– Ты придешь?
Кивает еще раз. Полный кайф.
Позже, когда Уве с Анатолем возвращаются, приняв дозу, а я вместе с Сабиной прожигаю жизнь в баре, даю им понять, что хочу сходить в туалет, чтобы ширнуться. Кивают в ответ и показывают, что они только что оттуда. Итак, я иду один. У двери в мужскую комнату есть телефон. Набираю домашний номер Бельмана.
– Привет, это Шварц.
– Шварц? Что тебе нужно?
– Я оказался прилежным.
– Что это значит?
– Это значит, что Уве и Анатоль подсадные утки ООО «Фурнитуро».
– Доказательства?
– Я сам. Я свидетель. Они сами раскололись. Сами рассказали в мельчайших подробностях, как работает их система, кто участники и так далее. У меня есть имена, у меня есть детали, я знаю все, что нужно, чтобы провести конфискацию.
– Прикажешь мне тебе поверить?
– Ну, если нет, то забудь о нашем разговоре.
– Что ты, что ты, я просто спросил. Что нам делать?
– Обеспечь ордер на обыск, судебного исполнителя и парочку мордоворотов. И тогда сегодня ночью ровно в два пятнадцать приходи к фитнес-студии. Ровно в два пятнадцать. Слышишь? Ни раньше, ни позже. Там будут Уве, Анатоль и несколько второстепенных персонажей, включая меня. Можете конфисковывать всё, что хотите: тренажеры, машины, мебель, кассу, сейф и остальное.
– А ты?
– Считают меня своим подельником. Как только вы заявитесь и приметесь за работу, я тут же исчезну. Твои ребята должны оставить мне свободной дорогу к двери. Это мое единственное требование. Кроме, конечно, того, о чем мы договаривались.
– Условия?
– Если дело не выгорит, то я в свидетели не пойду. Не пойду и в том случае, если ты меня подставишь. В зале суда я лично выведу на чистую воду и Уве, и Анатоля. Но до этого молчи, слышишь? Если только ты допустишь ошибку или меня выдашь, я тут же забуду, о чем мы говорили.
– А что ты будешь делать потом?
– Съезжу отдохнуть, ненадолго, пока все не уляжется.
– Буду на месте в два часа.
– Нет, Бельман, ради Бога! В два часа пятнадцать минут. Если ты придешь раньше, то только всё испортишь. Договорились?
– Договорились. В два часа пятнадцать минут.
Вешаю трубку. Когда я снова возвращаюсь в бар, Уве говорит, что мне не следует злоупотреблять травкой, сегодня ночью у нас есть дела. «Да что ты!» – кричу я. У меня хорошее настроение, я приглашаю Сабину еще немного потанцевать. В бедрах чувствую такую легкость, которой уже давно не было.
38
39
40
Кивает еще раз. Полный кайф.
Позже, когда Уве с Анатолем возвращаются, приняв дозу, а я вместе с Сабиной прожигаю жизнь в баре, даю им понять, что хочу сходить в туалет, чтобы ширнуться. Кивают в ответ и показывают, что они только что оттуда. Итак, я иду один. У двери в мужскую комнату есть телефон. Набираю домашний номер Бельмана.
– Привет, это Шварц.
– Шварц? Что тебе нужно?
– Я оказался прилежным.
– Что это значит?
– Это значит, что Уве и Анатоль подсадные утки ООО «Фурнитуро».
– Доказательства?
– Я сам. Я свидетель. Они сами раскололись. Сами рассказали в мельчайших подробностях, как работает их система, кто участники и так далее. У меня есть имена, у меня есть детали, я знаю все, что нужно, чтобы провести конфискацию.
– Прикажешь мне тебе поверить?
– Ну, если нет, то забудь о нашем разговоре.
– Что ты, что ты, я просто спросил. Что нам делать?
– Обеспечь ордер на обыск, судебного исполнителя и парочку мордоворотов. И тогда сегодня ночью ровно в два пятнадцать приходи к фитнес-студии. Ровно в два пятнадцать. Слышишь? Ни раньше, ни позже. Там будут Уве, Анатоль и несколько второстепенных персонажей, включая меня. Можете конфисковывать всё, что хотите: тренажеры, машины, мебель, кассу, сейф и остальное.
– А ты?
– Считают меня своим подельником. Как только вы заявитесь и приметесь за работу, я тут же исчезну. Твои ребята должны оставить мне свободной дорогу к двери. Это мое единственное требование. Кроме, конечно, того, о чем мы договаривались.
– Условия?
– Если дело не выгорит, то я в свидетели не пойду. Не пойду и в том случае, если ты меня подставишь. В зале суда я лично выведу на чистую воду и Уве, и Анатоля. Но до этого молчи, слышишь? Если только ты допустишь ошибку или меня выдашь, я тут же забуду, о чем мы говорили.
– А что ты будешь делать потом?
– Съезжу отдохнуть, ненадолго, пока все не уляжется.
– Буду на месте в два часа.
– Нет, Бельман, ради Бога! В два часа пятнадцать минут. Если ты придешь раньше, то только всё испортишь. Договорились?
– Договорились. В два часа пятнадцать минут.
Вешаю трубку. Когда я снова возвращаюсь в бар, Уве говорит, что мне не следует злоупотреблять травкой, сегодня ночью у нас есть дела. «Да что ты!» – кричу я. У меня хорошее настроение, я приглашаю Сабину еще немного потанцевать. В бедрах чувствую такую легкость, которой уже давно не было.
38
Освещение в офисе фитнес-студии не очень выгодно для нашей внешности. У Анатоля вокруг ноздрей два воспаленных красных круга, сине-коричневые синяки под глазами доходят до скул. Рот полуоткрыт, взгляд направлен на потолок, бронхи шипят при каждом вздохе. Глаза Уве красные, как вишни, он непрерывно трет их и при этом пересчитывает лежащие на столе купюры. Здесь триста пачек по десять сотен в каждой. Через час появится медицинский дядюшка. Спрашиваю Уве:
– Всё правильно?
– Как же, как же. Но у меня нет ничего такого, в чем их можно нести. Куда бы их положить?
Меня поразило, как сильно братки нервничают. Ведь, в конце концов, это их работа. Я тоже волнуюсь. Но на самом деле мне все это до задницы, а для них это бизнес. Разница как-никак есть. Говорю:
– У меня наверху есть чемодан, небольшой такой, для ручной клади в самолете. Туда войдет все.
Уве задумчиво на меня смотрит. Потом обращается к Анатолю:
– Принесите.
Поднимаемся ко мне и берем чемодан. На левом замке приклеена буква «Т», на правом – «Ш», мои инициалы. Обращаюсь к Уве:
– Они не помешают?
Уве задумывается, потом спрашивает:
– А тебе как?
– Мне плевать.
Уве складывает деньги, закрывает чемодан и ставит его у стола на пол.
– Наберу код. Медицинский дядюшка наверняка найдет, как вскрыть.
Хотя я и не понимаю, почему бы не назвать доктору комбинацию, все равно предпочитаю помалкивать.
Ждем. Все трое ходим по офису туда-сюда, траектория у каждого своя, при этом мы непрерывно курим. Затушив очередную сигарету в тарелке, стоящей на столе, Уве каждый раз говорит:
– Здесь ужасно накурено.
Расхаживая по кабинету, куря, куря и куря, я наконец в полной мере понимаю, что же такое адский страх, и меня охватывает настоятельная потребность раскаяться. Но в чем мне каяться? Каюсь, что попал в опасность. А можно ли вообще в этом раскаиваться? Что будет, если Бельман ворвется сюда раньше дяди доктора? Насколько убедителен я был, говоря, что он ни в коем случае не должен приходить раньше двух пятнадцати? По-моему, достаточно. А что, если опоздает дядя доктор? Что, если Бельман не вытерпит и появится прямо сейчас? Тогда Уве меня просто убьет. Уж в этом-то никаких сомнений быть не может. Пытаюсь придумать хоть какие-то отговорки на случай, если действительно запахнет жареным. Но сейчас, расхаживая туда-сюда в нездоровом свете неоновой лампы, я отчетливо начинаю ощущать, что мой мозг сплошь состоит из шипящего дерьма. Остается только курить и курить, курить до тех пор, пока не позвонят в дверь.
В дверь звонят.
Все трое замираем, испуганно таращась друг на друга, как будто произошло что-то непредвиденное, как будто не звонка мы все столько времени ждали. Уве приходит в себя. Выхватывает из ящика стола оружие – элегантный маленький стальной прут с резиновой рукояткой – и направляется к двери, которую ни мне, ни Анатолю с нашего места не видно.
Тишина, потом шаги. Начинается то, что и должно было начаться. Уве вводит человека. Это не Бельман и, судя по виду, не его мордоворот. Он без спутников, следовательно, это должен быть дядя доктор. Не совсем доверяю своим логическим выкладкам, но испытываю ненормальное, прямо до смешного облегчение, когда Уве произносит:
– Присаживайтесь, господин доктор.
По человеку видно, что присаживаться он не хочет. У него тонкое, жесткое, высокомерное лицо. Он говорит:
– Мои люди ждут в автомобиле. Товар тоже там. Я не хочу терять время. Куда прикажете пройти?
– Мы подготовили место, где может состояться передача. Там мы сможем спокойно проверить качество товара и количество денежных купюр, – отвечает Уве, теперь уже взявший себя в руки.
– Мои люди могут пройти со мной?
– Разумеется. Но им будут завязаны глаза, как, впрочем, и вам.
Я напряжен, по-моему, подобного напряжения я не испытывал еще ни разу в жизни. При мысли о том, как дядя доктор и его «люди» будут карабкаться с завязанными глазами в нашу с Марианной квартиру, у меня начинается приступ смеха. Прыскаю в кулак несколько истерично, все с возмущением и угрозой смотрят на меня, пытаюсь взять себя в руки, но это дается с трудом.
Доктор согласен завязать глаза. Вполне возможно, что он считает это доказательством мафиозного профессионализма. Спрашивает, может ли он позвонить. Позвонить? Сейчас? Сильное волнение. Он хочет позвонить по своему сотовому телефону? Ах, по сотовому, это совсем другое дело, но только один раз и недолго. Доктор набирает номер, строго говорит «Заходите!» и отключает телефон.
Звонят. В дверь. Чувствую, как по моим жилам течет бензин. Бельман? Или «люди» дяди доктора? Уве смотрит на меня и показывает на дверь, спокойно, чуть ли не приветливо. Иду открывать. Кто же там? Снова не Бельман. Два человека. «Люди» доктора, вне всякого сомнения. Выглядят так, как и положено. Довольно молодые, одинаковые, прямо братья-близнецы. От них исходит явное негативное излучение. Я счастлив, почти. Теперь нас полный комплект, почти. Не хватает только Бельмана с его отрядом, и тогда уж точно можно заводить музыку.
Уве здоровается с докторскими марионетками и, дружелюбно похлопав их по плечу, спрашивает:
– Где товар?
Доктор ядовито улыбается и задает встречный вопрос:
– А где деньги?
– Как и оговаривалось, обмен состоится в подготовленном нами лично помещении. Об этом просили вы сами, господин доктор. И мне это тоже подходит. Если мы совершим обмен там, то вы никому не сможете рассказать, где это было, даже если захотите. Вопрос только, кто отнесет туда товар?
Не понимаю, что они все выкаблучиваются. Почему бы не сделать проще: взял товар, отдал деньги – и до свидания? Понятно, что они боятся, причем боятся все.
Все наложили в штаны? Вооружены ли доктор и его люди? Есть ли оружие у Уве и Анатоля? Собираются ли они поубивать друг друга, или же это только мирная сделка?
Шепчу стоящему рядом Анатолю:
– Слушай, а в чем проблема?
Он сквозь зубы отвечает:
– Заткнись, иначе проблемой станешь ты сам.
Уве тянет время. Хочет поближе присмотреться к людям, с которыми имеет дело. Такая тактика.
В дверь звонят.
– Всё правильно?
– Как же, как же. Но у меня нет ничего такого, в чем их можно нести. Куда бы их положить?
Меня поразило, как сильно братки нервничают. Ведь, в конце концов, это их работа. Я тоже волнуюсь. Но на самом деле мне все это до задницы, а для них это бизнес. Разница как-никак есть. Говорю:
– У меня наверху есть чемодан, небольшой такой, для ручной клади в самолете. Туда войдет все.
Уве задумчиво на меня смотрит. Потом обращается к Анатолю:
– Принесите.
Поднимаемся ко мне и берем чемодан. На левом замке приклеена буква «Т», на правом – «Ш», мои инициалы. Обращаюсь к Уве:
– Они не помешают?
Уве задумывается, потом спрашивает:
– А тебе как?
– Мне плевать.
Уве складывает деньги, закрывает чемодан и ставит его у стола на пол.
– Наберу код. Медицинский дядюшка наверняка найдет, как вскрыть.
Хотя я и не понимаю, почему бы не назвать доктору комбинацию, все равно предпочитаю помалкивать.
Ждем. Все трое ходим по офису туда-сюда, траектория у каждого своя, при этом мы непрерывно курим. Затушив очередную сигарету в тарелке, стоящей на столе, Уве каждый раз говорит:
– Здесь ужасно накурено.
Расхаживая по кабинету, куря, куря и куря, я наконец в полной мере понимаю, что же такое адский страх, и меня охватывает настоятельная потребность раскаяться. Но в чем мне каяться? Каюсь, что попал в опасность. А можно ли вообще в этом раскаиваться? Что будет, если Бельман ворвется сюда раньше дяди доктора? Насколько убедителен я был, говоря, что он ни в коем случае не должен приходить раньше двух пятнадцати? По-моему, достаточно. А что, если опоздает дядя доктор? Что, если Бельман не вытерпит и появится прямо сейчас? Тогда Уве меня просто убьет. Уж в этом-то никаких сомнений быть не может. Пытаюсь придумать хоть какие-то отговорки на случай, если действительно запахнет жареным. Но сейчас, расхаживая туда-сюда в нездоровом свете неоновой лампы, я отчетливо начинаю ощущать, что мой мозг сплошь состоит из шипящего дерьма. Остается только курить и курить, курить до тех пор, пока не позвонят в дверь.
В дверь звонят.
Все трое замираем, испуганно таращась друг на друга, как будто произошло что-то непредвиденное, как будто не звонка мы все столько времени ждали. Уве приходит в себя. Выхватывает из ящика стола оружие – элегантный маленький стальной прут с резиновой рукояткой – и направляется к двери, которую ни мне, ни Анатолю с нашего места не видно.
Тишина, потом шаги. Начинается то, что и должно было начаться. Уве вводит человека. Это не Бельман и, судя по виду, не его мордоворот. Он без спутников, следовательно, это должен быть дядя доктор. Не совсем доверяю своим логическим выкладкам, но испытываю ненормальное, прямо до смешного облегчение, когда Уве произносит:
– Присаживайтесь, господин доктор.
По человеку видно, что присаживаться он не хочет. У него тонкое, жесткое, высокомерное лицо. Он говорит:
– Мои люди ждут в автомобиле. Товар тоже там. Я не хочу терять время. Куда прикажете пройти?
– Мы подготовили место, где может состояться передача. Там мы сможем спокойно проверить качество товара и количество денежных купюр, – отвечает Уве, теперь уже взявший себя в руки.
– Мои люди могут пройти со мной?
– Разумеется. Но им будут завязаны глаза, как, впрочем, и вам.
Я напряжен, по-моему, подобного напряжения я не испытывал еще ни разу в жизни. При мысли о том, как дядя доктор и его «люди» будут карабкаться с завязанными глазами в нашу с Марианной квартиру, у меня начинается приступ смеха. Прыскаю в кулак несколько истерично, все с возмущением и угрозой смотрят на меня, пытаюсь взять себя в руки, но это дается с трудом.
Доктор согласен завязать глаза. Вполне возможно, что он считает это доказательством мафиозного профессионализма. Спрашивает, может ли он позвонить. Позвонить? Сейчас? Сильное волнение. Он хочет позвонить по своему сотовому телефону? Ах, по сотовому, это совсем другое дело, но только один раз и недолго. Доктор набирает номер, строго говорит «Заходите!» и отключает телефон.
Звонят. В дверь. Чувствую, как по моим жилам течет бензин. Бельман? Или «люди» дяди доктора? Уве смотрит на меня и показывает на дверь, спокойно, чуть ли не приветливо. Иду открывать. Кто же там? Снова не Бельман. Два человека. «Люди» доктора, вне всякого сомнения. Выглядят так, как и положено. Довольно молодые, одинаковые, прямо братья-близнецы. От них исходит явное негативное излучение. Я счастлив, почти. Теперь нас полный комплект, почти. Не хватает только Бельмана с его отрядом, и тогда уж точно можно заводить музыку.
Уве здоровается с докторскими марионетками и, дружелюбно похлопав их по плечу, спрашивает:
– Где товар?
Доктор ядовито улыбается и задает встречный вопрос:
– А где деньги?
– Как и оговаривалось, обмен состоится в подготовленном нами лично помещении. Об этом просили вы сами, господин доктор. И мне это тоже подходит. Если мы совершим обмен там, то вы никому не сможете рассказать, где это было, даже если захотите. Вопрос только, кто отнесет туда товар?
Не понимаю, что они все выкаблучиваются. Почему бы не сделать проще: взял товар, отдал деньги – и до свидания? Понятно, что они боятся, причем боятся все.
Все наложили в штаны? Вооружены ли доктор и его люди? Есть ли оружие у Уве и Анатоля? Собираются ли они поубивать друг друга, или же это только мирная сделка?
Шепчу стоящему рядом Анатолю:
– Слушай, а в чем проблема?
Он сквозь зубы отвечает:
– Заткнись, иначе проблемой станешь ты сам.
Уве тянет время. Хочет поближе присмотреться к людям, с которыми имеет дело. Такая тактика.
В дверь звонят.
39
Никто не шевельнулся, никто не двинулся с места. На такой случай тактики ни у кого нет. Звонят еще раз. Вне всякого сомнения, за дверью находится кто-то, кто очень хочет попасть внутрь. Я-то знаю кто, но тем не менее удивлен не меньше остальных.
На это раз открывать послан Анатоль. Как только он открывает, сразу же раздается шум. Рычат мужчины. Появляется Бельман. Он входит в офис маршевым шагом. За ним Анатоль, которого крепко держит за руку судебный исполнитель Шмидт. Шмидт размахивает листом бумаги. За Шмидтом четверо незнакомых мне мужиков. У мужиков костюмы цвета антрацита, галстуки, бычьи шеи и короткие волосы. Уве встает. Бельман орет:
– Всем оставаться на местах!
Целую минуту Уве не может принять решения. Потом садится и подзывает меня к себе. Бельман вопит:
– Мы забираем отсюда всё!
Подходит к Уве:
– Вы хотели оставить с носом банк, ну так что? Теперь банк оставит с носом вас!
Уве пытается сохранить невозмутимость:
– Я понятия не имею, о чем вы говорите. Я вам ничего не должен. И мои партнеры ничего вам не должны. А сами вы нарушаете неприкосновенность жилища.
Бельман язвительно смеется и поворачивается к своим людям:
– Начинаем систематически осматривать помещение и освобождать его от лишних вещей.
Раздает указания, кому где шарить. Тем временем я перебрался к Уве. Он шепчет:
– Слушай сюда, дружище. Надеюсь, что ты не имеешь к этой срани никакого отношения. Если я только выясню, что это не так, – тебе не жить. Я не шучу.
Его взгляд убеждает меня, что это серьезно. А он продолжает говорить:
– Ты среди нас единственный, кого они отпустят без шмона. Бери чемодан. Если спросят, скажешь, что в нем твои вещи. Утром вернешь. Клянусь, если не досчитаюсь хотя бы сотни, сделаю из тебя фарш.
Я киваю, Бельман рычит в нашу сторону:
– Что за разговоры?
Откашливаюсь, встаю, беру в руку чемодан. Бельман смотрит на меня, как будто ждет объяснений. Говорю:
– Я к данному делу не имею никакого отношения и хотел бы уйти.
– Вам никто не мешает. Это ваш чемодан?
– Да, это мой чемодан. Я хочу ненадолго уехать и собирался только попрощаться с соседями.
Бельман дает мне знак выйти, сейчас он похож на уличного регулировщика. Собственно говоря, я хотел еще продемонстрировать ему инициалы на чемодане, мои инициалы. Но я его больше не интересую. Поэтому направляюсь прямо к двери и выхожу из фитнес-студии. Уже на лестнице слышу, как господин доктор невнятно лопочет, что ему тоже пора идти. Мысленно обращаюсь к нему: «Вставай и иди, они не могут тебе ничего сделать».
Не могу поверить, что дверь за мной закрылась. Я ведь спокойно вышел с чемоданом, в котором находятся триста тысяч, отныне принадлежащие только мне. Теперь ни в коем случае нельзя терять голову.
Несусь в подземный гараж и буквально влетаю в свой «субару». Еду к «Функаделику». С трудом заставляю себя двигаться медленно, пытаюсь убедить себя, что за мной, по крайней мере в данный момент, никто не гонится. Бельман обшарит сейчас всю фитнес-студию и весь «Парадиз стильной мебели». На это уйдет не менее двух часов. Потом они вывезут все, что стоит дороже одной марки. Для этого потребуется еще часа два, не меньше. К этому моменту я уже давно буду за границей. Уве и Анатоль не имеют ни малейшего представления, куда я еду. Было бы еще более безопасно ехать без Сабины. Она вполне может заложить меня этой парочке. Но пока у меня есть деньги, она этого не сделает. А мне не хочется лишать себя удовольствия. Я запланировал себе небольшой отпуск, который хочу провести с красивой женщиной.
Подъезжаю к «Функаделику» и резко торможу прямо перед входом. Мне ясно, что такие трюки допустимы только на «ягуаре», «роллсе» или хотя бы на «мерсе», но сейчас не до подобных тонкостей. Поднимаюсь по ступенькам. Вышибала, которому известно, что я друг Уве, говорит с грязной усмешкой:
– Ну и телега.
– Это «субару». Ты не поверишь, что у нее под капотом. Когда у меня будет время, дам покататься.
Он смеется. Спрашиваю:
– Ты не видел Сабину?
– Она танцует. Насколько могу судить отсюда, ей весело.
Вхожу, прошу пробегающего мимо официанта принести мне виски с колой, подхожу к краю площадки и начинаю искать. Музыка мне знакома, это из Джеймса Брауна.
Вот и Сабина, танцует, тесно прижавшись к какому-то типу, который ездит явно не на «субару»: толстопузый мужик в двубортном костюме и торчащим из кармана носовым платком. Подхожу и хлопаю его по плечу. Он не реагирует. Еще раз, сильнее. Он отстраняется от Сабины и резко оборачивается ко мне:
– Что вам нужно?
– Забрать свою жену, – отвечаю я.
Он озадачен и предпочитает отойти. Поворачиваюсь к Сабине:
– Поедешь со мной на пару месяцев в Монако?
– Куда?
– В Монако. Немножко посорим деньгами.
Сабина вертит головой: тип с платочком в кармане испарился. Тогда она снова смотрит на меня и отвечает:
– Почему бы и нет?
На это раз открывать послан Анатоль. Как только он открывает, сразу же раздается шум. Рычат мужчины. Появляется Бельман. Он входит в офис маршевым шагом. За ним Анатоль, которого крепко держит за руку судебный исполнитель Шмидт. Шмидт размахивает листом бумаги. За Шмидтом четверо незнакомых мне мужиков. У мужиков костюмы цвета антрацита, галстуки, бычьи шеи и короткие волосы. Уве встает. Бельман орет:
– Всем оставаться на местах!
Целую минуту Уве не может принять решения. Потом садится и подзывает меня к себе. Бельман вопит:
– Мы забираем отсюда всё!
Подходит к Уве:
– Вы хотели оставить с носом банк, ну так что? Теперь банк оставит с носом вас!
Уве пытается сохранить невозмутимость:
– Я понятия не имею, о чем вы говорите. Я вам ничего не должен. И мои партнеры ничего вам не должны. А сами вы нарушаете неприкосновенность жилища.
Бельман язвительно смеется и поворачивается к своим людям:
– Начинаем систематически осматривать помещение и освобождать его от лишних вещей.
Раздает указания, кому где шарить. Тем временем я перебрался к Уве. Он шепчет:
– Слушай сюда, дружище. Надеюсь, что ты не имеешь к этой срани никакого отношения. Если я только выясню, что это не так, – тебе не жить. Я не шучу.
Его взгляд убеждает меня, что это серьезно. А он продолжает говорить:
– Ты среди нас единственный, кого они отпустят без шмона. Бери чемодан. Если спросят, скажешь, что в нем твои вещи. Утром вернешь. Клянусь, если не досчитаюсь хотя бы сотни, сделаю из тебя фарш.
Я киваю, Бельман рычит в нашу сторону:
– Что за разговоры?
Откашливаюсь, встаю, беру в руку чемодан. Бельман смотрит на меня, как будто ждет объяснений. Говорю:
– Я к данному делу не имею никакого отношения и хотел бы уйти.
– Вам никто не мешает. Это ваш чемодан?
– Да, это мой чемодан. Я хочу ненадолго уехать и собирался только попрощаться с соседями.
Бельман дает мне знак выйти, сейчас он похож на уличного регулировщика. Собственно говоря, я хотел еще продемонстрировать ему инициалы на чемодане, мои инициалы. Но я его больше не интересую. Поэтому направляюсь прямо к двери и выхожу из фитнес-студии. Уже на лестнице слышу, как господин доктор невнятно лопочет, что ему тоже пора идти. Мысленно обращаюсь к нему: «Вставай и иди, они не могут тебе ничего сделать».
Не могу поверить, что дверь за мной закрылась. Я ведь спокойно вышел с чемоданом, в котором находятся триста тысяч, отныне принадлежащие только мне. Теперь ни в коем случае нельзя терять голову.
Несусь в подземный гараж и буквально влетаю в свой «субару». Еду к «Функаделику». С трудом заставляю себя двигаться медленно, пытаюсь убедить себя, что за мной, по крайней мере в данный момент, никто не гонится. Бельман обшарит сейчас всю фитнес-студию и весь «Парадиз стильной мебели». На это уйдет не менее двух часов. Потом они вывезут все, что стоит дороже одной марки. Для этого потребуется еще часа два, не меньше. К этому моменту я уже давно буду за границей. Уве и Анатоль не имеют ни малейшего представления, куда я еду. Было бы еще более безопасно ехать без Сабины. Она вполне может заложить меня этой парочке. Но пока у меня есть деньги, она этого не сделает. А мне не хочется лишать себя удовольствия. Я запланировал себе небольшой отпуск, который хочу провести с красивой женщиной.
Подъезжаю к «Функаделику» и резко торможу прямо перед входом. Мне ясно, что такие трюки допустимы только на «ягуаре», «роллсе» или хотя бы на «мерсе», но сейчас не до подобных тонкостей. Поднимаюсь по ступенькам. Вышибала, которому известно, что я друг Уве, говорит с грязной усмешкой:
– Ну и телега.
– Это «субару». Ты не поверишь, что у нее под капотом. Когда у меня будет время, дам покататься.
Он смеется. Спрашиваю:
– Ты не видел Сабину?
– Она танцует. Насколько могу судить отсюда, ей весело.
Вхожу, прошу пробегающего мимо официанта принести мне виски с колой, подхожу к краю площадки и начинаю искать. Музыка мне знакома, это из Джеймса Брауна.
Вот и Сабина, танцует, тесно прижавшись к какому-то типу, который ездит явно не на «субару»: толстопузый мужик в двубортном костюме и торчащим из кармана носовым платком. Подхожу и хлопаю его по плечу. Он не реагирует. Еще раз, сильнее. Он отстраняется от Сабины и резко оборачивается ко мне:
– Что вам нужно?
– Забрать свою жену, – отвечаю я.
Он озадачен и предпочитает отойти. Поворачиваюсь к Сабине:
– Поедешь со мной на пару месяцев в Монако?
– Куда?
– В Монако. Немножко посорим деньгами.
Сабина вертит головой: тип с платочком в кармане испарился. Тогда она снова смотрит на меня и отвечает:
– Почему бы и нет?
40
Хочу вас спросить, что такое триста тысяч, если не исключено, что за вами по следу идет очень-очень злая горилла типа Уве? Не много, тут вы правы. Если быть точным, то просто ничто. Вот если бы денег было в тридцать шесть раз больше, то ситуация выглядела бы совсем по-другому. Ну что? Сколько это получается? Верно, десять целых восемь десятых миллиона. Я еще не проводил точные подсчеты, но мне кажется, что на ближайшие лет сто, не меньше, я был бы полностью обеспечен.
Приеду с Сабиной в Монако, зайду в казино и поставлю все деньги на зеро. И если выиграю, то стану на десять миллионов пятьсот тысяч марок богаче. Шикарный план, вам не кажется? Конечно кажется! И мне тоже.
Дело в том, что я, с тех пор как сижу с Сабиной в «субару» и несусь со скоростью сто шестьдесят километров в направлении Монако, ни на минуту не перестаю хихикать. Да, вот как быстро едет мой отважный маленький японец – хотите верьте, хотите нет. Курю сигарету за сигаретой. Сабине начинает казаться, что дело нечисто.
– И что мы теперь собираемся делать? – спрашивает она осторожно.
О, она действительна очаровательна, правда? Что я собираюсь делать? Я и сам еще точно не знаю. Чтобы ее успокоить, говорю:
– Мне бы хотелось устроить для нас с тобой небольшой отпуск.
Стараюсь раньше времени в детали не вдаваться. Это ее только напугает. Радио гремит, на транспортной волне пока никаких сообщений. Новости: ни слова о том, что произошло сегодня ночью. И утром об этом тоже ничего не скажут. То, что произошло, для радио неинтересно. В конце концов, я не ограбил банк, так что мой поступок на уровень сообщения по радио не тянет. И все равно каждые четверть часа я включаю информационный канал. Ничего. Собственно говоря, я должен быть счастлив. Хотя при чем здесь собственно говоря? Я счастлив.
Рано утром мы пересекаем итальянскую границу. Небо ясное, наверное, погода будет хорошая. Шоссе пустое, и мы на полном ходу приближаемся к Лигурии. Дорожные указатели на обочине дают понять, что мы едем по Ломбардии. Смутно помню, что эта область представляет исторический интерес. Но дороги здесь прямые как стрела, с обеих сторон сплошные луга и поля, нет ничего, что бы отвлекало от езды. Наверное, точно также я чувствовал бы себя, если бы ехал по просторам Сибири. За исключением, наверное, состояния дорог.
Сабина заснула, откинув спинку сиденья: лицо повернуто ко мне, рот приоткрыт. Она расслаблена, такой я ее еще никогда не видел. Закуриваю снова. Я нисколько не устал, возможно потому, что за прошедшие двенадцать часов мой организм выработал больше адреналина, чем за все предыдущие тридцать пять лет.
Как бы я ни старался, мои мысли не идут дальше предстоящего вечера в казино. Да этого и не нужно. Приедем в Монако и остановимся в каком-нибудь шикарном отеле напротив казино. Думаю, что он существует, этот шикарный отель напротив казино. Наверняка. Рассчитываю добраться до места примерно к полудню. Номер люкс, пожалуйста, с видом на Лазурный берег и с огромной ванной, если это возможно. Возможно? Спасибо. Ванну принимать буду долго, возьму с собой Сабину и шампанское. Потом, не торопясь, буду ее трахать. Затем закажем легкую закуску, а попозже немного поспим. Вечером выйдем пораньше, чтобы в первоклассных бутиках в самом отеле или поблизости купить себе кое-что из одежды, выставленной десятками самых известных кутюрье. Заведу себе первый в своей жизни смокинг. Сабине куплю такое платье, в котором в казино ее будут принимать за кинозвезду или американскую миллиардершу, не меньше. С покупками вернемся в свой люкс, чтобы привести себя в порядок для вечера. Заставлю специального лакея – надеюсь, что такие у них есть! – завязать мне бабочку, потому что сам этого делать не умею. Сабина надушится великолепным парфюмом, который я ей тоже подарю. Будем разглядывать себя в стоячем зеркале стиля барокко – такое тоже должно быть у нас в апартаментах! – и признаем, что выглядим как титулованная супружеская пара, одна из тех, для кого придумали желтую прессу. Подойду к телефону и закажу у администратора лимузин, обязательно белый. Сядем в машину, готовый подбежать по первому зову персонал не сможет отвести взгляд от платья Сабины.
Сотню метров до казино проедем в лимузине, подкатим прямо к солидному порталу. И эти плебеи, унижаясь, как им положено, подскочат к нам, чтобы распахнуть двери. Выйдем из машины с сияющими улыбками будущих королей. Пройдем по огромным залам под восхищенными взглядами всех присутствующих. Я пойду покупать жетоны. Со всем мыслимым и немыслимым равнодушием попрошу дать мне жетонов на триста тысяч марок. Потом выберу для нас подходящий стол. Тот, за которым больше всего народу. В первой же игре поставить на зеро максимум? Какой, интересно, в Монте-Карло максимум? Десять тысяч? Двадцать тысяч? Какая разница, будем ставить на зеро. Только на зеро. Весь вечер. До тех пор, пока триста тысяч не испарятся. И тогда мы покинем зал с той же королевской улыбкой, с какой пришли.
Будет ли так? Боюсь, что Сабина откажется. По крайней мере, от второй части плана, то есть от ставок на зеро. Посчитает меня за сумасшедшего, душевнобольного и своим воем всё испортит. Конечно, мы можем просто пожить в люксе, пока не кончатся деньги. Так или этак, но в Монако должна быть возможность за достаточно короткое время пустить на ветер триста тысяч. В этом я уверен, поэтому-то так туда и стремлюсь. А когда деньги исчезнут, исчезнет и Сабина. Вот почему мне хотелось взять с собой Сабину, а не Марианну. Когда не будет ни денег, ни Сабины, у меня в Монако не останется ни малейшего шанса снова встать на ноги. Там меня никто не знает, а если у человека нет денег, то знать его никто и не хочет. Следовательно, там мне будет гораздо легче, чем еще где-нибудь в мире, окончательно потерять то, чего у меня никогда и не было, – себя.
Приеду с Сабиной в Монако, зайду в казино и поставлю все деньги на зеро. И если выиграю, то стану на десять миллионов пятьсот тысяч марок богаче. Шикарный план, вам не кажется? Конечно кажется! И мне тоже.
Дело в том, что я, с тех пор как сижу с Сабиной в «субару» и несусь со скоростью сто шестьдесят километров в направлении Монако, ни на минуту не перестаю хихикать. Да, вот как быстро едет мой отважный маленький японец – хотите верьте, хотите нет. Курю сигарету за сигаретой. Сабине начинает казаться, что дело нечисто.
– И что мы теперь собираемся делать? – спрашивает она осторожно.
О, она действительна очаровательна, правда? Что я собираюсь делать? Я и сам еще точно не знаю. Чтобы ее успокоить, говорю:
– Мне бы хотелось устроить для нас с тобой небольшой отпуск.
Стараюсь раньше времени в детали не вдаваться. Это ее только напугает. Радио гремит, на транспортной волне пока никаких сообщений. Новости: ни слова о том, что произошло сегодня ночью. И утром об этом тоже ничего не скажут. То, что произошло, для радио неинтересно. В конце концов, я не ограбил банк, так что мой поступок на уровень сообщения по радио не тянет. И все равно каждые четверть часа я включаю информационный канал. Ничего. Собственно говоря, я должен быть счастлив. Хотя при чем здесь собственно говоря? Я счастлив.
Рано утром мы пересекаем итальянскую границу. Небо ясное, наверное, погода будет хорошая. Шоссе пустое, и мы на полном ходу приближаемся к Лигурии. Дорожные указатели на обочине дают понять, что мы едем по Ломбардии. Смутно помню, что эта область представляет исторический интерес. Но дороги здесь прямые как стрела, с обеих сторон сплошные луга и поля, нет ничего, что бы отвлекало от езды. Наверное, точно также я чувствовал бы себя, если бы ехал по просторам Сибири. За исключением, наверное, состояния дорог.
Сабина заснула, откинув спинку сиденья: лицо повернуто ко мне, рот приоткрыт. Она расслаблена, такой я ее еще никогда не видел. Закуриваю снова. Я нисколько не устал, возможно потому, что за прошедшие двенадцать часов мой организм выработал больше адреналина, чем за все предыдущие тридцать пять лет.
Как бы я ни старался, мои мысли не идут дальше предстоящего вечера в казино. Да этого и не нужно. Приедем в Монако и остановимся в каком-нибудь шикарном отеле напротив казино. Думаю, что он существует, этот шикарный отель напротив казино. Наверняка. Рассчитываю добраться до места примерно к полудню. Номер люкс, пожалуйста, с видом на Лазурный берег и с огромной ванной, если это возможно. Возможно? Спасибо. Ванну принимать буду долго, возьму с собой Сабину и шампанское. Потом, не торопясь, буду ее трахать. Затем закажем легкую закуску, а попозже немного поспим. Вечером выйдем пораньше, чтобы в первоклассных бутиках в самом отеле или поблизости купить себе кое-что из одежды, выставленной десятками самых известных кутюрье. Заведу себе первый в своей жизни смокинг. Сабине куплю такое платье, в котором в казино ее будут принимать за кинозвезду или американскую миллиардершу, не меньше. С покупками вернемся в свой люкс, чтобы привести себя в порядок для вечера. Заставлю специального лакея – надеюсь, что такие у них есть! – завязать мне бабочку, потому что сам этого делать не умею. Сабина надушится великолепным парфюмом, который я ей тоже подарю. Будем разглядывать себя в стоячем зеркале стиля барокко – такое тоже должно быть у нас в апартаментах! – и признаем, что выглядим как титулованная супружеская пара, одна из тех, для кого придумали желтую прессу. Подойду к телефону и закажу у администратора лимузин, обязательно белый. Сядем в машину, готовый подбежать по первому зову персонал не сможет отвести взгляд от платья Сабины.
Сотню метров до казино проедем в лимузине, подкатим прямо к солидному порталу. И эти плебеи, унижаясь, как им положено, подскочат к нам, чтобы распахнуть двери. Выйдем из машины с сияющими улыбками будущих королей. Пройдем по огромным залам под восхищенными взглядами всех присутствующих. Я пойду покупать жетоны. Со всем мыслимым и немыслимым равнодушием попрошу дать мне жетонов на триста тысяч марок. Потом выберу для нас подходящий стол. Тот, за которым больше всего народу. В первой же игре поставить на зеро максимум? Какой, интересно, в Монте-Карло максимум? Десять тысяч? Двадцать тысяч? Какая разница, будем ставить на зеро. Только на зеро. Весь вечер. До тех пор, пока триста тысяч не испарятся. И тогда мы покинем зал с той же королевской улыбкой, с какой пришли.
Будет ли так? Боюсь, что Сабина откажется. По крайней мере, от второй части плана, то есть от ставок на зеро. Посчитает меня за сумасшедшего, душевнобольного и своим воем всё испортит. Конечно, мы можем просто пожить в люксе, пока не кончатся деньги. Так или этак, но в Монако должна быть возможность за достаточно короткое время пустить на ветер триста тысяч. В этом я уверен, поэтому-то так туда и стремлюсь. А когда деньги исчезнут, исчезнет и Сабина. Вот почему мне хотелось взять с собой Сабину, а не Марианну. Когда не будет ни денег, ни Сабины, у меня в Монако не останется ни малейшего шанса снова встать на ноги. Там меня никто не знает, а если у человека нет денег, то знать его никто и не хочет. Следовательно, там мне будет гораздо легче, чем еще где-нибудь в мире, окончательно потерять то, чего у меня никогда и не было, – себя.