- Уйдите! - потерянно просит Надя. - Я буду жаловаться генералу!..
- Ты ж незамужем, это Карл на "Арбайтсамте" слышал. Быть может, у тебя был жених? Кто он - летчик, моряк, лейтенантик? Открой, Катарина! Я начинаю сердиться. А в гневе я страшен. Как мой предок - Александр Христофорович. Клянусь богом! Ну, какие у тебя могут быть секреты от меня? Катарина? Пусти своего Петруччо! Ты во всем должна меня слушаться, слышишь? Катюша! Это я, твой Петрушка...
Он налегает плечом на дверь. Дверь трещит, как ни держит ее Надя, отлетает задвижка.
Надя подбегает к небольшому окну, пытается распахнуть заклеенное на зиму окно.
Плотоядно улыбаясь, барон переступает через порог. У него торжествующий вид. Но в эту минуту внизу хлопает парадная дверь, из вестибюля доносятся быстрые шаги.
Барона словно ветром выдувает из мансарды.
Щелкая платиновым портсигаром с фамильным гербом, закуривая, барон небрежно приветствует Карла фон Рекнера,
Унтерштурмфюрер бросает подозрительный, ревнивый взгляд на Бенкендорфа.
- Мой бог! - смеется барон. - Да ты ревнуешь, мой мальчик. Зря! Наша горничная предпочитает опытного мужчину, с французской школой!..
- Не болтайте вздор, барон! - зло отвечает фон Рекнер. - И не забывайте о нюрнбергских законах. Всякая связь с туземками воспрещается. Наша офицерская честь...
Все это старо, мой мальчик! Старо! В Берлине Геринги Гиммлер поговаривают, что - надо уничтожить всех украинцев мужчин, а на их место прислать сюда жеребцов из ваших СС!
- Не смейте трогать СС! Я не посмотрю на наши родственные связи!
Только телефонный звонок из комендатуры прерывает разгоревшуюся было семенную ссору,
- Постыдился бы скандал поднимать из-за горничной! - усмехается, поднимая трубку в гостиной, барон. - Алло! Что, что? Нет, генерал уже улетел в ставку. Будет утром тринадцатого. Что? Мост? Виадук? Опять?.. Хорошо, я сообщу начальнику штаба...
Сразу протрезвев, барон кладет трубку, поворачивается к фон Рекнеру:
- Холодногорский виадук! Во второй раз взорваны "ворота города"! Большие жертвы; через виадук как раз шла моторизованная колонна с пополнением...
- Вы, кажется, из Чугуева?
- Нет, я из Валуек!
В пятый раз смотрит Коля Гришин "Штурм Харькова" и "Галло Жанин" с опостылевшей ему Марикой Рокк. Эта явка - последняя надежда. И наконец к нему подходит неприметный внешне человек с простым, открытым лицом. С виду незнакомцу почти столько же лет, сколько и Коле. Пожалуй, он старше Коли всего на два-три года. Какой-то осунувшийся, бледный, с горячечным блеском в глазах. Впрочем, в Харькове все жители худые и бледные, если с голоду не пухнут. Коля сам кило пять потерял, костюм с чужого плеча и пальто висят на нем, как на вешалке.
Незнакомец узнал Колю по засунутой наполовину за пазуху, свернутой в трубочку газете "Новая Украина".
- Иди за мной! - коротко говорит он и быстро сворачивает в переулок.
Долго петляет по переулкам и улицам незнакомец, ни разу не оглянувшись на держащего приличную дистанцию Гришина. Наконец он заходит в дом номер 23 на улице Артема.
В маленькой комнатке их встречает изможденная молодая женщина, зажигает немецкую стеариновую плошку, поправляет светомаскировочную штору -из толстой бумаги на окне.
Незнакомец поворачивается к Гришину, запирает за ним дверь, протягивает руку.
- Александр Зубарев, - представляется он, - А это - Галя Никитина.
- Николай Задорожный, - тихо произносит Коля Гришин. Так встретился Коля Гришин с секретарем Харьковского подпольного обкома комсомола, руководившим двумя райкомами в самом городе: Железнодорожным и Центральным и двадцатью тремя райкомами в области.
Александр Зубарев казался моложе своих лет. В ноябре 1941 года, когда, он встретился с Гришиным-Задорожным, ему было двадцать пять. Незадолго до прихода немцев вызвали его в обком партии. Вызов его не удивил: в обкоме он бывал не раз, с того дня 22 июня 1941 года, когда его избрали секретарем Орджоникидзевского райкома комсомола. Отсюда он выезжал с ребятами на окопы, здесь утверждал состав истребительного отряда...
Но на этот раз дело, за которым его вызвали в обком партии, было из ряда вон выходящим: ему предложили остаться в Харькове после прихода немцев, остаться н возглавить подпольный обком комсомола.
- С ответом не спешите, подумайте, - мягко сказал секретарь обкома.
Перед секретарем на письменном столе лежала тоненькая папочка, вмещавшая все двадцать пять лет жизни комсомольца Саши Зубарева.
Родился в городке Дружковке Донецкой области в рабочей семье .за год до Октября. В двадцать третьем пошел в школу. Веселый, живой, отзывчивый, он всегда тянулся к людям: руководил пионерским клубом, заведовал школой для малограмотных. Семилетка, ФЗО, вступление в комсомол. Все как у всех в те годы. Отличала его, пожалуй, только особая, неистребимая тяга к учебе. В 1933 году он поступает на географический факультет Харьковского педагогического института. Его увлекала романтика путешествий. Он, не выезжавший за пределы Левобережной Украины, мечтал увидеть весь мир. И конечно, с "Катком" - с Катей, студенткой педагогического, которую он горячо и навсегда полюбил.
В 1938 году, с дипломом в кармане, он стал работать преподавателем географии в школе No 88 при Харьковском тракторном заводе. В школе его избрали секретарем комсомольской организации. Так всю жизнь шел он прямой комсомольской дорогой.
- Семья у вас где? - спросил его секретарь обкома. - Может, помощь какая нужна?
- Спасибо! Жену и сына Витю эвакуировал. А сам я готов остаться...
Не было в эту решающую, самую торжественную минуту в жизни комсомольца Саши Зубарева ни красивых слов, ни торжественных речей, ни духового оркестра. "Готов остаться", и все.
Беседы с секретарями обкома были по-военному сжатые, деловые, конкретные. Никаких лишних слов.
Он уже знал, что остается в Харькове, когда тринадцатого октября, за одиннадцать дней до захвата города, писал родным последнее письмо;
"Здравствуйте, дорогие мои Катя и Витуся! От вас получил письмо и телеграмму. Очень рад за вас, что все благополучно. Главное теперь спокойствие и мужество.
Война! Она несет много лишений и печали. Ко всему нужно быть подготовленным, а главное - бороться, не теряя надежды, с большевистским упорством. Вы, конечно, сейчас больше заняты мыслями, что со мной. Я жив и здоров, призываюсь в РККА.
Вот и все, все остальное благополучно. У нас в Харькове пока все благополучно. Мужайтесь. Меньше волнений.
Целую крепко, крепко Витуську. До свидания, дорогие, до скорого свидания.
Крепко целую. Ваш Александр".
И вот Александр Зубарев сидит поздно вечером на нелегальной квартире у Галины Никитиной и тихо, при свете немецкого светильника, рассказывает разведчику группы "Максим";
- В первые же дни эти звери ни за что ни про что убили несколько тысяч горожан. В сети попали и наши люди. Я тоже теперь надеялся только на явку в кинотеатре. Рации у нас нет. Сообщите по своей, чтобы Большая земля связала нас с Центром...
Он рассказывает о проделанной работе, заранее оговариваясь, что сделано еще немного, да кто же представлял себе по-настоящему трудности работы в подполье! Особенно для него- секретаря райкома комсомола. В любой момент на улице узнать могут. А сколько сейчас наружу всякой клопиной сволочи кровососов повылазило!
В толпу солдат в доме Станкостроя брошена граната - точные результаты неизвестны... Диверсии готовятся на ХТЗ. на ХПЗ, на ХЭМЗе, в депо "Октябрь"... Руководящая тройка обкома провела два заседания, дала боевые задания райкомам. Связь с ними очень затруднена. Налаживается агитационно-массовая работа среди оставшегося населения. Сейчас самое главное - не дать угаснуть надежде. Сотни листовок расклеены на стенах домов, на заборах, на стендах желто-коричневой "Новой Украины"...
- Как действуют наши мины? - спрашивает Коля.
- Бьют без промаха. Мы их здесь называем нашей подземной бесствольной артиллерией. Под обломками здания на площади Руднева вчера погибло два-три десятка офицеров и солдат, штурмбанфюрер - это значит майор СС...
Все эти данные Коля Гришин запоминает наизусть.
- Кто поселился в доме семнадцать по улице Дзержинского?
- Какой-то генерал. Какой именно, пытаемся выяснить. Был у меня один человек, да немцы его в неметчину угнали на работу. Этого мы тоже не учли. А у человека этого рация была...
ПОСЛЕДНИЕ ЧАСЫ...
Киев остается позади. Транспортный "юнкере" (Ю-52) держит курс на Харьков. Порядочная болтанка и запах сигар мешают генеральской дремоте.
А, в общем, генерал фон Браун доволен. В главной квартире фюрера в Герлицком лесу его приняли вполне любезно, доклад его лично одобрил генерал-лейтенант Вальтер Варлимонт, заместитель всесильного начальника штаба Обер-коммандо дер Вермахт генерал-полковника Альфреда Йодля. Что из того, что в доброе старое время он, Георг, и Вальтер, старые камерады, вместе, объявив себя магистрами "Ордена Клубнички", донжуанствовали тайком от своих молодых жен. Главное, что доклад одобрен!
Генерал немного кокетничает, уверяя себя, что он доволен. Да он просто не в себе от радости и ликования! Что там доклад! Его принял фюрер, а он из рук фюрера принял Рыцарский крест. Или, как он официально и пышно называется, - Рыцарский крест Железного креста!.. Не так уж много командиров дивизий носят на шее этот высший орден рейха! Конечно, впереди маячат "мечи" и "дубовые листья" к Рыцарскому кресту, но это придет уже в другой кампании. В завоевании Индии, может быть.
Оценили! Признали! Совсем другим человеком возвращается в Харьков его комендант и начальник гарнизона.
- Вы хозяин одного из двух самых больших городов оккупированной нами России! Будьте достойны такой исключительности!
Это сказал фюрер и канцлер рейха!
И вообще все в Растенбурге действовало на генерала благотворно.
Глаза у фюрера нестерпимо синие, магнетические, нездешние глаза. Говорят, как-то в начале двадцатых годов один фотограф снял массовый митинг против Версальского договора в Вене. И когда он проявлял негатив в темной фотолаборатории, из толпы на фотографии, из зернистой икры множества лиц возникло лицо, полное страсти, с полубезумными горящими глазами, от которых невозможно было оторваться. Обычное, банальное лицо с усиками щеточкой. Но глаза, глаза!..
Словом - Адольф Гитлер. Этим все сказано.
На обратном пути генерал Георг фон Браун заглянул в Оршу - там проходило 12 ноября важнейшее совещание начальников штабов. Решался главный вопрос: прервать наступление вермахта на зимний период или штурмовать Москву? В роковом уравнении известная величина - суровость русской зимы, неизвестная величина - активный потенциал Красной Армии, уже объявленной Геббельсом уничтоженной. Фон Браун поглядывал скучающим взором в окно вагона специального поезда шефа генштаба генерал-полковника Франца Гальдера, прибывшего днем или двумя раньше него из Растенбурга. Брауну было ясно: совещание проштемпелюет решение Гитлера - наступать! И он не ошибся.
В ставке считали, что вермахт возьмет Москву, не потеряв ни одного солдата, путем простого окружения. Замкнув кольцо вокруг двух большевистских столиц - Москвы и Ленинграда, немцы просто уничтожат оба города бомбами и снарядами. Тем более что, как указывалось в секретном приказе фюрера от 7 октября, пример заминированного Киева свидетельствует о тем, что русские не собираются обеспечивать войска вермахта зимними квартирами и укреплять его боевой потенциал целехонькими заводами и электростанциями.
Любопытно, что в поезде Гальдера, стоявшем на запасном пути станции Орша, только командующий группой армий "Центр" генерал-фельдмаршал фон Бок, представленный своим начальником штаба генералом фон Грейфенбергом, ратовал за наступление и штурм. "Север" и "Юг" были против дальнейшего наступления. Начальника штаба группы армий "Юг" фон Зоденштерна несомненно отрезвил громокипящий Харьков. Какой-то прыткий штаб-офицер даже посмел проговорить трясущимся голосом, когда было объявлено, что фон Бок должен выйти к Горькому:
- Но позвольте! Сейчас не май месяц, и мы деремся не во Франции!..
Надо полагать, что на этом военная карьера прыткого штаб-офицера с собственным мнением и недержанием языка закончилась. Теперь она или забуксует, или даст задний ход.
Однако в Орше уже выпал снег, земля замерзла, мороз покусывал уши под генеральской фуражкой. Что же там, под Москвой, делается?..
- Ахтунг! Харьков!.. Самолет идет на посадку!..
На аэродроме "хозяина" Харькова встречают его верные адъютанты барон Ганс-Гейиц фон Бенкендорф и граф Карл фон Рекнер, представители комендатуры и штаба гарнизона, офицеры штаба дивизии и даже какой-то СС-штандартен-фюрер Вернер Браун, совершенно незнакомый генералу.
Поздравления, улыбки, щелканье каблуков, козырянье.
- Мы не родственники? - вопросительно и вежливо поднимает брови фон Браун, когда ему представляют Вернера Брауна. - Вы ведь знаете: Вернер фон Браун - мой кузен.
- Не имею чести, экселленц! - с точно отмеренной дозой почтительности и собственного достоинства отзывается однофамилец - штандартенфюрер. - В дворянском Готтебургском альманахе, увы, моя семья не числится. Я из низов, из ранних национал-социалистов, из "старых борцов".
- Весьма рад знакомству! - с прохладцей произносит "экселленц", тоже с фармацевтической точностью отмеривая дозу вежливости и высокомерия в голосе. - Прошу вас всех, господа, на ужин - в восемь вечера в моем особняке!..
- Могу я видеть вас немедленно, экселленц? - спрашивает не терпящим отказа тоном штандартенфюрер. - Я направлен к вам шефом полиции безопасности и СД...
Человек Рейнгарда Гейдриха! Это серьезно! Отказа быть не может.
О Гейдрихе говорили, что он наследник не только своего прямого шефа рейхсфюрера СС Гиммлера, но и самого фюрера. С одной стороны, этот Гейдрих бывший офицер кайзеровского военно-морского флота, то есть свой человек, той же касты, но с другой - всем известно, что его уволили из флота за какие-то неблаговидные дела...
- Мы поговорим в моей машине, - садясь в "хорьх", безапелляционно говорит генерал.
Карл фон Рекнер садится рядом с водителем. Штандартенфюрер Браун рядом с фон Брауном. Машина штандартенфюрера - большой черный "мерседес" с эсэсовским номером - мчится сзади.
- Я прибыл с особой миссией, экселленц!
Он подробно излагает свою задачу. К каждой группе армий прикомандировано по эйнзатцгруппе. К группе армий "Юг" приставлена эйнзатцгруппа "Ц", а СС-бригаденфюрер Макс Томас является эйнзатцгруппенфюрером. В группу входят две зондеркоманды и две эйнзацкоманды. Зондеркомандой 4-а командует он, штандартенфюрер Браун, "ваш покорный слуга и однофамилец". Состоит эта команда, как и вся группа, из чинов гестапо, крипо (криминальной полиции), орпо (полиции порядка}, СД, ваффен-СС, вспомогательной полиции из украинских националистов, всего около ста пятидесяти специалистов по искоренению врагов национал-социализма и большевистской заразы. Боевая задача: обеспечивая политическую безопасность, очистить оперативный тыл шестой армии и район Харькова от всех партийных и советских работников любого ранга, евреев, цыган, сумасшедших, инвалидов, интеллигенции, агитаторов, активистов и прочих большевистских фанатиков.
Но что могут сделать сто пятьдесят человек, преданных делу специалистов? Требуется всемерная помощь абвера, ГФП - тайной полевой полиции, фельджандармерии и вообще вермахта!..
- Наконец-то вы взялись за дело! Штандартенфюрер! Вы можете всецело рассчитывать на сердечное сотрудничество и полное взаимопонимание войск вермахта, находящихся под моим командованием.
Во Франции генерал фон Браун всячески препятствовал браунам из СС посягать на его суверенитет единоначальника, а брауны из СС прокрадывались под видом тайной полевой полиции - армейского органа. Теперь же он радуется твердой руке СД - "гестапо на колесах".
Когда "хорьх" подъезжает к особняку на Мироносицкой, генерал, совсем уже смилостивившись и подобрев, приглашает плебея Брауна:
- Я жду вас вечером, штандартенфюрер! Праздник есть праздник.
Краем глаза он уже высмотрел, что у Брауна, нет Рыцарского креста. А ведь в СС ордена, как из рога изобилия сыплются!..
Штандартенфюрер пересаживается в свой "мерседес" у дома семнадцать на улице Мироносицкой. Расстаются они лучшими друзьями-побратимами - Браун и фон Браун.
В вестибюле фон Рекнер ловко, как заправский гардеробщик, снимает с генерала шинель.
- Когда фюрер намерен закончить войну, экселленц? Что за заминка под Москвой?
- Москва будет стерта в порошок, - с удовлетворением отвечает просветленный генерал. - Операция "Тайфун" начнется с часу на час. А у нас на аэродроме, черт возьми, все рвутся мины. Появились воронки, которых не было, когда я улетал.
- Это не более чем икота во время агонии, - усмехается молодой граф.
Генерал поправляет крест на шее.
- А где барон? Почему меня не встретил Бенкендорф?
- Армия освободила его родовое имение, экселленц. Он помчался туда с охранной грамотой из Берлина. От РР, Хочет посмотреть, что осталось после хозяйничанья большевиков и колхозников...
- РР? Это еще что такое? - спрашивает генерал, проходя в гостиную и приглаживая и без того безукоризненный седой бобрик над выстриженными по вермахтовской моде висками.
- Рейхслейтер Розенберг, экселленц. Кстати, и его люди из рейхсминистерства "Остланд" пожаловали сюда и жаждут урвать свою долю трофеев.
- Гони их к черту, Карл! А Бенкендорф правильно действует. Надо назначить там бурмистра. Кстати, ты слышал, Карл, фюрер обещал поместья, самые лучшие и большие поместья в Крыму в первую очередь кавалерам Рыцарского креста,
- Поздравляю, мой генерал!
- Подготовь все к банкету, Карл! Видимо, многие офицеры заночуют здесь. Пусть Катарина и все другие позаботятся о постелях. Сегодня я разрешаю использовать все комнаты вплоть до этой гостиной. Мне кажется, что это последнее наше празднество до праздника победы.
- Вы считаете, что этот праздник наступит до рождества и Нового года? скептически осведомляется фон Рекнер.
- Или да, или никогда, - шепчет генерал, словно во внезапном озарении. Но он верен себе. - И вот что: завтра подготовь новый приказ о расстреле еще сотни заложников за взрыв партизанских мин на аэродроме.
- Но эти мины не партизанские, экселленц, а явно армейские, замедленного действия.
- Не узнаю тебя, граф! Под видом борьбы с партизанами мы постепенно уничтожим все активное население, всех неблагонадежных, под корень вырубим эту проклятую нацию... Что это играют, мой мальчик?
Карл прислушивается к звукам вагнеровской музыки, доносящимся из цокольного "телефункена".
- "Мейстерзингеры", мой генерал! Любимая опера фюрера - он слушал ее сто пятьдесят шесть раз...
Генерал потягивается, зевает.
- Надо бы поспать часок, Карл! Пришли Катарину с грелками согреть постель!..
Генерал Георг фон Браун, комендант и начальник гарнизона города Харькова, полумашинально заводит часы "Лонжин".
Заводит в последний раз.
- Катарины нет, экселленц. Ее взял с собой зачем-то барон. Я вообще замечаю, что у барона вульгарный вкус: странное для человека его круга пристрастие к украинским гризеткам, мидинеткам и даже пейзанкам.
Это, конечно, донос. И оба понимают это - и граф, и генерал.
- Вот как! - притворно удивляется генерал. - А я думал, граф, что это вы имеете виды на нашу смазливую горничную.
Граф красноречиво пожимает плечами с погонами СС-унтерштурмфюрера: дескать, как можно!..
Соснуть генералу мешают дела. И прежде всего дела контрразведывательные. Рекнер сообщает генералу, что его ждет не дождется обер-лейтенант Конрад Матцке с весьма важным сообщением.
У Матцке, как оказывается, действительно важные новости: ГФП напала на след подпольного обкома комсомола! Установлен состав руководящей тройки: Зубарев, Никитина, Глущенко. Подпольный комсомольский обком тщательно законспирирован, но в систему его связи с подпольными райкомами внедрен свой человек из числа местных националистов, прошедших подготовку в разведывательно-диверсионном полку абвера "Бранденбург", в котором обучался и сам Конрад Матцке.
- Прекрасная новость! - радуется комендант города.
- Наконец-то мы очистим Харьков от этой скверны! Я бы советовал вам объединить силы с СС-штандартенфюрером Брауном. Это, сразу видно, большой специалист по таким делам.
- Господин генерал! - молит его Матцке. - Вы знаете, вероятно, что я сам служил в СС я ушел оттуда вследствие небольшого недоразумения, никак не повлиявшего на карьеру. Сущая мелочь, не отразившаяся на моем глубочайшем уважении к "черному корпусу". Но, прошу понять меня правильно, мы в абвере долго и упорно работали над выявлением партийного и комсомольского подполья. Мы - ваши помощники, работавшие под вашим, экселленц, руководством. Это дело - крупный успех комендатуры города. Зачем же отдавать лавры только что прибывшему сюда господину из СД?..
А этот Матцке не дурак! Генерал благосклонно разрешает ему довести дело Зубарева до конца, а штандартенфюрер пусть занимается расстрелами фанатиков.
Да, дни Александра Зубарева и Галины Никитиной сочтены.
Абвер поставит на ноги всю свою агентуру в Харькове и добьется своего: выследит вожаков комсомольского подполья, установит адрес нелегальной квартиры Зубарева, Двадцатого января 1942 года в дверь дома номер двадцать три на улице Артема постучится провокатор. Он назовет пароль, спросит Галю.
- Галя уехала из Харькова, будет завтра, - ответит Галина мать, Анна Ивановна Павленко-Никитина.
Провокатор снова придет назавтра, встретится с Галей и Александром Зубаревым, только что вернувшимся со связи с подпольными райкомами.
- Вас просят узнать о местонахождении немецких военных штабов в Харькове, - скажет провокатор Александру и Галине.
- Мы сделаем все, что в наших силах, - ответит Александр Зубарев.
И через несколько дней Конрад Матцке арестует Александра и Галину.
- Ну как? - с издевкой спросит он по-русски. - Вы выполнили, надеюсь, наше задание: узнали, где расположены в городе военные штабы этих ужасных немецких оккупантов?
Героев будут допрашивать и пытать, пытать и допрашивать целых две недели, четырнадцать суток подряд. В снежную февральскую ночь Александра Зубарева и Галину Никитину штандартенфюрер Вернер Браун расстреляет в балке за городом.
А подпольные райкомы - двадцать пять подпольных райкомов - будут действовать, набирать силу и мстить под руководством Петра Глущенко, потому что Александр и Галина не выдали друзей под самыми страшными пытками...
ПОСЛЕДНИЕ МИНУТЫ...
Надя нарочно отводит глаза от ремня с пистолетной кобурой, переброшенного через обшитую красной марокканской кожей спинку сиденья "опель-капитана".
- Я очень рад, Катарина, что ты согласилась поехать со мной, - говорит обер-лейтенант барон фон Бенкендорф, свертывая дорожную карту. - Зря ты, душенька, дуешься на меня за вчерашнее. Ну, выпил лишнего, лез целоваться эка беда! Это же высший комплимент женщине. И то ли еще будет! Тебе придется признать, что я неотразим. Мы почти дома! Да, вот они, родные пенаты, родовое гнездо, земля отчич и дедич!..
Барон фон Бенкендорф приникает к стеклу бокового окна.
- Негодяи! Они сожгли село! Хотя нет, пардон! Кажется, это наши перестарались.
Да, это так. Надя видит посреди пепелища большой деревянный крест с серыми рушниками.
За околицей - большой помещичий дом с колоннами.
- Мой бог! - шепчет потрясенный Бенкендорф. - Он цел!.. Стоп!..
Он первым выпрыгивает из "опеля". Следом выходит шофер. А Надя быстро вынимает из кобуры пистолет. Вот досада: это всего-навсего бельгийский "бэби-браунинг". А барон- крупная дичь, его мелким калибром не возьмешь. Она поспешно прячет пистолетик за пазуху "кукушечьего" - в белую и черную нитку - пальто.
На востоке, где-то у стен Воронежа глухо ухает канонада, словно поздняя осенняя гроза.
Барон пытается сорвать со стены вывеску: "Неполная средняя школа..." Но вывеска прибита прочно. Выругавшись, барон входит в вестибюль, замусоренный сеном и бумагами, следами костра у парадной лестницы и поломанными, разрубленными партами. Барон заходит в первый попавшийся класс с портретом великого кобзаря над классной доской, на которой мелом какой-то немец изобразил пейзаж Рейна. Следом за бароном в класс входит Надя.
- А это что тут за народный комиссар? - негодует барон. - Ах, Тарас Шевченко! Ничего, я все это приведу в порядок. Всех Тарасов и Останов на псарню! Только бы уцелели мои села вокруг, пять тысяч десятин, жалованных Екатериной Великой!.. А тебя, Катарина, я назначу здесь моей экономкой. Согласна?
Надя неожиданно выхватывает браунинг из-за пазухи.
- Руки вверх, Бенкендорф!
Бенкендорф медленно скрещивает руки на груди.
- Так. "Руки вверх!" А дальше, за сим что?
- А дальше ты отвезешь меня через фронт, паразит!
- "Паразит"? - усмехается барон. - Так грубо и неделикатно? Этого я тебе не прощу. Придется сэкономить на экономке.
Он медленно подходит к Наде.
- Не подходи! Ни шагу!.. Стрелять буду!..
- Так, так! Значит, я все-таки был прав. Не так ты проста. А теперь, шельмочка, отдай мне эту игрушку!
- Еще шаг - стрелять буду!
- Какая жалость! - говорит, неуклонно приближаясь барон. - И как вы хороши сейчас! А ведь в вас, сударыня, ей-богу, есть что-то роковое. На западе вы были бы не горничной и даже не партизанкой, а фам-фаталь, женщиной-вамп! Чем-то вы похожи на Еву Браун. Но вы не знаете и никогда не узнаете, кто такая Ева Браун... Русское быдло, холопка!..
- Ты ж незамужем, это Карл на "Арбайтсамте" слышал. Быть может, у тебя был жених? Кто он - летчик, моряк, лейтенантик? Открой, Катарина! Я начинаю сердиться. А в гневе я страшен. Как мой предок - Александр Христофорович. Клянусь богом! Ну, какие у тебя могут быть секреты от меня? Катарина? Пусти своего Петруччо! Ты во всем должна меня слушаться, слышишь? Катюша! Это я, твой Петрушка...
Он налегает плечом на дверь. Дверь трещит, как ни держит ее Надя, отлетает задвижка.
Надя подбегает к небольшому окну, пытается распахнуть заклеенное на зиму окно.
Плотоядно улыбаясь, барон переступает через порог. У него торжествующий вид. Но в эту минуту внизу хлопает парадная дверь, из вестибюля доносятся быстрые шаги.
Барона словно ветром выдувает из мансарды.
Щелкая платиновым портсигаром с фамильным гербом, закуривая, барон небрежно приветствует Карла фон Рекнера,
Унтерштурмфюрер бросает подозрительный, ревнивый взгляд на Бенкендорфа.
- Мой бог! - смеется барон. - Да ты ревнуешь, мой мальчик. Зря! Наша горничная предпочитает опытного мужчину, с французской школой!..
- Не болтайте вздор, барон! - зло отвечает фон Рекнер. - И не забывайте о нюрнбергских законах. Всякая связь с туземками воспрещается. Наша офицерская честь...
Все это старо, мой мальчик! Старо! В Берлине Геринги Гиммлер поговаривают, что - надо уничтожить всех украинцев мужчин, а на их место прислать сюда жеребцов из ваших СС!
- Не смейте трогать СС! Я не посмотрю на наши родственные связи!
Только телефонный звонок из комендатуры прерывает разгоревшуюся было семенную ссору,
- Постыдился бы скандал поднимать из-за горничной! - усмехается, поднимая трубку в гостиной, барон. - Алло! Что, что? Нет, генерал уже улетел в ставку. Будет утром тринадцатого. Что? Мост? Виадук? Опять?.. Хорошо, я сообщу начальнику штаба...
Сразу протрезвев, барон кладет трубку, поворачивается к фон Рекнеру:
- Холодногорский виадук! Во второй раз взорваны "ворота города"! Большие жертвы; через виадук как раз шла моторизованная колонна с пополнением...
- Вы, кажется, из Чугуева?
- Нет, я из Валуек!
В пятый раз смотрит Коля Гришин "Штурм Харькова" и "Галло Жанин" с опостылевшей ему Марикой Рокк. Эта явка - последняя надежда. И наконец к нему подходит неприметный внешне человек с простым, открытым лицом. С виду незнакомцу почти столько же лет, сколько и Коле. Пожалуй, он старше Коли всего на два-три года. Какой-то осунувшийся, бледный, с горячечным блеском в глазах. Впрочем, в Харькове все жители худые и бледные, если с голоду не пухнут. Коля сам кило пять потерял, костюм с чужого плеча и пальто висят на нем, как на вешалке.
Незнакомец узнал Колю по засунутой наполовину за пазуху, свернутой в трубочку газете "Новая Украина".
- Иди за мной! - коротко говорит он и быстро сворачивает в переулок.
Долго петляет по переулкам и улицам незнакомец, ни разу не оглянувшись на держащего приличную дистанцию Гришина. Наконец он заходит в дом номер 23 на улице Артема.
В маленькой комнатке их встречает изможденная молодая женщина, зажигает немецкую стеариновую плошку, поправляет светомаскировочную штору -из толстой бумаги на окне.
Незнакомец поворачивается к Гришину, запирает за ним дверь, протягивает руку.
- Александр Зубарев, - представляется он, - А это - Галя Никитина.
- Николай Задорожный, - тихо произносит Коля Гришин. Так встретился Коля Гришин с секретарем Харьковского подпольного обкома комсомола, руководившим двумя райкомами в самом городе: Железнодорожным и Центральным и двадцатью тремя райкомами в области.
Александр Зубарев казался моложе своих лет. В ноябре 1941 года, когда, он встретился с Гришиным-Задорожным, ему было двадцать пять. Незадолго до прихода немцев вызвали его в обком партии. Вызов его не удивил: в обкоме он бывал не раз, с того дня 22 июня 1941 года, когда его избрали секретарем Орджоникидзевского райкома комсомола. Отсюда он выезжал с ребятами на окопы, здесь утверждал состав истребительного отряда...
Но на этот раз дело, за которым его вызвали в обком партии, было из ряда вон выходящим: ему предложили остаться в Харькове после прихода немцев, остаться н возглавить подпольный обком комсомола.
- С ответом не спешите, подумайте, - мягко сказал секретарь обкома.
Перед секретарем на письменном столе лежала тоненькая папочка, вмещавшая все двадцать пять лет жизни комсомольца Саши Зубарева.
Родился в городке Дружковке Донецкой области в рабочей семье .за год до Октября. В двадцать третьем пошел в школу. Веселый, живой, отзывчивый, он всегда тянулся к людям: руководил пионерским клубом, заведовал школой для малограмотных. Семилетка, ФЗО, вступление в комсомол. Все как у всех в те годы. Отличала его, пожалуй, только особая, неистребимая тяга к учебе. В 1933 году он поступает на географический факультет Харьковского педагогического института. Его увлекала романтика путешествий. Он, не выезжавший за пределы Левобережной Украины, мечтал увидеть весь мир. И конечно, с "Катком" - с Катей, студенткой педагогического, которую он горячо и навсегда полюбил.
В 1938 году, с дипломом в кармане, он стал работать преподавателем географии в школе No 88 при Харьковском тракторном заводе. В школе его избрали секретарем комсомольской организации. Так всю жизнь шел он прямой комсомольской дорогой.
- Семья у вас где? - спросил его секретарь обкома. - Может, помощь какая нужна?
- Спасибо! Жену и сына Витю эвакуировал. А сам я готов остаться...
Не было в эту решающую, самую торжественную минуту в жизни комсомольца Саши Зубарева ни красивых слов, ни торжественных речей, ни духового оркестра. "Готов остаться", и все.
Беседы с секретарями обкома были по-военному сжатые, деловые, конкретные. Никаких лишних слов.
Он уже знал, что остается в Харькове, когда тринадцатого октября, за одиннадцать дней до захвата города, писал родным последнее письмо;
"Здравствуйте, дорогие мои Катя и Витуся! От вас получил письмо и телеграмму. Очень рад за вас, что все благополучно. Главное теперь спокойствие и мужество.
Война! Она несет много лишений и печали. Ко всему нужно быть подготовленным, а главное - бороться, не теряя надежды, с большевистским упорством. Вы, конечно, сейчас больше заняты мыслями, что со мной. Я жив и здоров, призываюсь в РККА.
Вот и все, все остальное благополучно. У нас в Харькове пока все благополучно. Мужайтесь. Меньше волнений.
Целую крепко, крепко Витуську. До свидания, дорогие, до скорого свидания.
Крепко целую. Ваш Александр".
И вот Александр Зубарев сидит поздно вечером на нелегальной квартире у Галины Никитиной и тихо, при свете немецкого светильника, рассказывает разведчику группы "Максим";
- В первые же дни эти звери ни за что ни про что убили несколько тысяч горожан. В сети попали и наши люди. Я тоже теперь надеялся только на явку в кинотеатре. Рации у нас нет. Сообщите по своей, чтобы Большая земля связала нас с Центром...
Он рассказывает о проделанной работе, заранее оговариваясь, что сделано еще немного, да кто же представлял себе по-настоящему трудности работы в подполье! Особенно для него- секретаря райкома комсомола. В любой момент на улице узнать могут. А сколько сейчас наружу всякой клопиной сволочи кровососов повылазило!
В толпу солдат в доме Станкостроя брошена граната - точные результаты неизвестны... Диверсии готовятся на ХТЗ. на ХПЗ, на ХЭМЗе, в депо "Октябрь"... Руководящая тройка обкома провела два заседания, дала боевые задания райкомам. Связь с ними очень затруднена. Налаживается агитационно-массовая работа среди оставшегося населения. Сейчас самое главное - не дать угаснуть надежде. Сотни листовок расклеены на стенах домов, на заборах, на стендах желто-коричневой "Новой Украины"...
- Как действуют наши мины? - спрашивает Коля.
- Бьют без промаха. Мы их здесь называем нашей подземной бесствольной артиллерией. Под обломками здания на площади Руднева вчера погибло два-три десятка офицеров и солдат, штурмбанфюрер - это значит майор СС...
Все эти данные Коля Гришин запоминает наизусть.
- Кто поселился в доме семнадцать по улице Дзержинского?
- Какой-то генерал. Какой именно, пытаемся выяснить. Был у меня один человек, да немцы его в неметчину угнали на работу. Этого мы тоже не учли. А у человека этого рация была...
ПОСЛЕДНИЕ ЧАСЫ...
Киев остается позади. Транспортный "юнкере" (Ю-52) держит курс на Харьков. Порядочная болтанка и запах сигар мешают генеральской дремоте.
А, в общем, генерал фон Браун доволен. В главной квартире фюрера в Герлицком лесу его приняли вполне любезно, доклад его лично одобрил генерал-лейтенант Вальтер Варлимонт, заместитель всесильного начальника штаба Обер-коммандо дер Вермахт генерал-полковника Альфреда Йодля. Что из того, что в доброе старое время он, Георг, и Вальтер, старые камерады, вместе, объявив себя магистрами "Ордена Клубнички", донжуанствовали тайком от своих молодых жен. Главное, что доклад одобрен!
Генерал немного кокетничает, уверяя себя, что он доволен. Да он просто не в себе от радости и ликования! Что там доклад! Его принял фюрер, а он из рук фюрера принял Рыцарский крест. Или, как он официально и пышно называется, - Рыцарский крест Железного креста!.. Не так уж много командиров дивизий носят на шее этот высший орден рейха! Конечно, впереди маячат "мечи" и "дубовые листья" к Рыцарскому кресту, но это придет уже в другой кампании. В завоевании Индии, может быть.
Оценили! Признали! Совсем другим человеком возвращается в Харьков его комендант и начальник гарнизона.
- Вы хозяин одного из двух самых больших городов оккупированной нами России! Будьте достойны такой исключительности!
Это сказал фюрер и канцлер рейха!
И вообще все в Растенбурге действовало на генерала благотворно.
Глаза у фюрера нестерпимо синие, магнетические, нездешние глаза. Говорят, как-то в начале двадцатых годов один фотограф снял массовый митинг против Версальского договора в Вене. И когда он проявлял негатив в темной фотолаборатории, из толпы на фотографии, из зернистой икры множества лиц возникло лицо, полное страсти, с полубезумными горящими глазами, от которых невозможно было оторваться. Обычное, банальное лицо с усиками щеточкой. Но глаза, глаза!..
Словом - Адольф Гитлер. Этим все сказано.
На обратном пути генерал Георг фон Браун заглянул в Оршу - там проходило 12 ноября важнейшее совещание начальников штабов. Решался главный вопрос: прервать наступление вермахта на зимний период или штурмовать Москву? В роковом уравнении известная величина - суровость русской зимы, неизвестная величина - активный потенциал Красной Армии, уже объявленной Геббельсом уничтоженной. Фон Браун поглядывал скучающим взором в окно вагона специального поезда шефа генштаба генерал-полковника Франца Гальдера, прибывшего днем или двумя раньше него из Растенбурга. Брауну было ясно: совещание проштемпелюет решение Гитлера - наступать! И он не ошибся.
В ставке считали, что вермахт возьмет Москву, не потеряв ни одного солдата, путем простого окружения. Замкнув кольцо вокруг двух большевистских столиц - Москвы и Ленинграда, немцы просто уничтожат оба города бомбами и снарядами. Тем более что, как указывалось в секретном приказе фюрера от 7 октября, пример заминированного Киева свидетельствует о тем, что русские не собираются обеспечивать войска вермахта зимними квартирами и укреплять его боевой потенциал целехонькими заводами и электростанциями.
Любопытно, что в поезде Гальдера, стоявшем на запасном пути станции Орша, только командующий группой армий "Центр" генерал-фельдмаршал фон Бок, представленный своим начальником штаба генералом фон Грейфенбергом, ратовал за наступление и штурм. "Север" и "Юг" были против дальнейшего наступления. Начальника штаба группы армий "Юг" фон Зоденштерна несомненно отрезвил громокипящий Харьков. Какой-то прыткий штаб-офицер даже посмел проговорить трясущимся голосом, когда было объявлено, что фон Бок должен выйти к Горькому:
- Но позвольте! Сейчас не май месяц, и мы деремся не во Франции!..
Надо полагать, что на этом военная карьера прыткого штаб-офицера с собственным мнением и недержанием языка закончилась. Теперь она или забуксует, или даст задний ход.
Однако в Орше уже выпал снег, земля замерзла, мороз покусывал уши под генеральской фуражкой. Что же там, под Москвой, делается?..
- Ахтунг! Харьков!.. Самолет идет на посадку!..
На аэродроме "хозяина" Харькова встречают его верные адъютанты барон Ганс-Гейиц фон Бенкендорф и граф Карл фон Рекнер, представители комендатуры и штаба гарнизона, офицеры штаба дивизии и даже какой-то СС-штандартен-фюрер Вернер Браун, совершенно незнакомый генералу.
Поздравления, улыбки, щелканье каблуков, козырянье.
- Мы не родственники? - вопросительно и вежливо поднимает брови фон Браун, когда ему представляют Вернера Брауна. - Вы ведь знаете: Вернер фон Браун - мой кузен.
- Не имею чести, экселленц! - с точно отмеренной дозой почтительности и собственного достоинства отзывается однофамилец - штандартенфюрер. - В дворянском Готтебургском альманахе, увы, моя семья не числится. Я из низов, из ранних национал-социалистов, из "старых борцов".
- Весьма рад знакомству! - с прохладцей произносит "экселленц", тоже с фармацевтической точностью отмеривая дозу вежливости и высокомерия в голосе. - Прошу вас всех, господа, на ужин - в восемь вечера в моем особняке!..
- Могу я видеть вас немедленно, экселленц? - спрашивает не терпящим отказа тоном штандартенфюрер. - Я направлен к вам шефом полиции безопасности и СД...
Человек Рейнгарда Гейдриха! Это серьезно! Отказа быть не может.
О Гейдрихе говорили, что он наследник не только своего прямого шефа рейхсфюрера СС Гиммлера, но и самого фюрера. С одной стороны, этот Гейдрих бывший офицер кайзеровского военно-морского флота, то есть свой человек, той же касты, но с другой - всем известно, что его уволили из флота за какие-то неблаговидные дела...
- Мы поговорим в моей машине, - садясь в "хорьх", безапелляционно говорит генерал.
Карл фон Рекнер садится рядом с водителем. Штандартенфюрер Браун рядом с фон Брауном. Машина штандартенфюрера - большой черный "мерседес" с эсэсовским номером - мчится сзади.
- Я прибыл с особой миссией, экселленц!
Он подробно излагает свою задачу. К каждой группе армий прикомандировано по эйнзатцгруппе. К группе армий "Юг" приставлена эйнзатцгруппа "Ц", а СС-бригаденфюрер Макс Томас является эйнзатцгруппенфюрером. В группу входят две зондеркоманды и две эйнзацкоманды. Зондеркомандой 4-а командует он, штандартенфюрер Браун, "ваш покорный слуга и однофамилец". Состоит эта команда, как и вся группа, из чинов гестапо, крипо (криминальной полиции), орпо (полиции порядка}, СД, ваффен-СС, вспомогательной полиции из украинских националистов, всего около ста пятидесяти специалистов по искоренению врагов национал-социализма и большевистской заразы. Боевая задача: обеспечивая политическую безопасность, очистить оперативный тыл шестой армии и район Харькова от всех партийных и советских работников любого ранга, евреев, цыган, сумасшедших, инвалидов, интеллигенции, агитаторов, активистов и прочих большевистских фанатиков.
Но что могут сделать сто пятьдесят человек, преданных делу специалистов? Требуется всемерная помощь абвера, ГФП - тайной полевой полиции, фельджандармерии и вообще вермахта!..
- Наконец-то вы взялись за дело! Штандартенфюрер! Вы можете всецело рассчитывать на сердечное сотрудничество и полное взаимопонимание войск вермахта, находящихся под моим командованием.
Во Франции генерал фон Браун всячески препятствовал браунам из СС посягать на его суверенитет единоначальника, а брауны из СС прокрадывались под видом тайной полевой полиции - армейского органа. Теперь же он радуется твердой руке СД - "гестапо на колесах".
Когда "хорьх" подъезжает к особняку на Мироносицкой, генерал, совсем уже смилостивившись и подобрев, приглашает плебея Брауна:
- Я жду вас вечером, штандартенфюрер! Праздник есть праздник.
Краем глаза он уже высмотрел, что у Брауна, нет Рыцарского креста. А ведь в СС ордена, как из рога изобилия сыплются!..
Штандартенфюрер пересаживается в свой "мерседес" у дома семнадцать на улице Мироносицкой. Расстаются они лучшими друзьями-побратимами - Браун и фон Браун.
В вестибюле фон Рекнер ловко, как заправский гардеробщик, снимает с генерала шинель.
- Когда фюрер намерен закончить войну, экселленц? Что за заминка под Москвой?
- Москва будет стерта в порошок, - с удовлетворением отвечает просветленный генерал. - Операция "Тайфун" начнется с часу на час. А у нас на аэродроме, черт возьми, все рвутся мины. Появились воронки, которых не было, когда я улетал.
- Это не более чем икота во время агонии, - усмехается молодой граф.
Генерал поправляет крест на шее.
- А где барон? Почему меня не встретил Бенкендорф?
- Армия освободила его родовое имение, экселленц. Он помчался туда с охранной грамотой из Берлина. От РР, Хочет посмотреть, что осталось после хозяйничанья большевиков и колхозников...
- РР? Это еще что такое? - спрашивает генерал, проходя в гостиную и приглаживая и без того безукоризненный седой бобрик над выстриженными по вермахтовской моде висками.
- Рейхслейтер Розенберг, экселленц. Кстати, и его люди из рейхсминистерства "Остланд" пожаловали сюда и жаждут урвать свою долю трофеев.
- Гони их к черту, Карл! А Бенкендорф правильно действует. Надо назначить там бурмистра. Кстати, ты слышал, Карл, фюрер обещал поместья, самые лучшие и большие поместья в Крыму в первую очередь кавалерам Рыцарского креста,
- Поздравляю, мой генерал!
- Подготовь все к банкету, Карл! Видимо, многие офицеры заночуют здесь. Пусть Катарина и все другие позаботятся о постелях. Сегодня я разрешаю использовать все комнаты вплоть до этой гостиной. Мне кажется, что это последнее наше празднество до праздника победы.
- Вы считаете, что этот праздник наступит до рождества и Нового года? скептически осведомляется фон Рекнер.
- Или да, или никогда, - шепчет генерал, словно во внезапном озарении. Но он верен себе. - И вот что: завтра подготовь новый приказ о расстреле еще сотни заложников за взрыв партизанских мин на аэродроме.
- Но эти мины не партизанские, экселленц, а явно армейские, замедленного действия.
- Не узнаю тебя, граф! Под видом борьбы с партизанами мы постепенно уничтожим все активное население, всех неблагонадежных, под корень вырубим эту проклятую нацию... Что это играют, мой мальчик?
Карл прислушивается к звукам вагнеровской музыки, доносящимся из цокольного "телефункена".
- "Мейстерзингеры", мой генерал! Любимая опера фюрера - он слушал ее сто пятьдесят шесть раз...
Генерал потягивается, зевает.
- Надо бы поспать часок, Карл! Пришли Катарину с грелками согреть постель!..
Генерал Георг фон Браун, комендант и начальник гарнизона города Харькова, полумашинально заводит часы "Лонжин".
Заводит в последний раз.
- Катарины нет, экселленц. Ее взял с собой зачем-то барон. Я вообще замечаю, что у барона вульгарный вкус: странное для человека его круга пристрастие к украинским гризеткам, мидинеткам и даже пейзанкам.
Это, конечно, донос. И оба понимают это - и граф, и генерал.
- Вот как! - притворно удивляется генерал. - А я думал, граф, что это вы имеете виды на нашу смазливую горничную.
Граф красноречиво пожимает плечами с погонами СС-унтерштурмфюрера: дескать, как можно!..
Соснуть генералу мешают дела. И прежде всего дела контрразведывательные. Рекнер сообщает генералу, что его ждет не дождется обер-лейтенант Конрад Матцке с весьма важным сообщением.
У Матцке, как оказывается, действительно важные новости: ГФП напала на след подпольного обкома комсомола! Установлен состав руководящей тройки: Зубарев, Никитина, Глущенко. Подпольный комсомольский обком тщательно законспирирован, но в систему его связи с подпольными райкомами внедрен свой человек из числа местных националистов, прошедших подготовку в разведывательно-диверсионном полку абвера "Бранденбург", в котором обучался и сам Конрад Матцке.
- Прекрасная новость! - радуется комендант города.
- Наконец-то мы очистим Харьков от этой скверны! Я бы советовал вам объединить силы с СС-штандартенфюрером Брауном. Это, сразу видно, большой специалист по таким делам.
- Господин генерал! - молит его Матцке. - Вы знаете, вероятно, что я сам служил в СС я ушел оттуда вследствие небольшого недоразумения, никак не повлиявшего на карьеру. Сущая мелочь, не отразившаяся на моем глубочайшем уважении к "черному корпусу". Но, прошу понять меня правильно, мы в абвере долго и упорно работали над выявлением партийного и комсомольского подполья. Мы - ваши помощники, работавшие под вашим, экселленц, руководством. Это дело - крупный успех комендатуры города. Зачем же отдавать лавры только что прибывшему сюда господину из СД?..
А этот Матцке не дурак! Генерал благосклонно разрешает ему довести дело Зубарева до конца, а штандартенфюрер пусть занимается расстрелами фанатиков.
Да, дни Александра Зубарева и Галины Никитиной сочтены.
Абвер поставит на ноги всю свою агентуру в Харькове и добьется своего: выследит вожаков комсомольского подполья, установит адрес нелегальной квартиры Зубарева, Двадцатого января 1942 года в дверь дома номер двадцать три на улице Артема постучится провокатор. Он назовет пароль, спросит Галю.
- Галя уехала из Харькова, будет завтра, - ответит Галина мать, Анна Ивановна Павленко-Никитина.
Провокатор снова придет назавтра, встретится с Галей и Александром Зубаревым, только что вернувшимся со связи с подпольными райкомами.
- Вас просят узнать о местонахождении немецких военных штабов в Харькове, - скажет провокатор Александру и Галине.
- Мы сделаем все, что в наших силах, - ответит Александр Зубарев.
И через несколько дней Конрад Матцке арестует Александра и Галину.
- Ну как? - с издевкой спросит он по-русски. - Вы выполнили, надеюсь, наше задание: узнали, где расположены в городе военные штабы этих ужасных немецких оккупантов?
Героев будут допрашивать и пытать, пытать и допрашивать целых две недели, четырнадцать суток подряд. В снежную февральскую ночь Александра Зубарева и Галину Никитину штандартенфюрер Вернер Браун расстреляет в балке за городом.
А подпольные райкомы - двадцать пять подпольных райкомов - будут действовать, набирать силу и мстить под руководством Петра Глущенко, потому что Александр и Галина не выдали друзей под самыми страшными пытками...
ПОСЛЕДНИЕ МИНУТЫ...
Надя нарочно отводит глаза от ремня с пистолетной кобурой, переброшенного через обшитую красной марокканской кожей спинку сиденья "опель-капитана".
- Я очень рад, Катарина, что ты согласилась поехать со мной, - говорит обер-лейтенант барон фон Бенкендорф, свертывая дорожную карту. - Зря ты, душенька, дуешься на меня за вчерашнее. Ну, выпил лишнего, лез целоваться эка беда! Это же высший комплимент женщине. И то ли еще будет! Тебе придется признать, что я неотразим. Мы почти дома! Да, вот они, родные пенаты, родовое гнездо, земля отчич и дедич!..
Барон фон Бенкендорф приникает к стеклу бокового окна.
- Негодяи! Они сожгли село! Хотя нет, пардон! Кажется, это наши перестарались.
Да, это так. Надя видит посреди пепелища большой деревянный крест с серыми рушниками.
За околицей - большой помещичий дом с колоннами.
- Мой бог! - шепчет потрясенный Бенкендорф. - Он цел!.. Стоп!..
Он первым выпрыгивает из "опеля". Следом выходит шофер. А Надя быстро вынимает из кобуры пистолет. Вот досада: это всего-навсего бельгийский "бэби-браунинг". А барон- крупная дичь, его мелким калибром не возьмешь. Она поспешно прячет пистолетик за пазуху "кукушечьего" - в белую и черную нитку - пальто.
На востоке, где-то у стен Воронежа глухо ухает канонада, словно поздняя осенняя гроза.
Барон пытается сорвать со стены вывеску: "Неполная средняя школа..." Но вывеска прибита прочно. Выругавшись, барон входит в вестибюль, замусоренный сеном и бумагами, следами костра у парадной лестницы и поломанными, разрубленными партами. Барон заходит в первый попавшийся класс с портретом великого кобзаря над классной доской, на которой мелом какой-то немец изобразил пейзаж Рейна. Следом за бароном в класс входит Надя.
- А это что тут за народный комиссар? - негодует барон. - Ах, Тарас Шевченко! Ничего, я все это приведу в порядок. Всех Тарасов и Останов на псарню! Только бы уцелели мои села вокруг, пять тысяч десятин, жалованных Екатериной Великой!.. А тебя, Катарина, я назначу здесь моей экономкой. Согласна?
Надя неожиданно выхватывает браунинг из-за пазухи.
- Руки вверх, Бенкендорф!
Бенкендорф медленно скрещивает руки на груди.
- Так. "Руки вверх!" А дальше, за сим что?
- А дальше ты отвезешь меня через фронт, паразит!
- "Паразит"? - усмехается барон. - Так грубо и неделикатно? Этого я тебе не прощу. Придется сэкономить на экономке.
Он медленно подходит к Наде.
- Не подходи! Ни шагу!.. Стрелять буду!..
- Так, так! Значит, я все-таки был прав. Не так ты проста. А теперь, шельмочка, отдай мне эту игрушку!
- Еще шаг - стрелять буду!
- Какая жалость! - говорит, неуклонно приближаясь барон. - И как вы хороши сейчас! А ведь в вас, сударыня, ей-богу, есть что-то роковое. На западе вы были бы не горничной и даже не партизанкой, а фам-фаталь, женщиной-вамп! Чем-то вы похожи на Еву Браун. Но вы не знаете и никогда не узнаете, кто такая Ева Браун... Русское быдло, холопка!..