Панов Вадим. Продавцы невозможного

   – Я разобрал π-вирус настолько, насколько смог. Некоторые его элементы вызывают у меня недоумение, некоторые – зависть. Но вот что я хотел сказать… – Строганов вздохнул: – У меня есть ощущение, что π-вирус – самообучающаяся программа.
   – Искусственный интеллект?
   – В том смысле, который мы вкладываем в это понятие, – нет. Но на своем уровне – да. Вирус очень компактный, но при этом – очень умный. Он поражает только наноскопы и уклоняется от всех ловушек. Я думаю, что при появлении новых охотничьих программ π-вирус не обновляется, а мутирует.
   – Доказательства?
   – Я не настолько хорошо в нем разобрался. Есть только ощущения.
   – Дела… – Мишенька поднялся и прошелся по комнате. Остановился перед выключенным коммуникатором и хмыкнул: – То есть мы обречены жить с π-вирусом вечно?
   – Получается.
   – А можно создать самообучающийся антивирус?
   – Тот, кто его придумает, станет миллионером.
   – Миллиардером, – машинально поправил Строганова Щеглов. – За голову π-вируса СБА предлагает миллиард.
   – Гении нечасто работают за деньги, – обронил Сергей.
   И если бы начальник Управления коммуникаций смотрел в этот момент на Мишеньку, то наверняка заметил бы холодный огонек, блеснувший в глазах первого заместителя Кауфмана.
   – Что ты имеешь в виду?
   Голос Щеглова остался спокоен.
   – Вирус написал гений.
   – Уверен, Сорок Два с тобой согласится.
   – Нет, не согласится… – Строганов помялся. – Понимаешь, занимаясь π-вирусом, я провел серьезный анализ других программ Сорок Два. Не только современных. Я начал с тех, что он писал раньше, я изучал программы, которые гарантировано принадлежат Сорок Два, я пытался понять его и обнаружил… – Вот теперь Сергей посмотрел на Щеглова: – Смеяться не будешь?
   – Ты – наш лучший машинист, – предельно серьезно ответил Мишенька. – Ты разбираешься в сети лучше, чем кто-либо в Анклаве. Я доверяю твоему мнению и, разумеется, не стану его высмеивать. У меня образования не хватит.
   – Дело вот в чем… – Похоже, Строганову удалось справиться со смущением, он начал говорить быстрее и увереннее: – Современные программы очень сложны. В них много элементов, которые нужно связать оптимальным образом.
   – Это я понимаю.
   – Но элементов много, а потому способов связать их – еще больше.
   – Даже оптимально?
   – Да, даже оптимально. Идеал недостижим, одна связка улучшает одни параметры, другая – другие. В общем, это не важно. Важно то, что можно говорить о почерке автора программы. Как он обходит трудные места. Не на какой параметр ориентируется, а как он добивается нужного результата. Как он связывает элементы.
   – Фирменные приемы?
   – Вроде того. Я проанализировал работы, что Сорок Два распространяет в сети, и уловил некоторые характерные черты, которые позволяют говорить… или предполагать, что… – Сергей вновь сбился. – Одним словом, есть ощущение, что…
   – Что программы написаны одним человеком? – помог Строганову Мишенька.
   – Только самые сложные из них. И вирус, разумеется. Самые сложные программы тритонов написаны одним и тем же человеком, с очень характерным почерком.
   – Мы знаем, что Сорок Два отличный машинист. В чем проблема?
   – В том, что программы писал не Сорок Два.
   – Не понял. – Щеглов ошарашенно посмотрел на связиста.
   – Что тут можно не понять? – Выпалив свое главное подозрение, Строганов окончательно успокоился. – Я сравнил нынешние программы со старыми разработками Сорок Два и не увидел общих черт. Прежние программы Сорок Два хороши, но не дотягивают до грани гениальности. А π-вирус шагнул за нее. И некоторые другие программы – тоже. Я считаю, что Сорок Два не имеет отношения к их написанию. Это не его стиль, не его почерк, не его, черт побери, уровень!
   – Сорок Два изменился, – возразил пришедший в себя Щеглов. – Ты правильно сказал: раньше он был обычным нейкистом, а теперь этот урод – чертов пророк. В конце концов, он придумал троицу!
   – Среди тех программ, что появляются сейчас, есть его работы, – твердо произнес Строганов. – Я могу их назвать. Я их вижу. Но π-вирус писал не Сорок Два!
   – Пусть так, – подумав, согласился Мишенька. – Значит, наш приятель-террорист завел толкового и не амбициозного помощника. Тот создает гениальные программы, а Сорок Два выдает их за свои.
   Сергей нервно дернул плечом. Судя по всему, он собирался сказать нечто столь же неожиданное, что и пару минут назад.
   «Нет, – поправил себя Щеглов. – Нечто еще более странное. Нечто такое, во что ему самому верится с большим трудом».
   – Я понимаю, что говорю о вещах, которые трудно, практически невозможно доказать, – медленно протянул Строганов. – Авторство компьютерной программы… Цифровой почерк… Но я почти уверен, что основные программы Сорок Два, а главное – π-вирус, написаны Чайкой.
   У Мишеньки хватило самообладания не сопроводить услышанное удивленным возгласом.
   Он снял очки, неторопливо протер линзы извлеченной из кармана салфеткой, водрузил очки на место и тихо произнес:
   – Чайка погиб.
   – Я знаю, – кивнул Строганов. – Но я говорю как человек, проанализировавший программы Сорок Два и Чайки. И готов поставить на кон свою репутацию: π-вирус написал Чайка.

* * *

   Территория: Африка
   Горнодобывающий полигон «Всемирной рудной компании»
   Кодовое обозначение – «Африка»
   Если вдуматься, преисподняя – тоже пригодное для обитания место
 
   Гром?
   Нет.
   Барабаны?
   Нет.
   Тогда что?
   «Дерьмо – вот что! Самое настоящее дерьмо».
   – Подъем, придурки! Хватит яйца массировать, работать пора! Подъем!
   Офицер Ушенко презирал сирену или свисток. Палка – вот главное орудие надзирателя. В пять утра начинал долбить по решеткам камер, вызывая неимоверный, бьющий по самому мозгу грохот, к которому Илья так и не смог привыкнуть.
   – Шевелите задницами, шлюхи! Быстро! Быстро!
   «Дерьмо!»
   Плохо, когда день начинается с такой мысли. Но что делать, если мысль эта правильная – впереди еще один дерьмовый день.
   – Быстрее, подонки! Или кто-то хочет в карцер?
   Нет уж, лучше жить в камере. Три на три метра, двухъярусные нары, толчок и грязная раковина. Из крана течет вечно ржавая вода.
   Африка, мать ее.
   Дерьмо!
   Едва услышал грохот, нужно вскочить и метнуться в «санитарный угол», демонстрируя, что не терпится отлить, дабы быстрее приступить к работе. Сегодня к толчку первым успел Араб, поэтому пришлось чистить зубы. Таковы правила: время попусту не тратить, пока один облегчается, второй умывается. Если офицер Ушенко заметит, что ты брезгуешь полоскать рот под пердеж соседа, карцера не избежать.
   – Кто там еще спит? Подъем!
   Вместо зеркала – намертво вмурованный в стену кусок полированного металла. Изображение хреновое, бриться приходиться на ощупь, зато отчетливо виден вытатуированный на лбу номер: «0286». Африканский, мать его, ценник.
   Дерьмо!
   В обычных тюрьмах заключенным вставляли местные чипы, за перемещением и поведением следили с помощью компьютера, а вот в Африке такой ерундой не заморачивались. Чипов нет никаких, вместо них в «гнезде» заглушка, а на лбу – номер. И на бритом затылке номер, чтобы господа надзиратели узнавали заключенного со спины, а еще на груди, руках и ногах. Илья не удержался, спросил – зачем? К его удивлению, татуировщик ответил:
   «После бунтов не всех заключенных находят целыми. А быть правильно опознанным и похороненным под своим именем – твое законное право».
   «А как же анализ ДНК?»
   «Да кому вы нах нужны с вашей дээнкой возиться?»
   Африка, мать ее перемать, Африка!
   – Эй, педики, хватит ласкать друг дружку. Строиться!
   Решетки съехали вправо, и одинаковые, как клонированные мыши, заключенные торопливо соорудили в коридоре шеренгу.
   – Улыбайтесь, шлюхи, улыбайтесь! Терпеть не могу видеть по утрам кислые рожи.
   Офицер Ушенко прошелся вдоль строя.
   – Похоже, жена ему опять не дала, – едва слышно прошелестел Араб.
   Но недостаточно тихо.
   – Я что, разрешал открывать пасть?
   – Никак нет!
   Поздно. Дубинка влетела в зубы, аккурат в открытый рот. Следующий удар – в живот. Араб повалился на пол. Ушенко добавил дважды по спине, после чего перевел взгляд на Илью.
   – Чего трясешься, урод?
   – От страха, господин офицер Ушенко, – заученно отрапортовал Илья.
   Любой другой ответ отправил бы его в лазарет.
   – Оттащишь придурка к врачу, – распорядился надзиратель. – Остальные – налево и жрать.
   Заключенные повернулись и, переступая через Араба, двинули в столовую.
   Африка, мать ее.
   Дерьмо!
 
   Это Африка. Не та Африка, которая континент, и не та, что красуется на постерах знаменитой поп-группы из Анклава Кейптаун. Это – Африка, сленговое название самой страшной тюрьмы планеты, кошмарный сон всех преступников. Официально тюрьма называлась иначе: «Исправительное учреждение № 123 центрального филиала СБА. Арендодатель – „Всемирная рудная компания“». Красиво? Не то слово как. Самые современные способы охраны и самые примитивные работы. Каторга, где все оставалось таким же, как и сотни лет назад. Каменоломни. Это – Африка. Она создана не для того, чтобы перевоспитывать, а чтобы убивать. Она задумывалась как самое жуткое место Земли, и она таким стала.
   Это – Африка.
   Отсюда не возвращались. Нет, не так: возвращались, конечно. Отмотавшие срок «счастливчики» инвалидами уезжали в родные пенаты. Без надежд, без будущего, без настоящего. У тех, кто прошел Африку, сил оставалось только на то, чтобы нищенствовать.
 
   – Как Араб? – осведомился Пьеро.
   – Неделя, – коротко ответил Илья.
   Сотрясение мозга, сломаны два ребра, и это – не считая выбитых зубов. Офицер Ушенко гордился тем, что обращается с дубинкой гораздо лучше другого заместителя директора – офицера Тэтчер. Их негласное состязание отправило в лазарет не один десяток заключенных.
   – Легко отделался, – авторитетно заявил Апельсин.
   – Угу.
   Когда-то Илья относился к избиениям соседей по камере философски и даже с облегчением: хорошо, что его, а не меня. Исчез на неделю – отлично, никто не портит воздух и не храпит. Теперь же молодой человек все чаще испытывал глухую злобу, ненависть к тем, кто может безнаказанно ударить и даже – убить. Каждую выходку Ушенко Илья воспринимал как личное оскорбление. Вот и думай: то ли изменился, то ли инстинкт самосохранения начал отказывать. Неизвестно еще, что хуже.
   – Смотри, как Пилсуцки на тебя таращится.
   – Да и хрен с ним.
   – Его хрен всегда с ним.
   – Вот пусть его и поглаживает.
   Единственное преимущество Африки перед другими тюрьмами заключалось в раздельном «проживании». Бандиты обитали в одном блоке, мошенники и воры – в другом, ломщики – в третьем. Виделись только в столовой, однако и в ней столы разделялись решетками.
   Африка, она для каждого своя, мать ее.
   – Говорят, Пилсуцки обещал до тебя добраться.
   – Неужели?
   – Ага.
   – Занятно.
   Илья повернулся и сразу же уперся взглядом в маленькие глазки Пилсуцки. Тупой громила, загремевший в Африку за шесть убийств (только доказанные случаи), вбил себе в голову, что в тюряге тайно изготавливают «синдин». Илью же он почитал за главного химика и давно обещал «размять ему задницу».
   – Чего смотришь?
   Пилсуцки ощерился и смял ложку, демонстрируя, как он поступит с наглым щенком. В ответ увидел выставленный средний палец.
   Вот и пообщались.
   После завтрака вновь построение в шеренгу, пересчет – вдруг, кто кашей подавился да лежит под столом с заточкой в пузе? – и поход на работу. В длинный двухэтажный барак, что позади административного здания, аккурат у стены. Широкий коридор, налево-направо двери комнат. Обычные двери, не решетки, только окошки для надзирателей.
   – 0286!
   Нужно остановиться, повернуться и упереться лбом в стену. Дождаться лязга ключей и скрипа.
   – Вперед!
   Комната больше камеры – четыре метра на пять. Стол, удобное кресло, мощный коммуникатор и много-много электронного барахла.
   За спиной скрипит закрывающаяся дверь.
   «Ну вот, Чайка, ты и дома».

* * *

   Анклав: Москва
   Территория: Болото
   Клуб «Стоп-кран»
   Смех, сюрпризы, разговоры и снова смех
 
   – За Пэт!
   – За бакалавра Пэт!
   – За магистра!
   – А я думал…
   – Пей и ни о чем не думай!
   Шум, гам, радостные вопли, музыка, тосты…
   «Стоп-кран» считался одним из самых респектабельных и безопасных клубов Болота и, соответственно, самым дорогим. Правда, сторонники «Девяток» утверждали, что платят за дзен-коктейль на три юаня больше, чем в «Стопе», однако верилось в их рассказы с трудом – куда уж дороже? К тому же подавать дзен-коктейли еще не начали – вечеринку открыли шампанским. Бутылки повсюду, льда навалом, а главное – никаких посторонних. Респектабельный клуб захвачен молодежью: студентами и бывшими студентами, байкерами и шалопаями, всеми, кто был рядом с Пэт три последних года.
   – Поздравляю! – Матильда поцеловала подругу в щеку. – Ты молодец!
   – Магистр! – Рус последовал примеру Матильды. – Круто.
   А за ними – толпа «свамперов», отчаянных мотоциклистов, с которыми Патриция не раз и не два ставила на уши ночную Москву.
   – Вина?
   – За тем и пришли!
   – Пиво есть?
   – Клуб в нашем распоряжении, так что не стесняйтесь!
   Приглашающий жест был поддержан со сцены: ребята из самой модной в этом году группы «Нанодевальвация» взяли первый аккорд.
 
   – Отличная вечеринка, Кирилл…
   – Спасибо.
   – Ты знаешь, как сильно я люблю шумные праздники, а потому могу оценить… Я рассказывала о карнавале, который устроил в мою честь один поклонник? Конечно, это было довольно давно, но тем не менее получилось совсем неплохо…
   Ни шум, ни смех, ни музыка Мамаше Даше не мешали. Она крепко вцепилась в локоть Грязнова и трещала с такой скоростью, что вклиниться между вагончиками слов не было никакой возможности. Задавая вопросы, Мамаша не интересовалась ответами, а чувствуя, что тема иссякает, мгновенно перекидывалась на другую, иногда – никак не связанную с предыдущей.
   – Кирилл, как ты относишься к Русу? Нет, я знаю, что ты его ценишь, но тебя не смущает его дружба с Матильдой? Я так беспокоюсь за девочку – в ее возрасте легко совершаются самые разные глупости.
   – Матильда…
   – Конечно, Матильда весьма осмотрительна, но ведь она практически живет у Руса, тебе не кажется, что им рано так поступать?
   – …следует…
   – Или пусть играют свадьбу. Кирилл, как ты думаешь, Рус достаточно приличная партия для такой девочки, как Матильда?
   – …своему сердцу.
   – Я сама была молодой и знаю, где сейчас находится ее сердце. Нет, я не жалуюсь, я с удовольствием согласилась приглядывать за племянницей, но это очень тяжело. Думаю, если бы ее мать, пусть земля ей будет пухом, была бы жива, она беспокоилась бы меньше, чем я. Это такая ответственность! Кирилл…