Овалов Лев. Голубой ангел

   К сожалению, пальто иностранца оказалось не таким, какое хотелось видеть Виктору. Был еще кто-то третий, ускользающий от внимания Железнова…
   Загадочно было путешествие Захарова по глухим переулкам. Он что-то искал. Но что?
   Однако когда Захаров остановил свой выбор на определенном доме, дважды его обошел, осмотрел лестницу, изучил двор, Виктор резонно предположил, что здесь замышляется новое преступление. Возможно, более решительных действий от Захарова потребовал встреченный им в театре иностранец. Во всяком случае, Захаров что-то замышлял… Пока он звонил по телефону, Виктор тоже успел вызвать группу оперативных работников. Но кому звонил Захаров?
 

 
   Виктор неотступно следовал за неторопливым Захаровым. Тот шел из аптеки, и вдруг с ним поравнялся незнакомец в зеленоватом пальто… Теперь Виктор не сомневался: что-то здесь должно было произойти. Виктор с трудом подавил в себе желание пойти за человеком в зеленом пальто. Дали знать себя уроки Пронина. Иван Николаевич всегда твердил о том, что нет ничего хуже в работе, как разбрасываться. Доведи одно дело до конца, и лишь тогда принимайся за другое, — за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Виктор последовал за Захаровым. Тот вернулся в Ступинский переулок и скрылся во флигеле.
   Похоже было на то, что Захаров кого-то ждет, быть может, даже того самого человека в зеленоватом пальто. Виктор решил, что именно здесь он и задержит Захарова. В это время он заметил работников оперативного отдела.
   Какой-то прохожий замедлил шаги около Виктора.
   — Товарищ Железнов, — окликнули его.
   — А, здравствуйте, Березин, — сдержанно отозвался Виктор. — Вас не узнать…
   Они расставили людей вдоль переулка и в соседних дворах.
   Вскоре появилось такси и остановилось рядом с кирпичным домом, прямо против флигеля. Пассажир расплатился, вылез, и машина уехала. Это был Зайцев.
   В это время к Виктору подошел Лифшиц.
   — Сидел дома, вдруг выскочил, нанял такси и поехал сюда, — доложил он. — Что делать дальше?
   — Погоди, — остановил его Виктор. — Во дворе есть люди.
   Действительно, Зайцев сидел дома и рассказывал Саше о похождениях Робинзона Крузо. Самочувствие у Зайцева было неважное. Он собирался работать напролет все воскресенье, но чертежники в управлении торопились домой, и, как-то невольно поддаваясь их настроению, Зайцев тоже закончил работу. Но дома ему стало скучно, он почувствовал себя одиноким, ему захотелось поскорее вернуться на завод. Основские собирались идти в кинематограф. Анна Григорьевна пригласила Зайцева пойти вместе с ними, но Зайцеву и идти не хотелось, и помнился совет Железнова пореже выходить из дома, он отказался. Основские ушли. Саша тоже скучал. Зайцев принялся развлекать мальчика.
   Беседу прервал телефонный звонок. Саша схватил трубку. К телефону просили подозвать инженера Зайцева.
   — Я слушаю, — сказал Зайцев. — Кто это?
   — Я звоню по поручению товарища Железнова, — резко и определенно произнес незнакомый голос. — Выяснялись некоторые обстоятельства, связанные с исчезновением Сливинского. Товарищ Железнов просит вас немедленно приехать. Ступинский переулок, дом восемь, заходите прямо во двор, квартира три. Он вас дожидается.
   — Хорошо, — послушно сказал Зайцев. — Я сейчас приеду.
   — Ступинский переулок, дом восемь, квартира три, вход со двора, — повторил тот же голос, и трубку повесили.
   Зайцев нахлобучил кепку, поспешил на улицу и побежал на стоянку такси.
   — Ступинский переулок, — сказал он шоферу. — Поскорее!
   У дома № 8 он расплатился с шофером, отпустил машину, взглянул еще раз на номер и вошел во двор. Он быстро нашел квартиру № 3, но Железнова там не оказалось.
   — Позвольте, — настаивал Зайцев. — Я твердо знаю, что меня здесь ждут.
   — Уверяю вас, вы ошиблись, — возражала ему девушка с каштановыми кудряшками. — Папа!
   Пришедший на помощь папа убедил Зайцева, что никакого Железнова в квартире нет и не было…
   Зайцев, недоумевая, пошел со двора, приблизился к калитке, как вдруг в ней появился какой-то человек, загородил выход и отпихнул Зайцева в сторону.
   — Здравствуйте, Виктор Петрович! — вскрикнул Зайцев, узнавая Железнова. — А они настаивали, что произошла ошибка!
   Лишь в последнюю минуту, услышав шаги возвращающегося Зайцева, Виктор вдруг разгадал намерение Захарова подстеречь и застрелить инженера, и бросился ему навстречу, пытаясь собой заслонить Зайцева от пули.
   Да, это было логичное предположение. Было выбрано глухое место, найден отличный наблюдательный пункт, обеспечено отступление через проходной двор, и вот, когда Зайцев стал бы выходить изворот…
   Захаров знал, что пуля вернее настигает дичь, когда та движется на охотника! Но никакого выстрела не последовало.
   Виктор побежал к флигелю.
   — Задержать любого, кто отсюда выйдет! — громко приказал он Березину, поднимаясь на крыльцо. — Три человека со мной!
   Вчетвером они остановились у лестницы. Наверху было тихо. Оттуда могли стрелять…
   — Эй, там есть кто? — крикнул снизу Березин.
   Но сверху никто не ответил.
   Виктор рискнул, бросился опрометью наверх, инстинктивно прикрывая голову локтем.
   В тусклом свете, проникающем через окно, было видно — в углу кто-то стоит.
   — Руки! — крикнул Зайцев.
   Человек поднял в темноте руки.
   Следом за Виктором поднялся Березин.
   Виктор включил фонарик.
   — Что вы тут делаете, Захаров? — спросил он.
   — Я ищу одного знакомого, — ответил тот.
   Березин приказал его обыскать. Кроме перочинного ножа, у него не нашли никакого оружия. Ни револьвера, ни кастета, ничего. Осмотрели лестничную площадку, лестницу, все щели, землю вокруг дома, куда бы Захаров мог бросить револьвер, — ничего.
   — Все равно, — сказал Виктор. — Пойдемте. Мы поговорим о ваших знакомствах в другом месте.

13. Странный покупатель

   В эту ночь Виктор развил бурную деятельность.
   Захаров был арестован. Надо было осмотреть флигель. Березин не нашел в нем ничего подозрительного. Здесь жили обычные советские люди, не имеющие никакого касательства к Захарову. Захаров остановил свой выбор на этом доме совершенно случайно, флигель прельстил его тишиной и удобным расположением.
   На допросе Захаров все отрицал. В Ступинский переулок он попал случайно. Где-то на Бутырках жил его знакомый, которого он и разыскивал. Ни с какими иностранцами в театре не встречался. В гостиницу к Зайцеву пришел по вызову, его самого обманули. Никакого Основского не знает. Мало ли кого приходится брить, парикмахер не обязан интересоваться фамилиями клиентов. Еще нелепее говорить, что Основский ему что-то передавал, что кого-то Захаров вызывал сегодня в переулок по телефону… Все это выдумки, на которые он отказывается отвечать!
   — Скажите мне лишь одно: как вы попали в Советский Союз? — спросил его Виктор.
   — Я никак не мог попасть или не попасть, я всегда жил в Озериках, — насмешливо ответил Захаров. — Мой отец живет в Озериках, и моя мать живет в Озериках…
   — Да, но и Павел Борисович Левин тоже живет в Озериках, — уверенно возразил Виктор.
   — Вот только в этом я и виноват, — сразу согласился Захаров. — Мне всегда хотелось жить в Советском Союзе…
   Часом позже были арестованы Основские. Анна Григорьевна при аресте расплакалась.
   — Что будет с Сашей? — спрашивала она. — Его поместят в детский дом, да? Его поместят в детский дом?
   Основский, наоборот, рисовался и подражал каким-то книжным героям.
   — Через несколько дней вы меня освободите, — сказал он. — Вам известно, кого я фотографировал? Мои снимки печатались во всех газетах. Я напишу письмо…
   Продолжала плакать Анна Григорьевна и на допросе. Говорила, что приносила домой только негодную копировальную бумагу. Потом она признала, что среди копировальной бумаги могли оказаться и листки, на которых отпечатался текст секретных документов. Потом призналась, что муж заставлял ее рассказывать о служебных делах. Наконец созналась и в том, что муж ее особенно интересовался военными изобретениями и что она сообщила ему о вызове в Москву инженеров Зайцева и Сливинского…
   Но Основский интерес к военным изобретениям объяснил любознательностью. Он интересуется фотографией, оптикой, техникой, вообще всякими изобретениями. Никакого Захарова не знает. Ах, это парикмахер? В таком случае возможно, что он у него брился. Передавал Захарову копии секретных документов? Чепуха! Вы нашли у Захарова хоть одну копию? Покажите!
   В течение ночи надо было произвести обыск и у Основских, и у Захаровых; правда, Виктор верил в осторожность преступников и мало надеялся на какие-либо находки.
   За исключением отклеенных со стекол листов копировальной бумаги да нескольких копирок, валявшихся вместе с красками и карандашами в игрушках у Саши, найти у Основских ничего не удалось. Среди копирок не нашлось ни одного более или менее ясного отпечатка, и уж, конечно, никаких копий секретных документов. Это было подозрительно. Анна Григорьевна призналась, что она приносила домой копии секретных документов.
   — Куда же они девались? — спросили Основского.
   — Я их уничтожал, — сказал он. — Чтобы не попались на глаза кому не нужно.
   У Захаровых можно было надеяться найти чертежи, которые Захаров не успел еще передать хотя бы тому же иностранцу в сером костюме, знакомство с которым он так решительно отрицал.
   Елена Васильевна встретила неожиданных гостей с испугом и удивлением. Она сама старалась все показать, спешила все открыть и беспокоилась, как бы что при осмотре не пропустили.
   — Вероятно, вы думаете, что мы спекулировали? — спрашивала она. — Конечно, я знаю, есть такие парикмахеры, которые занимаются спекуляцией. Но Павел Борисович совсем в этом не нуждался. Мы себя все-таки уважаем. Вы еще в комоде не посмотрели…
   Виктор сам руководил обыском. Елена Васильевна не возбуждала в нем подозрений. Такие люди, как Захаров, редко посвящают жен в свои дела. Наоборот, простые, разговорчивые жены служат для них как бы громоотводом от любопытства обывателей. Если сверток и был спрятан в квартире, Елена Васильевна не могла об этом знать. Приходилось отодвигать вещи, присматриваться к щелям в полу, ощупывать обои.
   Виктор помнил разговоры в парикмахерской о патефоне Захарова.
   — А где же ваш патефон? — спросил он больше для порядка, вряд ли в патефоне могло быть что-нибудь спрятано.
   — А я его продала, — сказала Елена Васильевна.
   — Продали? — удивился Виктор. — Ведь ваш муж никак не мог с ним расстаться?
   — Представьте себе! — сказала Елена Васильевна. — Муж действительно очень дорожился. Но сегодня днем он опять написал объявление о продаже, а вечером прислал человека с запиской, и тот купил у меня патефон.
   — Сегодня вечером? — переспросил Виктор. — А у вас цела эта записка?
   — Конечно.
   Елена Васильевна подала записку.
   На клочке бумаги в мелкую клеточку, вырванном из недорогой записной книжки, размашисто и неровно было нацарапано карандашом несколько отрывочных слов: “Уезжаю на несколько дней. Объясню по приезде. Отнеси объявление и немедленно продай патефон. П.”
   Слова “немедленно продай” были подчеркнуты, а буква “П” заканчивалась кривым угловатым росчерком.
   — Вы уверены в том, что это написал ваш муж? — пытливо спросил Виктор.
   — Ну что вы, неужели я не знаю его руку? — обиделась Елена Васильевна. — Вот и росчерк его.
   — А объявление у вас цело? — спросил Виктор.
   — А как же. Мне ведь завтра нужно было отнести его в газету.
   Она достала из сумочки объявление. Тем же почерком, но более аккуратно и чернилами, был написан текст объявления: “Срочно прод. патефон “Хиз Мастере Войс” с пластинками. Зв. веч. Г—4—68—71”.
   Виктор сличил почерки.
   — Да вы не беспокойтесь, — вмешалась Елена Васильевна. — Я ведь в сберкассе работаю, привыкла в почерках разбираться.
   — Но ведь объявление еще не напечатано? — спросил Виктор. — Как же вы успели продать?
   — А я его этому самому человеку, который записку принес, и продала, — пояснила Елена Васильевна. — Он спросил цену, я сказала, а он и купил не торгуясь.
   — А вы этого человека знаете? — поинтересовался Виктор.
   — В первый раз видела, — сказала Елена Васильевна.
   — Адрес он свой не оставил?
   — Да зачем мне адрес… — Елена Васильевна усмехнулась.
   — Как же это так вы продали? — рассердился Виктор. — Ни адреса не спросили, ничего!
   “Пожалуй, в патефоне и был спрятан сверток с чертежами, — подумал он, — и Захаров успел передать патефон сообщникам”.
   — Расскажите, расскажите, как все это произошло, — обратился Виктор к Елене Васильевне. — Когда это произошло, что он говорил, как выглядел?
   — Как это произошло… — нерешительно повторила Елена Васильевна. — Часов около одиннадцати он пришел, уже я спать собиралась. Муж у меня в карты ушел играть, значит, должен был вернуться поздно. Ну вот, позвонил, отдает записку. За сколько, спрашивает, будете продавать? Я ему и скажи: две тысячи, самую большую цену, какую только муж называл. А он мне и говорит: “Чего вам зря беспокоиться, давайте я куплю”. Отсчитал две тысячи, забрал патефон, пластинки и ушел.
   Елена Васильевна протянула Виктору сумочку.
   — Вот, проверьте, я вас не обманываю.
   — А какой он из себя? — нетерпеливо спросил Виктор, с досадой предчувствуя ее ответ.
   — Вот наружность я плохо запоминаю, — виновато объяснила Елена Васильевна. — Невысокий такой, обыкновенный. Ну в шляпе, в пальто. Коверкотовое такое…
   — Зеленоватое? — спросил Виктор с отчаянием.
   — Вот-вот! — обрадовалась Елена Васильевна. — Зеленоватенькое такое. Кажется, заграничный материал, у нас такого не делают. Нитки там как-то по-особому крученные…
   Человек в зеленоватом пальто опережал Виктора повсюду!
   Обыск можно было и не продолжать.
   — Ищите-ищите, — сказал Виктор, поворачиваясь к своим помощникам. — Посмотрите в кресле, между пружин: много там мочалы?

14. Паспорт из Озериков

   — Товарищ Пронин? Разрешите обратиться с вопросом, товарищ майор?
   — Пожалуйста, товарищ Железнов.
   — Можно явиться к вам с докладом, товарищ майор?
   — Пожалуйста.
   — Когда прикажете, товарищ майор?
   — Явитесь в тринадцать часов, товарищ Железнов.
   — Есть в тринадцать часов, товарищ майор. Разрешите считать разговор оконченным?
   — Пожалуйста, товарищ Железнов.
   Служба всегда служба, и Виктор должен был представить Пронину свой отчет.
   Ровно в час дня Виктор постучал в дверь к Пронину. Иван Николаевич сидел у письменного стола. Он был в гимнастерке, в суконных брюках и в фетровых сапогах, должно быть, его знобило. На столе лежали листки чистой бумаги и очинённые карандаши. Пронин никогда не перебивал подчиненных во время докладов, он лишь делал на бумаге пометки, чтобы потом сразу и обстоятельно отметить ошибки и промахи. Окно было закрыто, комната прибрана, Агаши не было слышно, — служба всегда служба.
   — Разрешите войти? — спросил Виктор, приоткрывая дверь.
   — Пожалуйста, — приветливо отозвался Пронин. — Заходи.
   Виктор остановился у письменного стола.
   — Разрешите доложить, товарищ майор?
   — Садись, — сказал Пронин. — Пожалуйста.
   — Разрешите коснуться всей разработки? — спросил Виктор, придвигая стул и садясь.
   — Да, поскольку надо воссоздать общую картину, — сказал Пронин. — Характеризовать отдельных людей не надо. Постарайся уложиться минут в двадцать.
   — Я принял от вас поручение, товарищ майор, взять на себя расследование этого дела четырнадцатого числа, — начал Виктор. — Начальник управления Евлахов своевременно сообщил об исчезновении чертежей. Инженеру Зайцеву незачем было красть чертежи у самого себя. Участие Сливинского в похищении тоже было очень маловероятно. Если бы он похитил чертежи и сообщники приняли решение его уничтожить, они сделали бы это в более безопасном месте и постарались бы сыграть на исчезновении Сливинского. Лифтер, надо думать, был соучастником или свидетелем преступления, хотя непосредственных указаний на это не имеется. Если никто на заводе не знал об изобретении, а не верить Зайцеву нет оснований, сведения об изобретении могли быть получены преступниками только от кого-то из сотрудников управления. Эксперимент со вторым документом, хотя он и вызвал соответствующую реакцию, мог не дать результатов, настолько терялись все нити. Надо отметить… — Виктор улыбнулся, — велось тщательное наблюдение. Выполнялось ваше указание о необходимости педантично отмечать каждую мелочь…
   Пронин нетерпеливо отмахнулся.
   — Я упоминаю об этом только для того, товарищ майор, чтобы связать факты, — поправился Виктор. — Посещение гостиницы Захаровым и наблюдение за ним позволили установить его связь с Основским и определить канал, по которому секретные документы просачивались из управления. Мы терпеливо наблюдали за этими людьми и выяснили все, что касалось Основских. Виктор посмотрел на Пронина. Тот ничего не записывал. Это было хорошим признаком, значит, Пронин не имел пока замечаний.
   — Труднее было узнать, кто же такой Захаров, — уверенно продолжал Виктор. — Вы разрешили выехать на его родину.
   Он снова взглянул на Пронина и спросил:
   — Разрешите остановиться на этом подробнее?..
   …Озерики…
   Небольшое местечко в западном крае, неподалеку от границы. Серенькие домики, чиненые и перечиненые, над ними голубое небо, веселые крики детей и любопытные прохожие. Никаких озер поблизости, конечно, и даже никакого пруда. Почему — Озерики? Всегда найдется местный старожил, который расскажет легенду: старинный замок, панские прихоти, крепостные выкопали пруд за сорок два дня, — он точно знает, за сорок два, ни больше ни меньше; лебеди, выписанные из Парижа, — обязательно из Парижа; утопленница… А на самом деле не было никакого замка, и самый большой богач, которого действительно помнят старожилы, был здесь старик Рабинович, владевший одновременно чайным заведением и бакалейной лавкой.
   Первый спрошенный прохожий дал Виктору половину необходимых сведений. Нет, его не пришлось тянуть за язык…
   — Вам каких Левиных? Которые купили серую лошадь или у которых дочка родила двойню? Отца Павла Борисовича? Так это совсем рядом. Сверните направо, пройдете проулочек и упретесь прямо в забор. Там есть лазейка, ребята в прошлом году сделали, и очутитесь во дворе у Мацкиных. Если старуха будет ругаться, не обращайте внимания, все уже привыкли. Там через один двор от них живут Левины. Хорошие люди. Вы не фининспектор? Он же никогда не был настоящим торговцем, только назывался лесопромышленником! А что у него было? Дровяной склад — пять шагов в длину и три в ширину. Продавал дрова, а сам неделями не топил печки. Вот его брат, который остался в Польше, тот, да, имел! Гостиницу, винокуренный завод и кое-что в банке. Тому даже варшавская гимназия была плоха, послал сына в Австрию! А Борис Исаевич бился как щука на кухне. Он теперь заведует дровяным складом на станции, так живет в десять раз лучше, чем в те времена, когда имел собственное дело…
   Виктор нырнул в лазейку, мужественно пересек чужой двор, осыпаемый библейскими проклятиями старухи Мацкиной, и точно в указанном месте нашел домик Левиных. Разумеется, это оказался далеко не дворец, но это был крепкий дом в четыре окна, под железной крышей, в который вряд ли могли найти доступ зимние морозы.
   Виктор постучал. Ему открыл дверь мужчина лет тридцати, в черном пиджаке, с румянцем во всю щеку и ласковыми голубыми глазами.
   — Заходите, пожалуйста, — сказал он, распахивая дверь. — Вам кого?
   — Здравствуйте, — поздоровался Виктор. — Мне нужен отец Павла Борисовича Левина.
   — Отец, к сожалению, на станции, — ответил мужчина. — Может быть, я могу его заменить?
   — А вы кто, брат Павла Борисовича? — спросил Виктор.
   — Какой брат? — удивился мужчина. — У меня нет брата, я и есть Павел Борисович.
   — Павел Борисович? — переспросил Виктор. — Вы — Павел Борисович Левин?
   — А чего же тут удивительного? — удивился в свою очередь тот. — Так назвали родители… — Он спохватился. — Чего же это мы с вами разговариваем на крыльце? Пройдите в гостиную, прошу вас…
   Виктор давно не бывал в таких комнатах. Маленькая и невысокая, все-таки это была гостиная, и ничто иное. Вдоль стен была расставлена дюжина дешевых мягких стульев, обтянутых чехлами из желтого ситца, на круглом столе, покрытом зеленой вязаной скатертью, лежал альбом с фотографиями, на стенах висели олеографии с видами Швейцарии в рамках из черного багета.
   — Прошу вас, — приветливо повторил Павел Борисович, указывая на стулья.
   И звонко крикнул:
   — Мама, у нас гость, ты слышишь?
   — Ой, очень рада! — раздался из-за перегородки низкий старушечий голос. — Ты меня всегда так удивляешь, Павел…
   Вскоре Виктора угощали чаем и задавали десятки вопросов о том, как живут в Москве, деликатно не расспрашивая гостя только о цели его посещения.
   — Скажите, — обратился Виктор к Павлу Борисовичу, когда достаточно познакомился с хозяевами. — Вы никогда не теряли свой паспорт?
   — Паспорт? — нараспев повторил Павел Борисович, и в его голосе прозвучала какая-то нерешительность. — Но это было давно, и я заявил об этом в милицию…
   Слово за слово, Виктор заставил Левиных рассказать всю историю, связанную с пропажей паспорта.
   …Лет семь назад, в один осенний день, к Левиным неожиданно заявился Альберт, сын Моисея Леви, брата Бориса Исаевича, живущего в Польше возле Львова. Старики Левины обрадовались племяннику, но появление его было им удивительно. Затем удивление сменилось тревогой, потому что Альберт вел себя как-то странно. Он нигде не показывался и запретил говорить о своем приезде даже соседям, лежал на диване, читал книжки или спал. Но деньги у него были, он прямо навязывал их, не желая, как он говорил, жить за счет родственников.
   Как-то за обедом, когда молчание стало совершенно невыносимым и Борис Исаевич собирался спросить племянника, откуда он пришел и что собирается делать, Альберт неожиданно заговорил.
   — Я перешел границу, — сказал он. — Мне надоела Европа. Я поссорился с отцом и хочу жить в России.
   Левины растерялись. Альберт даже мальчиком всегда был таким нахалом, что трудно было поверить, будто ему могла надоесть Европа. Но, с другой стороны, Моисей Леви тоже был не ангел и грыз поедом всякого, кто смел ему перечить. Альберт легко мог повздорить с отцом и назло ему убежать в Россию. Левины предпочитали думать именно так. За укрывательство наказывали очень строго. Но Альберт был родственником и никогда не сделал им никакого зла…
   — Слушай сюда, Альберт, — сказал ему Борис Исаевич. — Мы обязаны сообщить о твоем прибытии, но так как ты сын моего брата и, может быть, не такой прохвост, как он, мы тебя просим: уходи. Сегодня переночуй, а завтра, как стемнеет, уходи. Желаем тебе счастья.
   И действительно, на другой день Альберт ушел. Ушел днем, как ни просили его не делать этого, опасаясь соседей. Вежливо со всеми простился и ушел, и даже предупредил, чтобы о нем не проговорились, точно Левины сами не знали о том, что в таких случаях лучше всего держать язык за зубами.
   А через две недели Павлу Борисовичу понадобилось поехать в город, он стал искать паспорт и не нашел. Альберт оказался таким же жуликом, каким был его отец. Жаловаться было поздно, спокойнее было промолчать. Так Левины и поступили. Павел Борисович выждал месяц и заявил о пропаже. Левиных все знали. Павел Борисович получил новый паспорт, и все постепенно забылось.
   — Я так и думала! — воскликнула старуха. — Вы нашли Альберта, я сразу поняла…
   — Что он наделал? — спросил Павел Борисович. — Помолчите, мама…
   — Не пугайте нас, — запричитала старуха. — Он проворовался? Нет на него болезни! Может быть, он дал этот паспорт в залог по какому-нибудь темному делу?
   Виктор успокоил их как мог, высказал несколько назидательных сентенций о том, что ни один проступок не остается безнаказанным, велел Павлу Борисовичу пойти в милицию и обо всем рассказать, отправил Пронину краткую телеграмму о результатах поездки и уехал.
   — …Его настоящее имя — Леви, Альберт Леви, как я вам уже телеграфировал, по-видимому, он профессиональный шпион, — сказал Виктор. — Следовательно, картина такова: Основский был завербован Леви-Захаровым и затем исподволь втянул в свою деятельность и жену. Она сообщила об изобретении и приезде Зайцева мужу, тот передал Захарову, а Захаров выследил инженеров, с помощью Гущина убил Сливинского, затем убил сообщника, похитил чертежи, и сейчас они, возможно, находятся у представителя известной вам иностранной фирмы.
   Пронин задумчиво постучал по столу карандашом.
   — Как ты думаешь? — спросил он Виктора. — Если при опасности поджога дому дали сгореть, но поджигателя задержали, это большое достижение?
   — Лучше чем ничего, — ответил Виктор. — Но достижение, конечно, небольшое. Надо сохранить дом.
   — Что же ты думаешь делать? — спросил Пронин.
   Виктор насупился.
   — Я хочу, чтобы вы мне помогли, Иван Николаевич! — вырвалось у него. — Я ведь шаг за шагом шел за этим Леви…
   Пронин принялся вычерчивать на бумаге квадратики.
   — Видишь ли… — сказал он. — Твоя схема построена правильно и убедительно, но ведь тем и трудна наша работа, что никакое преступление не укладывается в определенные рамки. Ты совершил ошибку, которую совершает большинство следователей. Достаточно тебе кого-нибудь заподозрить, как ты во что бы то ни стало пытаешься доказать, что именно этот человек и совершил преступление. Это неверный и скользкий путь. Людей следует оправдывать, а не обвинять. Ты постарайся доказать, что человек не совершил преступления, и вот если при таком намерении ты не сумеешь опровергнуть улики, значит, человек действительно виноват. Ты действовал энергично и нашел преступника. Но Сливинского и Гущина убил не Захаров, а кто-то другой. Ты сделал одну оплошность: найдя преступников, ты преувеличил их ловкость и силу и приписал им все преступления. Ты решил, что первый же пойманный тобою вор совершил все кражи. Убийство было совершено между восемью и девятью часами вечера, это установлено точно. Вот я и проверил, где находились в это время подозреваемые тобою люди. Захаров с трех часов дня до одиннадцати вечера безотлучно находился в парикмахерской. Ооновского вообще в этот день не было в Москве, он по поручению редакции выезжал в Харьков, и есть неопровержимое доказательство, что в этот день он действительно там находился. Что касается Ооновской, она просто физически неспособна совершить такое преступление, но даже она провела эти часы в управлении. Несомненное и полное алиби. Так вот тебе вопрос: кто же совершил убийство?