Овчинников Олег. Глубинка

Олег Овчинников
 
Глубинка

   После сорокового повторения я внезапно почувствовал, что правая рука начала уставать. Опускаю правую руку и произвожу следующие десять подтягиваний на левой. Затем, из чистого пижонства, подтягиваюсь еще пять раз, держась за перекладину лишь мизинцем левой руки.
   Ну что ж, пожалуй, что и хватит! Пятьдесят пять раз — не так уж плохо для человека моей комплекции.
   Правда, в данной ситуации я не испытываю особой гордости. Даже «чахлик нэвмэрущий» в определенных условиях может продемонстрировать способности супермена. Невесомость разрушает стереотипы…
   С сожалением отцепляюсь от перекладины и «плыву» вдоль коридора, ведущего в рубку управления.
 
   На один из псевдоиллюминаторов передается изображение, получаемое с окуляра мощного телескопа. Через него можно рассмотреть поверхность астероида в подробностях.
   Астероид по размеру слишком мал, чтобы удерживать вокруг себя атмосферу. Однако удерживает. Бортовой компьютер вывел на дисплей результаты атмосферного зондирования. Воздух, составляющий атмосферу астероида, содержит 20 процентов кислорода, 60 процентов азота, 15 процентов углекислого газа и еще 3 процента различных добавок. Куда делись остальные 2 процента, компьютер не сообщил. Неплохо, можно будет обойтись легким скафандром. И не таскать за собой баллоны.
   Та часть поверхности астероида, которую можно рассмотреть через просветы в облаках, покрыта зеленью. Травяные луга и небольшие рощицы, иногда узкие ленты рек и озерца, которые сверху кажутся голубыми каплями, разбрызганными по земле, невысокие горы. Астероид с высоты полета космического катера напоминает Землю. В масштабе один к семистам. Или это просто ностальгия?
   Я не сильно удивляюсь, когда замечаю на поверхности астероида ряд построек, как это принято говорить, «явно искусственного происхождения». Наличие атмосферы подразумевало наличие ее создателей, естественным путем она здесь возникнуть не могла.
 
   В Академии все меня знали под именем Редуард Кинг. На самом деле я русский. Мое настоящее имя — Дмитрий, а псевдоним Редуард Кинг я выбрал себе сам перед поступлением в Академию. Мотивация этого поступка осталась неясной даже мне самому.
   Лет сто тому назад мои предки жили в небольшой деревушке под Вологдой. Я сам приезжал в те места несколько раз, в детстве, вместе с родителями, потом уже самостоятельно, в период академических каникул. Что-то неясное влекло меня туда, может, тяга к своим корням?
   То, что я видел сейчас через стекло гермошлема, сильно напоминало мне маленькую вологодскую деревушку. Дома стояли в несколько рядов, не так чтобы очень ровных. Все дома — из круглых бревен, классические «избушки», которые можно собрать без единого гвоздя. Зачем гвозди, если можно воспользоваться молекулярным уплотнителем? Впрочем, не думаю, что здешние строители имели представление о молекулярном уплотнителе. Дома выглядели слишком настоящими. Не стилизация под старину, а сама старина.
   Все-таки эта деревня отличалась от той, где жили предки: здесь на крышах не торчали тарелки параболических антенн всепланетного телевидения, а вместо площадок для посадки флайеров перед домами были разбиты ухоженные палисадники.
 
   Над одной из избушек из трубы вьется легкий дымок. Я направил туда свои отягощенные пневматическими присосками стопы.
   Встроенный в скафандр детектор микробиомассы замигал зеленой лампочкой. Это означает, что вирусы и микроорганизмы, обитающие в здешней атмосфере, мне не страшны. По крайней мере, не более страшны, чем мои родные — с Земли.
   Забавно: на Земле вот уже полсотни лет нет светофоров. Автомобильный транспорт решительно вытеснен воздушным. Он экономичнее, не загрязняет атмосферу. «Землю — пешеходам!» — так звучал современный лозунг. Мне всегда казалось, что течение это сплошь состояло из людей недальнозорких. В смысле — близоруких. Да еще, наверное, из дальтоников. В общем, те, кому не выдавали автомобильные права, стали усиленно выдумывать себе гражданские. И со своей точки (слабоватого) зрения они были правы: флайером может управлять и слепой. Если, конечно, он не немой вдобавок и сможет четко произнести адрес пункта назначения. Все управление возьмет на себя компьютер. А вот светофор в воздухе повесить не на что.
   Тем не менее до сих пор все приборы, сконструированные человеком, индицируют красным светом об опасности и зеленым — о ее отсутствии.
   Немедленно стягиваю гермошлем с головы. И чувствую себя неловко: космический скафандр не вяжется с деревушкой, словно выстроенной из моих детских воспоминаний.
   На окраине деревни располагалась архитектурная особенность, распознанная мною, как колодец типа «журавль». Еще больше утверждаюсь в мысли, что «все это очень подозрительно».
   Местных жителей на улице практически не видно. Лишь один абориген занимается какими-то своими делами в палисаднике перед домом, к которому я как раз направился. Из-за дальности расстояния я пока не могу разобрать, действительно ли абориген передвигается на четырех конечностях или просто по роду своей деятельности старается быть поближе к земле.
   Правильной оказалась вторая версия. Услышав мои шаги, абориген выпрямился во весь рост и повернулся ко мне лицом. Сказать, что передо мной стоял гуманоид — значит, ничего не сказать! Внешностью он обладал чисто земной.
   Пожилой человек, если судить по земным меркам, лет шестидесяти. Седая, непонятно когда последний раз причесанная шевелюра. Нос с горбинкой, голубые, чуть выцветшие глаза и длинные усы с вкраплениями рыжего цвета. Одет в длинную, до колен, рубаху, стянутую на поясе ремешком. На правом плече — заплатка, пришитая большими неровными стежками. Руки испачканы землей. У ног —' небольшой мешочек, вроде с какими-то семенами. Видимо, я оторвал его от ботанических экзерсисов.
   Активизирую транслитератор — лучшее средство против языкового барьера. Теперь все, что я скажу, будет трансформировано в мыслеобраз и направлено непосредственно в сознание моего собеседника. И наоборот.
   – Здравствуйте! — говорю я.
   При этом неосознанно склоняю голову к микрофону, вшитому в ворот скафандра. Стараюсь, чтобы голос звучал как можно дружелюбнее. На работе транслитератора это никак не скажется, а вот абориген может правильно распознать интонацию. Подкрепляю вербальный сигнал невербальным — изображаю на лице улыбку, но не слишком широкую, не демонстрирующую зубы. Кто знает, какая в этом обществе может быть реакция на оскал. Ну, вроде ничего не забыл. Курс по установлению первого контакта был моим любимым в Академии.
   Абориген не 'отвечает. Смотрит настороженно. Неужели транслитератор не смог донести до его сознания такой простой мыслеобраз? Может быть, в местном обществе не принято приветствовать друг друга при встрече? Или люди здесь настолько эгоистичны, что никогда не желают здоровья другим, заботятся только о своем собственном?
   Следующая моя сентенция тоже из стандартного набора. Она довольно естественно звучит в устах (или какие там у них органы речи?) зеленого карлика с перепончатыми ушами или, к примеру, сгустка разумной протоплазмы в вакуумной упаковке. Мне же произносить ее всегда было неловко. Надеюсь, те, кто составлял учебники по контактологии, знали, что делают.
   – Я прибыл сюда издалека.
   Взгляд аборигена стал осмысленнее. Я безошибочно почувствовал, что контакт состоится!
   – Здорово, коль не шутишь! — произнес абориген на чистом русском языке. Если я не ошибся, то даже с легким акцентом, присущим жителям Вологодской области. По крайней мере, лет сто тому назад они тоже в своей речи делали ударение на звуке «о», или, если использовать лингвистический термин, «окали». «ЗдОрОвО» — вот как это прозвучало.
   «Ваш собеседник приветствует вас в том случае, если вы не пытаетесь своими словами либо действиями поставить его в неловкое положение, высмеять», — спроецировался в моем сознании перевод транслитератора. С раздражением я отключил занудливого толмача.
 
   Вот так! А что хотел? Что ты надеялся увидеть на астероиде, затерянном в космическом пространстве, на расстоянии в 24 световых года от ближайшей населенной планеты?
   Да что угодно, только не это! Обрушьте на мой разум волну психического сканирования! Выстрелите в меня трассирующим лучом из бластера! Я, конечно, не обрадуюсь, но хоть смогу понять. Вот только не надо обращаться ко мне на моем родном языке с акцентом, вышедшим из моды задолго до моего рождения!
   Это неправильно! Это не-хО-рО-шО!
   Земная колония? Черта с два земная колония! Даже если предположить, что одинокий кораблик с Земли сумел основать здесь колонию, не зарегистрированную в Галактическом Путеводителе. Достижений современной земной науки просто не достаточно для того, чтобы создать на мертвой поверхности астероида пригодную для жизни людей экологию и искусственно удерживаемую атмосферу. Так что я не заблуждался на этот счет. Тот, кто стоял сейчас передо мной и правой рукой почесывал затылок, не мог быть человеком. Он принял вид человека, видимо, чтобы усыпить мою бдительность. А стоит мне только повернуться к нему спиной, как коварное существо раскроет рот и…
   Старик раскрыл рот и спросил:
   – Из городских, что ли, будешь?
   Я судорожно сглотнул и неопределенно мотнул головой. Этому жесту нас в Академии не учили.
   Странно, при облете астероида я не заметил других населенных пунктов. Кого же тогда он называет «городскими»? И почему его не смущает мой внешний вид? Или среди «городских» сейчас принято разгуливать в космодесантных скафандрах?
   – Меня Игнатом кличут, — сказал старик и протянул мне руку. — Зови меня просто — дед Игнат.
   – Редуард,— представился я.
   – Чего? — не понял старик.
   – Дмитрий я. Димка, — быстро поправился я и ответил на рукопожатие.
   Если это была иллюзия, то очень правдоподобная. Ладонь старика оказалась шероховатой на ощупь и на удивление крепкой.
 
   – А что сажаешь, дедушка?
   – Дык, моркву, что же еще? Да ты заходи, че на улице стоять-то?
   Аккуратно открываю калитку и захожу. Чуть позади слева раздается странный звук: полулай-полувой. Резко оборачиваюсь, тело автоматически принимает боевую стойку. Огромная собака! Слава Богу, на цепи. А собака страшна! В первый момент в глаза бросаются гигантские клыки. Во второй — чрезмерная худоба животного. Ребра рельефно выпирают,
   шкура натянута на них, словно на барабане.
   Клочья серой шерсти неровно торчат в разные стороны.
   – Ваша собака? — спрашиваю с невольным почтением в голосе.
   – Зачем собака? — удивляется дед Игнат. — Волк. И добавляет, обращаясь уже к животному:
   – А ты, Серый, успокойся. Нечего брехать попусту. Свой это. И снова ко мне:
   – Пойдем в избу, что ли?
   С трудом отвожу взгляд от хозяйского волка. Раньше доводилось видеть их только на картинках да на экране телевизора. Иду к дому. У самого порога вновь останавливаюсь и оборачиваюсь, привлеченный новым непонятным звуком. Источник звука появляется из-за угла, везя за собой телегу, заполненную хворостом. Лошадь! Просто день зоологических раритетов какой-то! Лошадка понуро плетется, флегматично разглядывая передние копыта и помахивая хвостом. Поверх кучи хвороста сидит старушка, держит в руках поводья. Старушка одета во все темное, на голове платок. Лицо доброе. Вот она спрыгивает с телеги, не выпуская поводьев из рук. Лошадь начинает двигаться еще медленнее, из-под копыт вылетают мелкие камушки.
   – А вот и Матрена! — радуется дед. — Матрен, а у нас гости! Митя из города.
   Матрена приветливо улыбается, кивает головой.
   – Так что ж ты гостей на пороге держишь? Приглашай в дом. Я щас чегонть на ужин соберу.
   Весь внутренне напрягшись, я решительно шагнул через порог.
 
   Обстановка в доме оказалась как раз такой, какой и должна быть в деревенском доме. Стол в центре, лавки вдоль стен, половик на полу, громадная печь, занимающая четверть комнаты. Было даже чуть-чуть грустно осознавать, что все вокруг — одна лишь бутафория. Мастерски сделанная, но бутафория. Хотя кое в чем создатели иллюзии перестарались. Незначительная деталь. Если бы я не увлекался стариной, мог бы и не обратить внимания.
   В старинных деревнях в каждой избе был так называемый «красный» угол. Там ставили икону, вешали образки. Обычно это был тот угол, который сразу замечаешь, когда переступаешь через порог. Здесь же иконы стояли в каждом углу. Четыре «красных» угла — не многовато ли?
   Вот так, специалисты по воссозданию антуража! Один — ноль в мою пользу!
   Как только мы переступили порог, нам навстречу выбежал громадный рыжий котище. Затем, видимо, заметив постороннего, сменил походку на более степенную. С важным видом он подошел ко мне, тщательно обнюхал и принялся тереться спиной о мои ботинки. На мордочке его явственно читалось удовольствие. Вряд ли раньше ему приходилось тереться о ботинки, предназначенные для хождения по внешней обшивке космического корабля!
   – Матвей, — отрекомендовал дед Игнат. Затем добавил: — Митрий. Почти что тезки.
   Я понял, что знакомство с котом состоялось.
 
   А потом был ужин.
   Разумеется, рацион космонавта на корабле тщательно продуман, вплоть до последней калории. Он крайне питателен и полезен для организма. Но после такого ужина, мне кажется, я обречен надолго задумываться всякий раз, прежде чем отвинтить колпачок на тюбике с неброской надписью: «Картофель с грибами». Разве ж это картофель? И разве ж это грибы?
   В общем, если коварные враги пытались усыпить мою бдительность посредством усиленного питания, они почти добились своего.
   За ужином хозяева дома были на редкость неразговорчивы, не проявляли по отношению ко мне повышенного любопытства. Я был благодарен им за это. Что, скажите на милость, я смог бы им ответить, начни они меня расспрашивать о моей городской жизни? «Как там город? Стоит еще?» Да кто ж его знает!
   – А можно я вашего волка покормлю? — спросил я, когда ужин остался далеко позади и я снова почувствовал в себе достаточно сил для передвижения. — Уж больно он у вас тощий.
   – Да покорми, — ответил дет Игнат. В голосе его слышалось легкое неодобрение. — Только бестолку все это. Все равно ведь никуда.не денется.
   Я его не понял.
   Взял у хозяйки на кухне миску с костями, вышел во двор. Когда кормление подходило к концу, волк уже приветливо помахивал хвостом.
   – Серый! Умный песик! — похвалил я и осторожно провел ладонью по его шерсти.
   Шерсть была шершавой и теплой.
   Солнце уходило за горизонт, такой близкий в этих местах. Сгущались сумерки. Через полчаса я уже лежал на печи, заложив руки за голову, и балансировал на грани сна и бодрствования. Сон побеждал.
 
   На завтрак были блины со сметаной. Что я могу сказать? Блинами нас в космосе не кормили. Скорее всего, из-за того, что запихать блин в тюбик крайне сложно. Но даже если это кому-нибудь и удастся, то станет только хуже. Ведь достать его оттуда уж точно не сможет никто!
   Рыжему Матвею, похоже, надоело бестолку крутиться у нас под ногами и бросать из-под стола заискивающие взгляды в надежде на подачку. Решив, что ему некогда ждать милости от хозяев, кот взял инициативу в свои руки. Пардон, лапы. Используя мои колени в качестве плацдарма, рыжая бестия вскочила на стол.
   Уверенно вписавшись одной лапой в горшочек со сметаной, а другой — в плошку с вареньем, Матвей принялся сосредоточенно обнюхивать блюдо с блинами.
   – А ну, брысь! — строго прикрикнул я, одной рукой пытаясь осторожно столкнуть кота со стола, не разбив при этом посуду. Ответом мне было обиженное вяканье.
   – Да Бог с ним! — добродушно отозвался дед Игнат. — Пусть себе потешится. Масленица все-таки.
   – А день какой? — поинтересовался я.
   – Четверг, — был ответ.
   Пока я пытался решить, какие ассоциации возникают у меня со словом «масленица», кот, пользуясь щедрым разрешением хозяина, начал тешиться. Выглядело это так. Матвей высвободил левую лапу из сметаны и провел ею по поверхности блина, оставив жирный след. Аналогичным образом он смазал блин вареньем. И только после этого принялся его поедать. Что ж, совсем неплохо для четверолапого.
   А о масленице я смог вспомнить только, что так назывался один из многочисленных народных праздников. По-моему, в этот день всем надлежало печь куличи, красить яйца и прыгать через костер. Впрочем, я мог и ошибаться. Матвей быстро насытился и лег прикорнуть прямо на столе, положив голову на тарелку с недоеденными блинами.
   Блинов мне почему-то больше не хотелось. Я решил удовольствоваться бутербродом.
   Алгоритм приготовления бутерброда чрезвычайно прост. Отрезаю здоровый кусок хлеба. Беру его в левую руку. Пододвигаю к себе поближе блюдце с маслом. Беру в правую руку нож. Отрезаю… Вот тут-то в алгоритме и произошел сбой! Масло не хотело отрезаться. Может быть, нож тупой? Осторожно провожу по лезвию большим пальцем. Недостаточно осторожно. Нет, если кто здесь и тупой, то уж точно не нож. Пытаюсь пилить ножом кусок масла. Нож не оставляет на нем царапин. Задумчиво рассматриваю нож. А в голове — ни одной мысли!
   – Да ты вилкой его, вилкой! — сочувственно советует дед Игнат.
   Совет оказывается дельным. При помощи вилки легко отделяю большой кусок и размазываю по хлебу. Руки по непонятной причине противно подрагивают. Бутерброд летит вниз и падает на пол. В принципе, маслом вверх, но поднимать его все равно не хотелось.
   У меня вообще пропал аппетит.
   И это была первая странность.
   Что это? Еще один прокол таинственных хозяев астероида? Нарушение физических законов? Для чего? Случайность или демонстрация силы? Дескать, землянин, возвращался бы ты на свою Землю, зачем тебе эти опасные игры?
   Я мог бы задать себе еще не один десяток риторических вопросов, но тут ко мне подошел дед Игнат и прервал поток моих мыслей.
   – Что, так и собираешься весь день просидеть? Шел бы лучше на речку, искупался бы, рыбки поудил. Я вот как раз и удочку прихватил.
   С этими словами дед протянул мне удилище с привязанной к нему капроновой веревкой. На конце веревки болтался сильно погнутый заржавленный крючок.
 
   Удочка, выданная дедом Игнатом, была из бамбука. Причем, свежеспиленного. Таким образом, общий счет матча стал три — ноль в мою пользу. Если уж неизвестные творцы виртуальных Вселенных старались создать у меня иллюзию, будто климат и природа здесь соответствуют привычной для меня средней полосе России, то откуда же здесь, скажите на милость, мог взяться бамбук? А?
   Тогда меня это еще позабавило.
   Уже через полчаса я перестал следить за счетом. Я мог только пассивно наблюдать, как окружающая меня субъективная реальность наносит удар за ударом по моим нервам, психике, разуму.
   Я уже не пытался делать выводы.
   Но это будет только через полчаса.
 
   Стоило мне выйти за околицу, как меня заставил остановиться очень громкий и резкий свист. Он раздавался чуть впереди слева, где возвышалась невысокая гора. Казалось, звук идет как раз с ее вершины. И звук этот был невероятной силы. Я не думал раньше, что люди могут ТАК свистеть!
   – Ну вот и Соловей-разбойник, — произнес я, резко поворачиваясь на свист и с удивлением ощущая в своей левой руке рукоятку бластера.
   Вот уже второй раз за день! Надо бы последить за своей реакцией, так и пристрелить кого-нибудь не долго!
   Но пристреливать, как оказалось, было некого. По крайней мере, беглым взглядом окинув поверхность горы, я не обнаружил на ней ни одной стоящей мишени. С другой стороны, я не увидел и какого-нибудь естественного укрытия, за которым этот чемпион по художественному свисту мог спрятаться.
   Мне оставалось только недоуменно пожать плечами.
   Я сложил руки рупором и прокричал, если быть откровенным, не слишком надеясь на ответ:
   – А-а-а-у-у!
   – У-у-а-а-а! — ответом мне было эхо. Только очень странное эхо.
   Предпринимаю еще одну попытку. В голову не приходит ничего лучшего, чем:
   – Я Дима!
   Хотелось продемонстрировать неизвестному потенциальному собеседнику свою вежливость, представившись первым.
   – Амид я!
   Так я узнал, что у эха… или у эхо… тоже может быть имя. Странное имя, химическое.
   Если уж местное эхо ведет себя так странно, повторяет все мои слова задом наперед, то можно предположить, что и свистело тоже оно. Скучно ему стало сидеть в полной тишине, вот оно и решило привлечь собеседника громким свистом.
   В первый раз у меня возникло сомнение в том, что все, происходящее вокруг, срежиссировано специально для меня. Слишком много было лишних, ненужных деталей.
   Спектакль ли все это? Играю ли я в нем роль зрителя? А главное — кто управляет действием?
   В таких бесполезных раздумьях я и вышел к берегу реки. Река была неширокой, но очень быстрой.
   Я с сомнением посмотрел на крючок. Вряд ли здравомыслящая рыба клюнет на такой. Что ж, половим глупеньких рыбешек. Нацепил наживку, забросил удочку.
   Клев начался сразу.
   Никогда еще в моей рыболовной практике это слово не звучало так клево!
   Сначала, как водится, клюнул бычок. Я долго смотрел на него в раздумье: с одной стороны — маловат он больно, а с другой — не возвращаться же мне с пустой корзиной. Все-таки бросил его назад в речку, несерьезно это как-то… Для объяснения всего, что происходило дальше, у меня возникла следующая, может быть, недостаточно правдоподобная версия: этот, только что амнистированный бычок, собрал всех своих собратьев-рыб в кучку и рассказал им, что там, на берегу, сидит какой-то сдвинутый рыбак-альтруист, который дает рыбам беспрепятственно съесть наживку, а затем отпускает их обратно в реку. Или эти рыбы просто изголодались по общению с людьми?
   В общем, рыба клевала без остановки. Прокручивая затем эти события в своей памяти, я задним умом с удивлением заметил, что пару раз я даже забывал нацепить наживку. Но рыбу это не останавливало!
   Никогда еще ловля рыбы не казалась мне таким простым, но увлекательным занятием. В моей корзине трепыхалась рыба всех сортов и размеров. Здесь были окуни, караси, голавли, небольшой сомик (странно, я всегда думал, что сомы живут на большой глубине; и чего этот забрел на мелководье?), две щуки, осетр, несколько лососей, большая камбала… Постойте, постойте… А откуда здесь камбала? Приползла против течения от самого Каспийского моря? Впрочем, мне-то какая разница? Главное — что моя корзинка уже полна и я могу с триумфом возвращаться домой. То-то дед Игнат с женой обрадуются!
   Вот выужу еще одну рыбку и…
   Следующим был уже известный мне бычок. Это уже явный рецидив! Ну что ж, сам виноват! Второй раз так легко не отделаешься. А ну, иди к своим…
   – А ну, положь, откуда взял!
   Это сказал бычок.
   В сознании проносятся одновременно три мысли. Первая: рыбы говорить не могут! Вторая: здешние рыбы могут все! Третья: да, но почему с вологодским акцентом?
   – Че уставился? А ну отпусти!
   Рука разжалась сама. Бычок канул в пучину.
   Его появление словно послужило сигналом для всех остальных рыб.
   – Свободу! Свободу! — донеслось рыбье многоголосье из корзины.
   Их глаза с укором смотрели на меня сквозь прутья. Десятки тел трепыхались в унисон, отчего корзина принялась раскачиваться из стороны в сторону.
   – Рыба имеет право на нерест! — крикнула камбала.
   И это меня добило. В сознании что-то явственно сместилось. Абсолютная апатия овладела мной. Стараясь не смотреть рыбам в глаза, я перевернул корзину над водой.
   Весь обратный путь я проделал, глядя себе под ноги. Я не смотрел по сторонам и не пытался ни с кем разговаривать.
   Все остальные мои воспоминания того дня были расплывчаты и туманны. Я плохо соображал и хотел бы соображать еще хуже. Я старался ничего не замечать, а если что и замечу, не принимать близко к сердцу. У входа во двор меня встречал дед Игнат. Он сидел на лавке у плетня, терзая в руках гармонь, и пел очень громким и фальшивым голосом:

 
Вот хтой-то с го-орачки-и спустился.
Наверно — ми-илый наш идет.
На ем защи-итная скафандра,
Ох, он с ума меня сведет!
 

    
   На какую-то долю секунды мне показалось, что дед Игнат не отбрасывает тени, а потом солнце внезапно ушло за тучу, и я уже не мог проверить свое предположение. Впрочем, даже если бы оно подтвердилось, мне было бы все равно.
   И тут пошел дождь…
   Пока мы бежали к дому, я обратил-таки внимание на стройные ряды георгинов, растущих на грядке, которую только вчера вечером засеивал дед Игнат. Георгины цвели. Во-первых, не слишком ли быстро они выросли? А во-вторых, дед Игнат уверял, что сеет морковь!
   На мой недоуменный вопрос дед ответил исчерпывающе:
   – Это еще по-божески! Вот на той неделе, помню, сеял я свеклу. Так вырос вообще бамбук!
   Я сел в уголок и уставился в одну точку. Никак не реагировал на попытки кота Матвея поиграть со мной, не отвечал на вопросы хозяев. В конце концов они оставили меня в покое.
   Хозяевам вообще было не до меня. Они священнодействовали у печи, заглядывали в какие-то древние книги, переговаривались друг с другом шепотом, отмеряли что-то ложками и стаканами. Можно было предположить, что на ужин у нас будет нечто совершенно фантастическое. Но мне было лень.
   Во время ужина на стол с таинственным видом подали блюдо с каким-то корнеплодом, приготовленным на пару. И было бы из-за чего священнодействовать!
   Я не доел свою порцию и молча полез на печь.
   Ничего, сейчас отдохну, а вот завтра с утра — быстро во всем разберусь.