Панкеева Оксана Петровна. Рассмешить богов

   – Слышал. – Мистралиец в последний раз приласкал леопардов и направился наконец к двери. – Всего хорошего, сударь. Приятно было познакомиться с вами… и с вашими очаровательными котиками. До вторника.
   Прощаясь, он опять приподнял шляпу. Чуть выше, чем в первый раз, и из-под широких полей на секунду или две мелькнули его глаза.
   – До свидания… – еле выговорил господин Пуриш, судорожно дергая ящик стола, где лежали сердечные капли.
   Этого не могло быть! Лицо… голос… Но глаза… Иллюзия? Родственник? Только похож? А как же эти глаза? И перчатка… Почему он так и не снял перчатку с правой руки? А леопарды? Неужели Тиа просто так дала бы чужому себя погладить? Или он в самом деле маг?
   Мистралиец повернулся и ушел, ничего не заметив или сделав вид, что не заметил. А бедный предприниматель отменил все остальные визиты на этот день, заперся в своей спальне и до глубокой ночи маялся сомнениями и догадками, запивая их попеременно то лекарствами, то галлантским коньяком.
   Что смешнее всего, на кристалле оказалась действительно музыка, какой господин Пуриш никогда и нигде не слышал.
   – Что? Он такое сказал? Он это серьезно сказал? – Возмущение мэтра Альберто было беспредельно, и выражал он его так бурно, как могут только мистралийцы.
   Жак печально кивнул:
   – Король вообще мужик серьезный. Он так и сказал: или у вас в агентстве полный бардак и левая рука не ведает, что творит правая, или же вы целенаправленно стремитесь их ни в чем не повинное величество изничтожить морально и физически. Чего он вам сделал, в самом деле? Ну любопытный не в меру, но не принудит же он вас к контакту, если сами не захотите. А что он еще должен был подумать после того, что вы ему устроили?
   – А что мы ему устроили?
   – А вы как бы не в курсе? Ваш лондрийский центровой такую подставу его величеству организовал, что если б не счастливая случайность, то я и не знаю, что бы было.
   Алхимик тяжело вздохнул и зачем-то заглянул в кофейник, который и не думал закипать.
   – Расскажи подробнее, – грустно попросил он. – Я действительно не в курсе. И шеф ничего не может понять. Пропал человек, как сквозь землю провалился, послал аварийный сигнал и исчез. Что он там сделал? И почему ты так уверен, что это он?
   – Ну раз исчез, значит, точно он, – хмуро бросил Жак. – Не местные же засунули кубик в светильник.
   – Какой кубик?
   – Голопроектор. С коротенькой такой картинкой, от которой я чуть со смеху не помер. А король только что не кусался, так осерчал. Представьте себе, что в ответственный момент церемонии прямо напротив его величества возникает голограмма… Вы когда-нибудь Панмурина видели?
   – Нет. Это кто?
   – Это из одной старой игрушки персонаж, весь из себя зловещий, на демона смахивает, антураж у него соответствующий, голосок такой загробный… Вот возникает такая образина из ниоткуда и говорит его величеству: твоя душа, дескать, принадлежит мне… Представляете реакцию толпы народу, не имеющей понятия, что такое голограмма?
   Бедный мэтр Альберто, видимо, представил описанное чересчур ярко, так как изменился в лице и с неподобающей его возрасту торопливостью бросился к шкафчику, где с недавних пор хранил аптечку. Наркотики, которые так привлекали непутевого товарища принца, он оставил в сейфе, а аптечку поближе переложил, наученный горьким опытом. Дабы в случае необходимости сейф больше не ломали. Да и самому, если что, быстрей добежать…
   Молча наблюдая, как почтенный мэтр привычным, до автоматизма отработанным движением кидает сразу две нашлёпки прямо на кисть, чтобы не возиться с рукавами, Жак в который раз мысленно пожалел беднягу. Старый, больной человек, сердце ни к черту, язву еще в лагерях заработал и до сих пор вылечить не может, на покой давно пора, а он все воюет… И еще кофе хлещет, которого ему ни фига нельзя!
   – Может, Стеллу позвать? – предложил Жак. – А обо всех этих пакостях я лучше с вашим шефом поговорю.
   – Ни-ни! – переполошился мистралиец. – Стеллу ни в коем случае! Она давно на мой желудок скальпель нацелила, только и выжидает удобного случая, чтоб кусок отхватить! Знаешь же, с каким энтузиазмом она режет все, что нездорово выглядит!
   – Так, может, и надо бы?
   – Но не сейчас же! Сам видишь, не время мне сейчас болячками заниматься, такое творится… Про кубик я шефу скажу. А ты попробуй как-то объяснить королю, что это не мы. Мы действительно ничего подобного не делали и даже не думали, это правда. И за каким демоном это понадобилось Полу, сами не можем понять. Равно как и то, куда этот идиот делся, раздери его дракон!
   – Не кипятитесь так, – заметил Жак, снимая с горелки кофейник, который соизволил наконец созреть. – Вам же вредно.
   – Ты бы на моем месте остался спокойным? Если бы о тебе такое подумали?
   Жак невесело усмехнулся:
   – Обо мне чего только не думали… И что я аферист, и что я шпион, и даже что я любовник короля… А он думает правильно. Логично по крайней мере. Вы просто не привыкли, вот вас это и шокирует, а я уже который год имею честь выслушивать гипотезы его величества. Он всегда приводит полный набор вариантов – от самых правдоподобных до самых абсурдных. И все излагает с беспристрастностью компьютера, как бы дико это ни звучало. Кстати, этот вариант, который вас так возмутил, мне абсурдным вовсе не показался. Аж нисколечко.
   – Значит, – горько произнес мэтр Альберто, – предположение, что мы с шефом бесчестные подлецы, кажется тебе вполне приемлемым и достойным всяческого доверия? Только потому, что это сказал король?
   – Как верно заметил по этому поводу его величество, – печально развел руками Жак, – понятия «подлость» и «бесчестье» для людей вашей профессии не личные человеческие качества, а специфика работы. Не, ну честно, мэтр Альберто, сами прикиньте. Как бы хорошо вы ко мне ни относились, но если вам прикажут меня убить – и рука не дрогнет. Даже у Кантора бы дрогнула, а у вас – нет. А у вашего шефа – тем более. Только ему, как я подозреваю, для такого дела и руки не требуются. Скажете, неправда?
   – Если ты сию минуту не заткнешься, – посулил разгневанный алхимик, – я это сделаю прямо здесь и сейчас без всякого приказа! Не трогай Кантора!
   – Угу, – еще печальнее кивнул Жак. – Мне его тоже жалко. Но себя все равно жальче, таково уж подлое свойство человеческой натуры вообще и моей в частности. Кстати, ваш шеф ничего не придумал по поводу моей животрепещущей проблемы?
   – Твоей? – сердито проворчал алхимик. – Или короля?
   – Все-таки больше моей, поскольку для короля это проблема чисто нравственная, а для меня вопрос жизни и смерти. Что я, не знаю его величество? Есть вещи, которых он даже ради друга делать не станет. Всему на свете есть предел, и его дружеским чувствам тоже.
   – Это он сам тебе сказал? – заинтересовался мэтр Альберто, между делом разливая кофе по чашкам, который ему был категорически противопоказан.
   – А вам какая разница, сказал или нет? Для дела важно?
   – Дурак ты! Почем ты знаешь, для какого именно дела это важно!
   – Да, наверно, – согласился Жак. – Я дурак, и это тоже не личное качество, а специфика работы. Если вы хотите знать, что мне сказал мой умный король, пожалуйста, он и не требовал держать это в тайне, а, наоборот, велел «довести до вашего сведения любым удобным способом». Он предполагает, что история с детонатором – тоже ваших рук дело, что ваши люди консультируют Дорса. Но допускает, что вся эта фигня может происходить без ведома шефа и вопреки его указаниям. Так что моя просьба, с которой я к вам обращался, – это скромная такая проверка на вшивость.
   – Ну не мерзавец ли, мать его так! – рассердился мэтр Альберто. Так рассердился, что чуть сахар не рассыпал. – Этот гад еще нас проверять надумал! Да что он о себе возомнил, умник недоделанный!
   – Не ругайте короля, он хороший, – возразил Жак. – И он прав. А вы хотели, чтоб его величество после такого вам верил на слово? Кстати, король еще сказал, что если вы захотите со мной чего сделать, так у него под рукой Кантор. Он, конечно, Кантора тоже любит и никакого насилия над ним учинять не станет. Но все равно, даже если бы его величество что-то такое пообещал, вы бы не поверили. Но ежели со мной что случится, он расскажет Кантору обо всем, что вы так тщательно скрываете.
   – Сволочь! – в сердцах ругнулся мистралиец. – Я только успокоился, что хоть Кантора пристроил! Если шеф действительно не сможет ничего придумать, мне опять сушить мозги, куда этого психа девать! Будто мне товарища Пассионарио мало! Проклятье, чует мое сердце, что не пустые таки его видения!
   – Вы о чем?
   – Все о том же проклятом вопросе – почему королевские войска не пришли нам на помощь! Вот тебе и объяснение! Из-за тебя с твоей проблемой!
   – Да я тут при чем?
   – Сам посуди. Вот не получилось у нас тебе помочь. Король делает вывод, что мы тут все враги, и убеждает в этом Пассионарио. А тот возражает, потому что он-то знает нас лучше. И они ссорятся, два придурка! Поссорились, расплевались и крышка их союзу, их договоренностям, и дружбе их тоже крышка! А что может наворотить Кантор, выслушав от обоих все, что они найдут нужным ему сказать, я даже угадывать не берусь!
   – Хреново, – согласился Жак, – но король именно так настроен. И что бы вы ни говорили, у него есть на то веские основания. Ваш агент в Лондре пытался его подставить, от этого никуда не денешься. И голдианцам про меня тоже ваши настучали. Спасибо хоть, не мистралийцам. И совершенно правильно королю кажется, что ваша служба, вместо того чтобы охранять этот заповедный мир, сознательно разводит в нем полный бардак. Это и ваш мир, кстати, мэтр Альберто. Вы сами как думаете?
   – Не знаю, – покачал головой мэтр Альберто. – Кто угодно, только не шеф. Ты разве сам не понимаешь? Он шархи, посвященный, и не может отступать от своих законов. Если бы шеф занялся какими-то пакостями в пользу Альфы и во вред этому миру, то верховные шаманы размазали бы его как паштет по гренке.
   – Это довод, – поразмыслив, признал Жак. – Но это для меня довод, короля этим не убедить.
   – Вот ведь мул упертый! И не боится же открыто такие условия ставить! Будто не знает, что бывает с теми, кто слишком много знает!
   – Мне кажется, – вздохнул Жак, – что он так и не научился толком бояться. Вернее, научился бояться только за других, а за себя до сих пор не умеет. Хотя это тоже может быть проверка, только более хитрая. И он в конце концов поверит, что вы ему не враги. В любом случае мне бы хотелось до этого дожить.
   Примерно в то же время, когда разгневанный Амарго высказывал все, что думает о короле Ортана, Кантор, вернувшийся с «официального визита» докладывал этому самому королю о результатах. Пока что результат был один – до смерти перепуганный бедняга Пуриш, о чем Кантор честно доложил. Король остался доволен.
   – Для первого визита этого достаточно, – чуть улыбнулся Шеллар, как обычно занимаясь своей трубкой. – Все прошло именно так, как и должно было, – он выбит из колеи, испуган и в полном смятении. Два дня Пуриш поломает голову, пытаясь найти объяснение увиденному, и в следующий раз будет готов к более личной беседе. Он непременно захочет разобраться, кто ты такой, откуда взялся, почему гладишь его зверей и отчего так напоминаешь ему некоего знакомого. Прямые вопросы он задавать не решится, начнет выяснять окольными путями, намеками и полунамеками… Эх, мне бы на твое место, какая бы получилась чудесная игра!
   – Не знаю… – нахмурился Кантор. – Мне как-то не по себе. И никакого желания с ним играть. На него смотреть было жалко. Чем я его так напугал? У меня что, на лбу написана моя прежняя специальность?
   – Вот у него и спросишь, вполне подходящая тема для начала беседы. Если же тебе интересно мое личное мнение, то даже при отсутствии упомянутой надписи на лбу твоя прежняя специальность все же наложила на тебя некоторый отпечаток. А если допустить, что господин Пуриш в последнее время имел основания опасаться за свою жизнь…
   – Да почему?
   – Да хотя бы потому, что имел несчастье вызвать недовольство господина Дорса.
   – А вы откуда знаете?
   – Детский вопрос. Сейчас вся моя агентура в Голдиане работает в авральном режиме, все более-менее значимые фигуры усиленно разрабатываются. Мне достоверно известно, что Дорс нанес Пуришу несколько визитов и неоднократно высказывал угрозы в его адрес. Даже если угрозы не имели под собой реальных намерений, для благоразумного человека это все же повод обеспокоиться. И вот представь себе, при таких обстоятельствах к человеку приходит некая подозрительная личность, сильно смахивающая на убийцу, и нагло треплет за уши его самых преданных телохранителей. Есть из-за чего испугаться. Но, я надеюсь, бояться он перестал, как только ты ушел.
   – А если нет? Если не перестал и на следующей встрече будут присутствовать обычные охранники-люди?
   – Не думаю. Если он захочет с тобой, поговорить, он не допустит, чтобы при этом присутствовали свидетели. Скорее он в спешном порядке сменит своих любимцев на собак или других сторожевых зверей, но людей… впрочем, есть еще вариант – вести беседу на языке, которого охранники не знают. Господин Пуриш знает мистралийский?
   – В совершенстве.
   – В таком случае, возможно, охрана будет присутствовать, но о том, чтобы ваш разговор остался в тайне, он непременно позаботится. – Король неожиданно хмыкнул и хитро усмехнулся каким-то своим мыслям.
   – Что? – немедленно спросил Кантор, предполагая, что мысли его величества каким-то образом касаются обсуждаемой темы.
   – Да ничего особенного… Я просто подумал, что бы сделал я на месте господина Пуриша.
   – И что бы вы сделали?
   – Надеюсь, почтенный магнат до такого не додумается или хотя бы побоится. Я бы заменил леопардов и проверил свои подозрения. И очень быстро узнал, распространяются ли «особые отношения» моего гостя на всех кошек или же исключительно на двух конкретных.
   – Необязательно, – засмеялся Кантор. – Конечно, гладить незнакомых хищников я бы не рискнул, но меня действительно любят кошки.
   – Вы с Пафнутием случайно не родственники?
   – Нет, конечно, к тому же в кошачьем вопросе мне далеко до его высочества. В те времена, когда Тиа и Хон были моими, они признавали только меня – хозяина – и Пуриша, потому что он их кормил…
   – Кроме того что Пуриш занимался организацией твоих концертов, гастролей, записей, вел бухгалтерию, командовал прислугой, он еще и зверей твоих кормил? – поразился король. – А за столом он тебе не прислуживал?
   – Это нет, – грустно усмехнулся Кантор. – Но зато он регулярно транспортировал мое нетрезвое тело с вечеринок, улаживал проблемы с полицией, когда я слишком сильно нарушал общественное спокойствие, а также договаривался с родственниками якобы пострадавших девиц… Словом, цены ему не было. А зверей он кормил потому, что никто больше не осмеливался. Боялись.
   – А Пуриш так отважен? – продолжал допытываться король.
   – Нет. Он спросил, добавлю ли я ему жалованье, если он будет кормить хищников, и я добавил. А за деньги господин Пуриш имел свойство забывать, что такое страх. Не стань он коммерсантом, идеальный бы наемник получился. А о чем я говорил?
   – О Пафнутии, – напомнил король.
   – Ах да. Уже тогда мои киски были натасканы для охраны и закляты на верность, и никого чужого к себе не подпускали. Никто, впрочем, и не стремился. А принц Пафнутий моментально нашел с ними общий язык и тискал, как своих собственных.
   – Кстати, раз уж речь зашла о Пафнутии… – оживился король, и Кантор понял, что в очередной раз попал. – Насколько близко вы были знакомы?
   – Насколько может быть знаком обычный бард с представителем королевской семьи. Сема Подгородецкий как-то представил меня, и мы пару раз встречались после того. Да, точно два раза. Пафнутий был у меня в гостях и баловался с моими леопардами, а потом я был у него в гостях и имел честь посетить его кошатник. Помнится, кошки Пафнутия произвели на меня незабываемое впечатление, а сам он едва ли десять слов произнес за все время, что мы общались.
   – Что ты можешь о нем сказать?
   – То есть? – слегка опешил Кантор. – Вы же знаете его намного лучше, что я могу сказать вам нового?
   – Я имею в виду не общеизвестные сведения. Ты в него не заглядывал?
   – Не помню… Кажется, нет. Или заглядывал и ничего не увидел. Или увидел что-то, чего не понял. Словом, если бы я увидел что-то интересное, я бы запомнил.
   – Так-так… – еще больше оживился король и заинтересованно уставился на Кантора, подавшись вперед и облокотившись на стол. – Ну-ка давай вспоминать. Что ты мог такого увидеть, чего не понял?
   – Ваше величество, – взмолился Кантор, – давайте я лучше еще раз в него загляну. Когда коронация?
   – Послезавтра. Тебя я беру с собой.
   – И Ольгу тоже?
   – А что?
   – Ее такие сборища угнетают и расстраивают. Она еще после прошлого раза не отошла, до сих пор переживает, как опозорилась перед всей мировой общественностью. Вы же знаете, как она болезненно воспринимает такие вещи. Ей все время кажется, что она хуже всех выглядит, что на нее все смотрят и насмехаются… Позавчера до слез дошло, а ведь она не слышала о себе всего того, что слышал я. Так ли уж необходимо ее таскать по светским мероприятиям? Вы ведь сами видите, что это причиняет ей боль.
   Король выпрямился и опять откинулся на спинку кресла. Некоторое время он молчал, делая вид, что занят набиванием трубки, на самом же деле было видно, что он обдумывает ответ.
   – Кантор, – сказал он наконец, – сейчас среди твоих знакомых крайне мало найдется людей, имеющих смелость нанести тебе оскорбление. По крайней мере, в глаза. Ты знаешь почему?
   – Потому, что все знают, что из этого выйдет, – не замедлил с ответом Кантор. – Но при чем здесь я?
   – А теперь вспомни, всегда ли так было?
   – Нет, конечно.
   – Именно. Репутацию человека, не умеющего прощать оскорбления, ты себе сам заработал. В благородных поединках и в примитивных мордобоях, побеждая и проигрывая, но ни разу не отступив и не оставив ни одного оскорбления без ответа. И разве неизбежные издержки поединков, ранения и побои, не были болезненны? Но ты же их пережил, и они лишь закалили твой дух.
   – Ваше величество, – поморщился Кантор, – давайте не будем заниматься закалкой Ольгиного духа таким образом. Если ей надо будет, она его себе сама закалит. И сравнение вы выбрали, что в небо плюнули. Я мужчина и воин. А ей что, за волосы таскать каждую языкастую даму? В том числе из королевских семейств?
   – Хорошо, – немедленно согласился король. – У меня есть сравнение получше, но об этом я не желаю говорить с тобой. Лучше я приглашу Ольгу и поговорю с ней. По душам, как в былые времена. А необходимость, о которой ты спрашивал, к сожалению, есть. Стоит лишь вспомнить последнее мероприятие, на котором она присутствовала. Как ни эгоистично с моей стороны это звучит, опозорилась она весьма продуктивно. Если бы опозорился я, было бы намного хуже. Для всех.
   – Сравнение получше – это вы? – не смолчал Кантор. – Тоже не самое удачное.
   – Ошибаешься, – усмехнулся король и сделал вид, будто сосредоточен на раскуривании трубки, которая якобы не желает раскуриваться. На самом же деле, как понял Кантор, его величество действительно не желал говорить о том, как близки ему Ольгины проблемы. Не желал, ибо заговори он об этом – получится нытье и жалобы, а ныть и жаловаться не подобает. Особенно зная, как относится к этому собеседник. Хотя в одном он прав – он, несомненно, лучший пример, чем Кантор. И возможно, король даст Ольге пару полезных советов, как сохранить достоинство, не опускаясь до примитивной драки. Но все же, чтобы успешно им следовать, надо быть хоть немного не такой, как Ольга.
   – А теперь скажи мне, будь добр, – король погасил спичку и поднял наконец глаза, – за что ты расквасил нос и подбил глаз соседу по комнате?
   Хорошенькая перемена темы! Когда только узнать успел?
   – Вам уже пожаловались? – нехорошо ухмыльнулся Кантор. – Это наше с ним дело, и мы сами разберемся.
   – Охотно верю, что разберетесь, однако Флавиус был очень недоволен. И просил меня с тобой серьезно поговорить. Вот я и говорю: не смей калечить моих придворных, вредитель. Что он тебе сделал?
   – Дайте я догадаюсь. Господин Флавиус не просил вас со мной поговорить, он хотел сделать это сам, но вы ему не позволили, зная, как я к нему отношусь.
   – Кантор, ты не ответил на мой вопрос.
   – А я и не собирался. Пусть потерпевший сам и ответит, раз уж взялся жаловаться.
   – Он вовсе не жаловался, коль на то пошло. Но должен же он был как-то объяснить происхождение травмы, а у Флавиуса всякие «падения с лестницы» не проходят. Он тебе что-то сказал, что тебя так разгневало, или же попытался подшутить, как обычно бывает с новенькими? Должен заметить, что реагировать таким образом на шутки есть признак неуверенности в себе и…
   – А так шутить есть признак идиотизма, – перебил его Кантор. – Пусть скажет спасибо, что я его не убил и не переломал пальцы. Не вмешивайтесь, и Флавиус пусть не вмешивается. Мы не дети. Можно подумать, вы не знаете, что «шутки» над новенькими – это обычно проверка, и если…
   – Можешь не сомневаться, если ты хотел доказать, что с тобой шутить нельзя, то ты своего добился. Только скажи мне, хотя бы по секрету, если это не фамильная тайна или что-то вроде того, каким образом ты ухитрился ударить мага сквозь два щита?
   – Так получилось, – развел руками Кантор. – Откуда я знаю, может, щиты были от чего-то другого.
   Его величество хотел продолжить свои настырные расспросы, но, к счастью, ему помешали. В кабинете появился придворный маг в сопровождении телепата из департамента Безопасности и сообщил, что опять явился посланник от господина Дорса. Таким образом, разговор о побитом соседе благополучно увял. И хорошо, а то ведь король бы не отстал…
   – Господа, займите свои места, – скомандовал король, доставая из сейфа бутылку. – Кантор, прежде чем занять свое место, допей все, что здесь есть. Мэтр, через пять минут пусть просят посланника войти. Кстати, это тот же или другой?
   – Тот же, – кратко пояснил мэтр Истран.
   – Вот как? Я приятно удивлен… – усмехнулся король. – Чем же, действительно, так провинился бедняга Ганзи перед своим боссом? Сейчас попробуем узнать…
   На этот раз посланник был перепуган еще сильнее, чем в прошлый свой визит. Если его величество поставил перед собой цель нагнать страх на этого сморчка, то он, несомненно, ее достиг. В руках господин Ганзи сжимал небольшой металлический ящик, по всей видимости не особенно легкий. А может быть, руки у него дрожали просто от страха, а не от тяжести груза.
   – Рад вас видеть, господин Ганзи, – приветливо улыбнулся король.
   «Умеет же прикидываться, – мимоходом подумал Кантор. – Можно подумать, он и в самом деле так рад видеть посланника от Дорса с какой-нибудь свеженькой гадостью. А господин Ганзи тоже не дурак, прекрасно понимает, что добрая улыбка его величества – это улыбка кошки, играющей с мышкой. Что же там в ящике, интересно знать. То, что я думаю, или что-то более… невинное?»
   – Приветствую вас, ваше величество. – Посланник низко поклонился, едва не уронив при этом свою ношу.
   – Что это вы мне такое занятное принесли? – Его величество был сама любезность, как будто кто-то поверил бы, что его предположения касательно содержимого ящика чем-то отличались от предположений Кантора.
   Ганзи осторожно поставил ящик на стол, однако открывать не стал.
   – Босс просил передать вам… это. Также он просил вам передать, что если обнаружит вблизи себя еще хоть одного вашего агента, то за любопытство вашего величества заплатит известный вам человек.
   – Странно, – удивлению Шеллара не было предела, – почему он решил, что это был именно мой агент?
   – Покойный сам в этом признался, ваше величество.
   – Глупости какие! – Король открыл ящик и заглянул внутрь. – Впервые вижу этого господина. Впрочем, я все равно не знаю в лицо весь штат своей разведки. Разумеется, я спрошу Флавиуса, но все же у меня есть обоснованные сомнения, что этот несчастный сказал вам правду. Он вполне мог назвать любое более-менее правдоподобное имя, чтобы скрыть истинного своего нанимателя. Жаль, что здесь только голова, если бы вы привезли его живым, мои сотрудники, возможно, докопались бы до правды.
   – Как бы там ни было, ваше величество, я изложил вам требование босса.
   – Милое требование – свернуть всю агентурную сеть в Новом Капитолии! Чтобы, не приведите боги, никто из моих людей не оказался поблизости от господина Дорса! Он сам до этого додумался или посоветовал кто?
   – Мне это неизвестно, ваше величество.
   Соврал, поганец. Значит, ему это известно.
   – И он всерьез полагает, что ради жизни одного человека я могу до такой степени пренебрегать интересами короны?
   Панический ужас хлынул такой мощной волной, что Кантор невольно отступил от смотровой щели и бросил все силы на то, чтобы сосредоточиться и отогнать от себя чужое чувство. Прием был на редкость ярким и полным – ему мерещились застенки, всевозможные инструменты из инвентаря толстяка Тедди и лично господин Флавиус. Король между тем продолжал:
   – Видят боги, господин Ганзи, я всегда уважал вас и не питал к вам личной неприязни, но, как мне кажется, ваш босс в своих требованиях перешел все границы. Либо он действительно настолько глуп и жаден, либо… даже не знаю, что сказать. Он ведь прекрасно осведомлен о том, каким объемом информации о нем вы располагаете, и без боязни отправляет вас ко мне. Неужели он так уверен, что вы сможете – и захотите – сохранить в тайне все, что вам известно, если я вас как следует спрошу?