Осборн Мэгги. Жена незнакомца

   Лили выбежала из комнаты, повернула направо, промчалась мимо каких-то дверей и остановилась, попытавшись взять себя в руки и вспомнить план дома.
   За первой дверью находилась комната для верхней одежды. Лили поняла это, когда наткнулась на ящик для хранения зонтов и чуть не упала. Как она забыла, что это за комната?
   Лили сердито выругалась. Она просто спятила, заявив Полу, чтобы тот отправил ее в Юму! У нее есть возможность пожить несколько месяцев в доме, напоминающем сказочный дворец, и она будет идиоткой, если не воспользуется ею. И совсем здесь не страшно, что это она выдумала? Да кто угодно почел бы за счастье пожить тут хотя бы несколько дней!
   Нужно только убедить себя, что Мириам не возникнет неожиданно, испугав ее до смерти, и не прикажет ей убираться вон.
   Лили начала бесцельно, не имея никакого плана, бродить по дому. Первой комнатой оказалась столовая, огромная и слишком официальная. Потом Лили обнаружила очаровательную комнатку для завтраков, после чего заглянула в кладовую, владение дворецкого. Она ни до чего не дотрагивалась, даже юбки тщательно подбирала, чтобы не коснуться мебели. Дальше по коридору располагалась кухня, где Лили провела, наверное, полчаса, рассматривая плиты, раковины, сверкающую посуду и кухонную утварь. Вряд ли она попадет сюда еще раз. В танцевальном зале горели канделябры, освещая великолепно натертый пол, возвышение для оркестра, но эта огромная комната ее не особенно заинтересовала. Пока она будет играть роль Мириам, никаких увеселительных мероприятий не предвидится, раз жена Куинна находится в трауре по погибшей дочери.
   Последней на этаже была гостиная, обозначенная на плане как комната для приемов. Ее тоже освещали газовые лампы. Они тихонько шипели, в камине уютно потрескивали дрова.
   Комната для приемов явно должна производить впечатление. Стены и потолок обтянуты узорчатым шелком, мебель и украшения антикварные. Во всяком случае, так решила Лили. В антиквариате она не разбиралась, что, принимая во внимание ее прошлую жизнь, было совсем не удивительно.
   Она почти не обратила внимания на богатое убранство, поскольку ее взгляд приковала тяжелая серебряная рама над длинным низким столиком. Ноги у Лили подкосились, и она рухнула на оттоманку с парчовой обивкой, не спуская глаз с портрета.
   Это она. Не Мириам, а именно она. Чтобы удостовериться, Лили сняла с шеи золотой медальон, который носила под одеждой, трясущимися руками открыла его, взглянула сначала на миниатюру, затем на висевший на стене портрет. Она никогда не видела более изящного белого платья, никогда не позировала художнику, но женщина с печальными фиалковыми глазами и улыбкой была она, Лили.
   — Да, это вы, — подтвердил стоявший у двери Куинн. — Портрет немного изменили.
   — Кто-то успел вынести его из огня?
   — Во время пожара его не было в доме, портрет отдали вставить в рамку. Вернувшись в Денвер, я нанял художника, чтобы тот внес изменения, происшедшие в результате вашей недавней болезни. Он сделал нос более тонким, губы — более полными, слегка подправил цвет волос, увеличил бюст.
   Лили похолодела. Еще бы: увидеть портрет, для которого ты никогда не позировала! Она смотрела на себя и даже пыталась вспомнить, как ее рисовали. Проклятие! Да в своем ли она уме? Лили тряхнула головой, чтобы выкинуть нелепые мысли из головы, и начала искать в портрете черты Мириам.
   — Странно… — Нахмурившись, она перевела взгляд на медальон. Тут она довольно полная, а на портрете…
   — Большой портрет написан два года назад, а миниатюра не так давно. Когда родилась Сьюзен.
   — Вот оно что… — протянула Лили и закрыла глаза.
   Она всегда считала, что Мириам полнее ее, а оказывается, на миниатюре она изображена после родов, когда еще не успела похудеть, хотя раньше тоже была изящной. Как на большом портрете. Теперь Лили стало ясно, почему Куинн с Полом сразу нашли между ними сходство. Они привыкли видеть Мириам худой.
   Взяв у нее медальон, Куинн положил его в карман.
   — Я и забыл, что он еще у вас! — резко бросил он.
   — Вы же сами подарили его жене, — рассеянно ответила Лили, не сводя глаз с портрета, где была она и в то же время не она.
   — С чего вы это взяли?
   — Там есть надпись. «М. с любовью». Кажется, я знаю, зачем вы изменили портрет. — Лили оглядела комнату. — Здесь я буду принимать гостей. Они уже видели этот портрет. Если у них возникнут в отношении меня какие-то сомнения, они могут убедиться, что женщина на портрете — действительно Мириам.
   Он кивнул, и Лили с отвращением взглянула на него.
   — Каким же нужно быть бездушным негодяем, чтобы изменить портрет жены, которую, возможно, никогда больше не увидишь? — шепотом спросила она. Да, ее тянет к Куинну, но порой она его ненавидела. — Как вы могли это сделать?
   — Он хочет закрепить ваш успех, — послышался у нее за спиной недовольный голос Пола. — Он мечтает стать губернатором Колорадо. И лучшего кандидата на этот пост не сыскать. Я подбил его на это. И наконец, это чертовски умный ход. Ну, какие еще причины вам привести?
   — Я вас обоих презираю! — Вне себя от ярости, Лили ткнула пальцем в портрет. — Как бы, по-вашему, чувствовала себя Мириам, если бы сейчас вошла а комнату и увидела, что вы сделали с ее портретом? — Куинн хотел возразить, но она его опередила: — И не говорите мне, что Мириам не вернется! Я уже это поняла, когда увидела оставленные кольца. Но она могла вернуться, черт вас побери! Я не виню ее за то, что она от вас сбежала, ковбой. Человек, который с такой легкостью велит изменить портрет собственной жены, изобразив вместо нее чужую женщину, не может быть хорошим мужем!
   Оба с ненавистью смотрели друг на друга. Лили — побелев как мел, Куинн — побагровев от ярости.
   — Вы закончили? — наконец рявкнул он.
   Пол схватил ее за руку.
   — Давайте осмотрим апартаменты на втором этаже, а потом, как я понимаю, вы хотели бы осмотреть комнаты слуг. — У двери Пол оглянулся. — Я оставил портфель в гостиной. В нем бумаги, требующие твоей подписи, Куинн.
   На верхней площадке центральной лестницы Лили остановилась.
   — Я плохо себя вела? Но у меня все в голове перепуталось. — Она и в самом деле чувствовала необыкновенную опустошенность. — Такое ощущение, будто он изменил мой портрет. Я вижу себя в платье, которое никогда не носила, в незнакомом кресле, с грустным выражением лица, словно думаю о чем-то печальном, но не могу вспомнить о чем, и мне становится не по себе.
   — Лили…
   — Ну скажите, как можно быть таким холодным и беспощадным? Он дарит ей медальон в честь рождения их дочери, а ее смерть его ни капли не трогает. И траура он не носит!
   — Вы же знаете, что период траура у мужчин гораздо короче…
   — Он говорит, что оберегает тайну Мириам, а сам переписывает ее портрет, — не слушая, продолжала она. — Так-то он сохраняет память о ней?
   Пол схватил ее за плечи и встряхнул.
   — Прекратите, Лили!
   — Лили? Значит, я уже не Мириам? — В ее голосе послышались истеричные нотки. — Но я больше и не Лили.
   — Возьмите себя в руки. Вы несете вздор!
   — Знаю. Я страшно разозлилась, даже неизвестно почему.
   Лили кривила душой. Куинн пробудил в ней желания, которые вроде бы давно умерли, и чтобы найти оправдание своим чувствам, ей было необходимо восхищаться им, уважать его. Но всякий раз она наталкивалась на глухую стену его амбиций и решимости пойти на все ради достижения своей цели. О каком восхищении и уважении могла идти речь?
   — Мне очень жаль ее, — тихо сказала Лили.
   — Мы уже говорили об этом, помните? Вы должны научиться проводить грань между собой и той женщиной, чью роль вам придется играть.
   — Сегодня мне это трудно сделать, — призналась Лили, глядя на изящный столик с бронзовой статуэткой.
   Когда-то она радовалась паре нижних юбок и чистому носовому платку, спала на соломенном тюфяке, пользовалась туалетом, находящимся на улице. Она даже представить не могла, что будет стоять во дворце, в ушах у нее будут жемчужные серьги, а на руках золотые обручальные кольца. Что она увидит себя на портрете в белом кружевном платье — то ли принцесса, то ли жертвенный ягненок. Из тюрьмы, где влачила полуголодное существование и работала как каторжная, она попала в роскошный особняк, жалкую робу сменила на элегантную одежду, грубость на изысканные манеры, а ругательства на изящную речь. И все изменения произошли столь быстро, что мозг отказывался их воспринимать.
   — Но я стараюсь. — Вскинув голову, Лили упрямо закусила губу и расправила плечи. — Спальню Куинна я видеть не хочу, свою посмотрю позже, так что покажите мне остальные помещения.
   Она заглянула в полдюжины комнат для гостей, в туалет на втором этаже и спальню Мириам. Ей очень хотелось обследовать ее стол, но она решила сделать это потом.
   На третьем этаже Лили живо вспомнила об осмотрах, которые им с сокамерницами частенько устраивало тюремное начальство, и как она ненавидела это бесцеремонное вторжение в их жизнь.
   — Они знают, что я буду осматривать их комнаты? — спросила она.
   Каждая была поразительно чистой и абсолютно безликой.
   — Дом заново отстроили, и хозяйка впервые его осматривает. Слугам дали выходной. Полагаю, они догадываются об этом. — Пол открывал двери, Лили заглядывала в комнаты, и оба шли дальше. — Здесь живут Джеймс и Мэри Блэлоки.
   — Сюда мы заходить не будем, — устало ответила Лили.
   Она была сыта по горло хождением по дому, теперь ей хотелось только лечь, свернуться клубочком и подумать обо всем увиденном.
   — Но мы уже пришли. Такого случая может не представиться, — заметил Пол. — Запертая дверь в комнату прислуги является привилегией, заработанной долгой и верной службой. А Блэлоки эту привилегию заслужили.
   Квартирка оказалась такой же чистой, однако в ней царил домашний уют. Ручки стареньких кресел накрыты кружевными салфеточками ручной работы, на столе очаровательные безделушки, и солнце, падающее из окна, подчеркивало их прелесть. Кухня, вотчина Мэри Блэлок, была маленькой, но удобной, а в спальни Лили заглядывать не стала.
   — Эта квартирка больше, чем весь дом тети Эдны, — вздохнула она.
   Видимо, Куинн очень ценил Джеймса Блэлока, раз предоставил им с женой просторное жилище, и эта доброта в человеке, казавшемся Лили холодным, расчетливым, не способным любить других, сбивала ее с толку.
   Спустившись по боковой лестнице на второй этаж, они очутились неподалеку от спальни Мириам.
   — А вы тоже здесь живете? Или я задаю глупый вопрос?
   Пол, смеявшийся редко, искренне расхохотался.
   — Да, создается впечатление, что мы с Куинном неразлучны, и так будет до выборов. Но живу я не здесь. Мой дом в нескольких кварталах отсюда.
   — Такой же шикарный? — с любопытством спросила Лили.
   — Я живу один, кроме того, считаю, что не следует привлекать к себе слишком много внимания. Поэтому дом у меня удобный, отвечает всем моим требованиям, но скромный.
   — Наверное, он бы понравился мне больше, чем этот, — сказала Лили, наконец снимая перчатки. В свете лампы, висевшей на стене коридора, блеснули обручальные кольца.
   — А вы интересная женщина. Многие дамы мечтали бы стать хозяйкой такого дома.
   — Он слишком большой для двоих.
   Тут Лили вспомнила, что Мириам хотелось наполнить его детьми, но Куинн не стал заново отделывать детскую. В доме не было даже намека на то, что когда-то здесь жил или будет жить ребенок.

Глава 9

   Для спальни Мириам выбрала розовые бархатные шторы и розово-зеленые полосатые обои. Шелковое гофрированное покрывало на кровати было такого же оттенка. На туалетном столике лежала щетка с серебряной ручкой, в которой остались светлые волосы. Волосы Мириам. Это она носила пеньюар, лежавший сейчас на кровати, она пользовалась духами из флакончика в форме сердечка. Вдохнув сладковатый запах незабудок, Лили поставила флакончик на место, чувствуя себя в этой спальне незваной гостьей.
   Тут слишком много безделушек, флакончиков, цветов и статуэток, чтобы быть здесь как дома. Приоткрыв окно, Лили глотнула ночного воздуха и представила Куинна в этой чисто женской комнате. Его мужественный облик совсем не вязался с рюшечками, оборочками, кружевами и атласом.
   Лили взглянула на полог с бахромой. Оглядываясь, куда бы положить шляпку, она вдруг увидела сбоку маленькую комнатку, явно предназначенную для одежды, что привело Лили в восторг.
   На вешалках — многочисленные платья, пеньюары, костюмы, на полках — бесчисленные шляпки, коробки с перчатками, внизу — обувь. Специальный ящик был отведен под драгоценности и украшения для волос. Интересно, эти вещи носила Мириам или Куинн заказал все новое? Завтра она как следует все осмотрит, а сейчас у нее голова шла кругом от избытка впечатлений. Лили положила шляпку на полку, повесила в шкаф дорожный костюм и вытащила из чемодана ночную рубашку.
   Ее комната… Расчесывая перед зеркалом волосы щеткой Мириам, она горько усмехнулась. Никогда ни эта комната, ни щетка для волос, ни духи, ни кровать не станут ее. Никогда этот дом не будет ее домом. Она — самозванка, вторгшаяся в чужие владения.
   Опустив щетку, она пригляделась к отражению в зеркале. Никогда Лили Дейл не была такой красивой, однако недавно обретенная красота не радовала ее. На свете есть женщина, как две капли воды похожая на нее, значит, она не единственная в своем роде. Закусив губу и стараясь не разрыдаться, Лили уставилась в зеркало, откуда на нее хмуро смотрела прекрасная незнакомка.
   Она никогда уже не станет прежней Лили. Эта женщина не сможет больше спать на соломенном тюфяке, грубых простынях, пить из щербатых чашек, есть из глиняных тарелок. Она больше не выйдет на солнце без зонтика, не станет с шумом прихлебывать кофе и ругаться, не одобрит тех, кто это делает. Она не сможет забыть изящных манер, уже вошедших в привычку.
   Лили опустила голову и потерла виски, пытаясь унять головную боль. Она теперь одна в трех лицах: Лили, Мириам и новая женщина с чертами той и другой. Странное положение вызывало у Лили горечь, досаду и злость.
 
   После ухода друга Куинн обошел дом. Нужно было погасить свет, затушить огонь в каминах, а кроме того, ему хотелось взглянуть на дом глазами Лили. Все отделано с показной роскошью. Он считал так, когда Мириам в первый раз начала заниматься обустройством, не изменил своего мнения и теперь. Конечно, дом на ранчо весьма спартанский, но этот особняк чересчур претенциозен. Они с Мириам не смогли найти золотую середину, чтобы он чувствовал себя уютно тут, а она на ранчо.
   Перед тем как погасить лампы в комнате для гостей, Куинн плеснул в стакан виски и еще раз взглянул на портрет, который так расстроил Лили. После выборов он велит сжечь эту проклятую вещь.
   Как он мог забыть о медальоне? Не надо было оставлять его у Лили, нельзя было даже показывать ни ей, ни кому-то другому. Почему он повез с собой в Аризону медальон, а не какую-нибудь фотографию Мириам? Зачем вообще сохранил его? Наверное, эта вещица не давала затихнуть гневу, а с гневом легче справиться, чем с другими чувствами, которые обуревали Куинна при воспоминании о жене.
   Постояв несколько минут у портрета, он направился в спальню и тотчас увидел полоску света, выбивавшуюся из-под двери, отделяющей его спальню от комнаты Мириам. То есть Лили.
   Куинн собирался почитать бумаги, оставленные Полом, однако не мог сосредоточиться. Его взгляд то и дело устремлялся к полоске света. Наконец, когда свет погас, Куинн не выдержал и, выругавшись, направился к двери.
   Лили быстро села на кровати и натянула до подбородка одеяло, но он успел заметить кружевную ночную рубашку, соблазнительно облегающую грудь.
   — Что вы… — начала она.
   — Я хочу вам кое-что сказать, — прервал ее Куинн, сделав глоток из стакана, который пополнял весь вечер.
   Лили смотрела на него в упор. Длинные золотистые волосы уже заплетены в толстую косу, лицо блестит от крема, на руках перчатки, видимо, тоже пропитанные кремом, фиалковые глаза широко распахнуты. Что в них было? Негодование? Страх?
   — Вы хотите, чтобы я нашел Мириам и попытался вернуть ее. Вас оскорбляет, что я не бью себя кулаками в грудь и не рву на себе волосы, когда говорю, что приказал изменить портрет. А почему я должен гоняться за женщиной, которая меня бросила? Почему должен с благоговением относиться к ее портрету и к ее памяти? — Куинн подозревал, что уже пьян и завтра горько пожалеет о своем поведении, но отступать не хотел. — Вы забываете, что Мириам сделала выбор и выбрала не меня. Вы подняли ее на пьедестал и ждете того же от меня. Но почему, Лили? Почему я должен чтить память женщины, которая так со мной обошлась?
   — Вы пьяны…
   — Немножко.
   — Вы любили ее? Я должна это знать.
   Такого вопроса Куинн не ожидал, и ему пришлось несколько секунд поразмыслить.
   — Она мне нравилась. Нравится и сейчас. Вы сказали, что муж из меня никудышный, и, кажется, правы. Какие бы чувства я ни испытывал к Мириам, похоже, их было недостаточно. — Куинн потер подбородок. Что он несет? Нужно сию минуту вернуться в свою комнату и на этом закончить. Но он лишь прислонился к косяку и, допив виски, продолжал: — Ее отец был судьей, то есть, как и я, находился на государственной службе. Поэтому я думал, что Мириам имеет представление о том, какие требования предъявляет к человеку такая работа и сколько времени она у него отнимает. Я не игнорировал Мириам специально. Мне никогда и в голову не приходило, что она может чувствовать себя всеми покинутой, но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что так оно и было.
   Лили внимательно слушала. До чего же она прекрасна! Куинн смотрел на нее и представлял, как распускает тяжелую косу, погружается в блестящие золотистые волосы, как фиалковые глаза, опушенные густыми ресницами, темнеют от страсти. Он должен немедленно уйти из комнаты Лили, пока не натворил глупостей.
   — При мысли, что вы считаете меня бесчувственным негодяем, мне хочется рвать и метать, — пробормотал он. Интересно, в самом деле у нее дрожит нижняя губа или ему только кажется? А вот то, что он дрожит от желания и ладони у него вспотели, это уж точно. — Сам не знаю, почему меня так волнует ваше мнение обо мне…
   Лили глубоко вздохнула, и сердце у него замерло, в воображении замелькали картины, одна сладострастнее другой, но Куинн представлял себе не жену, а Лили, которая смотрела на него широко раскрытыми глазами, слегка приоткрыв губы.
   — Следовало давным-давно понять, что мы с ней совершенно разные люди. Не могу вспомнить ничего такого, что бы нравилось одновременно и мне, и ей. Я хотел, чтобы Мириам была не такой, какая она есть, она хотела от меня того же. Под конец мы жили сами по себе, абсолютно чужие друг другу, хотя и под одной крышей.
   — Даже после рождения Сьюзен?
   — Особенно после рождения Сьюзен.
   Черт побери, он же распахивает перед Лили двери, которые они с Полом решили держать запертыми. Куинн действительно не понимал, отчего мнение Лили имеет для него такое значение и почему ему так больно, что она считает его хуже, чем он есть на самом деле.
   — Идите спать, Куинн, — сказала она после долгого молчания. — Закончим разговор утром.
   А это вряд ли. Для подобного разговора нужны темнота и изрядная порция виски.
   — Да, вы правы, я лгал. И может случиться, придется лгать и впредь. Но я стараюсь и буду стараться лгать вам поменьше. Только вы должны понять, что существуют вещи, которые вам знать ни к чему.
   — Значит, я должна благодарить вас за то, что вы лжете мне, когда это необходимо? И как часто это будет происходить? — тихо спросила Лили. — Мне необходимо вам доверять, Куинн, необходима уверенность, что вы в любой момент не отправите меня обратно в тюрьму и сдержите обещание, когда мои услуги вам больше не понадобятся. Но как же вам доверять, если вы признаетесь, что солгали?
   Убедительного ответа у него не было, поэтому он спросил:
   — А вы никогда не лгали?
   Она покраснела, и Куинн сразу представил, что именно так Лили будет выглядеть, охваченная страстью: щеки пылают, длинные ресницы опущены, губы слегка приоткрыты. Он мысленно выругался. Намазанная кремом женщина с заплетенной косой и руками в перчатках не должна вызывать желание, да она к этому и не стремилась, но как же он ее хотел!
   — Лгала, но не вам, — улыбнулась Лили. — Ну, может, совсем чуть-чуть, по мелочам.
   Внезапно Куинну пришло в голову, что они в доме совершенно одни и такое может больше не повториться. Лили — женщина, для которой условности не имеют значения, она способна пренебречь ими для достижения своей цели. Желанная, страстная женщина, а он — мужчина, уставший от одиночества. И оба слишком давно не занимались любовью. Что плохого, если они обретут покой в объятиях друг друга?
   Он сделал шаг к кровати, но голос Лили остановил его:
   — Кого вы сейчас видите, Куинн? Меня или Мириам?
   Он чуть не расхохотался. Мириам никогда не смотрела на него так вызывающе и бесстрашно, в глубине ее фиалковых глаз никогда не светилось желание, она никогда не вызывала в нем такой страсти, что при одном взгляде на нее у него начинали трястись руки. Ему даже не приходило мысли представлять, как Мириам, обнаженная, трепещущая, прижимается к нему обессиленным от ласк телом.
   Но слова Лили привели его в чувство, словно ушат холодной воды, и, глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Куинн попытался вспомнить, сколько выпил за вечер.
   — Уже поздно, — хрипло сказал он. — Спокойной ночи.
   Но только лежа в постели, Куинн до конца осознал, что едва не совершил глупость, которая могла еще больше осложнить и без того непростую ситуацию. И что еще хуже, Лили поняла его намерения, догадалась, зачем он шагнул к кровати.
   Правда, она не воспротивилась, не выставила его из комнаты, только поинтересовалась, кого он видит — ее или Мириам. Но если он и дальше будет ломать голову над тем, что она при этом подумала, если не укротит свое безудержное желание, то сойдет с ума.
 
   Утром Лили впервые увидела свою горничную Элизабет. Войдя в спальню, та раздвинула шторы, положила на край постели пеньюар и осведомилась, какое платье госпожа хочет сегодня надеть. Лили села, освободилась от перчаток и незаметно окинула придирчивым взглядом фигурку горничной в черном платье, белом переднике и белом чепце.
   Едва она успела надеть пеньюар Мириам, пахнущий незабудками, в дверь постучали. Тут же в спальне появился Куинн и сам открыл дверь. На пороге стоял Крэнстон с завтраком для хозяйки: чашка шоколада и две булочки с клюквой. Лили взглянула на «мужа», облаченного в длинный зеленый халат, с взъерошенными волосами, что очень ему шло. Наверняка голова у него раскалывалась с похмелья, но он весьма умело это скрывал и вел себя так, словно вчерашнего разговора не было.
   — Это Крэнстон, наш новый дворецкий, — приветливо сказал Куинн, забирая поднос.
   Он поставил его «жене» на колени, заглянул ей в глаза и нежно поцеловал в лоб.
   Спектакль начался.
   — Добро пожаловать домой, мадам. Очень рад с вами познакомиться.
   Лили чувствовала, что пока не вошла в роль, еще до конца не проснулась, да и поцелуй Куинна привел ее в замешательство. Тем не менее она надеялась, что никто не заметил ее вспыхнувших щек.
   Так, раз Крэнстон вошел в спальню, когда хозяйка была еще в постели, значит, среди прислуги он занимает наиболее почетное место, а с господами находится в самых доверительных отношениях.
   Седой дворецкий, одетый в белоснежную крахмальную рубашку, темно-серые брюки и черный жилет, держался важно, с достоинством.
   — С вашего позволения, мадам, хотел бы предложить вам после завтрака познакомиться со слугами. Много времени это не займет. — Крэнстон внимательно смотрел на нее, и Лили догадалась, что он ищет в ее лице следы долгой болезни. — Затем, если не возражаете, можно обсудить обязанности прислуги и выслушать ваши пожелания. Это заняло бы у нас около часа.
   Лили облизнула губы и кивнула:
   — Может, в десять часов?
   — Как прикажете, мадам.
   Крэнстон удалился, и Лили взяла чашку обеими руками, чтобы от волнения не расплескать шоколад.
   — Не волнуйся, — тихо наставлял ее Куинн. — Из всех, с кем ты сегодня познакомишься, тебя знают только Блэлоки.
   Лили машинально прикоснулась ко лбу. Ей казалось, что на месте его поцелуя осталось красное пятно. Ей хотелось поговорить с Куинном о прошлой ночи, задать тысячу вопросов, но она поклялась не заводить разговор первой.
   — Как ты себя чувствуешь? — вежливо осведомился Куинн, глядя в окно.
   — Спасибо, хорошо. — Ей было неловко лежать перед ним полуголой, да и он, похоже, чувствовал себя не лучшим образом. Лили уронила булочку на тарелку. — Ты всегда будешь заходить ко мне по утрам?
   — Периодически.
   Значит, Куинн специально зашел к ней в спальню до появления Крэнстона: он хотел создать впечатление, что у него с женой нормальные супружеские отношения и они привыкли видеть друг друга полуодетыми. Наверняка он станет заходить к ней еще раньше, чтобы Элизабет считала, будто они спали вместе. Покраснев от стыда, Лили закрыла глаза и сунула дрожащие руки под одеяло.
   — А ты будешь со мной, когда я встречусь с остальными? — Она старалась не обращать внимания на видпевшиеся в вырезе халата темные волосы, на его красивые, сильные руки и огонь в серых глазах.
   — Если хочешь, — ответил Куинн не поворачиваясь. — Но мое присутствие может показаться странным. Ты всегда сама занималась домашними делами. Единственная разница, что все слуги для тебя новые.