Страница:
— Ах, вот в чем дело! — догадался Жаламбе и с живейшим интересом спросил: — И что же?
— Так вот, любезный… — Уэда снисходительно смерил собеседника взглядом. — Ваш пациент, которого вы зачем-то уложили на больничную койку, был частым гостем господина Фюмроля. Неоднократно замечен и сфотографирован там. Это, собственно, и позволило нам выявить его контакты. Они весьма многообещающи. От вьетнамской эмиграции до большевистского подполья в Ханое. У меня есть подозрение, что этот хрупкий юноша был связным между интересующим нас лицом и господином Фюмролем. Видите, как мы много теряем из-за вашей нерасторопности? — С железной последовательностью он вернулся к началу разговора: — Пора взяться за ум.
— Постойте, постойте! — Жаламбе схватился за лоб. — Кажется, я начинаю кое-что понимать. — Он отрицательно покачал головой. — Вы попали в самую точку, но тем не менее вы ошибаетесь, сударь. Фюмроль тут ни при чем. Французский маркиз — и неумытые туземные коммунисты! Смешно. Тут дело другого рода. Этот самый Дык разыскивался нами в связи с саботажем на электростанции. Понимаете? Еще прежний губернатор обратил внимание на перебои в подаче энергии, которые совпадали по времени с разного рода мероприятиями властей. Вот какая штука. Фюмроль только жертва подобных забав. Простое сопоставление фактов позволяет легко вычислить искомое неизвестное. Это некто Тхуан, повар, перешедший Фюмролю в наследство от Катру. И как это раньше не приходило мне в голову? — Он ударил себя по лбу. — Словно кто глаза занавесил!
— Надо брать, пока не ушел.
— Фюмроль в этот час может оказаться дома, — озабоченно вздохнул Жаламбе.
— Вы что же, боитесь его? — презрительно скривил губы Уэда.
— Не в том дело. Незачем показывать ему нашу кухню. Пропал повар, и все.
— Вероятно, вы правы, — вынужденно согласился Уэда. — Можете найти способ выманить его из норы?
— Раньше это не составило бы никакого труда. — Жаламбе принялся сосредоточенно обкусывать ногти. — Но теперь, когда отношения слегка осложнились… Вот если бы натравить на него губернатора! Предлог нужен. — Он нетерпеливо закружился на месте. — Железный предлог. Послушайте, Уэда, — сказал он с фамильярной деловитостью. — Каковы будут условия мира с Таиландом?
— Зачем вам? — полные губы Уэды сжались в ниточку.
— Мне на такие секреты, извините, плевать, а предлог нужен солидный. Что мне сказать Деку? Какие новости не терпят отлагательств?
— Япония поддержит притязания Таиланда? Это не секрет. Мир будет подписан в Токио? Новость, не заслуживающая особого интереса. — Уэда принялся размышлять вслух: — Скажите, что тайская армия начала новое наступление.
— Источник информации? — мгновенно отреагировал Жаламбе.
— Сошлитесь на меня. Утром я принесу его превосходительству извинения за ошибку.
— Тогда я бегу! Пока выберешься из этой чертовой дыры, сколько времени потеряешь…
— Погодите, — задержал его Уэда. — Выйдем вместе. У меня поблизости спрятан автомобиль.
— Отлично! Подбросите меня до моей лавки.
— Нет. Сначала вы пошлете людей к господину Фюмролю и позвоните генерал-губернатору. Как только майор уедет, пусть без промедления входят в дом. Если мы с вами чуточку и опоздаем, то не беда. Главное, чтоб птичка не упорхнула.
— Как, вы тоже желаете?
— Не хочу, чтобы вы наделали глупостей с самого начала. Новый шанс едва ли скоро представится.
Мадам Деку ждала Фюмроля на верхней ступеньке лестницы. На ней было смело открытое платье из лазоревого шифона.
— Как это мило с вашей стороны. — Она протянула руку для поцелуя.
— Я очень рада, что Жан наконец вытащил вас.
Они проследовали в столовую, где все осталось в том же виде, что и при прежнем хозяине.
Хотя радио ревело во всю мощь и вокруг стола сновали только вышколенные лакеи-французы. Деку не начинал делового разговора. Кофе пили в полном молчании.
Наконец мужчины смогли уединиться в кабинете.
— Плохие новости, — отрывисто сказал Деку. — Тайская армия перешла в наступление. Пибул Сонграм требует компенсации за потопленные суда. Вот уж никогда бы не подумал, что буддисты так агрессивны.
— Япония наверняка вновь предложит свое посредничество. Насколько я знаю, они хотят, чтобы соглашение было подписано в Токио.
— Но, пока суд да дело, таи слопают еще кусок.
— Откуда сведения?
— Из японских источников.
— Возможно, это провокация. Попробуйте срочно связаться с Луанг-Прабангом. У меня создалось впечатление, что тайские министры более чем удовлетворены достигнутым.
— А если нет?
— Тогда отдайте приказ флоту атаковать.
— Вы с ума сошли! Японцы сразу же вцепятся нам в горло.
— Если бы вы не поспешили усмирить Бакшон и Кохинхину, ваше превосходительство, у нас были бы козыри для контригры. Теперь они в прикупе.
— Политика — не карточная игра, майор, — наставительно заметил Деку. — У нас не было другого выхода. Красные в Бакшоне убивали наших администраторов, нападали на военные лагеря, грабили обозы, жгли долговые расписки. Это был форменный разбой.
— Разгул черни всегда отвратителен, — кивнул Фюмроль. — И навести порядок, безусловно, следовало. Возможно, предпринятые меры и оказались излишне крутыми, но в таком деле всегда неизбежны издержки. Тут у меня с вами нет разногласий Я о другом, мой адмирал. Почему мы допустили, чтобы вьетнамцы восстали против нас? Лучше бы они со всей силой обрушились на японцев. Нам следовало бы вести себя тоньше. Пусть не мы, а японцы боятся восстания.
— Я внимательно выслушал вас. — Заложив руки за спину, Деку прошелся по кабинету. — У меня возникло ощущение, что вы неправильно ориентируетесь в расстановке сил. Следует исходить из того, что Япония
— наш партнер, а не из обратного, как поступаете вы. Другого не дано. С коммунистами немыслимо вступать в любые отношения. — Он остановился перед портретом Петэна. — Есть вещи, в которых необходимо проявлять неукоснительную принципиальность. Так учит нас маршал. Забудьте политиканские компромиссы печальных времен народного фронта. Отныне и вовеки — коммунисты враги цивилизации. В переговорах с японской стороной прошу исходить из этого основополагающего принципа.
— Прошу простить меня, ваше превосходительство. — Фюмроль встал.
— Но я полагал, что вы призвали меня для консультации. Очевидно, я ошибся.
— Не сердитесь, Фюмроль, но я желаю вам добра. Вы все еще живете политическим багажом тридцать шестого года, а времена изменились, и очень существенно. Ваше сердце разрывается между безумцами, которые последовали за авантюристом де Голлем, и патриотами, не оставившими родину в ее трудный час. Пора определиться. По рождению, воспитанию и образу мыслей вы наш. Так переболейте же поскорее детской болезнью фрондерства, или не миновать беды.
Тхуана окатили водой и вновь поставили перед столом, за которым сидел Жаламбе. В снопе света, бившем из рефлектора, четко различалась каждая оспина, каждая морщинка на искалеченном побоями лице. Разбитые губы безотчетно складывались в неизменную улыбку.
— Тяо бак, — поздоровался по-вьетнамски Жаламбе.
— Тяо уань, — приветливо прохрипел Тхуан.
— Как вы себя чувствуете? — перешел на французский Жаламбе, исчерпав свой вьетнамский лексикон.
— Неважно.
— Сами виноваты. Разве можно быть таким упрямым? — пожурил он. — Ну да ладно. Скажите, кому принадлежат эти вещи, и вас отвезут домой.
Тхуан молча опустил голову.
— Может быть, вам трудно разглядеть из-за света? — Жаламбе направил рефлектор на салфетку, на которой лежали две перекальные лампы, штатив и примитивная отмычка.
— Спросите его о чем-нибудь другом. -Уэда подал голос из темного угла. — А то как доходит дело до этих злосчастных предметов, на беднягу нападает столбняк. Мы же знаем, что это не его причиндалы.
— Но мы нашли отмычку и лампы у вас в сундучке. Вы знаете этого человека? — Жаламбе наклонился над столом и приблизил к глазам Тхуана фотографию. — Этот спрятал у вас свои вещи?
— Нет.
— А этого знаете? — Жаламбе быстро схватил другой снимок. — Нго Конг Дык сознался, что частенько вас навещал. Как видите, мы все знаем, и запираться дальше бессмысленно.
Тхуан облизал саднящие губы.
— Только одно слово — и вы свободны. — Жаламбе наклонился, словно боялся не расслышать. — Да или нет?
Повар не ответил.
— Вам действительно чертовски не везет, господин Жаламбе, — сочувственно прокомментировал Уэда. — Третий случай.
— Гастон! — потеряв терпение, рявкнул Жаламбе.
В комнату на цыпочках вбежал низенький лысый человечек с близко посаженными глазами. Массируя костяшки пальцев, он выжидательно уставился на Жаламбе.
— Придется повторить, Гастон.
— Постойте, — вмешался Уэда. — Мы только даром потеряем время. Пора испробовать более эффективные методы. Пусть с него снимут одежду.
Жаламбе кивнул. Тхуан безучастно, как манекен, дал себя раздеть.
— Привяжите к скамье, — велел Уэда.
По знаку Жаламбе Гастон кликнул еще одного жандарма, и они вдвоем бросили арестованного на пол. Затем перевернули ножками вверх тяжелую скамью из эбенового дерева.
— За руки и за ноги, — уточнил японец и бросил моток провода. — Теперь бензин, — со значением произнес он, когда все было сделано. — Будете говорить? В последний раз спрашиваю. Начинайте.
Но начинать жандармам не пришлось, потому что он сам отвинтил крышку канистры и обмакнул в бензин свой платок. Наклонившись над узником, бережно положил платок ему на поясницу. Когда чиркнула спичка, Жаламбе невольно зажмурился. Но тотчас же широко раскрыл глаза и крепко вцепился в подлокотники кресла. Вопль, в котором уже не было ничего человеческого, бичом хлестнул его. Тошнотворно запахло паленым. Уэда неторопливо гасил пламя каблуком, топча распластанное тело, которое конвульсивно корчилось и билось, пронзительно светлое на черном фоне доски. Крик оборвался и перешел в пугающе сиплое бульканье. Узник, вытянувшись в струну, неестественно вывернул голову и вдруг зашелся в пароксизме кашля, заливая лавку и пол хлынувшей изо рта кровью.
— Что это? Там? — запинаясь, прошептал Жаламбе, не сводя глаз с жуткого кровяного сгустка.
— Кажется, он откусил себе язык, — безмятежно разъяснил Уэда. — Досадно.
Через три дня нового отшельника, поселившегося за Яшмовым камнем, навестил молодой человек с пучком волос на затылке. Видимо, он вступил в известную своими прояпонскими симпатиями секту хоа-хао совсем недавно, потому что косичка едва отросла.
— Я получил вашу записку, учитель, — почтительно поздоровался он.
— Садись. — Танг указал на циновку и отодвинул карбидный фонарь.
— Это еще что за маскарад? — удивился он, когда гость повернулся боком.
— Все правильно, учитель. Я нанялся на плантацию опийного мака, принадлежащую секте. Прикрытие не хуже любого. Притом совсем близко, на реке Ло.
— Здесь, допустим, такое сойдет. А в Ханое? Только навлечешь на себя пристальное внимание контрразведки.
— Я слышал, французы теперь сотрудничают с японцами!
— Сотрудничают они против нас, а друг с другом грызутся пуще прежнего. Всех японских агентов Жаламбе берет на учет. Одним словом, придумай себе другую прическу.
— Будет поручение?
— Ты не ошибся, Кыонг. — Голос Танга едва заметно дрогнул. — И очень опасное.
— Я готов, учитель.
— Ты знаешь о наших потерях, Кыонг?
— Нгуен Ван Кы брошен в Сайгонскую тюрьму, Нго Конг Дык и Мынь отправлены на Пулокондор.
— Так, — кивнул Танг и тихо добавил: — Фан Данг Лыу тоже в тюрьме, Тхуан замучен жандармами, Хоанг Тхи Кхюе отправили в публичный дом для японской солдатни. Мне трудно посылать тебя на задание, которое сопряжено с большим риском. Я надеялся выполнить его сам, но по моим следам рыщут ищейки. Мне нельзя показываться в Ханое.
— Понятно, учитель. Что нужно сделать?
— Избежать колючек соя и не напороться на колючки ганга. Ты знаешь, как арестовали Дыка и Хоанг Тхи Кхюе? Как выследили Мынь?
— Я должен встретиться с этим французом?
— И как можно скорее. Но помни, яйцо лежит на краешке стола. Мне легче отрубить себе руку, чем послать туда нового человека. Ты особенно дорог мне. Но именно поэтому я выбрал тебя, Кыонг, лучшего моего ученика… Теперь слушай меня внимательно. — Танг поборол волнение и сухо заговорил: — Всех, кто работал с Фюмролем, рано или поздно взяли. Возможно, он сам работает на контрразведку. В лучшем случае, за ним пристально наблюдают. Только жизненно необходимые для нас сведения могут оправдать принесенные жертвы. Восстания на севере и на юге, как ты знаешь, были жестоко подавлены. Но не будь их, страна оказалась бы под двойной оккупацией. В ходе борьбы нам удалось создать боеспособные отряды, накопить драгоценный опыт народовластия. Может пройти десять и двадцать лет, но крестьяне не забудут, что мы, коммунисты, отдали им землю реакционных помещиков, справедливо поделили рис. Одним словом, события не застали нас врасплох, и этим мы во многом обязаны сведениям, которые приносили Студент, Дык, Мынь и товарищ Тхуан. Не исключено, что мы имеем дело с тонкой игрой французской контрразведки, которая, помимо основной задачи подавления освободительного движения, пытается ослабить натиск японцев. Это подозрение усиливается и странной непоследовательностью Фюмроля. Я не запугиваю и не пытаюсь отговорить. Я лишь знакомлю тебя с обстановкой. Собираясь оседлать дикого слона, должно изучить его нрав. Идя на риск, необходимо осознать степень риска. Данные, которые мы получали от Фюмроля, он подсовывал нам почти открыто. Причем это делалось зачастую столь неуклюже, что даже становилось обидно за контрразведку. Теперь ты знаешь все. Товарищи, которые передавали сведения, повторяю, арестованы.
— В чем заключается мое задание?
— Занять их место. Ценность получаемой информации, кстати, она всегда была абсолютно надежной, оправдывает любой риск. Ценой одной жизни мы спасем сотни, тысячи… Как видишь, я ничего от тебя не скрываю. Вывод делай сам.
— У меня возникло одно сомнение, учитель. Не в обычае контрразведки снабжать подпольщиков достоверными сведениями. Пойти на такое они могли только под давлением крайних обстоятельств.
— Не исключено, что так и есть.
— Вряд ли, учитель. Они бы не стали тогда арестовывать всех подряд. Мне кажется, что тут независимо друг от друга работают сразу две руки: одна зачем-то подкармливает жертвы, другая хватает их с привычной всеядностью акулы.
— Молодец, Кыонг. Твоя оценка совпадает с моей. Как видишь, я не случайно остановился на тебе. Мне и радостно, и очень больно.
— Не беспокойтесь, учитель. Я попытаюсь избежать всех и всяческих колючек. Надеюсь, что смогу разобраться в загадке.
— На это не надейся. У тебя просто не будет времени. Если за Фюмролем следят, что почти несомненно, тебя довольно быстро схватят, и ты не успеешь выполнить задания.
— Неужели такой высокопоставленный человек не более чем подсадная утка?
— Не забывай, что его охраняют и охрана теперь настороже. Она и может оказаться той самой акулой, что бросается на любую добычу.
— В таком случае другая рука — сам Фюмроль… Что же ему нужно от нас? Чего он хочет?
— Вот мы и подошли к главному, Кыонг. — Танг плотнее закутался в одеяло. — Холодновато… Тебе ни в коем случае не следует являться к нему домой. Подстереги его на улице, когда он будет один, в баре, на берегу Западного озера, куда он приезжает иногда по утрам полюбоваться туманом. Скажешь ему, что тебя послал Тхуан.
— Тхуан? — удивился Кыонг. — Но ведь он…
— Да, ты скажешь, что в предвидении ареста Тхуан просил тебя заменить его.
— В должности повара? Но я совсем не знаю французской кухни!
— В роли связного. Ты назовешь себя вьетнамским патриотом и предложишь Фюмролю работать с нами.
— Едва ли он согласится.
— Неизвестно. Мынь и Дыка он вызывал на контакт. Выслушай его условия, если, конечно, они будут. Действовать придется самостоятельно. Никаких явок тебе не даю. Сюда не возвращайся. После выполнения задания проберешься к нашим в Каобанг. Я уже буду там.
— Много времени потеряем.
— Иначе нельзя. Можешь привести «хвост». Если Фюмроль согласится на тех или иных условиях помогать нам, сразу же дай знать. Тайник, где оставить письмо, я назову потом.
— А если не согласится?
— Убей. Но только не ставь никаких условий, не угрожай ему. Выскажи свои предложения и жди ответа. Потом решишь, как поступить.
— Он может потребовать немедленных гарантий.
— Едва ли. Он умный человек и поймет, что тебе нужно будет запросить инструкции.
— Какие доказательства я смогу, в случае необходимости, представить? Вдруг он посчитает меня за провокатора?
— Резонный вопрос. — Танг задумался.
— Нет таких доказательств, — прервал молчание Кыонг.
— Пожалуй, что так, — согласился Танг. — Вот и скажи ему об этом. И еще скажи, что знаешь про каждую бумажку, которую он оставлял на столе, про Мынь и про Дыка.
— Полиция тоже может про это знать.
— Пусть он сам судит о твоей искренности.
— Я должен быть искренним?
— Предельно искренним. Не называя имен и явок, можешь ответить на все его вопросы. Они последуют, не сомневайся, иначе зачем ему было допытываться у Дыка и Мынь.
— С пистолетом в руке?
— Попробуй встать на его место, Кыонг. Он ведь тоже рискует.
— Еще бы! Оттого меня и волнуют доказательства.
— Твоим паролем будет готовность убить и умереть самому. Других доказательств, как ты сам сказал, нет. Дай ему заглянуть к себе в душу.
— Он француз. Я знаю о том, как помогали нам французские коммунисты. Но он не из таких. Едва ли он захочет понять нас.
— Что ж, тем хуже для него… И все же мне почему-то кажется, что он сам ищет связей. Не обязательно с нами, но все-таки ищет! Обстановка в мире нынче очень сложная, Кыонг. Я бы не стал делить людей только на коммунистов и некоммунистов. Ты же сам знаешь, что одни французы сражаются с фашизмом, другие — служат ему. Тхуан считал, что его хозяин не одобрял политику Виши. У нас нет другого выбора — нам необходим этот француз. Но будь начеку. Не крути усы у спящего тигра — тигр проснется, останешься без головы. И не забудь срезать косичку. — Танг бережно провел рукой по волосам Кыонга. — Я верю в твою звезду, мальчик. Старый бамбук дает молодые побеги. Они должны жить сто лет.
Конг впервые украсился алыми листьями, когда Нгуен Ай Куок под именем «старик Тхи» перешел границу, чтобы укрыться в горах Каобанга. Настала долгожданная минута. После бесконечных скитаний он поселился на родине в безымянной пещере на горе поблизости от китайской границы. Стоя перед входом, он мог видеть лишь нагромождение выветренных скал, непроницаемую стену джунглей и блеск струи, бегущей в глубокой промоине. Даже небо над головой было срезано зубчатой стеной. Но это было родное небо.
Он знал, что свобода никогда не приходит сама. Был сделан всего лишь шаг на долгой дороге борьбы. Впереди ждали испытания и тяжелые потери. Но это был не простой шаг. Нгуен Ай Куок всем существом ощутил историческую своевременность этого шага. За ним стояли глубокий анализ международной политики, точная оценка современного положения страны, ее нелегкий многовековой опыт.
— Бойцы революции! — провозгласил он, обращаясь к товарищам. — Время настало!
Маленькая пещера в уезде Хакуанг стала первым центром грядущего освобождения. Для Нгуена Ай Куока она значила нечто гораздо большее, нежели простое укрытие в горах, где, он мог спокойно работать. Здесь создавался прообраз грядущей родины. Отсюда должен был начаться великий освободительный поход.
Нгуен Ай Куок работал почти круглые сутки. Утром он спускался в долину, устраивался на простом камне и принимался за перевод партийных документов. Вторую половину дня посвящал подготовке к Восьмому пленуму Центрального Комитета, писал письма, беседовал со связными, по тайным тропам пробиравшимися в Северные горы, делал выписки из зарубежных газет. И только ночью, когда в джунглях, наполнявшихся запахом весенних цветов, начинали перекликаться звонкие птицы ты куи, садился за стихи. Слишком полна была душа хмельным ощущением родины, слишком нетерпеливо стучало сердце. При свете коптилки спешил он излить свой восторг, обостренное ощущение силы и радости жизни.
Несутся воды, горы высятся вдали, И дали необъятные мне открываются отсюда.
Там Маркса пик, а здесь ручей, который Ленина я именем нарек.
Своими крепкими руками добудем счастье родине любимой.
Перед ним действительно раскрывались неоглядные просторы, хотя горизонт его был сужен и срезан ближайшей горой. Полной грудью вдыхал он влажный ветер отчизны, вновь и вновь открывал для себя забытые радости жизни. Ощущение дерзкого счастья помогало ему работать, и очень жаль было тратить время на сон. Он вставал до рассвета с ощущением праздника.
Нгуен Ай Куок невольно сопоставлял сегодняшний день с тем неумирающим прошлым, которое всегда помогало ему найти наилучшее решение. Порой сопоставления казались обнаженно ясными: зажатая кольцом белогвардейщины и интервентов Россия и освобожденный район, который он мыслил создать на Севере.
Если итогом первой мировой войны явилось создание первого в мире социалистического государства, то и эта война неизбежно закончится победой революции в разных странах. Поэтому партия должна возглавить общенациональную борьбу за освобождение, привлечь на свою сторону как можно больше революционных сил, сплотить воедино разные слои народа. Не узкое сектантство, а лишь широкий диалектический подход мог обещать победу. Поднять на борьбу весь народ может только идея спасения родины. Решение Шестого пленума было абсолютно правильным. Ныне, в условиях японской оккупации, партия должна официально провозгласить создание Лиги борьбы за независимость. И возглавить ее!
Чем шире будут становиться ряды Лиги, тем выше следует поднимать и руководящую роль партии. Диалектика подсказывала точную тактическую формулировку. Только на такой основе можно привлечь к борьбе самые разнообразные элементы. На данном этапе каждый штык, каждая пара вьетнамских рук должны принять участие в свержении двойного гнета. Не следует пренебрегать даже националистически настроенными помещиками. Лозунг «Земля тем, кто ее обрабатывает», должен поэтому проводиться постепенно, дифференцирование. В первую очередь крестьянам нужно отдать земли колонизаторов и предателей. Сейчас, как никогда, дело национального освобождения превыше всего. Пусть же в каждом сердце неумолчно зазвучит священный призыв родины, пусть каждого вьетнамца вдохновит героизм предков.
Демократическая Республика Вьетнам — вот главный лозунг! Подготовительная работа по созданию Вьетминя1 была начата партией задолго до официального провозглашения Лиги. Перед началом войны в китайских провинциях Гуанси и Юньнань работала большая группа вьетнамских коммунистов. В их числе были руководящие деятели партии. Приехав в Куньмин из Янани, представитель Коминтерна Нгуен Ай Куок еще в сороковом году выдвинул идею создания массовой организации, которая не только по существу, но и по названию являлась бы общенациональной.
1 Сокращенное название Лиги борьбы за независимость Вьетнама.
Вскоре коммунисты перенесли центр своей деятельности в район, непосредственно граничащий с Вьетнамом. В небольшом городке Цзинси, стоящем от границы всего в ста километрах, произошло важное событие, ускользнувшее, однако, от недреманного ока китайской контрразведки. Штаб-квартира вьетнамских эмигрантов, чья антияпонская деятельность всячески поощрялась Гоминданом, перешла к коммунистам и превратилась в организационный центр Вьетминя. За городом начали действовать ускоренные курсы агитаторов для работы на родине. Первая группа выпускников — их было всего сорок — к началу нового года уже вела тайную агитацию среди населения Каобанга. Неудивительно, что именно в этом районе решено было провести очередной партийный пленум. В щедрый желтозем Каобанга были брошены первые зерна грядущей государственности. Родная земля бережно укрыла их до срока, чтобы каждое зерно проросло колосом.
Когда Восьмой пленум начал работу, в Лиге спасения родины в Каобанге насчитывалось почти две тысячи человек.
Первый урожай вьетнамской свободы.
Танг, пробравшийся в Северные горы вместе с представителем партийной организации Тонкина, увидел легендарного посланца Коминтерна уже на митинге.
— Объединение! — Нгуен Ай Куок, заканчивая выступление, выбросил вперед крепкий кулак. — Поднимайтесь, соотечественники, по всей стране! Сплачивайтесь, объединяйте силы для свержения захватчиков! Общими усилиями свергнем господство японцев, французов и их лакеев. Спасем наш народ от гибели. Время настало, и оно зовет нас на бой.
— Так вот, любезный… — Уэда снисходительно смерил собеседника взглядом. — Ваш пациент, которого вы зачем-то уложили на больничную койку, был частым гостем господина Фюмроля. Неоднократно замечен и сфотографирован там. Это, собственно, и позволило нам выявить его контакты. Они весьма многообещающи. От вьетнамской эмиграции до большевистского подполья в Ханое. У меня есть подозрение, что этот хрупкий юноша был связным между интересующим нас лицом и господином Фюмролем. Видите, как мы много теряем из-за вашей нерасторопности? — С железной последовательностью он вернулся к началу разговора: — Пора взяться за ум.
— Постойте, постойте! — Жаламбе схватился за лоб. — Кажется, я начинаю кое-что понимать. — Он отрицательно покачал головой. — Вы попали в самую точку, но тем не менее вы ошибаетесь, сударь. Фюмроль тут ни при чем. Французский маркиз — и неумытые туземные коммунисты! Смешно. Тут дело другого рода. Этот самый Дык разыскивался нами в связи с саботажем на электростанции. Понимаете? Еще прежний губернатор обратил внимание на перебои в подаче энергии, которые совпадали по времени с разного рода мероприятиями властей. Вот какая штука. Фюмроль только жертва подобных забав. Простое сопоставление фактов позволяет легко вычислить искомое неизвестное. Это некто Тхуан, повар, перешедший Фюмролю в наследство от Катру. И как это раньше не приходило мне в голову? — Он ударил себя по лбу. — Словно кто глаза занавесил!
— Надо брать, пока не ушел.
— Фюмроль в этот час может оказаться дома, — озабоченно вздохнул Жаламбе.
— Вы что же, боитесь его? — презрительно скривил губы Уэда.
— Не в том дело. Незачем показывать ему нашу кухню. Пропал повар, и все.
— Вероятно, вы правы, — вынужденно согласился Уэда. — Можете найти способ выманить его из норы?
— Раньше это не составило бы никакого труда. — Жаламбе принялся сосредоточенно обкусывать ногти. — Но теперь, когда отношения слегка осложнились… Вот если бы натравить на него губернатора! Предлог нужен. — Он нетерпеливо закружился на месте. — Железный предлог. Послушайте, Уэда, — сказал он с фамильярной деловитостью. — Каковы будут условия мира с Таиландом?
— Зачем вам? — полные губы Уэды сжались в ниточку.
— Мне на такие секреты, извините, плевать, а предлог нужен солидный. Что мне сказать Деку? Какие новости не терпят отлагательств?
— Япония поддержит притязания Таиланда? Это не секрет. Мир будет подписан в Токио? Новость, не заслуживающая особого интереса. — Уэда принялся размышлять вслух: — Скажите, что тайская армия начала новое наступление.
— Источник информации? — мгновенно отреагировал Жаламбе.
— Сошлитесь на меня. Утром я принесу его превосходительству извинения за ошибку.
— Тогда я бегу! Пока выберешься из этой чертовой дыры, сколько времени потеряешь…
— Погодите, — задержал его Уэда. — Выйдем вместе. У меня поблизости спрятан автомобиль.
— Отлично! Подбросите меня до моей лавки.
— Нет. Сначала вы пошлете людей к господину Фюмролю и позвоните генерал-губернатору. Как только майор уедет, пусть без промедления входят в дом. Если мы с вами чуточку и опоздаем, то не беда. Главное, чтоб птичка не упорхнула.
— Как, вы тоже желаете?
— Не хочу, чтобы вы наделали глупостей с самого начала. Новый шанс едва ли скоро представится.
Мадам Деку ждала Фюмроля на верхней ступеньке лестницы. На ней было смело открытое платье из лазоревого шифона.
— Как это мило с вашей стороны. — Она протянула руку для поцелуя.
— Я очень рада, что Жан наконец вытащил вас.
Они проследовали в столовую, где все осталось в том же виде, что и при прежнем хозяине.
Хотя радио ревело во всю мощь и вокруг стола сновали только вышколенные лакеи-французы. Деку не начинал делового разговора. Кофе пили в полном молчании.
Наконец мужчины смогли уединиться в кабинете.
— Плохие новости, — отрывисто сказал Деку. — Тайская армия перешла в наступление. Пибул Сонграм требует компенсации за потопленные суда. Вот уж никогда бы не подумал, что буддисты так агрессивны.
— Япония наверняка вновь предложит свое посредничество. Насколько я знаю, они хотят, чтобы соглашение было подписано в Токио.
— Но, пока суд да дело, таи слопают еще кусок.
— Откуда сведения?
— Из японских источников.
— Возможно, это провокация. Попробуйте срочно связаться с Луанг-Прабангом. У меня создалось впечатление, что тайские министры более чем удовлетворены достигнутым.
— А если нет?
— Тогда отдайте приказ флоту атаковать.
— Вы с ума сошли! Японцы сразу же вцепятся нам в горло.
— Если бы вы не поспешили усмирить Бакшон и Кохинхину, ваше превосходительство, у нас были бы козыри для контригры. Теперь они в прикупе.
— Политика — не карточная игра, майор, — наставительно заметил Деку. — У нас не было другого выхода. Красные в Бакшоне убивали наших администраторов, нападали на военные лагеря, грабили обозы, жгли долговые расписки. Это был форменный разбой.
— Разгул черни всегда отвратителен, — кивнул Фюмроль. — И навести порядок, безусловно, следовало. Возможно, предпринятые меры и оказались излишне крутыми, но в таком деле всегда неизбежны издержки. Тут у меня с вами нет разногласий Я о другом, мой адмирал. Почему мы допустили, чтобы вьетнамцы восстали против нас? Лучше бы они со всей силой обрушились на японцев. Нам следовало бы вести себя тоньше. Пусть не мы, а японцы боятся восстания.
— Я внимательно выслушал вас. — Заложив руки за спину, Деку прошелся по кабинету. — У меня возникло ощущение, что вы неправильно ориентируетесь в расстановке сил. Следует исходить из того, что Япония
— наш партнер, а не из обратного, как поступаете вы. Другого не дано. С коммунистами немыслимо вступать в любые отношения. — Он остановился перед портретом Петэна. — Есть вещи, в которых необходимо проявлять неукоснительную принципиальность. Так учит нас маршал. Забудьте политиканские компромиссы печальных времен народного фронта. Отныне и вовеки — коммунисты враги цивилизации. В переговорах с японской стороной прошу исходить из этого основополагающего принципа.
— Прошу простить меня, ваше превосходительство. — Фюмроль встал.
— Но я полагал, что вы призвали меня для консультации. Очевидно, я ошибся.
— Не сердитесь, Фюмроль, но я желаю вам добра. Вы все еще живете политическим багажом тридцать шестого года, а времена изменились, и очень существенно. Ваше сердце разрывается между безумцами, которые последовали за авантюристом де Голлем, и патриотами, не оставившими родину в ее трудный час. Пора определиться. По рождению, воспитанию и образу мыслей вы наш. Так переболейте же поскорее детской болезнью фрондерства, или не миновать беды.
Тхуана окатили водой и вновь поставили перед столом, за которым сидел Жаламбе. В снопе света, бившем из рефлектора, четко различалась каждая оспина, каждая морщинка на искалеченном побоями лице. Разбитые губы безотчетно складывались в неизменную улыбку.
— Тяо бак, — поздоровался по-вьетнамски Жаламбе.
— Тяо уань, — приветливо прохрипел Тхуан.
— Как вы себя чувствуете? — перешел на французский Жаламбе, исчерпав свой вьетнамский лексикон.
— Неважно.
— Сами виноваты. Разве можно быть таким упрямым? — пожурил он. — Ну да ладно. Скажите, кому принадлежат эти вещи, и вас отвезут домой.
Тхуан молча опустил голову.
— Может быть, вам трудно разглядеть из-за света? — Жаламбе направил рефлектор на салфетку, на которой лежали две перекальные лампы, штатив и примитивная отмычка.
— Спросите его о чем-нибудь другом. -Уэда подал голос из темного угла. — А то как доходит дело до этих злосчастных предметов, на беднягу нападает столбняк. Мы же знаем, что это не его причиндалы.
— Но мы нашли отмычку и лампы у вас в сундучке. Вы знаете этого человека? — Жаламбе наклонился над столом и приблизил к глазам Тхуана фотографию. — Этот спрятал у вас свои вещи?
— Нет.
— А этого знаете? — Жаламбе быстро схватил другой снимок. — Нго Конг Дык сознался, что частенько вас навещал. Как видите, мы все знаем, и запираться дальше бессмысленно.
Тхуан облизал саднящие губы.
— Только одно слово — и вы свободны. — Жаламбе наклонился, словно боялся не расслышать. — Да или нет?
Повар не ответил.
— Вам действительно чертовски не везет, господин Жаламбе, — сочувственно прокомментировал Уэда. — Третий случай.
— Гастон! — потеряв терпение, рявкнул Жаламбе.
В комнату на цыпочках вбежал низенький лысый человечек с близко посаженными глазами. Массируя костяшки пальцев, он выжидательно уставился на Жаламбе.
— Придется повторить, Гастон.
— Постойте, — вмешался Уэда. — Мы только даром потеряем время. Пора испробовать более эффективные методы. Пусть с него снимут одежду.
Жаламбе кивнул. Тхуан безучастно, как манекен, дал себя раздеть.
— Привяжите к скамье, — велел Уэда.
По знаку Жаламбе Гастон кликнул еще одного жандарма, и они вдвоем бросили арестованного на пол. Затем перевернули ножками вверх тяжелую скамью из эбенового дерева.
— За руки и за ноги, — уточнил японец и бросил моток провода. — Теперь бензин, — со значением произнес он, когда все было сделано. — Будете говорить? В последний раз спрашиваю. Начинайте.
Но начинать жандармам не пришлось, потому что он сам отвинтил крышку канистры и обмакнул в бензин свой платок. Наклонившись над узником, бережно положил платок ему на поясницу. Когда чиркнула спичка, Жаламбе невольно зажмурился. Но тотчас же широко раскрыл глаза и крепко вцепился в подлокотники кресла. Вопль, в котором уже не было ничего человеческого, бичом хлестнул его. Тошнотворно запахло паленым. Уэда неторопливо гасил пламя каблуком, топча распластанное тело, которое конвульсивно корчилось и билось, пронзительно светлое на черном фоне доски. Крик оборвался и перешел в пугающе сиплое бульканье. Узник, вытянувшись в струну, неестественно вывернул голову и вдруг зашелся в пароксизме кашля, заливая лавку и пол хлынувшей изо рта кровью.
— Что это? Там? — запинаясь, прошептал Жаламбе, не сводя глаз с жуткого кровяного сгустка.
— Кажется, он откусил себе язык, — безмятежно разъяснил Уэда. — Досадно.
* * *
Покинув Пагоду Благоуханий, Танг перебрался в провинцию Винь-Фу, расположенную к северо-западу от Ханоя. Убежище он нашел в пещере, на горе близ города Вьет Чи. Туда вела незаметная тропка, круто огибавшая замшелые камни, нависшие над темным ущельем. Внизу в непроглядных зарослях бамбука бежал ручей, через который был перекинут деревянный мостик, вверху рос колючий можжевельник.Через три дня нового отшельника, поселившегося за Яшмовым камнем, навестил молодой человек с пучком волос на затылке. Видимо, он вступил в известную своими прояпонскими симпатиями секту хоа-хао совсем недавно, потому что косичка едва отросла.
— Я получил вашу записку, учитель, — почтительно поздоровался он.
— Садись. — Танг указал на циновку и отодвинул карбидный фонарь.
— Это еще что за маскарад? — удивился он, когда гость повернулся боком.
— Все правильно, учитель. Я нанялся на плантацию опийного мака, принадлежащую секте. Прикрытие не хуже любого. Притом совсем близко, на реке Ло.
— Здесь, допустим, такое сойдет. А в Ханое? Только навлечешь на себя пристальное внимание контрразведки.
— Я слышал, французы теперь сотрудничают с японцами!
— Сотрудничают они против нас, а друг с другом грызутся пуще прежнего. Всех японских агентов Жаламбе берет на учет. Одним словом, придумай себе другую прическу.
— Будет поручение?
— Ты не ошибся, Кыонг. — Голос Танга едва заметно дрогнул. — И очень опасное.
— Я готов, учитель.
— Ты знаешь о наших потерях, Кыонг?
— Нгуен Ван Кы брошен в Сайгонскую тюрьму, Нго Конг Дык и Мынь отправлены на Пулокондор.
— Так, — кивнул Танг и тихо добавил: — Фан Данг Лыу тоже в тюрьме, Тхуан замучен жандармами, Хоанг Тхи Кхюе отправили в публичный дом для японской солдатни. Мне трудно посылать тебя на задание, которое сопряжено с большим риском. Я надеялся выполнить его сам, но по моим следам рыщут ищейки. Мне нельзя показываться в Ханое.
— Понятно, учитель. Что нужно сделать?
— Избежать колючек соя и не напороться на колючки ганга. Ты знаешь, как арестовали Дыка и Хоанг Тхи Кхюе? Как выследили Мынь?
— Я должен встретиться с этим французом?
— И как можно скорее. Но помни, яйцо лежит на краешке стола. Мне легче отрубить себе руку, чем послать туда нового человека. Ты особенно дорог мне. Но именно поэтому я выбрал тебя, Кыонг, лучшего моего ученика… Теперь слушай меня внимательно. — Танг поборол волнение и сухо заговорил: — Всех, кто работал с Фюмролем, рано или поздно взяли. Возможно, он сам работает на контрразведку. В лучшем случае, за ним пристально наблюдают. Только жизненно необходимые для нас сведения могут оправдать принесенные жертвы. Восстания на севере и на юге, как ты знаешь, были жестоко подавлены. Но не будь их, страна оказалась бы под двойной оккупацией. В ходе борьбы нам удалось создать боеспособные отряды, накопить драгоценный опыт народовластия. Может пройти десять и двадцать лет, но крестьяне не забудут, что мы, коммунисты, отдали им землю реакционных помещиков, справедливо поделили рис. Одним словом, события не застали нас врасплох, и этим мы во многом обязаны сведениям, которые приносили Студент, Дык, Мынь и товарищ Тхуан. Не исключено, что мы имеем дело с тонкой игрой французской контрразведки, которая, помимо основной задачи подавления освободительного движения, пытается ослабить натиск японцев. Это подозрение усиливается и странной непоследовательностью Фюмроля. Я не запугиваю и не пытаюсь отговорить. Я лишь знакомлю тебя с обстановкой. Собираясь оседлать дикого слона, должно изучить его нрав. Идя на риск, необходимо осознать степень риска. Данные, которые мы получали от Фюмроля, он подсовывал нам почти открыто. Причем это делалось зачастую столь неуклюже, что даже становилось обидно за контрразведку. Теперь ты знаешь все. Товарищи, которые передавали сведения, повторяю, арестованы.
— В чем заключается мое задание?
— Занять их место. Ценность получаемой информации, кстати, она всегда была абсолютно надежной, оправдывает любой риск. Ценой одной жизни мы спасем сотни, тысячи… Как видишь, я ничего от тебя не скрываю. Вывод делай сам.
— У меня возникло одно сомнение, учитель. Не в обычае контрразведки снабжать подпольщиков достоверными сведениями. Пойти на такое они могли только под давлением крайних обстоятельств.
— Не исключено, что так и есть.
— Вряд ли, учитель. Они бы не стали тогда арестовывать всех подряд. Мне кажется, что тут независимо друг от друга работают сразу две руки: одна зачем-то подкармливает жертвы, другая хватает их с привычной всеядностью акулы.
— Молодец, Кыонг. Твоя оценка совпадает с моей. Как видишь, я не случайно остановился на тебе. Мне и радостно, и очень больно.
— Не беспокойтесь, учитель. Я попытаюсь избежать всех и всяческих колючек. Надеюсь, что смогу разобраться в загадке.
— На это не надейся. У тебя просто не будет времени. Если за Фюмролем следят, что почти несомненно, тебя довольно быстро схватят, и ты не успеешь выполнить задания.
— Неужели такой высокопоставленный человек не более чем подсадная утка?
— Не забывай, что его охраняют и охрана теперь настороже. Она и может оказаться той самой акулой, что бросается на любую добычу.
— В таком случае другая рука — сам Фюмроль… Что же ему нужно от нас? Чего он хочет?
— Вот мы и подошли к главному, Кыонг. — Танг плотнее закутался в одеяло. — Холодновато… Тебе ни в коем случае не следует являться к нему домой. Подстереги его на улице, когда он будет один, в баре, на берегу Западного озера, куда он приезжает иногда по утрам полюбоваться туманом. Скажешь ему, что тебя послал Тхуан.
— Тхуан? — удивился Кыонг. — Но ведь он…
— Да, ты скажешь, что в предвидении ареста Тхуан просил тебя заменить его.
— В должности повара? Но я совсем не знаю французской кухни!
— В роли связного. Ты назовешь себя вьетнамским патриотом и предложишь Фюмролю работать с нами.
— Едва ли он согласится.
— Неизвестно. Мынь и Дыка он вызывал на контакт. Выслушай его условия, если, конечно, они будут. Действовать придется самостоятельно. Никаких явок тебе не даю. Сюда не возвращайся. После выполнения задания проберешься к нашим в Каобанг. Я уже буду там.
— Много времени потеряем.
— Иначе нельзя. Можешь привести «хвост». Если Фюмроль согласится на тех или иных условиях помогать нам, сразу же дай знать. Тайник, где оставить письмо, я назову потом.
— А если не согласится?
— Убей. Но только не ставь никаких условий, не угрожай ему. Выскажи свои предложения и жди ответа. Потом решишь, как поступить.
— Он может потребовать немедленных гарантий.
— Едва ли. Он умный человек и поймет, что тебе нужно будет запросить инструкции.
— Какие доказательства я смогу, в случае необходимости, представить? Вдруг он посчитает меня за провокатора?
— Резонный вопрос. — Танг задумался.
— Нет таких доказательств, — прервал молчание Кыонг.
— Пожалуй, что так, — согласился Танг. — Вот и скажи ему об этом. И еще скажи, что знаешь про каждую бумажку, которую он оставлял на столе, про Мынь и про Дыка.
— Полиция тоже может про это знать.
— Пусть он сам судит о твоей искренности.
— Я должен быть искренним?
— Предельно искренним. Не называя имен и явок, можешь ответить на все его вопросы. Они последуют, не сомневайся, иначе зачем ему было допытываться у Дыка и Мынь.
— С пистолетом в руке?
— Попробуй встать на его место, Кыонг. Он ведь тоже рискует.
— Еще бы! Оттого меня и волнуют доказательства.
— Твоим паролем будет готовность убить и умереть самому. Других доказательств, как ты сам сказал, нет. Дай ему заглянуть к себе в душу.
— Он француз. Я знаю о том, как помогали нам французские коммунисты. Но он не из таких. Едва ли он захочет понять нас.
— Что ж, тем хуже для него… И все же мне почему-то кажется, что он сам ищет связей. Не обязательно с нами, но все-таки ищет! Обстановка в мире нынче очень сложная, Кыонг. Я бы не стал делить людей только на коммунистов и некоммунистов. Ты же сам знаешь, что одни французы сражаются с фашизмом, другие — служат ему. Тхуан считал, что его хозяин не одобрял политику Виши. У нас нет другого выбора — нам необходим этот француз. Но будь начеку. Не крути усы у спящего тигра — тигр проснется, останешься без головы. И не забудь срезать косичку. — Танг бережно провел рукой по волосам Кыонга. — Я верю в твою звезду, мальчик. Старый бамбук дает молодые побеги. Они должны жить сто лет.
* * *
Как завидишь на веточках конга пепельно-красные листья, спеши посеять рис на рассаду. Трижды пылает лихорадочным румянцем конг в круговороте года. Когда он в первый раз загорится, сеют ранний рис мо, затем — зе, а в третий, последний, раз — лим, который уберут только в десятом месяце. Сама природа указывает крестьянину наилучшее время посева и жатвы.Конг впервые украсился алыми листьями, когда Нгуен Ай Куок под именем «старик Тхи» перешел границу, чтобы укрыться в горах Каобанга. Настала долгожданная минута. После бесконечных скитаний он поселился на родине в безымянной пещере на горе поблизости от китайской границы. Стоя перед входом, он мог видеть лишь нагромождение выветренных скал, непроницаемую стену джунглей и блеск струи, бегущей в глубокой промоине. Даже небо над головой было срезано зубчатой стеной. Но это было родное небо.
Он знал, что свобода никогда не приходит сама. Был сделан всего лишь шаг на долгой дороге борьбы. Впереди ждали испытания и тяжелые потери. Но это был не простой шаг. Нгуен Ай Куок всем существом ощутил историческую своевременность этого шага. За ним стояли глубокий анализ международной политики, точная оценка современного положения страны, ее нелегкий многовековой опыт.
— Бойцы революции! — провозгласил он, обращаясь к товарищам. — Время настало!
Маленькая пещера в уезде Хакуанг стала первым центром грядущего освобождения. Для Нгуена Ай Куока она значила нечто гораздо большее, нежели простое укрытие в горах, где, он мог спокойно работать. Здесь создавался прообраз грядущей родины. Отсюда должен был начаться великий освободительный поход.
Нгуен Ай Куок работал почти круглые сутки. Утром он спускался в долину, устраивался на простом камне и принимался за перевод партийных документов. Вторую половину дня посвящал подготовке к Восьмому пленуму Центрального Комитета, писал письма, беседовал со связными, по тайным тропам пробиравшимися в Северные горы, делал выписки из зарубежных газет. И только ночью, когда в джунглях, наполнявшихся запахом весенних цветов, начинали перекликаться звонкие птицы ты куи, садился за стихи. Слишком полна была душа хмельным ощущением родины, слишком нетерпеливо стучало сердце. При свете коптилки спешил он излить свой восторг, обостренное ощущение силы и радости жизни.
Несутся воды, горы высятся вдали, И дали необъятные мне открываются отсюда.
Там Маркса пик, а здесь ручей, который Ленина я именем нарек.
Своими крепкими руками добудем счастье родине любимой.
Перед ним действительно раскрывались неоглядные просторы, хотя горизонт его был сужен и срезан ближайшей горой. Полной грудью вдыхал он влажный ветер отчизны, вновь и вновь открывал для себя забытые радости жизни. Ощущение дерзкого счастья помогало ему работать, и очень жаль было тратить время на сон. Он вставал до рассвета с ощущением праздника.
Нгуен Ай Куок невольно сопоставлял сегодняшний день с тем неумирающим прошлым, которое всегда помогало ему найти наилучшее решение. Порой сопоставления казались обнаженно ясными: зажатая кольцом белогвардейщины и интервентов Россия и освобожденный район, который он мыслил создать на Севере.
Если итогом первой мировой войны явилось создание первого в мире социалистического государства, то и эта война неизбежно закончится победой революции в разных странах. Поэтому партия должна возглавить общенациональную борьбу за освобождение, привлечь на свою сторону как можно больше революционных сил, сплотить воедино разные слои народа. Не узкое сектантство, а лишь широкий диалектический подход мог обещать победу. Поднять на борьбу весь народ может только идея спасения родины. Решение Шестого пленума было абсолютно правильным. Ныне, в условиях японской оккупации, партия должна официально провозгласить создание Лиги борьбы за независимость. И возглавить ее!
Чем шире будут становиться ряды Лиги, тем выше следует поднимать и руководящую роль партии. Диалектика подсказывала точную тактическую формулировку. Только на такой основе можно привлечь к борьбе самые разнообразные элементы. На данном этапе каждый штык, каждая пара вьетнамских рук должны принять участие в свержении двойного гнета. Не следует пренебрегать даже националистически настроенными помещиками. Лозунг «Земля тем, кто ее обрабатывает», должен поэтому проводиться постепенно, дифференцирование. В первую очередь крестьянам нужно отдать земли колонизаторов и предателей. Сейчас, как никогда, дело национального освобождения превыше всего. Пусть же в каждом сердце неумолчно зазвучит священный призыв родины, пусть каждого вьетнамца вдохновит героизм предков.
Демократическая Республика Вьетнам — вот главный лозунг! Подготовительная работа по созданию Вьетминя1 была начата партией задолго до официального провозглашения Лиги. Перед началом войны в китайских провинциях Гуанси и Юньнань работала большая группа вьетнамских коммунистов. В их числе были руководящие деятели партии. Приехав в Куньмин из Янани, представитель Коминтерна Нгуен Ай Куок еще в сороковом году выдвинул идею создания массовой организации, которая не только по существу, но и по названию являлась бы общенациональной.
1 Сокращенное название Лиги борьбы за независимость Вьетнама.
Вскоре коммунисты перенесли центр своей деятельности в район, непосредственно граничащий с Вьетнамом. В небольшом городке Цзинси, стоящем от границы всего в ста километрах, произошло важное событие, ускользнувшее, однако, от недреманного ока китайской контрразведки. Штаб-квартира вьетнамских эмигрантов, чья антияпонская деятельность всячески поощрялась Гоминданом, перешла к коммунистам и превратилась в организационный центр Вьетминя. За городом начали действовать ускоренные курсы агитаторов для работы на родине. Первая группа выпускников — их было всего сорок — к началу нового года уже вела тайную агитацию среди населения Каобанга. Неудивительно, что именно в этом районе решено было провести очередной партийный пленум. В щедрый желтозем Каобанга были брошены первые зерна грядущей государственности. Родная земля бережно укрыла их до срока, чтобы каждое зерно проросло колосом.
Когда Восьмой пленум начал работу, в Лиге спасения родины в Каобанге насчитывалось почти две тысячи человек.
Первый урожай вьетнамской свободы.
Танг, пробравшийся в Северные горы вместе с представителем партийной организации Тонкина, увидел легендарного посланца Коминтерна уже на митинге.
— Объединение! — Нгуен Ай Куок, заканчивая выступление, выбросил вперед крепкий кулак. — Поднимайтесь, соотечественники, по всей стране! Сплачивайтесь, объединяйте силы для свержения захватчиков! Общими усилиями свергнем господство японцев, французов и их лакеев. Спасем наш народ от гибели. Время настало, и оно зовет нас на бой.