Инженеры в соседнем купе совещались вполголоса. Дерюгин подошел к ним. Старший, тот, который рассказывал о смерти своего знакомого, сидел на скамье, разложив на коленях небольшую карту и водил по ней пальцем; младший, маленький и кругленький человечек, следил за товарищем и сквозь зубы чертыхался.
- Как быть, господа? - обратился к ним Дерюгин,- надо бы дать какие-нибудь указания пассажирам: они мечутся, как загнанное стадо...
Сидевший пожал плечами.
- Я бы очень хотел, чтобы кто-нибудь мне самому дал указания. Как угадать, где этому огненному черту заблагорассудится пересечь наш путь? Повернул в районе Мезьера по ветру... Указаньице, нечего сказать! Вы пробовали определить направление ветра? Приблизительно юго-восток и сила шесть-семь баллов,- вон как засвистывает. Расстояние от Мезьера около ста километров. Значит, можно ждать появление этого гостя на нашем меридиане часа через два. Но где? Ошибка в определении ветра на 10 градусов уже меняет возможный пункт встречи километров на пятнадцать... А если ветер не останется постоянным?
- Так, по-вашему?..
- По-моему, вероятность встречи там пли здесь, примерно до Мопса, почти одинакова. Так что наиболее правильный выбор - гадать на пальцах,француз зло усмехнулся.
Его товарищ покачал головой.
- A по-моему, это не так. Если принять во внимание рельеф местности и стремление шара держаться, по-видимому, более низких мест,- то вернее ожидать его визита именно сюда. А во-вторых, оставаясь в поезде, мы имеем больше шансов в случае встречи удрать от него на всех парах.
Вокруг собралась уже кучка пассажиров, прислушивавшихся к разговору; последнее замечание маленького инженера показалось особенно убедительным.
Коммерсант из Гавра заявил громогласно, что остается и советует другим сделать то же. К нему присоединился Крживинский и вместе с ним дамочка в розовых чулках, окончательно отдавшаяся покровительству бравого хорунжего.
Дерюгин вернулся на свое место и рассказал спутнице о том, что слышал.
- Я тоже согласен с тем, что благоразумнее остаться в вагоне,закончил он,- как ты думаешь?
Дагмара покачала головою.
- Мне все равно,- как ты находишь лучше. Ты предпочитаешь остаться? останемся. Я даже рада не трогаться с места. Большинство пассажиров последовало их примеру. Исчезла дама со значком Армии Спасения и еще пять-шесть человек. Но из других вагонов набралось довольно много народа, запрудившего маленькую станцию шумной, тревожной толпою.
Через несколько минут поезд двинулся, нырнув в темную даль полей и перелесков и будя ночное эхо за ближними холмами.
Настроение в вагоне резко изменилось. Разговоры стихли; изредка перебрасывались отрывочными фразами. Все сгрудились в угрюмом молчании у окон, обращенных к востоку. Тревожное ожидание росло с каждой минутой. Каждая вспышка света на темном горизонте отзывалась волною трепета, пробегавшей по вагону.
На следующей станции узнали, что телеграф на восток не работает, и о положений шара в данный момент ничего неизвестно. Кое-кто из пассажиров остался здесь; поезд снова погрузился в ночную мглу и, рассыпая потоки искр, помчался к северу навстречу неизвестности.
Около часу ночи единодушный крик раздался из сотен грудей.
Из-за темной гряды холмов на востоке точно выплыла луна, окруженная клубами дыма, пронизанного голубым светом. Еще не видно было подробностей, не доносилось звуков, заглушаемых грохотом колес, но было ясно, что пламенный шар летит наперерез полотну дороги.
Раздирающие вопли, понеслись по вагонам.
Высокий инженер злобно кричал своему товарищу:
- Черт бы вас взял совсем с вашим рельефом и с вашими дурацкими рассуждениями! Не угодно ли теперь выскочить из этой идиотской коробки!
Хорунжий бегал по вагону с перекошенным от страха лицом и шептал побелевшими губами:
- Иезус Мария! Юзефе свенты!
А спутница его каталась в истерике, по-видимому, на этот раз совершенно неподдельной. Дерюгин стоял рядом с Дагмарой и держал ее за руку, лихорадочно всматриваясь в картину, открывавшуюся из окна.
Поезд ускорил ход,- вероятно, машинист решил рискнуть и попытался проскочить впереди огненного вихря.
Людей, запертых в тесных клетках вагонов, обуял вдруг звериный ужас. Казалось, что поезд несется прямо в раскрытое жерло ада.
Раздались дикие вопли, звон разбиваемых стекол; из вагонов несколько темных фигур, очертя голову, бросились вниз на полном ходу. Другие схватились за автоматические тормоза.
Заскрежетали колеса, тревожные свистки паровоза вонзились в ночную темень. Еще прежде чем поезд окончательно остановился, сотни людей посыпались с обеих сторон вагонов на полотно, падали, вскакивали и мчались на запад, подгоняемые неодолимым страхом.
Дерюгин со своей спутницей последовал общему примеру; они бежали, взявшись за руки, не разбирая дороги, по кочкам и ухабам взрыхленного поля. Впереди них уродливыми силуэтами корчились их длинные синеватые тени, отбрасываемые трепетным светом за спиною. В этом неверном освещении шагов через двести оба налетели разом на какую-то канаву, свалились в нее и, не смея шевельнуться, остались лежать там, чуть не по пояс в воде, сбегавшей вниз, очевидно, к недалекой реке. Рядом с ними справа и слева копошились и вздыхали еще какие-то тени.
С востока несся ясно слышный теперь в ночной тишине все растущий смешанный шум. Шипение и треск, как от большого пожара, резкие сухие удары, похожие на короткие громовые раскаты, свист и гудение наполняли воздух. Голубоватое зарево охватило полнеба.
Когда Дерюгин высунул голову из ямы и взглянул вперед, он весь съежился, будто хотел врасти в землю. Шагах в трехстах, за темной массою вагонов, в дыму и тумане, содрогаясь синими молниями, клубясь и волнуясь, несся на запад грохочущий вихрь.
Размеры его трудно было определить: окружавшие его тучи дыма и пыли, пронизанные изнутри ослепительным светом, скрадывали очертания, сливаясь в пламенное облако. Всюду вокруг, на ветвях кустов, на выдающихся частях вагонов, на железнодорожном мосту несколько впереди, перебегали голубые огни, дополняя фантастическую картину ночного пожара.
- Что это? - спросил из темноты чей-то дрожащий голос.
- Огни святого Эльма,- ответил Дерюгин невидимому со беседнику,воздух вокруг насыщен электричеством...
Он не договорил. Ахнул оглушительный взрыв, и темные тени приникли ко дну канавы. Это - огненное облако приблизилось к паровозу, и мгновенно обратившаяся в пар вода разнесла котел.
Над их головами просвистало несколько обломков.
Когда Дерюгин немного погодя высунул снова голову из-за края канавы,вихрь был уже шагах в ста, направляясь к реке.
От него несло жаром как из раскаленной печи; глазам было больно смотреть на ослепительное сияние.
Еще минута,- и целые тучи пара из вскипевшей под шаром воды окутали его плотной атмосферой.
Горячие волны выбросились на берег; в реке все гудело, бурлило и грохотало. По дну канавы хлынула оттуда струя кипятка, обжигая обезумевших от ужаса людей. Ослепленные, полузадохшиеся, карабкались они наверх по откосу рва, цепляясь друг за друга.
Дерюгин, наблюдавший страшную картину, примостившись у верхнего края ямы, успел неимоверным усилием вытащить к себе Дагмару; девушка была почти без памяти. В то время, как инженер среди общего хаоса приводил ее в чувство, новый потрясающий удар грома возвестил о том, что шар налетел на железный мост.
Когда через несколько минут удаляющийся шум указал, что опасность миновала, и вместе с тем Дагмара пришла в себя,Дерюгин обернулся. Вместо моста виднелась на огненном фоне исковерканная разодранная масса обломков металла; сзади вагоны, ближайшие к паровозу, объяты были языками пламени, перебиравшегося все дальше; вокруг все застилало дымом, несло гарью и еще каким-то едким запахом.
Горизонт был охвачен багровым заревом пожаров.
У Дерюгина невольно рука сжалась в кулак, и он погрозил на запад, куда уходил за дымной завесой пламенный шар.
- Погоди, мы еще поймаем тебя, рыжий дьявол!
Инженер, поддерживая Дагмару, с трудом передвигавшую обожженные ноги, направился к горевшему поезду, рассчитывая, что здесь скорее всего можно дождаться помощи, которую должны были выслать с ближайшей станции.
Почва, где только что пронесся атомный вихрь, была еще настолько горяча, что по ней больно было ступать, и от зноя захватывало дыхание; вся она была покрыта пеплом и обугленными остатками. Кое-где валялись человеческие тела. Это были те, кто не успел спастись от огненных стрел страшного врага.
Невдалеке от паровоза, у небольшого бугорка, лежала бесформенная груда сбившихся в кучу людей. С разинутым ртом и вытаращенными глазами глядело из нее в небо мертвое лицо хорунжего, а рядом нелепо торчала вверх оголенная выше колена нога в розовом чулке.
Дерюгин с содроганием отвернулся и ускорил шаги, уводя девушку от страшного места.
Глава XX Первая попытка
Прошло две недели. Дело близилось к развязке. Было очевидно, что или должна представиться возможность дать бой врагу, опустошавшему Старый Свет, или, если этого не случится в ближайшем будущем, всякая борьба станет вообще бесполезной, и надвинется неизбежная, окончательная катастрофа. Атомный шар все быстрее увеличивался в размерах, и впервые в то время, как он пересекал южную часть Великобритании, в его спектре были замечены резко выступавшие яркие линии водорода. Это было грозным предостережением. Процесс вступал в новую фазу, сопровождающуюся бурным выделением энергии. Теперь шар уже не катился, покорный воле ветра, а сам служил центром образования циклонов и ураганов, причинявших то тут, то там значительные разрушения, помимо пожаров, все более широкой полосою за ним следовавших. Особенно сильно сказалось это влияние после того, как атомный вихрь вылетел в Соммерсете в Атлантический океан. Колоссальные количества пара, которые он подымал на своем пути из воды, послужили причиной невиданных доселе в Европе ливней, принявших местами тропический характер и вызвавших настоящие наводнения, от которых сильно пострадали западные департаменты Франции, Корнуэльс, Голландия, Бельгия и соседние с ними области Германии.
Дожди сопровождались сильными грозами, во время которых получили необычайное развитие шаровидные молнии, вообще говоря, довольно редкие в этих местах. Большой их размер (они доходили до полуметра в поперечнике) и значительная сила удара породили тревожные разговоры о том, что от атомного облака оторвались новые осколки, ставшие самостоятельными очагами распространения бедствия. Несколько дней слухи эти упорно циркулировали даже в научных кругах и посеяли там немалое смущение и тревогу. Было совершенно очевидно, что если предположение это справедливо, то дело надо считать безнадежным.
В народных же массах разговоры о новых центрах атомного распада, разбросанных якобы по всему континенту, породили дикие страхи, усилившие общую панику, ворвавшуюся в жизнь.
Опровержения, исходившие из ученых кругов после того, как выяснилось истинное положение дела, мало помогали: им знали цену по старому опыту, а главное - настроение было таково, что любой слух принимал чудовищные размеры и доводил людей до исступления.
Помимо климатических изменений, появились и другие признаки, указывавшие на наступление нового периода в ходе процесса. Все западное побережье Европы, примерно до второго меридиана, было охвачено сильнейшими магнитными бурями.
В последнее время вообще наблюдалось это явление повсюду в связи с энергичным развитием солнечных пятен, но сейчас дело доходило временами до того, что почти невозможно было пользоваться компасом,- настолько беспокойно вела себя стрелка.
Все это были угрожающие признаки, но последний давал и надежду, указывая на то, что магнитные силы смогут послужить цепью, при помощи которой удастся сковать разъяренную стихию, если только, конечно, машины, над сооружением которых работали день и ночь сотни заводов, окажутся достаточно мощными.
А шар все двигался. Во всех газетах ежедневно на заглавном листе помещалась схематическая карта, на которой жирной черной линией отмечался путь "рыжего дьявола", завихрявшийся теперь путаными петлями по водным просторам Атлантики.
В больших городах та же огненная дорога изображалась красной извилистой чертою на плакатах, а вечерами на световых экранах, и перед этими красноречивыми картинами с утра до глубокой ночи стояли сменяющие друг друга в мрачной тишине людские скопища. И странно было наблюдать среди уличного гомона и треска молчаливые толпы, следившие полными тревоги глазами за развертыванием зловещей черты, разрезывавшей мертвую карту. Точно чья-то незримая рука писала на стене таинственные, но полные страшного значения знаки.
Правда, в общем паника несколько улеглась, и жизнь - худо ли, хорошо ли - шла своим путем. Счастливое свойство человека - забывать или во всяком случае отодвигать сознание даже неминуемой опасности в какой-то глухой уголок души, если нет непосредственной угрозы; ведь даже осужденные на смерть утоляют жажду и голод и кутаются от стужи. Таким приговоренным чувствовало себя теперь все человечество; и люди занимались своими повседневными большими и малыми делами, измеряя на досуге глазом на карте расстояние от головы змеи, извивающейся по цветным пятнам, изображающим моря и континенты до той или иной точки, обозначавшей средоточие мира для земнородных, скученных в каменной коробке, носившей то же название. И облегченно вздыхали, если голова змеи поворачивала прочь от точки А и ползла к точке Б.
А теперь вот уже три недели наступило почти полное затишье; жирная линия на плакатах вила свои петли по синей кляксе, изображавшей Атлантический океан, потом повернула на юг, некоторое время как бы колебалась, не зная, куда направиться, и, наконец, перебросилась на желтое пятно Сахары и там на несколько дней пропала вовсе.
Правда, телеграф по-прежнему приносил известия об отдельных эпизодах то с каким-нибудь пароходом, то в городишке или селении со странным названием, которое не сразу можно- было найти на карте; но все это очень далеко - у арабов или негров, у людей, затерянных в безбрежных лесах и пустынях, символизируемых желтой загогулиной с надписью "Африка".
Правда, проносились грозы и ураганы, и с неба низвергались порою целые водопады, причиняя много несчастий, но это было знакомое, земное, с чем так или иначе можно было бороться; оно приходило и уходило. И жизнь шла своей колеёй.
За движением шара с того момента, как он оставил берег Франции, следили отряды быстроходных миноносцев и эскадрильи аэропланов, сопровождая его, как неотвязная стая гончих, преследующая крупного косматого зверя. С этой неотступной свитой пересек он южный берег Англии, плутая две недели в водах океана и снова вынырнул на континент на Золотом Берегу.
В Сахаре на некоторое время след его был утерян, так как аэропланы не были подготовлены к длительному полету над пустыней. Но вскоре возле оазиса Куфры стая их настигла "рыжего дьявола", и во всех столицах Европы снова на плакатах и экранах стала развертываться красная лента его движения.
Дерюгин наблюдал этот новый акт мировой драмы в Варшаве, где он застрял на несколько дней по пути в Россию из-за болезни Дагмары, окончательно свалившейся здесь после встряски во время встречи с шаром. Она была в таком состоянии, что продолжать дальше путешествие было немыслимо. Инженер снял две небольших комнатки на тихой улице нижней части города, недалеко от съезда к Висле, и окружил больную всеми попечениями и заботами, какие были возможны в данных условиях.
Город еще не пришел в себя после недавних потрясений, и жизнь не совсем наладилась.
Дерюгин делал все, что мог, а между тем по телеграфу связался со своими московскими друзьями. Оттуда ему советовали не торопиться домой, так как, по-видимому, "дело найдется и там". И оно, действительно, нашлось. Новая власть, вообще еще не очень твердая, объявила важнейшей своей задачей участие в общем деле борьбы со стихийным бедствием.
Но исполнителей найти было не так легко. Многие из тех, что до сих пор держали в руках механизм жизни, и самые нужные из них инженеры-специалисты - отошли в сторону.
Одни погибли во время переворота, иные бежали куда глаза глядят, как только началась революция; третьи попросту попрятались, ожидая, что будет дальше.
Были и такие, которые сознательно сторонились от всего, презрительно поглядывая на "хлопов", завладевших Бельведером.
И правительство, одной рукой борясь еще со старой жизнью, упорно цеплявшейся за разбитые осколки, другую руку протягивало за братской поддержкой на восток. Шли уже переговоры о формальном союзе, а пока необходимо было помочь людьми в организации дела на месте. На пятый день пребывания в Варшаве Дерюгин получил из Москвы предложение принять участие в этой помощи и остаться в Польше в качестве одного из техниковспециалистов. Он согласился, и сразу же работа увлекла его целиком. Некоторое время в нем шла глухая борьба; казалось немыслимым бросить сейчас Дагмару в таком состоянии, а между тем в этой лихорадочной атмосфере деятельности оставаться созерцателем он был не в состоянии. В конце концов он поручил больную попечениям врача и сиделки, а сам ушел с головой в горячее дело.
Вечером, и то не каждый день, он возвращался домой, утомленный до изнеможения, и встречал каждый раз тревожный и подавленный взгляд, в котором пряталась молчаливая укоризна.
На минуту в нем подымалось что-то вроде укоров совести, но они стихали перед более сильным голосом, говорившим о том, что дело, которому он себя посвятил, служит не праздной гимнастикой тщеславного разума, а работой для блага человечества. Это было ясно, и логика вещей была достаточно убедительна. И всетаки каждый раз, когда он видел обращенный к нему печальный взгляд,- в душе шевелилось смутное, неприятное чувство.
Между тем Дагмара почти совсем оправилась; она уже выходила на улицу в сопровождении сиделки. Но в глазах ее не зажигалось любопытства при виде незнакомого города, новых людей, невиданного еще уклада жизни. В ней будто надломилось что-то, порвалась нить, привязывающая к окружающему. Хаос событий последнего месяца, дух страха и ненависти, гнавший по улицам бушующие толпы, зараза больного мозга человечества - давили невыносимым грузом. Нечаянное убийство брата - эта дикая, нелепая случайность окончательно сломила силу сопротивления. Она по ночам во сне десятки раз переживала все ту же сцену, часто в самой невероятной фантастической обстановке, просыпалась с мгновенным облегчением в сознании того, что это только сонная греза, и так же молниеносно память приводила недавнее прошлое, и все тело пронизывала острая мысль: "Нет, все-таки это было..."
Она уже не плакала. Она металась в слепом ужасе под давящим бременем и жадно искала поддержки. А вместо этого кругом - чужой город, чужие люди - и полное одиночество.
Правда, Дерюгин был рядом, где-то здесь в этом трескучем муравейнике; но он был таким же далеким, как и все снующее мимо окон и балкона людское месиво.
Рассеянный и усталый, но вместе с тем неизменно возбужденный, он и с собою приносил запах и дух толпы, ее страхи и надежды, ее меняющиеся порывы. Он говорил только о своем деле и о связанных с ним событиях, о работе на заводах, о бетоне, о меди, о железе, о мертвой материи, заслонившей от него мятущуюся живую душу.
Он был неизменно ласков и приветлив, но вместе с тем бесконечно далек в этом пароксизме деятельности. И город кипел вокруг, такой же чуждый и почти враждебный.
Наступали решительные дни. Красная линия на экранах с бюллетенями повернула уже с неделю на север, пересекла синюю полосу Средиземного моря и запетляла опять на Балканах.
Снова понеслись телеграммы, снова зашумели встревоженные людские муравейники.
Дерюгин следил с лихорадочным вниманием за всеми сообщениями с юга. Там должна была произойти первая схватка между слепой стихией и человеком, первая попытка остановить движение огненного вихря. Правда, этот бой не мог быть решающим: здесь вся работа свелась только к постройке электромагнитов, да и то в очень ограниченном количестве, какие могли позволить скромные средства разрозненных правительств. Что касается сооружения бетонных пушек, работа над которыми приходила уже к концу в России, Германии, Франции и Польше, то здесь до сих пор дело не пошло дальше переговоров и обмена нотами, из которых видно было, что никто не хочет положить начала собственному разоружению, ожидая соседа, тогда как последний с таким же недоверием поглядывал из-за рубежа, не решаясь выпустить из крепко зажатой руки камень. Арсеналы оставались закрытыми, а дипломаты, вежливо улыбаясь, продолжали договариваться. В результате, когда атомный шар появился снова на континенте у Дедеагача, соединенные силы балканских государств смогли выставить шесть готовых (да и то, кажется, не вполне) машин - и больше ничего.
Встреча произошла на Великой Валахии близ Урзичени, в 60 километрах от Бухареста.
Около десяти часов утра атомный шар, только что пересекший реку, под довольно сильным ветром наткнулся на фронт тракторов, развернутый в длину, примерно, на километр. Командир колонны применил такой прием: весь отряд двинулся впереди противника с тою же скоростью, постепенно загибая крылья назад, пока таким образом не сомкнулось вокруг шара кольцо машин. Однако расстояние было еще велико - метров четыреста-пятьсот, и когда пущены были в ход динамо, шар только чуть дрогнул, но не остановил своего полета к северу. По сигналу командира круг стал суживаться до пределов возможности. Между тем ветер усилился, тракторы достигли предела своей скорости. Дистанция была сокращена до трехсот метров; подойти ближе было невозможно: шар дышал таким зноем, что и на этом расстоянии люди чувствовали себя, как в преддверии ада: они задыхались, глаза слепило от нестерпимого света, тело сотрясалось ударами при прикосновении к металлическим частям и обливалось потом. Динамо работали полной мощностью. Несколько минут казалось, что дело сделано; несмотря на довольно сильный ветер, шар после нескольких порывов вправо и влево остановился, вздрагивая и волнуясь. Полузадохшиеся люди ответили торжествующими криками. Но радость была непродолжительна. В этот момент что-то случилось с гелиографом на командирской машине: радио давно не работало. Отряд остался без руководства. Благодаря ли тому, что отсутствие связи нарушило согласованную работу механизмов, ослабила ли передовая машина по какой-нибудь причине свое действие, или, наконец, под напором внезапно налетевшего порыва ветра случилось дальнейшее,- так и осталось невыясненным. Шар вдруг сделал скачок к северу, перелетев в несколько секунд расстояние, отделявшее его от головного трактора.
Остальные устремились в погоню; еще секунда, и оглушающий удар грома покрыл шум машин.
Несколько минут ничего нельзя было разобрать за огнем и дымом. А затем пламенный вихрь, вырвавшись из сковывавшего его кольца, помчался дальше к Рымнику, на месте же осталась груда раскаленного, исковерканного металла, в которой после нашли лишь обугленные лохмотья и кости - все, что осталось от экипажа машины.
Первая попытка окончилась неудачей. Стихия победила, и снова след "рыжего дьявола" клубился по Европе дымом и отблеском пожаров. Обо всем этом Дерюгин узнал в Варшаве в тот день, когда он должен был отправиться к новому месту работ по внезапному назначению. Накануне заболел инженер, заведовавший работами по постройке и подготовке к выстрелу из бетонной пушки у местечка Красносельцы, к северу от Пултуска. Между тем, обстановка складывалась так, что именно здесь могли разыграться решающие события. Колонна тракторов из Варшавы в количестве семи машин была направлена по железной дороге на Люблин и Львов навстречу врагу. С востока, из Брянска, и из Германии спешили на помощь еще две партии, общей численностью в тридцать однотипных механизмов. Таким образом, у Львова должно было сосредоточиться до двух десятков электромагнитов. Их задачей было встретить атомный шар на его пути где-нибудь в Галиции, если он туда направится, а между тем у Красноселец спешно кончали работы по подготовке к выстрелу из гигантского орудия. Ему предстояло сыграть роль искусственного вулкана, при помощи которого Земля должна была стряхнуть вонзившуюся в ее дряхлое тело занозу.
Сюда-то и был назначен Дерюгин на замену выбывшего из строя инженера. Уезжал он с тяжелым сердцем; не потому, чтобы его ужасала мысль почти неминуемой смерти, в случае если придется пустить в действие пушку, а потому, что он теперь не уверен был в успехе. Бухарестская неудача была грозным предостережением.
Возможно, конечно, что причиной в данном случае послужила неподготовленность механизмов, малочисленность отряда, недостатки организации, но кто знает? Быть может, это обозначало, что вообще дело проиграно.
Было от чего прийти в уныние.
А кроме того, Дагмара в день отъезда заявила решительно, что она не останется в Варшаве одна,- ее охватил панический страх одиночества, а еще больше - боязнь очутиться вновь в самой гуще обезумевшего человеческого моря большого города, уже начинавшего волноваться по мере приближения страшного врага.
- Как быть, господа? - обратился к ним Дерюгин,- надо бы дать какие-нибудь указания пассажирам: они мечутся, как загнанное стадо...
Сидевший пожал плечами.
- Я бы очень хотел, чтобы кто-нибудь мне самому дал указания. Как угадать, где этому огненному черту заблагорассудится пересечь наш путь? Повернул в районе Мезьера по ветру... Указаньице, нечего сказать! Вы пробовали определить направление ветра? Приблизительно юго-восток и сила шесть-семь баллов,- вон как засвистывает. Расстояние от Мезьера около ста километров. Значит, можно ждать появление этого гостя на нашем меридиане часа через два. Но где? Ошибка в определении ветра на 10 градусов уже меняет возможный пункт встречи километров на пятнадцать... А если ветер не останется постоянным?
- Так, по-вашему?..
- По-моему, вероятность встречи там пли здесь, примерно до Мопса, почти одинакова. Так что наиболее правильный выбор - гадать на пальцах,француз зло усмехнулся.
Его товарищ покачал головой.
- A по-моему, это не так. Если принять во внимание рельеф местности и стремление шара держаться, по-видимому, более низких мест,- то вернее ожидать его визита именно сюда. А во-вторых, оставаясь в поезде, мы имеем больше шансов в случае встречи удрать от него на всех парах.
Вокруг собралась уже кучка пассажиров, прислушивавшихся к разговору; последнее замечание маленького инженера показалось особенно убедительным.
Коммерсант из Гавра заявил громогласно, что остается и советует другим сделать то же. К нему присоединился Крживинский и вместе с ним дамочка в розовых чулках, окончательно отдавшаяся покровительству бравого хорунжего.
Дерюгин вернулся на свое место и рассказал спутнице о том, что слышал.
- Я тоже согласен с тем, что благоразумнее остаться в вагоне,закончил он,- как ты думаешь?
Дагмара покачала головою.
- Мне все равно,- как ты находишь лучше. Ты предпочитаешь остаться? останемся. Я даже рада не трогаться с места. Большинство пассажиров последовало их примеру. Исчезла дама со значком Армии Спасения и еще пять-шесть человек. Но из других вагонов набралось довольно много народа, запрудившего маленькую станцию шумной, тревожной толпою.
Через несколько минут поезд двинулся, нырнув в темную даль полей и перелесков и будя ночное эхо за ближними холмами.
Настроение в вагоне резко изменилось. Разговоры стихли; изредка перебрасывались отрывочными фразами. Все сгрудились в угрюмом молчании у окон, обращенных к востоку. Тревожное ожидание росло с каждой минутой. Каждая вспышка света на темном горизонте отзывалась волною трепета, пробегавшей по вагону.
На следующей станции узнали, что телеграф на восток не работает, и о положений шара в данный момент ничего неизвестно. Кое-кто из пассажиров остался здесь; поезд снова погрузился в ночную мглу и, рассыпая потоки искр, помчался к северу навстречу неизвестности.
Около часу ночи единодушный крик раздался из сотен грудей.
Из-за темной гряды холмов на востоке точно выплыла луна, окруженная клубами дыма, пронизанного голубым светом. Еще не видно было подробностей, не доносилось звуков, заглушаемых грохотом колес, но было ясно, что пламенный шар летит наперерез полотну дороги.
Раздирающие вопли, понеслись по вагонам.
Высокий инженер злобно кричал своему товарищу:
- Черт бы вас взял совсем с вашим рельефом и с вашими дурацкими рассуждениями! Не угодно ли теперь выскочить из этой идиотской коробки!
Хорунжий бегал по вагону с перекошенным от страха лицом и шептал побелевшими губами:
- Иезус Мария! Юзефе свенты!
А спутница его каталась в истерике, по-видимому, на этот раз совершенно неподдельной. Дерюгин стоял рядом с Дагмарой и держал ее за руку, лихорадочно всматриваясь в картину, открывавшуюся из окна.
Поезд ускорил ход,- вероятно, машинист решил рискнуть и попытался проскочить впереди огненного вихря.
Людей, запертых в тесных клетках вагонов, обуял вдруг звериный ужас. Казалось, что поезд несется прямо в раскрытое жерло ада.
Раздались дикие вопли, звон разбиваемых стекол; из вагонов несколько темных фигур, очертя голову, бросились вниз на полном ходу. Другие схватились за автоматические тормоза.
Заскрежетали колеса, тревожные свистки паровоза вонзились в ночную темень. Еще прежде чем поезд окончательно остановился, сотни людей посыпались с обеих сторон вагонов на полотно, падали, вскакивали и мчались на запад, подгоняемые неодолимым страхом.
Дерюгин со своей спутницей последовал общему примеру; они бежали, взявшись за руки, не разбирая дороги, по кочкам и ухабам взрыхленного поля. Впереди них уродливыми силуэтами корчились их длинные синеватые тени, отбрасываемые трепетным светом за спиною. В этом неверном освещении шагов через двести оба налетели разом на какую-то канаву, свалились в нее и, не смея шевельнуться, остались лежать там, чуть не по пояс в воде, сбегавшей вниз, очевидно, к недалекой реке. Рядом с ними справа и слева копошились и вздыхали еще какие-то тени.
С востока несся ясно слышный теперь в ночной тишине все растущий смешанный шум. Шипение и треск, как от большого пожара, резкие сухие удары, похожие на короткие громовые раскаты, свист и гудение наполняли воздух. Голубоватое зарево охватило полнеба.
Когда Дерюгин высунул голову из ямы и взглянул вперед, он весь съежился, будто хотел врасти в землю. Шагах в трехстах, за темной массою вагонов, в дыму и тумане, содрогаясь синими молниями, клубясь и волнуясь, несся на запад грохочущий вихрь.
Размеры его трудно было определить: окружавшие его тучи дыма и пыли, пронизанные изнутри ослепительным светом, скрадывали очертания, сливаясь в пламенное облако. Всюду вокруг, на ветвях кустов, на выдающихся частях вагонов, на железнодорожном мосту несколько впереди, перебегали голубые огни, дополняя фантастическую картину ночного пожара.
- Что это? - спросил из темноты чей-то дрожащий голос.
- Огни святого Эльма,- ответил Дерюгин невидимому со беседнику,воздух вокруг насыщен электричеством...
Он не договорил. Ахнул оглушительный взрыв, и темные тени приникли ко дну канавы. Это - огненное облако приблизилось к паровозу, и мгновенно обратившаяся в пар вода разнесла котел.
Над их головами просвистало несколько обломков.
Когда Дерюгин немного погодя высунул снова голову из-за края канавы,вихрь был уже шагах в ста, направляясь к реке.
От него несло жаром как из раскаленной печи; глазам было больно смотреть на ослепительное сияние.
Еще минута,- и целые тучи пара из вскипевшей под шаром воды окутали его плотной атмосферой.
Горячие волны выбросились на берег; в реке все гудело, бурлило и грохотало. По дну канавы хлынула оттуда струя кипятка, обжигая обезумевших от ужаса людей. Ослепленные, полузадохшиеся, карабкались они наверх по откосу рва, цепляясь друг за друга.
Дерюгин, наблюдавший страшную картину, примостившись у верхнего края ямы, успел неимоверным усилием вытащить к себе Дагмару; девушка была почти без памяти. В то время, как инженер среди общего хаоса приводил ее в чувство, новый потрясающий удар грома возвестил о том, что шар налетел на железный мост.
Когда через несколько минут удаляющийся шум указал, что опасность миновала, и вместе с тем Дагмара пришла в себя,Дерюгин обернулся. Вместо моста виднелась на огненном фоне исковерканная разодранная масса обломков металла; сзади вагоны, ближайшие к паровозу, объяты были языками пламени, перебиравшегося все дальше; вокруг все застилало дымом, несло гарью и еще каким-то едким запахом.
Горизонт был охвачен багровым заревом пожаров.
У Дерюгина невольно рука сжалась в кулак, и он погрозил на запад, куда уходил за дымной завесой пламенный шар.
- Погоди, мы еще поймаем тебя, рыжий дьявол!
Инженер, поддерживая Дагмару, с трудом передвигавшую обожженные ноги, направился к горевшему поезду, рассчитывая, что здесь скорее всего можно дождаться помощи, которую должны были выслать с ближайшей станции.
Почва, где только что пронесся атомный вихрь, была еще настолько горяча, что по ней больно было ступать, и от зноя захватывало дыхание; вся она была покрыта пеплом и обугленными остатками. Кое-где валялись человеческие тела. Это были те, кто не успел спастись от огненных стрел страшного врага.
Невдалеке от паровоза, у небольшого бугорка, лежала бесформенная груда сбившихся в кучу людей. С разинутым ртом и вытаращенными глазами глядело из нее в небо мертвое лицо хорунжего, а рядом нелепо торчала вверх оголенная выше колена нога в розовом чулке.
Дерюгин с содроганием отвернулся и ускорил шаги, уводя девушку от страшного места.
Глава XX Первая попытка
Прошло две недели. Дело близилось к развязке. Было очевидно, что или должна представиться возможность дать бой врагу, опустошавшему Старый Свет, или, если этого не случится в ближайшем будущем, всякая борьба станет вообще бесполезной, и надвинется неизбежная, окончательная катастрофа. Атомный шар все быстрее увеличивался в размерах, и впервые в то время, как он пересекал южную часть Великобритании, в его спектре были замечены резко выступавшие яркие линии водорода. Это было грозным предостережением. Процесс вступал в новую фазу, сопровождающуюся бурным выделением энергии. Теперь шар уже не катился, покорный воле ветра, а сам служил центром образования циклонов и ураганов, причинявших то тут, то там значительные разрушения, помимо пожаров, все более широкой полосою за ним следовавших. Особенно сильно сказалось это влияние после того, как атомный вихрь вылетел в Соммерсете в Атлантический океан. Колоссальные количества пара, которые он подымал на своем пути из воды, послужили причиной невиданных доселе в Европе ливней, принявших местами тропический характер и вызвавших настоящие наводнения, от которых сильно пострадали западные департаменты Франции, Корнуэльс, Голландия, Бельгия и соседние с ними области Германии.
Дожди сопровождались сильными грозами, во время которых получили необычайное развитие шаровидные молнии, вообще говоря, довольно редкие в этих местах. Большой их размер (они доходили до полуметра в поперечнике) и значительная сила удара породили тревожные разговоры о том, что от атомного облака оторвались новые осколки, ставшие самостоятельными очагами распространения бедствия. Несколько дней слухи эти упорно циркулировали даже в научных кругах и посеяли там немалое смущение и тревогу. Было совершенно очевидно, что если предположение это справедливо, то дело надо считать безнадежным.
В народных же массах разговоры о новых центрах атомного распада, разбросанных якобы по всему континенту, породили дикие страхи, усилившие общую панику, ворвавшуюся в жизнь.
Опровержения, исходившие из ученых кругов после того, как выяснилось истинное положение дела, мало помогали: им знали цену по старому опыту, а главное - настроение было таково, что любой слух принимал чудовищные размеры и доводил людей до исступления.
Помимо климатических изменений, появились и другие признаки, указывавшие на наступление нового периода в ходе процесса. Все западное побережье Европы, примерно до второго меридиана, было охвачено сильнейшими магнитными бурями.
В последнее время вообще наблюдалось это явление повсюду в связи с энергичным развитием солнечных пятен, но сейчас дело доходило временами до того, что почти невозможно было пользоваться компасом,- настолько беспокойно вела себя стрелка.
Все это были угрожающие признаки, но последний давал и надежду, указывая на то, что магнитные силы смогут послужить цепью, при помощи которой удастся сковать разъяренную стихию, если только, конечно, машины, над сооружением которых работали день и ночь сотни заводов, окажутся достаточно мощными.
А шар все двигался. Во всех газетах ежедневно на заглавном листе помещалась схематическая карта, на которой жирной черной линией отмечался путь "рыжего дьявола", завихрявшийся теперь путаными петлями по водным просторам Атлантики.
В больших городах та же огненная дорога изображалась красной извилистой чертою на плакатах, а вечерами на световых экранах, и перед этими красноречивыми картинами с утра до глубокой ночи стояли сменяющие друг друга в мрачной тишине людские скопища. И странно было наблюдать среди уличного гомона и треска молчаливые толпы, следившие полными тревоги глазами за развертыванием зловещей черты, разрезывавшей мертвую карту. Точно чья-то незримая рука писала на стене таинственные, но полные страшного значения знаки.
Правда, в общем паника несколько улеглась, и жизнь - худо ли, хорошо ли - шла своим путем. Счастливое свойство человека - забывать или во всяком случае отодвигать сознание даже неминуемой опасности в какой-то глухой уголок души, если нет непосредственной угрозы; ведь даже осужденные на смерть утоляют жажду и голод и кутаются от стужи. Таким приговоренным чувствовало себя теперь все человечество; и люди занимались своими повседневными большими и малыми делами, измеряя на досуге глазом на карте расстояние от головы змеи, извивающейся по цветным пятнам, изображающим моря и континенты до той или иной точки, обозначавшей средоточие мира для земнородных, скученных в каменной коробке, носившей то же название. И облегченно вздыхали, если голова змеи поворачивала прочь от точки А и ползла к точке Б.
А теперь вот уже три недели наступило почти полное затишье; жирная линия на плакатах вила свои петли по синей кляксе, изображавшей Атлантический океан, потом повернула на юг, некоторое время как бы колебалась, не зная, куда направиться, и, наконец, перебросилась на желтое пятно Сахары и там на несколько дней пропала вовсе.
Правда, телеграф по-прежнему приносил известия об отдельных эпизодах то с каким-нибудь пароходом, то в городишке или селении со странным названием, которое не сразу можно- было найти на карте; но все это очень далеко - у арабов или негров, у людей, затерянных в безбрежных лесах и пустынях, символизируемых желтой загогулиной с надписью "Африка".
Правда, проносились грозы и ураганы, и с неба низвергались порою целые водопады, причиняя много несчастий, но это было знакомое, земное, с чем так или иначе можно было бороться; оно приходило и уходило. И жизнь шла своей колеёй.
За движением шара с того момента, как он оставил берег Франции, следили отряды быстроходных миноносцев и эскадрильи аэропланов, сопровождая его, как неотвязная стая гончих, преследующая крупного косматого зверя. С этой неотступной свитой пересек он южный берег Англии, плутая две недели в водах океана и снова вынырнул на континент на Золотом Берегу.
В Сахаре на некоторое время след его был утерян, так как аэропланы не были подготовлены к длительному полету над пустыней. Но вскоре возле оазиса Куфры стая их настигла "рыжего дьявола", и во всех столицах Европы снова на плакатах и экранах стала развертываться красная лента его движения.
Дерюгин наблюдал этот новый акт мировой драмы в Варшаве, где он застрял на несколько дней по пути в Россию из-за болезни Дагмары, окончательно свалившейся здесь после встряски во время встречи с шаром. Она была в таком состоянии, что продолжать дальше путешествие было немыслимо. Инженер снял две небольших комнатки на тихой улице нижней части города, недалеко от съезда к Висле, и окружил больную всеми попечениями и заботами, какие были возможны в данных условиях.
Город еще не пришел в себя после недавних потрясений, и жизнь не совсем наладилась.
Дерюгин делал все, что мог, а между тем по телеграфу связался со своими московскими друзьями. Оттуда ему советовали не торопиться домой, так как, по-видимому, "дело найдется и там". И оно, действительно, нашлось. Новая власть, вообще еще не очень твердая, объявила важнейшей своей задачей участие в общем деле борьбы со стихийным бедствием.
Но исполнителей найти было не так легко. Многие из тех, что до сих пор держали в руках механизм жизни, и самые нужные из них инженеры-специалисты - отошли в сторону.
Одни погибли во время переворота, иные бежали куда глаза глядят, как только началась революция; третьи попросту попрятались, ожидая, что будет дальше.
Были и такие, которые сознательно сторонились от всего, презрительно поглядывая на "хлопов", завладевших Бельведером.
И правительство, одной рукой борясь еще со старой жизнью, упорно цеплявшейся за разбитые осколки, другую руку протягивало за братской поддержкой на восток. Шли уже переговоры о формальном союзе, а пока необходимо было помочь людьми в организации дела на месте. На пятый день пребывания в Варшаве Дерюгин получил из Москвы предложение принять участие в этой помощи и остаться в Польше в качестве одного из техниковспециалистов. Он согласился, и сразу же работа увлекла его целиком. Некоторое время в нем шла глухая борьба; казалось немыслимым бросить сейчас Дагмару в таком состоянии, а между тем в этой лихорадочной атмосфере деятельности оставаться созерцателем он был не в состоянии. В конце концов он поручил больную попечениям врача и сиделки, а сам ушел с головой в горячее дело.
Вечером, и то не каждый день, он возвращался домой, утомленный до изнеможения, и встречал каждый раз тревожный и подавленный взгляд, в котором пряталась молчаливая укоризна.
На минуту в нем подымалось что-то вроде укоров совести, но они стихали перед более сильным голосом, говорившим о том, что дело, которому он себя посвятил, служит не праздной гимнастикой тщеславного разума, а работой для блага человечества. Это было ясно, и логика вещей была достаточно убедительна. И всетаки каждый раз, когда он видел обращенный к нему печальный взгляд,- в душе шевелилось смутное, неприятное чувство.
Между тем Дагмара почти совсем оправилась; она уже выходила на улицу в сопровождении сиделки. Но в глазах ее не зажигалось любопытства при виде незнакомого города, новых людей, невиданного еще уклада жизни. В ней будто надломилось что-то, порвалась нить, привязывающая к окружающему. Хаос событий последнего месяца, дух страха и ненависти, гнавший по улицам бушующие толпы, зараза больного мозга человечества - давили невыносимым грузом. Нечаянное убийство брата - эта дикая, нелепая случайность окончательно сломила силу сопротивления. Она по ночам во сне десятки раз переживала все ту же сцену, часто в самой невероятной фантастической обстановке, просыпалась с мгновенным облегчением в сознании того, что это только сонная греза, и так же молниеносно память приводила недавнее прошлое, и все тело пронизывала острая мысль: "Нет, все-таки это было..."
Она уже не плакала. Она металась в слепом ужасе под давящим бременем и жадно искала поддержки. А вместо этого кругом - чужой город, чужие люди - и полное одиночество.
Правда, Дерюгин был рядом, где-то здесь в этом трескучем муравейнике; но он был таким же далеким, как и все снующее мимо окон и балкона людское месиво.
Рассеянный и усталый, но вместе с тем неизменно возбужденный, он и с собою приносил запах и дух толпы, ее страхи и надежды, ее меняющиеся порывы. Он говорил только о своем деле и о связанных с ним событиях, о работе на заводах, о бетоне, о меди, о железе, о мертвой материи, заслонившей от него мятущуюся живую душу.
Он был неизменно ласков и приветлив, но вместе с тем бесконечно далек в этом пароксизме деятельности. И город кипел вокруг, такой же чуждый и почти враждебный.
Наступали решительные дни. Красная линия на экранах с бюллетенями повернула уже с неделю на север, пересекла синюю полосу Средиземного моря и запетляла опять на Балканах.
Снова понеслись телеграммы, снова зашумели встревоженные людские муравейники.
Дерюгин следил с лихорадочным вниманием за всеми сообщениями с юга. Там должна была произойти первая схватка между слепой стихией и человеком, первая попытка остановить движение огненного вихря. Правда, этот бой не мог быть решающим: здесь вся работа свелась только к постройке электромагнитов, да и то в очень ограниченном количестве, какие могли позволить скромные средства разрозненных правительств. Что касается сооружения бетонных пушек, работа над которыми приходила уже к концу в России, Германии, Франции и Польше, то здесь до сих пор дело не пошло дальше переговоров и обмена нотами, из которых видно было, что никто не хочет положить начала собственному разоружению, ожидая соседа, тогда как последний с таким же недоверием поглядывал из-за рубежа, не решаясь выпустить из крепко зажатой руки камень. Арсеналы оставались закрытыми, а дипломаты, вежливо улыбаясь, продолжали договариваться. В результате, когда атомный шар появился снова на континенте у Дедеагача, соединенные силы балканских государств смогли выставить шесть готовых (да и то, кажется, не вполне) машин - и больше ничего.
Встреча произошла на Великой Валахии близ Урзичени, в 60 километрах от Бухареста.
Около десяти часов утра атомный шар, только что пересекший реку, под довольно сильным ветром наткнулся на фронт тракторов, развернутый в длину, примерно, на километр. Командир колонны применил такой прием: весь отряд двинулся впереди противника с тою же скоростью, постепенно загибая крылья назад, пока таким образом не сомкнулось вокруг шара кольцо машин. Однако расстояние было еще велико - метров четыреста-пятьсот, и когда пущены были в ход динамо, шар только чуть дрогнул, но не остановил своего полета к северу. По сигналу командира круг стал суживаться до пределов возможности. Между тем ветер усилился, тракторы достигли предела своей скорости. Дистанция была сокращена до трехсот метров; подойти ближе было невозможно: шар дышал таким зноем, что и на этом расстоянии люди чувствовали себя, как в преддверии ада: они задыхались, глаза слепило от нестерпимого света, тело сотрясалось ударами при прикосновении к металлическим частям и обливалось потом. Динамо работали полной мощностью. Несколько минут казалось, что дело сделано; несмотря на довольно сильный ветер, шар после нескольких порывов вправо и влево остановился, вздрагивая и волнуясь. Полузадохшиеся люди ответили торжествующими криками. Но радость была непродолжительна. В этот момент что-то случилось с гелиографом на командирской машине: радио давно не работало. Отряд остался без руководства. Благодаря ли тому, что отсутствие связи нарушило согласованную работу механизмов, ослабила ли передовая машина по какой-нибудь причине свое действие, или, наконец, под напором внезапно налетевшего порыва ветра случилось дальнейшее,- так и осталось невыясненным. Шар вдруг сделал скачок к северу, перелетев в несколько секунд расстояние, отделявшее его от головного трактора.
Остальные устремились в погоню; еще секунда, и оглушающий удар грома покрыл шум машин.
Несколько минут ничего нельзя было разобрать за огнем и дымом. А затем пламенный вихрь, вырвавшись из сковывавшего его кольца, помчался дальше к Рымнику, на месте же осталась груда раскаленного, исковерканного металла, в которой после нашли лишь обугленные лохмотья и кости - все, что осталось от экипажа машины.
Первая попытка окончилась неудачей. Стихия победила, и снова след "рыжего дьявола" клубился по Европе дымом и отблеском пожаров. Обо всем этом Дерюгин узнал в Варшаве в тот день, когда он должен был отправиться к новому месту работ по внезапному назначению. Накануне заболел инженер, заведовавший работами по постройке и подготовке к выстрелу из бетонной пушки у местечка Красносельцы, к северу от Пултуска. Между тем, обстановка складывалась так, что именно здесь могли разыграться решающие события. Колонна тракторов из Варшавы в количестве семи машин была направлена по железной дороге на Люблин и Львов навстречу врагу. С востока, из Брянска, и из Германии спешили на помощь еще две партии, общей численностью в тридцать однотипных механизмов. Таким образом, у Львова должно было сосредоточиться до двух десятков электромагнитов. Их задачей было встретить атомный шар на его пути где-нибудь в Галиции, если он туда направится, а между тем у Красноселец спешно кончали работы по подготовке к выстрелу из гигантского орудия. Ему предстояло сыграть роль искусственного вулкана, при помощи которого Земля должна была стряхнуть вонзившуюся в ее дряхлое тело занозу.
Сюда-то и был назначен Дерюгин на замену выбывшего из строя инженера. Уезжал он с тяжелым сердцем; не потому, чтобы его ужасала мысль почти неминуемой смерти, в случае если придется пустить в действие пушку, а потому, что он теперь не уверен был в успехе. Бухарестская неудача была грозным предостережением.
Возможно, конечно, что причиной в данном случае послужила неподготовленность механизмов, малочисленность отряда, недостатки организации, но кто знает? Быть может, это обозначало, что вообще дело проиграно.
Было от чего прийти в уныние.
А кроме того, Дагмара в день отъезда заявила решительно, что она не останется в Варшаве одна,- ее охватил панический страх одиночества, а еще больше - боязнь очутиться вновь в самой гуще обезумевшего человеческого моря большого города, уже начинавшего волноваться по мере приближения страшного врага.