Страница:
На стол опустила уже пустую, все так же не отрывая от меня взгляда.
– Понравился кофе? – спросил я.
– Да-да, – ответила она сияюще, – просто великолепен! Вы очень любезны, сэр Ричард! Под вашей внешней суровостью бьется нежное и чувствительное сердце.
А вот уж хрен, ответило во мне нечто насторожившееся. На комплименты не ловлюсь. Но вот чашке кофе совсем не удивилась, гм…
– Я рад, – сказал я и торопливо поднялся. – Сожалею, но вынужден оставить ваше общество, леди. Дела, дела.
– Я понимаю, – ответила она кротко и в то же время с непонятной гордостью. – Дела не простые у вас, сэр Ричард! Ради дел государственных нужно жертвовать всем.
Я развернулся на деревянных ногах и двинулся к двери, чувствуя, как особенно не хочется топать к этим государственным. Бобик наконец вскочил и выскользнул за мной в коридор, когда я уже закрывал за собой дверь.
– И тебя подкупили? – спросил я обвиняюще. – Чем?
Он повилял хвостом, глаза виноватые, но оглянулся на дверь и вздохнул.
Крепостные стены отхватили и отгородили от мира участок земли, на котором мог бы разместиться крупный город. Сейчас прибывшие плотники заканчивали строить барак на триста человек, а в ворота, которые пока еще не ворота, а только проем для них, как раз гнали крупное стадо овец под охраной полудиких пастухов и почти диких собак.
У большого костра с десяток крепких мускулистых мужиков беседуют вполголоса, а когда простучали копыта Зайчика, обернулись, вскочили, ломая шапки.
– Вольно, – сказал я. – Итак, ребята, вам предстоит важная и ответственная работа. Дабы ничто не отвлекало, я распорядился сперва насчет инфраструктуры, так что теперь есть где спать, будет что есть. Инструментом тоже обеспечим. Выберите из своей среды старосту… Я ему выдам аванс на всех, чтобы у вас было на что покупать еду. А уже он под вашим бдительным оком раздаст остальным.
Они слушали почтительно, но с достоинством. Камнерубы и каменщики всегда в повышенном спросе, их чаще не хватает, чем они в избытке.
– Работы будет много, – предупредил я. – Когда закончим крепость, переброшу на другой объект. Впрочем, часть переброшу еще раньше… Платить буду хорошо, щедро. Это не пустые слова, я заинтересован, чтобы вы и дальше работали и работали.
Один из камнерубов, я его определил по мощной мускулатуре, спросил заинтересованно:
– Это под Хребтом другая работа?
Я насторожился.
– Что ты знаешь о Хребте?
Он пожал плечами.
– Что и все. Хребет и есть Хребет. За ним Юг. Но, говорят, вы направили несколько бригад камнерубов к Хребту. И платить обещали хорошо.
На его лице я не прочел ничего, кроме материальной заинтересованности, сделал серьезное лицо и ответил, понизив голос:
– Да, там отыскали залежи хорошей руды… Но сперва надо разобрать камни, расширить нору.
Он кивал понимающе, выражение заинтересованности растет, что понятно: здесь работы много, но она конечна, а камни ломать можно годами.
– Мы все сделаем, – заверил он. – Моя бригада отделывала собор в Реймсе!.. И эту крепость сделаем таким орешком, что сам дьявол обломает зубы!
– Не сомневаюсь, – ответил я. – Я всем им, гадам, обломаю.
Глава 9
Глава 10
– Понравился кофе? – спросил я.
– Да-да, – ответила она сияюще, – просто великолепен! Вы очень любезны, сэр Ричард! Под вашей внешней суровостью бьется нежное и чувствительное сердце.
А вот уж хрен, ответило во мне нечто насторожившееся. На комплименты не ловлюсь. Но вот чашке кофе совсем не удивилась, гм…
– Я рад, – сказал я и торопливо поднялся. – Сожалею, но вынужден оставить ваше общество, леди. Дела, дела.
– Я понимаю, – ответила она кротко и в то же время с непонятной гордостью. – Дела не простые у вас, сэр Ричард! Ради дел государственных нужно жертвовать всем.
Я развернулся на деревянных ногах и двинулся к двери, чувствуя, как особенно не хочется топать к этим государственным. Бобик наконец вскочил и выскользнул за мной в коридор, когда я уже закрывал за собой дверь.
– И тебя подкупили? – спросил я обвиняюще. – Чем?
Он повилял хвостом, глаза виноватые, но оглянулся на дверь и вздохнул.
Крепостные стены отхватили и отгородили от мира участок земли, на котором мог бы разместиться крупный город. Сейчас прибывшие плотники заканчивали строить барак на триста человек, а в ворота, которые пока еще не ворота, а только проем для них, как раз гнали крупное стадо овец под охраной полудиких пастухов и почти диких собак.
У большого костра с десяток крепких мускулистых мужиков беседуют вполголоса, а когда простучали копыта Зайчика, обернулись, вскочили, ломая шапки.
– Вольно, – сказал я. – Итак, ребята, вам предстоит важная и ответственная работа. Дабы ничто не отвлекало, я распорядился сперва насчет инфраструктуры, так что теперь есть где спать, будет что есть. Инструментом тоже обеспечим. Выберите из своей среды старосту… Я ему выдам аванс на всех, чтобы у вас было на что покупать еду. А уже он под вашим бдительным оком раздаст остальным.
Они слушали почтительно, но с достоинством. Камнерубы и каменщики всегда в повышенном спросе, их чаще не хватает, чем они в избытке.
– Работы будет много, – предупредил я. – Когда закончим крепость, переброшу на другой объект. Впрочем, часть переброшу еще раньше… Платить буду хорошо, щедро. Это не пустые слова, я заинтересован, чтобы вы и дальше работали и работали.
Один из камнерубов, я его определил по мощной мускулатуре, спросил заинтересованно:
– Это под Хребтом другая работа?
Я насторожился.
– Что ты знаешь о Хребте?
Он пожал плечами.
– Что и все. Хребет и есть Хребет. За ним Юг. Но, говорят, вы направили несколько бригад камнерубов к Хребту. И платить обещали хорошо.
На его лице я не прочел ничего, кроме материальной заинтересованности, сделал серьезное лицо и ответил, понизив голос:
– Да, там отыскали залежи хорошей руды… Но сперва надо разобрать камни, расширить нору.
Он кивал понимающе, выражение заинтересованности растет, что понятно: здесь работы много, но она конечна, а камни ломать можно годами.
– Мы все сделаем, – заверил он. – Моя бригада отделывала собор в Реймсе!.. И эту крепость сделаем таким орешком, что сам дьявол обломает зубы!
– Не сомневаюсь, – ответил я. – Я всем им, гадам, обломаю.
Глава 9
Долина, где я расположил крепость, вся открыта солнцу, и к полудню здесь накалено, пахнет не столько цветами, как прокаленной пылью. Когда солнце в зените, даже в тени видишь, как дрожит и поднимается струями перегретый воздух. Далекие горы вздымаются в грозном блеске, вершины раскалены добела, вижу, как искрятся, сгорая вот так при каждом полдне.
Хозяйствование – самая бессмысленная и утомительная работа на свете. Взмок от жары, пыль со злорадством оседала и облепляла, быстро превращаясь в засохшую грязь, и к вечеру я чувствовал себя стариком, которому нужна палочка.
Тащиться до башни, где я устроил себе временное логово, надо через весь двор, потом наверх по лестнице, а уже затем по стене в обратную сторону, это всего метров десять вверх…
Дурак, о чем мечтаешь? Тебе тоже здесь не там, иди и не ропщи. И я пошел, а когда поднялся на стену, услышал знакомый голос. Разговаривали Лоралея и, если не ошибаюсь, виконт Карлейль, воин хороший, человек честный, хотя и слишком негибкий.
Расслышать, о чем говорят, не удается, слишком в двадцать молотов стучат кузнецы, визжат пилы, доносится тупой стук топоров по дереву, я вздохнул, вогнал себя в личину исчезника, авось да виконт не запасся нужным амулетом, вышел на открытое пространство.
Лоралея и виконт стоят у парапета, опершись руками о каменный край и смотрят вниз. Волосы Лоралеи закрыты платком так, что снова только лицо на виду, я вижу их обоих в профиль, виконт в легком доспехе, голова открыта, в коротких волосах поблескивает седина.
Я потихоньку подходил ближе, стало слышно даже угрюмое сопение виконта. Лоралея говорила убеждающе:
– Нет-нет, сэр Карлейль, вы не правы!.. Как вы не понимаете, что только полное объединение Армландии приведет к расцвету жизни во всех ее землях!.. Эти таможенные заставы на границах даже крохотных баронств рубят на корню торговлю между городами сильнее, чем разбойники на дорогах!.. Только сейчас наконец-то купеческие караваны начинают робко перевозить товары из одного графства в другое, не страшась, что на границе все отберут…
Виконт морщился, кривился, возражал вяло:
– Дорогая Лоралея, но это же исконное право лордов брать плату за топтание своей земли…
Она всплеснула руками.
– Право? Какое право?
– Установленное нашими предками, – сообщил он.
– А у них было это право?
Он пожал плечами.
– Дорогая Лоралея, наши предки получили это право.
– Как?
– Не знаю, – ответил он с достоинством. – То ли от самого Господа, то ли взяли его острием меча… это неважно!
– Неважно?
– Да. Любое право, если это идет из глубин веков, уже освящено.
Он прав, мелькнула у меня злая мысль. Любая глупость, если ее исповедовали отцы и деды-прадеды, становится священной и неоспариваемой. В самом лучшем случае ее оставляют как знамя, герб или гимн, а живут по новым законам, но все же английская королева что-то там подписывает и произносит какие-то речи перед парламентом. Правда, попробовала бы не подписать или брякнуть не то, что на поданной ей бумажке!
Но здесь лорды настоящие, свои права помнят и так просто отступать от них не собираются. Тем более что чувствуют свою правоту: освящена и закреплена не только памятью предков, но и навязанными прошлым королям законами.
– Любое право на чем-то основано, – возразила она. – Нет, дорогой виконт, я понимаю только то право… и принимаю!.. при котором люди будут жить лучше.
Он буркнул, все так же глядя вниз:
– Люди? Это вон те, которые носят доски?
– И они, – ответила Лоралея с жаром. – Как вы не видите? Если эти люди станут богатыми, то и мы все станем богатыми!
Он покачал головой.
– Не понимаю вас, леди Лоралея. Как можно интересы этого мелкого люда ставить выше интересов могущественных лордов?
Она покачала головой, глаза ее заблестели ярче, и виконт Карлейль не отрывал от них зачарованного взгляда.
– Нет, – ответила она убеждающе, – нет противопоставления! Эти же люди кому-то да принадлежат, на чьих-то землях живут! И чем они богаче, тем больше платят налога…
Он хмыкал, пожимал плечами, не соглашался, а я отступил, вконец ошарашенный. Из личины вышел только в коридоре, ввалился в свои покои, срывая пропотевшую одежду, заорал, чтобы приготовили ванну. Служанки торопливо наполнили горячей водой бадью. Я поскорее забрался и с наслаждением сдирал когтями липкую грязь, а девушки, хихикая и делая вид, что стесняются, скоблили меня тряпочками из грубой ткани.
Когда я, чистый и чуть посвежевший, заглянул в соседние покои, Лоралея уже швыряла там игрушки в разные концы комнаты, а Бобик старался перехватить их в воздухе.
– Поужинаем вместе? – предложил я деловито. – А то у меня такой аппетит разыгрался… Коня бы съел!
– С удовольствием, – ответила она радостно. – Бобика берем?
Я заколебался, Бобик опустил зад на пол и смотрел на меня в требовательном ожидании.
– Только не давать ему ничего со стола, – ответил я наконец. – И не бросать под стол. А если бросать, то придется заказывать на десятерых. Я не знаю, куда в него столько влезает, но жрать может безостановочно.
Она счастливо улыбнулась.
– Бобик, ты приглашен!
Стол с массивным подсвечником в самом центре, три толстые свечи дают яркий оранжевый свет, настоящий яркий и праздничный, не люблю так называемые интимные полумраки.
Сверху огнем солнечного спектра заливает стол и почти всю комнату огромная люстра на сто свечей. Лоралея щебечет, щечки счастливо разрумянились, глаза блестят, веселая и довольная. Я все перебирал ее разговор с виконтом Карлейлем, странно как-то, что с виду безумно красивая, а значит, в такой же мере и безумно пустоголовая женщина так точно и правильно понимает плюсы и выгоды объединения Армландии, а не понимает такой неглупый с виду виконт Карлейль.
– Вам нравится это мясо? – спросила она живо.
– Очень, – ответил я искренне.
– Я сама его готовила, – похвасталась она.
Я раскрыл рот.
– Вы? Благородная дама?
Она удивилась:
– А почему нет?
– Но… гм… кухонная работа… грязная работа…
– Любую работу, – возразила она, – грязной или чистой делает сам человек. Во-первых, мне нравится готовить. Во-вторых, сама вижу, как работает челядь, чем занимается управитель… Кстати, вам тоже придется заниматься кухней! Только государственной. Самое главное при всяком государственном устройстве – поставить дела так, чтобы всякие управители, мелкие и крупные, не могли наживаться.
– Гм… – произнес я.
Она удивилась:
– Вы против? Сэр Ричард, иначе это разрушит страну! Управителями ставят обычно смышленых людей из народа, так как лорды ею брезгают, но когда эти управители становятся богаче и могущественнее лордов, то возмущены и лорды, и народ!
– Только соседи радуются, – сказал я.
– И злорадствуют, – добавила она.
– Гм… – повторил я. – Проблемы коррупции государственного аппарата… я еще над этим не думал… Эта зараза еще впереди…
Семирамида, мелькнула мысль, будучи женщиной, снаряжала походы, вооружала войска, строила Вавилон, покоряла эфиопов и арабов, переплывала Красное море, а Сарданапал, родившись мужчиной, ткал порфиру, восседая дома среди наложниц; а по смерти ему поставили каменный памятник, который изображал его пляшущим на варварский лад и прищелкивающим пальцами у себя над головой, с такой надписью: «Ешь, пей, служи Афродите: все остальное ничто». Лоралея не снаряжает походы, но знает о государственном устройстве больше, чем мои преданные военачальники.
– Вы решите эти трудности, – произнесла она убежденно. – Возьмите этот соус. Не я готовила, но проверила – очень вкусно.
– Спасибо, – поблагодарил я. – Да, приятный запах и обворожительный вкус. Насчет коррупции… займемся, займемся.
Она сказала убежденно:
– Прежде всего нужно издать, и как можно скорее, хорошие законы! Где правит тиран, там не просто дурное государство, там вообще нет государства!
– Гм, – сказал я и поперхнулся куском в горле, – я… плохой тиран?
Она возразила лучезарно:
– Мой лорд, вы еще не тиран! Но помните, ни одну из трехсот статуй Деметрия Фалерского не успела съесть ни ржавчина, ни грязь, все были разбиты еще при его жизни. А начинал он тоже как освободитель и объединитель вечно сражающихся между собой греческих рэксов. Увы, в делах государственных ничто жестокое не бывает полезным.
– Это что же, – пробормотал я озадаченно, – обо мне уже такая слава? Гм… впрочем, я объединял Армландию, как Бисмарк Германию, железом и кровью… Но я обошелся и кровью меньшей, и провернул все быстрее… теперь мне что же, улыбаться, кланяться и разбрасывать дары панэму и цирцензесу?
– Законы, – повторила она, – только законы! Будут законы – будет государство. Даже у разбойников есть свои законы.
– А у Армландии еще нет, – согласился я.
Она сказала утешающе:
– Потому что не было и самой Армландии… как единого целого.
– Спасибо на добром слове, леди Лоралея.
– Распри среди лордов, – произнесла она грустно, – приходится расхлебывать даже не вам, сэр Ричард, а всей Армландии. Потому нужны законы, и только законы… Прочные, нерушимые, обязательные для всех. Основанные на обычае, а не на силе оружия. В Спарте полководец, достигший своей цели благодаря хитрости и убедительным речам, приносил в жертву быка, а победивший в открытом бою – петуха. Если даже спартанцы полагали слово и разум более достойными средствами действия, нежели сила и отвага, то надо ли нам уповать на оружие?..
«Нам», отметил мой мозг автоматически, но в душе шевельнулось теплое: эта женщина так искренне и горячо приняла мои проблемы, будто они и ее личные.
– Эх, – сказал я, – если бы мои военачальники вот тоже так же…
– Мужчины любят воевать, – произнесла она грустно, – и очень боятся, как бы никто не подумал, что они трусят.
Я сказал невольно:
– Но ведь трусость… гм… всегда и везде была… ну, не совсем достоинством.
Она сказала живо:
– Нет стыда убежать с поля боя, если грозит неминуемая гибель! Ахилл, Аякс и все герои, которых ставят в пример, выходили в бой, закованные в доспехи и вооруженные до зубов. Это что, трусость?
Я сказал с усмешкой:
– Пока что такого никто не говорил.
– Когда Ахилл, – продолжила она, – лишился из-за гибели Патрокла своих доспехов, которые тот одолжил, он вообще не выходил из шатра, разве не так?
– Так, – подтвердил я.
– А в бой пошел, когда ему дали доспехи, которые вообще невозможно пробить никаким оружием! Разве это его позорит?
– Гм, – сказал я, – как-то даже не подумал… С точки зрения рыцарства он провел поединок с Гектором нечестно.
– Но воспевают Ахилла? – спросила она живо. – То-то! Греческий закон карал того, кто бросил щит, а не того, кто бросил меч или копье! Потому что важнее избежать гибели самому, чем погубить врага!.. И вообще, мой господин, хороший полководец должен умереть от старости, а не на поле боя!
Она улыбалась чисто и светло, от нее исходит материнское тепло, в то же время выглядит такой обольстительно зовущей, что я сказал себе жестко: нет уж, нет уж. Я – государственный деятель, нам не до баб-с. Тем более что я уже открыл великую истину, что бабы все одинаковы, а если так, зачем переплачивать? Надо брать, что подешевле. Служанок, к примеру.
Закончили медовыми пирогами, я снова сотворил кофе, Лоралея отпивала мелкими глотками, но безбоязненно, чему я снова восхитился. Когда она поднимала веки, казалось, что снимает с себя всю одежду. И когда опускала их, я тоже чувствовал, как опускает платье с белых нежных плеч, вот ткань сползает еще ниже, обнажая полную грудь, нежный женский животик, наконец платье складками укладывается на полу, а она грациозно переступает через этот лишний ворох, идет ко мне, словно плывет по воздуху…
Я вздрогнул, перехватив ее взгляд, по-женски понимающий. Женщины если и не разбираются в движении небесных светил, то очень хорошо понимают, что значат наши взгляды.
Она медленно поднялась, отодвинув стул, снова бросила взгляд на дверь, ведущую в спальню. Я застыл, когда она, оставив дверь открытой, начала медленно и грациозно сбрасывать одежду. Стыдливость, вспомнилось, это свойство, которые мы почему-то приписываем женщинам.
Лоралея сбрасывала одежду просто и естественно, без всякого кокетства и ужимок, без эротики, присущей стриптизу, но получилось у нее так, что внутри меня все взвыло.
Так же медленно и грациозно она опустилась под одеяло. Я перехватил слегка удивленный и вопросительный взгляд. В черепе заметались горячечные мысли, как суметь отказаться, я железный, вон лежит голая женщина и смотрит на меня в требовательном ожидании, ни один мужчина не сможет отбрыкаться, трусы закомплексованные, как бы чего про них не подумали, а я вот сумею, сейчас подойду и скажу…
Я подошел, она протянула ко мне белые нежные руки. Одеяло соскользнуло, обнажив дивной формы грудь с широкими алыми сосками. Ниппели уже затвердели и поднимаются мне навстречу, похожие на спелые ягоды земляники.
– Как хорошо, – выдохнула она счастливо, – как замечательно… принадлежать самому могущественному человеку в Армландии!
Руки мои, почти не подчиняясь мне, совлекли одежду. Я нырнул к ней в ложе и сразу погрузился в негу и счастливое блаженство, которого не испытывал с момента рождения на свет.
Я, наверное, безумствовал бы в постели всю ночь, но Лоралея мягко, но настойчиво напомнила несколько раз, что завтра у меня с утра трудный день, надо поспать, сама уложила меня в позу эмбриона и придержала так, пока я не провалился в глубокий счастливый сон.
Выныривал я, переполненный ликованием и таким счастьем, словно уже по всей Армландии провел широкополосный Инет. Лоралея спит рядом, прижавшись щекой к моей руке. Ресницы затрепетали, щекоча кожу, я решил, что приснилось нечто, однако веки поднялись, открывая чистые глаза небесно-голубого цвета.
– Спи, – шепнул я.
Она счастливо улыбнулась.
– Ну как я могу спать, когда мой повелитель проснулся?
Она чмокнула меня в щеку, поцелуй был чист и свеж, словно поцеловал ребенок, впервые в жизни не возникло желания тайком вытереть щеку.
Я замедленно выполз из постели, а она, одевшись не по-женски быстро, вызвала слуг и продиктовала, что подать на завтрак.
К моему замешательству, принесли именно то, что я хотел бы сожрать, откуда только и знает мои вкусы…
В завершение завтрака выпили по чашке крепчайшего кофе. Лоралея выглядит еще больше посвежевшей, лицо разрумянилось, глаза счастливо сияют, как две утренние звезды, губы еще ярче и сочнее.
– Мой лорд, – сказала она щебечуще, – не забудьте, что вчера прибыла большая группа каменщиков из Ясперса. Лучше с ними переговорить лично, потому что их возглавляет сам мастер Моавит, он возводил собор в Фоссано! Теперь туда идут все паломники полюбоваться и помолиться, ибо в красивом месте и Господь к людям ближе.
– Ага, – пробормотал я обалдело, – ну да… если так… Обязательно!
– Все остальное лучше оставить вашим помощникам, – прощебетала она, поглядывая на меня хитро и весело поверх чашки. – А вас ничто не будет отвлекать от вашего тоннеля.
Я вскрикнул:
– Откуда ты все это знаешь?
Она удивилась:
– Так даже слуги говорят обо всем!
– Они о всякой фигне больше говорят, – пробормотал я совсем ошалело. – Что с них возьмешь.
Она возразила:
– Из множества слухов всегда можно отобрать нужное!
Через крепость прошли уже три каравана, два из них доверху нагружены всякими висюльками и колокольчиками для знатных и богатых дур, Лоралея наверняка о них слышала, но из всей информации выбрала только то, что в самом деле важно для меня.
Отставив чашку, я вскочил, поцеловал ее в щеку и сказал торопливо:
– Да-да, ты права!.. Побегу, нельзя заставлять таких мастеров ждать слишком долго. А потом… ага, да, тоннель… Рыть, рыть…
Я выскочил, забыв закрыть за собой дверь, на это есть стражники в коридоре, в голове ураган сшибающихся мыслей, из которых каждая считает себя самой умной и требует, чтоб послушались именно ее, потому что все остальные – дураки и дуры.
Как там один вопит обиженно: женился на красивой – оказалась умной! А здесь и красивая бесподобно, и… умная? Нет, тут мало просто ума. Что за сверхъестественное чутье, что мне нужно, как быстро она сумела понять мои цели и сообразить, что именно нужно для их достижения?
Хозяйствование – самая бессмысленная и утомительная работа на свете. Взмок от жары, пыль со злорадством оседала и облепляла, быстро превращаясь в засохшую грязь, и к вечеру я чувствовал себя стариком, которому нужна палочка.
Тащиться до башни, где я устроил себе временное логово, надо через весь двор, потом наверх по лестнице, а уже затем по стене в обратную сторону, это всего метров десять вверх…
Дурак, о чем мечтаешь? Тебе тоже здесь не там, иди и не ропщи. И я пошел, а когда поднялся на стену, услышал знакомый голос. Разговаривали Лоралея и, если не ошибаюсь, виконт Карлейль, воин хороший, человек честный, хотя и слишком негибкий.
Расслышать, о чем говорят, не удается, слишком в двадцать молотов стучат кузнецы, визжат пилы, доносится тупой стук топоров по дереву, я вздохнул, вогнал себя в личину исчезника, авось да виконт не запасся нужным амулетом, вышел на открытое пространство.
Лоралея и виконт стоят у парапета, опершись руками о каменный край и смотрят вниз. Волосы Лоралеи закрыты платком так, что снова только лицо на виду, я вижу их обоих в профиль, виконт в легком доспехе, голова открыта, в коротких волосах поблескивает седина.
Я потихоньку подходил ближе, стало слышно даже угрюмое сопение виконта. Лоралея говорила убеждающе:
– Нет-нет, сэр Карлейль, вы не правы!.. Как вы не понимаете, что только полное объединение Армландии приведет к расцвету жизни во всех ее землях!.. Эти таможенные заставы на границах даже крохотных баронств рубят на корню торговлю между городами сильнее, чем разбойники на дорогах!.. Только сейчас наконец-то купеческие караваны начинают робко перевозить товары из одного графства в другое, не страшась, что на границе все отберут…
Виконт морщился, кривился, возражал вяло:
– Дорогая Лоралея, но это же исконное право лордов брать плату за топтание своей земли…
Она всплеснула руками.
– Право? Какое право?
– Установленное нашими предками, – сообщил он.
– А у них было это право?
Он пожал плечами.
– Дорогая Лоралея, наши предки получили это право.
– Как?
– Не знаю, – ответил он с достоинством. – То ли от самого Господа, то ли взяли его острием меча… это неважно!
– Неважно?
– Да. Любое право, если это идет из глубин веков, уже освящено.
Он прав, мелькнула у меня злая мысль. Любая глупость, если ее исповедовали отцы и деды-прадеды, становится священной и неоспариваемой. В самом лучшем случае ее оставляют как знамя, герб или гимн, а живут по новым законам, но все же английская королева что-то там подписывает и произносит какие-то речи перед парламентом. Правда, попробовала бы не подписать или брякнуть не то, что на поданной ей бумажке!
Но здесь лорды настоящие, свои права помнят и так просто отступать от них не собираются. Тем более что чувствуют свою правоту: освящена и закреплена не только памятью предков, но и навязанными прошлым королям законами.
– Любое право на чем-то основано, – возразила она. – Нет, дорогой виконт, я понимаю только то право… и принимаю!.. при котором люди будут жить лучше.
Он буркнул, все так же глядя вниз:
– Люди? Это вон те, которые носят доски?
– И они, – ответила Лоралея с жаром. – Как вы не видите? Если эти люди станут богатыми, то и мы все станем богатыми!
Он покачал головой.
– Не понимаю вас, леди Лоралея. Как можно интересы этого мелкого люда ставить выше интересов могущественных лордов?
Она покачала головой, глаза ее заблестели ярче, и виконт Карлейль не отрывал от них зачарованного взгляда.
– Нет, – ответила она убеждающе, – нет противопоставления! Эти же люди кому-то да принадлежат, на чьих-то землях живут! И чем они богаче, тем больше платят налога…
Он хмыкал, пожимал плечами, не соглашался, а я отступил, вконец ошарашенный. Из личины вышел только в коридоре, ввалился в свои покои, срывая пропотевшую одежду, заорал, чтобы приготовили ванну. Служанки торопливо наполнили горячей водой бадью. Я поскорее забрался и с наслаждением сдирал когтями липкую грязь, а девушки, хихикая и делая вид, что стесняются, скоблили меня тряпочками из грубой ткани.
Когда я, чистый и чуть посвежевший, заглянул в соседние покои, Лоралея уже швыряла там игрушки в разные концы комнаты, а Бобик старался перехватить их в воздухе.
– Поужинаем вместе? – предложил я деловито. – А то у меня такой аппетит разыгрался… Коня бы съел!
– С удовольствием, – ответила она радостно. – Бобика берем?
Я заколебался, Бобик опустил зад на пол и смотрел на меня в требовательном ожидании.
– Только не давать ему ничего со стола, – ответил я наконец. – И не бросать под стол. А если бросать, то придется заказывать на десятерых. Я не знаю, куда в него столько влезает, но жрать может безостановочно.
Она счастливо улыбнулась.
– Бобик, ты приглашен!
Стол с массивным подсвечником в самом центре, три толстые свечи дают яркий оранжевый свет, настоящий яркий и праздничный, не люблю так называемые интимные полумраки.
Сверху огнем солнечного спектра заливает стол и почти всю комнату огромная люстра на сто свечей. Лоралея щебечет, щечки счастливо разрумянились, глаза блестят, веселая и довольная. Я все перебирал ее разговор с виконтом Карлейлем, странно как-то, что с виду безумно красивая, а значит, в такой же мере и безумно пустоголовая женщина так точно и правильно понимает плюсы и выгоды объединения Армландии, а не понимает такой неглупый с виду виконт Карлейль.
– Вам нравится это мясо? – спросила она живо.
– Очень, – ответил я искренне.
– Я сама его готовила, – похвасталась она.
Я раскрыл рот.
– Вы? Благородная дама?
Она удивилась:
– А почему нет?
– Но… гм… кухонная работа… грязная работа…
– Любую работу, – возразила она, – грязной или чистой делает сам человек. Во-первых, мне нравится готовить. Во-вторых, сама вижу, как работает челядь, чем занимается управитель… Кстати, вам тоже придется заниматься кухней! Только государственной. Самое главное при всяком государственном устройстве – поставить дела так, чтобы всякие управители, мелкие и крупные, не могли наживаться.
– Гм… – произнес я.
Она удивилась:
– Вы против? Сэр Ричард, иначе это разрушит страну! Управителями ставят обычно смышленых людей из народа, так как лорды ею брезгают, но когда эти управители становятся богаче и могущественнее лордов, то возмущены и лорды, и народ!
– Только соседи радуются, – сказал я.
– И злорадствуют, – добавила она.
– Гм… – повторил я. – Проблемы коррупции государственного аппарата… я еще над этим не думал… Эта зараза еще впереди…
Семирамида, мелькнула мысль, будучи женщиной, снаряжала походы, вооружала войска, строила Вавилон, покоряла эфиопов и арабов, переплывала Красное море, а Сарданапал, родившись мужчиной, ткал порфиру, восседая дома среди наложниц; а по смерти ему поставили каменный памятник, который изображал его пляшущим на варварский лад и прищелкивающим пальцами у себя над головой, с такой надписью: «Ешь, пей, служи Афродите: все остальное ничто». Лоралея не снаряжает походы, но знает о государственном устройстве больше, чем мои преданные военачальники.
– Вы решите эти трудности, – произнесла она убежденно. – Возьмите этот соус. Не я готовила, но проверила – очень вкусно.
– Спасибо, – поблагодарил я. – Да, приятный запах и обворожительный вкус. Насчет коррупции… займемся, займемся.
Она сказала убежденно:
– Прежде всего нужно издать, и как можно скорее, хорошие законы! Где правит тиран, там не просто дурное государство, там вообще нет государства!
– Гм, – сказал я и поперхнулся куском в горле, – я… плохой тиран?
Она возразила лучезарно:
– Мой лорд, вы еще не тиран! Но помните, ни одну из трехсот статуй Деметрия Фалерского не успела съесть ни ржавчина, ни грязь, все были разбиты еще при его жизни. А начинал он тоже как освободитель и объединитель вечно сражающихся между собой греческих рэксов. Увы, в делах государственных ничто жестокое не бывает полезным.
– Это что же, – пробормотал я озадаченно, – обо мне уже такая слава? Гм… впрочем, я объединял Армландию, как Бисмарк Германию, железом и кровью… Но я обошелся и кровью меньшей, и провернул все быстрее… теперь мне что же, улыбаться, кланяться и разбрасывать дары панэму и цирцензесу?
– Законы, – повторила она, – только законы! Будут законы – будет государство. Даже у разбойников есть свои законы.
– А у Армландии еще нет, – согласился я.
Она сказала утешающе:
– Потому что не было и самой Армландии… как единого целого.
– Спасибо на добром слове, леди Лоралея.
– Распри среди лордов, – произнесла она грустно, – приходится расхлебывать даже не вам, сэр Ричард, а всей Армландии. Потому нужны законы, и только законы… Прочные, нерушимые, обязательные для всех. Основанные на обычае, а не на силе оружия. В Спарте полководец, достигший своей цели благодаря хитрости и убедительным речам, приносил в жертву быка, а победивший в открытом бою – петуха. Если даже спартанцы полагали слово и разум более достойными средствами действия, нежели сила и отвага, то надо ли нам уповать на оружие?..
«Нам», отметил мой мозг автоматически, но в душе шевельнулось теплое: эта женщина так искренне и горячо приняла мои проблемы, будто они и ее личные.
– Эх, – сказал я, – если бы мои военачальники вот тоже так же…
– Мужчины любят воевать, – произнесла она грустно, – и очень боятся, как бы никто не подумал, что они трусят.
Я сказал невольно:
– Но ведь трусость… гм… всегда и везде была… ну, не совсем достоинством.
Она сказала живо:
– Нет стыда убежать с поля боя, если грозит неминуемая гибель! Ахилл, Аякс и все герои, которых ставят в пример, выходили в бой, закованные в доспехи и вооруженные до зубов. Это что, трусость?
Я сказал с усмешкой:
– Пока что такого никто не говорил.
– Когда Ахилл, – продолжила она, – лишился из-за гибели Патрокла своих доспехов, которые тот одолжил, он вообще не выходил из шатра, разве не так?
– Так, – подтвердил я.
– А в бой пошел, когда ему дали доспехи, которые вообще невозможно пробить никаким оружием! Разве это его позорит?
– Гм, – сказал я, – как-то даже не подумал… С точки зрения рыцарства он провел поединок с Гектором нечестно.
– Но воспевают Ахилла? – спросила она живо. – То-то! Греческий закон карал того, кто бросил щит, а не того, кто бросил меч или копье! Потому что важнее избежать гибели самому, чем погубить врага!.. И вообще, мой господин, хороший полководец должен умереть от старости, а не на поле боя!
Она улыбалась чисто и светло, от нее исходит материнское тепло, в то же время выглядит такой обольстительно зовущей, что я сказал себе жестко: нет уж, нет уж. Я – государственный деятель, нам не до баб-с. Тем более что я уже открыл великую истину, что бабы все одинаковы, а если так, зачем переплачивать? Надо брать, что подешевле. Служанок, к примеру.
Закончили медовыми пирогами, я снова сотворил кофе, Лоралея отпивала мелкими глотками, но безбоязненно, чему я снова восхитился. Когда она поднимала веки, казалось, что снимает с себя всю одежду. И когда опускала их, я тоже чувствовал, как опускает платье с белых нежных плеч, вот ткань сползает еще ниже, обнажая полную грудь, нежный женский животик, наконец платье складками укладывается на полу, а она грациозно переступает через этот лишний ворох, идет ко мне, словно плывет по воздуху…
Я вздрогнул, перехватив ее взгляд, по-женски понимающий. Женщины если и не разбираются в движении небесных светил, то очень хорошо понимают, что значат наши взгляды.
Она медленно поднялась, отодвинув стул, снова бросила взгляд на дверь, ведущую в спальню. Я застыл, когда она, оставив дверь открытой, начала медленно и грациозно сбрасывать одежду. Стыдливость, вспомнилось, это свойство, которые мы почему-то приписываем женщинам.
Лоралея сбрасывала одежду просто и естественно, без всякого кокетства и ужимок, без эротики, присущей стриптизу, но получилось у нее так, что внутри меня все взвыло.
Так же медленно и грациозно она опустилась под одеяло. Я перехватил слегка удивленный и вопросительный взгляд. В черепе заметались горячечные мысли, как суметь отказаться, я железный, вон лежит голая женщина и смотрит на меня в требовательном ожидании, ни один мужчина не сможет отбрыкаться, трусы закомплексованные, как бы чего про них не подумали, а я вот сумею, сейчас подойду и скажу…
Я подошел, она протянула ко мне белые нежные руки. Одеяло соскользнуло, обнажив дивной формы грудь с широкими алыми сосками. Ниппели уже затвердели и поднимаются мне навстречу, похожие на спелые ягоды земляники.
– Как хорошо, – выдохнула она счастливо, – как замечательно… принадлежать самому могущественному человеку в Армландии!
Руки мои, почти не подчиняясь мне, совлекли одежду. Я нырнул к ней в ложе и сразу погрузился в негу и счастливое блаженство, которого не испытывал с момента рождения на свет.
Я, наверное, безумствовал бы в постели всю ночь, но Лоралея мягко, но настойчиво напомнила несколько раз, что завтра у меня с утра трудный день, надо поспать, сама уложила меня в позу эмбриона и придержала так, пока я не провалился в глубокий счастливый сон.
Выныривал я, переполненный ликованием и таким счастьем, словно уже по всей Армландии провел широкополосный Инет. Лоралея спит рядом, прижавшись щекой к моей руке. Ресницы затрепетали, щекоча кожу, я решил, что приснилось нечто, однако веки поднялись, открывая чистые глаза небесно-голубого цвета.
– Спи, – шепнул я.
Она счастливо улыбнулась.
– Ну как я могу спать, когда мой повелитель проснулся?
Она чмокнула меня в щеку, поцелуй был чист и свеж, словно поцеловал ребенок, впервые в жизни не возникло желания тайком вытереть щеку.
Я замедленно выполз из постели, а она, одевшись не по-женски быстро, вызвала слуг и продиктовала, что подать на завтрак.
К моему замешательству, принесли именно то, что я хотел бы сожрать, откуда только и знает мои вкусы…
В завершение завтрака выпили по чашке крепчайшего кофе. Лоралея выглядит еще больше посвежевшей, лицо разрумянилось, глаза счастливо сияют, как две утренние звезды, губы еще ярче и сочнее.
– Мой лорд, – сказала она щебечуще, – не забудьте, что вчера прибыла большая группа каменщиков из Ясперса. Лучше с ними переговорить лично, потому что их возглавляет сам мастер Моавит, он возводил собор в Фоссано! Теперь туда идут все паломники полюбоваться и помолиться, ибо в красивом месте и Господь к людям ближе.
– Ага, – пробормотал я обалдело, – ну да… если так… Обязательно!
– Все остальное лучше оставить вашим помощникам, – прощебетала она, поглядывая на меня хитро и весело поверх чашки. – А вас ничто не будет отвлекать от вашего тоннеля.
Я вскрикнул:
– Откуда ты все это знаешь?
Она удивилась:
– Так даже слуги говорят обо всем!
– Они о всякой фигне больше говорят, – пробормотал я совсем ошалело. – Что с них возьмешь.
Она возразила:
– Из множества слухов всегда можно отобрать нужное!
Через крепость прошли уже три каравана, два из них доверху нагружены всякими висюльками и колокольчиками для знатных и богатых дур, Лоралея наверняка о них слышала, но из всей информации выбрала только то, что в самом деле важно для меня.
Отставив чашку, я вскочил, поцеловал ее в щеку и сказал торопливо:
– Да-да, ты права!.. Побегу, нельзя заставлять таких мастеров ждать слишком долго. А потом… ага, да, тоннель… Рыть, рыть…
Я выскочил, забыв закрыть за собой дверь, на это есть стражники в коридоре, в голове ураган сшибающихся мыслей, из которых каждая считает себя самой умной и требует, чтоб послушались именно ее, потому что все остальные – дураки и дуры.
Как там один вопит обиженно: женился на красивой – оказалась умной! А здесь и красивая бесподобно, и… умная? Нет, тут мало просто ума. Что за сверхъестественное чутье, что мне нужно, как быстро она сумела понять мои цели и сообразить, что именно нужно для их достижения?
Глава 10
Полдня я занимался крепостью, пока это только скелет, вернее, панцирь, очень крепкий и надежный, но из-за его величины работы еще много. Я принимал прибывающих строителей, сам выдавал аванс, так выглядит внушительнее, часть работников сразу отправил к Хребту.
К обеду вернулся в покои, Лоралея уже сменила одежду, я хлопнул себя по лбу, дурак, хотел же позаботиться, ее узлы остались в Кнаттервиле, но, к счастью, как-то выкрутилась, не обременяя меня такими досадными мелочами.
Сегодня у нее на лбу серебряный обруч и висюльки по бокам, опускаются, закрывая уши почти до плеч. Благородный блеск серебра на лбу перекликается с блеском в ее глазах, по-детски чистых и ликующих.
– Прекрасное платье, – сказал я смущенно. – Здорово смотрится… Леди Лоралея, если понадобится что, только напомните!
– Все в порядке, – ответила она смеющимся голосом, – не обращайте внимание на такие пустяки!
– Леди Лоралея, – спросил я, – вы пообедаете со мной?
Она ответила вопросом на вопрос:
– А вы хотите?
– Конечно! – вырвалось у меня.
Она тихо засмеялась:
– Но если мой муж и повелитель так желает, кто смеет воспротивиться?
Я на секунду запнулся, услышав, что я муж и повелитель, но тут же чувство гордости и довольства накрыло с головой, как морская волна.
Нет ничего более приятного, если женщина гордится тобой и с радостью выполняет твои желания, потому что ты – лучший, ты лучше знаешь, что надо и как надо. И не скрывает перед другими, что все твои желания выполняет с превеликим удовольствием.
Она улыбалась, поглядывая на меня поверх чашки с кофе. Глаза сияют, щечки слегка порозовели, словно ее смущает мое внимание. Тепло, что разливается в моей груди, начало распространяться по всему телу.
Я ощутил себя свежим, полным сил, но сердце сладко заныло. Я с ужасом понял, что хочу схватить ее в объятия прямо сейчас, во время обеда, не дожидаясь ночи.
– Вам нравится это печенье? – спросила она.
– Вы пекли? – спросил я.
Она покачала головой.
– Нет, но проследила, чтобы испекли по рецепту моей бабушки.
– Ваша бабушка была сластена.
– Еще какая, – подтвердила она, улыбаясь. – Я тоже люблю сладкое. И не понимаю, почему некоторые даже травяные чаи пьют без сахара.
– Я тоже не понимаю, – пробормотал я. – Что-то я вообще многого не понимаю… ой, меня ждут, надо бежать!
Она проводила меня несколько удивленным взглядом, а я, теряя достоинство гроссграфа, суетливо подхватился и выбежал за дверь. Уже там, в коридоре трясущимися пальцами пригладил волосы, выровнял шаг и постарался выпрямить спину.
Что-то со мной происходит непонятное. Я вроде бы начинаю терять голову. Ну, еще не совсем, но какие-то позорящие настоящего мужчину сдвиги есть. Первый сдвиг – все время думаю об этой женщине.
Мужчина, что вот так часто думает о женщине или о женщинах вообще, – не заслуживает высокого звания мужчины. Это так, бабник, юбочник, чтобы не сказать жестче: грузчики выражаются откровеннее, зато точнее и образнее.
Сегодня же отправлю ее куда-нить подальше. Нет, завтра утром. Правда, ночью моя воля ослабеет еще больше…
Вечером мне пришла в голову гениальная идея, как переоборудовать повозку, превращая ее в «карету», нечто пока неизвестное местным мастерам.
Я начертил эскиз кареты и дал старшине.
– Вот здесь и здесь, понял?.. А вот тут для кучера… Нет, сюда не вещи, а пару слуг на запятки. Это так и называется, «запятки». Если, конечно, ехать недалеко. А то заморятся стоять, заснут и попадают… С лесенкой нефиг бегать, надо стационарную из железа. Ступеньки можно из дерева, но основу – из хорошей стали… Чтоб и легкая, и прочная…
Я знал, что требую, и уже через три дня столяры и колесники начали срывать передо мной шляпы уже не как перед лордом, а как перед великим мастером.
Кузнецы еще ковали и перековывали рессоры, зато колесных дел мастер все понял, пришел в восторг и сам торопил их и объяснял, дуракам таким, как надо и что надо.
Леди Лоралея от такого подарка пришла в восторг, в первый же день совершила круг по крепости, выявила несколько мелких недостатков, сама объяснила, что и как исправить.
Я заметил, что работники и ее слушают очень внимательно и уважительно. Лоралея никогда не задирает нос и не кичится, со всеми разговаривает, как с равными, а с этими работниками выказала себя тоже очень даже понимающей и знающей толк в их ремесле.
Потом она велела объехать вокруг крепости, я встревожился, но виду не подал, однако велел выделить охрану. И хотя понятно, что к имуществу гроссграфа протянуть лапу – это протянуть ноги, но пусть ни у кого даже мысли такой не возникает.
Лоралее охрана вряд ли понравилась, хотя виду не подала. Возможно, подумала, что я подозреваю, чтоб не убежала к тем лордам, которые так дрались за нее.
Я подозвал сэра Норберта.
– К вам необычная просьба…
– Я выполню любой ваш приказ, – отчеканил он.
– Это просьба, – сказал я смущенно, – а никакой не приказ.
– Слушаю вас, сэр Ричард!
– Вы помните, из-за чего вспыхнула война между сэром де Марком и сэром Арлингом?
Он коротко усмехнулся.
– И все мы также помним, как просто вы устранили причину вражды.
– Да, но теперь эта причина здесь, в крепости. Сэр Норберт, я очень не хотел бы, чтобы кто-то попытался выкрасть ее и отсюда. Как уже была попытка увезти ее из замка Кнаттервиль.
Он посерьезнел.
– Располагайте мною, сэр Ричард! Я понимаю, у вас ничего личного. Только забота о благе Армландии.
К обеду вернулся в покои, Лоралея уже сменила одежду, я хлопнул себя по лбу, дурак, хотел же позаботиться, ее узлы остались в Кнаттервиле, но, к счастью, как-то выкрутилась, не обременяя меня такими досадными мелочами.
Сегодня у нее на лбу серебряный обруч и висюльки по бокам, опускаются, закрывая уши почти до плеч. Благородный блеск серебра на лбу перекликается с блеском в ее глазах, по-детски чистых и ликующих.
– Прекрасное платье, – сказал я смущенно. – Здорово смотрится… Леди Лоралея, если понадобится что, только напомните!
– Все в порядке, – ответила она смеющимся голосом, – не обращайте внимание на такие пустяки!
– Леди Лоралея, – спросил я, – вы пообедаете со мной?
Она ответила вопросом на вопрос:
– А вы хотите?
– Конечно! – вырвалось у меня.
Она тихо засмеялась:
– Но если мой муж и повелитель так желает, кто смеет воспротивиться?
Я на секунду запнулся, услышав, что я муж и повелитель, но тут же чувство гордости и довольства накрыло с головой, как морская волна.
Нет ничего более приятного, если женщина гордится тобой и с радостью выполняет твои желания, потому что ты – лучший, ты лучше знаешь, что надо и как надо. И не скрывает перед другими, что все твои желания выполняет с превеликим удовольствием.
Она улыбалась, поглядывая на меня поверх чашки с кофе. Глаза сияют, щечки слегка порозовели, словно ее смущает мое внимание. Тепло, что разливается в моей груди, начало распространяться по всему телу.
Я ощутил себя свежим, полным сил, но сердце сладко заныло. Я с ужасом понял, что хочу схватить ее в объятия прямо сейчас, во время обеда, не дожидаясь ночи.
– Вам нравится это печенье? – спросила она.
– Вы пекли? – спросил я.
Она покачала головой.
– Нет, но проследила, чтобы испекли по рецепту моей бабушки.
– Ваша бабушка была сластена.
– Еще какая, – подтвердила она, улыбаясь. – Я тоже люблю сладкое. И не понимаю, почему некоторые даже травяные чаи пьют без сахара.
– Я тоже не понимаю, – пробормотал я. – Что-то я вообще многого не понимаю… ой, меня ждут, надо бежать!
Она проводила меня несколько удивленным взглядом, а я, теряя достоинство гроссграфа, суетливо подхватился и выбежал за дверь. Уже там, в коридоре трясущимися пальцами пригладил волосы, выровнял шаг и постарался выпрямить спину.
Что-то со мной происходит непонятное. Я вроде бы начинаю терять голову. Ну, еще не совсем, но какие-то позорящие настоящего мужчину сдвиги есть. Первый сдвиг – все время думаю об этой женщине.
Мужчина, что вот так часто думает о женщине или о женщинах вообще, – не заслуживает высокого звания мужчины. Это так, бабник, юбочник, чтобы не сказать жестче: грузчики выражаются откровеннее, зато точнее и образнее.
Сегодня же отправлю ее куда-нить подальше. Нет, завтра утром. Правда, ночью моя воля ослабеет еще больше…
Вечером мне пришла в голову гениальная идея, как переоборудовать повозку, превращая ее в «карету», нечто пока неизвестное местным мастерам.
Я начертил эскиз кареты и дал старшине.
– Вот здесь и здесь, понял?.. А вот тут для кучера… Нет, сюда не вещи, а пару слуг на запятки. Это так и называется, «запятки». Если, конечно, ехать недалеко. А то заморятся стоять, заснут и попадают… С лесенкой нефиг бегать, надо стационарную из железа. Ступеньки можно из дерева, но основу – из хорошей стали… Чтоб и легкая, и прочная…
Я знал, что требую, и уже через три дня столяры и колесники начали срывать передо мной шляпы уже не как перед лордом, а как перед великим мастером.
Кузнецы еще ковали и перековывали рессоры, зато колесных дел мастер все понял, пришел в восторг и сам торопил их и объяснял, дуракам таким, как надо и что надо.
Леди Лоралея от такого подарка пришла в восторг, в первый же день совершила круг по крепости, выявила несколько мелких недостатков, сама объяснила, что и как исправить.
Я заметил, что работники и ее слушают очень внимательно и уважительно. Лоралея никогда не задирает нос и не кичится, со всеми разговаривает, как с равными, а с этими работниками выказала себя тоже очень даже понимающей и знающей толк в их ремесле.
Потом она велела объехать вокруг крепости, я встревожился, но виду не подал, однако велел выделить охрану. И хотя понятно, что к имуществу гроссграфа протянуть лапу – это протянуть ноги, но пусть ни у кого даже мысли такой не возникает.
Лоралее охрана вряд ли понравилась, хотя виду не подала. Возможно, подумала, что я подозреваю, чтоб не убежала к тем лордам, которые так дрались за нее.
Я подозвал сэра Норберта.
– К вам необычная просьба…
– Я выполню любой ваш приказ, – отчеканил он.
– Это просьба, – сказал я смущенно, – а никакой не приказ.
– Слушаю вас, сэр Ричард!
– Вы помните, из-за чего вспыхнула война между сэром де Марком и сэром Арлингом?
Он коротко усмехнулся.
– И все мы также помним, как просто вы устранили причину вражды.
– Да, но теперь эта причина здесь, в крепости. Сэр Норберт, я очень не хотел бы, чтобы кто-то попытался выкрасть ее и отсюда. Как уже была попытка увезти ее из замка Кнаттервиль.
Он посерьезнел.
– Располагайте мною, сэр Ричард! Я понимаю, у вас ничего личного. Только забота о благе Армландии.