Страница:
За это спартанцам разрешалось доставить на остров продовольствие. Спарта предложила Афинам почетный мир. В пересказе Фукидида послы обратились к афинскому народу со следующими словами: "... Лакедемоняне приглашают вас заключить перемирие и кончить войну. Они предлагают мир, союз и возобновление дружеских отношений и взаимных услуг. Взамен они требуют от вас свободы для своих граждан, находящихся на острове. ... Если вообще нашим городам когда-либо надо примириться, то сделать это следует именно теперь, пока не случится что-либо непоправимое, что сделает нас навсегда не только врагами вашего города, но и личными вашими врагами, вы же лишитесь тех преимуществ, которые мы предлагаем теперь. Пока исход войны еще неясен, вы можете одновременно приобрести себе славу и нашу дружбу, а мы, достигнув соглашения, можем без тяжких жертв избежать позора. Давайте же отныне сами жить в мире друг с другом и положим конец бедствиям остальных эллинов. А эллины именно вам поставят это в заслугу".(IV, 19, 20) Были спартанцы искренни или их предложение следует рассматривать как уловку с целью выручить своих воинов? Трудно сказать. Я склонен думать, что они действительно хотели мира. Ведь они уже убедились в неуязвимости Афин, неуклонно следовавших оборонительной стратегии Перикла. В пользу такого заключения говорит и их медлительность с помощью Митиленам. Но афинский демос, подстрекаемый Клеоном, отклонил мирные предложения спартанцев. Афиняне рассчитывали на то, что, захватив в плен запертых на острове воинов из знатных семей, они смогут продиктовать свои, более выгодные условия мира. Послы вернулись ни с чем. Блокада острова Сфактерии возобновилась, а спартанские корабли афиняне (придравшись к будто бы имевшим место нарушениям перемирия) не возвратили. Однако высадиться на остров им в течение почти двух месяцев не удавалось. Под покровом густого леса спартанцы могли маневрировать и действовать из засады. Продовольствие же на Сфактерию доставлялось скрытно от афинского флота - по ночам, на лодках. Клеон бушевал в Народном собрании, обвиняя стратегов в слабости и малодушии. Его упреки неожиданно обернулись тем, что ему самому пришлось возглавить штурм острова. Вот как описывает Фукидид этот довольно нелепый поворот событий: "Клеон указал на ненавистного ему Никия, сына Никерата, бывшего тогда стратегом. Упрекая Никия, Клеон говорил, что если бы стратеги были настоящими мужчинами, то, имея достаточно сил, легко покончили бы с осажденными на острове спартанцами, и что будь он сам стратегом, он быстро бы справился с ними".(IV, 27) Тогда Никий предложил ему возглавить экспедицию. Клеон пошел на попятный, но... "... чем более Клеон уклонялся от похода, отказываясь от своих собственных слов, с тем большим рвением (как это обычно для толпы) афиняне настаивали, чтобы Никий передал свои полномочия Клеону, и кричали, что именно он должен плыть к Пилосу. Наконец, не зная, как ему отказаться от своих слов, Клеон выразил согласие".(Там же) Клеон заявил, что он в течение двадцати дней возьмет остров. Легкомыслие народовластия в этом эпизоде выказывает себя со всей очевидностью - Клеон до той поры ни разу не командовал войсками. Однако Клеон Сфактерию взял! Ему сильно повезло: на острове возник пожар и при сильном ветре лес основательно выгорел. Афиняне смогли высадиться и разгромили спартанцев. 292 человека пленных, в их числе 120 знатных спартанцев были доставлены в Афины. Влияние Клеона усилилось. Тогда спартанцы последовали совету, который им дали митиленцы, и решили нанести удар по Афинской империи. В 422 г. их полководец Брасид быстрым маршем провел свои войска через всю Грецию и осадил город Амфиполь, расположенный на северном побережьи Эгейского моря. Близ этого города находились золотые россыпи, их утрата должна была весьма ощутимо сказаться на доходах афинян. Находившаяся поблизости афинская эскадра не смогла отстоять город, и его жители приняли сравнительно мягкие условия капитуляции, предложенные Брасидом. Командовавший эскадрой был отстранен от должности и изгнан из Греции. Для нас это обернулось большой удачей. Командующего звали Фукидид. После того, как его военная карьера рухнула, он решил посвятить себя написанию истории Пелопоннесской войны. Между тем Клеон во главе афинского войска выступил на Север, чтобы сразиться с Брасидом и отвоевать обратно Амфиполь. В состоявшемся сражении спартанцы взяли верх, но и Брасид, и Клеон погибли. В Афинах и Спарте возобладали сторонники мира. В 421 г. был подписан так называемый "Никиев мир" сроком на 50 лет. Он с самого начала имел неустойчивый характер. Союзники Спарты - Коринф, Фивы и Аргос мир не подписали. Кроме того, спартанцы, вопреки условиям мирного договора, Амфиполь не вернули, а афиняне не вернули Пилос. Пожалуй, единственным залогом сохранения мира (со стороны Афин) были пацифистские настроения уставших от войны крестьян Аттики. Они вернулись на свою разоренную землю и хотели, чтобы их, наконец, оставили в покое. Эти настроения ярко выражены в поставленной в том же 421 году комедии Аристофана "Мир". Сюжет комедии: Виноградарь Тригей, откормив огромного навозного жука, поднимается на нем на Олимп, чтобы спросить Зевса, когда же кончится истребление Эллады в войне. Оказывается, что богов нет - они удалились на край вселенной. На Олимпе остались только Гермес, который "стережет барахлишко божье: горшочки, ложки, плошки, сковородочки", да Раздор. Последний низверг в пещеру и завалил камнями богиню мира - Ирину. Тригей созывает горожан и поселян Эллады, чтобы освободить богиню. Горожане тянут в разные стороны, Тригей их прогоняет, и крестьяне отваливают камни. Выходит Ирина, а с ней вместе Жатва и Ярмарка. Наступает мир. Жатву Тригей берет себе в жены, а Ярмарку препровождает в Совет пятисот. В финале свадебное пиршество у Тригея. В начале комедии - диалог Тригея и Гермеса: "Тригей - Но почему все божества уехали? Гермес - На эллинов озлившись. Поселили здесь Они раздор, чудовищного демона, И все ему на расточенье отдали, А сами удалились в выси горные, Чтобы не видеть ваших непрестанных свар И жалоб ваших не слыхать назойливых. Тригей - Зачем же боги с нами поступили так? Гермес - За то, что вечно воевать хотели вы, Хоть боги устрояли мир. Удача чуть Склоняется к лаконянам, кричат они: "Уж всыплем мы афинянам, почешутся!" Когда ж победа снова за Афинами И просят мира посланцы лаконские, Тут вы орете снова: "Нас надуть хотят! Палладою клянемся мы! Не верьте им! Придут опять. Ведь Пилос - наш. Наплачутся!" Тригей - Все наши разговоры узнаю точь в точь. Гермес - И потому едва ль еще увидите Богиню мира - Тишину". "Греческое имя богини, Ирина, можно с равным правом переводить словами мир и тишина." (203 - 222) Прибывший на зов Тригея народ счастлив, что кончилась война. Хор пляшет, его предводитель распевает: "Левая нога за правой в пляску просится сама. Счастлив я. Свищу, ликую, и кряхчу, и хохочу. Словно злую старость сбросил, так я рад, что кинул щит". Тригей же его увещевает: "Рано, рано веселитесь! Не дался еще успех. Вот когда спасем богиню, смейтесь, веселитесь все! И вопите, и орите! Будет нам заботой - дрыхнуть, Обжираться, обниматься И по ярмаркам шататься, Напиваться, наряжаться, Волочиться И кричать: "Хо-хо-хо-хо!" (333 - 344) Но, конечно, Тригей мечтает не только о ярмарочном весельи, но и о работе на своей земле. Он говорит: "Видит Зевс, блестит мотыга навостренным лезвием И на солнышке сверкают вилы зубьями тремя! Как чудесно, как нарядно выстроились их ряды! Как мне хочется вернуться поскорей на хутор мой И перекопать лопатой залежалый чернозем! Братья, вспомните, как прежде Мы живали под покровом Тишины богини милой! Вспомните о тех вареньях, Об изюме, черносливе И о соке виноградном, О фиалках у колодца. О серебряных маслинах Ненаглядных, А за это все богине Вознесите похвалу!" (565 - 580) Итак, подведем итоги восьмилетнему правлению демагогов. Война с Пелопоннесским союзом закончилась примерно вничью. Афины сохранили свой флот и империю (за исключением Амфиполя), показав на примере Митилены, что они еще достаточно сильны, чтобы держать ее в узде. Вместо направляющей руки первого гражданина Афинская демократия подпала под власть невежественных и безнравственных нуворишей, которые использовали свое влияние в собственных эгоистических целях. Если в сатире Аристофана есть доля правды, то эти люди, в частности Клеон, отличались беззастенчивым лихоимством. А также жестокостью и агрессивностью. Народное собрание все более явно стало проявлять свою раздражительность, неуравновешенность и неспособность понять интересы государства. В частности, это выразилось в неоправданно жестоком приговоре митиленцам (хотя в последний момент и отмененном) и в отказе принять почетные условия мира после Пилоса. Мы вправе полагать, что неблаговидный в нравственном отношении пример поведения новых вождей демоса действовал развращающе и на всю городскую администрацию, и на рядовых граждан города. Закончив эту главу, я понял, что в связи с ее содержанием возникают по меньшей мере три вопроса: Каким образом во главе народа оказались демагоги? Обязательно ли народовластие идет рука об руку с ненавистью к интеллигенции ("необразованность полезнее умственности")? Чем объяснить кровожадность Клеона? В порядке дискуссии попытаюсь предложить свои ответы. Вопрос первый. Суждения отдельного человека определяются как разумом, так и эмоциями. В собрании многих людей эмоции могут играть относительно большую роль, так как они "заразительны". Перикл адресовался к разуму афинян. Демагоги - к эмоциям. Среди этих последних немалую роль играет стремление к самоутверждению. Простонародью лестно, что его вождь таков же, как оно само - "простой", малокультурный, говорящий на его языке. Посулы такого вождя, обращенные к примитивным интересам толпы, - ясные, сиюминутные. Чуждый ответственности за свои слова, он без тени сомнения обещает "молочные реки в кисельных берегах". Вопрос второй. Естественно. что демагоги ненавидят интеллигентов, способных разоблачить беспочвенность их обещаний. Натравливают на "умников" простой народ. Понятно и то, что толпа легко поддается такому внушению. Ей кажется, что критики хотят отнять у нее вожделенные блага. Свой вклад дает и присущая малокультурному человеку зависть (ибо в глубине души он образованность уважает). Вопрос третий. Возможно, что свирепость Клеона была его личным качеством. Но если такой человек оказывается вождем народа, это качество становится общественно значимым. Увлечь толпу, утвердить себя ее лидером проще всего пробуждая самые низменные инстинкты. Наиболее доступный из них ненависть. Малокультурные и безнравственные люди легко объединяются для преследования слабых и расправы с побежденными. Особенно легко возбуждается ненависть толпы к иностранцам, иноверцам или национальным меньшинствам. Здесь - в еще более уродливой форме - тоже проявляется стремление к самоутверждению. Человек, лишенный иных достоинств, считает себя вправе гордиться своей национальной или расовой принадлежностью, "истинной" верой. Он презирает и ненавидит людей иной крови или вероисповедания. В любой толпе найдутся такие, не способные ни на что лучшее, "патриоты" и "истинно верующие". Они агрессивны и громогласны. Их немного, но их призывы к расправе с "чужаками", пробуждая древние и дикие инстинкты, могут увлечь многих - ведь ничто так не заразительно, как ненависть! Между тем, еще один древний и смутный инстинкт заставляет толпу искать себе кумира и вождя, чьей воле она могла бы подчиниться. Нет ничего губительнее для духовной жизни нации, чем если им становится подобный Клеону апостол ненависти и демагог. Чаще всего это случается в обстановке нравственного упадка, общественного разочарования и апатии народа, когда отсутствуют более достойные стимулы к его объединению. Стремление к единению заложено в природе людей. За неимением других побуждений, оно, увы, может довольствоваться ядовитой пищей ненависти. Таким образом, все три ответа на поставленные вопросы определяются, как мне кажется, одним обстоятельством - неблагоприятным изменением социального состава и нравственного облика населения Афин. Решающую роль стал играть алчный, теперь уже неуправляемый, плебс - детище империи. Началось падение Афинской демократии. Характерным для этого момента ее истории является пренебрежение к законам. Их подменяют псефизмы Народного собрания. На первый взгляд такая практика отвечает еще более последовательному проведению в жизнь принципа демократии. Но на самом деле она лишает народ свободы, отдает его в руки демагогов, на их произвол. Вот что писал по этому поводу Аристотель: "В тех демократических государствах, где решающее значение имеет закон, демагогам нет места, там на первом месте стоят лучшие граждане; но там, где верховная власть основана не на законах, появляются демагоги. Народ становится тогда единодержавным, как единица, составленная из многих... Такого рода демос, как монарх стремится и управлять по-монаршему (ибо в данном случае закон им не управляет) и становится деспотом... как у тиранов огромную роль играют льстецы, так у описанной нами демократии демагоги. Последние бывают ответственны в том, что решающее значение в ней предоставляется не законам, а декретам народа, так как демагоги отдают на его решение все и вся. И выходит так, что демагоги становятся могущественными вследствие сосредоточения верховной власти в полном объеме в руках демоса, они же властвуют над его решениями, так как народная масса находится у них в послушании".("Политика", IV, 4, 4 - 6)
Глава 9
КРОВАВЫЕ МЕЖДОУСОБИЦЫ
Эта глава будет очень короткой. Ее можно было бы слить с предыдущей или последующей главами, но я этого не сделал по двум причинам. Во-первых, события, которые в ней будут описаны, происходили вне Афин. Во-вторых, и по времени - они как бы выпадают из хронологии эволюции Афинского государства. Дело в том, что хотя по календарю эти события имели место как раз в тот период истории Афинской демократии, к которому мы только что подошли, по своему смыслу и масштабам они ее опередили на добрый десяток лет. Конечно, для истории это срок ничтожный, но афинянам представилась уникальная возможность увидеть то, что их самих ожидало. Кровавые события, о которых вскоре пойдет речь, потому именно могли бы послужить предупреждением для Афин, что пример афинян сыграл главную роль в охватившей всю Элладу вакханалии. "Семена зла", относительно медленно прораставшие в Афинах, были занесены из них на иные, более благоприятные почвы, где быстро дали буйные побеги. Поясню, что я имею в виду. В предыдущей главе было показано, как одновременно с разрушением традиционных нравственных устоев жизни Афинская демократия оказалась во власти честолюбивых и корыстных вождей демоса - демагогов. Земельная аристократия, еще так недавно занимавшая ключевые позиции в демократическом государстве, ненавидела и презирала новых лидеров. С ней была солидарна и та часть состоятельных граждан города, которую демагоги оттирали от кормила государственной власти. Объединившись против так называемых "демократов", они именовали себя партией "олигархов". Впрочем, приверженность той или другой партии нередко определялась не происхождением, убеждениями и даже не достатком, а личной выгодой. Об этом, обращаясь к судьям, прямо говорит в одной из сохранившихся судебных речей известный "логограф" (адвокат) конца V века Лисий (459-380 гг.): "Итак, прежде всего надо вам твердо усвоить, что на свете нет людей, по природе склонных к олигархии или к демократии; каждый стремится к установлению той формы правления, которая для него выгодна...".(XXV) Эта речь была произнесена в 401 г., но сказанное в ней относится и к 421 г. Однако идущие от времен Солона традиции демократического государственного строя в Афинах были еще очень прочны. Олигархия представляла собой не более, чем оппозицию, а ее партия организационно существовала лишь в виде разрозненных тайных сообществ - "гетерий". Об открытой борьбе с демократами не могло быть и речи. Другое дело - в прочих городах Эллады. Туда демократия экспортировалась из Афин. Иногда в виде примера, соблазнительного не только для бедноты, но и для тех, в ком новообретенное богатство пробудило жажду власти, а иногда принудительно, как в городах Афинской морской империи. Это происходило сравнительно недавно. Подражание и принуждение имели в качестве образца Афинскую демократию уже демагогического толка. Собственных демократических традиций не существовало, а влияние аристократии и сложившейся на ее основе олигархии было велико. В результате такого генезиса партии демократов и олигархов во многих городах вели между собой борьбу "на равных". Лидеры обеих партий стремились обещаниями и подачками привлечь на свою сторону рядовых граждан, разжигая ненависть и междоусобную борьбу. Одним из наиболее эффективных средств в этой борьбе стало вовлечение в нее посторонней военной силы. Такую возможность предоставила война между Афинами и Спартой. Демократы стремились заручиться поддержкой афинян, олигархи обращались за помощью к спартанцам. Государственное устройство Спарты в период Пелопоннесских войн нельзя назвать правлением аристократии или олигархии. Сами эти понятия в обычном их значении не соответствовали своеобразному образу жизни спартанцев. Со времен полулегендарного законодателя Ликурга (VIII в.) в Спарте культивировалась умеренность и даже суровость образа жизни. Личное обогащение никого не привлекало, внешней торговли не существовало, в обращении находилась только медная монета внутреннего пользования, военной добычи спартанцы не брали, данью побежденных врагов не облагали. Это была "община равных" или, скорее, военный лагерь, где распоряжались военачальники, а деньги не могли служить источником ни власти, ни влияния. Сами спартанцы ремеслами и сельским хозяйством не занимались. Их кормило порабощенное еще в незапамятные времена коренное население страны. Институты государственной власти в Спарте имели своеобразный смешанный характер. С одной стороны, - два одновременно царствующих царя. Их власть - наследственная и пожизненная - ограничивалась тем, что они принимали на себя верховное командование во время войны и следили за обеспечением безопасности на дорогах в мирное время. Наряду с царями существовал совет старейшин ("герусия"). Тридцать человек ("геронты"), избирались народным собранием из числа граждан старше шестидесяти лет и оставались членами герусии пожизненно. Это - военный совет и верховный суд. С другой стороны, - демократические учреждения. Вся политическая власть принадлежала Совету из пяти "эфоров", переизбираемых народным собранием ежегодно. Само народное собрание ("апелла"), куда входили все спартанцы, достигшие 30 лет, собиралось ежемесячно, но не имело права обсуждения каких-либо вопросов. Оно лишь одобряло или не одобряло (криком!) действия царей и других должностных лиц. Из этой краткой справки видно, что олигархи не могли вызывать особенной симпатии у спартанцев. Но "на войне как на войне!". Если афиняне поддерживали демократов, то Спарта, естественно, готова была оказать помощь их противникам. Обрисовав таким образом, в самых общих чертах политическую ситуацию ряда городов Эллады, "обогнавших" Афины на пути конфронтации демократов и олигархов, предоставим слово очевидцу. Вот, что пишет об этом Фукидид: "Этой междоусобной борьбой были охвачены теперь все города Эллады. Города по каким-либо причинам вовлеченные в нее позднее, узнав теперь о происшедших подобного рода событиях в других городах, заходили все дальше и дальше в своих буйственных замыслах и превосходили своих предшественников коварством в приемах борьбы и жестокостью мщения. Изменилось даже привычное значение слов в оценке человеческих действий... ... Человек, поносящий других и вечно всем недовольный, пользовался доверием, а его противник, напротив, вызывал подозрения. Удачливый и хитрый интриган считался проницательным, а распознавший заранее его планы - еще более ловким. С другой стороны, того, кто заранее решил отказаться от участия в политических происках, того считали врагом своей партии и трусом, испугавшимся противника. Хвалили тех, кто мог заранее предупредить доносом задуманную против него интригу или подталкивал на это других... Взаимные клятвы, даваемые для примирения, обе стороны признавали лишь средством для того, чтобы выиграть время в трудном положении, и считали себя связанными ими лишь до тех пор, пока не соберутся с силами для новой борьбы..." Ай да Фукидид! Нельзя отказать ему в знании слабостей человеческой природы! Но слушаем дальше: "... Причина всех этих зол - жажда власти, коренящаяся в алчности и честолюбии. Отсюда проистекает и жгучая страсть к соперничеству, когда люди предаются спорам и раздорам. Действительно, у главарей обеих городских партий на устах красивые слова: "равноправие для всех" или "умеренная аристократия". Они утверждают, что борются за благо государства, в действительности же ведут лишь борьбу между собой за господство... ... Благочестие и страх перед богами были для обеих партий лишь пустым звуком, и те, кто совершал под прикрытием громких фраз какие-либо бесчестные деяния, слыли даже более доблестными..." И в заключение этого весьма поучительного отрывка: "... Все были твердо убеждены лишь в том, что всеобщей безопасности нет и поэтому каждый должен заботиться о своей собственной безопасности и не доверять другим. И как раз люди менее развитые и менее образованные большей частью и одерживали верх в этой борьбе. Ведь, сознавая собственную неполноценность и опасаясь, что в силу духовного превосходства и большей ловкости противников попадут в ловушку, они смело прибегали к насилию".(История, III, 81-83) Процитированный отрывок у Фукидида служит комментарием к описанию кровавых событий на острове Керкира, которые происходили все в том же 421 г. Этим описанием я намерен закончить главу. Но сперва, пусть с нарушением хронологии, хочу привести один пример демагогической и зловещей логики, выступающей под лицемерной маской заботы о народе. События происходят в Сицилии, в 415 г. Народное собрание города Сиракузы обсуждает невероятный слух о том, что на них войной идет афинский флот. Почему этот слух казался сиракузцам невероятным, будет ясно из материала следующей главы. А пока послушаем в пересказе Фукидида выступление на собрании вожака демократической партии - некоего Афинагора. Из контекста его речи ясно, что демократы в Сиракузах не стоят у власти, а только рвутся к ней. Вот и интересно - каким путем? Афинагор начинает с выражения уверенности в том, что поход афинян невозможен.(Тем временем они уже плывут к Сицилии). Далее, не утруждая себя доказательствами, он приписывает злонамеренное распространение слухов о войне своим политическим противникам и на этом основании ... . Впрочем, пусть скажет сам: "А здесь у нас есть люди, которые измышляют ложные и несбыточные истории, и это - не в первый раз. Но я знаю, что они стараются такими или еще более зловредными выдумками или поступками запугать наш народ и самим захватить власть в городе. И я опасаюсь, как бы в конце концов их попытки в самом деле не увенчались успехом. Ведь мы неспособны, пока не попадем в беду, своевременно принять меры предосторожности и, раскрыв замыслы врагов, наказать их. Именно поэтому наш город так редко пользуется миром и постоянно раздираем смутами. Мы куда больше страдаем от внутренних распрей, чем от внешнего врага, а иногда даже подчиняемся тирании или произволу немногих. Если вы только пожелаете меня поддержать, я постараюсь на этот раз по возможности предотвратить подобные бедствия. На вас, большинство народа, я буду действовать убеждением, а этих злоумышленников придется наказывать, и не только пойманных с поличным (ведь уличить их трудно), но наказывать их нужно уже за те зловредные умыслы, которые они осуществили бы, если бы были в состоянии.(Подчеркнуто мной - Л.О.) Ведь вражеские замыслы следует пресекать еще до их претворения в действие: кто не принял заранее мер предосторожности, тот пострадает сам".(Там же, VI, 38) Вот так-то, дорогой читатель! Но вернемся к событиям 421 года. До сего момента я цитировал более или менее общие рассуждения по поводу междоусобной борьбы, охватившей Элладу. Теперь приведу для примера конкретное описание того, как она выглядела. Как было обещано, речь пойдет о событиях, происходивших в 421 г. на острове Керкира. Для экономии места вкратце перескажу их начало. Олигархи составляют заговор, убивают в Совете вождя народной партии Пифия и еще 60 человек советников из народа, захватывают власть в городе. Однако сторонники демократии оказывают вооруженное сопротивление. Обе стороны посылают на поля за рабами, обещая им свободу. Демократы одерживают верх. Поджоги. Город в огне. Подходят афинские корабли. Более 400 человек олигархов укрываются в святилище Геры и садятся там, - как молящие о защите, - у алтаря. Является спартанская эскадра, начинается морской бой. Но на подходе большой афинский флот. Спартанцы уходят. И начинается расправа. Вот как ее описывает Фукидид: "... демократы принялись убивать в городе тех из своих противников, кого удалось отыскать и схватить... Затем, тайно вступив в святилище Геры, они убедили около 50 находившихся там молящих выйти, чтобы предстать перед судом, и осудили всех на смерть. Однако большая часть молящих не согласилась выйти. Когда они увидели, что происходит с другими, то стали убивать друг друга на самом священном участке. Некоторые повесились на деревьях, а другие покончили с собой кто как мог. В течение семи дней, пока Евримедонт после своего прибытия с 60 кораблями оставался на острове, демократы продолжали избиение тех сограждан, которых считали врагами, обвиняя их в покушении на демократию. В действительности же некоторые были убиты из личной вражды, а иные - даже своими должниками из-за денег, данных ими в долг. Смерть здесь царила во всех ее видах. Все ужасы, которыми сопровождаются перевороты, подобные только что описанному, все это происходило тогда на Керкире и, можно сказать, даже превосходило их. Отец убивал сына, молящих о защите силой отрывали от алтарей и убивали тут же. Некоторых даже замуровали в святилище Диониса, где они и погибли".(III, 81) После этого описания Фукидид и дает свой цитированный выше комментарий. Он его начинает словами: "До такой неистовой жестокости дошла эта междоусобная борьба. Она произвела ужасное впечатление потому, что подобное ожесточение проявилось впервые. Действительно, впоследствии весь эллинский мир был потрясаем борьбой партий".(III, 82) Насколько объективен Фукидид? Не был ли он сам сторонником олигархии? Уж очень тягостное впечатление оставляют описание расправы на Керкире и речь Афинагора в Сиракузах. Нет, пожалуй, это подозрение с него надо снять. Ведь он не скрывает, что резню на Керкире начали олигархи. Кроме того вспомним, с каким уважением он рассказывал о Перикле. Ниже я буду цитировать Фукидида в связи с олигархическим переворотом в Афинах симпатии к олигархам там тоже не видно. Надо полагать, что коварством и жестокостью вожди демократов и олигархов стоили друг друга. А народ... Когда, поддавшись массовому психозу, народ бывает охвачен паникой или яростью, он превращается в обезумевшую толпу, способную на любую дикость. Мысли мои невольно обращаются к иным, позднейшим временам. Неужели всегда борьба идеологий должна выливаться в кровавую баню? Хочется верить, что это не так, что ныне человечество вступило в более просвещенную и гуманную эпоху... Ну, а теперь вернемся в Афины.
Глава 9
КРОВАВЫЕ МЕЖДОУСОБИЦЫ
Эта глава будет очень короткой. Ее можно было бы слить с предыдущей или последующей главами, но я этого не сделал по двум причинам. Во-первых, события, которые в ней будут описаны, происходили вне Афин. Во-вторых, и по времени - они как бы выпадают из хронологии эволюции Афинского государства. Дело в том, что хотя по календарю эти события имели место как раз в тот период истории Афинской демократии, к которому мы только что подошли, по своему смыслу и масштабам они ее опередили на добрый десяток лет. Конечно, для истории это срок ничтожный, но афинянам представилась уникальная возможность увидеть то, что их самих ожидало. Кровавые события, о которых вскоре пойдет речь, потому именно могли бы послужить предупреждением для Афин, что пример афинян сыграл главную роль в охватившей всю Элладу вакханалии. "Семена зла", относительно медленно прораставшие в Афинах, были занесены из них на иные, более благоприятные почвы, где быстро дали буйные побеги. Поясню, что я имею в виду. В предыдущей главе было показано, как одновременно с разрушением традиционных нравственных устоев жизни Афинская демократия оказалась во власти честолюбивых и корыстных вождей демоса - демагогов. Земельная аристократия, еще так недавно занимавшая ключевые позиции в демократическом государстве, ненавидела и презирала новых лидеров. С ней была солидарна и та часть состоятельных граждан города, которую демагоги оттирали от кормила государственной власти. Объединившись против так называемых "демократов", они именовали себя партией "олигархов". Впрочем, приверженность той или другой партии нередко определялась не происхождением, убеждениями и даже не достатком, а личной выгодой. Об этом, обращаясь к судьям, прямо говорит в одной из сохранившихся судебных речей известный "логограф" (адвокат) конца V века Лисий (459-380 гг.): "Итак, прежде всего надо вам твердо усвоить, что на свете нет людей, по природе склонных к олигархии или к демократии; каждый стремится к установлению той формы правления, которая для него выгодна...".(XXV) Эта речь была произнесена в 401 г., но сказанное в ней относится и к 421 г. Однако идущие от времен Солона традиции демократического государственного строя в Афинах были еще очень прочны. Олигархия представляла собой не более, чем оппозицию, а ее партия организационно существовала лишь в виде разрозненных тайных сообществ - "гетерий". Об открытой борьбе с демократами не могло быть и речи. Другое дело - в прочих городах Эллады. Туда демократия экспортировалась из Афин. Иногда в виде примера, соблазнительного не только для бедноты, но и для тех, в ком новообретенное богатство пробудило жажду власти, а иногда принудительно, как в городах Афинской морской империи. Это происходило сравнительно недавно. Подражание и принуждение имели в качестве образца Афинскую демократию уже демагогического толка. Собственных демократических традиций не существовало, а влияние аристократии и сложившейся на ее основе олигархии было велико. В результате такого генезиса партии демократов и олигархов во многих городах вели между собой борьбу "на равных". Лидеры обеих партий стремились обещаниями и подачками привлечь на свою сторону рядовых граждан, разжигая ненависть и междоусобную борьбу. Одним из наиболее эффективных средств в этой борьбе стало вовлечение в нее посторонней военной силы. Такую возможность предоставила война между Афинами и Спартой. Демократы стремились заручиться поддержкой афинян, олигархи обращались за помощью к спартанцам. Государственное устройство Спарты в период Пелопоннесских войн нельзя назвать правлением аристократии или олигархии. Сами эти понятия в обычном их значении не соответствовали своеобразному образу жизни спартанцев. Со времен полулегендарного законодателя Ликурга (VIII в.) в Спарте культивировалась умеренность и даже суровость образа жизни. Личное обогащение никого не привлекало, внешней торговли не существовало, в обращении находилась только медная монета внутреннего пользования, военной добычи спартанцы не брали, данью побежденных врагов не облагали. Это была "община равных" или, скорее, военный лагерь, где распоряжались военачальники, а деньги не могли служить источником ни власти, ни влияния. Сами спартанцы ремеслами и сельским хозяйством не занимались. Их кормило порабощенное еще в незапамятные времена коренное население страны. Институты государственной власти в Спарте имели своеобразный смешанный характер. С одной стороны, - два одновременно царствующих царя. Их власть - наследственная и пожизненная - ограничивалась тем, что они принимали на себя верховное командование во время войны и следили за обеспечением безопасности на дорогах в мирное время. Наряду с царями существовал совет старейшин ("герусия"). Тридцать человек ("геронты"), избирались народным собранием из числа граждан старше шестидесяти лет и оставались членами герусии пожизненно. Это - военный совет и верховный суд. С другой стороны, - демократические учреждения. Вся политическая власть принадлежала Совету из пяти "эфоров", переизбираемых народным собранием ежегодно. Само народное собрание ("апелла"), куда входили все спартанцы, достигшие 30 лет, собиралось ежемесячно, но не имело права обсуждения каких-либо вопросов. Оно лишь одобряло или не одобряло (криком!) действия царей и других должностных лиц. Из этой краткой справки видно, что олигархи не могли вызывать особенной симпатии у спартанцев. Но "на войне как на войне!". Если афиняне поддерживали демократов, то Спарта, естественно, готова была оказать помощь их противникам. Обрисовав таким образом, в самых общих чертах политическую ситуацию ряда городов Эллады, "обогнавших" Афины на пути конфронтации демократов и олигархов, предоставим слово очевидцу. Вот, что пишет об этом Фукидид: "Этой междоусобной борьбой были охвачены теперь все города Эллады. Города по каким-либо причинам вовлеченные в нее позднее, узнав теперь о происшедших подобного рода событиях в других городах, заходили все дальше и дальше в своих буйственных замыслах и превосходили своих предшественников коварством в приемах борьбы и жестокостью мщения. Изменилось даже привычное значение слов в оценке человеческих действий... ... Человек, поносящий других и вечно всем недовольный, пользовался доверием, а его противник, напротив, вызывал подозрения. Удачливый и хитрый интриган считался проницательным, а распознавший заранее его планы - еще более ловким. С другой стороны, того, кто заранее решил отказаться от участия в политических происках, того считали врагом своей партии и трусом, испугавшимся противника. Хвалили тех, кто мог заранее предупредить доносом задуманную против него интригу или подталкивал на это других... Взаимные клятвы, даваемые для примирения, обе стороны признавали лишь средством для того, чтобы выиграть время в трудном положении, и считали себя связанными ими лишь до тех пор, пока не соберутся с силами для новой борьбы..." Ай да Фукидид! Нельзя отказать ему в знании слабостей человеческой природы! Но слушаем дальше: "... Причина всех этих зол - жажда власти, коренящаяся в алчности и честолюбии. Отсюда проистекает и жгучая страсть к соперничеству, когда люди предаются спорам и раздорам. Действительно, у главарей обеих городских партий на устах красивые слова: "равноправие для всех" или "умеренная аристократия". Они утверждают, что борются за благо государства, в действительности же ведут лишь борьбу между собой за господство... ... Благочестие и страх перед богами были для обеих партий лишь пустым звуком, и те, кто совершал под прикрытием громких фраз какие-либо бесчестные деяния, слыли даже более доблестными..." И в заключение этого весьма поучительного отрывка: "... Все были твердо убеждены лишь в том, что всеобщей безопасности нет и поэтому каждый должен заботиться о своей собственной безопасности и не доверять другим. И как раз люди менее развитые и менее образованные большей частью и одерживали верх в этой борьбе. Ведь, сознавая собственную неполноценность и опасаясь, что в силу духовного превосходства и большей ловкости противников попадут в ловушку, они смело прибегали к насилию".(История, III, 81-83) Процитированный отрывок у Фукидида служит комментарием к описанию кровавых событий на острове Керкира, которые происходили все в том же 421 г. Этим описанием я намерен закончить главу. Но сперва, пусть с нарушением хронологии, хочу привести один пример демагогической и зловещей логики, выступающей под лицемерной маской заботы о народе. События происходят в Сицилии, в 415 г. Народное собрание города Сиракузы обсуждает невероятный слух о том, что на них войной идет афинский флот. Почему этот слух казался сиракузцам невероятным, будет ясно из материала следующей главы. А пока послушаем в пересказе Фукидида выступление на собрании вожака демократической партии - некоего Афинагора. Из контекста его речи ясно, что демократы в Сиракузах не стоят у власти, а только рвутся к ней. Вот и интересно - каким путем? Афинагор начинает с выражения уверенности в том, что поход афинян невозможен.(Тем временем они уже плывут к Сицилии). Далее, не утруждая себя доказательствами, он приписывает злонамеренное распространение слухов о войне своим политическим противникам и на этом основании ... . Впрочем, пусть скажет сам: "А здесь у нас есть люди, которые измышляют ложные и несбыточные истории, и это - не в первый раз. Но я знаю, что они стараются такими или еще более зловредными выдумками или поступками запугать наш народ и самим захватить власть в городе. И я опасаюсь, как бы в конце концов их попытки в самом деле не увенчались успехом. Ведь мы неспособны, пока не попадем в беду, своевременно принять меры предосторожности и, раскрыв замыслы врагов, наказать их. Именно поэтому наш город так редко пользуется миром и постоянно раздираем смутами. Мы куда больше страдаем от внутренних распрей, чем от внешнего врага, а иногда даже подчиняемся тирании или произволу немногих. Если вы только пожелаете меня поддержать, я постараюсь на этот раз по возможности предотвратить подобные бедствия. На вас, большинство народа, я буду действовать убеждением, а этих злоумышленников придется наказывать, и не только пойманных с поличным (ведь уличить их трудно), но наказывать их нужно уже за те зловредные умыслы, которые они осуществили бы, если бы были в состоянии.(Подчеркнуто мной - Л.О.) Ведь вражеские замыслы следует пресекать еще до их претворения в действие: кто не принял заранее мер предосторожности, тот пострадает сам".(Там же, VI, 38) Вот так-то, дорогой читатель! Но вернемся к событиям 421 года. До сего момента я цитировал более или менее общие рассуждения по поводу междоусобной борьбы, охватившей Элладу. Теперь приведу для примера конкретное описание того, как она выглядела. Как было обещано, речь пойдет о событиях, происходивших в 421 г. на острове Керкира. Для экономии места вкратце перескажу их начало. Олигархи составляют заговор, убивают в Совете вождя народной партии Пифия и еще 60 человек советников из народа, захватывают власть в городе. Однако сторонники демократии оказывают вооруженное сопротивление. Обе стороны посылают на поля за рабами, обещая им свободу. Демократы одерживают верх. Поджоги. Город в огне. Подходят афинские корабли. Более 400 человек олигархов укрываются в святилище Геры и садятся там, - как молящие о защите, - у алтаря. Является спартанская эскадра, начинается морской бой. Но на подходе большой афинский флот. Спартанцы уходят. И начинается расправа. Вот как ее описывает Фукидид: "... демократы принялись убивать в городе тех из своих противников, кого удалось отыскать и схватить... Затем, тайно вступив в святилище Геры, они убедили около 50 находившихся там молящих выйти, чтобы предстать перед судом, и осудили всех на смерть. Однако большая часть молящих не согласилась выйти. Когда они увидели, что происходит с другими, то стали убивать друг друга на самом священном участке. Некоторые повесились на деревьях, а другие покончили с собой кто как мог. В течение семи дней, пока Евримедонт после своего прибытия с 60 кораблями оставался на острове, демократы продолжали избиение тех сограждан, которых считали врагами, обвиняя их в покушении на демократию. В действительности же некоторые были убиты из личной вражды, а иные - даже своими должниками из-за денег, данных ими в долг. Смерть здесь царила во всех ее видах. Все ужасы, которыми сопровождаются перевороты, подобные только что описанному, все это происходило тогда на Керкире и, можно сказать, даже превосходило их. Отец убивал сына, молящих о защите силой отрывали от алтарей и убивали тут же. Некоторых даже замуровали в святилище Диониса, где они и погибли".(III, 81) После этого описания Фукидид и дает свой цитированный выше комментарий. Он его начинает словами: "До такой неистовой жестокости дошла эта междоусобная борьба. Она произвела ужасное впечатление потому, что подобное ожесточение проявилось впервые. Действительно, впоследствии весь эллинский мир был потрясаем борьбой партий".(III, 82) Насколько объективен Фукидид? Не был ли он сам сторонником олигархии? Уж очень тягостное впечатление оставляют описание расправы на Керкире и речь Афинагора в Сиракузах. Нет, пожалуй, это подозрение с него надо снять. Ведь он не скрывает, что резню на Керкире начали олигархи. Кроме того вспомним, с каким уважением он рассказывал о Перикле. Ниже я буду цитировать Фукидида в связи с олигархическим переворотом в Афинах симпатии к олигархам там тоже не видно. Надо полагать, что коварством и жестокостью вожди демократов и олигархов стоили друг друга. А народ... Когда, поддавшись массовому психозу, народ бывает охвачен паникой или яростью, он превращается в обезумевшую толпу, способную на любую дикость. Мысли мои невольно обращаются к иным, позднейшим временам. Неужели всегда борьба идеологий должна выливаться в кровавую баню? Хочется верить, что это не так, что ныне человечество вступило в более просвещенную и гуманную эпоху... Ну, а теперь вернемся в Афины.