Эрагон.Наследие
1. Ворота смерти
Эрагон вглядывался в темные стены башни, скрывающие монстров, которые убили его дядю, Гэрроу.
Он лежал на животе за песчаным краем холма, усеянным редкими лезвиями травы, колючими кустарниками и маленькими, подобными бутонам роз, кактусами. Ломкие стебли прошлогодней листвы кололи его пальцы, когда он медленно полз вперед, чтобы найти лучшее место для наблюдения за Хелгриндом, чьи очертания вырисовывались на прилежащих землях как черный разрез кинжала из недр земли.
Вечернее солнце пронеслось над низкими холмами длинной узкой тенью, далеко на западе, освещая поверхность озера Леона так, что горизонт казался колеблющимся слитком золота.
Слева от себя Эрагон слышал ровное дыхание своего кузена Рорана, растянувшегося рядом. Обычно неслышимый поток воздуха теперь казался непривычно громким Эрагону с его чутким слухом, одним из многих перемен после Агэти Блёдрен, Праздника клятвы крови эльфов.
Теперь он обращал меньше внимания на это, так как сейчас оно было приковано к колонне людей у основания Хелгринда. Очевидно, они шли от Драс-Леоны, находящейся в нескольких милях отсюда. Группа из двадцати четырех мужчин и женщин, одетых в толстые кожаные одежды, возглавляла колонну. Эта группа двигалась какими-то странными движениями. Они хромали, спотыкались и горбились: они покачивались на своих опорах или использовали руки для того, чтобы передвинуть себя вперед на удивительно коротких искривленных ногах. Это было необходимо, потому что, как подметил Эрагон, у каждого из двадцати четырех не было руки или ноги или чего-нибудь еще. Их лидер сидел прямо на постаменте, который несли шесть потных рабов. Позу сидящего Эрагон расценил как удивительное завершение, рассуждая, кто это именно, женщина или мужчина, он не мог сказать, так как состояло лишь из туловища и головы, но по декоративному гребню сразу можно было догадаться, что персона очень важная.
– Это священник Хелгринда, – прошептал Эрагон Рорану.
– Они могут использовать волшебство?
– Возможно. Я не осмеливаюсь исследовать Хелгринд мысленно, пока они не уйдут. Поскольку, если там есть хоть один маг, он ощутит мой контакт с ними очень легко и наше присутствие будет обнаружено.
Позади священника тащились две шеренги молодых людей, обмотанных золотыми одеждами. Каждый нес прямоугольную металлическую рамку, на двенадцати горизонтальных перекладинах висели железные бубенчики, каждый размером с зимнюю брюкву. Половина молодых людей энергично потряхивала ими на шаг правой ногой, заставляя железные языки звучать вперебой со звуками пения. Этот жалобный шум проносился эхом по холмам. Монахи сопровождали пульсирующие звуки бубенчиков собственными голосами, стонами и криками в экстазе страсти.
В тылу гротескной процессии тащился хвост кометы из жителей Драс-Леоны: дворяне, торговцы, несколько высокопоставленных военных начальников и разноцветная коллекция из менее удачливых: чернорабочих, нищих и обычных солдат.
Эрагон задался вопросом: есть ли губернатор Драс-Леоны, Маркус Табор, в этой толпе.
Колонна остановилась на краю крутой насыпи, окружавшей Хелгринд. Монахи собрались по обеим сторонам от большого валуна цвета ржавчины с полированной вершиной. Когда вся процессия остановилась неподвижно перед недоделанным алтарем, существо, восседавшее на постаменте, пробудилось и начало петь, голосом столь же противоречивым как стенания бубенчиков. Выступление шамана неоднократно заглушалось порывами ветра, но Эрагон поймал кусочки древнего языка, странно искривленного и неправильно произнесенного карликом с добавлениями из лексикона ургалов. Все эти слова были объединены архаичным диалектом собственного языка Эрагона. То, что он понял, заставило его содрогнуться, поскольку проповедь говорила о вещах, которые лучше не познавать: о злорадной ненависти, которая скапливалась в течение многих столетий в темных пещерах сердец людей прежде, чем ей дали возможность процвести в отсутствии Всадников; о крови и безумии, о грязных ритуалах, выполненных под черной луной.
В конце той развращенной торжественной речи двое нижестоящих монахов помчались вперед и сняли своего хозяина или хозяйку, в зависимости от обстоятельств, с постамента перед алтарем. Потом главный священник издал краткий указ. Двойные лезвия мечей стали мигать как звезды, восходящие и погибающие. Ручьи крови хлестали из плеч священника, текли вниз по его кожаному одеянию, объединялись у валуна, пока не выливались за пределы алтаря и не стекали на гравий.
Еще два монаха подскочили вперед, чтобы поймать темно-красную жидкость в пустые кубки, которые, впоследствии, были распределены между членами процессии. Они жадно пили кровь.
– Боже! – сказал Роран с горечью в голосе, – ты забыл упомянуть, что эти неправедные торговцы плотью с животами в запекшейся крови, эти слабоумные прихожане… Они еще и каннибалы!
– Не совсем. Они не едят мясо.
Когда все посетители смочили горло этим напитком, рабы снова отнесли священника на постамент и обмотали плечи существа полосками белого полотна. Девственная ткань быстро покрылась пятнами крови.
Раны, казалось, не играли никакой роли для священника без конечностей. Повернувшись назад к своим приверженцам, его красные как клюква губы произнесли:
– Теперь вы действительно все мои братья и сестры, испив соки моих вен, здесь, в тени всемогущего Хелгринда. Кровь призывает к крови! И если когда-нибудь ваши семьи будут нуждаться в помощи, сделайте все, на что вы способны для церкви и для всех, кто признает власть нашего Бога Страха. Подтверждайте снова и снова свою верность к Триумвирату! Произнесите со мной эти Девять Клятв Горма, Илда и Фол Ангвара: мы клянемся выказывать наше почтение, по крайней мере, трижды в месяц, в час перед сумраком принести жертву для успокоения вечного голода нашего Великого и Ужасного Бога… Мы клянемся всегда нести наш Брегнир на наших телах, всегда воздерживаться от двенадцати из двенадцати и контакта веревки с множеством узлов, чтобы это не развращало…
Внезапные порывы ветра приглушили речь священника. Тогда Эрагон увидел, что слушавшие эту проповедь начали вынимать из карманов маленькие искривленные ножи и один за другим надрезать кожу у предплечья, а затем мазали своей кровью алтарь.
Несколько минут спустя вой ветра стих, и Эрагон снова услышал священника:
– …и то, чего вы так долго ждали и жаждали, я предоставлю вам в качестве награды за повиновение.… Наше вероисповедание полное. Если есть среди вас тот, кто достаточно храбр, чтобы продемонстрировать истинную глубину веры, то пусть покажет себя мне!
Аудитория замерла и наклонилась вперед, чтобы увидеть смельчака. По их увлеченным лицам можно было бы сказать, что именно этого они и ждали.
После длинной тихой паузы многие уже разочаровались, когда один из монахов вышел вперед и крикнул:
– Это буду я!
С ревом восхищения его братья начали размахивать своими звоночками в быстром диком темпе. Прихожане, казалось, обезумели: они подскакивали и вопили как сумасшедшие. Грубая музыка разжигала искру волнения в сердце Эрагона – несмотря на его отвращение к происходящему, она пробудила его темную сторону души.
Скинув свои золотые одежды и оставшись лишь в кожаной набедренной повязке, темноволосый молодой парень запрыгнул на алтарь. Сотни рубиновых брызг покрыли его ноги. Он оказался перед Хелгриндом и начал дрожать как будто пораженный параличом, в такт с жестокими звуками железных бубенчиков. Его голова свободно болталась на шее, во рту собралась пена, а руки невольно двигались словно змеи.
Пот струился по его мускулам, и он мерцал как бронзовая статуя в угасающем свете.
Звуки бубенчиков вскоре достигли безумного темпа, каждая нота дисгармонировала с другой, а человек протянул свою руку за спину. В этот момент монах занес причудливое оружие: однолезвийное оружие, два с половиной фута в длину, с сильным запахом крови, с широким плоским лезвием, которое расширялось, и было зубчатым у конца. Его форма чем-то напоминала крыло дракона. Это был инструмент, разработанный для одной цели: пробивать броню, кости, сухожилия так же легко, как разрезать поверхность воды.
Молодой человек взял оружие в руку и поклонился высочайшему хребту Хелгринда. Потом он встал на одно колено и с несвязным криком провел лезвием сквозь свое правое запястье.
Кровь забрызгала скалы позади алтаря.
Эрагон вздрогнул и закрыл глаза, но он не мог не слышать крики этого сумасшедшего и толпы. Это было нечто, чего он не видел раньше в сражениях, и поэтому казалось абсолютно неправильным – калечить себя добровольно, когда можно было легко стать изуродованным в повседневной жизни.
Острые лезвия травы больно впились в тело, когда Роран перенес свой вес. Он тихо бормотал ругательства и проклятья, которые тонули в его бороде, а затем снова притих.
Мои враги - всего лишь бездарное сборище тусклых посредственностей!... =)
Вот именно! Чистая поэзия.=)
Каждая негативная ситуация в жизни учит думать быстрее, работать усерднее и отстаивать свои собственные интересы.
"Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят все что угодно" К.Маркс
В это время монах прикоснулся к ране молодого человека, останавливая кровотечение заклинанием.
Слуги выпустили двух рабов и приковали их лодыжки цепями к железным петлям алтаря. Затем сняли с них всю одежду и сложили в недосягаемости от рабов.
Их церемония приблизилась к концу, священник и его свита отбыли из Хелгринда в Драс-Леону, а стенания и звон сопровождали их всю дорогу. Однорукий теперь фанатик ковылял прямо за Высшим Священником.
Блаженная улыбка украшала его лицо.
– Хорошо,– сказал Эрагон, и пар его дыхания скрылся позади него за холмами.
– Хорошо, что?
– Я путешествовал и среди гномов, и среди эльфов, и ничто не казалось мне столь странным как то, что сделали эти люди.
– Они такие же чудовищные, как и Раззаки. – Роран дернул подбородком в сторону Хелгринда. – Ты можешь сейчас выяснить там ли Катрина?
– Я попробую. Но приготовься бежать.
Закрыв свои глаза, Эрагон медленно открыл свое сознание и направил его наружу, перемещая от одного живого существа к другому, как капли воды, просочившиеся сквозь песок. Он коснулся мыслью: мира изобилующих городов насекомых, копошащихся в своих делах; ящериц и змей, скрытых среди теплых скал; разнообразных певчих птиц и многочисленных маленьких млекопитающих. Насекомые и животные суетились, так как готовились к приближающейся ночи. Некоторые готовили свои жилища, а некоторые сами готовились к охоте.
Так же, как и другие его многочисленные возможности, возможность Эрагона коснуться разума другого уменьшалась с расстоянием. Его сознание достигло стен Хелгринда, и теперь он мог чувствовать лишь больших животных, но и тех слабо.
Он готовился в любую минуту закрыть свой разум в случае обнаружения Раззаков, их коней или гигантских Летхрблаков. Однако Эрагон был уверен, что ни один из Раззаков не мог использовать волшебство или бороться с телепатией. У Раззаков или Летхрблаков не было никакой потребности в таких уловках, когда только одно их дыхание может вызвать оцепенение у сильнейшего из мужчин. Однако Эрагон мог бы выдать свое место нахождения, но рискнул, так как им с Рораном и Сапфирой было необходимо узнать, здесь ли держат Катрину. Этот способ куда более действенный, нежели допрос или захват.
Эрагон искал долго и мучительно. Когда он вернул разум в свое тело, Роран наблюдал за ним с выражением лица как у голодающего волка. Его серые глаза горели со смесью гнева, надежды и отчаянья, которое было столь сильным, что казалось, его эмоции могли бы взорваться и сжечь все в поле зрения в пламени невообразимой мощности, плавя скалы.
Эрагон понимал. Это.
Отец Катрины, мясник Слоан, сдал Рорана Раззакам, когда тот был не в состоянии защитить себя, Раззаки выкрали Катрину из спальни Рорана и унесли ее далеко от долины Паланкар, оставляя некоторых жителей долины на смерть, а других на порабощение солдатами короля Гальбаторикса. Неспособный спасти Катрину, Роран убедил жителей оставить свои дома и следовать за ним через леса Спайна. Преграды, которые они преодолели в результате, были ужасными, но окольный путь воссоединил Рорана с Эрагоном, который знал местоположение Раззаков и обещал помочь спасти Катрину.
Роран так преуспел только потому, как он это объяснил, что сила страсти толкала его на крайности, которых другие боялись и избегали. Таким образом, страсть позволила ему приводить в замешательство своих врагов.
Ярость захлестнула Эрагона.
Он не пустился бы в путь несмотря ни на что, если бы знал что тем, кто заботился о нем, грозит опасность. Он любил Рорана как брата и, начиная с момента их помолвки, считал Катрину частью своей семьи. Это казалось теперь столь важным, потому что Эрагон и Роран были последними наследниками их линии. Эрагон отказался от родства со своим родным братом Муртагом, и единственными родственниками Эрагона и Рорана были они друг другу, а теперь и Катрина.
Благородное чувство родства не было единственным, что вело пару за собой. Другой целью являлась месть! Как раз в то время когда они составляли план спасения Катрины из лап Раззаков, Всадник и воин, искали и убивали слуг Гальбаторикса имеющих отношение к смерти Гэрроу, который был Эрагону как отец.
Разведка, по этому, была столь же важна для него, как и для Рорана.
– Я думаю, что я чувствую ее, – сказал Эрагон. – Трудно убедиться, ведь мы так далеко от Хелгринда, и я никогда не касался ее разума прежде, но думаю, что она где-то на самой вершине.
– Она больна? Ранена? Черт возьми, Эрагон, не скрывай от меня: они пытали ее?
– Ей ничего не грозит сейчас, больше я не могу сказать, потому что мне потребовалась вся моя сила, чтобы просто отыскать ее сознание – я не могу общаться с ней. – Эрагон воздержался от упоминания, что он подозревал о присутствие кого-то еще, и если это подтвердится, то это сильно встревожит его. – Я не нашел ни Раззаков, ни Летхрблаков. Даже если бы я не заметил Раззаков, то уж их родителей я не смог бы пропустить, их жизненная сила столь велика, что она должна гореть как сотня огоньков, так же как и Сапфира. Кроме Катрины и нескольких других тусклых пятнышек света, Хелгринд полностью черный, черный, черный.
Роран хмурился, сжимая и разжимая свои кулаки и пристально осматривая каменную гору, исчезавшую в сумраке, поскольку фиолетовые тени окутывали ее. Низким голосом, как будто говоря сам с собой, он сказал:
– Не имеет значения, прав ты или не прав.
– Как так?
– Мы не осмелимся нападать сегодня вечером: ночь – то время суток, когда Раззаки будут сильнее всего, было бы глупо действовать, находясь в невыгодном положении.
– Да.
– Так мы ждем до рассвета? – Роран показал на окровавленный алтарь и рабов прикованных к нему. – Если они уведут рабов, то значит Раззаки здесь, и мы действуем, как планировали, а если нет, проклинаем неудачу за то, что Раззакам удалось избежать нас, освобождаем рабов, спасаем Катрину и летим к варденам, прежде чем Муртаг начнет охоту на нас. Вряд ли Раззаки оставят Катрину без охраны, если Гальбаторикс захотел, чтобы она выжила, значит, он наверняка использует ее против меня.
Эрагон кивнул. Он хотел освободить рабов. Но если бы он сделал это, то ошибся бы. Раззаки, прибывшие за своим обедом, могли бы обнаружить Сапфиру, прежде чем рабы убежали бы далеко отсюда. Открытое сражение между такими существами как Летхрблаки и дракон, привлекло бы внимание каждого человека и ребенка на много лиг вокруг. И Эрагон не думал, что Сапфира или Роран смогли бы выжить, если бы Гальбаторикс узнал об их вторжении в его Империю.
Он отвел взгляд от скованных мужчин и надеялся, что Раззаки на другой стороне Алагейзии или, хотя бы, неголодны этим вечером.
Поняв друг друга без слов, Эрагон и Роран поползли назад от гребня холма, за которым они скрывались. Присев на корточки, они медленно потрусили между двумя холмами, углубление постепенно расширялось и углублялось, это был вырезанный наводнением овраг, отделанный рушащимися плитами сланца.
Избегая скрюченных деревьев можжевельника, которые усеивали овраг, Эрагон взглянул через шипы кустарников на первые созвездия, украшавшие бархатное небо. Они казались холодными и резкими, как яркие черепки льда. Сохраняя бдительность, они с Рораном неслись на юг к своему лагерю.
2. Вокруг костра лагеря
Большое спасибо Илирии за редактирование перевода
Горстка углей мерцала, как сердце какого-то гигантского животного. Иногда, сноп золотых искр вспыхивал в раскаленной добела щелке и мчался вдоль крон деревьев, исчезая во тьме.
Угасающий костер, разожженный Эрагоном и Рораном, отбрасывал тусклый красный свет на окружающую территорию, освещая участок скалистой почвы, несколько серых, как оловянная посуда, кустарников, неясные очертания далеких деревьев можжевельника, а потом - пустоту.
Эрагон сидел босиком, вытянув ноги в сторону углубления с рубинами угольков, источающих сладостное тепло, и облокотившись спиной на выпуклую, узловатую правую переднюю ногу Сапфиры. Напротив него Роран восседал на твердом, как сталь, побелевшем на солнце, обветренном стволе древнего дерева. Каждый раз, когда он двигался, ствол издавал резкий, протяжный скрип, что заставляло Эрагона затыкать уши.
Сейчас в пустоте царило молчание. Даже угли тлели бесшумно; Роран собрал только длинные сухие ветви, чтобы избежать дыма, который мог быть замечен глазами недоброжелателя.
Эрагон только закончил рассказывать Сапфире о происшествиях этого дня. Обычно он никогда не отчитывался перед ней о своих действиях, так как мысли, чувства и другие ощущения текли между ними легко, как вода от одной стороны озера к другой. Но в данном случае это было необходимо, потому что Эрагон тщательно оградил свои мысли на время разведывательной экспедиции, исключая его бестелесный набег в логово раззаков.
После длительного перерыва в беседе Сапфира зевнула, выставляя напоказ ряды многочисленных, внушающих страх, зубов.
"Они возможно жестокие и злые, но я впечатлена тем, что раззаки могут околдовать свою добычу так, чтобы та захотела быть съеденной. Они - великолепные охотники, если способны на такое... Возможно, когда-нибудь, я попытаюсь сделать подобное".
"Но не с людьми, - вынужден был прибавить Эрагон. – Попробуй заменить их овцами".
"Люди, овцы, - какая разница дракону?" - Из глубин ее горла вырвался смех - раскатистый грохот, который напомнил ему гром.
Наклоняясь вперед и отодвинувшись от окаймленной острыми шипами чешуи Сапфиры, Эрагон подобрал посох из боярышника, который лежал рядом. Он катал его между пальцами, восхищаясь игрой света на полированном узле корней сверху, на сильно поцарапанном металлическом ободке и шипе в основании.
Роран, держа это оружие в руках, до того, как они оставили Варденов на Пылающих Равнинах, сказал:
- Вот. Фрост сделал это для меня после того, как раззак прокусил мое плечо. Я знаю, что ты потерял свой меч, и думаю, что тебе он нужнее... Если ты захочешь получить другой меч… Посох тоже хорош, но я понял, что мало поединков можно выиграть только сильными ударами хорошей палки.
Вспомнив оружие, которое Бром всегда носил с собой, Эрагон, решил пока отказаться от использования нового меча в пользу длинного узловатого боярышника. После потери Заррока он не чувствовал желания использовать другой, обычный меч. Той ночью он укрепил свой посох и ручку на молоте Рорана несколькими заклинаниями, которые препятствовали износу и ломке, за исключением очень сильного воздействия.
Непрошеные воспоминания нахлынули на Эрагона: угрюмое оранжево-малиновое небо, вращавшееся вокруг него, маленькая, как голубь, Сапфира, преследовавшая красного дракона и его Всадника. В ушах завывание ветра... Его пальцы онемели от тяжести меча, когда он дрался на дуэли с этим же Всадником на земле... Сорвав шлем с его лица посреди боя, он обнаружил под ним того, кто когда-то был ему другом и соратником – Муртага. Человека, которого он считал мертвым... Насмешка искажала лицо Муртага, когда он забирал Заррок у Эрагона, считая, что красный меч по праву наследования принадлежит ему, как старшему брату...
Эрагон моргнул, дезориентированный как от шума, и ярость сражения исчезла, приятный аромат лесного можжевельника заменил зловоние крови. Он облизнул языком верхние зубы, пытаясь избавиться от вкуса желчи, которая заполнила рот.
Муртаг.
Одно только имя вызвало путаницу чувств в душе Эрагона. С одной стороны, ему нравился Муртаг. Муртаг спас Эрагона и Сапфиру от раззаков после их первого, злополучного посещения Драс-Леоны; рисковал своей жизнью, чтобы помочь освободить его в Гиллиде; восстановил собственную честь в Сражении при Фартхен Дуре; и, несмотря на мучения, которые он без сомнения вынес, не подчинившись приказу Гальботорикса, отпустил Эрагона и Сапфиру после Сражения на Пылающих Равнинах вместо того, чтобы забрать их в плен. Это не ошибка Муртага, что Двойники похитили его; что красный дракон, Торн, вылупился для него; или то, что Гальботорикс узнал их истинные имена, и заставил Муртага и Торна дать клятву верности на древнем языке.
За все это нельзя было возложить ответственность на Муртага. Он был жертвой судьбы с момента своего рождения.
И все же... Муртаг мог бы служить Гальботориксу против своей воли, и он мог быть против тех злодеяний, которые король вынудил его совершить, но некая его часть, казалось, упивалась его новоприобретенной властью. Во время недавнего сражения между варденами и Империей на Пылающих Равнинах, Муртаг выследил короля гномов, Хротгара, и убил его, хотя Гальботорикс не приказывал делать этого. Он позволил Эрагону и Сапфире уйти, да, но только после нанесения им поражения в зверском соревновании силы, а затем слушал, как Эрагон умолял освободить их.
И Муртаг получил слишком большую порцию удовольствия от мучений, причиненных Эрагону рассказом о том, что они оба сыновья Морзана – первого и последнего из тринадцати Всадников Драконов, Проклятых, тех, кто предал своих соотечественников Гальбаториксу.
Теперь, спустя четыре дня после сражения, другое объяснение пришло на ум Эрагону: возможно, Муртаг наслаждался тем, что кто-то еще взял на себя то ужасное бремя, которое он нес всю свою жизнь.
Так или нет, Эрагон подозревал, что Муртаг принял свою новую роль по той же самой причине, что собака, которую хлестали без причины, когда-нибудь повернется и нападет на хозяина. Муртага хлестали и хлестали, и теперь ему выдался шанс нанести ответный удар миру, который показал ему немного больше доброты.
Все же независимо от того, мерцало ли что-то хорошее в груди у Муртага, он и Эрагон были обречены стать заклятыми врагами, поскольку клятва Муртага на древнем языке связала его с Гальбаториксом нерушимыми путами, которые останутся навсегда.
"Если бы только он не пошел с Аджихадом охотиться на ургалов в тоннелях Фартхен Дура. Или если б я была немного быстрее Двойников, Эрагон", - сказала Сапфира.
Он взял себя в руки и кивнул, благодарный за ее вмешательство. Эрагон приложил все усилия, чтобы избежать размышлений на тему Муртага или их разделенных родителей, но такие мысли часто подстерегали его, когда он меньше всего этого ожидал.
Ему не хватало воздуха и, медленно, глубоко вздохнув, чтобы очистить голову, Эрагон попытался обратить свое внимание на подарок, но не смог.
Утром, после массового сражения на Пылающих Равнинах — когда вардены были заняты перегруппировкой и готовились идти по следам армии Империи, которая отступила на несколько лиг к реке - Эрагон Jiet подошел к Насуаде и Арье, объяснил затруднительное положение Рорана и попросил разрешения помочь своему кузену. Он не преуспел. Обе девушки отказали: Насуада аргументировала отказ тем, что это “легкомысленная авантюра, у которой будут катастрофические последствия для всех в Алагейзии, если что-то пойдет не так!”
Дебаты бушевали долго, пока, наконец, Сапфира не прервала их своим ревом, который встряхнул стены палатки. Она сказала тогда:
"Я ранена и измучена, и Эрагон не может все нормально объяснить. У нас есть много более важных дел, нежели стоять и вопить как галки, разве не так?... Хорошо, теперь послушайте меня…"
Эрагон согласился, ведь трудно спорить с драконом.
Детали мыслей Сапфиры были сложными, но основная линия ее мышления была хорошо обозначена. Сапфира поддержала Эрагона, потому что поняла, насколько предстоящая миссия значима для него, так как Эрагон поддерживал Рорана из-за любви к семье, а также потому что он знал, что Роран будет искать Катрину с ним или без него, но его кузен никогда бы не смог победить раззаков в одиночку. Кроме того, пока Империя держала в пленниках Катрину, Роран - и через него Эрагон - были уязвимы для Гальбаторикса. Если бы узурпатор угрожал убить Катрину, то у Рорана не было бы никакого выбора, кроме как подчиниться его требованиям.
Лучше исправить брешь в их обороноспособности прежде, чем враги используют ее в своих интересах.
Что касается выбора времени - момент был великолепный. Ни Гальбаторикс, ни раззаки не ожидали набега в центре Империи, когда вардены заняты борьбой с войсками Гальбаторикса около границ Сурды. Муртаг и Торн были замечены летящими в Урубаен – без сомнения, чтобы бы отчитаться персонально, — и Насуада и Арья согласились с Эрагоном в том, что те двое, вероятно, полетят к северу противостоять Королеве Имиладрис и армии под ее командованием, как только эльфы сделают свои первые шаги и укажут свою сторону. И если это возможно, то лучше устранить раззаков прежде, чем они начнут терроризировать и деморализовать воинов варденов.