Орлов Антон. Последний портал

   «Смотри-ка, на длинную фразу расщедрился!» — мрачно отметила Ола, глотая противное содержимое склянки.
   Надо что-то предпринять, растормошить его. Даже когда он бессовестно издевался над Францем, это больше походило на нормальное человеческое общение, чем его поведение по отношению к ней.
   Прошло еще около часа, и он предупредил:
   — Подъезжаем. Готовься на выход.
   Надевая рюкзак под удивленными взглядами других пассажиров — до станции-то еще далеко! — Ола пыталась предугадать дальнейшие действия Реджи. Не угадала. Он не стал ни рвать стоп-кран — интересно, есть у этой зверюги стоп-кран, спрятанный где-нибудь в складках шкуры? — ни предлагать мзду проводнику. Поезд сам замедлил ход, остановился, в боку раскрылась перепончатая диафрагма.
   — Наружу!
   Реджи подхватил ее за локоть, и они вместе шагнули в душистые травяные заросли. Диафрагма тотчас сомкнулась, зверопоезд пополз дальше, исчез за деревьями. Мутная зеленоватая вода в транспортной траншее плескалась, постепенно успокаиваясь, на ее поверхности играли солнечные блики. Ола жмурилась после вагонного полумрака.
   — Как ты устроил, чтобы поезд остановился?
   — Приказал ему остановиться. Идем.
 
   Это путешествие по Лесу стоило того, что ей пришлось тут перетерпеть. Еще как стоило! Она была… счастлива? Ола не привыкла думать о жизни в таких категориях, но слово было самое подходящее. Среди этих буйных трав, лиан, древесных стволов, выпирающих из земли старых корней, окрашенных мягкой прозеленью теней и столбов горячего медового света ей было так хорошо, как никогда раньше. Вот именно ради всего этого она и отправилась на Долгую Землю! Теперь можно со спокойной совестью вернуться домой.
   Реджи скользил рядом с непринужденной кошачьей грацией. Или, скорее, с леопардовой — крупноват он для кошки. Еще в вагоне, прежде чем надеть свой рюкзак, он извлек оттуда и приладил за спиной пару коротких узких мечей в лакированных ножнах, так что рукоятки торчали над плечами. Впрочем, оружие ему до сих пор так и не понадобилось. Один раз из норы, прикрытой стелющейся разлапистой листвой, высунулась заросшая бурой шерстью оскаленная морда внушительных размеров, за которой угадывалось в смрадной темноте подобравшееся мускулистое туловище, но Реджи только посмотрел на зверя — и тот втянул голову обратно.
   На ночлег остановились на прогалине с мягкой травой. Развели небольшой костер.
   Небо прямо-таки роскошное — сумеречно-сиреневое, с золотистыми облаками на западе. Сплошная масса деревьев окутана прохладным вечерним маревом, скрадывающим очертания, и стрекочут на разные лады невидимые насекомые. Наверху темными пятнышками маячат медузники — один, другой, а вон еще парочка — но людей они словно не замечают. А напротив сидит вполне себе привлекательный парень, который, хоть убей, все попытки Олы завязать флирт игнорирует с ледяным безразличием, ноль градусов по Кельвину.
   Пытаясь добиться какой ни на есть ответной реакции, она начала рассказывать обо всем вперемешку. О своей квартирке на двадцать четвертом этаже, малогабаритной, зато нашпигованной всевозможной умной автоматикой. О колоссальных автомобильных пробках, из-за которых, если не хочешь опоздать на важное мероприятие, надо выходить из дому пораньше и бежать до места бодрым аллюром («поэтому не удивляйся, что я в ходьбе такая выносливая»). О постоянной борьбе с компьютерными вирусами — отовсюду лезут, никакого от них спасу. О том, как во время несанкционированной акции ее стукнули дубинкой по голове и потом сутки продержали в переполненной душегубке («а раньше у меня волосы были не хуже твоих, не думай!»). О других публичных акциях, за которые, наоборот, недурно платили, хотя и меньше обещанного, но тут уж ничего не поделаешь, клиентура такая, одно слово — политики.
   Глядела она мимо Реджи, на Лес, но в какой-то из моментов перевела взгляд на озаренное оранжевым пламенем лицо собеседника — и обнаружила, что тот внимательно слушает. Наконец-то… Глаза у него стали хищные, рысьи. Такими же глазами он смотрел на Франца из Санитарной Службы, а теперь — на нее! Ола даже осеклась от этой разительной перемены.
   — Расскажи о своей работе, — скорее потребовал, чем попросил Реджи, когда пауза затянулась.
   Болтать о ДСП с непосвященными — это строго-настрого запрещено, за это как минимум выгонят из бюро и больше ни в одну такую организацию не возьмут, не говоря о прочих непредсказуемых неприятностях… Но ведь никто не узнает, последний портал скоро закроется, и для обитателей Земли эта соседняя реальность бесследно исчезнет. А кроме того, ни на что другое Реджи не ловится!
   И она взахлеб рассказывала, а Реджи с жадным интересом слушал.
   — Мы не мелкая лавочка, мы получаем заказы со всей Восточноевропейской Конфедерации. Когда парламентские выборы, вообще не передохнешь… Ну, знаешь, там есть, за что биться! Власть у депутатов, конечно, с ограничениями, не то, что президентская, но все равно влияние громадное. Сколько им бизнес за всякие решения отстегивает… Понимаешь, они одновременно и марионетки, и хозяева.
   — Затраченных усилий стоит только верховная власть, — негромко произнес Реджи, слегка искривив рот в своей фирменной презрительной усмешке.
   — Не скажи, если ты попал в парламент — во-первых, ты до конца жизни обеспечен очень даже нехило, пенсия будет офигенная, всякие льготы, еще взяток нахапаешь… Это вроде как самый главный выигрыш в лотерею, и мы им этот выигрыш на блюдечке преподносим. Разные там закулисные интриги, скрытые рычаги тоже имеют значение, но фокус в том, что свои рычаги есть у каждого, кто не придурок, а баллотируется всерьез, и они между собой как бы на равных, а мы для наших клиентов создаем перевес. Еще многое зависит от личного фактора, от имиджа, а то среди кандидатов иногда попадаются такие кадры, которые даже вытягивать бесполезно. Конечно, лучше работать с теми, у кого хорошие шансы.
   — Если бы я пришел к вам, как клиент, как бы ты оценила мои шансы?
   Ого, ничего себе вопросик!
   — Ну, харизма у тебя однозначно есть, это большой плюс, а над имиджем надо основательно поработать. Запомни: что бы ты ни делал — это все туфта, главное — что и как ты говоришь, как себя преподносишь. У тебя, извини, манеры не очень-то… Выражение лица недружелюбное, это отпугнет избирателей. Тебе надо научиться улыбаться — по-настоящему, приветливо и фотогенично, а не угрожающе ухмыляться, как ты умеешь. Еще ты некультурно ешь, чавкаешь во время еды, как зверь, для будущего политика это минус. И когда общаешься с людьми, надо говорить «спасибо» и «пожалуйста», выражать симпатию к электорату — хотя бы во время предвыборной гонки, а потом, когда тебя уже выбрали, можно опять на это забить. Короче, научись пользоваться своей харизмой, стань приятным собеседником, грамотным лидером — и вперед! — Ола улыбнулась собственной шутке.
   Реджи как завороженный смотрел на огонь, в его зрачках плясали оранжевые отблески.
 
   С утра заросли были окутаны нежнейшим перламутровым маревом, и небо стало белесое, словно его сплошь затянуло тополиным пухом. Ола не могла решить, какой Лес нравится ей больше — сегодняшний или такой, как вчера. И наверняка у него еще много других обликов… По выступающим из тумана ветвям ползала всякая причудливая мелюзга: увидеть что-нибудь в этом роде на экране компа было бы очень даже любопытно, а вживую — оторопь берет.
   Ола поглубже надвинула капюшон старой брезентовой куртки, которую дала ей Текуса, а то вдруг что-нибудь упадет с ветки — да и за шиворот. Они довольно-таки крупные, по пять, по десять сантиметров, и напоминают скорее население кораллового рифа, чем обыкновенных насекомых. Или это не насекомые? Интерес боролся с отвращением, она больше смотрела по сторонам, чем на впереди идущего спутника, и прозевала тот момент, когда он остановился. Налетела с разгону, заставив его сделать еще один шаг вперед, и только тогда обнаружила, что их тут уже трое.
   На пригорке, поросшем трехлепестковыми белыми цветами, стояла женщина, похожая на Реджи, как родная сестра. Тот же тип внешности, но в более удачном варианте: если Реджи, при всем его мрачноватом шарме, красавцем не назовешь, то ее узкое продолговатое лицо показалось Олимпии невероятно изысканным, как на старинной картине из тех, что хранятся в музеях и в частных коллекциях. Прямые светлые волосы завидной длины — тоже точь-в-точь как у него. Свободная черная рубашка навыпуск, штаны заправлены в поношенные полусапожки. На макушке повязана черная шелковая косынка, на такой манер, как у мультяшной ведьмы. Никакого оружия… разве что в рукавах или на поясе под рубашкой.
   — Вал, я не спрашиваю, где ты столько времени болтался и почему опять ушел, не предупредив. Меня интересует только одно: почему перед тем, как пуститься во все тяжкие, ты не расчесал Рыжика?
   — Он убежал, — буркнул Реджи, который на самом деле оказался Валом.
   — Мог бы поймать! — обвиняющим тоном возразила незнакомка. — Мне пришлось битый час распутывать колтуны. Его надо вычесывать каждый день.
   — Я не один, — извернулся Вал. — Со мной девушка, ее зовут Олимпия.
   — О… — Женщина словно только теперь заметила Олу. — Здравствуйте, приятно познакомиться, Изабелла, — и снова обратилась к собеседнику: — Ты применил чары, отводящие взгляд? Провел даже меня!
   Парень сдержанно ухмыльнулся. Видно было, что похвала этой Изабеллы ему небезразлична.
   — Она с Изначальной.
   — Еще один сюрприз… — Светловолосая шагнула вперед, взяла Олу за руку, ее лицо озарила теплая улыбка. — Я очень рада, что у Вала наконец-то появилась девушка, давно пора…
   — Ма, это не то, что ты подумала, — угрюмо процедил Реджи-Вал.
   «Ма? — изумилась про себя Ола. — Ей же двадцать пять, не больше! Хотя если она С…»
   — Жаль, — вздохнула Изабелла. — Ну что ж, идемте…
   Бревенчатый дом на холме посреди затуманенного Леса, вокруг — кольцо сараев и частокол с вырезанными из дерева масками то ли демонов, то ли зверей.
   Внутри странновато, но симпатично. Ни плесени на стенах, ни паутины по углам, как можно было ожидать, поглядев снаружи на старую потемневшую постройку. Невообразимая смесь предметов из разных жизней. На полу растрепанные травяные циновки, зато занавески на окнах из потускневшей серебряной парчи. Мебель простая, грубо сколоченная, а перед громадным зеркалом в лакированной черной раме — и как его только притащили сюда через Лес! — разложены на столике первоклассные косметические принадлежности из дорогих наборов, шпильки и гребни, украшенные драгоценными камнями, целое столпотворение изящных флакончиков с туалетной водой. С допотопными сундуками соседствует распотрошенный ноутбук: кто-то удовлетворял свою природную любознательность. Множество книг, и лежат они как попало, на полках, на сундуках, стопками на полу.
   На стенах развешано холодное оружие — кинжалы, кривые сабли, мечи с замысловатыми гардами. Впечатляет, а все равно пушка надежней… Потом Ола вспомнила, как пистолеты тех уродов дружно дали осечку: наверное, Вал применил тогда какие-то колдовские чары. Все-таки не факт, что пушка лучше клинка — по крайней мере, в этом сумасшедшем измерении.
   «Мне же надо домой, надо поскорей мчаться к порталу, а я здесь время теряю!» — Эта мысль, как внезапный визг тормозов за спиной, заставила ее разом напрячься и запаниковать.
   — У тебя есть время, — взглянув на нее, мягко сказала Изабелла. — Еще несколько дней. Равдийский портал закроется не сегодня и не завтра. Можешь мне поверить, иногда я предчувствую будущее.
   В доме находился кто-то еще, по меньшей мере, один человек. Колыхнулась межкомнатная штора из потрепанного вишневого бархата, и Ола увидела, что вовсе это не человек: существо с гибким и стройным девичьим телом, но покрытое с ног до головы гладкой шерстью пепельного цвета, с когтистыми пальцами, заостренными эльфийскими ушками и монголоидным разрезом глаз. На ней были шаровары из темной материи и зашнурованная на груди безрукавка, расшитая черным, изумрудным, винно-красным бисером, а на когтях — лак самого ходового розового оттенка, последнее поражало больше всего.
   Эвендри-кьян-Ракевшеди чинно поздоровалась, назвав Олу по имени.
   «Ага, кто бы теперь сомневался, что ворота на Манаре разнес Реджи, или Вал, или как его там еще… Стоп, они же мысли читают и знают, что я знаю! Но ведь я и сама в этой истории по уши…»
   Обед — просто объедение. И опять эта смесь стилей: простецкие глиняные миски и аристократическое столовое серебро сногсшибательной работы. Осталось, наверное, с тех времен, когда Изабелла была придворной дамой в Танхале. Пришли два кота, Рыжик и Уголек: один — оранжевый потомок персов, шерсть волочится по полу, другой — типичный ведьмин кот, гладкий, угольно-черный, похож на пантеру в миниатюре. К хозяйке и к Эвендри они самозабвенно ластились, по отношению к Валу проявляли сдержанность, гостью изучали, сохраняя дистанцию.
   — Тебе нравятся кошки? — спросила Ола у Эвендри.
   — Кошки красивые, — улыбнулась кесу.
   Изабелла и Вал беседовали вполголоса, обмениваясь непонятными для непосвященных обрывками фраз. Ола насторожилась, уловив, что речь зашла о ней.
   — Что ты об этом думаешь? — с набитым ртом поинтересовался Вал.
   — Ужас что такое, — сокрушенно отозвалась Изабелла. — Но потенциал есть. Ты хорошо сделал, что захватил ее с собой.
   «Хм, ужас — это обо мне? — дипломатично глядя в миску, подумала Ола. — С чего бы?»
   Потом начались уговоры.
   На Долгой Земле есть Лес с коренным населением — сородичами Эвендри, и есть острова, где живут потомки земных колонистов. По словам Изабеллы, жизненно важно, чтобы между ними не было четкой границы — линии фронта. Надо поддерживать баланс, а для этого нужны люди, которые любят Лес и не смотрят на него, как на враждебную силу. Таких немного даже среди колдунов, хотя колдуны, способные на внутренний контакт с Лесом, находятся в более выигрышном положении, чем их коллеги, лишенные этого качества. Встречаются такие и среди обыкновенных людей — они становятся сборщиками ценных трав, следопытами караванов на службе у Трансматериковой компании, погонщиками зверопоездов, а то и художниками, рисующими лесные пейзажи. Разное социальное положение, разные характеры, несхожие взгляды на жизнь и моральные принципы — но все вместе они образуют ту прослойку, благодаря которой нет войны между Лесом и людьми. Ола тоже принадлежит к их числу, хотя и родилась на Земле Изначальной, вдобавок она прирожденная колдунья. Неужели ей не хочется остаться здесь?
   — Что будет, если я откажусь? — осведомилась Ола, ожидая, понятное дело, более или менее жесткого ультиматума.
   — Ничего. Будешь жалеть об этом у себя на Изначальной, жалеть и тосковать. Портал закроется, и вернуться сюда ты сможешь через четверть века, не раньше. Подумай хотя бы до завтра.
   Вот и все, и никаких угроз… Отсутствие давления иногда обескураживает почище любого прессинга.
   Еще Ола узнала, что Эвендри принадлежит к знатному роду, все равно что принцесса или княжна, и сейчас она в бегах, а Изабелла предоставила ей политическое убежище.
   — От врагов? — с сочувствием спросила Ола.
   — От своих, — усмехнулась колдунья. — От взрослых. Будет ее высочеству выволочка за эту авантюру с машиной… А ты умница. Очень важно то, что выручили ее люди. Если бы Эвендри на Манаре убили, это вызвало бы очередное обострение отношений. Между кесу и государственными карательными отрядами постоянно происходят стычки, эта ежедневная война то затухает, то разгорается. Перманентная ничья. К счастью для людей, кесу ведут боевые действия небольшими разрозненными группами и не могут объединиться в армию — у них для этого не тот образ мышления.
   — Человек мог бы их объединить, — вскользь заметил Вал, который перекладывал на пол коробки и мешочки, громоздившиеся на древнем рассохшемся сундуке в углу.
   — Вряд ли найдется человек, у которого это получится, — безучастно отозвалась Изабелла, потом неожиданно нахмурилась и уже другим тоном, в котором сквозила тревога, добавила: — Вал, это скверная идея, это приведет к большим потрясениям и жестокостям с обеих сторон.
   Тот повернулся, внимательно посмотрел на мать, но ничего не сказал и продолжил свои раскопки в углу.
   Изабелла глубоко вздохнула, сплела тонкие нервные пальцы.
   — Что бы я ни говорила, ты все равно сделаешь то, что сделаешь, — она как будто обращалась к самой себе, голос ее звучал печально.
   — А вы на чьей стороне?
   — Ни на чьей. На обеих сразу. Я сохраняю нейтралитет, промежуточное положение между теми и другими, и стараюсь, насколько от меня зависит, смягчать противостояние. Я посредница, дипломат… Хотя никто не давал мне верительных грамот.
   Вал откинул тяжелую крышку и начал выкладывать на пол старые пожелтелые книги.
   — Что ты ищешь? — заинтересовалась его действиями Изабелла.
   — Тут вроде было что-то об этикете и о поведении за столом. Мне все это надо.
   — Замечательно… — пробормотала колдунья с одобрением и в то же время с легкой опаской. — Посмотри еще в северной комнате на красной этажерке, там есть «Правила хорошего тона для молодых людей», школьное издание, и «Искусство куртуазной беседы» без обложки.
   — Угу, — отозвался Вал — не куртуазно, зато с энтузиазмом. Отложил кое-что в сторону, остальное свалил обратно в сундук.
   «Мое облагораживающее влияние! — заметила про себя Ола. — Не иначе у него созрела светлая мечта баллотироваться в депутаты, и мальчик решил привести в порядок свой имидж, чтобы с ходу электорат не распугать…»
   Впрочем, она позволила этой мысли оформиться уже после того, как Вал ушел из комнаты, прихватив стопку книг.
   — Кажется, ты надоумила его заняться политикой, — озабоченно пробормотала Изабелла. — К сожалению… Но сделанного не воротишь.
   — Думаете, у него совсем нет шансов?
   — Думаю, он горы своротит, чтобы добиться своего, и не посчитается с тем, что эти горы кого-нибудь раздавят. Боюсь, натворит он дел… Я знаю, это я виновата, что он стал таким какой есть, но у меня не было другого выхода, — она словно оправдывалась перед Олой. — У каждого своя опасная территория, и для него это любовь. Я нередко предчувствую, что случится дальше, и когда Вал родился, я уже знала: он должен вырасти без любви, иначе умрет в раннем детстве. Я отдала его на воспитание в семью одного отставного сержанта, в отвратительную семью… Он там жил до десятилетнего возраста, а когда опасный период миновал, его забрала к себе Текуса. В той семье с ним обращались грубо и жестоко, и он до сих пор ненавидит военных, что особенно плохо — всех без разбору. Три года назад того сержанта и его старшего сына кто-то заколол поздним вечером на задворках усадьбы, заподозрили Вала, но он сумел доказать свое алиби.
   «Липовое было алиби, — мысленно хмыкнула Ола. — Да ты и сама это понимаешь».
   Изабелла печально посмотрела на нее, отвела взгляд, продолжила:
   — Когда мы встретились после разлуки, он был уже подростком. Нелюдимым, угрюмым, дерзким… Он признал целесообразность того, что я сделала, но, пока я жива, не сможет мне этого простить. Ладно, я еще тогда решила: лучше пусть он не любит меня, чем рано умрет.
   — Он же все-таки общается с вами… — сознавая, что это звучит малоубедительно, напомнила Ола.
   — У меня можно многому научиться. Что касается колдовской силы — тут он далеко меня превосходит, потенциал громадный, но кроме силы в чистом виде есть еще знания, которых Валу пока не хватает. Ты тоже могла бы стать моей ученицей.
   Учиться за компанию с Валом? А что — наверное, это их сблизит… Ола впервые призадумалась об альтернативных вариантах своего ближайшего будущего.
   — Нет, — грустно покачала головой Изабелла. — Я была бы только рада, если бы ты ему понравилась, но не хочу обманывать, этого не произойдет.
   — Что, совсем безнадежно?
   Кивок.
   — Понятно… Тогда я все-таки домой.
   — Встретишь другого. У нас есть из кого выбирать, не то что в ваших мегаполисах. Когда я познакомилась с отцом Вала, я совсем потеряла голову… Он был караванщиком с Лаконоды, простой механик, но такой потрясающий парень! А я тогда состояла в свите Зимней Властительницы. У нас началась такая любовь, что я махнула рукой на свое общественное положение, и нисколько об этом не жалею. Придворные дамы Зимней Госпожи не имеют права на подобные приключения, и со службы меня с позором выгнали, тогда я уехала с Кордеи на Магаран.
   — А отец Вала?
   — Думаю, он нашел бы меня, если бы захотел, — невозмутимо ответила Изабелла. — У него на Лаконоде была семья. Ты знаешь о наших обычаях?
   — Ну, в целом да. Летом и весной нравы свободные, а осенью и зимой строгие, и для граждан, и при дворе сезонного монарха.
   — По закону меня могли приговорить к исправительным работам, но поскольку я колдунья, решили не связываться и не доводить дело до суда, обошлось изгнанием.
   — Колдунов не судят?
   — За уголовные преступления судят, а если что-нибудь несерьезное — улаживают неофициально, с поблажками. Разве там, у себя, ты можешь рассчитывать на такие привилегии?
   Все подводит к одному… Как бы повернуть, чтобы она не тянула время, а наоборот, помогла добраться до портала?
   — Давайте я лучше вернусь сюда в начале следующего долгого лета? Мне будет сколько… сорок четыре — по-моему, совсем не поздно, чтобы учиться на колдунью. Обязательно вернусь и тогда стану вашей ученицей, обещаю вам.
   К счастью, Изабелла вряд ли имеет представление о том, чего стоят обещания дээспэшников.
   — Меня здесь уже не будет, — спокойным, даже будничным тоном возразила та. — Меня убьют в конце осени, когда ляжет первый снег. Не знаю, где и каким образом это произойдет, но после первого снега все обрывается.
   — Кто? — растерянным шепотом спросила Ола, немного напуганная этим признанием. — Он?..
   — Нет, я же сказала, он знает, почему я с ним так поступила, и оценил разумность моего поступка. А когда меня убьют, он наконец-то простит — и, боюсь, захочет за меня отомстить. Месть плоха тем, что заодно с виновными страдают невиновные.
   — Вам же удалось сделать так, чтобы Вал не умер в детстве, так разве нельзя что-то придумать, чтобы вы тоже спаслись?
   — Смотря кто твой противник. Или, вернее, смотря кто или что тебе противостоит. В случае с Валом это была просто роковая мозаика событий и взаимосвязей, я без труда вычислила, как ее можно разрушить, а здесь… — Изабелла запнулась, сощурила глаза — голубые, как у ее сына, но не холодные, а наполненные теплым аквамариновым светом и, пожалуй, немного беспомощные. — У меня противники серьезные.
   — Другие колдуны? — допытывалась Ола. — Или кесу?
   — Нет. Не важно. Кое-кому не нравится, чем я занимаюсь — живу в Лесу, дружу с кесу, изучаю кесейскую магию… Но убьют меня не за это. Мне предстоит случайно — или, возможно, не совсем случайно — узнать такое, что мои будущие убийцы хотят сохранить в тайне.
   — Так не узнавайте эту информацию, и все!
   — Если я не в курсе, о чем идет речь, я вряд ли вовремя пойму, какого знания мне следует избегать.
   Вот так проблемка! Ола могла только смотреть на нее с сочувствием, ничуть не притворным.
   — Не беспокойся, для тебя никакой опасности не будет, — мягко добавила Изабелла. — Это коснется только меня и больше никого.
   — Мне бы все-таки нужно домой, — для приличия немного выждав, сказала Ола.
   — Подумай до утра, ладно? Если не передумаешь, Вал проводит тебя к порталу. Надо, чтобы ты решила остаться с нами по доброй воле, обучение лесной магии плохо сочетается с принуждением. Только имей в виду, это очень важный для тебя выбор. У себя на Земле ты занимаешься неправильными делами, хуже проституции. Ты похожа на замусоренную лужайку. Трава и цветы пока еще пробиваются сквозь наваленную сверху дрянь, но если так будет продолжаться, скоро они совсем зачахнут. С течением времени мусора становится все больше, отдельные участки мертвеют. У тебя есть возможность изменить свою жизнь, хорошенько подумай! Боюсь, к следующему долгому лету от тебя уже ничего не останется, хотя формально ты по-прежнему будешь живым человеком…
   Ола не передумала.
   После завтрака вместе с Валом отправились в путь верхом на грыбелях — эти местные животные выглядели как помесь лося и лошади. Удалось удивить остальное общество: они-то предполагали, что городская девчонка с Земли не умеет ездить верхом, и Реджи-Вал, само собой, заранее скроил раздосадованную мину — типа, связался и теперь всю дорогу ее опекай, — но в этот раз Ола взяла реванш! Позапрошлым летом она три недели отдыхала на загородной конной базе и вовсе не была новичком.
   Вначале проехали через тихое царство белоствольных деревьев-арок, поросших побегами с мелкой беспокойной листвой. Похоже на плоды генетического эксперимента… Когда Ола сказала об этом, Вал подтвердил: говорят, что много лет назад эту разновидность создали кесейские колдуньи.
   Изогнутые стволы мягко белели в приглушенном солнечном свете, и настроение было мягкое, умиротворенное — как будто Лес ласково уговаривал ее остаться. Пусть не старается, у нее свои планы! Вот если бы начал уговаривать Вал — тогда бы, наверное, не устояла… Он не сделал ни единой попытки. Видимо, считает, что мелкое лицемерие — это ниже его достоинства. Что ж, спасибо и на том, что не стал морочить голову, как поступил бы на его месте почти любой дээспэшник.