Страница:
Они в самом деле посматривали с недоумением, а отец Дитрих сказал очень заботливо:
— Македоняне, потеряв Александра Великого, по силе стали равны циклопу, потерявшему глаз. На тебе вся Армландия, так что береги себя. Уже не ради себя, а ради этой прекрасной страны.
Я сказал поспешно:
— Святой отец, не волнуйтесь, я не переработаюсь.
— Да кто знает…
— Я знаю, — ответил я уверенно, самому стало весело, что обо мне такое лестное подумали. — Я такой.
— У человека силы не беспредельны, увы.
Я открыл рот для шуточки и закрыл. В самом деле смотрят с тревогой и даже то, что я почти откровенно признался в лени, поняли как хвастовство неиссякаемыми силами, что позволят мне работать и работать на благо. Ага, на благо. Работать.
Я развел руками в великом смущении.
— Дело не во мне… Святой отец, я хочу, чтобы, когда в других странах спрашивали, кто правит в Армландии, им отвечали: закон. Или: закон и порядок! А про гроссграфа упомянуть могли и забыть. Я бы такой формой правления только гордился.
Он сурово улыбнулся:
— Юность, юность…
— Но это возможно, святой отец!
Его сухие губы скептически изогнулись.
— Как? Да, я знаю, в Элладе была демократия… Потому и пала под натиском сперва Александра, потом римлян, у которых во главе всегда люди.
— Но разве там люди стояли выше закона? Римляне создали юриспруденцию!
Он развел руками.
— Закон всего не предусмотрит. Он может стать камнем на шее, что потянет ко дну глубокой реки. Однако в Риме люди в нужные моменты могли брать законы в свои руки. И потому Рим стал вечным.
Рыцари с интересом прислушивались, барон Альбрехт заметил с некоторой ехидцей:
— Где нет закона, нет и преступления, не так ли?
Отец Дитрих подтвердил с улыбкой:
— Формально, да.
— Это аксиома! — сказал Альбрехт. — Потому сэр Ричард вообще-то должен бы тормозить принятие любых законов.
— Э-э-э, — возразил я, — а как насчет заповеди: не судите, да не судимы будете, взявший меч от меча и сгинет, какой мерой меришь — такой отмерят и тебе…
Они смотрели с пониманием: слишком уж в глубокие дебри я влез, умничаю, значит, такой вот лорд у них, даже Библию читал или хотя бы видел издали, только сэр Растер завозился и недовольно хрюкнул:
— Сэр Ричард, в чем дело?.. Как нет закона? Наш закон — вы. Ваша воля — закон!
Рыцари согласно зашумели.
— Как говорит мой повар, — сказал я, — самое вкусное мясо не похоже на мясо, а самая вкусная рыба не похожа на рыбу. Потому и закон должен быть похож не на закон, а на божественный голос свыше. Мол, приказывает, а не вступает в дискуссии. Эй, что там медлят с горячим?
Сэр Растер прогудел с достоинством:
— Закон должен быть краток, чтобы любой дурак мог понять и усвоить. А то иной раз ломаешь голову, ломаешь, а все не поймешь, что сказано…
Слуги торопливо вбегали в зал и убирали опустевшие тарелки с остатками салатов и холодных блюд, следом другие спешно ставили перед проголодавшимися господами горячее парующее мясо.
Я отломил руками гусиную лапу, из-под стола раздалось рычащее напоминание, я бросил лапу туда, а для себя разорвал гуся пополам. Изнутри посыпалась горячая разварная гречка, золотыми зернами заблестела под ярким светом множества светильников по всему по широкому блюду.
Я сказал твердо:
— Народ любой страны будет полностью счастлив и управляем, если суметь желания большинства направить… скажем, не в политику, объявив ее грязным делом, о которую ни один порядочный человек не станет пачкать руки, и не в накопление богатства, дескать, трудом праведным не наживешь палат каменных, а в…
Я задержал мясо перед пастью, подбирая профессию, все смотрят с ожиданием, я сказал:
— К примеру, в бродячих актеров!.. в фокусников, что жонглируют факелами на площадях. Дескать, почетнее жонглировать факелами или ножами, чем обещаниями перед народом.
Все перестали прислушиваться так внимательно, что даже горячее мясо осталось в тарелках или в руках, расслабились, начали переглядываться, а прямодушный Растер сказал с облегчением:
— Все шутите, сэр Ричард! А мы уж подумали, что в самом деле надо обманывать… В актеров, ха-ха, надо же!
— Ха-ха-ха, — расхохотался Макс. — В бродячих фигляров!
Даже барон Альбрехт, который посматривал сперва с вопросом в глазах, рассмеялся, понимая, что сюзерен шутит. Нельзя представить, чтобы достойные юноши стремились не к ратным подвигам, не к управлению областью, краем, страной, а к тому, чтобы изображать и высмеивать тех, кто управляет страной, кто стремится к ратным подвигам, кто отдает жизнь во славу своей страны, сюзерена, церкви, святой Девы Марии.
Я жевал, это дает возможность не отвечать сразу, а когда проглотил, уже все умные ответы благоразумно затолкал взад и заставил свои губы растянуться в примирительной улыбке.
— Да-да, конечно…
А сэр Норберт сказал глубокомысленно:
— Вообще-то я могу представить, что из самых низов, где только воры и шлюхи, кто-то из детей, может, и стремится убежать в бродячие артисты. Достойные люди землю пашут, дома строят, коней куют, а недостойные, что работать не хотят и не умеют… гм… в актеры. Но, к счастью, есть еще благородное сословие, откуда никогда ни один человек не захочет уйти в столь низкую и недостойную профессию!
Я кивнул.
— Вы правы, сэр Норберт. А если вздумает — то он уже не из благородного сословия.
Я торопливо обгладывал кости, хватал другие куски, по телу расползается приятное тепло. Барон Альбрехт насыщается не так торопливо, блюдет манеры. Я поглядывал искоса, он обычно улавливает, когда я что-то недосказываю или резко сворачиваю, чтобы не проговориться, но сейчас ничего не заподозрил. Такую резкую смену интересов и ценностей в обществе и представить не в состоянии.
Но, проговорил холодно внутренний голос, это один из стержней власти. Направить желания большинства туда, где нам, властелинам, перестанут быть конкурентами. Пусть грезят не пугачевщиной или разинщиной, а возможностью находиться на виду толпы, самому постоянно любоваться собой и другим показывать, какой красивый, умный, мудрый, знающий, замечательный… Когда актеры по славе сравняются с политиками — сейчас об этой дикости даже брякнуть нельзя, засмеют или сочтут за шуточку — тогда народ окончательно превратим в толпу, в стадо баранов и заставим его повиноваться, будто сами двигаем их руками и ногами.
И тогда раздолье для нас, умных, талантливых, дальновидных и хорошо знающих, что для народа нужно. Другое дело, захочет ли он это есть… Гм, заставим!
Отец Дитрих поглядывал на монашка, застывшего с книгой у груди, будто держит грудного ребенка, но внимательно рассматривает, как я заметил, и веселящихся рыцарей. Брови то и дело сдвигаются на переносице, в глазах проскальзывает тревога.
— Отец Дитрих, — сказал я, — они все — верные сыны церкви!
Он поморщился.
— Не сомневаюсь, сын мой. Но даже некоторая небрежность простительна… в некоторых случаях. Я не о вере, а об устойчивости беспокоюсь.
— Нашей?
— Да, Армландии. К сожалению, любыми переменами всегда стараются попользоваться соседи. Я только что получил сведения, что есть неприятности на границах…
— С Турнедо? — догадался я.
— Ну да, Гиллеберд будет первым, кто вас проверит на прочность. Пусть даже чужими руками.
— Чужими? А где там чужие?
— Руками якобы своевольных сеньоров, — пояснил он. — Для этой цели очень хороши буйные лорды, что бравируют независимостью. Иногда король их использует куда лучше, чем если бы были его верными подданными!
Барон Альбрехт поинтересовался медленно:
— Святой отец, туда совсем недавно отбыл сэр Тамплиер. Вы так быстро уже получили вести?
Отец Дитрих буркнул:
— У меня свои источники, барон.
— Простите, святой отец.
— Ничего, сын мой. У всех свои тайны.
Сэр Растер спросил бодро:
— Может быть, послать Тамплиеру военную помощь?
— Лучше бы гуманитарную, — сказал я с тоской. — А еще лучше дипломатическую поддержку. Совсем ни к чему конфликты на границах!
— Надо, сэр Ричард! — возразил Растер. — Врага надо учить!
— А миром не получится? — спросил я. Посмотрел на их ошеломленные лица, пояснил торопливо: — Хороший полководец, как хороший врач, берется за клинок лишь в крайней надобности.
Сэр Растер ответил с достоинством:
— Так эта надобность всегда при нас!
— Народ у нас такой, — поддержал барон Альбрехт, — великодушие правителя, как и вежливость, толкует как слабость.
— И не только правителя, — уточнил Растер и нахмурился грозно. — Приходится идти напролом и раздавать зуботычины всем встречным… заранее, а то подумают, что слаб!
Я спросил удивленно:
— Что, уже пришла пора? Мы еще экономику не подняли! Даже поднимать не начали! Не-е-ет, сперва укрепимся. Я хочу воевать так, чтобы противник сразу видел: лучше сдаться сразу, это дешевле.
Барон уточнил деловито:
— Значит, воевать будем скоро? Я только хотел уточнить этот момент.
— А вопрос задать подтолкнули сэра Растера? — сказал я укоряющее. — Эх, барон… К сожалению, воевать приходится всегда раньше, чем хотелось бы. Так что держите ячмень сухим.
Глава 6
— Македоняне, потеряв Александра Великого, по силе стали равны циклопу, потерявшему глаз. На тебе вся Армландия, так что береги себя. Уже не ради себя, а ради этой прекрасной страны.
Я сказал поспешно:
— Святой отец, не волнуйтесь, я не переработаюсь.
— Да кто знает…
— Я знаю, — ответил я уверенно, самому стало весело, что обо мне такое лестное подумали. — Я такой.
— У человека силы не беспредельны, увы.
Я открыл рот для шуточки и закрыл. В самом деле смотрят с тревогой и даже то, что я почти откровенно признался в лени, поняли как хвастовство неиссякаемыми силами, что позволят мне работать и работать на благо. Ага, на благо. Работать.
Я развел руками в великом смущении.
— Дело не во мне… Святой отец, я хочу, чтобы, когда в других странах спрашивали, кто правит в Армландии, им отвечали: закон. Или: закон и порядок! А про гроссграфа упомянуть могли и забыть. Я бы такой формой правления только гордился.
Он сурово улыбнулся:
— Юность, юность…
— Но это возможно, святой отец!
Его сухие губы скептически изогнулись.
— Как? Да, я знаю, в Элладе была демократия… Потому и пала под натиском сперва Александра, потом римлян, у которых во главе всегда люди.
— Но разве там люди стояли выше закона? Римляне создали юриспруденцию!
Он развел руками.
— Закон всего не предусмотрит. Он может стать камнем на шее, что потянет ко дну глубокой реки. Однако в Риме люди в нужные моменты могли брать законы в свои руки. И потому Рим стал вечным.
Рыцари с интересом прислушивались, барон Альбрехт заметил с некоторой ехидцей:
— Где нет закона, нет и преступления, не так ли?
Отец Дитрих подтвердил с улыбкой:
— Формально, да.
— Это аксиома! — сказал Альбрехт. — Потому сэр Ричард вообще-то должен бы тормозить принятие любых законов.
— Э-э-э, — возразил я, — а как насчет заповеди: не судите, да не судимы будете, взявший меч от меча и сгинет, какой мерой меришь — такой отмерят и тебе…
Они смотрели с пониманием: слишком уж в глубокие дебри я влез, умничаю, значит, такой вот лорд у них, даже Библию читал или хотя бы видел издали, только сэр Растер завозился и недовольно хрюкнул:
— Сэр Ричард, в чем дело?.. Как нет закона? Наш закон — вы. Ваша воля — закон!
Рыцари согласно зашумели.
— Как говорит мой повар, — сказал я, — самое вкусное мясо не похоже на мясо, а самая вкусная рыба не похожа на рыбу. Потому и закон должен быть похож не на закон, а на божественный голос свыше. Мол, приказывает, а не вступает в дискуссии. Эй, что там медлят с горячим?
Сэр Растер прогудел с достоинством:
— Закон должен быть краток, чтобы любой дурак мог понять и усвоить. А то иной раз ломаешь голову, ломаешь, а все не поймешь, что сказано…
Слуги торопливо вбегали в зал и убирали опустевшие тарелки с остатками салатов и холодных блюд, следом другие спешно ставили перед проголодавшимися господами горячее парующее мясо.
Я отломил руками гусиную лапу, из-под стола раздалось рычащее напоминание, я бросил лапу туда, а для себя разорвал гуся пополам. Изнутри посыпалась горячая разварная гречка, золотыми зернами заблестела под ярким светом множества светильников по всему по широкому блюду.
Я сказал твердо:
— Народ любой страны будет полностью счастлив и управляем, если суметь желания большинства направить… скажем, не в политику, объявив ее грязным делом, о которую ни один порядочный человек не станет пачкать руки, и не в накопление богатства, дескать, трудом праведным не наживешь палат каменных, а в…
Я задержал мясо перед пастью, подбирая профессию, все смотрят с ожиданием, я сказал:
— К примеру, в бродячих актеров!.. в фокусников, что жонглируют факелами на площадях. Дескать, почетнее жонглировать факелами или ножами, чем обещаниями перед народом.
Все перестали прислушиваться так внимательно, что даже горячее мясо осталось в тарелках или в руках, расслабились, начали переглядываться, а прямодушный Растер сказал с облегчением:
— Все шутите, сэр Ричард! А мы уж подумали, что в самом деле надо обманывать… В актеров, ха-ха, надо же!
— Ха-ха-ха, — расхохотался Макс. — В бродячих фигляров!
Даже барон Альбрехт, который посматривал сперва с вопросом в глазах, рассмеялся, понимая, что сюзерен шутит. Нельзя представить, чтобы достойные юноши стремились не к ратным подвигам, не к управлению областью, краем, страной, а к тому, чтобы изображать и высмеивать тех, кто управляет страной, кто стремится к ратным подвигам, кто отдает жизнь во славу своей страны, сюзерена, церкви, святой Девы Марии.
Я жевал, это дает возможность не отвечать сразу, а когда проглотил, уже все умные ответы благоразумно затолкал взад и заставил свои губы растянуться в примирительной улыбке.
— Да-да, конечно…
А сэр Норберт сказал глубокомысленно:
— Вообще-то я могу представить, что из самых низов, где только воры и шлюхи, кто-то из детей, может, и стремится убежать в бродячие артисты. Достойные люди землю пашут, дома строят, коней куют, а недостойные, что работать не хотят и не умеют… гм… в актеры. Но, к счастью, есть еще благородное сословие, откуда никогда ни один человек не захочет уйти в столь низкую и недостойную профессию!
Я кивнул.
— Вы правы, сэр Норберт. А если вздумает — то он уже не из благородного сословия.
Я торопливо обгладывал кости, хватал другие куски, по телу расползается приятное тепло. Барон Альбрехт насыщается не так торопливо, блюдет манеры. Я поглядывал искоса, он обычно улавливает, когда я что-то недосказываю или резко сворачиваю, чтобы не проговориться, но сейчас ничего не заподозрил. Такую резкую смену интересов и ценностей в обществе и представить не в состоянии.
Но, проговорил холодно внутренний голос, это один из стержней власти. Направить желания большинства туда, где нам, властелинам, перестанут быть конкурентами. Пусть грезят не пугачевщиной или разинщиной, а возможностью находиться на виду толпы, самому постоянно любоваться собой и другим показывать, какой красивый, умный, мудрый, знающий, замечательный… Когда актеры по славе сравняются с политиками — сейчас об этой дикости даже брякнуть нельзя, засмеют или сочтут за шуточку — тогда народ окончательно превратим в толпу, в стадо баранов и заставим его повиноваться, будто сами двигаем их руками и ногами.
И тогда раздолье для нас, умных, талантливых, дальновидных и хорошо знающих, что для народа нужно. Другое дело, захочет ли он это есть… Гм, заставим!
Отец Дитрих поглядывал на монашка, застывшего с книгой у груди, будто держит грудного ребенка, но внимательно рассматривает, как я заметил, и веселящихся рыцарей. Брови то и дело сдвигаются на переносице, в глазах проскальзывает тревога.
— Отец Дитрих, — сказал я, — они все — верные сыны церкви!
Он поморщился.
— Не сомневаюсь, сын мой. Но даже некоторая небрежность простительна… в некоторых случаях. Я не о вере, а об устойчивости беспокоюсь.
— Нашей?
— Да, Армландии. К сожалению, любыми переменами всегда стараются попользоваться соседи. Я только что получил сведения, что есть неприятности на границах…
— С Турнедо? — догадался я.
— Ну да, Гиллеберд будет первым, кто вас проверит на прочность. Пусть даже чужими руками.
— Чужими? А где там чужие?
— Руками якобы своевольных сеньоров, — пояснил он. — Для этой цели очень хороши буйные лорды, что бравируют независимостью. Иногда король их использует куда лучше, чем если бы были его верными подданными!
Барон Альбрехт поинтересовался медленно:
— Святой отец, туда совсем недавно отбыл сэр Тамплиер. Вы так быстро уже получили вести?
Отец Дитрих буркнул:
— У меня свои источники, барон.
— Простите, святой отец.
— Ничего, сын мой. У всех свои тайны.
Сэр Растер спросил бодро:
— Может быть, послать Тамплиеру военную помощь?
— Лучше бы гуманитарную, — сказал я с тоской. — А еще лучше дипломатическую поддержку. Совсем ни к чему конфликты на границах!
— Надо, сэр Ричард! — возразил Растер. — Врага надо учить!
— А миром не получится? — спросил я. Посмотрел на их ошеломленные лица, пояснил торопливо: — Хороший полководец, как хороший врач, берется за клинок лишь в крайней надобности.
Сэр Растер ответил с достоинством:
— Так эта надобность всегда при нас!
— Народ у нас такой, — поддержал барон Альбрехт, — великодушие правителя, как и вежливость, толкует как слабость.
— И не только правителя, — уточнил Растер и нахмурился грозно. — Приходится идти напролом и раздавать зуботычины всем встречным… заранее, а то подумают, что слаб!
Я спросил удивленно:
— Что, уже пришла пора? Мы еще экономику не подняли! Даже поднимать не начали! Не-е-ет, сперва укрепимся. Я хочу воевать так, чтобы противник сразу видел: лучше сдаться сразу, это дешевле.
Барон уточнил деловито:
— Значит, воевать будем скоро? Я только хотел уточнить этот момент.
— А вопрос задать подтолкнули сэра Растера? — сказал я укоряющее. — Эх, барон… К сожалению, воевать приходится всегда раньше, чем хотелось бы. Так что держите ячмень сухим.
Глава 6
Сэр Растер провозгласил новый тост, я подал знак, чтобы на меня не обращали внимания, поднялся и вышел из зала. Если для Растера окончание войны в Армландии — сигнал к бесконечному пиру, пока не придет пора нанести превентивный удар по вероятному противнику, то у меня сердце колотится от перевозбуждения: щас возьмусь, щас наконец-то горы переверну, Тоннель прорублю, Юг и Север соединю и сам встану таможенником, Армландию заэталоню для всех соседних королевств, подниму вэвэпэ на небывалый уровень, разовью науку и хайтэк, все у меня от счастья запоют и даже запляшут, гады…
Дворец выстроен из желтого камня, и когда я быстро шел в сторону выхода вдоль длинного ряда колонн, в широкие окна льется закатный свет солнца, окна горят, словно огромное солнце стоит прямо за окнами. По всему залу оранжево-красноватый свет, а стены словно из старого доброго янтаря, потемневшего от времени, но сохранившего в своих глубинах накопленный солнечный свет.
На Юге случился тот ужас, который я видел в другом месте: обмен ценностей на удобства. В том мире, откуда я пришел, ценностей фактически не осталось. Одни отменены, как «ограничивающие человека», другие втоптаны в грязь и осмеяны, потому что не дают наслаждаться тем, что раньше считалось смертным грехом: плотскими утехами, чревоугодием…
Зато взамен получили неслыханные удобства, что принесли высокие технологии. Да, обмен ценностей на удобства. Но здесь я добился полного контроля над громадной территорией, и в рамках Армландии смогу совместить высокую мораль и высокую технологию… Да, смогу, и пошли вы все! Несогласных буду вешать прямо на городской стене поближе к воротам.
Стражи у выхода вытянулись, я сказал: «Вольно», охраняют пока не ворота в донжон, а пустой проем. Здесь пока нет ворот, как и в саму крепость: против простых дружно возражают все рыцари, а поставить вычурные требует времени.
С широкого крыльца, не то мраморного, не то еще из какого-то не самого дешевого камня, я вдохнул ароматный вечерний воздух. Далеко-далеко над стеной возвышаются синеющие к вечеру горы, все еще свежо и чисто вздымаются из пооранжевевших облаков. Над ними бездонное покрасневшее небо, уже грозное и грозящее огнем…
Деревьев и вообще долину отсюда не видно, но и она, как полагаю, сейчас из зеленого быстро окрашивается в багровый цвет заката, по ней от приземистых деревьев бегут длинные черные тени, такие непропорционально грозные в сравнении с мелкими и невзрачными стволами…
Может, мелькнула мысль, выехать к Хребту прямо сейчас? Ну и что, если на ночь? Ни Зайчик, ни Бобик ночи не боятся. Зато сразу успею войти в курс дела, что уже сделано, что нужно сделать…
Говорят, мы быстро подмечаем в себе малейшие достоинства и медленно обнаруживаем недостатки, но я не таков, я недостатков вообще не имею, у меня одни достоинства, потому я без всяких колебаний свистнул конюху.
Он примчался, глаза преданные, руки по швам.
— Что угодно вашей светлости?
— Оседлай Зайчика! — велел я.
Он охнул:
— Ваша светлость, куда на ночь глядя?.. Говорят, здесь темные призраки оживают с заходом солнца…
— Вот и хорошо, — сказал я. — Будет с кем перемолвиться по дороге. Если, конечно, они за мной поспеют.
— Как скажете, ваша светлость, — ответил он послушно и как-то обреченно.
Тоже заботится, мелькнуло в голове. Да, теперь я — надежда. Они все предпочли бы посадить меня в стеклянную банку с ватой и держать в безопасном месте.
Зайчик выбежал весело и беззаботно, конюх с вымученной улыбкой висел на удилах, делая вид, что все-таки руководит конем. Под брюхом болтается незатянутый ремень подпруги, помощники конюха выбежали следом и торопливо затягивали, поправляли, сдували пылинки.
Я приготовился вскочить в седло, со стороны входа в крепость прогрохотали конские копыта. Во двор ворвался на полном скаку, высекая стальными подковами искры, измученный жеребец. С удил срываются лохмотья желтой пены, всадник прижимается к его шее, почти зарывшись в гриву, — низкорослый и щуплый воин, почти мальчишка.
Соскочил он достаточно бодро, конь растопырил все четыре и тяжело хрипел. Его подхватили под уздцы и повели по двору, чтобы охладился медленно.
Воин смотрел на меня сияющими глазами, впервые видит великого и ужасного гроссграфа так близко.
— Ваша милость, — крикнул он срывающимся голосом, — вам срочное сообщение от сэра Уорвика!
— Давай, — сказал я благодушно, — это лорд замка Кнаттерфель?
— Кнаттервиль, ваша светлость!
— Ах да, — сказал я, — вечно путаю… И что там такое случилось?
Он выпалил, выпучивая глаза и приподнимаясь на цыпочки, чтобы быть выше и значительнее:
— На замок было совершено нападение!
Я вздрогнул.
— На замок Кнаттерфель… тьфу, Кнаттервиль?
— Да, ваша милость!
— И… отбиться удалось? Или замок захвачен?
— Нет, сэр Ричард. Да, сэр Ричард! Отбились с большим уроном для нападавших, хотя часть сумела прорваться в замок. Но сэр Уорвик послал меня сообщить, что, возможно, попытку повторят. Он будет, конечно, настороже, но замок не готов ни к осаде, ни к штурму.
— Кто сделал такое? — потребовал я.
Он взглянул виновато.
— Напали ночью, никто не ожидал. Они как-то сумели перелезть через стену… она там совсем низкая… был бой, но сэр Уорвик и его рыцари умело защищали все проходы в замок, и те, когда увидели, что врасплох не удалось, отступили. Одежда на убитых дорогая, как и доспехи, но ни одного знатного не оказалось… Так что неизвестно, кто напал. И зачем.
В дверном проеме появился барон Альбрехт. Он ничего не говорил и даже не двигался, но посланец пару раз зыркнул на него, барон умеет производить впечатление, потом уставился на меня.
— Что прикажете, ваша светлость?
Я не успел сообразить, в голове каша, барон проговорил медленно и раздумывающе:
— Я бы предположил, что негодяи пытались выкрасть леди Лоралею.
— Почему? — спросил я.
Он ответил хладнокровно:
— А вы как думаете? Больше ничем тот замок не примечателен. И раньше на него, как я помню, вообще никто не нападал в силу его незначительности.
— Леди Лоралею? — переспросил я. — Да, конечно… Вообще-то она, вспоминаю, в самом деле дивно хороша. А если у здешних мужчин нет более высоких целей, то дерутся из-за баб-с. Благородная дурь, так сказать. Эх, в тоннель бы вас всех запрячь, ни о каких бабах бы не думали! От безделья бесятся… Хорошо! Я прибуду лично, разберусь.
Посланец вытянулся, даже на цыпочки привстал.
— Я поскачу, сообщу?
Я покачал головой.
— Отдыхай.
Он всполошился, начал разводить руками, глаза круглые:
— Сэр… но нужно сообщить, что прибывает лорд! Пусть приготовятся… Мне бы только коня сменить.
— Отдыхай, — повторил я строже. — Иди, пусть тебя покормят.
Старший слуга дернул его за рукав, гонец поспешно поклонился и неохотно отправился с ним. Я сдержал вздох, это мелочи, нефиг жаловаться, все пока идет гладко. На Зайчике я туда и обратно смотаюсь за ночь, все решу и все устрою, не успеют и «мама» сказать.
Бобик мчится впереди, огромный и черный, иногда исчезает за ближайшими деревьями, но вскоре выпрыгивает совсем в другом месте, в глазах ликующая радость, что видит нас, а когда мы встречаемся взглядами, я всякий раз вижу в его глазах любовь и обожание.
Солнце опускается все ниже, встречный ветер непривычно холодный, от деревьев и скал падает призрачно-пепельная тень. Там за горизонтом таится печальная и суровая тьма. Она вынырнет и мгновенно пронесется по земле, подминая все, как только скроется верхний краешек солнца.
Я придержал коня: наперерез несется всадник на темном коне, худощавый, в бархатной шляпе с большим искрящимся пером, в темном, богато расшитом камзоле, вообще вся одежда отличается странным соединением простоты ткани и дороговизны отделки.
Он издали снял шляпу и отвесил поклон, а когда приблизился, крикнул дружелюбно:
— Рад встретить в этих пустых местах живого человека!.. Куда путь держите, сэр?
— Пока прямо, — ответил я.
Он широко улыбнулся.
— Достойный ответ! Мужчины не должны ломать головы над выбором цели. Куда бы мы ни направились, приключения всегда найдут нас.
— Верно, — согласился я.
Он пустил коня рядом с Зайчиком, тот покосился ревниво, но под моим спутником конь все же ниже и чуть мельче, хотя все равно удивительно рослый и с могучими мышцами.
— Сэр Гуингнем, — представился он. — Барон Горячих Камней, а также владелец Лапуты.
— Сэр Ричард, — ответил я. — Злая судьба обременила меня целой гроздью титулов, и когда я еду даже вот по такой пустыне, они гремят за мной следом костями всех вымерших предков.
Он весело и вкусно захохотал. Лицо его почему-то казалось нездешним, хотя для меня все лица должны казаться нездешними, но если Растер, Альбрехт или Макс для меня более, чем здешние, почти родня, то в этом бесшабашном спутнике проступает нечто совсем иное.
Ветер треплет волосы, копыта стучат особенно гулко и звонко, будоража кровь и обещая приключения. Глаза сэра Гуингнема сверкают дико, в них то и дело проскальзывает недоброе веселье, как у человека, который выкрал обратно свою похищенную возлюбленную, укрыл ее в надежном месте, а теперь возвращается мстить, карать и сравнивать владения врага с землей.
— А вас приключения находят часто? — поинтересовался я.
— Я бы хотел, — ответил он самоуверенно, — чтобы еще чаще… мы рождены для приключений и кровавых схваток, разве не так?
— Не знаю, — ответил я достаточно откровенно, — но, все верно, большая часть моей здешней жизни проходит именно так…
Он переспросил с интересом:
— Здешней?
— Ну да, — ответил я осторожно, — я приехал… издалека. Как и вы.
Он переспросил с некоторым беспокойством:
— По мне заметно?
— Почти нет, — заверил я. — Просто я несколько насторожен. В последнее время меня били часто, вот я и… стал таким подозрительным. Это пройдет после очередной серии побед. Конечно, блистательных.
Он беспечно расхохотался.
— Вы прекрасно сказали! После серии побед. Но нам нужно время от времени, не слишком часто, но все же терпеть поражения. Чтобы потом победы чувствовались на вкус ярче.
Я поинтересовался:
— Вы эти края знаете?.. Кто живет поблизости? Есть ли гостеприимные хозяева? Есть ли места, где укрыться, если вдруг за мной будет погоня?
— Если погоня, — ответил он незамедлительно, — надо драться!
— Но если врагов много?
— Все равно драться!
— А если слишком… а конь устал, пальцы уже не держат меч, а в голове гудит, как в дупле с рассерженными пчелами?
Он подумал, ответил нехотя:
— Ну, укрыться здесь можно разве что в замке Горячих Мечей.
— Он кому принадлежит?
Гуингнем покосился на меня с легкой иронией.
— Королю Тангеру.
— Королю Тангеру, — повторил я с недоумением. — Вот уж не думал, что в Армландии есть места, которые принадлежат какому-то королю… За исключением короля Барбароссы!
Он чуть-чуть раздвинул губы в улыбке.
— И да и нет, дорогой друг.
— Это как? — поинтересовался я. — Хотя по этим краям странствую недавно, но я не слышал о таком замке! Как и о короле… как вы его назвали?
— Король Тангер.
— Да-да, король Тангер! Насколько помню, такого короля нет и в соседних королевствах.
Он бросил на меня быстрый взгляд.
— Да, чувствуется, что вы в этих землях недавно… Король Тангер жил тысячу лет тому назад. Замок его давно разрушен, но каждые триста лет в некую лунную ночь он поднимается вновь во всей грозной красе… и стоит, как новенький, почти лунный месяц. В нем никто не живет, слава о нем дурная, но смельчаки раз за разом проникают во все щели в поисках сокровищ.
— Что-то находят?
Он покачал головой.
— Нет. Там и не было ничего особенного. Заговорщики, свергнувшие короля, вывезли оттуда все ценное, даже мебель, а уже потом велели разрушить замок.
Легкая дрожь пробежала по моему телу.
— Где этот замок?
— Вон там…
Он указал вперед.
— За той горой?
— Нет, ближе. Видите, роща?.. за ней пустошь, еще одна роща, а в ней этот замок. Увидите внезапно. Его увидеть можно, когда подойдете совсем близко, что бывает и небезопасно.
Он хохотнул, я спросил настороженно:
— Подстрелят со стены?
Он махнул рукой.
— Если есть люди, то явно разбойники. Но и звери привыкли нападать оттуда внезапно. Как-то чуют, что их не видят…
Впереди показался берег реки, сэр Гуингнем внезапно умолк, на лице проступило беспокойство.
— Река? — пробормотал он. — Здесь уже река?..
— Да вот выпрыгнула, — ответил я ему в тон. — Тыщи лет текла вон там, потом тыщи лет здесь…
Он несколько принужденно засмеялся:
— Да, реки часто меняют русло…
— Иногда — с каждым наводнением, — заверил я.
Он вздохнул.
— Тогда придется искать мост. Или паром.
— Не спешите, — сказал я доброжелательно. — Мы не знаем, что здесь за река. Может быть, курице по щиколотку?
Кони бодро взбежали на пологий берег, с той стороны тоже плавный спуск к воде. Уже отсюда я рассмотрел, что река разлилась во всю ширь, а широкие реки не бывают глубокими. К тому же просматривается песчаное дно, значит, в самом деле неглубоко. Конечно, не по щиколотку курице, но вряд ли вода поднимется выше стремян.
— Вперед! — сказал я бодро.
Зайчик ринулся вниз, полоска воды стремительно приближалась. За спиной раздался испуганный вскрик:
— Сэр Ричард, стойте!.. Это опасно!
Я обернулся в седле, улыбнулся и помахал рукой.
— Для меня? Вы шутите…
Сэр Гуингнем на своем могучем коне маячит на том же месте, не спустившись даже к воде. Я помахал рукой и отвернулся. Зайчик ускорил шаг, сверкающие крылья воды выросли справа и слева, а когда вылетели на отмель, сэр Гуингнем все еще оставался на прежнем месте.
Я махнул ему рукой вполне дружелюбно, хотя уже понятно, кто это, но для меня важнее интеллигентность и куртуазность собеседника, чем линия благородной крови или массивный крест на пузе, что якобы указывает на ревностного христианина.
Спасибо Миртусу, предупредил, что на этих землях время от времени появляются некие демоны, не трогают тех, кто едет через их территорию в одиночку. Потому в старину было немало недоразумений, когда через жуткие земли свободно проезжал какой-нибудь запуганный гонец, но истреблялись отряды могучих рыцарей. Погибло немало народу, пока удалось вычленить эту закономерность.
Я, конечно, трусил, все-таки не один, вон мчится Бобик, странно не обративший на демона внимания вовсе, словно его и нет, но Бобик вроде бы не в счет, так что теоретически я неприкосновенен для прямого физического вреда. А для непрямого защищен прежде всего осторожностью и, может быть, скрытым под рубахой крестиком из Ватикана.
Демоны не в состоянии пересечь любую текучую воду, потому так легко определить в случайном спутнике демона и отвязаться от него, почаще пересекая речушки, ручьи, даже подводя к бьющим из-под земли ключам.
Хотя место для замка неплохое, тоже на вершине холма, но деревья то ли не вырубили, то ли наросли за это время, а это очень неблагоразумно, когда вот так можно под их защитой подобраться совсем близко к стенам. А вот с того роскошного и великанского ясеня можно по ветке проползти и опуститься прямо на стену. А на самой стене башни расположены не совсем удачно: много слепых мест, куда не проникает взор стражей, левая стена прохудилась настолько, что вываливаются камни.
Дворец выстроен из желтого камня, и когда я быстро шел в сторону выхода вдоль длинного ряда колонн, в широкие окна льется закатный свет солнца, окна горят, словно огромное солнце стоит прямо за окнами. По всему залу оранжево-красноватый свет, а стены словно из старого доброго янтаря, потемневшего от времени, но сохранившего в своих глубинах накопленный солнечный свет.
На Юге случился тот ужас, который я видел в другом месте: обмен ценностей на удобства. В том мире, откуда я пришел, ценностей фактически не осталось. Одни отменены, как «ограничивающие человека», другие втоптаны в грязь и осмеяны, потому что не дают наслаждаться тем, что раньше считалось смертным грехом: плотскими утехами, чревоугодием…
Зато взамен получили неслыханные удобства, что принесли высокие технологии. Да, обмен ценностей на удобства. Но здесь я добился полного контроля над громадной территорией, и в рамках Армландии смогу совместить высокую мораль и высокую технологию… Да, смогу, и пошли вы все! Несогласных буду вешать прямо на городской стене поближе к воротам.
Стражи у выхода вытянулись, я сказал: «Вольно», охраняют пока не ворота в донжон, а пустой проем. Здесь пока нет ворот, как и в саму крепость: против простых дружно возражают все рыцари, а поставить вычурные требует времени.
С широкого крыльца, не то мраморного, не то еще из какого-то не самого дешевого камня, я вдохнул ароматный вечерний воздух. Далеко-далеко над стеной возвышаются синеющие к вечеру горы, все еще свежо и чисто вздымаются из пооранжевевших облаков. Над ними бездонное покрасневшее небо, уже грозное и грозящее огнем…
Деревьев и вообще долину отсюда не видно, но и она, как полагаю, сейчас из зеленого быстро окрашивается в багровый цвет заката, по ней от приземистых деревьев бегут длинные черные тени, такие непропорционально грозные в сравнении с мелкими и невзрачными стволами…
Может, мелькнула мысль, выехать к Хребту прямо сейчас? Ну и что, если на ночь? Ни Зайчик, ни Бобик ночи не боятся. Зато сразу успею войти в курс дела, что уже сделано, что нужно сделать…
Говорят, мы быстро подмечаем в себе малейшие достоинства и медленно обнаруживаем недостатки, но я не таков, я недостатков вообще не имею, у меня одни достоинства, потому я без всяких колебаний свистнул конюху.
Он примчался, глаза преданные, руки по швам.
— Что угодно вашей светлости?
— Оседлай Зайчика! — велел я.
Он охнул:
— Ваша светлость, куда на ночь глядя?.. Говорят, здесь темные призраки оживают с заходом солнца…
— Вот и хорошо, — сказал я. — Будет с кем перемолвиться по дороге. Если, конечно, они за мной поспеют.
— Как скажете, ваша светлость, — ответил он послушно и как-то обреченно.
Тоже заботится, мелькнуло в голове. Да, теперь я — надежда. Они все предпочли бы посадить меня в стеклянную банку с ватой и держать в безопасном месте.
Зайчик выбежал весело и беззаботно, конюх с вымученной улыбкой висел на удилах, делая вид, что все-таки руководит конем. Под брюхом болтается незатянутый ремень подпруги, помощники конюха выбежали следом и торопливо затягивали, поправляли, сдували пылинки.
Я приготовился вскочить в седло, со стороны входа в крепость прогрохотали конские копыта. Во двор ворвался на полном скаку, высекая стальными подковами искры, измученный жеребец. С удил срываются лохмотья желтой пены, всадник прижимается к его шее, почти зарывшись в гриву, — низкорослый и щуплый воин, почти мальчишка.
Соскочил он достаточно бодро, конь растопырил все четыре и тяжело хрипел. Его подхватили под уздцы и повели по двору, чтобы охладился медленно.
Воин смотрел на меня сияющими глазами, впервые видит великого и ужасного гроссграфа так близко.
— Ваша милость, — крикнул он срывающимся голосом, — вам срочное сообщение от сэра Уорвика!
— Давай, — сказал я благодушно, — это лорд замка Кнаттерфель?
— Кнаттервиль, ваша светлость!
— Ах да, — сказал я, — вечно путаю… И что там такое случилось?
Он выпалил, выпучивая глаза и приподнимаясь на цыпочки, чтобы быть выше и значительнее:
— На замок было совершено нападение!
Я вздрогнул.
— На замок Кнаттерфель… тьфу, Кнаттервиль?
— Да, ваша милость!
— И… отбиться удалось? Или замок захвачен?
— Нет, сэр Ричард. Да, сэр Ричард! Отбились с большим уроном для нападавших, хотя часть сумела прорваться в замок. Но сэр Уорвик послал меня сообщить, что, возможно, попытку повторят. Он будет, конечно, настороже, но замок не готов ни к осаде, ни к штурму.
— Кто сделал такое? — потребовал я.
Он взглянул виновато.
— Напали ночью, никто не ожидал. Они как-то сумели перелезть через стену… она там совсем низкая… был бой, но сэр Уорвик и его рыцари умело защищали все проходы в замок, и те, когда увидели, что врасплох не удалось, отступили. Одежда на убитых дорогая, как и доспехи, но ни одного знатного не оказалось… Так что неизвестно, кто напал. И зачем.
В дверном проеме появился барон Альбрехт. Он ничего не говорил и даже не двигался, но посланец пару раз зыркнул на него, барон умеет производить впечатление, потом уставился на меня.
— Что прикажете, ваша светлость?
Я не успел сообразить, в голове каша, барон проговорил медленно и раздумывающе:
— Я бы предположил, что негодяи пытались выкрасть леди Лоралею.
— Почему? — спросил я.
Он ответил хладнокровно:
— А вы как думаете? Больше ничем тот замок не примечателен. И раньше на него, как я помню, вообще никто не нападал в силу его незначительности.
— Леди Лоралею? — переспросил я. — Да, конечно… Вообще-то она, вспоминаю, в самом деле дивно хороша. А если у здешних мужчин нет более высоких целей, то дерутся из-за баб-с. Благородная дурь, так сказать. Эх, в тоннель бы вас всех запрячь, ни о каких бабах бы не думали! От безделья бесятся… Хорошо! Я прибуду лично, разберусь.
Посланец вытянулся, даже на цыпочки привстал.
— Я поскачу, сообщу?
Я покачал головой.
— Отдыхай.
Он всполошился, начал разводить руками, глаза круглые:
— Сэр… но нужно сообщить, что прибывает лорд! Пусть приготовятся… Мне бы только коня сменить.
— Отдыхай, — повторил я строже. — Иди, пусть тебя покормят.
Старший слуга дернул его за рукав, гонец поспешно поклонился и неохотно отправился с ним. Я сдержал вздох, это мелочи, нефиг жаловаться, все пока идет гладко. На Зайчике я туда и обратно смотаюсь за ночь, все решу и все устрою, не успеют и «мама» сказать.
* * *
Всякий человек себя любит. И вообще он любит себя больше всего на свете, что и понятно. И никто не любит человека больше, чем он сам. Единственное исключение — собака, действительно любит человека больше, чем он себя, восхищается им, уверена, что он самый-самый замечательный во всем, и вообще обожает смотреть на него, а себя считает счастливой уже тем, что принадлежит ему.Бобик мчится впереди, огромный и черный, иногда исчезает за ближайшими деревьями, но вскоре выпрыгивает совсем в другом месте, в глазах ликующая радость, что видит нас, а когда мы встречаемся взглядами, я всякий раз вижу в его глазах любовь и обожание.
Солнце опускается все ниже, встречный ветер непривычно холодный, от деревьев и скал падает призрачно-пепельная тень. Там за горизонтом таится печальная и суровая тьма. Она вынырнет и мгновенно пронесется по земле, подминая все, как только скроется верхний краешек солнца.
Я придержал коня: наперерез несется всадник на темном коне, худощавый, в бархатной шляпе с большим искрящимся пером, в темном, богато расшитом камзоле, вообще вся одежда отличается странным соединением простоты ткани и дороговизны отделки.
Он издали снял шляпу и отвесил поклон, а когда приблизился, крикнул дружелюбно:
— Рад встретить в этих пустых местах живого человека!.. Куда путь держите, сэр?
— Пока прямо, — ответил я.
Он широко улыбнулся.
— Достойный ответ! Мужчины не должны ломать головы над выбором цели. Куда бы мы ни направились, приключения всегда найдут нас.
— Верно, — согласился я.
Он пустил коня рядом с Зайчиком, тот покосился ревниво, но под моим спутником конь все же ниже и чуть мельче, хотя все равно удивительно рослый и с могучими мышцами.
— Сэр Гуингнем, — представился он. — Барон Горячих Камней, а также владелец Лапуты.
— Сэр Ричард, — ответил я. — Злая судьба обременила меня целой гроздью титулов, и когда я еду даже вот по такой пустыне, они гремят за мной следом костями всех вымерших предков.
Он весело и вкусно захохотал. Лицо его почему-то казалось нездешним, хотя для меня все лица должны казаться нездешними, но если Растер, Альбрехт или Макс для меня более, чем здешние, почти родня, то в этом бесшабашном спутнике проступает нечто совсем иное.
Ветер треплет волосы, копыта стучат особенно гулко и звонко, будоража кровь и обещая приключения. Глаза сэра Гуингнема сверкают дико, в них то и дело проскальзывает недоброе веселье, как у человека, который выкрал обратно свою похищенную возлюбленную, укрыл ее в надежном месте, а теперь возвращается мстить, карать и сравнивать владения врага с землей.
— А вас приключения находят часто? — поинтересовался я.
— Я бы хотел, — ответил он самоуверенно, — чтобы еще чаще… мы рождены для приключений и кровавых схваток, разве не так?
— Не знаю, — ответил я достаточно откровенно, — но, все верно, большая часть моей здешней жизни проходит именно так…
Он переспросил с интересом:
— Здешней?
— Ну да, — ответил я осторожно, — я приехал… издалека. Как и вы.
Он переспросил с некоторым беспокойством:
— По мне заметно?
— Почти нет, — заверил я. — Просто я несколько насторожен. В последнее время меня били часто, вот я и… стал таким подозрительным. Это пройдет после очередной серии побед. Конечно, блистательных.
Он беспечно расхохотался.
— Вы прекрасно сказали! После серии побед. Но нам нужно время от времени, не слишком часто, но все же терпеть поражения. Чтобы потом победы чувствовались на вкус ярче.
Я поинтересовался:
— Вы эти края знаете?.. Кто живет поблизости? Есть ли гостеприимные хозяева? Есть ли места, где укрыться, если вдруг за мной будет погоня?
— Если погоня, — ответил он незамедлительно, — надо драться!
— Но если врагов много?
— Все равно драться!
— А если слишком… а конь устал, пальцы уже не держат меч, а в голове гудит, как в дупле с рассерженными пчелами?
Он подумал, ответил нехотя:
— Ну, укрыться здесь можно разве что в замке Горячих Мечей.
— Он кому принадлежит?
Гуингнем покосился на меня с легкой иронией.
— Королю Тангеру.
— Королю Тангеру, — повторил я с недоумением. — Вот уж не думал, что в Армландии есть места, которые принадлежат какому-то королю… За исключением короля Барбароссы!
Он чуть-чуть раздвинул губы в улыбке.
— И да и нет, дорогой друг.
— Это как? — поинтересовался я. — Хотя по этим краям странствую недавно, но я не слышал о таком замке! Как и о короле… как вы его назвали?
— Король Тангер.
— Да-да, король Тангер! Насколько помню, такого короля нет и в соседних королевствах.
Он бросил на меня быстрый взгляд.
— Да, чувствуется, что вы в этих землях недавно… Король Тангер жил тысячу лет тому назад. Замок его давно разрушен, но каждые триста лет в некую лунную ночь он поднимается вновь во всей грозной красе… и стоит, как новенький, почти лунный месяц. В нем никто не живет, слава о нем дурная, но смельчаки раз за разом проникают во все щели в поисках сокровищ.
— Что-то находят?
Он покачал головой.
— Нет. Там и не было ничего особенного. Заговорщики, свергнувшие короля, вывезли оттуда все ценное, даже мебель, а уже потом велели разрушить замок.
Легкая дрожь пробежала по моему телу.
— Где этот замок?
— Вон там…
Он указал вперед.
— За той горой?
— Нет, ближе. Видите, роща?.. за ней пустошь, еще одна роща, а в ней этот замок. Увидите внезапно. Его увидеть можно, когда подойдете совсем близко, что бывает и небезопасно.
Он хохотнул, я спросил настороженно:
— Подстрелят со стены?
Он махнул рукой.
— Если есть люди, то явно разбойники. Но и звери привыкли нападать оттуда внезапно. Как-то чуют, что их не видят…
Впереди показался берег реки, сэр Гуингнем внезапно умолк, на лице проступило беспокойство.
— Река? — пробормотал он. — Здесь уже река?..
— Да вот выпрыгнула, — ответил я ему в тон. — Тыщи лет текла вон там, потом тыщи лет здесь…
Он несколько принужденно засмеялся:
— Да, реки часто меняют русло…
— Иногда — с каждым наводнением, — заверил я.
Он вздохнул.
— Тогда придется искать мост. Или паром.
— Не спешите, — сказал я доброжелательно. — Мы не знаем, что здесь за река. Может быть, курице по щиколотку?
Кони бодро взбежали на пологий берег, с той стороны тоже плавный спуск к воде. Уже отсюда я рассмотрел, что река разлилась во всю ширь, а широкие реки не бывают глубокими. К тому же просматривается песчаное дно, значит, в самом деле неглубоко. Конечно, не по щиколотку курице, но вряд ли вода поднимется выше стремян.
— Вперед! — сказал я бодро.
Зайчик ринулся вниз, полоска воды стремительно приближалась. За спиной раздался испуганный вскрик:
— Сэр Ричард, стойте!.. Это опасно!
Я обернулся в седле, улыбнулся и помахал рукой.
— Для меня? Вы шутите…
Сэр Гуингнем на своем могучем коне маячит на том же месте, не спустившись даже к воде. Я помахал рукой и отвернулся. Зайчик ускорил шаг, сверкающие крылья воды выросли справа и слева, а когда вылетели на отмель, сэр Гуингнем все еще оставался на прежнем месте.
Я махнул ему рукой вполне дружелюбно, хотя уже понятно, кто это, но для меня важнее интеллигентность и куртуазность собеседника, чем линия благородной крови или массивный крест на пузе, что якобы указывает на ревностного христианина.
Спасибо Миртусу, предупредил, что на этих землях время от времени появляются некие демоны, не трогают тех, кто едет через их территорию в одиночку. Потому в старину было немало недоразумений, когда через жуткие земли свободно проезжал какой-нибудь запуганный гонец, но истреблялись отряды могучих рыцарей. Погибло немало народу, пока удалось вычленить эту закономерность.
Я, конечно, трусил, все-таки не один, вон мчится Бобик, странно не обративший на демона внимания вовсе, словно его и нет, но Бобик вроде бы не в счет, так что теоретически я неприкосновенен для прямого физического вреда. А для непрямого защищен прежде всего осторожностью и, может быть, скрытым под рубахой крестиком из Ватикана.
Демоны не в состоянии пересечь любую текучую воду, потому так легко определить в случайном спутнике демона и отвязаться от него, почаще пересекая речушки, ручьи, даже подводя к бьющим из-под земли ключам.
* * *
Замок Кнаттервиль, как мне и сообщили, в самом деле не ахти, я придержал Зайчика на холме, откуда хороший вид на окрестности, покрутил головой. Бобик пронесся было по инерции чуть ли не до самых ворот, оглянулся, зло гавкнул и ринулся обратно, морда рассерженная, что это его всегда дурят.Хотя место для замка неплохое, тоже на вершине холма, но деревья то ли не вырубили, то ли наросли за это время, а это очень неблагоразумно, когда вот так можно под их защитой подобраться совсем близко к стенам. А вот с того роскошного и великанского ясеня можно по ветке проползти и опуститься прямо на стену. А на самой стене башни расположены не совсем удачно: много слепых мест, куда не проникает взор стражей, левая стена прохудилась настолько, что вываливаются камни.