Страница:
– Да у нас начали было заводить моду переодеваться к обеду. Не знаю, приживется ли.
Он наклонил голову к плечу, подумал:
– Лучше бы не прижилась.
– Меня это тоже достает, - признался я.
Он улыбнулся.
– Думаю, это нравится только женщинам. Не проговоритесь о такой дури моей дочери. Она слишком уж старается следовать моде. Как по мне, нет ничего лучше старых добрых обычаев!
Я поддакнул:
– Абсолютно верно, сэр Людвиг! Старых, добрых, а главное - проверенных временем.
Он посмотрел на меня уже с искренним дружелюбием, как на сообщника.
– Отдыхайте, сэр Ричард, набирайтесь сил. Ха-ха, перед обедом!
Он отступил, поклонился, собираясь уходить, но умные и все еще внимательные глаза перехватили взгляд, который я бросил на молот. Победная улыбка скользнула по губам.
– Интересуетесь, как ваше оружие оказалось здесь?
– Ну… - промямлил я. - Вообще-то да, если честно.
Он улыбнулся еще шире.
– Все отцепили еще там, где вас обнаружили без сознания. Но тут же поняли, что это именное, не унести без вас. Пришлось снова молот на прежнее место, перевязи с мечом и луком через ваши плечи… не совсем удобно было тащить вас при оружии, но не оставлять же!
– Спасибо, - сказал я.
Он отмахнулся.
– Пустое. А тут, понятно, вас сперва занесли в угол и отцепили молот, сняли перевязь с мечом и тулу с луком. А потом уже в постель, и наши лекари занялись вашими ранами.
– Очень точное решение, - сказал я и прикусил язык, вдруг да у них у всех такие штуки, вот и знают, как с ними обращаться. - Спасибо!
Он ушел, победно улыбаясь, на пороге обернулся.
– Сэр Ричард, можете на обед приходить даже без молота, ха-ха!.. Хотя я понимаю, путешественники вроде вас привыкают к таким вещам.
Я улыбнулся еще шире, поклонился, разводя руками. Мол, как солдат солдата я понимаю наши мужские шутки, недоступные пониманию светских вертопрахов, женщин, детей и попугайчиков.
До обеда я, обследовав комнату, бегал от окна к окну и старался подслушать обрывки разговоров. Кто не хочет умереть от жажды - должен пить из всех стаканов. Даже конюх или стряпуха могут сказать что-то полезное и важное, а в моем положении все полезное и все важное.
Странное ощущение, когда увидел танцующего в изысканных поклонах портного, а затем и герцога, росло и усиливалось по мере того, как рассматривал сад, обширный двор и гуляющую публику. Очень уж все красиво и нарядно, все ухоженные, воспитанные, веселые и говорливые, а дамы так просто без устали щебечущие, обмахивающиеся роскошными веерами.
Дворец, праздничная толпа, яркие цвета, как будто смотрю из окна на живую клумбу цветов, где все оттенки подобраны в изумительной пропорции. Что-то опереточное в этой праздничной жизни, вот-вот пойдут в удалой пляс, высоко вскидывая ноги…
Наконец раздался могучий бас медного гонга, я почти увидел этот огромный таз, в который бьют колотушкой. Ударили один раз, но звук неспешно течет и течет по коридорам, залам и вываливается из окон. Я оглянулся на меч и лук, как-то не слишком с моей одеждой. Зато пояс смотрится очень даже неплохо. Можно сказать, прибавит деловитости и мужественности, а то слишком уж я какой-то мягкий.
Пряжка щелкнула, я оглядел себя в зеркало, ладно, толкнул дверь, открылся обширный коридор, стены облицованы дорогими породами дерева и украшены широкими накладками из золота. Портреты в тяжелых рамах выстроились вдоль стен в чинную, но строгую шеренгу.
На том конце коридора показался человек в цветах этого дома, издали отвесил поклон.
– Простите, господин, задержался…
– Ничего, - ответил я благосклонно, - я только вышел. Веди к яслям.
Он растянул рот в улыбке, нужно смеяться, когда господа шутят, повернулся и осторожно пошел вниз по лестнице, все время оглядываясь, не слишком ли быстро, не слишком ли медленно, удобно ли мне, а я сохранял на лице благожелательно-рассеянную улыбку, а мозг спешно переваривает присланную глазным нервом информацию.
Лестница поистине королевская: широкая, ступени укрыты красным бархатом с золотой окаемкой, перила массивные и блестящие, удерживаются на резных тумбах, покрытых лаком и настолько блестящих, словно их только что протерли влажной тряпкой. Но здесь все блестит так, будто в мире не существует пыли.
Внизу роскошнейший холл, мы прошли два зала, перед дверью последнего застыли двое богато одетых слуг, одежды чистые, нарядные, а сами слуги вымытые, подстриженные, ухоженные. При нашем приближении разом отворили двери, один из них провозгласил:
– Маркиз Ричард!
Я вошел степенно, лицо приподнято, весь из себя величавая важность. Зал длинный, оформлен в приглушенных тонах, продолговатый стол, за одним концом уже приступил к трапезе герцог, все так же сгорбленный, в той же богатой одежде.
На другом конце стола свободное кресло. Я подошел, почтительно кланяясь, герцог кивнул и взглядом велел занять то место.
Я послушно опустил зад не на самый краешек, я ж не слуга, но и не развалился, как поступил бы перед герцогом грандгерцог или что тут у них есть.
– Я всегда начинаю первым, - буркнул герцог. - Эти лентяи вечно опаздывают… Я говорю о своем внуке Эйсейбио и дочери Элизабет. Один не может на облака насмотреться, другая все наряды меняет… А, вот и Эйсейбио!
В распахнутые двери вошел церемониймейстер и провозгласил громко:
– Сэр Эйсейбио, граф Торино!..
Следом вошел среднего роста мужчина с крупным породистым лицом, как у герцога, несомненное фамильное сходство, выделяются небольшие растопыренные усы и крохотная бородка, даже не бородка, а намек на нее. Подбородок удлиненный, массивный и мужественно раздвоен, и пятнышко шерсти устроилось как раз посредине. Он выглядел бы полководцем на отдыхе, если бы не бледное пресыщенное лицо, пухлые губы капризного ребенка и отсутствующий взгляд.
На миг он вспыхнул любопытством, когда увидел меня.
– А, тот герой, что уничтожил багер вместе с экипажем?
Я поднялся, щелкнул каблуками и коротко поклонился, не сгибая спины.
– Маркиз Ричард, к вашим услугам.
Он вяло улыбнулся, слуга придвинул ему кресло, так что Эйсейбио оказался как раз посредине между герцогом и мной. Он сел и сказал мне так же вяло:
– Вам уже объявили, в этом доме очень чтут традиции?..
Герцог нахмурился, взгляд его был полон укоризны.
– Ты брал бы пример с маркиза Ричарда! Он не стихи слагает, а избрал стезю, достойную мужчины.
– Ну да, - отмахнулся Эйсейбио, - а чего он тогда здесь, а не сидит и не слушает нотации своего замшелого отца?
Герцог замялся, бросил на меня взгляд с просьбой о помощи. Я быстро прикинул, на какую сторону забора упасть выгоднее, улыбнулся и развел руками.
– В традициях нашего дома рано покидать гнездо и повсюду искать подвиги! А потом уже вернуться к родителю, чтобы получить то ли похвалу, то ли порку. Это уже как решит родитель после отчета.
Герцог довольно крякнул, в глазах зажегся довольный огонь.
– Видишь? Сохранились еще места, где чтят традиции! И где родительская мудрость отвергается не всегда, не всегда!..
Эйсейбио вяло поморщился. Двое празднично одетых слуг на изящно изготовленных носилках, укрытых короткой красной скатертью, внесли нечто невообразимое из птиц, рыб, зелени, гусиных, куриных и перепелиных яиц, паштетов, филе, все уложено в изысканные горки, даже в башенки, все еще несли плавным балетным шагом, чтобы не обрушить великолепие.
Остановились перед герцогом, старший слуга или повар, не знаю, начал снимать с носилок то или иное кушанье и, показав хозяину, перекладывал в его тарелку. Что не поместилось, положил в соседнюю. Все это время слуги с носилками не шевелили даже бровью, словно вырезанные из дерева. Герцог отпустил их небрежным движением руки, а взглядом указал в мою сторону.
Повар посмотрел на меня с вопросом в глазах.
– Желаете перепелку, сэр?
Я изобразил улыбку.
– Я доверяю вашему выбору. Вы сами знаете, что приготовлено в этот раз лучше, а что хуже.
Он запротестовал:
– У нас все готовят очень тщательно!
– Но что-то удается лучше, - уточнил я. - Вот это и положите. Дело в том, что мой желудок все принимает. Но он понимает разницу, когда приготовлено лучше, когда хуже…
Он поклонился, не меняя выражения лица, посмотрел в задумчивости на разноцветье блюд и начал наполнять мою тарелку. Мне показалось, что делает это с большим удовольствием, чем когда перегружал еду в блюдо самому герцогу.
Мы ели в молчании, да это и понятно, разговоры начинаются ближе к десерту. Когда половина блюд нашими стараниями была очищена, церемониймейстер взмахнул рукой, в зал вошли еще двое слуг с носилками, уже наряжены в красное, а на блюдах громоздятся конструкции из жареных птиц, печеной рыбы, живых устриц и всякого непонятного, но пахнущего очень даже, что не сказать весьма и весьма. Все украшено зеленью, а огромная рыбина, стоя на хвосте в толще паштета из гусиной печени, похожего на вулкан Везувий, держит во рту крупное яйцо с блестящей жемчужиной на кончике.
Снова повторилась процедура опознавания блюд, размышления, чего бы из них покушать, трудного выбора и перекладывания на новые чистые тарелки, такие огромные, что из них можно бы кормить бегемотов.
Герцог одобрительно поглядывал, как его внук с аппетитом очищает уже третью тарелку.
– Ничто не делает обед таким вкусным, - заметил он вполголоса, - как пропущенный завтрак.
Эйсейбио проворчал с набитым ртом:
– А что за мода завтракать так рано? Есть надо вовремя.
– Воспитанный человек никогда не ест, - сказал герцог нравоучительно. - Он только завтракает, обедает и ужинает.
Эйсейбио взглянул на меня, как на сообщника, мы примерно одного возраста.
– В столице вас угощают хорошими обедами, - заметил он заговорщицки, - а у нас - хорошими обеденными манерами.
Я дипломатично промолчал, во время хорошего обеда всякий становится консерватором, а здесь каждое блюдо - произведение кулинарного искусства.
Герцог буркнул:
– После хорошего обеда всякому простишь, даже родному внуку. Маркиз, как вы находите гарбюссе по-гессенски?
– Я его еще не нашел, - ответил я смущенно. - Или ее…
Эйсейбио довольно хохотнул, герцог улыбнулся.
– Значит, - заметил он, - вам было чем заняться. Как вам этот паштет?
– Изумительный, - ответил я вполне искренне. - Тает во рту! Вот так воины становятся неженками…
Эйсейбио сказал весело:
– Какие воины? Кому они нужны? А счастье именно в хорошем обеде, хорошем вине и хорошей женщине. Или дурной, это смотря по тому, сколько счастья можете себе позволить.
Церемониймейстер стоит неподвижно, но я видел, как внимательно следит за движениями наших рук и челюстей. В какой-то лишь ему понятный момент он подал знак, и в зал внесли на носилках огромный торт. В половину человеческого роста, хотя сам по себе торт не широк, так, с ведро, но нас разорвет, если съедим хоть половину. Слуги в голубом замерли неподвижно, а повар с ножом и лопаточкой заискивающе заглядывал в глаза герцога, стараясь угадать, с какого бока и в каком месте хозяин восхочет отведать это чудо.
Торт украшен орешками всех сортов, начиная от простого фундука и грецких и заканчивая совсем диковинными, миндалем, зернышками изюма, а еще чем-то непонятным, но, видимо, съедобным. Шоколад и кремы перемежаются, получилась затейливая башенка из темного шоколада с белыми полосками.
Герцог покосился на меня.
– Между хорошим обедом, - обронил он философски, - и долгой жизнью только та разница, что за обедом сладкое подают в конце.
– Изумительно, - сказал я. - Вот эта штука просто тает во рту, а вкус непередаваемый… Что это?
Герцог нахмурился, а Эйсейбио весело фыркнул:
– Это же вилантэн, маркиз!
– Вилантэн, - повторил я. - Запомню. Из чего он или оно делается?
Герцог нахмурился сильнее, Эйсейбио вскрикнул почти ликующе:
– Маркиз! Где вы жили?.. Никто не знает, как подземные ангелы ада делают вилантэн или даже обыкновенную муку, что поднимают на поверхность!.. Я еще могу понять, как выплавляют железо и подают наверх в стальных слитках, но… про вилантэн и прочие вещи лучше не спрашивать! А то рехнетесь. Нужно просто верить в доброту и покровительство великого Самаэля!
Я не успел ответить какой-нибудь дежурной, но любезной банальностью, чтобы сгладить возникшую неловкость и странное напряжение за столом, торжественная музыка вдруг оборвалась, тут же сменившись веселым наигрышем, даже игривым, по залу рассыпались трели и рулады. Герцог повернул голову.
Глава 4
Он наклонил голову к плечу, подумал:
– Лучше бы не прижилась.
– Меня это тоже достает, - признался я.
Он улыбнулся.
– Думаю, это нравится только женщинам. Не проговоритесь о такой дури моей дочери. Она слишком уж старается следовать моде. Как по мне, нет ничего лучше старых добрых обычаев!
Я поддакнул:
– Абсолютно верно, сэр Людвиг! Старых, добрых, а главное - проверенных временем.
Он посмотрел на меня уже с искренним дружелюбием, как на сообщника.
– Отдыхайте, сэр Ричард, набирайтесь сил. Ха-ха, перед обедом!
Он отступил, поклонился, собираясь уходить, но умные и все еще внимательные глаза перехватили взгляд, который я бросил на молот. Победная улыбка скользнула по губам.
– Интересуетесь, как ваше оружие оказалось здесь?
– Ну… - промямлил я. - Вообще-то да, если честно.
Он улыбнулся еще шире.
– Все отцепили еще там, где вас обнаружили без сознания. Но тут же поняли, что это именное, не унести без вас. Пришлось снова молот на прежнее место, перевязи с мечом и луком через ваши плечи… не совсем удобно было тащить вас при оружии, но не оставлять же!
– Спасибо, - сказал я.
Он отмахнулся.
– Пустое. А тут, понятно, вас сперва занесли в угол и отцепили молот, сняли перевязь с мечом и тулу с луком. А потом уже в постель, и наши лекари занялись вашими ранами.
– Очень точное решение, - сказал я и прикусил язык, вдруг да у них у всех такие штуки, вот и знают, как с ними обращаться. - Спасибо!
Он ушел, победно улыбаясь, на пороге обернулся.
– Сэр Ричард, можете на обед приходить даже без молота, ха-ха!.. Хотя я понимаю, путешественники вроде вас привыкают к таким вещам.
Я улыбнулся еще шире, поклонился, разводя руками. Мол, как солдат солдата я понимаю наши мужские шутки, недоступные пониманию светских вертопрахов, женщин, детей и попугайчиков.
До обеда я, обследовав комнату, бегал от окна к окну и старался подслушать обрывки разговоров. Кто не хочет умереть от жажды - должен пить из всех стаканов. Даже конюх или стряпуха могут сказать что-то полезное и важное, а в моем положении все полезное и все важное.
Странное ощущение, когда увидел танцующего в изысканных поклонах портного, а затем и герцога, росло и усиливалось по мере того, как рассматривал сад, обширный двор и гуляющую публику. Очень уж все красиво и нарядно, все ухоженные, воспитанные, веселые и говорливые, а дамы так просто без устали щебечущие, обмахивающиеся роскошными веерами.
Дворец, праздничная толпа, яркие цвета, как будто смотрю из окна на живую клумбу цветов, где все оттенки подобраны в изумительной пропорции. Что-то опереточное в этой праздничной жизни, вот-вот пойдут в удалой пляс, высоко вскидывая ноги…
Наконец раздался могучий бас медного гонга, я почти увидел этот огромный таз, в который бьют колотушкой. Ударили один раз, но звук неспешно течет и течет по коридорам, залам и вываливается из окон. Я оглянулся на меч и лук, как-то не слишком с моей одеждой. Зато пояс смотрится очень даже неплохо. Можно сказать, прибавит деловитости и мужественности, а то слишком уж я какой-то мягкий.
Пряжка щелкнула, я оглядел себя в зеркало, ладно, толкнул дверь, открылся обширный коридор, стены облицованы дорогими породами дерева и украшены широкими накладками из золота. Портреты в тяжелых рамах выстроились вдоль стен в чинную, но строгую шеренгу.
На том конце коридора показался человек в цветах этого дома, издали отвесил поклон.
– Простите, господин, задержался…
– Ничего, - ответил я благосклонно, - я только вышел. Веди к яслям.
Он растянул рот в улыбке, нужно смеяться, когда господа шутят, повернулся и осторожно пошел вниз по лестнице, все время оглядываясь, не слишком ли быстро, не слишком ли медленно, удобно ли мне, а я сохранял на лице благожелательно-рассеянную улыбку, а мозг спешно переваривает присланную глазным нервом информацию.
Лестница поистине королевская: широкая, ступени укрыты красным бархатом с золотой окаемкой, перила массивные и блестящие, удерживаются на резных тумбах, покрытых лаком и настолько блестящих, словно их только что протерли влажной тряпкой. Но здесь все блестит так, будто в мире не существует пыли.
Внизу роскошнейший холл, мы прошли два зала, перед дверью последнего застыли двое богато одетых слуг, одежды чистые, нарядные, а сами слуги вымытые, подстриженные, ухоженные. При нашем приближении разом отворили двери, один из них провозгласил:
– Маркиз Ричард!
Я вошел степенно, лицо приподнято, весь из себя величавая важность. Зал длинный, оформлен в приглушенных тонах, продолговатый стол, за одним концом уже приступил к трапезе герцог, все так же сгорбленный, в той же богатой одежде.
На другом конце стола свободное кресло. Я подошел, почтительно кланяясь, герцог кивнул и взглядом велел занять то место.
Я послушно опустил зад не на самый краешек, я ж не слуга, но и не развалился, как поступил бы перед герцогом грандгерцог или что тут у них есть.
– Я всегда начинаю первым, - буркнул герцог. - Эти лентяи вечно опаздывают… Я говорю о своем внуке Эйсейбио и дочери Элизабет. Один не может на облака насмотреться, другая все наряды меняет… А, вот и Эйсейбио!
В распахнутые двери вошел церемониймейстер и провозгласил громко:
– Сэр Эйсейбио, граф Торино!..
Следом вошел среднего роста мужчина с крупным породистым лицом, как у герцога, несомненное фамильное сходство, выделяются небольшие растопыренные усы и крохотная бородка, даже не бородка, а намек на нее. Подбородок удлиненный, массивный и мужественно раздвоен, и пятнышко шерсти устроилось как раз посредине. Он выглядел бы полководцем на отдыхе, если бы не бледное пресыщенное лицо, пухлые губы капризного ребенка и отсутствующий взгляд.
На миг он вспыхнул любопытством, когда увидел меня.
– А, тот герой, что уничтожил багер вместе с экипажем?
Я поднялся, щелкнул каблуками и коротко поклонился, не сгибая спины.
– Маркиз Ричард, к вашим услугам.
Он вяло улыбнулся, слуга придвинул ему кресло, так что Эйсейбио оказался как раз посредине между герцогом и мной. Он сел и сказал мне так же вяло:
– Вам уже объявили, в этом доме очень чтут традиции?..
Герцог нахмурился, взгляд его был полон укоризны.
– Ты брал бы пример с маркиза Ричарда! Он не стихи слагает, а избрал стезю, достойную мужчины.
– Ну да, - отмахнулся Эйсейбио, - а чего он тогда здесь, а не сидит и не слушает нотации своего замшелого отца?
Герцог замялся, бросил на меня взгляд с просьбой о помощи. Я быстро прикинул, на какую сторону забора упасть выгоднее, улыбнулся и развел руками.
– В традициях нашего дома рано покидать гнездо и повсюду искать подвиги! А потом уже вернуться к родителю, чтобы получить то ли похвалу, то ли порку. Это уже как решит родитель после отчета.
Герцог довольно крякнул, в глазах зажегся довольный огонь.
– Видишь? Сохранились еще места, где чтят традиции! И где родительская мудрость отвергается не всегда, не всегда!..
Эйсейбио вяло поморщился. Двое празднично одетых слуг на изящно изготовленных носилках, укрытых короткой красной скатертью, внесли нечто невообразимое из птиц, рыб, зелени, гусиных, куриных и перепелиных яиц, паштетов, филе, все уложено в изысканные горки, даже в башенки, все еще несли плавным балетным шагом, чтобы не обрушить великолепие.
Остановились перед герцогом, старший слуга или повар, не знаю, начал снимать с носилок то или иное кушанье и, показав хозяину, перекладывал в его тарелку. Что не поместилось, положил в соседнюю. Все это время слуги с носилками не шевелили даже бровью, словно вырезанные из дерева. Герцог отпустил их небрежным движением руки, а взглядом указал в мою сторону.
Повар посмотрел на меня с вопросом в глазах.
– Желаете перепелку, сэр?
Я изобразил улыбку.
– Я доверяю вашему выбору. Вы сами знаете, что приготовлено в этот раз лучше, а что хуже.
Он запротестовал:
– У нас все готовят очень тщательно!
– Но что-то удается лучше, - уточнил я. - Вот это и положите. Дело в том, что мой желудок все принимает. Но он понимает разницу, когда приготовлено лучше, когда хуже…
Он поклонился, не меняя выражения лица, посмотрел в задумчивости на разноцветье блюд и начал наполнять мою тарелку. Мне показалось, что делает это с большим удовольствием, чем когда перегружал еду в блюдо самому герцогу.
Мы ели в молчании, да это и понятно, разговоры начинаются ближе к десерту. Когда половина блюд нашими стараниями была очищена, церемониймейстер взмахнул рукой, в зал вошли еще двое слуг с носилками, уже наряжены в красное, а на блюдах громоздятся конструкции из жареных птиц, печеной рыбы, живых устриц и всякого непонятного, но пахнущего очень даже, что не сказать весьма и весьма. Все украшено зеленью, а огромная рыбина, стоя на хвосте в толще паштета из гусиной печени, похожего на вулкан Везувий, держит во рту крупное яйцо с блестящей жемчужиной на кончике.
Снова повторилась процедура опознавания блюд, размышления, чего бы из них покушать, трудного выбора и перекладывания на новые чистые тарелки, такие огромные, что из них можно бы кормить бегемотов.
Герцог одобрительно поглядывал, как его внук с аппетитом очищает уже третью тарелку.
– Ничто не делает обед таким вкусным, - заметил он вполголоса, - как пропущенный завтрак.
Эйсейбио проворчал с набитым ртом:
– А что за мода завтракать так рано? Есть надо вовремя.
– Воспитанный человек никогда не ест, - сказал герцог нравоучительно. - Он только завтракает, обедает и ужинает.
Эйсейбио взглянул на меня, как на сообщника, мы примерно одного возраста.
– В столице вас угощают хорошими обедами, - заметил он заговорщицки, - а у нас - хорошими обеденными манерами.
Я дипломатично промолчал, во время хорошего обеда всякий становится консерватором, а здесь каждое блюдо - произведение кулинарного искусства.
Герцог буркнул:
– После хорошего обеда всякому простишь, даже родному внуку. Маркиз, как вы находите гарбюссе по-гессенски?
– Я его еще не нашел, - ответил я смущенно. - Или ее…
Эйсейбио довольно хохотнул, герцог улыбнулся.
– Значит, - заметил он, - вам было чем заняться. Как вам этот паштет?
– Изумительный, - ответил я вполне искренне. - Тает во рту! Вот так воины становятся неженками…
Эйсейбио сказал весело:
– Какие воины? Кому они нужны? А счастье именно в хорошем обеде, хорошем вине и хорошей женщине. Или дурной, это смотря по тому, сколько счастья можете себе позволить.
Церемониймейстер стоит неподвижно, но я видел, как внимательно следит за движениями наших рук и челюстей. В какой-то лишь ему понятный момент он подал знак, и в зал внесли на носилках огромный торт. В половину человеческого роста, хотя сам по себе торт не широк, так, с ведро, но нас разорвет, если съедим хоть половину. Слуги в голубом замерли неподвижно, а повар с ножом и лопаточкой заискивающе заглядывал в глаза герцога, стараясь угадать, с какого бока и в каком месте хозяин восхочет отведать это чудо.
Торт украшен орешками всех сортов, начиная от простого фундука и грецких и заканчивая совсем диковинными, миндалем, зернышками изюма, а еще чем-то непонятным, но, видимо, съедобным. Шоколад и кремы перемежаются, получилась затейливая башенка из темного шоколада с белыми полосками.
Герцог покосился на меня.
– Между хорошим обедом, - обронил он философски, - и долгой жизнью только та разница, что за обедом сладкое подают в конце.
– Изумительно, - сказал я. - Вот эта штука просто тает во рту, а вкус непередаваемый… Что это?
Герцог нахмурился, а Эйсейбио весело фыркнул:
– Это же вилантэн, маркиз!
– Вилантэн, - повторил я. - Запомню. Из чего он или оно делается?
Герцог нахмурился сильнее, Эйсейбио вскрикнул почти ликующе:
– Маркиз! Где вы жили?.. Никто не знает, как подземные ангелы ада делают вилантэн или даже обыкновенную муку, что поднимают на поверхность!.. Я еще могу понять, как выплавляют железо и подают наверх в стальных слитках, но… про вилантэн и прочие вещи лучше не спрашивать! А то рехнетесь. Нужно просто верить в доброту и покровительство великого Самаэля!
Я не успел ответить какой-нибудь дежурной, но любезной банальностью, чтобы сгладить возникшую неловкость и странное напряжение за столом, торжественная музыка вдруг оборвалась, тут же сменившись веселым наигрышем, даже игривым, по залу рассыпались трели и рулады. Герцог повернул голову.
Глава 4
По лестнице медленно и величаво сходит в наш зал юная богиня, так показалось вначале. Двое крохотных пажей несут шлейф ее платья, оба в шляпах и при коротеньких мечах, что придает им комичный вид, но я их видел только краем глаза, не отрывал взгляда от чудесной девушки.
Не просто дивно хороша, сказочно прекрасна в этом нежно-голубом платье с наброшенным на плечи белым платком, сейчас он сполз до тонкой талии и удерживается на локтях. Волосы убраны в сложный головной убор, вроде огромных козлиных рогов, с которых до середины спины свисает нежная вуаль и красиво трепещет при каждом шаге. Уши закрыты серебристыми щитками, так что волосы от бесстыжих взоров спрятаны надежно. И рога, и щитки усыпаны множеством жемчужин.
Некая сила выдернула меня из кресла, я подбежал и успел подать ей руку, сводя с двух последних ступенек. Эйсейбио иронически захлопал, а герцог сказал с непонятным выражением:
– Я в затруднении… Маркиз Ричард только что выказал себя знатоком старинных традиций, что несомненно указывает на его достойное воспитание… но если бы он знал, какое это избалованное и капризное существо, он сразу удавил бы или хотя бы выбросил в окно это… гм, это!
Я, не слушая, провел это божественное существо к столу. Слуга появился с креслом, я вырвал его из рук и сам придвинул прекрасной леди. Она сдержанно и гордо улыбалась, исполненная достоинства, но мне казалось, что едва удерживается от соблазна показать язык племяннику и даже отцу.
– Моя дочь, - проворчал герцог. - Да, младше этого балбеса, который внук… Ну, поздний брак…
– Да будь он благословенен, - вырвалось у меня. - Какой прекрасный цветок появился из такого союза!
Я нехотя вернулся к своему месту, некоторое время все четверо молча выбирали из предлагаемых блюд, слуги двигались с носилками медленно и печально, словно на похоронах, а музыканты под сводами теперь играли совсем тихо, будто старались услышать, о чем ведем речи.
Леди Элизабет ела мало и вяло, перешучивалась с Эйсейбио, наконец обратила взгляд прекрасных глаз на меня.
– Маркиз, - спросила она капризно, - что же вы молчите? Развлекайте даму!
– Вы слишком прекрасны, - ответил я почти искренне, - чтобы с вами заговорить.
Ее красивые тонкие дуги бровей в удивлении приподнялись.
– Это почему?
– Слишком красивы, - объяснил я, - чтобы быть человеком.
Довольная улыбка проступила на ее припухлых губах, а Эйсейбио сказал мне заговорщицки:
– Маркиз, вы слишком… прямолинейны. В нашем королевстве предпочитают более замысловатые комплименты.
Герцог буркнул:
– Бездельники! Лентяи, которым больше нечем заняться.
– Лентяй, - сказал Эйсейбио, - это человек, которому нравится просто жить!.. Маркиз, а можно поинтересоваться, какие у вас планы?
– Можно, - ответил я.
Он не понял, помолчал, ожидая ответа, а герцог довольно хрюкнул. Эйсейбио наконец понял, что я уже ответил на вопрос, поморщился и спросил:
– Что вы намерены делать дальше?
Я посмотрел на него поверх кубка.
– Поблагодарю герцога за истинно королевское гостеприимство и отправлюсь через земли и королевства. Я хочу дойти до северного океана.
– Зачем?
– Никогда не видел большой воды, - объяснил я. - Говорят, волны размером с дом!.. Я жил в лесу, там только крохотное озеро с жабами. Волны, как вы понимаете, не совсем крупные… Зато жабы…
Леди Элизабет посмотрела на меня, как мне почудилось, с неудовольствием.
Эйсейбио кисло усмехнулся.
– Да, вы точно нравитесь моему деду. Он тоже, бывало, бредил какими-нибудь путешествиями…
– Теперь поумнел? - спросил я.
Эйсейбио бросил короткий взгляд на хмурого деда.
– Значительно.
– А вы, - спросил я, - сразу были умным и ни к чему не стремились?
Он довольно кивнул.
– Вы смотрите в самую суть, маркиз! Я быстро понял, что важно путешествовать не по королевствам, а внутри взаимоотношений, разгадывать загадки женской души, находить нужные слова для обозначения оттенков, которые не в состоянии постичь грубые люди… Сейчас мы по традиции обедаем в очень узком кругу, зато за ужином вы увидите массу тонких и чутких людей…
Герцог хитро посмотрел на меня, что-то уловил, лицо слишком уж серьезное.
– Маркиз, - произнес он дружески, - я с великим трудом отстоял право завтракать и обедать в тесном кругу семьи. А вот на ужин, что делать, соберутся все бездельники герцогства… Ничего не поделать, традиция.
Я смолчал насчет того, что традиции надо чтить, эту традицию герцог явно не чтит.
После обеда дворец начал наполняться хорошо одетой, сытой и довольной публикой. И не просто довольной, а самодовольной, уверенной, богато и роскошно одетой. Я старался не попадаться на глаза, наблюдал за всеми либо с балкона, либо во дворе с безопасного расстояния.
Молодые щеголи в напудренных париках сразу же окружили леди Элизабет. Она мгновенно расцвела, осыпанная комплиментами. Они так за нею и ходили, все подчеркнуто нарядные, яркие, исполненные чувства превосходства уже потому, что у них банты на поясе уже по последней моде слева, а у остальных, ну что за кретины, все еще справа.
Хорошо следить за модой, подумал я завистливо. Когда напялишь на себя что-то от Штрауса, сразу с презрением посматриваешь на то быдло, что носит китайское. И всячески подчеркиваешь, что не питаешься в Макдоналдсе, дескать, у меня вкус, а вы всякое говно жрете.
Леди Элизабет продвигалась по залу по широкой дуге, раскланивалась и одаривала всех сияющей улыбкой. Ее кавалеры перед кем-то приподнимали шляпы, кому-то просто кивали, многих вообще не замечали, глядя с холодным равнодушием поверх голов.
Я увидел, что моя норка на их пути, с запозданием выскользнул, но леди Элизабет меня уже заметила, что-то с улыбкой сказала своим кавалерам, те ехидно заулыбались. Я вынужденно остановился, убегать у всех на виду как-то не совсем, а они так и приблизились: леди Элизабет в центре из комплиментов, лести и восторгов, яркие павлины справа и слева, даже сзади.
С нею Эйсейбио, остальные такие же типичные: слева тип с распутной мордой сластолюбца, слащавый и весь истекающий, с ним еще два примерно таких же, но менее ярко выраженных, справа старый молодящийся козел бернардошоустого облика, что умеют острить и афоризничать только о бабах и обо всем, связанном с бабами и только с бабами, эдакий мыльный пузырь до самой могилы.
Рядом с ним явно чем-то мается господин с унылым лошадиным лицом, такими я представлял себе ученых, исследователей, докапывателей до истины. Он натужно улыбался, при этом морда кривится так, словно ему больно после челюстной операции.
Я учтиво поклонился, не перебарщивая, я же из провинции, должен держаться несколько старомодно и скованно.
– Леди Элизабет.
Она милостиво кивнула.
– Да, маркиз?
Я окинул ее взглядом с головы до ног.
– А вы ниче…
Вокруг нее дружно захохотали, она чуть улыбнулась.
– Видимо, у вас это комплимент, маркиз?
– Ага, - ответил я и утер нос рукавом. - Ага.
Они хохотали и толкали друг друга, а сластолюбец сказал томно:
– Несравненная, вам нужно принять маркиза в наше общество! Он просто необходим, разве не видите? Он добавит свежую струю в наш парфюмный мир…
– Свежую струю навоза, - уточнил один из его дружков, и снова все захохотали.
Леди Элизабет светски улыбнулась.
– Вы абсолютно правы, граф Гаррос. Непосредственность маркиза просто очаровательна. Маркиз, вы просто обязаны присоединиться к нашему обществу!
Я ответить не успел, господин с унылым лицом изрек важно:
– Юноше предстоит усвоить, что есть женщины, в которых никто не влюбляется, но которых все любят. Есть женщины, в которых все влюбляются, но которых никто не любит. Счастлива только та женщина, которую все любят, но в которую влюблен лишь один.
Его слушали вежливо, но с несколько натянутыми улыбками. Я подумал, что, наверное, все правильно, хотя я не особенно вникаю, что он там сказал. У меня что-то в мозгу происходит, как только слышу «женщина»: в извилинах короткое замыкание, мозг отключается. Переел, видать.
– Мужчина любит обыкновенно женщин, - продолжил господин, похожий на исследователя, - которых уважает. Женщина обыкновенно уважает только мужчин, которых любит. Потому мужчина часто любит женщин, которых не стоит любить, а женщина часто уважает мужчин, которых не стоит уважать…
– Браво, лорд Водемон, - сказал граф Гаррос и вежливо поаплодировал. - Вы, как всегда, глубокомысленны. Хотя я бы добавил, что мужчина любит женщину чаще всего за то, что она его любит; женщина любит мужчину чаще всего за то, что он ею любуется.
Эйсейбио наклонился к моему уху:
– Лорд Водемон прекрасный человек, он добросовестно волочится за всеми женщинами подряд. Но ему недостает легкости…
– Зануда? - спросил я.
Эйсейбио прошипел:
– Тише!.. Как вы откровенны, с ума сойти… Но подобрали точное слово, он несколько зануден. Когда речь о женщинах, надо вообще избегать умностей. Нужно говорить обо всем и ни о чем. Чирикать и прыгать, как воробьи, без всякого смысла. Легкость и изящество ценится выше, чем умные речи. А лорд Водемон, увы, этого не понимает.
Я посмотрел на господина Водемона с сочувствием. Время интереса к истории или палеонтологии не пришло, а что еще исследовать в обществе? Баб-с, конечно. Как будто их можно разложить по полочкам… Хотя, конечно, можно, но… на фиг?
Леди Элизабет подошла ко мне вплотную и проворковала томно:
– Маркиз, расскажите о своем медвежьем крае… Это так интересно!
Гаррос и другие угодливо подхохотнули. Я развел руками.
– А рассказывать нечего… Там нет таких красивых женщин, как леди Элизабет, нет таких умных мужчин, как сэр Водемон, нет таких утонченных острословов, как сэр Гаррос… Собственно, там ничего нет.
– Потому вы и сбежали?
– Ну да, - подтвердил я. - Восхотелось посмотреть, в самом ли деле свет так широк.
– Ну и как?
Я сдвинул плечами.
– Пока не знаю. Я прошел не больше двадцати королевств, а это так мало.
Они почему-то замолчали, затем леди Элизабет с принужденным смехом проворковала:
– Ах, маркиз! Вы не стерли ноги? Двадцать королевств, подумать только…
Ее кавалеры снова хохотнули в унисон. Я ответил примирительно:
– Конь падает не только от излишней скачки, но и от застоя.
– Ого! - воскликнула она, обворожительно сверкая глазами и улыбкой. - Двадцать королевств… И вы еще страшитесь, что падете от застоя?
– У мужчины всегда есть силы, - объяснил я, - если он не слишком тратит их на женщин.
– Фи, - сказала она и мило надула губки, - какой вы грубый… А на что еще тратить? Когда-то и вам придется выбрать одну из женщин, чтобы свить гнездо. Или взять ту, которую навяжут родители.
– Не знаю, - ответил я. - Никогда о таких вещах не задумывался. Но, по-моему, хуже брака без любви может быть только брак, в котором любовь только с одной стороны.
Граф Гаррос посматривал ревниво, слишком уж долго леди Элизабет говорит с тем, кому отведена роль шута.
– Маркиз, вы слишком дремучи!.. - воскликнул он победно. - Как можно жить с такими взглядами? Я вот предпочитаю распущенных женщин.
– Почему? - поинтересовался я.
– Добродетельные женщины верны мужу, - сказал он и хихикнул, - распущенные - любовнику!
Я пожал плечами. -…а умные - обоим.
Он посмотрел на меня с вопросом в глазах, а леди Элизабет улыбнулась.
– Ого!.. В медвежьих углах есть, оказывается, еще и такая категория!
Я ответил с поклоном.
– Да, леди Элизабет. У нас есть еще и умные женщины. Должен заметить, именно они и пользуются… наибольшим вниманием.
Она поинтересовалась ядовито:
– А чем они еще отличаются?
– Да многим, - ответил я небрежно. - Добродетельные спят в белье, распущенные - голыми, а умные - по ситуации. Добродетельные любят всех детей, распущенные - только совершеннолетних, умные - своих. Добродетельные верят в чистую любовь, распущенные - в частую, умные - в… хорошую. Добродетельные одеваются аккуратно, распущенные - вызывающе, умные - быстро. Добродетельные становятся заботливыми женами, распущенные - феерическими любовницами, умные - верными друзьями. Добродетельные верят мужчинам, распущенные - не верят мужчинам, умные - не верят никому… Надеюсь, этого пока достаточно. Простите, я не могу просто удержаться: побегу взглянуть на дивного коня, на котором приехал какой-то господин в красной шляпе!
Когда я поспешно удалялся, граф Гаррос сказал громко:
– Вот каковы они, невежды! Перед ним прекраснейшая из всех женщин, а он на что пошел смотреть?
Я ухмыльнулся, представляя, как лорд Водемон морщит лоб, стараясь запомнить для своей классификации те перлы, что я выдал.
Во дворе знойное солнце тут же окатило лицо щекочущим теплом, дружеским и дающим силы. Слуги наперебой бегут со скамеечками в руках к подъезжающим экипажам, из карет появляются вельможи, матроны с дочками, молодые женщины с сопровождающими, уже с утра скучающими повесами…
Не просто дивно хороша, сказочно прекрасна в этом нежно-голубом платье с наброшенным на плечи белым платком, сейчас он сполз до тонкой талии и удерживается на локтях. Волосы убраны в сложный головной убор, вроде огромных козлиных рогов, с которых до середины спины свисает нежная вуаль и красиво трепещет при каждом шаге. Уши закрыты серебристыми щитками, так что волосы от бесстыжих взоров спрятаны надежно. И рога, и щитки усыпаны множеством жемчужин.
Некая сила выдернула меня из кресла, я подбежал и успел подать ей руку, сводя с двух последних ступенек. Эйсейбио иронически захлопал, а герцог сказал с непонятным выражением:
– Я в затруднении… Маркиз Ричард только что выказал себя знатоком старинных традиций, что несомненно указывает на его достойное воспитание… но если бы он знал, какое это избалованное и капризное существо, он сразу удавил бы или хотя бы выбросил в окно это… гм, это!
Я, не слушая, провел это божественное существо к столу. Слуга появился с креслом, я вырвал его из рук и сам придвинул прекрасной леди. Она сдержанно и гордо улыбалась, исполненная достоинства, но мне казалось, что едва удерживается от соблазна показать язык племяннику и даже отцу.
– Моя дочь, - проворчал герцог. - Да, младше этого балбеса, который внук… Ну, поздний брак…
– Да будь он благословенен, - вырвалось у меня. - Какой прекрасный цветок появился из такого союза!
Я нехотя вернулся к своему месту, некоторое время все четверо молча выбирали из предлагаемых блюд, слуги двигались с носилками медленно и печально, словно на похоронах, а музыканты под сводами теперь играли совсем тихо, будто старались услышать, о чем ведем речи.
Леди Элизабет ела мало и вяло, перешучивалась с Эйсейбио, наконец обратила взгляд прекрасных глаз на меня.
– Маркиз, - спросила она капризно, - что же вы молчите? Развлекайте даму!
– Вы слишком прекрасны, - ответил я почти искренне, - чтобы с вами заговорить.
Ее красивые тонкие дуги бровей в удивлении приподнялись.
– Это почему?
– Слишком красивы, - объяснил я, - чтобы быть человеком.
Довольная улыбка проступила на ее припухлых губах, а Эйсейбио сказал мне заговорщицки:
– Маркиз, вы слишком… прямолинейны. В нашем королевстве предпочитают более замысловатые комплименты.
Герцог буркнул:
– Бездельники! Лентяи, которым больше нечем заняться.
– Лентяй, - сказал Эйсейбио, - это человек, которому нравится просто жить!.. Маркиз, а можно поинтересоваться, какие у вас планы?
– Можно, - ответил я.
Он не понял, помолчал, ожидая ответа, а герцог довольно хрюкнул. Эйсейбио наконец понял, что я уже ответил на вопрос, поморщился и спросил:
– Что вы намерены делать дальше?
Я посмотрел на него поверх кубка.
– Поблагодарю герцога за истинно королевское гостеприимство и отправлюсь через земли и королевства. Я хочу дойти до северного океана.
– Зачем?
– Никогда не видел большой воды, - объяснил я. - Говорят, волны размером с дом!.. Я жил в лесу, там только крохотное озеро с жабами. Волны, как вы понимаете, не совсем крупные… Зато жабы…
Леди Элизабет посмотрела на меня, как мне почудилось, с неудовольствием.
Эйсейбио кисло усмехнулся.
– Да, вы точно нравитесь моему деду. Он тоже, бывало, бредил какими-нибудь путешествиями…
– Теперь поумнел? - спросил я.
Эйсейбио бросил короткий взгляд на хмурого деда.
– Значительно.
– А вы, - спросил я, - сразу были умным и ни к чему не стремились?
Он довольно кивнул.
– Вы смотрите в самую суть, маркиз! Я быстро понял, что важно путешествовать не по королевствам, а внутри взаимоотношений, разгадывать загадки женской души, находить нужные слова для обозначения оттенков, которые не в состоянии постичь грубые люди… Сейчас мы по традиции обедаем в очень узком кругу, зато за ужином вы увидите массу тонких и чутких людей…
Герцог хитро посмотрел на меня, что-то уловил, лицо слишком уж серьезное.
– Маркиз, - произнес он дружески, - я с великим трудом отстоял право завтракать и обедать в тесном кругу семьи. А вот на ужин, что делать, соберутся все бездельники герцогства… Ничего не поделать, традиция.
Я смолчал насчет того, что традиции надо чтить, эту традицию герцог явно не чтит.
После обеда дворец начал наполняться хорошо одетой, сытой и довольной публикой. И не просто довольной, а самодовольной, уверенной, богато и роскошно одетой. Я старался не попадаться на глаза, наблюдал за всеми либо с балкона, либо во дворе с безопасного расстояния.
Молодые щеголи в напудренных париках сразу же окружили леди Элизабет. Она мгновенно расцвела, осыпанная комплиментами. Они так за нею и ходили, все подчеркнуто нарядные, яркие, исполненные чувства превосходства уже потому, что у них банты на поясе уже по последней моде слева, а у остальных, ну что за кретины, все еще справа.
Хорошо следить за модой, подумал я завистливо. Когда напялишь на себя что-то от Штрауса, сразу с презрением посматриваешь на то быдло, что носит китайское. И всячески подчеркиваешь, что не питаешься в Макдоналдсе, дескать, у меня вкус, а вы всякое говно жрете.
Леди Элизабет продвигалась по залу по широкой дуге, раскланивалась и одаривала всех сияющей улыбкой. Ее кавалеры перед кем-то приподнимали шляпы, кому-то просто кивали, многих вообще не замечали, глядя с холодным равнодушием поверх голов.
Я увидел, что моя норка на их пути, с запозданием выскользнул, но леди Элизабет меня уже заметила, что-то с улыбкой сказала своим кавалерам, те ехидно заулыбались. Я вынужденно остановился, убегать у всех на виду как-то не совсем, а они так и приблизились: леди Элизабет в центре из комплиментов, лести и восторгов, яркие павлины справа и слева, даже сзади.
С нею Эйсейбио, остальные такие же типичные: слева тип с распутной мордой сластолюбца, слащавый и весь истекающий, с ним еще два примерно таких же, но менее ярко выраженных, справа старый молодящийся козел бернардошоустого облика, что умеют острить и афоризничать только о бабах и обо всем, связанном с бабами и только с бабами, эдакий мыльный пузырь до самой могилы.
Рядом с ним явно чем-то мается господин с унылым лошадиным лицом, такими я представлял себе ученых, исследователей, докапывателей до истины. Он натужно улыбался, при этом морда кривится так, словно ему больно после челюстной операции.
Я учтиво поклонился, не перебарщивая, я же из провинции, должен держаться несколько старомодно и скованно.
– Леди Элизабет.
Она милостиво кивнула.
– Да, маркиз?
Я окинул ее взглядом с головы до ног.
– А вы ниче…
Вокруг нее дружно захохотали, она чуть улыбнулась.
– Видимо, у вас это комплимент, маркиз?
– Ага, - ответил я и утер нос рукавом. - Ага.
Они хохотали и толкали друг друга, а сластолюбец сказал томно:
– Несравненная, вам нужно принять маркиза в наше общество! Он просто необходим, разве не видите? Он добавит свежую струю в наш парфюмный мир…
– Свежую струю навоза, - уточнил один из его дружков, и снова все захохотали.
Леди Элизабет светски улыбнулась.
– Вы абсолютно правы, граф Гаррос. Непосредственность маркиза просто очаровательна. Маркиз, вы просто обязаны присоединиться к нашему обществу!
Я ответить не успел, господин с унылым лицом изрек важно:
– Юноше предстоит усвоить, что есть женщины, в которых никто не влюбляется, но которых все любят. Есть женщины, в которых все влюбляются, но которых никто не любит. Счастлива только та женщина, которую все любят, но в которую влюблен лишь один.
Его слушали вежливо, но с несколько натянутыми улыбками. Я подумал, что, наверное, все правильно, хотя я не особенно вникаю, что он там сказал. У меня что-то в мозгу происходит, как только слышу «женщина»: в извилинах короткое замыкание, мозг отключается. Переел, видать.
– Мужчина любит обыкновенно женщин, - продолжил господин, похожий на исследователя, - которых уважает. Женщина обыкновенно уважает только мужчин, которых любит. Потому мужчина часто любит женщин, которых не стоит любить, а женщина часто уважает мужчин, которых не стоит уважать…
– Браво, лорд Водемон, - сказал граф Гаррос и вежливо поаплодировал. - Вы, как всегда, глубокомысленны. Хотя я бы добавил, что мужчина любит женщину чаще всего за то, что она его любит; женщина любит мужчину чаще всего за то, что он ею любуется.
Эйсейбио наклонился к моему уху:
– Лорд Водемон прекрасный человек, он добросовестно волочится за всеми женщинами подряд. Но ему недостает легкости…
– Зануда? - спросил я.
Эйсейбио прошипел:
– Тише!.. Как вы откровенны, с ума сойти… Но подобрали точное слово, он несколько зануден. Когда речь о женщинах, надо вообще избегать умностей. Нужно говорить обо всем и ни о чем. Чирикать и прыгать, как воробьи, без всякого смысла. Легкость и изящество ценится выше, чем умные речи. А лорд Водемон, увы, этого не понимает.
Я посмотрел на господина Водемона с сочувствием. Время интереса к истории или палеонтологии не пришло, а что еще исследовать в обществе? Баб-с, конечно. Как будто их можно разложить по полочкам… Хотя, конечно, можно, но… на фиг?
Леди Элизабет подошла ко мне вплотную и проворковала томно:
– Маркиз, расскажите о своем медвежьем крае… Это так интересно!
Гаррос и другие угодливо подхохотнули. Я развел руками.
– А рассказывать нечего… Там нет таких красивых женщин, как леди Элизабет, нет таких умных мужчин, как сэр Водемон, нет таких утонченных острословов, как сэр Гаррос… Собственно, там ничего нет.
– Потому вы и сбежали?
– Ну да, - подтвердил я. - Восхотелось посмотреть, в самом ли деле свет так широк.
– Ну и как?
Я сдвинул плечами.
– Пока не знаю. Я прошел не больше двадцати королевств, а это так мало.
Они почему-то замолчали, затем леди Элизабет с принужденным смехом проворковала:
– Ах, маркиз! Вы не стерли ноги? Двадцать королевств, подумать только…
Ее кавалеры снова хохотнули в унисон. Я ответил примирительно:
– Конь падает не только от излишней скачки, но и от застоя.
– Ого! - воскликнула она, обворожительно сверкая глазами и улыбкой. - Двадцать королевств… И вы еще страшитесь, что падете от застоя?
– У мужчины всегда есть силы, - объяснил я, - если он не слишком тратит их на женщин.
– Фи, - сказала она и мило надула губки, - какой вы грубый… А на что еще тратить? Когда-то и вам придется выбрать одну из женщин, чтобы свить гнездо. Или взять ту, которую навяжут родители.
– Не знаю, - ответил я. - Никогда о таких вещах не задумывался. Но, по-моему, хуже брака без любви может быть только брак, в котором любовь только с одной стороны.
Граф Гаррос посматривал ревниво, слишком уж долго леди Элизабет говорит с тем, кому отведена роль шута.
– Маркиз, вы слишком дремучи!.. - воскликнул он победно. - Как можно жить с такими взглядами? Я вот предпочитаю распущенных женщин.
– Почему? - поинтересовался я.
– Добродетельные женщины верны мужу, - сказал он и хихикнул, - распущенные - любовнику!
Я пожал плечами. -…а умные - обоим.
Он посмотрел на меня с вопросом в глазах, а леди Элизабет улыбнулась.
– Ого!.. В медвежьих углах есть, оказывается, еще и такая категория!
Я ответил с поклоном.
– Да, леди Элизабет. У нас есть еще и умные женщины. Должен заметить, именно они и пользуются… наибольшим вниманием.
Она поинтересовалась ядовито:
– А чем они еще отличаются?
– Да многим, - ответил я небрежно. - Добродетельные спят в белье, распущенные - голыми, а умные - по ситуации. Добродетельные любят всех детей, распущенные - только совершеннолетних, умные - своих. Добродетельные верят в чистую любовь, распущенные - в частую, умные - в… хорошую. Добродетельные одеваются аккуратно, распущенные - вызывающе, умные - быстро. Добродетельные становятся заботливыми женами, распущенные - феерическими любовницами, умные - верными друзьями. Добродетельные верят мужчинам, распущенные - не верят мужчинам, умные - не верят никому… Надеюсь, этого пока достаточно. Простите, я не могу просто удержаться: побегу взглянуть на дивного коня, на котором приехал какой-то господин в красной шляпе!
Когда я поспешно удалялся, граф Гаррос сказал громко:
– Вот каковы они, невежды! Перед ним прекраснейшая из всех женщин, а он на что пошел смотреть?
Я ухмыльнулся, представляя, как лорд Водемон морщит лоб, стараясь запомнить для своей классификации те перлы, что я выдал.
Во дворе знойное солнце тут же окатило лицо щекочущим теплом, дружеским и дающим силы. Слуги наперебой бегут со скамеечками в руках к подъезжающим экипажам, из карет появляются вельможи, матроны с дочками, молодые женщины с сопровождающими, уже с утра скучающими повесами…