Орлов Антон. Медсестра

   Другой, выпустив куртку жертвы, наставительно сказал:
   – Псих, что ли, из-за траханой телки топиться? Другую найдем… Пойди лучше выпей!
   Посмеиваясь, они двинулись дальше, повернули за угол. Их гнусавые невнятные голоса постепенно затихали вдалеке.
   Стефан сморщился и тоже пошел своей дорогой. К северным береговым воротам. Лучше не слоняться по этой чертовой дыре, а переночевать в фургоне, чтобы с первыми лучами солнца отправиться в обратный путь. Перестрелять бы всю эту гопоту… Видимо, он только что на волосок разминулся со своей погибелью. Не растерялся, подыграл им, а теперь на душе мерзко. Таких надо убивать на месте, а не подыгрывать… Ну и пакостное чувство, как будто совершил предательство. Как будто потерял частичку себя.
   В ушах звенели слова сумасшедшей колдуньи: «Разве ты – это ты?»
 
   Столица закружила Стефана грохочущей разноцветной каруселью. Танхалийцы спешили, целеустремленно шагали, слонялись и неспешно прогуливались по улицам, разъезжали на трамваях и в такси, скребли лопатами тротуары, сидели в трактирах и кофейнях, катались с огромных ледяных горок на площади Белой Звезды перед дворцом Зимней Госпожи, собирались на митингах послушать посулы и программные заявления претендентов на Весенний престол. А еще, безусловно, влюблялись, и мысль об этом отзывалась в душе болью: Эфра не дождалась, не захотела совсем немножко потерпеть, предпочла неустроенному мечтателю практичного политика… Вот когда Стефан станет знаменитым, она об этом пожалеет, да будет поздно!
   Деньги закончились, не считая куцего остатка в банке на черный день. Можно было продать доставшуюся в наследство квартиру и купить взамен что-нибудь подешевле, но его сразу очаровала Малозеркальная улица. Модерновая лепнина по карнизам, облезлый, но величественный бронзовый дракон на вывеске антикварного магазинчика в цокольном этаже дома напротив, волшебно сверкающие витрины уплывшей в чужие руки парикмахерской и зеркально-стекольной мастерской. Стефан давно мечтал поселиться в похожем местечке.
   Он устроился расклейщиком афиш в Новый Квадроэсхатологический театр на Малиновой площади, с дальним прицелом показать главному режиссеру свои пьесы, и целыми днями мотался по городу. Клеил, где придется. Платили гроши, но зато в преддверии смены времен долгого года и, соответственно, смены власти в Танхале едва не каждый день можно было урвать бесплатной кормежки. По традиции кандидаты в верховные правители угощали народ, демонстрируя свою щедрость и заботу, а кто будет жмотиться – тот заранее проиграл.
   Претендент на Весенний престол Онор Шуйбе, подкупающе улыбчивый молодой человек (подвид С, как минимум сто пятьдесят лет), потчевал собравшихся экономными булочками величиной со спичечный коробок и обещаниями разобраться с городским освещением.
   Его соперник Маркел Ногельшан раздавал дешевые ореховые конфеты и брошюру Санитарной службы «Как уберечь свое жилье от незваных гостей» – с обложки на Стефана гипнотически уставилась фасеточными глазами личинка, высунувшая голову из дыры в диване с подлокотниками-валиками.
   Максимилиан Келлард, стриженный под ноль крепыш в грязно-белом зимнем камуфляже, нападал на «безыдейное пораженческое искусство»: тех, кто лишен боевого духа и правильной точки зрения, нечего допускать до театра или кинематографа. Не то чтобы он в открытую угрожал кому-то репрессиями, но давал понять: став Весенним Властителем, он не будет мириться с таким положением вещей, когда штатские балаболы самовыражаются кто во что горазд. Неуютно было его слушать, а еще неуютней – сознавать, что он вполне может выиграть предвыборные состязания: и харизма есть, и сторонников целая толпа. Но зато люди из его команды кормили всех желающих такой вкусной солдатской кашей с маслом… Стефан ел кашу, в душе не соглашаясь с Келлардом.
   Зарплаты он до сих пор не видел как своих ушей. То ли действительно были затруднения, то ли дирекция театра не гнушалась экономить на вспомогательном персонале. Давно бы ушел, но его держала надежда: вдруг они наконец-то прочитают его пьесу – обещали ведь! – и увидят, что это намного лучше, чем то фуфло, которое у них на сегодняшний день идет. Да и с работой в столице было туго: наплыв беженцев с окраинных островов, разоренных набегами кесу. Максимилиан Келлард был не так уж не прав, когда громил нынешнее зимнее правительство за из рук вон плохую организацию обороны от лесного агрессора и процветающее в армии штабное разгильдяйство.
   А третья причина – Стефану не хотелось ни в контору, ни за прилавок, ни в мастерскую, ему нравилось чувствовать себя вольной городской птицей и с утра до вечера бродить по Танхале, каждый день открывая новые уголки необъятной столицы. Если бы еще и есть не хотелось… Он-то согласился бы питаться одним танхалийским воздухом, пьянящим, как старое пряное вино, однако у желудка было на этот счет свое мнение, не совпадающее с хозяйским.
   Сквозистая ограда большого катка. От скольжения пестро разряженной публики по молочному льду, от голода и от ветра, швыряющего в лицо несъедобную белую крупу, кружится голова. Голод не тетка, мозги не проест, и нечего ему поддаваться… Посетителей катка можно сравнить с зимними насекомыми, которые слетаются вместе для своих странных ритуалов, и вся жизнь для них – это самозабвенное скольжение, они живут, пока танцуют. Записать и переложить в рифму, но не сейчас, а то пальцы совсем озябли – даже очередную афишу упустил, и ветер поволок свою шуршащую добычу вдоль ограды, словно заляпанного краской перекидника, раньше срока выпавшего из спячки. Тоже записать.
   Идущие навстречу прохожие жевали пирожки – и один, и второй, и третий… Вокруг них витал чудесный аромат свежей выпечки. Если каждый встречный с пирожком – значит, где-то впереди их раздают задаром. Логично?.. Голодное брюхо радостно взвыло – ему, скотине этакой, нет дела до прерванного творческого процесса.
   Оскальзываясь на вылизанном ветрами белом тротуаре, Стефан устремился в ту сторону, откуда валил сытый народ. Скорее, скорее, пока бесплатное угощение не закончилось… Лишь бы оно и взаправду оказалось бесплатным.
   За катком располагался торговый квартал: резные деревянные павильоны под затейливыми крышами, аляповатые вывески, меж фонарных столбов протянуты гирлянды истрепанных разноцветных флажков вперемежку с пучками сверкающей мишуры.
   – …Скоро весна, и наша команда всех накормит! Пожалуйста, подходите, угощайтесь! – зазывал юноша в театральном плаще с вышитыми подснежниками.
   Ухоженное смазливое лицо, мочки ушей проколоты, однако на поясе дуэльный меч, и дерзкие глаза агрессивно прищурены – сочетание любопытное, но Стефану сейчас не до колоритных типажей. Только до жратвы, только до нее, родимой…
   – Где?! – он в упор уставился на парня голодными собачьими глазами.
   – Там, – тот с легкой улыбкой показал на скопление пряничных домиков.
   На центральной площадке торгового квартала толпился народ. В самой гуще, на невысоком помосте, стояла девушка в крытом серебряной парчой жакете с опушкой из белого меха, в венке из живых цветов поверх шапочки, с перекинутой через плечо толстой косой. Она-то и оделяла пирожками, доставая их из объемистого расписного короба. Не глядя ни в лицо девушке, ни на окружающих, Стефан протиснулся вперед, протянул руку:
   – Можно?.. А можно два?..
   Тепленькие. Только теперь он поднял голову, чтобы поблагодарить, – и встретил взгляд морозных сине-серых глаз. Слова застряли в горле. Он так старался не думать о ней – и на тебе, столкнулся лицом к лицу! С яблочным повидлом… Зубы сами рвали нежную выпечку, в то время как сердце тоже рвалось на части.
   Его оттерли от помоста, он снова попытался пробиться поближе.
   «Разве она похожа на весеннюю девушку? – мелькнула растерянная мысль. – Скорее зима, готовая все вокруг заморозить! И взгляд такой, словно она раздавала бы эти пирожки с большим удовольствием, будь они не с повидлом, а с ядом. Все равно ее взяли на эту работу… Понятно почему. Понятно, чего господин претендент от нее хочет. Она такая красивая, что не имеют значения ни ее мысли, ни выражение глаз, и в этом ее трагедия…»
   Его толкали, ругали, пихали локтями, но Стефан едва чувствовал тычки.
   Наконец последний короб опустел, Эфра спустилась по лесенке, шурша атласным подолом. Столпившимся мужчинам хотелось посмотреть на нее вблизи, привлечь к себе ее внимание. Пусть она молчала, даже не улыбалась – роившихся вокруг помоста кавалеров это не расхолаживало.
   Сбоку вынырнул юноша в плаще с подснежниками, взял ее под руку и потащил прочь с площадки, лавируя среди жаждущих познакомиться, словно те были деревьями или колоннами. Он сорвал с головы девушки венок и бросил в толпу – отвлекающий маневр сработал, началась дележка чуть не до потасовки, а парень с Эфрой свернули в закоулок между двумя магазинами.
   Стефан пристроился за ними, на ходу объясняя:
   – Я же за тобой приехал, как обещал… Я продал парикмахерскую, чтобы забрать вас оттуда, почему ты не дождалась?.. Я без тебя не могу…
   Дверь в торцовой стене. Он сунулся следом, кто-то вытолкнул его обратно, и тут Эфра, неожиданно обернувшись, попросила:
   – Пропустите, я его знаю.
   Полутемный коридор, лестница на второй этаж. Уютное кафе с мебелью светлого дерева, кремовыми стенами и люстрой в виде букета стеклянных лилий. В своих мечтах Стефан допоздна засиживался в таких кафе и писал стихи за столиком в дальнем углу.
   Здесь дальний угол отгорожен ширмой, расписанной золотыми павлинами, и за ней, похоже, кто-то есть, а в маленьком зале посетитель один-единственный – черноволосый парень лет двадцати восьми, с худощавым смугловатым лицом городского хищника и парой ножей на поясе. Окна от пола до потолка выходят на площадку с опустевшим помостом и до сих пор суетящимся народом.
   Увидев Стефана, обладатель ножей вопросительно заломил бровь.
   – Знакомый Эфры, – объяснил его товарищ.
   Тот смерил гостя изучающим взглядом и слегка мотнул головой в сторону ширмы с павлинами, с выражением недоброго веселья на некрасивой, но живой и артистичной физиономии киношного злодея.
   – Нет, – словно услышав невысказанную вслух реплику, возразила девушка. – Не из тех. Это поэт с Сансельбы, он был на Мархене проездом, лечился в нашей больнице. Его зовут Стефан. Можно, чтобы его тоже угостили обедом?
   Стефана захлестнула жаркая волна благодарности – Эфра поняла, что он давно не ел, и хочет его накормить! – но в то же время предыдущий обмен странными взглядами и полунамеками оставил ощущение смутной тревоги: что имелось в виду, какой опасности он избежал, кто у них спрятан за ширмой?
   – Угостить голодного поэта – святое дело, – усмехнулся «злодей». – Располагайся. Меня зовут Бранд, а это Дик.
   Благодарно кивая – какое счастье встретить в большом городе хороших людей! – Стефан пристроил у стены свою сумку с пачкой афиш и банкой клея, повесил куртку, подбитую поеденным молью мехом саблезубой собаки. Куртка так себе, плебейская, зато за ботинки не стыдно.
   Официант принес первое. Больше никто не появился – видимо, команда поддержки претендента арендовала кафе целиком, и посторонних сюда не пускают. Стефана разбирало любопытство: кто же в таком случае сидит за ширмой, кто там чуть слышно шепчется и звякает ложечками? Но главное не это, а изумительный суп из цветной капусты на мясном бульоне, целую вечность не ел ничего вкуснее!
   – Ты пишешь эпиграммы? – поинтересовался Бранд.
   – Я лирик, – выцеживая из наклоненной тарелки в ложку последние капли, возразил Стефан. – Иногда тянет на клоунаду, но сатира – не моя область.
   – Подумай, вдруг получится. Нужны эпиграммы на претендентов, в первую очередь на Келларда, ставленника военных радикалов. Ты что-нибудь о нем слышал?
   – Программа у него хуже ядовитого слизня на рулоне туалетной бумаги, а каша мне понравилась…
   – У тебя что, одна еда на уме? Если пойдешь к нам, будешь каждый день завтракать, обедать и ужинать. Нам нужен хороший поэт-сатирик.
   Пока Бранд говорил, официант собрал пустые тарелки, а Дик извлек из кармана и вдел в уши длинные серьги в виде изогнутых клинков, усыпанных рубинами. Теперь он стал похож на юного лесного демона, как их изображают на картинках, хотя на самом деле в Лесу не водится никаких человекоподобных демонов. Запомнить, готовый образ.
   – Я не пишу о политике.
   – Речь не о том, чтобы ты работал за кусок хлеба, – по-своему истолковал его несговорчивость Бранд. – За каждый стих будешь получать гонорар, а бесплатное трехразовое питание – это подарок нашего руководителя всем, кто работает в его команде. Чтобы мысли не жратвой были заняты, а делом.
   – Я не могу, – печально и немного напыщенно возразил Стефан. – Если я возьмусь за политический заказ, ничего хорошего не получится. Уже проверено, в ополченческих лагерях меня в этом смысле эксплуатировали. Как в том анекдоте про ведро самогона: ну кисонька, ну еще капельку… Если вас интересует, могу предложить что-нибудь лирическое, про весну.
   – Извини, нам пока не до лирики. Сейчас начинается большая драка – незаметная для непосвященных, но достаточно жесткая. Главным образом между Мерсмоном и Келлардом, остальная шушера не в счет. Когда начнутся состязания, они один за другим повылетают, и останутся только два серьезных претендента. Если выиграет Келлард, проиграют в том числе такие, как ты.
   – Я не то чтобы не хочу, я просто не могу, потому что во мне этого нет, – безнадежно вздохнул Стефан.
   Как объяснить такие вещи человеку, далекому от литературного творчества? Он попытался подобрать образное сравнение, чтобы проиллюстрировать самую суть, но тут вербовщик взглянул на сидевшего сбоку «лесного демона» и закатил глаза к стеклянным лилиям:
   – Ага, опять… Послушай, сколько можно? Стоило мне на две-три минуты отвернуться… Живо снимай.
   – Ты про что?
   – Сам знаешь про что, – передразнил Бранд. – Лорд сказал, что в следующий раз за бижутерию тебя прибьет.
   – Почему нельзя? Красиво же…
   – Потому что келлардианцы и так на нас карикатуры рисуют, а если мы будем выглядеть как на их дебильных картинках, это не добавит нам популярности в глазах определенной части населения, усвоил?
   Поджаристые котлеты с картофельным пюре, и все щедро посыпано рубленой зеленью. Должно быть, так кормят в райских столовых тех, кто хорошо себя вел в этой бренной жизни… Стефан набросился на второе в одиночку, в то время как Бранд и Эфра уговаривали своего младшего сподвижника не испытывать судьбу.
   – Когда ты героически сцепился с тремя келлардианцами, лорд потом залечил порезы, но если он сам тебе лицо разрисует, не поможет никто. Будь умницей, не нарывайся. Это моя личная просьба, понял?
   – Разве что я окажу первую помощь, – добавила Эфра. – Антисептиком обработаю, швы наложу – и все, я ведь медсестра, а не колдунья.
   Убедили. Дик с угрюмым видом снял рубиновые сережки.
   – Дай сюда, чтобы исчерпать вопрос, – Бранд протянул руку. – Потом верну.
   – Я тебе, что ли, сам за себя не отвечаю? – прошипел Дик.
   – Иногда нет.
   – Хорошо, выбирай оружие.
   – Помнишь условие лорда? Дуэли между своими – до первой крови. А эту красоту отдай лучше мне.
   – Сначала мы должны победить, а потом сможем жить так, как нам хочется, – снова поддержала Бранда Эфра.
   Дик упрямо закусил губу и стал похож на обиженного подростка, у которого взрослые отбирают любимую цацку.
   Заскрипела отодвигаемая ширма, и Стефан невольно повернул голову в ту сторону.
   Дамская компания в капорах с непроницаемыми черными вуалями. Все понятно… Он ощутил смесь жалости, отвращения и вины, как всегда, когда сталкивался с уродливыми женщинами. Это же неправильно, несправедливо, женщины должны быть красивыми, и никак иначе…
   На двух сдвинутых столиках – вазочки из-под десертов, блюдца, чашки. Бедняжки ели за ширмой, чтобы никто не увидел их лиц.
   Спохватившись, он отвел взгляд. Таращиться вот так – верх бестактности. Вдобавок он уже пропустил кое-что интересное: серьги исчезли, и неизвестно, остались они у законного владельца или Бранд на правах старшего конфисковал украшение.
   – Скоро пойдем, – обратился к безликим дамам Бранд. – Посмотрите пока в окно, сестренки.
   Те столпились перед окном. Жакеты и длинные юбки в темных тонах делали их похожими на монашек.
   – Мои кузины, – доверительным тоном объяснил парень Стефану. – Приехали с Лаконоды, из самого дремучего захолустья. В свободное от политики время показываю им Танхалу, а то, если отпустить одних, заблудятся, ищи потом… Летом, они еще совсем девчонками были, понесла их нелегкая в Лес, и нарвались там на рой вьюсов. Ну, представляешь… Теперь замуж никто не берет, хотя приданое вполне себе нормальное.
   У Стефана зародилось подозрение, что этот тип беззастенчиво навязывает ему своих обиженных судьбой родственниц – не всех скопом, конечно, а какую-нибудь одну на выбор – но его не интересовали богатые невесты, ему нужна была Эфра.
   – Мне надо с тобой поговорить, – попросил он, отчаянно глядя на нее поверх стакана с компотом. – Хоть полчаса, пожалуйста!
   – Сестренки, пошли, – позвал Бранд, поднимаясь из-за стола.
   Дик тоже встал, с угрюмым и вызывающе независимым видом. Не иначе украшение у него все-таки отобрали.
   Кузины окружили столик. Судя по их облику, Стефан полагал, что они окажутся неловкими, бестолково суетливыми, но те двигались, как скользящие тени, с грацией танцовщиц. Дразнящий запах духов, на черных вуалях вышиты крохотные серебристые снежинки.
   – Эфра, ты с нами пойдешь?
   Неизъяснимо нежный голосок. Стефана охватил новый приступ жалости: несчастные девочки стараются по мере возможностей производить на окружающих приятное впечатление.
   – Я задержусь, – Эфра осталась сидеть. – У меня тут разговор. Может быть, потом присоединюсь к вам. Куда вы собираетесь?
   – В Марсенойский парк, – подмигнул Бранд. – Полюбуемся на нашу будущую резиденцию.
   – Разве в Весенний дворец сейчас пускают? – удивился Стефан.
   – Нет, но мы вокруг погуляем.
   Как будто победа их принципала – дело решенное.
   – Тогда, наверное, до свидания, – улыбнулась Эфра. – Вечером я сопровождаю господина Мерсмона в Клуб Энергетиков, и перед этим еще прическу делать.
   – Ты обещала нам подарки с Мархена, – вкрадчиво напомнила одна из кузин. – Не забудешь? Мы все очень ожидаем…
   – Еще бы я об этом забыла! – лицо Эфры озарила улыбка, напомнившая Стефану сверкание льда под холодным зимним солнцем. – Я сама жду не дождусь того дня, когда смогу отдать вам свои подарки. Устроим вечеринку и все вместе повеселимся.
   – Эфра, ты прелестная и полезная, – тихо прозвенел хрустальный голос другой кузины. – Счастливо оставаться, будем ждать нашу вечеринку с дарением.
   Шелест тяжелых темных юбок. Примирительная реплика Бранда, которую Дик, похоже, оставил без ответа. Внизу хлопнула дверь.
   – Почему эти девушки так странно разговаривают? – пробормотал Стефан, непонятно чем встревоженный.
   Как будто увидел сон, в котором вроде бы и нет ничего страшного, но в то же время остается ощущение кошмара.
   – Жеманничают. На Лаконоде такая мода. Будьте добры, две чашки кофе.
   Последняя фраза была адресована официанту, невзрачному мужчине средних лет, похожему на затюканного конторского служащего.
   – А ты видела их лица? – спросил Стефан почему-то шепотом, неизвестно чего опасаясь, словно вторгался на запретную территорию и отлично это сознавал.
   – Видела. Ничего особенного, хотя невоспитанный народ будет глазеть, так что без вуалей на улицу лучше не выходить. Ну, и комплексуют, конечно. А я в больнице на всякое насмотрелась.
   Ответ Эфры рассеял его дурацкие смутные страхи. Слишком много новых впечатлений за раз, вот и накатило, никаких Лепатриных грибочков не надо.
   – Я ездил за тобой на Мархен. Чуть-чуть опоздал. Там… Ваша квартира…
   – Не имеет значения, – поняв его с полуслова, безразлично отозвалась Эфра.
   – Ну, все разорили, а ты ведь обещала кузинам Бранда какие-то подарки.
   – Эти подарки никуда с Мархена не убегут. А убегут, так поймаем.
   Снова сгустилось ощущение жути. Как будто вылили за шиворот ледяное желе и оно медленно ползет вдоль цепенеющего позвоночника.
   – Несколько банок осеннего грушевого варенья, – добавила девушка. – Они хранятся не дома, а на складе с консервирующими чарами. У нас там арендована кладовка, оплачено вперед.
   Никакого желе. У него просто ум за разум заходит! Или не ум, а эмоции, но результат тот же самый.
   – Эти ребята, Бранд и Дик, теперь будут драться на дуэли?
   Стефан чувствовал, что его повело вокруг да около, но не решался заговорить о главном.
   – Ничего страшного. Оцарапают друг друга и помирятся.
   Мужчина, похожий на стареющего клерка, поставил перед ними две чашки черного кофе.
   – Я тебя люблю, – выдавил Стефан, глядя на чашку, а не на Эфру.
   – Помнишь, ты сказал, что тех подонков можно понять? Я тебе никогда этого не прощу.
   – Я же тогда объяснил, что я имел в виду! Что они потянулись к красоте, и можно было, наверное, взять их под контроль, помочь им исправиться… Если бы ты захотела разбудить в них хорошее…
   – Таких исправит только пуля или нож. Или зубы кесу.
   – Я их не оправдываю! Я просто объясняю, почему я так сказал…
   – Обрати внимание, они считаются нормальными. Знаешь медицинское определение нормы, из психиатрии? Это среднестатистическая закономерность – то, что характерно для большинства индивидов. Они таких умных слов не знают, но с гордостью называют себя нормальными парнями. И такой мрази действительно много. Если доходит до суда, к ним относятся снисходительно, как будто какая-то круговая порука – чего ты хочешь, это же наша норма! А по-моему, их надо загонять в резервации и держать там подальше от женщин, памятников архитектуры и домашних животных. Или отдавать кесу в порядке товарообмена, потому что лучше какое угодно зло, чем такая норма.
   – Нет, Эфра, подожди… Я же их не оправдываю…
   – Оправдываешь, а потом виляешь. – Она поднесла к изящно очерченным полным губам фарфоровую чашечку, отпила и продолжила: – Пусть ты и поэт, а те обыватели и судьи, которые их покрывают, рассуждают примерно как ты. Выискивают что-то общее с собой, умиляются – и дальше поехало по накатанной дорожке.
   – Нет, подожди…
   – Наверное, вам кажется, если вы будете их жалеть и выгораживать, они вас при случае тоже пожалеют. Ага, надейтесь… Встретите свору таких ублюдков в темном переулке – все равно забьют и бросят подыхать на морозе, да еще от души посмеются. Эта ваша так называемая норма ведет себя как раковая опухоль. Разрастается, дает метастазы, давит на соседние клетки, а больной, то есть общество, пытается убедить себя, что дела обстоят как надо – мелкие болячки, можно не обращать внимания. Они стараются уничтожить все, что не похоже на них и живет по-своему. Дика видел? Лорд подобрал его полгода назад в Вергемеше. Это причем даже не окраина вроде Мархена, а небольшой кордейский городок, от столицы двести шестьдесят километров. Дик умирал в местной больнице, его избили на улице. Он никого не убил, не изнасиловал, не предал, ничего не украл – он всего-навсего не похож на них. Его било человек десять. Черепно-мозговая травма, разрывы внутренних органов, множественные переломы. Местные власти не стали заводить уголовное дело, хотя весь Вергемеш в курсе, кто в этом участвовал. Мальчишке девятнадцать лет, и провинился он только в том, что не хотел превращаться в раковую клетку.
   – Как же удалось его вылечить? Никаких следов не заметно…
   – Лечить было бесполезно, лорд его исцелил.
   Ого… На такое способны только маги высшей пробы. То, что Мерсмон рвется в верховные правители, нетипично. По традиции колдуны такой весовой категории держатся в стороне от политики.
   Вслед за мимолетным удивлением в душе возник болезненный отклик на несправедливость:
   – Подлость какая… В смысле, ситуация с Диком. И ничего нельзя сделать, чтобы их притянули к ответу?
   – Пока ничего, но когда взойдет на престол Весенний Властитель, он сможет потребовать расследования. Или, наоборот, замять другое уголовное дело, а то Бранд рвался в этот Вергемеш, но ему велели дождаться весны. Пей кофе, остынет.
   – Кстати, почему лорд? Это же несуществующий титул.
   – Его ребята между собой так называют, он не возражает. А за «шефа» одному недогадливому бедняге досталось по-страшному, это слово ему не нравится, на всякий случай прими к сведению.
   – У Бранда кузины со странностями, тебе не кажется?
   – С чего ты взял? – неожиданно заинтересовалась Эфра. – Что тебе показалось странным?
   – Ну… – Стефан вздохнул, обрадовавшись смене темы. – Если бы я был режиссером, а они – моими актрисами, я бы сказал, что они гонят совершенно не то.
   – Сможешь сказать, что было не так?
   – Разговаривают как-то неправильно, это сразу цепляет. И двигаются, словно какой-то хищный кордебалет!
   Эфра вытащила из кармана записную книжку и с деловитым видом что-то пометила. Стефан тоже достал свой блокнот и записал про «хищный кордебалет», пригодится.
   Встретившись глазами, одновременно усмехнулись, и он, приободрившись, рискнул снова вернуться к главному:
   – Я продал парикмахерскую, чтобы увезти вас с Мархена. Съездил туда со специальным караваном, а вас уже нет. Извини, что я говорил, что их можно понять. Это как бы немного не я… Пожалуй, ты права насчет раковых клеток, но у меня с ними ничего общего. Я тебя люблю по-настоящему.