то делся, затаился. Я начал стрелять, пока они не начали это делать первыми. От грохота «Калашникова» заложило уши. Двое или трое перевалились за порог. Мои пули ложились кучно, иначе и быть не могло. Но они не находили цель! Звенело и трещало, как в кузнице. «Щитами закрылись, – ужаснулся я. – Умники какие». В помещении царила тьма, я видел лишь, как тени растекаются по пространству. Эти люди были не очень разговорчивыми. «Неплохая дисциплина», – отметилось машинально. Я откатился на пару шагов, уповая на то, что меня не сразу подстрелят. Наверху протяжно завизжал Кузьма:
   – Вашу мать, Карнаш! Вы чё там делаете?!
   И стартовала вакханалия! Командный голос орал, как рубил: «Трое наверх, взять пацана! И прикончить, наконец, этих двоих!» Ярость плеснула через край. Я снова вскинул автомат, намереваясь палить по ногам, но кто-то пнул по стволу, отрывисто гоготнул. Автомат улетел, я чуть указательный палец не вывернул. Засекли, сволочи! Не дожидаясь, пока меня завалят, я снова покатился к окну, мысленно отмечая, что решительная кучка лиц уже топает по лестнице. Там снова что-то трещало – Кузьма подтаскивал к лестнице стол, надеясь забаррикадироваться. А я уже взлетал, прикидывая, где добыть оружие. В окружающем пространстве – ничего! Пора, пора пересматривать свои взгляды на декорирование помещений… Я подпрыгнул, рывком сорвав гардину, прибитую над окном – тяжелый брус прямоугольного сечения, на котором висели брезентовые занавески. Пространства для замаха оказалось достаточно – меня еще не обложили. Меч судьбы, блин! Толпа поперла, побросав свои стальные щиты. Они усердно сопели. А я плевался матерками, как ротный старшина. Ударил гардиной, не разбираясь – на уровне лица. Бегущий первым краш-тест не прошел. Пока он кувыркался и ловил выбитые зубы, я успел отпрыгнуть и снова вознести разящее оружие. Очередному претенденту я прописал парочку гематом и с отрадой отметил, что теперь ему долго придется соблюдать постельный режим. Третий удар получился вялым – я, собственно, не железный, на моей гардине уже висели хрипящие субъекты. Я не стал хвататься за нее, как за соломинку, выпустил, отступил к окну. Ярости не убавилось. Какого черта?! Мы мирные люди! Возможно, в эту минуту я действительно напоминал пыхтящий с запасного пути бронепоезд. Я бился, как Спартак, не щадя ни себя, ни врагов. Я разил их – метким словом и мозолистым кулаком. Я бил во все, чего не видел, но чувствовал. Но агрессоры наседали. Вспыхнуло ухо от шикарной затрещины. Тупая боль от тычка прикладом пронзила плечо. Кончались силы, и в душу забиралось отчаяние. Я уперся копчиком в подоконник. Руки плохо слушались, я просто защищался предплечьями, стараясь не пропустить удары. Но все равно пропускал. И все же этот хмырь отлично подставился! Он попер на меня с таким видом, словно только что порвал на груди тельняшку. Я пнул его в причинное место, он согнулся, и тут уж я не устоял – врезал под нижнюю челюсть обоими предплечьями. Еще и засмеялся: дескать, мы вам обязательно позвоним. И пропустил момент, когда возник какой-то громила – и буквально протаранил меня! Дикая боль в грудине, мир завертелся, рассыпался блестками. Мы оба вывалились в окно. Я не чувствовал ни холода, ни пронизывающего ветра. Наверху заревела целая ватага – а громче всех орал угодивший в западню Кузьма. Ему удалось вырваться, он катился по ступеням. «Хватайте шмакодявку!» – вопили с «голубятни». – «Не бить, он нужен целым!» Кузьма визжал, вырывался, но его поймали. И вновь во мне взыграло бешенство. Громила прижал меня к земле, сопел в лицо. Из пасти, перенаселенной бактериями, исходил смрадный дух. Но это был не людоед, он не собирался меня есть. Рискну предположить, что это был обычный человек. Я рывком подался вверх, врезав лбом в переносицу. Он что-то хрюкнул, а я развил успех, рвал ему уши, бил еще и еще. Он скатился с меня, я добил его локтем в грудину. И только собрался бежать обратно в дом, как он схватил меня за штанину. Увлекательное ощущение. Как на эскалаторе: если бы перила и ступени поехали в разные стороны. Я балансировал, чтобы не упасть. В голове взрывались мины. Утробный рык – что-то юркнуло под ногами, и скромник Молчун, взявшийся непонятно откуда, вцепился агрессору в запястье, прокусив насквозь. Клешня разжалась. Громила задергал ногами, теряя сознание. И все же я дал ему по ребрам подошвой, чтобы не тянул с этим делом. Молодец, Молчун! Не образец, конечно, отваги, но точно с мозгами. Я бросился в дом, исполненный решимости. Но все уже было предрешено. Кузьма еще брыкался, но больше не визжал – только глухо выл. А навстречу из дома валила толпа.
   – Мочи его! – взревела «большая глотка». Я рухнул на спину, перекатился на загривок. Закрученный удар нижними конечностями (как пошутила однажды Ольга: «ногами оригами»), и первый претендент на мою единственную жизнь собрался в гармошку, повалился, хватаясь за живот. Я взмыл на колено, собираясь биться до последнего. Но, увы – третьего глаза на затылке не было. Кто-то подкрался сзади, ткнул меня прикладом в темечко. Я не потерял сознание. Сжал зубы, приказал себе ничего не терять. Но устоять на одном колене было трудно. Я завалился на бок, покатился… и не смог затормозить! Хотя, возможно, к лучшему. Местность в трех шагах от крыльца шла на понижение. Я катился вниз, с ужасом догадываясь, что еще немного, и шмякнусь с обрыва на скалы! Вцепиться было не во что – камни, за которые я хватался, выворачивались из земли и катились вслед за мной. За кадром кричали люди, простучала автоматная очередь. Мне повезло, что я знал этот остров как свои пять пальцев. Я выкатился к обрыву, едва не смяв Ольгины «парники». На краю удалось зацепиться за торчащий из кручи кусок скалы. Но инерция работала, ноги уже перевалились за край. Возможно, проявив усилия, я смог бы остаться на краю, но это был не лучший вариант. От дома уже бежали люди. Я пыхтел, синел от натуги, но держался. Зачем?
   Летать так летать. Я перенес центр тяжести вправо и оттолкнулся от обрыва, разжав руки.
   Я упал спиной на узкую площадку притулившейся сбоку скалы. Еще полметра в сторону – и я бы сверзился в пучину, превратив себя во вместилище битых костей и раздавленного ливера. Боль была ужасная, позвоночник трещал. Но я не мог позволить себе такую роскошь – потерять сознание. Я отползал, отталкиваясь пятками, в вертикальную расщелину. А едва туда забрался, на обрыв высыпали люди, и местность озарили фонари.
   – Где он? – вымолвил кто-то с хрипотцой. Я стиснул зубы – так меньше трещала голова.
   – Да хрен с ним, – сказал другой, – не нужен нам этот мужик. Пусть живет… если выжил, конечно.
   – Эй, командир, тут еще баба была! – выкрикнул кто-то из глубины острова. – Не видно ее что-то!
   – Отставить бабу! – проорал командир. – Пусть живет! Нам мальчишка нужен! Бабай, отвечаешь за него головой! Чтобы ни одна волосинка с парня не упала! Уходим, парни! Хватайте этих доходяг – и вниз!
   По-видимому, я все же отключился. Впрочем, ненадолго. Когда я очнулся, посетители еще не покинули остров. Я вспомнил все и чуть не взвыл от отчаяния. Но боевая энергия иссякла. Я вертелся, выкручивался из теснины, пополз внутрь рассеченной пополам скалы. А толпа уже спускалась в восточную бухту. Их было не меньше дюжины. Мычал и брыкался Кузьма, которого сунули в мешок. Стонали раненые – их волокли и покрывали матом. Четверым я точно накостылял. Но это было слабое утешение. Я выползал из расщелины – весь ободранный, побитый, униженный.
   – Извини, братан, мы тут немного натоптали! – простодушно гоготнул какой-то остряк.
   Я уже не успевал ворваться в дом, схватить автомат и перестрелять их к чертовой матери. Да и куда стрелять в этой темени, в Кузьму попаду… Ноги закручивались, я брел, как пьяный, спотыкался, насаживал ссадины на коленки. Прибежал Молчун, начал виться под ногами, трус несчастный… Я пока еще не задумывался, что это было, блуждал сомнамбулой. В восточной бухте кряхтел, разогревался двигатель – понятно, что морские бандиты прибыли сюда не на подводных буксировочных аппаратах…
   Подвернулась нога, я взревел от боли… и вернулся в чувство! Прояснилось в голове. Бандитов в центральной части острова не осталось, они грузились на судно. Я бросился в дом с пылающей головой. А вскоре уже метался с фонарем. Повсюду бардак, вещи разбросаны, окно разбито, кровь, лестница вдребезги. Мой автомат валялся на полу. Нет, я пока не задумывался, почему бандиты не позарились на еду, на оружие, на Ольгу, наконец! В раю живут, у каждого по семьдесят три девственницы?! Зачем им шпингалет Кузьма – от горшка три вершка?! Я схватил автомат, выбежал из дома, бросился искать Ольгу. Я метался по двору, боясь кричать, потому что бандиты еще не уплыли. Снова что-то переклинило. Я ахнул – Кузьму увозят! Бросился к южной бухте – и застыл. Мотор работал ровно, судно уже не стояло. Нет, я должен был успокоиться. Я сделал глубокий вдох… И обратил, наконец, внимание на истошный лай Молчуна. Он стоял под скалой в паре метров от обрыва и старательно лаял, привлекая мое внимание. Спохватившись, я бросился в те края. Он обнаружил Ольгу, честь ему и хвала! Еще немного, и девушка бы сверзилась с обрыва. Она тоже катилась, когда я ее выбросил из окна, вдавилась в узкую расщелину. Она стонала, щурилась, тщетно пыталась выбраться. Ее зажало. По лбу стекала струйка крови, но, похоже, ничего фатального, царапина. Впрочем, тряхнуло ее качественно.
   – Ты кто? – она ничего не видела, царапала ногтями края расщелины.
   – Твой до дыр, – пошутил я и начал извлекать ее из теснины с такой осторожностью, словно она была воздушным шариком, а я кактусом.