Отар Кушанашвили. Я и Путь in… Как победить добро

   В нашей, то есть в вашей философии так много построено на отрицании, что вы и приходите к овощному отрицанию. Баррикады, дурашки, не обеспечат вам безоблачной жизни.
   «Мирозданье – лишь страсти разряды», но это ведь не про страсти по Чурову сказано, правда? Небом хранимы лишь те, кто самую шаблонную простоту и красоту отношений предпочитает фальшивым нотам шоуменов навальных. В моей густонаселенной стране, похожей теперь на революционную фреску, приоритеты не поменялись. Конечно, любой опрос условен, как триста человек на марше миллионов, но я иду и улыбаюсь, любя цифру 53. Вот такой я пустой человек.
   Банку убери за собой, сука!
   А я вот специально, даже пребывая в состоянии, балансирующем на грани между прострацией и посттравматическим шоком, ибо не выпендривался в автозаках, а вел три концерта по 6 часов каждый, поехал на Чистые пруды.
   Вы все тут, конечно, отчаянные демократы, как я погляжу, но на момент моего визита там было грязно, девки пили пиво из горла, а я это ненавижу; вас эта правда не оскорбляет, позвольте ехидно спросить?
   Уверяю вас, будучи коротко знакомым с поборниками справедливости, что подавляющему большинству их нужны условно заметка в «Нью-Йорк Таймс» и эфир с Максимовской.
   Вы мне про автозаки и камеры, пожалуйста, не рассказывайте: меня задерживали и сажали в четырех странах, там иногда, открою вам, бьют. ЭТИХ, конечно, нет, им улыбаются, их фотографируют, ЭТИ ерничают и хорохорятся, полагая себя нельсонами манделами. ОНИ столько же знают о демократии, сколько об анатомии пингвинов, потому что толпа есть толпа, даже если она организованно скинулась на пиво и дружно изображает любовь к книгам коллеги Быкова. Толпа должна получать разрешение на свои высокохудожественные ареопаги, но ведь любой, кто делает им замечание, для них чужак и сатрап.

   Толпа есть толпа, она всегда выглядит угрожающе, даже если в ней много томных девиц, которые там торчат от нечего делать.

   Ну вот, добрались до главного. При всей показной сурьезности, мальчики и девочки там от нечего делать. «А чё? По приколу!» – это ж их реплика, их речь, не умеющих с диктантами справиться чертовых ревизионистов, весело лезущих в любой кадр… Банку за собой убери, сука! Говорят, убрали. Ура! Я там сегодня с дочерью старшей погуляю, она у меня пиво не пьет и слово «прикол» не любит.

Не про лейкоз. (Про НАС)

   Пока Юлию Тимошенко то ли арестовывают, то ли нет; пока в высшей степени раскрепощенная Ёлка поет про вожделенный «Прованс»; пока группа А-Ха решает – распадаться или нет; пока актеры Театра на Таганке воевали с Юрием Любимовым за гонорары; пока мы следили за каверзными влечениями сластолюбивых отростков-каверзников из «Безумцев»; пока в Роберто Карлоса швырнули банан, а он был олицетворением метафоры «комок нервов», умеющий себя обуздать; пока кинокритики спорили по поводу Михалкова раннего и Михалкова теперешнего; пока Онищенко искал источник свиной чумы (и нашел, натурально, в Грузии) и предостерегал от эскимо; пока Прохоров открывал всем, что дважды два – четыре; пока на Московском фестивале показывали фильмы, нужные только режиссеру и двум его дружкам из медиа; пока публицист Минкин писал бесконечные письма Президенту о нетвердых походках оборзевших чиновников; пока глянцевые журналы посвящали спецномера исследованию золотых 90-х с их приблатненной артикуляцией; пока Андрей Колесников раздавал литпремии «Русского пионера» плохо пишущим Глуховскому и Собчак; пока поп Охлобыстин мутировал в поп-звезду; пока в «Доме-2» тараканы менялись партнерами для потных строительств чистейшей любви; пока Стас Костюшкин из «Чая вдвоем» в 45 лет говорил корреспонденту популярной газеты, что он понял, «что любовь – это очень сложное чувство», вслух размышляя о 35 своих неудачных браках; пока газетные статьи заканчивались резюме кромешной безнадежности словом «коррупция»; пока решали, где должна быть федеральная столица России; пока гадали, кто выведен в последнем романе Аксенова: Евтушенко, Вознесенский или Рождественский; пока Никита Михалков носил на руках Джеральдину Чаплин; пока судили убийцу болельщика Свиридова, ведущего себя в зале суда по-геройски; пока…
 
   В Петербурге в Институте детской гематологии и трансплантологии им. P.M. Горбачевой умер пятилетний Игорь Кривчук из Волынской области.
   У него был острый МИЕЛОИДНЫЙ ЛЕЙКОЗ.
   Ему пытались помочь.
   Немногие.
   Но пытались.
   Я знаю, что нельзя так писать, но я напишу.
   Будьте вы все прокляты.
   Я тоже.
 
   P.S. Просто поплачьте о Нем.

Убить крестоносца

   Психа в костюме зовут Андерс Брейвик, и я один из миллионов растерянных людей, которых он не убил и которые вынуждены произносить его имя; АБ улыбается, его оружие – его искренность; он убил людей, потому что защищал христианские ценности… Я стоял в норильском ресторане после концерта, на котором надорвал голос, кашлял, смотрел это вонючее кино, как АБ, откормленное ничтожество, появляется в зале суда и вежливо со всеми улыбчиво здоровается, и сзади кто-то произнес: «А что? Если задуматься…»
   Эта реплика была произнесена не просто, а была произнесена со значением, вызывающе. То был человек с сигарой, большой, толстый, моя покойная, которая чужую боль воспринимала как свою, про таких говорила – перевод с грузинского – безвозвратный урод.

Еще раз про очень скорый и праведный суд

   Я сидел в киевской ресторации, кстати говоря, с тремя чеченцами, моими товарищами пятнадцатилетней выдержки, когда до крайности глупый адвокат Хасавов выдал свою до крайности тупую и очень опасную речь про сами знаете что. Я тут же прошипел апокалиптически самое в нашей местности знаменитое экспрессивное проклятие с ключевой идиомой «…твою мать!». Мои товарищи, еще, как и я, не зная, что в Москве, как всегда, вместо того, чтобы мигом унять дурака, начнут анализировать, что да как, рассмеялись и сказали, что этот невеликий кусок дерьма нуждается в лечении, скорее всего, посредством карательной медицины.
   Проблема с такими квазиадвокатами в том, что большинство слишком много им, ущербным чмырям, уделяет внимания, а меньшинство считает, что большинство вконец потеряло волю к сопротивлению. Такие адвокатишки, «смрадно дыша», сверкая глазом и не умея справляться с раздувающимися ноздрями, стравливают нас, уставляя при этом в упор свои взыскательные кривые пальцы.

   Они знают, что мы слабаки, что мы расстраиваемся донельзя, когда слышим, что горечь и боль сдавливают наши сердца, когда они картинно несут кровопролитную ересь.

   Знаете, к чему эти невероятные умники НЕ ГОТОВЫ? К веселому отпору с избиением до бесчувствия, вызывающим необратимый паралич. Это, конечно, звучит невероятно троглодитски с позиций цивилизованного общества, пережравшего политкорректности. А чё? Этот образчик дебиловатого человечества алкал ведь суда скорого, на букву Ш. Так пусть получит. Как выразился его земляк Ахмат в Киеве: «Хотел умыть кровью всех, пусть сначала умоется своей». Мой товарищ Ахмат, между прочим, юрист.

Труп убийцы жены и ребенка надо отдать на съедение волкам

   Меня безгранично воодушевляет, с каким энтузиазмом все бросились обсуждать состав нового правительства, и бесконечно угнетает, оскорбляет, пугает, унижает и приводит в ярость рост числа детоубийц.

   В моем лексиконе более-менее просвещенного вашего современника есть, конечно, слова «ублюдок», «мразь», но мне за них достается, я вынужден подбирать слова.

   Житель Санкт-Петербурга, 41-летний Олег Филатов, зарубил топором по причине ревности жену и дочь, и я вчера весь вечер доказывал либеральным умникам, что его нельзя предавать земле, а нужно надругаться над трупом и швырнуть на съедение волкам. «Весь вечер спор, а вам еще не вдоволь», и я выслушивал, какой электромеханик Филатов был трудяга, как из кожи вон лез, чтобы семья процветала, и какой сукой надо быть, чтоб объявить такому парню о том, что полюбила другого. Нет, вы только вслушайтесь в то нечто несусветное, что плетет теперь свёкор: семиклассница Милена была полностью на стороне папы, хотела жить в своей семье.
   Папа из благодарности зарубил девочку, не желая ее делить и желая отомстить изменнице.
   Скоро будут говорить про уродов: нет за ними вины, это всё состояние аффекта, чрезвычайно редко способствующее осмысленности поступков. Филатов, говорили мои собеседники, наверняка ходил дерганый, был на взводе, и, как будто речь шла о пустяках, заказывали весело бурбон и снедь. Я сказал этим придурковатым живчикам и говорю вам.
   Давайте с этой минуты, а вы с этой строчки уясним краеугольное: человек, который делает больно ребенку, – не человек, а ублюдок.
   Человек, который убивает ребенка, – кто он? Падаль. Этот, правда, опередил меня, сам себя укокошил, будучи ничтожеством и трусом. Его труп… да ну его в преисподнюю, я уже сказал, что с его трупом делать. Мы, с нашим непомерным эго, отбрасываем слишком большие тени, и наши дети съеживаются, потом нас замыкает, и мы убиваем.
   Скажите, зачем я дожил до времен, когда эти наблюдения, эти слова перестали быть метафорой?!

Важнее свадьбы Джима Керри

   Когда вы имеете дело с детоубийцами, слово «гуманность» теряет всякий смысл.
   Еще не отпустила трагическая история жестоко убиенной Анечки Шкапцовой, как над нами, анемичными и политкорректными, уверенными, что все по определению будут соблюдать установленные нами же, слабаками, правила цивилизованного человеческого общежития, как над нами во главе с омбудсменом Павлом Астаховым снова надругались.
   Я буду писать о выродках до тех пор, пока мы не начнем их распинать.
   Вы смотрели фильм-катастрофу Стивена Содерберга «Заражение»? Фильм, после которого душу душит безысходность? Вы, которые вступили со мной в полемику по поводу смертной казни, напоминаете мне Содерберга, который виртуозно снимает про вселенское горе – и до такой степени виртуозно, что сразу видно, что ему наплевать на людей, главное – снять «покрасивше». Вам – сказануть. Один договорился до того, что, упрекая меня за кровожадность, провозгласил: убийство в ответ может вредить только физическому воплощению, но не душе.