Марина ПАЛЕЙ
РАЯ & ААД

Часть I. Медленное харакири под куполом цирка
(письменные показания Первого брачного свидетеля)

1

   В лагере для беженцев она значилась как вдова украинского оппозиционера. Детальней версия звучала так: вдова украинского оппозиционера, зверски растерзанного верными приспешниками антидемократического режима.
   Между Киевом – и этим нидерландским лагерем рядом с деревней Маасланд – тайной занозой саднила её память Великая Британия, которая была явлена ей, месяц назад, в виде такого же лагеря, только значительно меньше и грязней, – Великая Британия, где зацепиться ей так и не удалось. А ведь родители продали последнее, залезли пожизненно в долги, чтобы выпихнуть её, старшую из трёх дочерей, в Европу. Теперь надо было драться насмерть.
   Сложность состояла не в том, что она прибыла в лагерь девственницей. Люди, бравшие у неё интервью (то есть допрашивавшие её с переводчиком и заполнявшие какие-то бумаги), как ни странно, не стали требовать никаких дополнительных доказательств имевшего место брака, то есть остались вполне удовлетворены документом, купленном её мамашей на Подоле. И, судя по всему, запрашивающие вряд ли собирались сопоставлять юридическую мощь этой бумаги с результатами, скажем так, деликатного медицинского обследования «молодой вдовы». (А ведь она именно этого, то есть «обследования», больше всего и ужасалась. Потому что в лагере не прекращались упорные слухи, что такие дела, конечно же, проверяют. Например: назвался гомиком – так побудь гномиком, постой домиком. Продемонстрируй, стало быть, – ну и так далее.)
   Однако же неувязка заключалась не только в том, что она, объявив себя безутешной вдовой, являлась анатомически безупречной девственницей. В конце концов, при желании, можно было бы (ссылаясь на исторические, а также доисторические источники) напомнить «проверяющим» лицам, что человечество знало сколько угодно платонических браков – которые были таковыми из принципа, из вредности характеров, из социального эпатажа, из особенностей артистического имиджа – или по немочи одного из супругов. Да что далеко ходить! – а родители Иисуса Иосифовича? 
   На случай страшной проверки в загашнике был припасен и другой изворот: можно было бы загодя разделаться с этой уликой (в смысле: с досадным анатомическим рудиментом) собственноручно – как это делают (она вычитала это из женского журнала) в некоторых полинезийских, что ли, племенах.
   Но неувязка заключалась, повторяем, не только в этом. Тем более, что и длилась она недолго: на третью же лагерную ночь слаженно действующая четвёрка марокканцев – этот телесный дефект ей живёхонько устранила. Без гамлетовских колебаний со своей стороны – и, главное, без заблаговременного оповещения стороны противоположной. Делов-то. То есть четверо верных друзей привели, наконец, её гендерную оснастку в полное соответствие с возрастным стандартом.
   Вдова политического оппозиционера, она проплакала потом месяца полтора: венерические хворобы или залёт – это было бы в её положении полной катастрофой. Однако – судьба помиловала.
   Далее. Закавыка усугублялась даже не тем, что она, двадцатидвухлетняя ширококостная деваха, напрочь не обнаруживала в своём поведении неуловимых, но одновременно неоспоримых черт, которые с головой выдают заматерелую тётку, вдосталь хлебанувшую матримониального счастья.
   Главная сложность состояла в ином. Конкретная (то есть политическая) мотивация бегства, выбранная ею вместе с родителями – так любовно, продуманно, взвешенно и, как им всем казалось, так дальновидно, – данная мотивация к этому времени перестала работать. Железная занавесочка – стыдливо, но непреклонно – опустилась в одностороннем порядке. Лагерным мытарям (из коллапсировавших в одночасье царств-государств Восточной Европы), уповавшим на безотказно действовавшую до того магическую статью, всё чаще стали говорить: ваша страна уверенно движется по пути построения демократического, правового, экономически и культурно развитого общества. Так что, типа того, срочно езжайте назад, дабы, в полном объёме, насладиться такими достижениями вашего социума, каковые нашему не видывались даже и в психоделических грёзах.
   В итоге иммиграционная процедура закончилась для неё отказом, и она оказалась – ну да, на улице.

2

   В том же регионе, относительно недалеко от лагеря, а именно: в индустриальном, денно и нощно грохочущем городе-порте – ей удалось обнаружить необычную протестантскую кирху. Означенный Domus Dei (занимаясь, главным образом, виноторговыми операциями с одной из стран неспокойной Колхиды) предоставляла временный приют некоторым «ограниченным контингентам и отдельным группам лиц».
   А именно: на первом этаже этой кирхи располагались местные наркоманы (не самые образцовые подданные королевы Беатрикс, но не оставленные, тем не менее, её неусыпной заботой – равно как и милостью дальновидно-лояльного общества), на втором – кантовались такие, как она, международные бродяжки – с негативно завершённой иммиграционной процедурой – и вполне естественным нежеланием умереть, будучи заключёнными в пенитенциарные и любые прочие объятия родины-мамы.
   Жёстким условием постоя для непризнанных беженцев являлся их нежный, надёжный, регулярный уход за наркодоходягами – остроумно продуманный цикл безотходно-богоугодного, почти самоокупаемого производства (с соответствующими дотациями от конфессиональных партнёров). Однако главный («имплицитный») навар приносила руководству кирхи отлаженная спекуляция нектарами кахетинских богов.
   О, этот нектар образовывал в акватории кирхи очень густую дельту, куда впадали: «Кахети», «Эрети», «Алазанская долина», «Цинандали», «Саперави», а также «Киндзмараули», «Напереули», «Ахашени», «Хванчкара», «Оджалеши», «Пиросмани»… Ничего не забыли?
   Перспектив у Раи, получившей это странное прибежище, не было никаких. И не потому, что уют этого крова (где снова сшиблись лоб в лоб, нож в нож – непримиримо враждебные этносы, именно друг от друга-то и пустившиеся врассыпную с матери-родины), – не потому у Раи не было перспектив, что уют этого крова был куда менее зыбким, чем обетованное совместное благоденствие агнца и льва. Главная незадача состояла в том, что филантропическое предоставление крыши над головой являлось, по сути, аналогом укорачивания собачьего хвоста – в смысле: укорачивания по кусочкам – то есть лишь отдаляя, но не устраняя жуткий день депортации. Иногда призрачные постояльцы второго этажа, нарушая заведенный ход событий, присоединялись к потусторонним постояльцам первого – и где-то, в альтернативной инобытийности, заедино склеивали коньки от милосердной overdose.
   Для тех, кто ещё цеплялся за жизнь, не оставалось ничего, кроме чуда.
   В случае Раи оно сработало.

3

   Она умела услужливо – как бы «лучезарно» – улыбаться. Раздольно, румяно, белозубо. И это умение (церковной администрации нравилось сияющее подтверждение её богоугодных дел) оказалось для смекалистой киевлянки индивидуальным билетиком в следующий круг забугорного рая.
   А именно: невестка пастора, включённая в семейный бизнес, взялась познакомить её с молодым человеком, своим дальним родственником, который, произнося «О, Tolstoy!» – или «О, Dostoeffsky!», молитвенно закатывал глаза и словно бы впадал в транс.
   Знакомство состоялось. Они, вдвоём, сидели в синих бархатных креслах за изящным буковым столиком, то есть находились именно с правильной стороны кафе «England» (на внешней стороне витрины которого значилось: «You are from the wrong side of the glass!»[ 1]), и, почти не слыша небрежно-элегантного бренчания белоснежного фортепьяно – джазового, обманчиво-разболтанного, мощно подхлёстывающего адреналин, – довольно напряжённо цедили уже по четвёртой чашечке кофе.
   Встреча завершилась с неравным счётом.
   Рая влюбилась – по уши, адски, смертельно; Аад же, сравнив её поочерёдно с Наташей Ростовой, Настасьей Филипповной, Соней-проституткой и Соней-приживалкой (семьи Ростовых), – довольно-таки опечаленный несходством Раи ни с одним из притягательных образцов, – заключил: «Ты – хорошая, сильная, трудолюбивая девушка. Наша королева будет рада такой новой подданной. Я женюсь на тебе фиктивно».

4

   В этом месте её биографии чётко просматривается точка выбора. (Ну, это для тех, кто в данную категорию верит.) Иными словами, с этой самой минуты оказался вполне возможным такой вариант её судьбы (схематично рисуем цепочку): формальный брак – легализация – натурализация – европейский паспорт – европейское образование – перспективная специальность – высокооплачиваемая должность – постоянное развитие всех способностей. А соблазнённый обилием чар фиктивный муж (вариант: бывший фиктивный муж) – некая изюминка этой вынужденно-прагматичной цепочки – выполняет функции весьма нетривиального любовника. Этакий Жерар Депардье из фильма «Les Valsesuses».
   Красивая картинка, правда? Нам кажется, да. Как сказал классик: ветвь, полная цветов и листьев. 
   Но…
   Она выбрала иную ветвь.
   Опять же – она выбрала – это для тех, кто в такие заклинания верит: свобода выбора, воли и т. д. На наш взгляд, иная ветвь выбрала её сама.
   В период, предшествовавший подаче документов (на регистрацию злокачественного новообразования), жених продолжал жить по-прежнему. Тому доказательствами были (хотя он, собственно, ничего и не скрывал) оплывшие свечи в бутылках, полная раковина немытой посуды (с явным преобладанием рюмок), книга «Misdaad en straf»[ 2] на диване, окурки на полу – и, на письменном столе, забытые (а то и оставленные на память) кружевные женские трусики.
   Она же, благословенная и отчасти даже непорочная невеста (если принять во внимание аспект сугубо онтологический), продолжала пребывать в среде международных бомжей и местных наркоманов, а именно: в закутке два метра квадратных, принципиально не разговаривая с напарницей по койке – и бурно всхлипывая по ночам в грязноватую подушку. Почему всхлипывая? А как вам нравится этот антураж – этот, с позволения сказать, пейзаж после битвы – оплывшие свечи в бутылках, полная раковина немытой посуды (с явным преобладанием рюмок) и, главное, – забытые (а то и оставленные на память) кружевные женские трусики?
   И вот – звонки к маменьке в далёкий Киев, рыдания в трубку. А маменьке – нет бы напомнить дочери о фиктивной сущности её будущего брачного договора, нет бы поговорить о сияющих перспективах новой жизни на новой земле, нет бы сориентировать дочь по части образования и, кстати сказать, самоуважения – нет: красавица-мама, на свою и дочкину беду, выросла-вызрела под зловещей сенью литературы для народа, а в той изящной словесности образ женщины, жены из народа (с кем наша героиня должна была бы себя идентифицировать), – оказался надолго закреплённым в таковых картинках:
   …«Красная от водки, езды и солнцепёка Дарья выскочила на крыльцо, обрушилась на бежавшую из стряпки Дуняшку:
   – Где Петро?..
   – Не видала.
   – К попу надо бечь, а он, проклятый, запропал.
   Петро, через меру хлебнувший водки, лежал на арбе, снятой с передка, и стонал. Дарья вцепилась в него коршуном.
   – Нажра-а-ался, идолюка! К попу надо бечь!.. Вставай!
   – Пошла ты! Не признаю! Ты что за начальство? – резонно заметил тот, шаря по земле руками, сгребая в кучу куриный помёт и объедья соломы.
   Дарья, плача, просунула два пальца, придавила болтавший несуразное язык, помогла облегчиться. Ошалелому от неожиданности, вылила Петру на голову цебарку колодезной воды, досуха вытерла подвернувшейся под руку попоной, проводила к попу».
   Мораль сей басни, пересказанной мамашей своими словами, состояла не в том, что надо-де уметь пособлять жениху/мужу облегчаться (во всех отношениях, ты меня поняла, доча?), – оставаясь при том молодой, красивой, нарядной. Эссенциальный состав родительского назидания заключался совсем не в том – тем более, что нидерландский жених – мамаша представляла себе это слабо – вовсе не пил, притом не будучи даже зашитым… То есть если пил, то бишь пригублял – например, на всяких там корпоративных сабантуйчиках, – то уж всяко не на известный мамаше манер, а как именно – замучаешься объяснять. (Раиса и не объясняла.)
   Соль мамашиного назидания состояла, однако, в следующем: дочь, посмотри на себя! Конечно, у мужика по всему дому кружевные трусики валяться будут! Вот ты утром и вечером регулярные пробежки вокруг парка делаешь?! Нет. У тебя ведь три килограмма лишнего веса!! А творог по утрам на лицо ложишь? Нет. И не забудь, что у тебя одна грудь больше другой – ты за бюстгальтером-то следишь? вату, где надо, подкладываешь?.. А что у тебя большая стопа – помнишь? Такая ножища – ой-ёй-ёй! – и с этим ничего уже не поделать! Думаешь, мужчине приятно смотреть на такую ножищу от женщины? А уши? У тебя ж такие огромные уши, что боже мой! Полностью за своим папашкой взяла! Ты хоть волосами-то их прикрываешь? А массаж лица? А фруктово-ягодные маски? А брови не забываешь подправлять? А там – ты аккуратно броешь?.. А под мышечками, доча?.. А ноги?.. А спираль ты уже вставила – или хочешь у мужа своего на нервах играть?..
   Ну и так далее.
   И вот – дочь рьяно бросается воплощать в жизнь материнские заветы. А наивный жених, сознавая себя стопроцентно фиктивным (и потому – занебесный эльф! – даже не подозревая, какие на него расставляют силки), укладывает в чемодан «три килограмма презервативов» (констатация уязвлённой невесты) – и безоблачно отбывает в Италию на вакации.
   Рая же, воспользовавшись дополнительным временем, просит, что называется, помощи Клуба.
   Что это за Клуб? 

5

   Это печально известная – точнее, пресловутая самодеятельная организация жён, происходящих из давших дуба (точнее, гигнувшихся) царств-государств, скажем так, Варшавского пакта. Называется клуб «Русские Присоски».
   Обидно, правда? Вот и каталонцам обидно, когда, например, эрзистезус, по старинке, зовут каталонской болезнью, хотя каждый каталонец, даже самый дебильный, с малолетства твёрдо знает, что болезнь эта итальянская или испанская, в крайнем случае – арабская.
   Составляют этот клуб, в большинстве (тут квоты соблюдаются естественным путём), соответственно, российские жёны. Точнее: российские жёны заарканенных и стреноженных, главным образом, при помощи Интернет-Сети, забугорных мужей. Настаиваем: малопочётная роль сводника (в этом скрытом геноциде) принадлежит именно Международной Сети – на то она и сеть, чтобы ловить-заарканивать. А уж демоны плотского очарования, наповал разящие не клёваных жареным петухом западных разинь, а также магические сказания-былины about the enigmatic Slavic soul, доводящие указанный контингент до клинического слабоумия, довершают дело.
   Ну, «Русские Присоски» – это, конечно, неофициальное название Клуба. Официальными его наименованиями в разные года были: «Полёт», «Рапсодия», «Лунная соната», «Лебединая верность» (ну-ну!) – и какие-то ещё кондитерские распрекрасности из арсенала романтически романтизирующих домохозяек «с запросами». Филиалы этого клуба существуют в любом, даже самом заштатном, населённом пункте нашего «небесного тела». (Да уж! «Небесного»!)
   У всякого клуба есть девиз. Есть он и у клуба «Русские Присоски».
   Дамы, истерзавшие в хлам служащих брачных контор, искогтившие в кровь сайты брачных знакомств, измочалившие Интернет до дыр – дамы, с неустанным трудолюбием раздвигавшие ноги «в реале» – под каждым из выуженных Международной Сетью «женихов» – с любых, какие ни есть, континентов, – дамы, раздвигавшие под каждым из них свои ноги – с тем тупым, упрямым старанием, с каким неискренний отличник, вздохнув, раздвигает ножки циркуля, – эти дамы определили три минимальных предмета, без которых их блистательная международная деятельность стала бы абсолютно невозможной.
   Названия этих священных предметов и стали девизом Клуба.
   Звучит этот девиз так:
ЧЕМОДАН, ПИЗДА И ПАСПОРТ!
   Оценим ритмически безупречную в своём изяществе комбинацию анапеста – с ямбической, а затем амфибрахической стопой (или двумя ямбическими полными и усечённой третьей), где трогательно-нарядное, парящее в воздухе женское окончание словно алчет поймать рифму («бастард»? «транспорт»?).
   Однако же позволим себе искренне усомниться в необходимости первого и последнего составляющих этой драгоценной формулы (самой жизни!), где семантический акцент падает, конечно же, на её центральный, опорно-несущий член, а оба крайних (обрамляющих – мы бы даже сказали, факультативных) возникают, так сказать, в процессе.
   Правда, в вопросе дешифровки данного девиза (хоть это и сфера специалистов геральдики, но позволим себе краткий любительский экскурс) – итак, в вопросе дешифровки данного девиза не исключён и другой подход. Возможно, здесь назван не сам краеугольный трёхчлен, необходимый для перехода из одного социального состояния в другое, но, как в письменах крайне скрытных ацтеков, закодирована инструкция (manual), а именно: последовательность действий в технологическом процессе (этого самого перехода). 
   Тогда эту инструкцию следует прочитывать так: 
   1. Взять в руки первый член формулы (чемодан). 
   2. Максимально активизировать второй член, придав ему коэффициент полезного действия, приближающийся к ста процентам.
   3. Через три года можно запрашивать третий, «целевой» член формулы.
   Флаг Клуба представляет собой шёлковое прямоугольное полотнище из двух равновеликих горизонтальных полос: верхней – поросячье-розового и нижней – белоснежно-белого цвета. Отношение ширины флага к его длине – два к трём.
   Поросячье-розовый цвет символизирует непреходящий оптимизм, свежесть и бьющую фонтаном сексуальность.
   Белоснежно-белый цвет символизирует нерушимое целомудрие тела, души и высоких помыслов. 
   В центральной части полотна, на границе цветов, сусальным золотом вышит девиз Клуба (см. выше). В самой верхней части полотнища, по горизонтали, вышиты три золотых фигуры. Это триединая HIRUDINA (по-русски говоря, пиявка) с эротической грацией изогнувшаяся в виде следующих символов:
? $ €
   Помимо девиза и флага, в Клубе есть ритуальное приветствие. Завидев друг друга, дамы, т. е. члены Клуба, троекратно выкрикивают громовое: «ЖОНП! ЖОНП!! ЖОНП!!!» («Жизнелюбие! Оптимизм! Напор! Позитиff!») – и, указательными пальцами, с силой, растягивают в стороны углы своих всегда влажных, свеженапомаженных ротовых отверстий.
   От этого ритуального приветствия и образовалось неформальное название его членов, а именно: ЖОНП'ы – или просто жонпы. Отдельно взятый член Клуба называется жонпа. (Было бы в корне ошибочным полагать, что здесь просматривается семантико-фонетическая коннотация с той частью тела, которая, придавая туловищу в положении сидя известную устойчивость, отвечает за написание больших объёмов прозы. Нет, нет и нет – это просто курьёзное совпадение.)
   В этом Клубе есть, конечно, и свой гимн. Он имеет ритм походной строевой песни. У него громадное количество куплетов, охватывающих своим смыслом все более-менее важные (в стратегическом значении) повадки, привычки и психо-физиологические особенности мужчин различных этнических групп, а припев там такой:
 
Стрено-жить мужи-ка!
При помощи трёх «ка»!
– Кюхе!
– Ать-два!
– Койка!! 
– Ать-два!!
– Киндер!!!
 
   В клуб «Русские Присоски» входит зоологический отряд дам, предшественниц которых мы не советуем иностранцам искать среди классических образцов классической русской литературы. Почему? Да просто потому, что этих дам там нет.
   Описания этого зоологического отряда, тем более, нет в литературе для (про) донских казаков, казахов-стахановцев, акынов, слагающих песни о девочке Мамлакат Наханговой; нет их описания и в литературе для (про) холмогорских поморов, успешно наладивших массовый выпуск Платонов-Невтонов на собственной сырьевой базе, – и вообще: в обгорелых свитках-рукописях, принадлежащих к эпохе Полного Расцвета Гангрены, – описание этого зоотряда, конечно, отсутствует. Опять же: почему? Да потому, что эволюционно-исторически он ещё не сформировался, хотя базисные предпосылки уже, безусловно, имелись.
   Два десятилетия назад эти предпосылки наконец созрели. Так что нынче жонпы, по-сестрински выручая, загрызая, лаская и подсиживая друг друга, проходят конкурсную отбраковку во всех точках нашего «небесного тела». (Охо-хо!..)
   Их, в охотку, трахают франки, галлы, норманны, бургундцы;
   их лениво пилят англы, саксы, фризы, юты; 
   их всласть дерут алеманны, бавары, лангобарды;
   их, словно самцов, барают готы и швабы;
   их пылко пялят каталонцы, галисийцы и баски;
   их трудолюбиво долбят оски, умбры, пицены;
   их, в очередь, гобзят ёты и свеи;
   их злобно жарят батавы; 
   их задумчиво ставят на четыре кости ханьцы,
   им небрежно бросают палку ачаны;
   их печально трут лаху, наси, лису, чан;
   их старательно дрючат пуми, дино, мэньба, ну;
   их угрюмо пердолят чжуаны;
   их, с песней, натягивают кхаси и маратхи;
   их целенаправленно рвут монпа и раджпуты;
   их умело штопают сефарды и ашкеназы;
   их жадно употребляют дайцы и шуйцы;
   их рассеянно факают маонани;
   их грозно отхаривают дауры и баоань;
   их без продыху шворят гэлао, ли, мяо, ва, ту;
   их нон-стоп шмарят аканские народы;
   их, в такт, тараканят дунгане, байи, народы туцзя;
   их круглосуточно употребляют бушмены, берберы;
   их, в два смычка, отделывают лемтуны, гараманты;
   им, смеясь, задувают хэчжэ и гаошань;
   их, между делом, имают нгони, хадза, хехе, хугу.
   Ебомое мясо. 
   Бедное ебомое мясо.
   Описание этого зооотряда вы вряд ли сможете обнаружить даже и в «постисторической» изящной словесности. Правда, отдельно взятые тени этой – гениталоголовой, прущей напролом протоплазмы – там всё же иногда колобродят-мелькают, но сам уровень обобщения, как бы это сказать… только сбивает читателей с толку. Единственное пространство литературы, где данная категория найдёт полное своё отражение, – это наша печальная повесть. А потому – оставайтесь с нами!
    Систематика жонп (даётся впервые: 2008).
    Семейства
   Зоологический отряд жонп делится на три семейства:
   1. Подкаблучные.
   2. Подкаблучницы.
   3. Выкаблучницы.
    Роды
   Каждое семейство включает в свой состав множество женских родов. Например, только семейство подкаблучных делится на следующие роды: бирюлёвские, скобские, бухаловские, попковские, подсосные, пьянковские, козюлинские, опухликовские, дрочеевские, задовские, сопляковские, лоховско-марюковские и т. д. Всего – несколько десятков тысяч наименований.
    Виды
   Рассмотрим деление на виды рода жонпы бухаловские. Здесь известно до сотен тысяч наименований. Например: бессяжковые, вилохвостые, зораперы, бубончиковые, ногохвостки, уховёртки – и т. д.
   Рассмотрим деление на виды рода жонпы дрочеевские. Здесь насчитывается всего несколько десятков наименований: листоблошки, тляшки кровяные, тифии, пифии, пшикалки шипоногие, ларры анафемские – и т. д. NB! Это самый малочисленный из известных видов жонп.
   Рассмотрим деление на виды рода жонпы козюлинские: долгоносики, трухлячки, скосарки, жужжалки, златки узкотелые, жужельки пчельные, мертвоедки – и т. д. Всего – несколько сотен наименований.
   Рассмотрим деление на виды рода жонпы подсосные: хрущачки медовые, журчалки ручьёвые, хрилозодии, мокрецы. Всего – несколько тысяч наименований.
    Подвиды
   По определению известного энтомолога (лепидоптеролога) В. Н., вид есть совокупность (кишение) подвидов. Однако жонпы, как и человек, имеют, разумеется, единственный подвид: жонпа разумная (zhonpa sapienta). Да и кто бы взялся оспаривать этот научный факт?
    Морфология жонп
   Всего у каждой из жонп обнаруживается по две присоски: верхняя (головная) и нижняя (генитально-анальная). Обе расположены на брюшной (вентральной) стороне тела. Внутри верхней присоски находится ротовое отверстие. Оттого кажется, что жонпа, вцепившись в забугорную мужежертву, совершает отсосы именно этой присоской, но в действительности это не так: жонпа использует присоску исключительно для прикрепления, а все отсосы совершает ртом. В ротовой полости жонпы расположены 3 (три) челюсти с хитиновыми зубчиками, а по краям челюстей открываются протоки наркотических желёз. Их секреторная жидкость оказывает усыпляюще-эйфорическое воздействие на забугорную мужежертву. Внутренняя воронкообразная поверхность верхней присоски образует так называемую ротовую впадину.
   В целом тело жонпы удлинённое, но не хлыстообразное. Головной конец сужен в сравнении с задним. Как и у большинства жонп, на спинной (дорзальной) стороне головного конца, по его краю, располагаются 5 (пять) пар глаз. Поверхность тела жонпы не гладкая, а кольчатая: она иссечена поперечными бороздками, отделёнными друг от друга приблизительно равными промежутками.
   Тело обыкновенной жонпы состоит из 102-х (ста двух) колец. Со спинной стороны указанные кольца покрыты множеством мелких сосочков. На брюшной стороне сосочков гораздо меньше – и они менее заметны.
   На теле жонпы имеется большое количество отверстий. Вместе с ротовым их число составляет 38 (тридцать восемь). Заднепроходное отверстие жонпы, или порошица, находится на спинной стороне тела, близ генитально-анальной присоски. Два половых отверстия жонпы расположены на брюшной стороне тела, ближе к головному концу.